— Мы направляемся в Дувр и, если установится холодная погода, останемся там на зиму. Командор Амо предоставил нам самим выбирать, где мы продадим наше вино, и приказал перезимовать на побережье, если снегопады начнутся раньше обычного. В Юэлле, совсем недалеко отсюда, есть община тамплиеров, где нас охотно примут, а вы сможете купить себе лошадей. — Капитан вынул из-за пояса небольшой мешочек с деньгами. — Если мы не сумеем проделать весь путь до Уитби, я отдам вам обратно ваше серебро, оставив себе только десять денье.

Палуба закачалась у них под ногами, когда набежавшая с севера шальная волна разбилась о борт корабля, окатив всех присутствующих фонтаном из крупных брызг и зеленой водяной пыли. Капитан вернулся к своим матросам, приказав им отвязать самые дальние от середины бочки с вином и закрепить их вдоль узкого прохода между опустевшими скамейками для гребцов.

Джоанна обернулась к Паэну:

— Теперь вы можете съесть немного хлеба? Он улыбнулся:

— Я могу съесть две буханки зараз, и тот самый злосчастный сыр в придачу. Морская болезнь уже миновала.

Мимоходом коснувшись руки Джоанны, Паэн проследовал на палубу, чтобы помочь команде перекатить самые крупные из бочек поближе к проходу.

Пока матросы работали, ветер поднялся с новой силой, и капитан решил, что гребцы могут отдыхать, пока галера не достигнет порта. Джоанна наблюдала за тем, как последние бочки были извлечены из-под скамеек и надежно закреплены веревками вдоль прохода. Затем Паэн поднял голову и, посмотрев на нее, осторожно прошел мимо скамеек и встал рядом.

— Вы совсем замерзли, — заметил он. — Сейчас ваша очередь прилечь.

Джоанна ухватилась за одну из деревянных подпорок каюты, чтобы не упасть.

— Нам грозит опасность?

Улыбка осветила лицо Паэна.

— Даже если и так, мы наверняка успеем спилить одну-две скамейки и доплывем на них до самой Фризии [16], чтобы там перезимовать.

Огромный парус колыхался над их головами, а мачта громко скрипела в своем пазу. Ветер стряхнул с гика целый душ дождевой воды, который упал на палубу вместе с градом из мельчайших кусочков льда.

— Вы думаете…

Паэн покачал головой.

— Это корабль тамплиеров, построенный для перевозки грузов, и он гораздо прочнее многих других. — Он указал ей на плоский кусок сланца, установленный под ахтерштевнем на корме. — И команда судна оказалась настолько предусмотрительной, что даже отказалась разводить огонь, чтобы приготовить горячую пищу. Они благополучно доставят нас в порт. Пожалуй, нам стоит поделиться с ними каютой, — добавил он после некоторого раздумья. — Матросы могли бы согреваться в ней по очереди, если бы мы не оплатили наше место на корабле.

Джоанна кивнула в знак согласия.

Прежде чем сгустилась тьма, капитан заметил неясные очертания островов, быстро исчезавших за кормой, и объявил, что, если погода не переменится, корабль может спокойно идти по ветру все долгие часы ночи.

Джоанне пришлось спать сидя, пристроившись в самом дальнем углу каюты между коленями Паэна, сжимавшего ее в объятиях. Дважды в течение ночи матросы из команды корабля, битком набившиеся в тесную каюту, вставали и менялись местами со своими товарищами, которые присматривали за парусом и время от времени гонялись за какой-нибудь шальной бочкой вина, сорвавшейся с привязи. Каюта была переполнена настолько, что людям пришлось спать, тесно прижавшись друг к другу и согнувшись в три погибели, и лишь рулевым было оставлено достаточно места, чтобы те могли по крайней мере вытянуть ноги. Дважды Джоанна просыпалась, заслышав чьи-то голоса, звавшие ее по имени, однако, очнувшись, обнаруживала, что это было всего лишь море, перехлестывавшее через края обшивки. Когда она окончательно проснулась, уже на рассвете, прежний мерный плеск волн сменился шипением и яростными ударами, готовыми разрушить дубовые планки.

И затем она услышала другой шепот, мягкий и мелодичный, обдувавший теплом ее щеку. Паэн крепче сжал ее в объятиях, ограждая своим телом от холода и от неприятных последствий качки, сотрясавшей корабль тамплиеров.

На рассвете третьего дня они заметили большой сигнальный костер дуврского порта, языки которого высоко вздымались в небо и окрашивали слой тумана над берегом в багровые и золотисто-розовые тона. Ветер теперь стал южным, однако не принес с собой тепла. Развернуться и направиться к Дувру, подвергнув корпус галеры действию сильного ветра и волн, быстро набегавших на нос корабля, значило обречь корабль на крушение. Поэтому они следовали за надвигающимся штормом и, когда стемнело, увидели, как огни Дувра исчезли во мраке ночи.

Паэн вынул из седельной сумки мех с вином и протянул его Джоанне:

— Это вас согреет.

Джоанна отхлебнула глоток крепкого напитка, и, когда жжение в горле прошло, по всему телу распространилось чувство приятной истомы. Впервые за все время после наступления сумерек ей не нужно было сидеть согнувшись и обхватив себя руками.

— Хорошо, как возле камина, — промолвила она.

— И намного лучше, чем грезить о теплой постели в порту Дувра.

— Я дала себе слово не думать ни о каминах, ни о горячей пище, пока мы не высадимся на берег, — отозвалась Джоанна.

— А я дал себе слово, — подхватил Паэн, — не думать о теплых постелях и отблесках света в ваших роскошных волосах.

За тонкой перегородкой в их каюте на носу корабля находилось, шестеро мирно похрапывающих матросов, и еще два десятка их собрались на палубе возле рулевого, обсуждая возможность войти ночью в широкое устье Темзы.

Джоанна слегка коснулась пальцами губ Паэна:

— Тс-с! Если вы будете так говорить, у меня начнется озноб.

Он схватил ее за руку и покрыл поцелуями каждый из ее онемевших от холода пальцев.

— Прижмитесь ко мне, — прошептал он. — Со мной вам будет тепло, и вы смело сможете грезить о чем вашей душе угодно.

На рассвете Паэн поплотнее укутал Джоанну одеялом и уговорил ее не выходить на палубу. Всю ночь дул сильный ветер, и у них не было возможности узнать, как далеко их пронесло мимо устья Темзы. Побережье было скрыто густым туманом, ограничивавшим видимость, и его серая муть отражала цвет моря и холодных земель, лежавших за ним. Свернуть сейчас к западу, чтобы отыскать устье реки, значило подвергнуться риску сесть на мель, и до тех пор, пока на землю снова не спустится ночь и на длинной прибрежной полосе не вспыхнут сигнальные костры, им трудно было судить о том, где именно к западу от них лежала более или менее безопасная гавань.

Около полудня, когда бледное ноябрьское солнце стояло у них над головами, а на корабле тамплиеров сменились вахтенные, Паэн выпроводил матросов из каюты и убедил Джоанну еще немного поспать. Сам он, выйдя на палубу, занял место рядом с рулевым, чтобы помочь ему удерживать галеру по ветру.

Когда Джоанна снова очнулась от сна, рядом никого не было. Солнечный свет, струившийся сквозь деревянную обшивку каюты, падал на смятую постель и два насквозь промокших плаща, оставленных здесь, чтобы она могла согреться. До нее доносились скрип весел в уключинах и треск сталкивавшихся над морской пеной деревянных лопастей, заглушавшие свист ветра в снастях. Затем раздался сильный грохот от падения якорного камня, после чего корабль перестал крениться и лишь лениво покачивался с боку на бок.

Наконец она услышала голос Паэна, перекрывавший весь этот шум, и скоро он уже был рядом с ней в каюте.

— Теперь мы в безопасности, — объявил он.

— Что? Корабль уже встал на якорь?

— Да, и как только наступит прилив, шлюпка доставит нас в порт Орфорда.

— Орфорда? Кажется, это севернее устья Темзы?

— Значительно севернее, — подтвердил Паэн. — Что ж, тем лучше для нас. Меньше ненужных вопросов со стороны портовых властей.

Джоанна поднялась на ноги, поеживаясь от холодного сквозняка, проникавшего сквозь щели в стенах каюты.

— Прошлой ночью, когда погода испортилась, я дала обет пожертвовать двадцать золотых монет на украшение раки святого Кадмона в Уитби. Теперь, я думаю, он вполне заслуживает сорока.

Паэн заключил ее в объятия.

— У нас с вами хватит золота, чтобы купить себе лошадей у самых алчных конюхов во всей Англии и уплатить за ночлег на всем пути отсюда до Уитби. А если и этого окажется мало, я…

Она развела руками.

— Неужели у вас здесь поблизости есть мешок-другой денег, зарытых в земле?

— И нам вовсе незачем обращаться к ювелирам или торговцам шерстью, чтобы я мог их забрать. Они спрятаны здесь, в освященной земле, где я могу откопать их в любую минуту, не опасаясь, что кто-нибудь застигнет меня за этим занятием. И никто, кроме вас, мадам, не сможет пересчитать мои монеты.

— И сколько всего у вас таких тайников, Паэн? Он пожал плечами.

— Меньше, чем вы думаете.

— А в Англии?

Паэн приподнял брови.

— Что за нескромный вопрос, мадам? Уж не собираетесь ли вы потребовать с меня выкуп?

Она не обратила внимания на его вымученную шутку.

— Так сколько? Он вздохнул:

— От силы пять. Они разбросаны вдоль всего побережья.

— А в Бретани?

— Больше. В основном поблизости от крупных портов.

— Вы богатый человек, — заметила Джоанна. — Лишь очень немногие землевладельцы или купцы могут похвастаться таким количеством золота. Я удивлена, что старая королева не потребовала львиную долю ваших денег на выкуп короля Ричарда.

— Безземельному наемнику не приходится платить десятину, — ответил Паэн. — А что до короля Ричарда, никто не может сказать, что я не помог ему своими деньгами.

— Ваш командор Амо что-то говорил при мне о выкупе… Паэн вынул из седельной сумки тяжелую кольчугу и нахмурился, заметив по краям налет ржавчины.

— Только не здесь. Я расскажу вам все по дороге, раз уж вы так хотите услышать от меня эту историю. — Он связал обе сумки веревкой. — Если вы готовы, мы можем покинуть корабль на рассвете, когда они ненадолго приблизятся к берегу, перед тем как подняться вверх по реке к Орфорду.

Джоанна кивнула:

— Мне все равно, где мы высадимся, лишь бы там были горячая еда и теплая постель.

— Все эти удобства проще найти в окрестных деревнях. У кастеляна короля Ричарда в Орфорде был довольно скудный стол, когда я в последний раз проезжал этим путем.

Всю ночь их корабль стоял на якоре в виду сигнальных костров, горевших со стороны далекого Орфордского мыса, прямо у входа в узкое устье реки Ор. Когда взошла луна и вода начала прибывать, команда, подняв якорь, взялась за весла и направила корабль вверх по течению, чтобы снова встать на якорь возле небольшой рыбацкой деревушки, ютившейся под защитой длинной наносной дамбы, расположенной в некотором отдалении от берега.

Уже на рассвете удары весел и постукивание по обшивке корабля возвестили о прибытии двух шлюпок. Капитан и старший рулевой направились к берегу, оставив команду ждать их возвращения. Дождавшись капитана, Паэн и Джоанна попрощались с матросами, и шлюпка доставила их на берег.

Когда они наконец ступили на твердую землю, у Джоанны закружилась голова и она чуть не упала. Паэн обнял ее рукой за талию и усадил прямо на сваленные в груду седельные сумки, которые он перенес из лодки.

— Это скоро пройдет, — заверил он ее. — Просто посидите здесь и подождите немного, пока земля не перестанет раскачиваться у вас под ногами.

— Я никогда больше не покину Англию, — заявила Джоанна.

— Жаль, — пробормотал Паэн.

Она подняла голову, заслоняя глаза от тусклого солнечного света, пробивавшегося сквозь густой туман.

— Ваш желудок прямо-таки создан для морских путешествий, — добавил он. — Не пройдет и часа, как вам станет значительно лучше.

— И тем не менее я никогда больше не поднимусь на борт корабля, — ответила Джоанна. — И вам тоже не советую, потому что в первый день плавания мне показалось, что вы вот-вот отдадите концы.

— Ничего, я справился.

— Потому что я за вами ухаживала.

— А позже, когда вы промерзли до костей, Джоанна? Кто уберег вас от простуды?

Она вздохнула.

— В холодную погоду вы держались отлично. В более благоприятное время мы с вами смогли бы составить отличную пару.

Взгляд Паэна вдруг стал таким же пронзительным, как ветер, дувший с моря.

— Вы же говорили, что это плавание станет для вас последним! Как только вы доберетесь до дома, то никогда больше не покинете Уитби.

— Я не собираюсь покидать Англию, но мне придется время от времени наведываться в Йорк. Он улыбнулся:

— И вы готовы в одиночку проделывать весь путь до Йорка?

— И в Лондон тоже. Мой дядя слишком стар, чтобы добираться до Лондона самостоятельно.

— Понятно.

Паэн подобрал седельные сумки и направился к песчаной косе, чтобы понаблюдать за тем, как корабль тамплиеров входит в устье реки Ор. Затем отыскал сухое место в песке подальше от линии прибоя, вырыл неглубокую ямку и, положив туда свою кольчугу, аккуратно и бережно расправил ее, прикрыв сверху слоем сухого песка. Хорошенько утрамбовав поверхность ногами, он вынул из ямки кольчугу и окинул ее хмурым взглядом.

— Ржавчина от морской воды может в считанные дни испортить хорошую кольчугу, — проворчал он. — Мне бы следовало промаслить седельную сумку.

— А ваш меч?

Он вынул из ножен потускневший клинок и, осмотрев его, вложил обратно.

— Ни единого следа ржавчины. Я уже почистил его сегодня на рассвете.

Джоанна дрожала под порывами холодного ветра. Паэн перекинул кольчугу через плечо и подобрал седельные сумки.

— Пойдемте, — обратился он к ней. — Я не хочу, чтобы вы свалились с простудой.

Впервые за много дней пути они смогли насладиться горячей пищей — густой похлебкой из ячменя, рыбы и приправ, — сидя у очага в рыбацкой хижине. В деревне нельзя было купить лошадей, однако сын рыбака вызвался добраться вверх по реке до фермы, принадлежавшей одному свободному землевладельцу, который совсем недавно приобрел кобылу для своей прелестной молодой жены. Примерно через час, когда они, насытившись, задремали, вытянув ноги у очага, вернулся сын рыбака, ведя в поводу великолепную чалую кобылу. Спустя еще час кошелек Паэна стал легче на две золотых монеты, кобыла досталась им, и они узнали, что ближайшим местом, где путешественники могли за деньги найти себе пристанище, был женский монастырь, расположенный в пяти милях к западу от деревни, и что туда можно было добраться по широкой мощеной дороге, построенной в незапамятные времена, когда древние божества еще не покинули землю.

Монахини воспротивились тому, чтобы муж и жена провели ночь вместе под их крышей, и отправили Паэна спать на чердак амбара, расположенного у входа в обитель. Когда настала ночь, выяснилось, что теплая еда и сухая одежда, купленные у монахинь, не помогли унять дрожь, сотрясавшую Джоанну. Паэну пришлось еще раз переговорить с суровой на вид аббатисой и опустить в ящик для пожертвований два серебряных денье, чтобы выторговать себе право остаться в небольшой келье, которую монахини предоставили Джоанне.

— Я пришел, чтобы быть рядом с вами на тот случай, если ночью вы почувствуете себя плохо, — обратился он к ней.

— Вам лучше уйти.

— Аббатиса дала мне свое согласие. Джоанна вздохнула:

— В этом нет необходимости.

Паэн опустил седельные сумки на покрытый грубыми деревянными досками пол.

— Вряд ли я посмею даже прикоснуться к вам, Джоанна, когда аббатиса рыщет за дверью.

— Тем лучше, — пробормотала она.

Он уселся рядом с ней на койку и укрыл ее одеялом.

— Неужели я чем-нибудь вызвал ваш гнев? Почему вы меня отталкиваете?

Когда Джоанна снова заговорила, ее голос дрожал так, словно она по-прежнему находилась на корабле тамплиеров и холодный ветер с моря дул ей прямо в лицо.

— Нет, вы не сделали мне ничего плохого, — ответила она. — Просто вам будет гораздо лучше на чердаке. Эта койка жесткая и к тому же слишком узка для нас двоих.

— Вам нездоровится, — не отступал Паэн. — Пожалуй, я попрошу аббатису прислать к вам кого-нибудь из женщин. Джоанна покачала головой:

— Это скоро пройдет. Он поднялся с места.

— Со мной такое бывает, — добавила она. Паэн покачал головой.

— За все те ночи, что мы с вами провели под открытым небом, и за все наши дни на корабле я еще никогда не видел вас в таком состоянии.

Джоанна отвернулась от него и проговорила, обращаясь к стене:

— У меня обыкновенное женское недомогание. В такие дни меня поначалу всегда знобит. Надеюсь, теперь вы меня покинете?

— Вы хотите, чтобы я ушел?

— Да. — Она снова повернулась к нему и произнесла уже мягче:

— Всего несколько дней…

Всего несколько дней — и он уже не вправе будет к ней прикасаться, потому что ребенок, зачатый тогда, не родится раньше следующего лета, около времени первой жатвы, и ни один человек, способный сосчитать на пальцах до девяти, не примет этого ребенка за законного сына Ольтера Мальби.

Джоанна дотронулась до его руки.

— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Но сейчас вам лучше оставить меня в покое.

Паэн оттащил седельные сумки в дальний угол.

— Я вернусь на рассвете, — пообещал он.

— Вы в самом деле на меня не сердитесь?

Он через силу улыбнулся.

— Нисколько. Не хотите выпить немного коньяка?

— Нет. Лучше возьмите его себе.

Паэн оставил свои вещи в келье, взяв с собой только меч. Пересекая двор обители, он обнаружил в слабом свете факелов, что пошел мелкий моросящий дождь со снегом. Снегопады в этом году обещали начаться раньше обычного. Улегшись на соломенный тюфяк и натянув на себя вместо одеяла пустой мешок из-под шерсти, Паэн попросил Бога о том, чтобы тот помог ему поскорее раздобыть вторую лошадь. Им нельзя было терять время, если они хотели добраться до Уитби раньше, чем сугробы и лед сделают дорогу опасной. Что же касается другой опасности — если Паэн забудет о своей сдержанности и сделает Джоанне ребенка слишком поздно, чтобы он мог сойти за дитя ее покойного мужа, — то чем раньше закончится их путешествие, тем скорее соблазн останется позади.

Утром аббатиса, увидев, что Паэн появился в дверях амбара, тут же направилась к ящику для пожертвований. Подхватив под мышку небольшой сундучок, она с вызывающим видом прошествовала в его сторону.

— Те деньги, которые я получила от вас, были даны вами по доброй воле. Если вы предпочли не возвращаться в келью, которую мы отдали вашей жене, меня это не касается.

Паэн перевел взгляд с убогого ящика на раскрасневшиеся щеки аббатисы и затем снова на ящик.

— Я и не собирался забирать обратно свое серебро, — ответил он. — Как вы могли заметить, это был мой добровольный дар в пользу бедняков вашего прихода.

— В таком случае мы с вами сходимся во взглядах, — последовал невозмутимый ответ.

— Я был бы вам очень признателен, — продолжал Паэн, — если бы вы позволили моей жене остаться в келье и провести весь день в постели, а я тем временем поеду вперед, чтобы найти для нас еще одну лошадь.

— Ваша кобыла мне знакома, — заметила аббатиса.

— Я купил ее у одного крестьянина на побережье.

— Вот как? И вы готовы заплатить крупную сумму серебром за другую такую же?

Паэн невольно отвел глаза от поджатых губ аббатисы. Складывалось впечатление, будто эта женщина принимала его за грабителя. По-видимому, многие из бывших здесь раньше путешественников, вполне порядочных людей, предпочитали прибегнуть к воровству, чем иметь дело с аббатисой и терпеть ее холодный взгляд.

— Разумеется, — ответил он. — Я готов дорого заплатить за хорошую лошадь, лишь бы она была смирной и выносливой.

— У меня есть то, что вам нужно, — заявила аббатиса, — но я не расстанусь со своей любимицей даже за все монеты в вашем кошельке.

Если в тот день и могла идти речь о воровстве, то только со стороны этой старой монахини — с таким жаром она принялась торговаться с Паэном.

— У меня здесь достаточно серебра, чтобы купить двух лошадей сразу, — возразил он.

— Вам понадобится столько же, и не каким-нибудь жалким серебром, а золотом, чтобы приобрести такую славную и крепкую кобылку, как моя Хротсвита.

Паэн пожал плечами.

— Все, о чем я прошу, — это позволить моей жене подождать меня здесь, пока я не сумею найти вторую лошадь и не приведу ее сюда. Сколько еще монет я должен пожертвовать беднякам в знак признательности за это одолжение?

Аббатиса прижала к себе ящик и протянула Паэну раскрытую ладонь:

— Наступающая зима обещает быть очень суровой, и беднякам нашего прихода понадобятся теплые плащи.

Паэн вспомнил огромные, набитые шерстью мешки, подвешенные к балке на чердаке амбара, хотя время, когда шерсть следовало промыть перед весенним прядением, уже давно миновало.

— Понимаю, — промолвил он.

— Боюсь, мне придется ради помощи бедным продать свою кобылу, — продолжала аббатиса. — Я готова уступить ее вам за пятнадцать денье, но только из симпатии к вашей молодой супруге.

— А сколько лет вашей кобыле? — вмешалась в разговор Джоанна, которая как раз в этот момент появилась на пороге аббатства, столь же изящная и грациозная, как всегда, благо длинная кольчуга больше не скрывала платья, ниспадавшего складками вдоль бедер, и плаща, прикрывавшего ее прелестную грудь.

— Пять.

Джоанна приподняла брови.

— Я купила ее пять лет назад, — добавила аббатиса. — Она такая красавица, белая как снег.

— У меня была белая кобыла несколько лет назад, — задумчиво промолвила Джоанна. — Она тоже казалась очень красивой на вид…

— Леди Кэтрин Бигод ездит только на белых кобылах…

— ..до тех пор, пока не умерла от старости. На ней невозможно было заметить никаких признаков возраста, разве только посмотрев на ее зубы…

— Здесь, на побережье, много песка, а Хротсвита паслась на таком пастбище еще жеребенком. Это оттачивает зубы и делает их ровными, но зато они быстро стираются.

— Если кто-нибудь вообще сумел бы заглянуть ей в рот, не рискуя потерять при этом палец. Белые кобылы отличаются дурным нравом. Я бы не осмелилась путешествовать на такой кобыле через все графство без хорошей, прочной уздечки и надежно закрепленного седла…

Паэн тихо отошел в сторону, не замеченный обеими женщинами, которые словно стремились превзойти друг друга по части прижимистости и купеческой смекалки. Какая-то монашка с добродушным лицом жестом предложила ему пройти в зал и там подкрепиться миской похлебки и кружкой эля, а также погреть ноги возле ямы с горящим углем. До чего же приятно было ощущать жар пламени и спокойно наслаждаться едой, не бросая поминутно взгляды на дверь из страха перед возможным нападением! Несмотря на то что Англию Ричарда Плантагенета никак нельзя было назвать безопасным местом, у Паэна не было врагов по эту сторону пролива, а что до Джоанны, то ее враги скорее всего остались по ту сторону пролива, в Бретани.

Паэн положил в опустевшую миску деревянную ложку и поставил ее на стол. Да, ему было приятно сознавать, что они вовремя покинули Бретань, и еще приятнее видеть рядом прелестную женщину, которая в эту минуту торговалась вместо него со старой черноглазой аббатисой, чтобы потом проделать вместе с ним весь путь к Уитби. Конечно, он предпочел бы любую адскую пытку отказу от близости с ней, однако все равно не мог отпустить ее от себя, как бы ни было велико искушение совершить подобную глупость.

Паэн допил остаток эля и направился к конюшне, чтобы избавить старую аббатису от неясного упрямства Джоанны.