Вслед за луной

Паэн повернулся к нему:

— Ты думаешь, он имел в виду Джоанну? Матье пожал плечами:

— Он пел о даме, которая… Джоанна насторожилась.

— Что?

— ..которая слишком легко расточала знаки внимания другим мужчинам, — смущенно пробормотал Матье.

Они замолчали, прислушиваясь к потрескиванию пламени костра.

— Наверное, это какая-то старая песня, — промолвил Паэн.

— Да, — согласился Матье. — Очень старая песня. Снова воцарилось молчание, которое нарушила Джоанна:

— Вы полагаете, меня хотели убить за измену? Паэн даже не шевельнулся.

— А что, по-вашему, такое возможно? — спросил он наконец.

— Вы можете думать что угодно, — заявила Джоанна, — но прелюбодеяние не входит в число моих грехов.

— А ваш покойный муж, мадам? Он никогда не сомневался в вашей верности?

— Нет, — ответила Джоанна. Когда он вообще о ней вспоминал. Она посмотрела Паэну прямо в глаза:

— Вы же сами сказали мне всего несколько дней назад, что арфист обвинял меня в покушении на жизнь мужа. Намекнул ли Меркадье хоть словом о прелюбодеянии, когда нанимал вас?

Паэн потупил взор.

— Нет, — признался он. — Меркадье ничего не говорил мне о вашей добродетели. Матье откашлялся.

— По-видимому, тот арфист и в самом деле пел какую-то очень старинную балладу, — произнес он. — Не о вас.

Джоанна пожала плечами и поплотнее завернулась в плащ. Она снова почувствовала на себе пристальный взгляд Паэна, и воспоминания о крепком южном вине и теплом полумраке спальни, в которой она провела предыдущую ночь, снова вернулись к ней, и ее щеки вспыхнули густым румянцем. Что могло бы произойти между ними, если бы Паэн и впрямь считал ее неверной женой? Быть может, тогда он закрыл бы на засов дверь спальни, отгородив их от всего мира, и вернулся к ее очагу и ее ложу, чтобы остаться с ней до рассвета? Разве отказался бы он провести с ней всю долгую осеннюю ночь, если бы относился к ней как к обычной распутнице?

Словно в ответ на ее мысли рука Паэна коснулась ее плеча.

— Ложитесь рядом со мной-, — предложил он. Одеяло уже было разложено поверх смятой сухой травы, и плотная жесткая шерсть была открыта жару, идущему от костра.

— Я хочу уберечь вас от простуды, — добавил Паэн, — и ничего больше.

Если бы в его взгляде присутствовала хоть капля жалости к ней, Джоанна ответила бы ему со всей резкостью, на какую только была способна. Однако в его глазах, помимо скрытого тепла, было и нечто большее — забота о ней, далеко выходившая за рамки долга, невольное уважение, которое убеждало ее лучше любых слов в том, что он не сомневался в ее порядочности.

Паэн оттащил от огня седельные сумки, чтобы на них не попали случайные искры, разлетавшиеся в темноте, и, опустившись на одеяло рядом с Джоанной, прикрыл им ее плечи. Его тело, прижавшееся к ней, казалось таким большим и теплым, что она уже не чувствовала пронизывающего ветра, дувшего со стороны далекого моря и проносившегося мимо их уединенного лагеря. Он не сделал попытки придвинуть ее к себе, однако одна его рука обнимала ее за талию, а подбородок покоился у нее на макушке.

Матье поднялся с места и потянулся. Джоанна увидела, как его сапоги исчезли в тени за низкими языками пламени.

— Костер, — произнесла она. — Если они заметят костер, то могут легко нас найти.

Паэн слегка пошевелился и крепче обхватил ее рукой.

— Судя по всему, за арфистом следовал лишь один человек, следя, чтобы тот не проболтался о порученном ему задании. Вряд ли их было много, так как на теле парня не было никаких следов борьбы, к тому же он даже не пытался сбежать с постоялого двора.

— Их могло быть и больше, и они явятся сюда ночью, чтобы убить нас всех.

Она почувствовала, как он в ответ пожал плечами.

— Маловероятно. Кроме того, если бы их было много и им стало известно о том, что вы здесь, они бы уже явились сюда и наверняка нашли нас. Матье останется на страже, но вряд ли он услышит что-нибудь на таком расстоянии от дороги — что-либо, кроме воя волков. А костер, Джоанна, убережет нас не только от хищных зверей, но и от холода.

— Как же вы с Матье умудрились не заболеть, половину ночи проводя на ногах и не ложась спать до тех пор, пока другой не сменит вас на посту?

— Солдат спит крепко, если ему не грозит опасность. Когда мы с вами.., когда все останется позади и вы благополучно доберетесь до дома, я охотно съем хоть целую дюжину жареных перепелов и просплю две недели подряд.

Ветер усиливался, задувая огонь костра и оставляя на своем пути струйку бледного дыма, поднимавшегося к темному небу. Никогда еще Джоанна так не жалела об отсутствии стен, будь это даже стены самой убогой лачуги во всем Гандейле, как в тот миг. Если бы не тело Паэна, защищавшее ее спину от ледяного морского ветра, она бы продрогла до костей. Короткие осенние дни скоро должны были смениться зимними морозами, и им следовало подыскать себе надежное укрытие, прежде чем выпадет снег. Ее собственный дом находился так далеко отсюда, по другую сторону холодного моря, за продуваемыми всеми ветрами вересковыми пустошами Йоркшира…

— И куда же вы намерены отправиться, чтобы проспать две недели подряд?

Паэн ответил не сразу.

— К тамплиерам, — произнес он неохотно. — В их общину, расположенную на побережье. Она улыбнулась:

— Да, там вы можете чувствовать себя спокойно. А они позволят вам Остаться?

— Да.

Что-то в его голосе заставило ее поколебаться, прежде чем задать следующий вопрос:

— Вы их знаете?

— Они учили меня сражаться.

Бессменный черный плащ, который он носил, был знаком, который она так и не сумела разгадать.

— Вы тоже тамплиер?

— Нет.

— Не были ли вы членом их ордена до того, как…

— До того, как я стал наемником? — Он вздохнул. — Нет. Тамплиеры не принимают в свой орден людей низкого происхождения или незаконнорожденных.

— Но ведь вы говорили, что они учили вас сражаться.

— Да, когда я был еще подростком и у меня не было иного способа обеспечить свое будущее, кроме меча, они сделали из меня воина. Впоследствии, когда я отплатил им за все сторицей, они предложили мне золото в обмен на мой меч, когда им требовалось больше солдат, чем мог выставить их орден.

Только ночной мрак да еще то обстоятельство, что она лежала к нему спиной, придали Джоанне смелости продолжать свои расспросы. Ей очень не хотелось потерять расположение этого человека, но она должна была наконец узнать, как он превратился в наемника, хладнокровно убивающего ради мести или выгоды.

— А потом вы покинули тамплиеров, чтобы вступить в армию Меркадье?

— Я никогда не покидал ни тех ни других, — ответил он без тени раздражения. — Когда король Ричард повел свое войско в Палестину, я находился в рядах тамплиеров. Там было много таких людей, как я, нанятых за деньги для того, чтобы их мечи послужили во славу ордена. А после возвращения у нас еще прибавилось забот из-за пленения короля Ричарда.

— Вы пытались его освободить? Паэн покачал головой.

— Нет, но именно я доставил эмиссаров старой королевы на переговоры с сарацинами, которые держали его в заточении. И сама она, и ее посланники щедро платили мне за услуги. А потом я на некоторое время вернулся к Меркадье…

— ..где узнали о том, что можете заработать лишнее золото в замке Рошмарен.

Паэн поплотнее закутал ее в одеяло и тихо выругался.

— Если вы не хотите спать, мадам, тогда смените Матье на его посту. Не могли бы вы хоть немного помолчать и дать мне отдохнуть?

Джоанна затихла. Последним видением, промелькнувшим перед ее глазами, прежде чем она погрузилась в сон, были раскаленные малиновые искорки от костра, жар которого уносился северным ветром в бескрайнюю пустоту ночи.

Он крепче прижал ее к себе, согревая в эту холодную осеннюю ночь, пока не почувствовал, как дыхание ее стало ровным, а тело обмякло, приноровившись к его близости.

Если бы Паэн не знал, что Джоанна Мерко была замужем и проводила каждую ночь в постели Ольтера Мальби, он мог бы принять ее за нетронутую девственницу. Сколько бы времени ни продолжался ее брак и как бы глубоко она ни была посвящена во все, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, по ее поведению никак нельзя было сказать, что ей был знаком тот тонкий язык чувств, который подразумевал близость без страсти и прикосновение без настойчивости. Хотя он вправе был ожидать, что она, как порядочная женщина, не захочет спать вместе с ним, ему тем не менее казалось, что ее тело будет стремиться согреться возле него. Однако вдова Мальби, похоже, не представляла себе, что значит просто делиться друг с другом теплом, когда кругом царят холод и мрак.

Перед мысленным взором Паэна по-прежнему маячило мертвое лицо Ольтера Мальби. Не будучи невинным подростком, убитый им Мальби тем не менее не производил впечатления зрелого мужчины в полном расцвете сил. На его лице, когда он лежал, прижавшись щекой к пыльному полу в доме блудницы, застыли раздражение и какой-то ребяческий гнев. Каким он был мужем для умной, утонченной Джоанны Мерко? И как он утешал свою юную супругу после того, как ее брат погиб во дворе замка Мальби? Часто ли он держал ее в объятиях, согревая своим теплом, когда любовная близость оставалась позади?

Паэн почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Выходит, он ничем не лучше вероломного сеньора Мальби, если не может отдать ей собственное тепло, не допуская при этом греховных мыслей. Он поднял глаза к небу и принялся считать драгоценные камни в поясе Небесного Охотника [12] и бледные огоньки, образовывавшие лезвие его занесенного для удара меча. Яркая, разжигающая похоть звезда Венера, как он надеялся, уже давно зашла за горизонт, однако Паэн на всякий случай избегал смотреть в ту часть неба, где она обычно появлялась.

Глава 12

Джоанна проснулась от звуков мужских голосов и тихого ржания кобылы. Все следы их лагеря, кроме одеяла, принадлежавшего Паэну, и заново разожженного костра, уже были уничтожены, а вещи сложены в кучу рядом с деревом, возле которого их лошади провели ночь. У ее ног, завернутые в плотное шерстяное одеяло, лежали гладкие, согретые огнем костра камни.

Арсуф, огромный черный жеребец Паэна, яростно противился попыткам Матье подтянуть подпругу на его седле, в то время как Паэн довольно успешно навьючивал коня Матье, перекинув седельные сумки вместе со свернутым в рулон одеялом через деревянную луку седла и закрепляя их веревками. Серая кобыла, которую Паэн приобрел для Джоанны в аббатстве Святого Мартина, уже оседланная и нагруженная единственной сумкой, старалась держаться как можно дальше от суеты, окружавшей ее более крупных собратьев.

— Держись крепче за поводья и не позволяй ему оборачиваться, не то он укусит тебя за ногу, — говорил Паэн, обращаясь к Матье. — После первых нескольких миль он успокоится. Если сможешь, не слезай с него всю дорогу, а своего коня веди под уздцы. Арсуф не любит, когда его ведут, и непременно постарается вырваться на свободу.

— Не беспокойся. Я доставлю его целым и невредимым в лагерь Меркадье и буду ждать тебя там.

— Только не продавай его Меркадье! Я уже ответил ему отказом два месяца назад, хотя он предлагал мне за Арсуфа хорошую цену, и он в мое отсутствие наверняка захочет…

— Клянусь тебе, Паэн, что, когда ты вернешься, твой зверюга будет со мной, такой же злонравный, как и всегда.

— И побереги собственную шкуру, Матье. Не ввязывайся в драку, которую ты не выбирал сам.

Джоанна, услышав их разговор, вскочила со своего ложа и стала натягивать ботинки.

— Не уезжайте! — крикнула она. — Матье…

— Я должен отвести животных, мадам, а Паэн посадит вас на корабль.

— Почему вы уезжаете?

Паэн придерживал голову Арсуфа, пока Матье взбирался в седло.

— Нас могут узнать, — ответил он, — если мы все вместе появимся в следующем порту. Достаточно одного Арсуфа, чтобы привлечь к нам внимание и оживить воспоминания тех, кто уже видел нас на постоялом дворе.

Матье стойко противился попыткам Арсуфа укусить его за ногу.

— Прощайте, мадам! — крикнул он. — Надеюсь, вы найдете себе надежное судно и благополучно вернетесь домой еще до того, как выпадет снег.

— Прощайте, Матье! Я никогда не забуду вас… Издав короткий возглас, Матье схватил за поводья своего коня, одновременно не давая Арсуфу прижать его к единственному на холме дубу с кривыми ветвями. Паэн отвернулся, чтобы не видеть, как расшалившийся Арсуф спускается по склону холма к тропинке, идущей вдоль берега. Он вернулся к костру и принялся свертывать шерстяное одеяло.

— Мне очень жаль, — грустно сказала Джоанна.

— Вы не сделали ничего такого, о чем могли бы сожалеть, — ответил Паэн. — Там, у костра, есть остатки хлеба, которым снабдил нас трактирщик. Нам необходимо как можно скорее тронуться в путь.

— Ради меня вам пришлось расстаться со своим конем.

— Я найду его снова в лагере Меркадье. Матье сумеет привести его туда живым и невредимым.

Джоанна с сомнением посмотрела на свою легко навьюченную кобылу.

— Вы думаете, она выдержит нас двоих?

— Нет, — отозвался Паэн. — Я пойду пешком. Отсюда не так уж далеко до берега.

— У меня еще остался кошелек, который я ношу под платьем. Это половина того золота, которое вы получили в Динане.

Паэн только пожал плечами.

— Мы могли бы купить себе еще одну лошадь, — добавила Джоанна.

— В этом нет необходимости. Нам нельзя показывать, будто мы в состоянии позволить себе еще одну лошадь. Если мы привлечем к себе внимание, нам придется продать и эту кобылу в первой попавшейся деревне и продолжить путь пешком.

— Вы совсем не похожи на бедняка, Паэн. Он вынул плащ из седельной сумки и накинул его на плечи так, чтобы складки прикрывали видавшие виды ножны и простую самодельную рукоятку его меча.

— Никто не обратит внимания на меня, когда мы будем проезжать мимо, — сказал он. — Все будут смотреть только на вас.

Джоанна опустила глаза на свой замызганный плащ и лучшее платье служанки Урсулы, покрытое в некоторых местах крупными пятнами морской соли.

— Вряд ли они примут меня за состоятельную женщину, — грустно промолвила она.

Паэн натянул ей на голову капюшон, чтобы скрыть волосы.

— Они увидят перед собой прекрасную женщину, — ответил он. — Так давайте же по крайней мере сделаем все, чтобы они не могли вспомнить при допросе ни цвета ее волос, ни дивного зеленого оттенка ее глаз.

Они не раз оставались наедине друг с другом и раньше, когда Матье занимал свой пост на некотором расстоянии от лагеря, и были совершенно одни и недосягаемы для посторонних глаз прошлой ночью, в спальне Джоанны на верхнем этаже постоялого двора. Однако они еще никогда не находились в полном одиночестве так далеко от обитаемых мест, когда рядом не было никого, даже Матье. Она могла закричать, и ни одна живая душа не откликнулась бы на ее зов. Ничто не мешало им посидеть подольше возле догоравшего костра, стараясь обрести в обществе друг друга нечто большее, чем просто тепло их тел. Никто не увидит их здесь, и никто никогда не узнает об этом.

Паэн назвал ее красавицей. Он так и сказал: когда она будет проезжать мимо, люди увидят перед собой прекрасную женщину. Джоанне достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что он говорил это от чистого сердца.

— Джоанна… — начал Паэн.

Она опустила взгляд на свои руки, совсем недавно покрывшиеся веснушками. Тогда, на постоялом дворе, сидя в уютном свете камина в новом чистом платье, она не казалась ему красавицей. По-видимому, он надеялся таким способом отвлечь ее от их нынешнего нелегкого положения.

— Почему вы не едите хлеб? Вам придется проехать несколько миль, прежде чем мы доберемся до ближайшей деревни.

Образ комнаты на постоялом дворе и слабого света огня исчез как не бывало.

— Лучше ешьте его сами, — ответила она. — Ведь вы собираетесь идти пешком.

Паэн разбросал угольки потухшего костра и, завернув хлеб в кусок ткани, положил его в седельную сумку.

— Там, в стороне от дороги, есть ручей, — произнес он. Они вместе отвели кобылу на водопой к стремительно бегущему потоку и наполнили водой два меха, которые оставил им Матье.

* * *

Со всех сторон их окружали возделываемые земли, с садами и полями, подступавшими так близко к берегу, как только позволяла им морская соль. Миновав две деревни, они остановились наконец в рыбацком поселке, располагавшемся в небольшой бухточке рядом с широкой полосой белого песка. Джоанна надвинула на голову капюшон и отвела кобылу в буковую рощицу между деревней и морем, в то время как Паэн зашел в одну из грязных хижин на окраине поселка, чтобы купить там хлеб, яблоки и кувшин свежего молока.

— Мы уже проделали большую часть пути, — повернулся он к ней. — Если хорошая погода продержится еще немного и мы будем двигаться быстрее, то, пожалуй, ночь мы проведем в покое и безопасности.

Джоанна вздрогнула.

— Я так замерзла! Лучше уж спать на постоялом дворе, полном грабителей, чем провести еще одну ночь возле большой дороги.

— То место, куда я собираюсь вас отвезти, надежнее любого постоялого двора. У тамплиеров есть своя резиденция рядом с портом, а также странноприимный дом, где разрешается жить корабельщикам и купцам, прибывшим сюда по своим делам. Джоанна покачала головой.

— Меня они не пустят. Когда я впервые прибыла в Бретань, моему кораблю из-за сильных ветров пришлось пристать к берегу довольно далеко от Динана. Несмотря на то что у тамплиеров имелся в ближайшей гавани странноприимный дом, они наотрез отказались предоставить мне ночлег.

Паэн улыбнулся:

— Черные рыцари делают вид — по крайней мере при посторонних, — что они чураются женщин и весьма умеренны за столом. Однако тем, кого они хорошо знают, они нередко оказывают вполне достойный прием за счет богатств, которые им удалось утаить от короля.

Джоанна нахмурилась.

— Я не хочу обращаться за помощью к тамплиерам. Они жестокосердны и внушают страх всем, кто имеет с ними дело.

— Да, они умеют отпугнуть посторонних, — ответил Паэн, — когда это им выгодно. Они терпят меня лишь потому, что прибегают к моей помощи всякий раз, когда им нужен лишний меч. Если я привезу вас с собой, они не причинят вам вреда, Джоанна.

Она опустила глаза на его руку, лежавшую на ее седле.

— Сколько вам было лет, Паэн, когда вы начали учиться воинскому искусству у тамплиеров?

— Двенадцать, — ответил он. — Намного старше того возраста, когда мальчиков принято отдавать на воспитание.

Только знатные семейства могли позволить себе отдавать своих отпрысков на воспитание людям, которые обучали их как мирской премудрости, так и обращению с оружием. Такая фраза из уст простого наемника звучала по меньшей мере странно.

Паэн поднял на нее глаза.

— Они хорошо ко мне относились, — добавил он. — Если бы не они, я бы мог умереть с голоду.

По-видимому, он был крестьянином по рождению — незаконным сыном какой-нибудь простолюдинки, разделившей ложе с рыцарем и давшей затем жизнь воину…

— А сколько лет было вашему брату, когда он погиб в Рошмарене?

Джоанна была настолько погружена в размышления, что не сразу расслышала его вопрос. Когда же он повторил его, она побледнела и отвернулась от его пристального взгляда.

— Ему было всего четырнадцать, но по росту он не уступал зрелому мужчине, — неохотно ответила она. — Его никто не отдавал на воспитание и не обучал воинскому ремеслу.

— Почему? Он был болезненным от природы? Усилием воли Джоанне удалось сохранить прежний спокойный тон.

— Нет, Гаральд был очень здоров, к тому же крепок и силен, как молодой бычок.

— Почему же тогда его не учили обращаться с оружием?

— Гаральд обучался ремеслу моего дяди в его конторе и помогал ему вести счета, — сказала она. — Но он всегда мечтал стать рыцарем, могучим и непобедимым воином. Он постоянно донимал нас своими просьбами, пока я наконец…

— Пока вы не вышли замуж за человека, который мог исполнить его желание?

Джоанна пошатнулась в седле и прикусила губу, чтобы унять дрожь. Ей уже не раз говорили те же слова… Однако когда она услышала их от Паэна, ей показалось, будто кто-то вонзил ей кинжал прямо в сердце. Ей нужно было любой ценой заставить его замолчать.

— Мой дядя — человек богатый, — высокомерно заявила она. — У него есть свои торговые интересы в разных странах за пределами королевства, и у него были свои причины выдать меня замуж за Мальби — причины слишком непростые, чтобы вы могли их понять. Мои собственные желания и честолюбивые устремления Гаральда занимали среди них далеко не первое место. Подобные решения принимаются не так просто, как вы, должно быть, думаете.

Она даже не поморщилась, разговаривая подобным тоном с Паэном, человеком низкого происхождения, который наверняка гнул бы всю жизнь спину на полях и в садах Бретани, если бы не тамплиеры, которые приняли его к себе и научили сражаться. Она старательно подбирала слова в надежде, что Паэн прекратит свои расспросы, однако ее выпад, нацеленный на то, чтобы сильнее уязвить собеседника, не достиг цели. В действительности воображение Паэна было не настолько ограниченным, чтобы его можно было обвинить в недостатке утонченности.

Паэн в ответ на ее пылкую речь лишь коротко вздохнул.

— Я очень признательна вам за помощь, — продолжала Джоанна тем же тоном, — и позабочусь о том, чтобы вы получили за те дни, что проведи рядом со мной, больше золота, чем могли бы добыть в военных кампаниях.

Паэн скривил губы в улыбке.

— Не беспокойтесь из-за того, что ваши слова задели меня, Джоанна. Мы с вами слишком разные люди, поэтому размолвки между нами неизбежны. Вы родились в богатой семье, а я явился к тамплиерам сиротой без средств к существованию. Мы оба сами прокладывали себе путь в жизни, но во всем остальном нам трудно понять друг друга.

Должно быть, у нее вырвался вздох разочарования, потому что он поднял голову и улыбнулся:

— Тем не менее мы вполне можем поладить друг с другом. Мы вместе пережили несколько тревожных дней и, как видите, уцелели.

Джоанна наклонилась вперед и накрыла его руку своей.

— Вы правы, Паэн. Мы уцелели только благодаря вам. — От ее высокомерия не осталось и следа.

Он извлек руку из-под ее пальцев и накрыл их своей ладонью.

— Вы не доставили мне особых хлопот. Я знавал времена и похуже, — пробурчал он.

— Женщины? — вырвалось у Джоанны прежде, чем она успела себя сдержать.

— Женщины, — улыбнулся он. — И еще пара-другая толстых торговцев. Многие из них причиняли мне куда больше неудобств, чем вы, Джоанна. Вы никогда не жаловались и держали свои страхи при себе.

Она смущенно потупилась:

— Вряд ли я могла чего-нибудь опасаться, когда вы с Матье находились рядом. Он пожал плечами.

— Согласитесь, были такие мгновения, когда вы больше боялись союзника, которого знали, чем врага, о котором вам ничего не было известно.

— Вы были моим… — Джоанна заколебалась. — Я вас нисколько не боялась. Паэн рассмеялся:

— Я все же думаю, что в ту ночь, когда я проник в вашу спальню, вы с трудом сдерживались, чтобы не пырнуть меня кинжалом. В подобной ситуации только женщина, потерявшая рассудок, не испытала бы страха, увидев рядом с собой незнакомого мужчину.

— Насколько я помню, вы покинули мою спальню еще до того, как я успела окончательно проснуться. Когда вы ушли, мне все еще казалось, что я вижу сон.

— Когда я появился в вашей комнате, вы спали сном младенца. — Он слегка приподнял бровь. — Не знаю, слышали ли вы, как я неоднократно звал вас по имени? Я был совсем близко, готовый заглушить ваши крики и объяснить вам все прежде, чем вы позовете на помощь. Уж не приняли ли вы на ночь сок из маковых зерен, чтобы избавиться от бессонницы?

— Нет.

— Я ни разу не замечал, чтобы вы спали так крепко с тех пор, как покинули Рошмарен. По-видимому, наше путешествие приучило вас даже во сне держать ухо востро ради собственной безопасности. Прошлой ночью вы постоянно ворочались и просыпались несколько раз.

— Просто я не привыкла делить постель с другим мужчиной.

Он поднял на нее удивленный взгляд.

— Я совсем забыла… — покраснев, пробормотала Джоанна, смутившись оттого, что ее брак оставил у нее так мало воспоминаний.

Паэн долго молчал, о чем-то задумавшись.

— Когда состоялась ваша свадьба? — вдруг спросил он.

— В прошлом году, перед самыми святками. Мой муж покинул меня, отправившись в Нант, вскоре после начала второй жатвы, а спустя десять дней погиб. Его тело привезли в замок на телеге… — Джоанна, вздохнув, попыталась выбросить тот злосчастный день из головы. Она стала такой же болтливой, как старухи из Гандейла во время стрижки овец.

— Вторая жатва закончилась не так давно. Вы ждете ребенка?

Рыцарь, будь то норманн или бретонец, задал бы тот же вопрос куда более деликатно. Торговец шерстью, даже самого низкого происхождения, непременно предварил бы его извинениями, если женщина, к которой он обращался, не принадлежала к числу его домочадцев. Джоанна ждала, что Паэн попросит у нее прощения, но вместо этого он обернулся к ней, ожидая ее ответа. Судя по всему, он не считал свои слова дерзостью или неуважением по отношению к ней. Джоанна вздохнула. В конце концов, этот человек пересек все герцогство, чтобы спасти жизнь женщине, которую даже не знал, и потому она вряд ли могла винить его за грубость.

— Если бы я и в самом деле ждала ребенка, — ответила она, — то к этому времени я бы его уже потеряла.

Он отшатнулся от нее так резко, словно она замахнулась на него мечом.

— Неужели я причинил вам вред? Вчера, на пляже… Она покачала головой:

— Нет. Со мной ничего не случилось, и я вовсе не в тягости.

— Вы еще так молоды, Джоанна. Вы можете снова выйти замуж, и у вас будут дети. — Не дождавшись ответа, он слегка коснулся ее руки. — Вы выберете себе в мужья какого-нибудь порядочного торговца из Уитби и будете спокойно жить у себя дома. Никто больше не вытащит на ваших глазах меч, а наше путешествие с годами станет лишь далеким воспоминанием.

— А вы? Вы способны забыть все убийства.., все то, через что вам пришлось пройти? Паэн покачал головой.

— Нельзя изгладить из памяти собственные деяния, все равно, добрые или злые, милосердные или кровавые. Они остаются с тобой навсегда и возвращаются к тебе в твоих снах. — Он вздохнул и перевел взгляд на береговую линию, видневшуюся вдали. — Выходите замуж за купца, Джоанна, если хотите спокойно спать по ночам.

Слова Паэна отозвались болью в ее душе. Если она станет женой этого человека, ей почти не придется спать долгими зимними ночами, и ни одно из множества видений, которые ждут ее впереди, нельзя будет назвать сном. Слишком поздно Джоанна вспомнила о том, что Паэн иногда умел читать ее мысли. Она прикрыла лицо капюшоном и, опустив глаза на чепрак под седлом лошади, принялась пересчитывать нити в его бахроме. У нее не хватило решимости взглянуть на его руку, такую сильную и загорелую, покоившуюся на загривке ее кобылы.

* * *

Они покинули главную дорогу неподалеку от крепости тамплиеров, поскольку Паэн зарыл здесь часть золота. Похоже, этот человек рассеял свое богатство по всему герцогству, так как за время их путешествия, которое он не обдумывал заранее, они уже успели миновать два таких секретных склада. Насколько могла судить Джоанна, он нашел свой второй тайник с той же легкостью, с какой голодный хищник находит зимой пищу, запасенную им еще минувшим летом.

Джоанна ждала, сидя верхом на своей кобыле, пока Паэн обходил по окружности место давно потухшего сигнального костра, и видела, как он нашел ту примету, которую искал, — почерневший, неровный круг, выжженный на поверхности камня. От этого плоского куска гранита Паэн отсчитал по прямой линии несколько шагов до другого, меньшего по размерам булыжника и достал из промерзшей земли мешочек с деньгами, зарытый внутри каменного круга, устроенного древними жителями этих мест. Джоанна огляделась по сторонам и вдруг обнаружила, что в расположении этих покосившихся, покрытых инеем камней, лежавших рядом с местом сигнального костра, присутствовал определенный порядок. Паэн показал ей облепленный сырой глиной мешочек, до отказа набитый монетами.

— Я забрал оттуда все золото, — объяснил он. — И я твердо намерен доставить вас домой целой и невредимой. Если мне для этого придется купить целый корабль, я так и сделаю.

Похоже, этому человеку так не терпелось поскорее от нее избавиться, что он готов был истратить целое состояние, лишь бы она наконец покинула берега Бретани.

— Разве вы не довольны? Женщина должна улыбаться при мысли о том, что у нее хватит денег, чтобы купить себе безопасность.

Джоанна отвернулась, устремив взор на самый дальний из камней.

— Вы не боитесь использовать эти круги в качестве тайника для своих сокровищ? — спросила она. — Бретонцы из Рошмарена старались обходить такие места стороной.

Он приблизился к ней и открыл сумку, притороченную к седлу под самым коленом Джоанны.

— Разве вы не знали, что они наведываются к этим камням каждый раз в середине лета, а также во время сева и после сбора урожая?

— Я никогда не замечала там скопления людей…

— Только потому, что они тщательно скрывали свои визиты от вас, как, впрочем, и от всех остальных. У вас в Англии тоже есть такие каменные круги, устроенные древними, и ваш народ их не забывает.

Она покачала головой.

— Каждое утро в мае туда кладут цветы, а в середине лета на камни возливают молоко. И ничего больше. Он рассмеялся.

— В таком случае не понятно, как вашим родственникам удалось разбогатеть. Если вы будете пренебрежительно относиться к своим божествам, те откажут вам в помощи, и тогда никакие пожертвования в монастыри и прочие богоугодные заведения не вернут вам удачи.