Торжество все не начиналось. А чего я сижу? — подумала Ильгет. Ведь не ужинала сегодня. Почему бы не поесть? Она подошла к свободному столику, взяла лист меню, сделала заказ. По крайней мере, если не удастся пообщаться с людьми, так хоть пожрать по-человечески. Она заказала себе и вина — для храбрости.

Вскоре официантка (здесь были люди-официанты, неслыханный шик) принесла поднос с ужином и бутылочкой красного цергинского ву. Ильгет принялась рассеянно поглощать креветки с салатом. Тем временем высокая тощая дама, завернутая в алое полотнище, вещала с эстрады томным протяжным грудным голосом.

— Дорогие друзья, я так рада видеть вас всех снова... Вы знаете, мы подготовили для вас небольшой сюрприз. Сегодня мы в первую очередь будем чествовать нашего дорогого Сокалия Дорна. На этой неделе исполняется пятьдесят лет его творческой деятельности. Поприветствуем же нашего юбиляра!

Зал дружно зааплодировал, это поразило Ильгет — на Квирине вообще не приняты аплодисменты. Нигде и никогда. Видимо, здесь, в литклубе, свои правила. На сцену вышел невысокий пожилой импозантный мужчина. Поклонился. Это, видимо, и был Сокалий Дорн. Дама начала пересказывать его биографию.

Еще раз удивило Ильгет, что никак не была упомянута профессиональная деятельность юбиляра. Такое ощущение, что он всю жизнь провел в литклубе. Дама говорила о поездках на какие-то конференции, о титулах, полученных Дорном на разных планетах. О его семейной жизни — жене и почему-то всего одной дочери. Лишь под конец дама заметила трагическим голосом:

— Все мы знаем, как сложно сочетать заработок средств для семьи с творческой деятельностью. К счастью, у нашего юбиляра — замечательная жена. Работая пространственным дизайнером, она помогала мужу в его уникальном творчестве. Без Эрилы Дорн мы не имели бы сейчас удивительных поэм, стихов и так любимых всеми нами юмористических миниатюр, которыми нас одарил юбиляр. Поблагодарим Эрилу Дорн за ее самоотверженность и любовь к мужу!

Зал снова захлопал. Ильгет из вежливости несколько раз сложила ладони.

Это — Квирин? Ей сейчас казалось, что нет... А почему, собственно — ведь вот эти люди и есть квиринцы. Они здесь живут, работают, они и есть — народ. Ильгет не отсюда, она совсем с другого мира, она чужая здесь и будет чужой. И даже прожив на Квирине много лет, она не знала и не поняла этого народа — все время существовала где-то на краю. Маргинал. По сути, все, кто меня окружает, вся ДС — это больные, ненормальные люди, живущие неестественной жизнью. Их нельзя назвать обычными квиринцами, и не случайно в ДС много эмигрантов...

Мне никогда не заслужить одобрения этих людей, подумала Ильгет, я никогда не стану среди них своей...

Сейчас бы к Арнису... Господи, сколько еще терпеть здесь, когда можно будет уже идти?

— Свободно? — Ильгет обернулась. Увидела то самое, запомнившееся лицо, кареглазого парня. Невольно улыбнулась и кивнула ему. Парень сел рядом.

— Хотите? — Ильгет подняла бутылку. Сосед обрадовался.

— А, давайте! — Ильгет разлила вино по бокалам. Со сцены что-то там еще говорили про юбиляра. Кареглазый парень поднял свой бокал.

— За тех, кто наверху, — сказал он. Ильгет кивнула. Они чокнулись и выпили.

— Летаете? — спросила Ильгет.

— Ага. Я ско. А вы?

— Военная служба.

— Ого! — парень удивленно вскинул брови, — планетарное крыло или космическое?

— Да как сказать... — Ильгет замялась, — по специальности космическое, а работаю в основном на планетах.

— Я тут первый раз, — сказал парень, — хотя и пишу, вроде, давно уже...

— Я тоже, — призналась Ильгет, — и как-то так все непривычно, да?

— А я вас увидел и сразу подумал, что вы, наверное, тоже из эстаргов. Но однако, ничего себе... служба у вас. Да, кстати, что-то молчат сейчас — говорят, ракетометы новые уже есть, четырехствольные?

— Есть, — сказала Ильгет, — «Ураган». Мне таким уже пришлось пользоваться. Ну что — вещь хорошая, конечно. Кучность огня очень высокая. Интеллект... В общем, по сравнению с той же «Молнией» это — как арбалет в сравнении с луком.

— Ну у тебя и сравнения... Ничего, что на ты?

— Ничего, конечно. Тебя как зовут?

— Мариэл. Мариэл Нэррин.

— Ого! — воскликнула Ильгет, — а я с тобой мечтала познакомиться! Мне очень нравятся твои рассказы. Такое ощущение, что ты их все сочинял в запределке. Какие-то они... не трехмерные у тебя.

Мариэл улыбнулся самодовольно.

— Я в «десятке», — сказал он скромно. Покосился на сцену и пробормотал.

— Долго они будут эту бодягу тянуть?

Седовласый юбиляр вышел на середину. Дама произнесла громко.

— А теперь мы попросим Сокалия почитать что-нибудь.

Зал взорвался бурными аплодисментами. Мариэл поморщился.

— Как в обезьяннике...

— А мне привычно, я вообще-то не с Квирина, — сказала Ильгет. Тем временем Дорн начал читать стихи. В зале установилась тишина.

— Наставление начинающим женам, — объявил он театральным голосом. Ильгет стало как-то не по себе.

Держи супруга своего в узде,(17)

будь с ним суха и холодна в постели

и, чтоб на ветер деньги не летели,

пожестче ограничивай в еде;

пускай сидит на хлебе и воде

и не выходит из дому без цели -

муж должен быть при деле и при теле,

а не болтаться неизвестно где.

Водя его на привязи короткой,

заставь проститься с куревом и водкой -

ни табака ему, ни кабака!

А если он зачахнет от неволи,

поплакав о несчастной вдовьей доле,

ищи себе другого дурака.

Губы Ильгет сложились в вежливую резиновую улыбочку. Зал снова взорвался овацией и смехом (хотя и неясно было, над чем, собственно, смеяться). Мариэл не смеялся и не аплодировал. Он разлил вино по бокалам.

— Можно, я у тебя сыра возьму?

— Ой, конечно! — Ильгет подвинула ему тарелку, — чего ж я не подумала?

— Такое дело надо запить, — сказал Мариэл озабоченно. Хлопнули еще по бокалу.

— Что-то я как альфонс пью за женский счет. Сейчас закажу. Еще ву или что-нибудь другое хочешь?

— Можно еще ву, — сказала Ильгет. С Мариэлом она чувствовала себя уютно. Так, будто рядом был Иост или Гэсс. Словом, брат. Ее неприятно резануло прочитанное стихотворение. Непонятно даже — чем. И вроде бы читала она что-то подобное, работая в СИ — но там, дома, как объект анализа — все это не волновало. А здесь эти стихи вызвали такое бурное одобрение зала. Такое чувство, что этот несчастный гениальный поэт — местная культовая фигура...

— Ну так расскажи про «Ураган». Главное — когда его в СКОНе будут выдавать?

— Ну, это я не знаю, — растерялась Ильгет, — это ты не у меня спрашивай. Собственно... не знаю. Для каких задач-то вам «Рэг» нужен? Это же жуткая вещь, в клочки разносит любую материю. В космосе он не нужен, а на планетах... вы ж так не стреляете.

Юбиляр наконец ретировался со сцены. Дама вещала что-то про «наших сегодняшних героев — лидеров рейтинга».

— Знаешь, если бы не нужно было, я бы не спрашивал. Скажем, в последнем патруле на Глостии-15...

Ильгет вдруг услышала свое имя. Посмотрела на собеседника.

— Все, Мариэл, мне пора.

— Так это... это ты, что ли — Кейнс? — поразился ско. Ильгет кивнула и пошла к эстраде.

Зал отсюда казался совсем маленьким и далеким. И там в зале сидели совсем чужие люди. Совсем чужие, но Ильгет и не видела их. Она была совершенно одна здесь, и воздух неприятно касался обнаженной шеи и рук — так хотелось ощутить сейчас на себе броневой бикр. И голос над ухом, назойливый... Что-то про ее роман... что-то про ее жизнь.

Голос очень громкий, здесь хорошая акустика.

Больше всего Ильгет хотелось провалиться сквозь землю и не стоять здесь. В голове вдруг мелькнуло «Страшный суд». Она начала неистово молиться про себя, и в какой-то миг ей стало легче. Она все так же стояла здесь, на пронизывающем ветру под сотнями взглядов, но знала, что это не навсегда, что это пройдет.

Женский пронзительный голос все вещал что-то...

Потом в руках Ильгет оказалась книга. На бумаге отпечатанная книга, на обложке «Время идущих», и дальше — посвящение Арнису. Арнису. Для которого она писала.

Да, это одна из наград — книги победителей печатают на бумаге. Они становятся коллекционной редкостью, их можно продать...

Да ведь я победитель, подумала Ильгет. Как это могло быть? Что у меня общего со всеми этими людьми? Они такие красивые, умные, уверенные — они правы во всем. Я же только и делаю, что ошибаюсь. Ну вот только дети, пожалуй — дети у меня есть, и это не ошибка. Но как я могла оказаться здесь?

Ей сунули какое-то нелепое огромное позолоченное перо. Даже на Эдоли никогда не писали гусиными перьями, так низко их цивилизация не опускалась. Неважно...

— Прочитайте что-нибудь! — Ильгет поняла, что это обращаются к ней.

— Что? — хрипло и тихо спросила она.

— Отрывок из романа... или стихи, там есть замечательные стихи...

Ильгет вдруг пришла в голову идея. Она торопливо кивнула и посмотрела на даму в красном.

— Акустика включена, читайте, — торопливо сказала дама. Ильгет набрала воздуха и сказала:

Смотри, рассвет касается верхушек...

И тут же испуганно замолчала, ее голос разнесся по залу, как гром, звук был совершенно несоизмерим с затраченными усилиями. Сердце заколотилось. Ильгет еле справилась с собой и стала читать снова.

Смотри — рассвет касается верхушек

Над лесом, молчаливым и глухим.

Но скоро бой молчание разрушит.

Поспи, мой брат — мы слишком мало спим.

Мы слишком часто думаем, что правы.

Но солнце вспухнет атомным грибом.

И горизонт расколется, и слава -

Какая, если стену ломишь лбом?

Какая, если смерть морочит адом,

И кости перемалывает боль,

Который год — как будто так и надо!

Ты потерпи, браток, Господь с тобой.

Ты помнишь колыбельную про ветер,

И там еще — про солнце и орла...

Там, на Квирине засыпают дети.

И смерть еще за нами не пришла.

И может быть, подумай только, друг,

Мы нынче снова убежим от смерти.

И это значит, что чужие дети

Сегодня примут смерть от наших рук.

И к вечеру мы выжжем лес дотла.

Мы ляжем спать, не размыкая шлемов.

И новый крест появится на схемах,

И трупы скроет серая зола.

Потом Ильгет шла между столиками, на нее не оглядывались. Квиринцы продолжали шушукаться, есть и пить. Облегчение... вот и все. Чего было бояться? Никто не подумал ничего плохого, а если и подумали — промолчали, квиринцы люди воспитанные.

Ильгет дошла до своего столика, и Мариэл вскочил ей навстречу. Схватил ее свободную левую руку и горячо потряс.

— Молодец! Ну просто здорово... Садись... А стихотворение какое — меня аж до печенки пробрало. Хорошо, что ты его прочитала. Еще налить?

— Наливай, — Ильгет махнула рукой.

— Ильгет, — произнес Мариэл, словно пробуя имя на вкус, — а я ведь твой роман совсем недавно прочитал. Классная вещь! Ты бы могла прочесть молитву святой Дары, тоже очень красивое место... Но это стихотворение — просто здорово! Давай выпьем? За твой успех.

— И за твой, — бокалы соприкоснулись, эстарги выпили вина. Ильгет почувствовала некоторое облегчение. Да не все ли равно — чего она разволновалась?

— Да, достается вам, — сказал ско, — я даже и не думал... думал, нет ничего хуже, чем за шибагами гоняться. А чего вы там делали-то, ну там, ты поняла...

Ильгет подумала, прикинула уровень секретности. Армейцам ведь кое-что разрешается рассказывать.

— Мы работаем на планетах, зараженных сагонами. В последнее время, — уточнила она. Армейские части все время меняли, это не ДС, они не должны воевать всю жизнь, — там, знаешь, всякое бывает. Вот это, все, о чем там речь шла — это все списано с натуры. Так оно и было.

Мариэл вздохнул и снова разлил вино по бокалам.

— А где твой муж? — спросил он, — как же он тебя бросил в такой момент?

— Это я его бросила сегодня, — откликнулась Ильгет, — он раненый, лежит в больнице.

— А-а, — сказал Мариэл, — я сам-то год назад тоже лежал. Это бывает.

— Знаешь что? Давай чего-нибудь покрепче выпьем, а? — предложила Ильгет.

— Давай, но только я сейчас не буду. Мне ж еще на сцену идти. Представляешь, как я классно буду выглядеть, — Мариэл изобразил, как он будет выглядеть. Ильгет засмеялась.

— Ну ладно, я пока закажу ром, а там будет видно.

«Золотое перо» Ильгет засунула в ящик стола, а потом его вытащили Арли с Лайной и употребили на какую-то игру. Ильгет и не возражала.

Гораздо спокойнее было сидеть на следующий день в больничной палате, битком набитой людьми — все свои, ну еще члены семей. Свет притушили, на металлических больничных столиках расставили закуску, каждый нашел себе место и приткнулся где-нибудь с бокалом в руках. Книги Ильгет ходили по рукам — оказывается, тираж отпечатанный был — 1000 экземпляров, и все эти книги теперь были собственностью Ильгет.

Сириэла разрешила «это дикое сборище», но при условии, что и она сама примет в нем участие. Теперь она гордо сидела рядом со своим пациентом, держа в руках подаренный экземпляр «Времени идущих». Арнис сиял. Ильгет уже очень давно не видела его таким счастливым. Белые зубы и белки глаз поблескивали в полумраке. Сама Ильгет во вчерашнем наряде сидела возле изголовья постели, положив ладонь на плечо Арниса.

Уже выпили за успех Ильгет, было произнесено немало восторженных слов. Она прочла вслух свое стихотворение, принятое трехминутным глубоким молчанием и бурным обсуждением после.

Эх, как хотелось вчера пригласить Мариэла сюда — здесь-то ему понравилось бы! Да и ребята с удовольствием познакомились бы с хорошо известным по Сети писателем. Но все-таки секретность... Обо всем уже не поговоришь.

Как-то незаметно для Ильгет разговор завязался жесткий -и как раз на тему вчерашних ее мыслей. И вроде бы, не она это начала... Говорила Иволга.

— Нельзя делать из людей идиотов. Они должны жить с открытыми глазами. Знать обо всем, что происходит в Галактике. За счет чего они живы. Гуманизм, блин... Легко быть гуманистом за счет других. Знаю я все эти проблемы с журналистами, и прочее — но эти проблемы решаемы.

— Каким образом, позволь спросить? — поинтересовался Марцелл. Глаза Иволги сверкнули яростью.

— Да каким... существует же СИ. В конце концов, можно законодательно запретить... писать о нас гадости. Все, что касается борьбы с сагонами — и так исключение.

— Ну, запреты... — пробормотал Ойланг. Айэла коснулась руки Иволги.

— Милая... ну пойми, не каждый человек способен жить, как мы. Это правда. Не потому, что мы какие-то особенные... мы тоже так жить не можем. Мы же все время на грани срыва балансируем. А представь, если держать в таком нервном напряжении весь народ...

— Да я не говорю об этом! — воскликнула Иволга, — Просто если можно вслух говорить о биофизиках, о планетологах, пилотах, спасателях, даже ско — я хочу, чтобы и о нас можно было говорить прямо и откровенно. Почему надо что-то скрывать от людей — если это правда? А если это когда-нибудь всплывет — ведь еще хуже будет!

Она помолчала и добавила.

— Там, откуда я родом.. на Терре. В моей стране. Тоже такое было. Очень многое скрывали от людей. Ну, такое тоже, не слишком гуманные вещи, которые однако были необходимы или просто нельзя было их избежать. И вот когда это стало всплывать, это всплыло в таком искаженном, преувеличенном виде... собственно, теперь уже вообще нельзя установить истину, что там было, и насколько это было неизбежно. Так вот, в результате страна проиграла информационную войну и... подверглась физическому разгрому. Потому что люди возненавидели свое правительство, самих себя, свою историю... Как бы это не повторилось с нами.

— Не повторится, — мягко сказал Иост, — я уверен, такого не будет. У нас есть СИ, которая контролирует потоки информации. У нас нет откровенных врагов на Квирине.

Ильгет хотела сказать что-то, и вдруг вспомнила, что совершенно ничего не знает и не понимает здесь. Да и они ведь не понимают. Как отреагировали бы те люди в зале, если бы им — все рассказать? Да кто их знает... Они просто чужие.

Лучше не думать об этом. Вот есть же Арнис...

Ильгет посмотрела с любовью на Арниса. В полутьме лицо казалось почти чистым, нормальным. Господи, какой же он красивый, милый, хороший... Арнис почувствовал ее взгляд, и ответил тем же, повернув к Ильгет лицо.

— Понимаешь, — сказал Гэсс, — люди просто не готовы... не готовы все это понять.

— Да, я согласна, — воскликнула Ильгет, — они не готовы. Они живут совсем другой жизнью, и им трудно вот так, с бухты-барахты объяснить все это... зачем убивать... зачем вести войну. Не поймут.

— Значит, — сказала Иволга упрямо, -надо воспитывать людей. Так, чтобы они поняли. Почему вот вы, квиринцы выросли такими — а они учились в тех же школах, жили в той же атмосфере, но стали совсем другими? Почему вы можете понять, а они нет? Почему в итоге вы должны их защищать, а они... даже не могут быть за это благодарными. Надо сделать их такими, чтобы они могли это вместить и понять.

— А почему кто-то должен быть нам благодарным? — прозвучал резкий голос Дэцина, — мы рабы Божьи, Иволга, и мы это делаем не для людей. Ты это знаешь. И вообще мы делаем только то, что должны, ничего сверхъестественного. Мы не заслуживаем никакой награды. А насчет воспитания людей... Иволга, никого не надо воспитывать. Это не наше дело, решать за других. Каждый ведь сам принимает решение. Ты права. Все квиринцы выросли в одинаковых условиях. Все читали одни и те же книги, смотрели фильмы... Но одни в этих условиях стремятся изучать Вселенную, идут в трудные экспедиции. Другие становятся спасателями и ско. В итоге некоторые попадают в ДС. А есть люди, которые спокойно живут на земле, работают здесь и ничем особым не интересуются. Нельзя людей сделать одинаковыми, пойми, Иволга. Квирин только создает возможности для того, чтобы стать... достойным. А уж как ты этой возможностью воспользуешься, дело твое. И не наше дело судить людей. Не наше!

— Все, все, командир, сдаюсь, — пробормотала Иволга, — вы, как всегда, правы.

— Давайте лучше споем чего-нибудь, — предложил Венис. Он сидел рядом с Сириэлой, время от времени обсуждая с ней медицинские проблемы. Кажется, они уже договорились, что Венис продолжит образование... на корабле еще. Сириэла протянула своему ученику гитару.

Тонкие длинные пальцы Вениса пробежали по ладам, выпуская мелодию, как птицу из клетки. Все запели. На пять или шесть голосов — женских, мужских — звучала старая, времен Третьей сагонской войны, квиринская песня.

Потом Венис передал гитару Иволге.

— Я новый перевод сделала с терранского, — сказала она, — может, вам понравится...

И запела.

Когда внезапно возникает(18)

Еще неясный голос труб,

Слова, как ястребы ночные,

Срываются с горячих губ.

Мелодия, как дождь случайный,

Гремит и бродит меж людьми -

Надежды маленький оркестрик

Под управлением любви.

Глава 18. Странный патруль.

Вскоре Арнис вышел из больницы. А там и пришла пора готовиться к переезду.

Кейнсы стали теперь богатыми людьми. За сто тысяч кредитов можно без труда купить небольшой домик где-нибудь в семейных кварталах Коринты. Собственно, можно было взять дом и в кредит, но при непостоянных доходах и вообще полной неуверенности в будущем, типичной для бойцов ДС — это только лишняя морока.

А теперь Ильгет и Арнис могли купить дом сразу в собственность. И это было необходимо — для четверых детей. К тому же в конце сентября, еще и двух недель не прошло, как Арнис вернулся домой — Ильгет ощутила в себе что-то новое.

Это оказался мальчик. Дети бурно радовались, особенно Анри, который очень хотел братика, неуютно ему было с тремя девчонками. Правда, Ильгет предупреждала.

— Анри, ты вряд ли сможешь с ним играть. Он же очень маленький будет! Ну ты же знаешь, какие малыши бывают, ты в школе с ними возился.

— Да, но он же вырастет, — резонно замечал Анри. Мальчику сразу дали имя — Эльм. Арнис давно уже хотел так назвать сына, в честь своего погибшего брата. Ильгет удивляло, что малыш, еще и на человечка-то не похожий, уже словно стал членом семьи. Дети расспрашивали ее, «как там наш Эльм», уже откладывали для него какие-то игрушки...

Ильгет безумно радовало, что у них теперь будет дом. И удивляло — словно Бог каким-то чудесным образом подбрасывал им необходимое, не баловал, но давал все, что нужно.

Дом вскоре был найден. Он, правда, располагался очень уж далеко от моря, в предгорьях. Да и вообще — словно на отшибе, на краю соснового бора, отделяющего Грендир от Долины Эйр. Через этот бор жители Коринты любили ездить на верховые прогулки в Долину.

Но эта отдаленность была, пожалуй, единственным недостатком дома.

Облицованный темным ракушечником с проблесками кремния, дом напоминал маленький сказочный замок. Две башни по бокам, массивный фронтон, односторонне непроницаемые, дымчато-темные большие окна. Сад пока еще не был готов, Ильгет сразу же принялась за планировку и посадки — как раз самое подходящее время, осень.

А у левой башенки высился островок леса, три стройные и высокие сосны, за которыми ветер так чудно раздувал закат по вечерам.

Домик был двухэтажным. Почти весь низ занимал большой, причудливо изогнутый зал, здесь был и камин, почти как у Иволги, разве что поменьше, уютно отгороженный стеной из пальм. Была и широкая площадь, годная для танцев и вечеринок. И аквариумная стена. И место для зимнего сада. И укромные, уютные уголки, где можно было поставить диваны и кресла. Кроме зала, на первом этаже была отделена кухня со сто столовой.

А второй этаж был жилым. Здесь располагались пять детских комнат, спальня для родителей и еще две комнаты — отдельно для Арниса и Ильгет. Словом, места хватало на всех. Вдоль всех помещений второго этажа (исключая, разве что, ванную) тянулся длинный широченный балкон, собственно, крыша первого этажа. С нее вела лестница и на крышу второго, рядом с башенками. Сами башенки куполами раскинулись над крайними помещениями — одно из них была комната Ильгет, другое — Арниса.

Кроме того, в подвале располагался свой собственный спортзал с небольшим бассейном, обязательная принадлежность любого дома на Квирине (только в дешевых домах спортзалы были общими), была там и сауна. Было еще несколько помещений, Ильгет подумывала приспособить их под щенков — Ноки пора было уже стать матерью.

Почти все время до Рождества было занято переездом, радостным совместным творчеством. Семья каждый день усаживалась вместе за стол, и планировали — сначала комнату Андорину... потом Лайне... потом Арли, и наконец, Даре, которая не могла пока принимать участие в самом процессе планирования. А вот Арли уже высказала свои пожелания — стены должны быть темно-красными (Ильгет уговорила ее скорректировать цвет до темно-розового), пол прозрачным и голубым, с искусственными рыбками внутри (Арли так видела у кого-то, и ей очень понравилось). И так далее. Старшие дети практически самостоятельно делали дизайн своих комнат.

Это было так же здорово, как первый раз, когда Арнис с Ильгет планировали свой первый дом. Только еще лучше — вместе с детьми.

Они не торопились никуда. И переехали уже в декабре, когда в доме все было готово, все игрушки расставлены по местам, все картины висели, и в ванной стояли флаконы и тюбики с косметикой. И тогда начали готовиться к Рождеству, украшать гостиную и все комнаты. А маленький Эльм подрастал, и на снимках был уже похож на настоящего, только очень головастого младенца.

После Нового Года Арнис улетел в патруль.

Ильгет почти не волновалась. Патруль ско ей казался веселой прогулкой по сравнению с любой акцией ДС. Даже учитывая готовность Арниса лезть на рожон.

Да и все бойцы сосредоточились на своих прежних профессиях. С Анзорой все было кончено, по-видимому, навсегда или очень надолго. Другие миры пока не созрели для вмешательства — хотя наблюдатели работали везде. Бойцы наслаждались покоем. По-прежнему раз в неделю проводились учения и психологический тренинг, основа подготовки ДС. Но это и все — просто чтобы не потерять форму. Дэцин честно сказал, что похоже, предстоят несколько мирных, спокойных лет.

Это казалось Ильгет невероятным, неслыханным счастьем.

Ей не хотелось, конечно, расставаться с Арнисом... но он собирался подзаработать денег к рождению малыша, чтобы тогда уже не расставаться с семьей, да и не дежурить на Квирине. И потом, удерживать эстарга на земле — что птицу запереть в тесной клетке. Одно дело — война, на нее как-то идти не хочется. И совсем другое дело — просто полететь в Космос, вот без этого, без Настоящих Звезд жить очень трудно.

А шибаги, с которыми придется иметь дело Арнису... Господи, какая это мелочь по сравнению с пережитым!

Все старые партнеры Арниса по СКОНу были заняты, Ландзо (единственный ско в отряде, если не считать Дэцина) уже летал со своим другом и учителем, незнакомого партнера брать как-то не хотелось. Неожиданно с Арнисом вызвался лететь Иост — просто учеником. Навигатору не хотелось уходить в длительную экспедицию снова, и он решил переквалифицироваться.

Ильгет очень этому радовалась, потому что два хороших бойца рядом — это все же безопаснее.

Она осталась одна, но ей не было ни трудно, ни страшно.

Трое старших ходили в школу, причем Анри и Лайна оставались там до самого вечера. Арли — до часу, двух, иногда и позже. Только Дара пока еще жила дома, и с ней нужно было постоянно заниматься (под контролем педагога). Дара очень хорошо говорила, знала много стихов и песен наизусть, и уже начинала читать... Пожалуй, она была даже и способнее Арли, интеллектуальнее. Но при этом физически очень уж маленькой, хрупкой, и сильно привязана к матери. Дара еще побаивалась общаться с ребятишками. Поэтому Эоли, педагог, пока не решалась отправить ее в школу.

Но и дома Дара не доставляла никаких хлопот. В отличие от Арли, она охотно играла одна. Причем играла странно. Арли (как и Лайна) изобретательно пользовалась игрушками и вообще всем, что попадалось под руку, после ее игр комната напоминала визарский рынок... Игры Арли были шумными, то и дело она куда-нибудь лезла, падала, ревела. А вот Дара любила сидеть тихонько в уголке и играть... просто с воздухом. Она совершала странные пассы руками, явно манипулируя никому не видными предметами. Содержание этих игр было малопонятным Ильгет, Дара и рассказывать об этом не любила. Она жила в своем собственном, созданном воображением мире, и никто внешне ей был, вроде бы, не нужен.

К необходимым занятиям она относилась философски. Соглашалась заниматься, но большого интереса ни к чему не проявляла.

Ильгет казалось, что Дара похожа на нее в детстве. Она вот так же любила играть одна... сочинять что-то. Мама не могла понять, чем Ильгет занята целыми днями. Но в этом возрасте она себя просто не помнила.

Попыталась расспросить об этом маму (с которой она регулярно переписывалась). Но мама, очевидно, тоже не помнила, как вела себя Ильгет в два года.

Маме жилось сейчас неплохо. Она так и сожительствовала с новым другом, работала по-прежнему частным педагогом. Ильгет постоянно посылала ей разные подарки с почтовиком. Но ни приехать на Квирин мама не стремилась, ни Ильгет к себе не звала. Это было удивительно — неужели человек не хочет мир посмотреть? Ильгет это было трудно понять.

Обычно Ильгет переносила все занятия с Дарой на время после полудня. А до того — работала в СИ, общалась с народом в Сети и писала. Сейчас у нее получались рассказы и недлинные повести — в основном из эдолийской жизни.

Во второй половине дня Ильгет занималась с детьми. Очень помогала Белла. Помогали друзья, частенько Ильгет встречалась с ними. Оставляя Дару с Арли в детской группе, иногда пару часов посвящала своим делам или просто развлечениям. А вечером все четверо детей были дома, и начинался обычный вечерний ритуал — ужин, тихие общие игры, чтение вслух, молитва, сон. Все это очень занимало и нравилось Ильгет. Со старшими было уже очень забавно разговаривать.

Ильгет давно привязалась к Анри и Лайне — собственно, она любила их еще тогда, когда живы были родители малышей. Ей и тогда казались родными маленькие крестники. А сейчас и вовсе уже никаких различий не было между ними и родными детьми. Ильгет наблюдала, как росли Анри и Лайна, помнила их младенцами, годовичками, трехлетками. Они были — свои дети. Хотя и знали все прекрасно, что — приемные, не свои, и называли Ильгет по имени, а не мамой. И маленький «музей» Лири и Данга еще разросся и занимал теперь целую небольшую комнатку на втором этаже — что-то вроде простенка.

Но какое все это имеет значение?

У старших детей уже определялись характер и интересы. Оба ребенка были похожи на отца, Данга — черноволосые и черноглазые, смуглые, только у Лайны мягкие кудряшки, а волосы Анри были прямыми. Андорин был талантлив в точных науках, склоняясь к физике и математике. В свои восемь лет он занимался физикой в шестой группе — то есть с двенадцатилетками. Во всех остальных отношениях был на уровне сверстников или ниже. Анри не любил общения, был интровертом, музыкой занимался — для себя, предпочитал играть один. Хотя Дара обещала его по степени интровертности «переплюнуть». Очень занимали Анри вопросы о Боге, о жизни после смерти, о том, как согласовать научную космогонию с существованием Бога. Рассуждая обо всем этом с Анри, Ильгет часто ощущала, что знаний ей не хватает, а логика мальчика сильнее ее собственной.