— Где твой папа? — спросил вдруг Джо после того, как он с волчьей жадностью проглотил две копчёные рыбки и почти целую свежую булку, запив все это тремя большими чашками чаю.

— Уехал в Бирмингэм. Секретарь не мог ехать, так папу послали вместо него. Он повёз всех голубей клуба и наших. Для завтрашних полётов.

Джо задумчиво ковырял вилкой в зубах. Так Альф бесплатно прокатится в Бирмингэм на полёты голубей, которые назначены на субботу! Везёт же некоторым! Салли, критически наблюдавшая за Джо, пустила в него стрелу своего скороспелого остроумия.

— Смотрите, не проглотите вилку, — предупредила она серьёзным тоном. — А то она будет дребезжать, когда вы будете танцевать польку.

Джо надулся. Он отлично понимал, что Салли его терпеть не может, и, как он ни старался, ему не удавалось расположить её к себе. Когда Салли смотрела на него своими тёмными глазами, он испытывал неприятное чувство человека, которого видят насквозь. Иногда резкий иронический смех, которым Салли перебивала его самоуверенный разговор, приводил его в полное замешательство, лишал хладнокровия, заставлял мучительно краснеть.

Его кислая мина доставила Салли удовольствие: глаза у неё так и засверкали. Эта одиннадцатилетняя девочка обладала уже сильно развитым чувством юмора. Она весело продолжала его поддразнивать:

— Вы, должно быть, хорошо танцуете, — у вас такие длинные ноги. «Вы умеете танцевать обратный вальс, мисс Сэнли?» — «Да, конечно, Джо… я хотела сказать „мистер Гоулен“, извините за бесцеремонность». — «Так попробуем?» — «Да, пожалуйста, дорогой мистер Гоулен. Какая чу-удная музыка, не правда ли?.. Ох! Грубиян, вы наступили мне на мозоль!»

Салли была в самом деле очень забавна, когда, скорчив уморительную гримасу, закатывая свои большие чёрные глаза, артистически подражала жеманному, брюзгливому тону Дженни.

— «Разрешите угостить вас мороженым, дорогая? Или, может быть, хотите требухи? Чудная требуха, прямо из коровы. Можете получить все эти завитые штучки». — Салли остановилась и кивнула головой на потолок. — Мисс Сэнли завивается наверху. Дженни важная леди, которая на ночь надевает на нос зажим от вешалки. Явилась час тому назад прямо из своего магазина. (Она не «служит», имейте в виду, служат только рабы). Заставила греть ей утюги, дала мне оплеуху ни за что ни про что. Вот приятный характер, не правда ли, Джозеф? Советую вам подумать, пока не поздно.

— Ах, да замолчи ты, нахальная девчонка! — Он встал из-за стола, направился к двери.

Салли притворилась смущённой и жеманно затараторила:

— К чему такие церемонии, дорогой мистер Гоулен? Зовите меня просто Магги. И как не стыдно курить молодому человеку с такими м-и-илыми глазами? О, не покидайте меня так скоро!

Она предусмотрительно загородила ему дорогу.

— Позвольте, я спою вам песенку до вашего ухода, мистер Гоулен! Одну — и совсем коротенькую! — Она манерно сложила руки, точь-в-точь как Дженни, когда та становилась у пианино, и запела высоким фальцетом:

Пение прекратилось только тогда, когда за Джо захлопнулась дверь. Салли разразилась восторженным смехом, перекувыркнувшись, бросилась со всего размаха на диван, свернулась калачиком на самом краю и от восторга забарабанила по пружинам.

У себя в комнате Джо побрился, вымылся, тщательно оделся в свой парадный синий костюм, завязал новый зелёный галстук, аккуратно зашнуровал блестящие коричневые ботинки. И всё же был готов раньше Дженни. Он нетерпеливо ожидал её в передней. Но когда Дженни сошла вниз, у него дух захватило от восторга, и он сразу перестал злиться: на ней было розовое платье, белые атласные туфельки, а на голове белый вязаный капор — последний крик моды. Серые глаза холодно блестели на прозрачном личике, нежном как лепесток цветка. Она жеманно сосала ароматную пастилку.

— Честное слово, Дженни, вы просто загляденье!

Она приняла его восторг как нечто вполне естественное, накинула на свой наряд старое пальто, которое носила каждый день, взяла ключ от входной двери и сунула его в карман. Но тут ей бросились в глаза коричневые ботинки Джо. Углы её губ опустились. Она сказала с раздражением:

— Я ведь ещё неделю тому назад говорила вам, Джо, чтобы вы купили себе пару лакированных туфель.

— Пустяки, все наши ребята ходят на клубные вечера в таких, как у меня. Я у них нарочно спрашивал.

— Не говорите глупостей! Как будто я не знаю! Из-за ваших коричневых ботинок я буду казаться смешной… Наняли вы кэб?

— Кэб! — Джо надулся. Что, она воображает, что он — Карнеджи? Он угрюмо возразил: — Мы поедем в трамвае.

Глаза у Дженни от гнева стали совсем ледяными.

— Ах, вот что! Вот как вы, значит, ко мне относитесь! Я недостаточно хороша, по-вашему, чтобы ездить в кэбе!

С лестницы раздался голос Ады:

— Дженни, Джо, не приходите слишком поздно. Я приняла порошок и ложусь спать.

— Не беспокойся, ма, — отвечала Дженни с убийственным высокомерием. — Мы, конечно, придём рано.

Они успели вскочить в отходивший трамвай, но, к несчастью, он был переполнен. Теснота в трамвае ещё больше рассердила Дженни, и она так посмотрела на кондуктора, когда он попросил Джо дать монету помельче, что тот пришёл в замешательство. Всю дорогу она молчала. Наконец, они приехали в Ерроу и вышли из битком набитого красного вагона. В холодном молчании, с видом оскорблённого достоинства, Дженни дошла с Джо до «Зала Чудаков». Войдя в зал, они увидели, что бал уже начался.

Вечер проходил неплохо, в атмосфере дружного непринуждённого веселья, напоминая какое-нибудь ежегодное собрание родственников в большой счастливой семье зажиточного круга. На одном конце зала стояли столы, на которых был сервирован ужин: пирожные, сэндвичи, печенье, овощные консервы, груды мелких, твёрдых апельсинов, по одному виду которых вы могли заключить — и не ошиблись бы — что они полны незрелых зёрнышек, бутылки колы с ярко-красными ярлыками и два огромных медных сосуда с кранами для чая и кофе. На другом конце зала, на очень высокой эстраде, замаскированной снизу пальмами в кадках, расположился оркестр. Оркестр был настоящий, с большим барабаном, который пускали в ход щедро, не жалея сил, а у рояля Франк Мак-Гарви. Таких чудесных весёлых штучек, как Франк, не умел играть никто. А такт? Когда Франк Мак-Гарви играет, танцующим просто невозможно сбиться с такта, так замечательно он отбивает его, словно молотом ударяет. Ля-до-ля-до, — самый пол в «Зале Чудаков», казалось, взлетал при этом «ля» и опускался, вторя финальному «до».

Всё было запросто, никто не важничал, не было никаких записей и программ. На стенах, один против другого, были наклеены два больших листа писчей бумаги, на которых великолепным почерком сестры Франка Мак-Гарви были перечислены все танцы в том порядке, в котором они исполнялись: 1) Вальс «Ночи веселья», 2) Валетта «С вами в гондоле», и так далее. У этих листов весело толпилась публика, пересмеиваясь, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть; пары подходили рука об руку, стоял смешанный запах духов и пота, раздавались восклицания: «Послушай, Белла, милочка, ты умеешь танцевать военный ту-степ?» — таким способом заполучали партнёров для танцев. Или какой-нибудь юный кавалер, внимательно просмотрев список, эффектно, скользил по пыльному полу, с разбегу попадая прямо в объятия своей избранницы. «Это — лансье[8], детка, неужто ты не узнала? Давай танцевать!»

Дженни оглядела зал. Увидела жалкое угощение, программы, просто наклеенные на запотевшие стены, дешёвые, крикливые туалеты, ярко-красные, голубые и зелёные, смешной сюртук старого Мак-Кенча, главного распорядителя. Заметила, что здесь многие не сочли нужным прийти в перчатках и бальных туфлях. Увидела кружок толстых пожилых жён пудлинговщиков, дружелюбно беседовавших в углу, пока их отпрыски прыгали, скакали и кружились перед ними. Все это Дженни успела охватить одним долгим взглядом. И презрительно вздёрнула свой хорошенький носик.

— Фи! — фыркнула она, обращаясь к Джо. — Просто смотреть противно!

— На что?! — изумлённо воззрился на неё Джо.

— Да на все, — отрезала она. — Все тут так неизящно, вульгарно, не так, как бывает в приличном обществе.

— Неужели вы не будете танцевать?

Она равнодушно тряхнула головой.

— Отчего же… Потанцуем, пожалуй, раз за билеты заплачено. Пол здесь подходящий.

И они принялись танцевать. Но Дженни при этом старалась держаться подальше от Джо, и решительно отмежевалась от происходившего вокруг, — от всего того хлопанья в ладоши, топанья и оглушительных криков веселья.

— А это ещё что за фигура? — спросила она пренебрежительно, когда они, танцуя ту-степ, проносились мимо двери.

Джо посмотрел в направлении её взгляда. «Фигура» оказалась мужчиной самого безобидного вида, средних лет, плотного сложения, с круглой головой и несколько кривыми ногами.

— Это — Джек Линч, — объяснил Джо. — Кузнец в нашем цеху. Вы ему, кажется, понравились.

— Этому! — сказала чопорно Дженни и заранее самодовольно усмехнулась своему остроумию: — Я видела таких только в клетке.

Она снова стала неразговорчива, вскинула брови, подняла голову с видом снисходительного превосходства. Она хотела показать, что она, по её собственному выражению, «выше всего этого».

Но Дженни немного преждевременно осудила бал. К концу вечера постепенно начали появляться новые лица — и уже не рабочие, не рядовые члены клуба, как те, что с самого начала наводнили зал, а почётные гости: несколько чертёжников из конторы, мистер Ирвинг, бухгалтер с женой, кассир Морган и даже старый мистер Клегг, директор завода. Дженни немного оттаяла; она даже улыбнулась Джо:

— Здесь стало как будто приличнее.

Не успела она это сказать, как двери распахнулись, и появился Стэнли Миллингтон, сам мистер Стэнли, «наш» мистер Стэнли. Великая минута! Он вошёл весёлый, свежий, вылощенный, в щегольском смокинге, а с ним пришла и его невеста.

Тут Дженни совсем воспрянула духом и пристальным взглядом впилась в молодую элегантную пару, следя, как они улыбаются и пожимают руки нескольким старейшим членам клуба.

— Это с ним Лаура Тодд, — прошептала она, задыхаясь. — Знаете, дочь инженера Грот-Маркетских копей. Я её очень часто вижу у нас в магазине. Они обручились в августе, об этом писали в «Курьере».

Джо смотрел на её оживившееся лицо. Жадный интерес Дженни к высшему обществу Тайнкасла, её упоение собственной осведомлённостью о всех подробностях их жизни очень удивили его. Но зато она теперь окончательно отбросила свою холодную чопорность в обращении с ним.

— Отчего мы не танцуем, Джо? — пролепетала она и, встав, томно закружилась в его объятиях, поближе к Миллингтону и мисс Тодд.

— Это платье, что на ней, — модель… прямо от Бонара, — конфиденциально шепнула она на ухо Джо, когда они проносились мимо. — У Бонара в Тайнкасле, конечно, последние новинки… А это кружево… — она многозначительно закатила глаза. — Знаете…

Веселье разгоралось, барабан гремел, Франк Мак-Гарви чаще, чем когда бы то ни было, импровизировал разные «штучки», пары кружились все быстрее, неистовее. Все были так довольны тем, что молодой мистер Стэнли «нашёл время прийти». Да ещё привёз с собой мисс Лауру! Стэнли Миллингтон был популярен в Ерроу. Отец его умер несколько лет тому назад, когда Стэнли было всего семнадцать лет, и он ещё учился в Сент-Бэдской школе. Таким образом Стэнли прямо с школьной скамьи, румяным и стройным молодым атлетом с только начинающими пробиваться усиками явился на завод, чтобы знакомиться с делом под руководством старого Генри Клегга. Теперь, когда ему было уже двадцать пять лет, он сам управлял заводом и, неутомимый энтузиаст, всегда стремился «поступать правильно». Все соглашались, что Стэнли — человек «с устоями» («вот что значит хорошая школа»).

Основанная за пятьдесят лет перед тем группой богатых северных купцов-диссидентов, школа св. Бэды за короткое время своего существования успела приобрести все традиции классических закрытых учебных заведений. Здесь также на старших учениках лежит обязанность поддерживать дисциплину, а младшие всячески угождают старшим; также делаются вылазки в одну любимую кондитерскую, также царит «esprit de corps», практикуется хоровое пение для поднятия духа, — словом, можно подумать, что доктор Фулер, директор Сент-Бэдской школы, обошёл все старые школы в Англии и сеткой для бабочек ловко вылавливал в каждой школе наилучшие из её традиций. Спорту в школе придаётся громадное значение. Знаки отличия даются щедро. В них сочетаются красивые цвета: пурпуровый, алый и золотой. Стэнли, питавший горячую привязанность к своей школе, остался верен её цветам: он всегда носил что-нибудь — галстук, запонки, подтяжки или подвязки — этих знаменитых цветов: пурпурового, алого и золотого, как бы отдавая дань уважения истинно-спортсменскому духу, который был девизом школы.

Этот, так сказать, «спортсменский дух» мистера Стэнли и побудил его явиться на вечер в клубе. Он хотел «поступать, как полагается приличному человеку». И вот он пришёл, был в высшей степени мил, пожимал мозолистые руки и в промежутках между вальсами с Лаурой танцевал несколько раз с тяжеловесными супругами своих старых служащих.

Вечер проходил, и радостная улыбка, которой расцвело лицо Дженни при виде «нашего мистера Стэнли» и Лауры Тодд, стала чуточку натянутой; её журчащий смех, который раздавался всякий раз, когда она скользила в танце мимо этой пары или мимо одного из них, звучал уже чуточку искусственно.

Дженни сгорала от желания «быть замеченной» мисс Тодд, ей до смерти хотелось, чтобы мистер Стэнли пригласил её танцевать. Но, увы, ни того, ни другого не случилось. Как обидно! А тут ещё Джек Линч не спускал с неё глаз, ходил за ней следом, ища случая пригласить её танцевать.

Джек был парень неплохой, но вся беда в том, что он был пьян. Все знали, что Джек любит выпить рюмочку, а в этот вечер, он, шмыгая всё время из клуба в соседний трактир «Герцог Кумберлендский», проглотил изрядное количество таких рюмочек. На прежних балах Джек обыкновенно стоял у дверей зала, блаженно кивая головой в такт музыке, а к концу вечера уходил домой, нетвёрдо ступая своими кривыми ногами. Но в этот вечер злой демон Джека парил близко.

Когда заиграли последний вальс перед ужином, Джек поправил галстук и важно подошёл к Дженни.

— Пойдём, милочка, — сказал он со своим протяжным тайн-сайдским акцентом. — Мы оба — ты и я — покажем им…

Дженни презрительно вскинула голову и с злым выражением устремила глаза куда-то в противоположный конец зала. Сидевший рядом с ней Джо сказал:

— Уходи-ка ты прочь, Джек. Мисс Сэнли танцует со мной.

Джек, пошатываясь, возразил:

— А я хочу, чтобы она танцевала со мной.

И с неуклюжей галантностью протянул руку Дженни. В жесте Джека не было ни капли враждебности, но в эту минуту он покачнулся, и его громадная лапа невольно опустилась на плечо Дженни.

Дженни драматически взвизгнула. И Джо, вскочив, с внезапной яростью нанёс Джеку ловкий удар прямо в подбородок. Джек во всю длину растянулся на полу. Шум в зале сразу утих.

— Что всё это значит? — мистер Стэнли пробирался сквозь толпу к тому месту, где стоял Джо, геройски выпятив грудь и одной рукой обнимая бледную, испуганную Дженни. — Что тут у вас случилось? В чём дело?

У храброго Джо сразу душа ушла в пятки. Он с добродетельным жидом пояснил:

— Он пьян, мистер Миллингтон, мертвецки пьян. Должен же человек соблюдать меру и уметь вести себя! — (В прошлую субботу Джо вместе с Линчем участвовал в великолепной выпивке, и обоих вывели из трактира «Ампир», но сейчас он уже не помнил об этом, достоинство не позволяло ему вспомнить.) — Он напился и приставал к моей знакомой, мистер Стэнли. Я только хотел её защитить.

Стэнли посмотрел на стоявшую перед ним пару: хорошо сложённый юноша… оскорблённая красавица. Затем, нахмурившись, перевёл взгляд на лежавшего на полу пьяного.

— Пьян! — воскликнул он. — Нет, это уже слишком, право, слишком. Я здесь таких не потерплю! Мои рабочие — приличные люди, и я хочу, чтобы они могли прилично развлекаться. Уберите его отсюда, пожалуйста! Вас, мистер Клегг, попрошу за этим присмотреть. И скажите ему, чтобы он завтра пришёл в контору за расчётом.

Джек Линч за непристойное поведение был выведен вон. На следующий день его уволили с завода. Стэнли, отдав распоряжение, снова обернулся к Джо и Дженни. Улыбнулся в ответ на широкую улыбку Джо и трогательную прелесть Дженни.

— Всё в порядке, — сказал он успокоительно. — Вы Джо Гоулен, не так ли? Я вас отлично знаю. Я знаю всю нашу молодёжь, поставил себе это за правило. Познакомьте же меня с вашей подругой, Джо. Здравствуйте, мисс Сэнли. Мы с вами должны потанцевать, мисс Сэнли, чтобы загладить эту маленькую неприятность. А вас, Джо, разрешите представить моей невесте. Может быть, вы потанцуете с ней, а?

И Дженни в экстазе упорхнула в объятиях мистера Стэнли, держась самым великолепным образом, выпрямив по последней моде локоть, сознавая, что все глаза в зале устремлены на неё. А Джо неуклюже и торжественно выступал с мисс Тодд, которая, видимо, забавляясь, поглядывала на него с некоторым интересом.

— А ловко вы его ударили, — сказала она с характерным для неё слегка насмешливым подёргиванием губ.

Джо согласился, что удар был первоклассный. Он чувствовал себя героем и вместе с тем ужасно конфузился.

— Мне нравится, — небрежно пояснила мисс Тодд, — когда человек умеет за себя постоять. — Она снова усмехнулась. — Да не смотрите же так, словно вы вдруг вступили в орден праведных тамплиеров!

Стэнли, мисс Тодд, Дженни и Джо ужинали вместе. Дженни была на седьмом небе. Она улыбнулась, показывая красивые зубки, обворожительно опускала тёмные ресницы; желе она ела вилкой и от каждого блюда неизменно оставляла немножко на тарелке. Она была несколько шокирована, когда Лаура Тодд, взяв апельсин, преспокойно надкусила кожицу своими белыми зубами. Ещё больше потрясло её то, что Лаура без церемонии попросила у Стэнли его носовой платок. Но все, всё было упоительно, упоительна каждая минута. И в довершение всего, когда вечер кончился, Джо, искупая свою давешнюю вину перед ней, с царственной щедростью нанял кэб. В последний раз обменялись любезностями, прокричали «до свидания», усердно помахали платками. Шурша юбками, трепеща от возбуждения, Дженни вошла в позеленевший от плесени экипаж, пахнувший мышами, похоронами, свадьбами, сыростью извозчичьего двора. Вязаные шарики её капора исступлённо качались. Она откинулась на подушки.

— О Джо! — захлёбывалась она. — Как чудно было! Я не знала, что вы так хорошо знакомы с мистером Миллингтоном. Почему вы не говорили мне об этом раньше? Я понятия не имела… Он премилый. И она тоже, разумеется. Красивой её назвать нельзя, вид у неё, я бы сказала, болезненный. Зато как изящна! Платье, что было на ней сегодня, стоит не один десяток фунтов, можете мне поверить, — последнее слово моды, уж я-то знаю! А между прочим, заметили вы, как она надкусила апельсин? А носовой платок?! Я чуть в обморок не упала!.. Никогда я бы себе не позволила сделать такую вещь. Это так не женственно! Вы меня слушаете, Джо?

Он нежно уверил её, что слушает. С той минуты, как он очутился с ней наедине в темноте кареты, желание, которое в нём вызывала эта девушка, сжигало его как лихорадка. Все его тело горело и напрягалось в стремлении к ней. Целый вечер он держал её в объятиях, ощущал под тонким платьем её тело, прижимавшееся к нему во время танцев. В течение долгих месяцев она держала его на почтительном расстоянии, а теперь она в его руках, одна, здесь с ним. В волнении ёрзая на месте, он осторожно подвинулся ближе к Дженни, которая откинулась в угол кэба, и обвил рукой её талию. Она продолжала болтать без умолку, возбуждённая, весёлая, выбитая из колеи.

— Когда-нибудь и у меня будет такое платье, как у неё… у мисс Тодд то есть. Атлас и настоящие кружева. Да, она знает толк в таких вещах, могу поручиться, и пожить умеет, это сразу видно.

Джо тихонько, совсем тихонько притянул её к себе и шепнул как можно ласковее:

— Не хочу говорить о ней, Дженни. Я на неё никакого внимания не обратил. Я смотрел только на вас. И теперь только о вас и думаю!

Она хихикнула, очень довольная.

— Вы гораздо, гораздо красивее. И платье у вас в сто раз лучше, и все лучше, чем у неё.

— А между тем материя стоила по два шиллинга четыре пенса, Джо. А выкройку я достала у Уэльдона.

— Ей-богу, Дженни, вы просто чудо. — Он продолжал хитро льстить ей. И чем больше льстил, тем смелее ласкал. Он чувствовал, что она возбуждена, вся натянута как струна. Она позволяла ему то, чего никогда не позволяла раньше. Окрылённый успехом, сгорая от желания, Джо осторожно приникал все ближе.

Дженни вдруг резко вскрикнула:

— Не смейте! Не смейте, Джо! Ведите себя прилично!

— Да полно, чего ты испугалась, милая? — успокаивал он её.

— Нет, Джо, нет! Это гадко. Это нехорошо.

— Ничего в этом нет дурного, Дженни, — вкрадчиво нашёптывал он ей. — Разве мы не любим друг друга?

Тактика его была превосходна. Не знаю, каковы были его успехи в состязаниях на бильярде, но в тонком искусстве соблазнителя Джо был далеко не новичок.

Чувствуя, что он плотно прижимается к ней, Дженни возбуждённо пробормотала:

— Не надо, Джо, — не здесь, Джо.

— Ах, Дженни…

Но она сопротивлялась.

— Смотри, Джо, мы уже близко. Смотри, Пламмер-стрит. Мы уже почти дома. Пусти меня, Джо. Пусти же!

Он недовольно поднял с её шеи разгорячённое лицо, увидел, что она говорит правду. Разочарование было так сильно, что он чуть не выругался вслух. Но удержался и, выйдя из кэба, помог выйти Дженни. Потом бросил шиллинг «пугалу на козлах» и стал подниматься по лестнице вслед за девушкой. Линии её фигуры сзади, простой жест, которым она достала ключ и вставила его в замочную скважину, сводили его с ума. Тут он вспомнил, что Альф, её отец, сегодня не ночует дома.

В кухне, освещённой только пламенем очага, Дженни остановилась перед Джо и взглянула ему в лицо: несмотря на оскорблённое целомудрие, ей, видимо, не хотелось идти спать. Она была взбудоражена необычностью всего пережитого сегодня, и успех в клубе ещё кружил ей голову. Она стояла в немного застенчивой позе.

— Может быть, зажечь газ и сварить вам какао, Джо?

Джо с трудом скрыл раздражение и откровенное желание схватить её.

— Вы никогда ничем не порадуете человека, Дженни. Подите сюда, посидите минутку со мной на диване. Мы за весь вечер и слова не сказали друг с другом.

Насторожённая, полуиспуганная, она стояла в нерешимости. Проститься и идти спать — так скучно. А Джо сегодня, право, так красив… И вёл себя молодцом — нанял кэб…

Дженни сказала, посмеиваясь:

— Что ж… от разговора вреда никакого не будет.

Она подошла к дивану.

Когда она села, он крепко обнял её; сейчас это оказалось легче, чем давеча: Дженни вырывалась как-то нехотя. Он угадывал её возбуждение, видел, что она ещё вся трепещет от необычайных впечатлений этого вечера.

— Не надо, Джо… не надо… Мы должны вести себя прилично, — твердила она, сама не понимая, что говорит.

— Нет, Дженни, надо. Ты знаешь, что я с ума по тебе схожу. Знаешь, что мы с тобой любим друг друга.

Зачарованная, испуганная, сопротивляясь и вместе отдаваясь, обессиленная страхом, болью и каким-то новым незнакомым ощущением, она шепнула одним дыханием:

— Но, Джо… ты делаешь мне больно, Джо!..

Он понял, что теперь она принадлежит ему, понял с дикой радостью, что перед ним, наконец, настоящая Дженни.

Огонь в очаге догорал. Решётка опустела. Когда всё уже было кончено, Дженни, похныкав, сколько полагается, внезапно зашептала:

— Обними меня крепко, Джо… крепче, дорогой! Нет, можно ли этому поверить?

И он лежит в чертовски неудобной позе, и волосы Дженни лезут ему в рот. Когда она прильнула к нему, подставив его поцелую бледное, мокрое от слёз, милое личико, теперь лишённое всякого глупого притворства, она была так же естественна и прекрасна, как одна из жемчужно-серых голубок её отца. Но Джо в эту минуту почти готов был… да, готов был ударить её. Имелось, впрочем, смягчающее вину обстоятельство: как сказал Джо, это была его первая настоящая любовь.