– Ты давно не говорила с Клементиной? – спросил Джексон.
Алекс покачала головой:
– Почему я знала, что ты спросишь меня об этом?
– Не знаю, – ответил Джексон, не глядя на нее.
– А я знаю. Потому что каждый раз, когда я разговариваю с Клементиной, она спрашивает меня о тебе. И каждый раз, когда я говорю с тобой, ты спрашиваешь о ней. Что с вами обоими?
– Она спрашивает тебя обо мне? – удивился Джексон, снова забывая о своем ежедневном решении забыть Клементину, решении, которое с треском проваливалось каждый вечер, когда он в одиночестве отправлялся спать.
– Посмотри на себя, – смеясь, сказала Алекс. – Знала бы только Клем, что ты – замазка в ее руках.
– Она прекрасно знает это. Она боится нанести рану Меган.
– Мне кажется, что Меган прекрасно устроилась. Она даже поговаривает о том, чтобы приобрести собственный угол.
– Тогда почему Клементина не предпримет никакого шага? – спросил Джексон, выпрямляясь на стуле.
– Возможно, она ждет этого от тебя.
– Я уже пробовал. Снова и снова я давал ей понять, что я испытываю к ней.
Алекс оглядывалась до тех пор, пока не увидела Брента. Максин стояла рядом, купаясь в сиянии его любви. Алекс закрыла глаза.
Когда она снова открыла их, Джексон внимательно наблюдал за ней. Ее преданность разрывалась на части; она хотела счастья как для Меган, так и для Клементины, с минимумом боли для них. Но правда состояла в том, что любовь была редкостным товаром, который трудно найти и еще труднее удержать. Одна из них оказалась более удачливой, чтобы иметь ее.
– Жизнь коротка, Джек, – произнесла Алекс. Поставив недопитый бокал на стол, она вытащила Джексона с места. – Слишком коротка, чтобы отказаться от того, что ты хочешь. Клементина – деловая женщина. У нее, возможно, нет времени, чтобы разыскивать тебя.
– Может быть.
– О, успокойся. Перестань вести подсчет, сколько раз ты делал попытки. Неужели ты не понимаешь, какая ценность – любовь? Неужели ты совершенно не обратил внимания на мою жизнь? Не будь дураком и брось считаться. Если ты хочешь быть с ней, сделай еще один шаг. А если он не удастся, сделай другой. Продолжай делать шаги до тех пор, пока она не окажется в твоих руках, а потом ни за что не упускай ее. Займись любовью за всех нас.
Джексон улыбнулся той улыбкой, от которой у женщин перехватывало дыхание, и Алекс рассмеялась.
– Хорошо, что я выработала иммунитет от тебя, мистер Холлиэлл. В противном случае на тебе повисли бы три лучших подруги, по уши влюбленные в тебя. И чтобы ты тогда делал?
Джексон покачал головой:
– Бог мой, выбирать среди вас троих? Думаю, я предпочел бы умереть.
Ансамбль снова заиграл, и Алекс потащила Джексона на площадку для танцев.
– Или одна из нас убила бы тебя, – сказала она и улыбнулась.
Алекс стояла в конце кабинета для заседаний, приветствуя «высший управленческий набор», как она называла их, когда те входили в комнату. Один за одним они занимали места – десять мужчин и две женщины, все решительные и твердые, как картон. Алекс украдкой взглянула на себя и содрогнулась, обнаружив, что выглядит точно так же, как и они. То, что внутри она осталась прежней Алекс, сумасшедшей, шумной девчонкой из Саусалито, было ее тайной. Интересно, были ли у них секреты.
Утром ее дважды вырвало, но это не помогло. Она все еще испытывала тошноту. Слабый голос внутри нее постоянно твердил: «Если я не получу вице-президентство, я не смогу жить». Но, конечно, это было неправдой. Ей придется продолжать жить. У нее не могло быть другого выбора.
Наконец, вошли Максин и Брент. Даже из конца комнаты Алекс видела, как сверкает на свету кольцо Максин. Бриллиант в четыре карата. Ее красные ногти приятно отражались в нем.
– Спасибо всем, что пришли, – сказал Брент, встав во главе длинного узкого стола, в то время как Максин села справа от него. Обычно там сидела Алекс, и Максин знала это. Она самодовольно ухмыльнулась, когда Алекс заняла место на противоположном конце стола.
– Как вы, несомненно, знаете, – продолжал Брент, – на прошлой неделе мы с Максин поженились.
Со всех сторон посыпались поздравления. Брент сиял, и Алекс снова заметила, как он счастлив. Именно этого она и хотела, подумала Алекс. Ее горестное состояние медленно сменялось восхищением и уважением, которое она испытывала к нему в самом начале.
– Большое спасибо, – поблагодарил Брент. – Это было ураганное ухаживание, и, боюсь, я пустил некоторые дела на самотек, но я готов наверстать упущенное.
Алекс отвела от него взгляд и пристально смотрела прямо перед собой, но она не видела кабинет правления. Вместо него Алекс видела спальню в доме родителей в Саусалито, – она сидит на кровати с учебником по математике. Меган читает роман у окна, а Клементина роется в альбомах Алекс. Это было теплым субботним днем, в то волшебное время между школьными занятиями, когда домашние задания выполнены, родители ушли, а часы до утра в понедельник – восхитительны как сливочные ириски. Никакой ответственности, никаких обязанностей, никаких, пока что, приятелей, никакого бизнеса. Просто три девчонки, решавшие, как провести вторую половину дня.
– Пойдемте искупаемся, – предложила Клементина.
– Нет, слишком холодно, – ответила Алекс. – Давайте поиграем в шары?
Меган покачала головой:
– Ненавижу игру в шары.
Они уставились друг на друга, потом Клементина озорно улыбнулась.
– Давайте выкрадем туалетную бумагу из столовки и украсим ею дом Джонни Пидмунта.
Все сразу же согласились, что это – великолепная идея. Когда они выходили из спальни, Алекс бросила взгляд на учебник по математике, на формулы, которые ей надо выучить, но это ее не волновало. Ей еще предстоит найти что-то лучшее, чем быть с подругами, попадать в неприятности, делиться секретами и смеяться до тех пор, пока не начинали болеть животы. Ни один мальчик и ни один безупречный балл по контрольным не мог сравниться с этим.
Тогда она лучше разбиралась, что важнее и в чем смысл жизни, чем теперь, подумала Алекс. Она всегда думала, что станет умнее, повзрослев, но сейчас Алекс хотела знать, не выяснила ли она давным-давно, а потом просто забыла, для чего стоит жить, совсем как старушка, теряющая память.
Она вспомнила, как Клементина и Меган тащили ее из спальни, взявшись за руки, их мелодичные голоса звучали вокруг нее. Тогда Алекс знала, что была самой удачливой девочкой на земле. Она знала, что их дружба продлится вечно, а только это ей и было нужно.
Алекс снова сосредоточила внимание на Бренте и подняла голову. Слава богу, часть той девчонки все еще жива внутри нее. Она не все забыла. Ей не нужен ни Брент, ни это повышение по службе. Она стала старше и циничнее, чем была в тот день так много лет назад, но по-прежнему существовали хорошие друзья и остались прекрасные субботние дни. Другие вещи тоже могут сделать ее счастливой. Это не означает все на свете. Это не значит…
– Прежде всего, – заметил Брент, – как вы все знаете, Дик Коллинс уволился на прошлой неделе. Должность вице-президента остается незанятой. Это просто ад, а не работа, как вам скажет и Дик, но почему-то большинство из вас хочет ее получить.
В комнате наступило молчание, вдруг прекратилось всякое поскрипывание карандашей, лица от смущения покраснели. Брент переводил взгляд с одного на другого, его выражение совершенно не изменилось, когда он дошел и до Алекс.
– Я знаю о слухах, поползших вокруг. Я знаю о тактике всаживания ножей в спину, которую вы все применяете, стараясь подсидеть друг друга. Я не говорю, что это плохо. Совершенно наоборот. Биржевое маклерство должно быть хитрым, изворотливым, беспощадным и жестоким. Я просто хочу, чтобы вы поняли – я здесь не сторонний наблюдатель.
Брент остановился и еще раз оглядел присутствующих.
– Мое решение основано на многих факторах, – продолжил он. – Опыт, время работы в кампании, отчет о деятельности, способности к менеджменту. Каждого из вас я знаю годы, я наблюдал, как вы работали. Я уверен, ни один из вас не поставит под вопрос мое решение или мое желание сделать все, что в моих силах для кампании.
Потом он взглянул прямо на Алекс, и она поняла. Она прислонилась к спинке стула и постаралась выровнять дыхание.
– Максин Джиббонс – ваш новый вице-президент, – произнес он.
За столом прокатился приглушенный гул голосов. Алекс видела, как Максин вскочила и обвила руками шею мужа. Некоторые члены правления сочувствующе поглядывали на Алекс, но она не замечала их. Один за одним они поздравляли Максин, хвалили Брента за его решение, как будто у них был выбор, и покидали кабинет, чтобы, без сомнений, посплетничать о том, как шеф позволил своему пенису управлять его сознанием.
Максин снова еще раз обняла Брента, потом повернулась к Алекс, все еще сидевшей в кресле. Алекс знала: ожидают, что она воспримет новость с благородством, но ноги отказывались двигаться, рот не мог сложиться в подобие улыбки.
– О, Алекс, – сказала Максин. – Мне жаль. Мне действительно очень жаль. Но я более компетентна. – Она рассмеялась и поцеловала мужа. – Можно, я посмотрю свой новый кабинет? – спросила она его.
– Конечно, я буду через минуту.
Максин буквально протанцевала через комнату в дверь. Брент прошел вдоль стола и сел возле Алекс. На таком близком расстоянии она могла ощутить знакомый запах одеколона.
– Не отрицаю, – сказал он, – что частично я принял это решение потому, что она – моя жена.
Алекс заставила себя взглянуть на него:
– По крайней мере, ты признаешь это.
– Мне придется каждый вечер возвращаться с ней домой, Алекс. Ты же знаешь Максин. Она превратила бы мою жизнь в настоящий ад, если бы я поступил иначе. Кроме того, она справится с работой. Она – хороший работник.
Алекс отвела взгляд:
– Ты любишь ее, не так ли?
– Да, я люблю ее. Она мягче, чем кажется, более ранимая. Тебя я тоже когда-то любил. К несчастью, в неподходящее время в моей жизни.
Алекс покачала головой:
– Я всегда думала о тебе, как о величайшем бизнесмене нашего времени. Ты ставил дела компании превыше всего. Ты был моим героем.
Брент улыбнулся. Он потянулся к ее руке, но она отклонилась в сторону.
– Я по-прежнему ставлю кампанию на первое место, – произнес он. – Ты можешь не поверить мне, потому что ты сейчас обижена, но работа вице-президента – дерьмовое занятие. Проталкивание дел, «заковырки», телефонные звонки. Сидеть за этим столом 12–13 часов в день, зарабатывая язву и давление. Да, за это больше платят. Да, это престижно, но эта работа задушит тебя, Алекс. Ты нужна мне здесь, нужна в Лондоне, на своем месте. У тебя слишком много талантов, не надо растрачивать их впустую.
– А у Максин их нет?
– Давай скажем так: мне хотелось бы, чтобы она была поближе к дому.
– Никогда не думала, что ты станешь путать личную жизнь с делом. Я была уверена в этом.
Брент пожал плечами.
– Иногда именно так и нужно поступать. Для вас обеих хватит места. И, поверишь ты или нет, это самое лучшее решение для компании.
– Может быть, – ответила Алекс, – но явно не самое лучшее для меня.
– Алекс, успокойся. К этому времени, после всех проработанных лет, ты должна бы уже знать, что существует большее, чтобы достичь успеха, чем табличка с твоим именем на двери и большой рабочий стол.
Алекс встала. Гнев урчал в животе и голове, и она быстро направилась к двери. Она почти выходила, когда горечь взорвалась внутри. Отведя назад руку, Алекс со всей силы ударила кулаком в стену. Она вскрикнула, когда в кровь разбила суставы пальцев, и боль пушечным ядром ударила в руку.
– Бог мой! Что ты, черт побери, делаешь? – вскричал Брент, спеша к ней.
Алекс свирепо взглянула на него:
– Реагирую на твою подлость, как мужчина.
Глава 22
Низко пригнувшись, Джексон сидел в своей машине с газетой в руках, готовый, если понадобится, прикрыть ею лицо. Он сидел здесь уже два часа, ожидая своего шанса, пока солнце не зашло за его спиной. Час назад он видел, как появился Джо, и судя по его костюму и галстуку, Джексон решил, что он куда-то идет с Меган. Черт, Джексон хотел, чтобы они скорей исчезли.
Приезд в Лос-Анджелес был самым неожиданным поступком за последние годы. Только что Джексон сидел в студии с кистью в руке, безуспешно пытаясь начать новую картину, а в следующее мгновение он был уже в машине, направляясь по шоссе 101, и в ушах звучали набатным звоном слова Алекс: «Жизнь коротка» и «Займись любовью за всех нас».
Сначала у него не было никакого плана. Он считал, что просто постучит в дверь и покорит Клементину. Но по мере приближения к Малибу закрадывались сомнения. Что, если она не захочет покоряться? Что, если Джексон вообще ей не нужен? Что, если там Меган?
Несмотря на все эти вопросы, он продолжал ехать на юг. Последние восемь месяцев, после того как он был с Алекс на свадьбе Брента, Джексон едва ли думал о чем-то, кроме Клементины. Она превратилась в раковую опухоль, разрастающуюся внутри него, размножающуюся, истощающую все его силы и энергию. В конце концов он не мог больше выносить это. Алекс права. Ему надо прекратить считать свои шаги и сделать еще одну попытку. Клементина заслуживает этого.
Прибыв, наконец, в шесть часов на пляж, Джексон уговорил охрану впустить его на территорию. И вот он здесь, скрываясь в машине, как сбежавший арестант, молясь, чтобы Джо и Меган оставили дом, молясь, что если они сделают это, чтобы у него хватило смелости постучаться в дверь.
Спустя пятнадцать минут, открылась парадная дверь в доме Клементины, и вышли Джо с Меган. Джексон прикрыл лицо газетой. В сиянии красных и синих фонарей в саду Меган выглядела чудесно. На ней были серая юбка и свитер, и она смеялась чему-то, что говорил Джо. Джексон поразился, насколько иначе выглядела она сейчас, чем когда они поженились. Она шла легко, свободно, с непринужденной улыбкой на лице. Она отчаянно старалась быть счастливой с ним, точно так же, как и он с ней, но это всегда было лишь усилием, хотела Меган признавать это или нет.
Они сели в машину Джо, и Джексон пригнулся еще ниже, когда машина проехала мимо. Он дождался, пока они исчезнут в конце улицы, прежде чем выпрямиться. Побережье было пустынным. Дом стоял в сотне метров от него. Машина Клементины приткнулась у края дороги. Единственное, что стояло сейчас между ним и женщиной, которую он желал больше всего на свете, – это его нервы.
Отбросив газету на сиденье, Джексон открыл дверцу машины. Он проделал весь этот путь ради определенной цели и не собирался отступать. Он сделает еще один шаг, и если Клементина не последует за ним, он больше никогда не приедет сюда.
Джексон пошел к дому, бросив взгляд на свои джинсы и фланелевую рубашку, чтобы убедиться, что выглядит так хорошо, насколько это возможно после долгого пути. Направляясь большими шагами по бетонкой дорожке к двери, он рассматривал безупречно ухоженные цветы и растения, стараясь ни о чем не думать. Наконец, подойдя к парадной, глубоко вздохнул и постучал.
Клементина, сидевшая во внутреннем дворике, услышала стук. Она подумала, пусть это будет не сосед, желавший провести вечер за стаканом вина. Она не вынесет этого. В этот день Клементина снова ходила на групповой сеанс. Это было мучительно, все эти рассказы и рыдания. Но, несмотря ни на что, она уходила с сеанса, чувствуя себя гораздо легче. Каждый раз следующая женщина говорила о том, какой грязной и виноватой ощущает себя из-за изнасилования. И Клементина думала: слава богу, кто-то еще чувствует то же самое, не она одна. Каждый раз, уходя с сеанса, она думала: я становлюсь лучше, я излечиваюсь.
Консультационные сеансы заставили Клементину думать. Так много лет назад, на конкурсе моделей, организованном «Сакс Авеню», она поклялась изменить жизнь женщин. Возможно, она действительно способна это сделать. По крайней мере, жизнь некоторых женщин. Когда-нибудь, когда станет сильнее и будет готова выступать публично, она сможет использовать свое положение знаменитости, чтобы получить больше денежных средств для жертв изнасилования, сможет помочь полицейским, докторам, адвокатам относиться к жертвам насилия с большим уважением и пониманием. Пока что это была просто идея, но теперь у Клементины было над чем работать. Ей надо поправиться, чтобы помогать другим женщинам, делать что-то действительно важное.
Снова повторился стук в парадную дверь. Клементина пошла к входу, задержавшись на минуту, чтобы взглянуть на себя в зеркало. На ней был белый махровый халат и никакой косметики. Отнюдь не очаровательна, но сойдет. Она открыла дверь.
Довольно долго они молча разглядывали друг друга. Клементина так часто представляла, что Джексон стоит на пороге ее дома, совсем как сейчас – красивый и безупречный, что усомнилась, не сон ли это. Когда Меган и Джо стали встречаться серьезно, она хотела позвонить Джексону, но пальцы отказывались набирать до конца его номер. Что, если она снова испытает боль? Что, если у него уже есть кто-то еще? Что, если они сойдутся, а она не сможет заниматься любовью, не позволит даже прикоснуться к ней? Что тогда будет?
И вот Джексон здесь. Стоит перед ней прекрасный и опьяняющий, как и всегда. Клементина потуже стянула халат на груди.
– Я никого не ожидала, – удивилась она.
– Можно войти?
Клементина подвинулась и отступила в сторону. Джексон, идя в гостиную, оглядывался по сторонам. Его взгляд притягивали застекленные створчатые двери в дальнем конце комнаты, обрамлявшие светящиеся волны океана подобно великолепной картине.
– Вот это место! – воскликнул он, пробегая пальцами по спинке резного дубового стула ручной работы.
– Это – капиталовложение, – пошутила Клементина.
Обычно она позволяла остальным думать, что любит этот дом, но с Джексоном для нее было очень важно намекнуть, что изобилие и деньги – не главное для ее счастья.
– Мой посредник постоянно уговаривал меня обосноваться где-нибудь, и он нашел для меня этот дом.
Джексон подошёл к дверям во внутренний дворик и внимательно смотрел на океан. Шум прибоя был неожиданно громким. Интересно, как Клементина спит по ночам.
Он обернулся и увидел, что Клементина, прислонившись к дверному пролету в кухню, наблюдает за ним.
– Почему ты не позвонила мне, когда узнала о серьезности отношений Меган и Джо? – резко спросил он. – Я думал, что именно по этой причине мы не могли быть вместе.
Клементина подошла к тахте и присела, нервно теребя халат.
– Не знаю. Думаю, я испугалась.
Джексон сел на стул напротив нее:
– Чего?
Клементина заставляла пальцы прекратить нервные суетливые движения, заставляла себя взглянуть на Джексона.
– Снова испытать боль. Мне казалось, что я любила Коннора, а потом связь распалась на моих глазах. А потом – потом Нью-Йорк изменил меня. Он открыл мне ужасные стороны жизни, темноту. Я не могу ни с кем встречаться. Я заключила договор сама с собой, что буду независимой и осторожной. Но с тобой все снова забывается и отбрасывается назад.
Они долго молчали, тишина прерывалась лишь наступающим и отступающим прибоем.
– Я не могу выбросить тебя из головы, Клементина, – наконец заговорил Джексон, глядя на нее так напряженно, что она ощутила, как горячая волна пробежала по телу. – И никогда не мог. С того момента, как увидел тебя.
– Я тоже, – прошептала Клементина, как будто силы покинули ее, и она не может больше сопротивляться словам. – Но это ничего не значит. Я не хочу. Разве ты не видишь? Дело гораздо серьезнее, чем отношения с Меган. Есть вещи, которые ты не знаешь. – Она перевела взгляд на океан и снова начала вертеть в руках потрепанные концы халата.
– Так расскажи мне, – попросил Джексон.
В голосе его звучала настойчивость, глаза не отрывались от Клементины. Какое-то мгновение она подумала, что сможет рассказать ему, но момент этот прошел.
– Дело только во мне, – повторила она. – Я не хочу снова испытать боль. Возможно, сама судьба поставила между нами Меган. Возможно, наш удел – никогда не быть вместе. У тебя есть искусство, друзья, дом в Сан-Франциско. Я только престижная победа, женщина, которую ты пока что не смог заполучить. Как только я уступлю, все кончится.
Джексон встал и быстро зашагал по комнате. Это несправедливо, подумал он. Неужели она не видит, что это совсем другое? Он не похож на других мужчин в ее жизни, она для него – не просто еще одна женщина. Они оба особенные. И вот он здесь, так близко от нее, что все, что надо сделать – протянуть руку и коснуться, а она по-прежнему держится на расстоянии. Джексон круто повернулся.
– Не говори о судьбе. Мы сами определяем свой удел. Если бы мы не предназначались друг для друга, мы не испытывали бы так долго взаимное влечение. Каждый из нас был бы к этому времени с кем-то другим.
– Может, это было бы к лучшему, – сказала Клементина.
– Не надо со мной так! – закричал Джексон. – Ты не можешь судить меня за то, что сделал Коннор или еще какой-то мужчина. Ты должна дать мне мой собственный шанс. Что ты хочешь делать? Провести всю жизнь, убегая, потому что слишком боишься рискнуть? Звучит совершенно непохоже на ту Клементину, что я знал.
Клементина отвела взгляд. Джексон смущал ее, спутал все мысли и чувства, так что она ощущала себя словно податливая тряпичная кукла, без твердой основы и сил. Клементина хотела, чтобы он ушел, он слишком близко подобрался к ней. И одновременно больше всего на свете в этот момент желала, чтобы он остался.
– Я не могу больше рисковать, – мягко добавила она.
В мгновение ока, прежде чем Клементина успела отодвинуться, Джексон оказался возле нее. Он схватил обе ее руки и поднес к губам.
– Посмотри на меня, Клем!
Так как она по-прежнему отводила взгляд, Джексон дернул ее за руки:
– Посмотри на меня!
Клементина медленно подняла глаза. Она не хотела этого делать. Он стоял так близко, на кончиках пальцев она ощущала его дыхание, его бедро касалось ее тела, и она знала, что не сможет устоять. Зеленые глаза Джексона пристально заглядывали в ее.
– Я клянусь тебе, – сказал он, – что никогда не причиню тебе боль. Я люблю тебя. Я не знаю, когда и как это началось, но я люблю тебя. Я хочу дать тебе звезды, луну, Альпы, тропический остров. Я хочу выучить все шутки мира, чтобы ты смеялась каждый день. Я хочу заботиться о тебе, защищать тебя, поддерживать в работе и быть рядом всякий раз, когда буду нужен тебе. Я хочу стать для тебя всем.
Клементина тихо плакала. Она вырвала руки из его хватки и прижала к его щекам, щетинистым от темных бакенбард. Закрыв глаза, провела пальцами по его лицу, легко касаясь скул, носа, губ.
– Я не могу быть с тобой, – повторила снова.
– Ради бога, почему – нет?
Клементина открыла глаза, почувствовав, что пальцы стали влажными от слез. Она так устала, так ужасно устала. Казалось, не имеет значения, что за слова произнесут ее губы. Опустив руки, она начала рассказ.
– Когда я была в Нью-Йорке, у меня проходила фотосъемка в старом многоквартирном доме. Мы закончили работу поздно ночью, и я уходила последней. Какой-то мужчина… – Клементина запнулась, и Джексон взял ее руку.
Казалось, что она исповедуется впервые, полностью очищаясь. Подняв голову, она продолжала:
– Какой-то мужчина ждал меня. Я думала, что он хотел только ограбить, но я ошиблась. Он затащил меня в переулок. У него был нож. Он изнасиловал меня.
Вот и все. Она все сказала. Слезы прошли. Клементина не чувствовала ни гнева, ни печали. Только легкость, освобождение. Секрет вышел наружу.
Джексон сжал ее руку, и она посмотрела ему в лицо. Он смотрел, не отрываясь, на океан, на щеках блестели слезы. Клементина потянулась и смахнула их.
– Сейчас все кажется уже не таким ужасным. Разве не безумие? Этот случай управлял моей жизнью целые годы, а сейчас я рассказала тебе, и он не кажется таким страшным. Просто ужасная вещь, случившаяся со мной несколько лет назад.
Джексон повернулся к ней и взял ее лицо в свои ладони. Его глаза были чистыми и чарующими. Клементина не смогла бы отвернуться, даже если и хотела.
– Ты – самая невероятная женщина, которую я знал, – произнес он.
Клементина покачала головой:
– Нет. Большинство жертв насилия справляются с этим и проходят через это. А мне потребовались годы, чтобы набраться достаточно смелости и рассказать остальным, что меня изнасиловали. Я не думаю, что я смогу… что мы сможем заниматься любовью. Это было так давно, что одна только мысль вызывает у меня неловкость.
Выражение лица Джексона стало еще нежнее, еще более любящим.
– Ты думаешь, меня заботит, будем мы заниматься любовью или нет? Я хочу этого больше всего на свете, но это не самое главное. Я хочу быть с тобой. Только этого я всегда и хотел. Я хочу обеспечить твою безопасность, чтобы никогда ничего подобного с тобой не произошло.
При этих словах Клементина почувствовала, что прошлое рушится как старые хрупкие кирпичи. Когда Джексон так близко, защищая ее, она не станет больше вспоминать лицо того человека из прошлого. В конце концов, он просто человек с сильными руками и слабым разумом, и он не тронет ее. Он никогда не прикоснется к ней.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
Джексону показалось, что последняя часть его души встала на место. Он стал единым целым. Его мать говорила, что это случится, когда он встретит свою единственную, свою половину. Мать знала гораздо больше, чем он думал. Джексон смотрел на Клементину, пропитываясь ее красотой. Ее кожа была восхитительной, как свежее масло, скулы высокими и чистыми, губы – нежный розовый завиток. Женщина, о которой повсюду страстно мечтают мужчины. И она – с ним.
Джексон наклонился и поцеловал ее в щеку так нежно, как будто крылышки бабочки слегка задели кожу. Он целовал ее лоб, веки, нос, подбородок. Клементина закрыла глаза. Она боялась открыть их и разрушить чары.
Наконец, его губы коснулись ее губ. Все было так, как Клементина представляла. Губы были теплыми, нежными, и язык танцевал в одном ритме с ее языком. Она отстранилась.
– Ты подождешь, пока я буду готова? Сейчас я боюсь. Боюсь разрушить то, что есть между нами.
Джексон зарылся лицом в ее волосы:
– Я буду ждать тебя вечно.
– Не отпускай меня, – сказала Клементина, обвивая руками его шею.
– Никогда. – Джексон снова целовал ее лицо, наслаждаясь нежностью кожи, о которой он только мечтал. Будь он проклят, если когда-нибудь отпустит ее.
Клементина откинулась назад, чтобы отчетливо видеть его лицо. У нее все еще оставались сомнения на его счет и, конечно же, на свой собственный, но когда Джексон наконец-то был здесь – любящий, преданный – как она могла сопротивляться? Если она не попытается сейчас, будет ли между ними всегда отдаленность, какое-то сомнение и натянутость? Не будет ли он думать, что она вообще никогда не сможет отдаться ему?
Клементина провела по его руке, чувствуя под рубашкой мускулы. Он наблюдал за ней, не двигаясь и не моргая, как будто боялся, что любое движение вспугнет ее. Клементина дотронулась до его груди, шеи, уха. Он был великолепен.
Джексон медленно протянул руку и провел по ее ключицам. Пальцы скользнули под халат к теплой коже над грудью, потом ниже к соску. Он сжал нежно, потом сильнее…
– Перестань, – прошептала Клементина, отодвигаясь.
По коже ее пошли мурашки, она ощутила опасное балансирование на грани удовольствия и отвращения. Отодвинувшись на самый край тахты, она испытывала ненависть к себе.
– Извини, – сказал Джексон.
Клементина покачала головой. Снова появились слезы. За всю жизнь она столько не плакала, как в этот день.
– Это не ты. Я просто не могу. Твои пальцы стали жесткими и… Я не могу объяснить. Тебе надо просто уйти.
Джексон скользнул на пол возле ее ног и внимательно смотрел на нее, крепко сжимая руки.
– Послушай меня, я никогда не уйду. Даже, если ты будешь умолять меня об этом. Я останусь здесь, буду любить тебя и заставлю забыть. И если мы никогда не займемся любовью, значит, мы никогда не займемся любовью. Не будем спешить.
– Как можешь ты быть настолько хорошим? – пробормотала она.
Джексон улыбнулся:
– Полагаю, родился таким.
– Со мной нелегко ужиться, – сказала Клементина. – Более того. Я не готовлю, я ненавижу телевизор, и мне нужно очень много места для нарядов.
Джексон рассмеялся.
– Я пахну скипидаром, люблю пить кофе в три часа утра и никогда в своей жизни не одевал пижамы, ложась в постель.
Они оба рассмеялись, и Клементина опустила глаза на их пальцы, сплетенные вместе.
– Ты мне нравишься, Джексон Холлиэлл, – сказала она.
– Прекрасно. Значит, ты хочешь, чтобы мы стали женихом и невестой?
Клементина снова рассмеялась. Самый первый раз в жизни она поняла, что это такое – почувствовать настоящее, подлинное счастье. Еще не все гладко. Ей предстоит пройти долгий путь. Но одно Клементина знала наверняка – она не допустит, чтобы между ними снова что-либо встало.
* * *
К тому времени, когда Меган с Джо вернулись домой после концерта Филармонического оркестра Лос-Анджелеса, Клементина давно ушла. Она оставила записку, приклеив ее к дверце холодильника:
«Мне нужно уехать на неделю или две. Просто немного расслабиться. Увидимся, когда я вернусь. Не волнуйся.
Целую, Клем».
– Очень странно, – проговорила Меган, заваривая кофе. – Она так устала сегодня. Говорила, что просмотрит пару сценариев и позагорает. Интересно, почему она передумала?
– Возможно, Клементина устала от однообразия, – заметил Джо, ослабляя галстук. – Мне кажется, зарабатывать миллионы путем зубрежки нескольких строчек – не слишком веселое и довольно утомительное занятие.
Меган рассмеялась:
– Я пойду наверх переоденусь. Угощайся всем, что найдешь в кухне, если голоден.
Когда она ушла, Джо немного побродил по стерильной кухне. Он всегда чувствовал себя неуютно в этом помещении, со стенами без единой картины, безликими пустыми стойками и мягко жужжащими лампами дневного света. 