Скандал в личной жизни

      Алекс вновь принялась за еду.
      – Не могу представить тебя таким.
      – О, я был именно таким. Поверь. Только в средней школе я осознал, что учеба, действительно, повлияет на всю мою оставшуюся жизнь, как и говорили мне учителя. И я понял, что мне придется измениться, если я хочу получить то, о чем мечтаю.
      – Ты всегда хотел быть архитектором?
      – Гм. Нет, не совсем. Моя любовь – живопись. Я начал рисовать раньше, чем ходить. Я рисовал на всем, что попадалось – на бумаге, стенах, приборах. Мама, я думаю, еле терпела меня. Но я не мог остановиться. Это – моя душа, мое продолжение. Странно, но я не чувствую себя полноценным без кисти в руке.
      – Это вовсе не странно, – ответила Алекс, подумав о своей любви к бизнесу, цифрам, деньгам, о том, что она чувствовала себя полноценным человеком только тогда, когда занималась любимым делом.
      – Но большинство считает, – сказал Джексон, поигрывая вилкой, – что искусство удел эксцентричных гомосексуалистов, кто ничего не имеет против жизни без единого гроша в кармане, полуголодного существования в течение многих лет ради того, чтобы их признали после смерти. Единственное, что я слышал от родных и друзей – это действительность, реальность. Постоянные разговоры о счетах, ренте, еде. «Художники бедны и голодны и ты никогда не заработаешь на жизнь рисованием», и т. д. и т. п. Поэтому я остановился на архитектуре, чтобы сводить концы с концами и доказать, что они неправы.
      Алекс потянулась через стол и коснулась его руки – Все, что они говорят, может и правда, Джексон, но жизнь не стоит ни гроша, если у тебя нет мечты, ради которой стоит трудиться. Что за польза быть архитектором-миллионером, если ты несчастен? Жизнь бессмысленна, если у тебя нет любимого дела, и человек может просто засохнуть как больное дерево. Джексон сжал ее руку: – У меня нет намерения усыхать, прекрасная леди. Никоим образом. Я рисую каждую ночь. Моя спальня больше похожа на студию. У меня установлены сразу четыре мольберта, так как я никогда не знаю, какое у меня будет настроение. А когда я ложусь спать, я просто укладываю надувной матрас между полотнами и красками. Мой товарищ по комнате сыт ими по горло.
      Алекс предложила ему остаток своего пирога. Джексон с удовольствием согласился, отпуская ее руку. Алекс наблюдала, как он ест, пока он не поднял голову.
      – Что-то не так? – спросил Джексон.
      Алекс покачала головой:
      – Нет. Ерунда. Просто, ты не похож на художника. Ты слишком – слишком нормальный. Слишком крепкий. Ты обращаешь внимание на то, что перед тобой, а не на абстрактные образы и мифы.
      – Да, я знаю. Если бы мальчишки из Чикаго увидели меня сейчас, они избили бы меня до полусмерти. Но мне нравится так жить, отвергая все условности и осторожности. Я то, что я есть. Не важно, как я выгляжу. Не понимаю, почему художник должен выглядеть хлюпиком. Не вижу ничего плохого в сочетании искусства и нормального телосложения. Фактически, я не понимаю, как художник может жить без физических упражнений. Ведь так много времени уходит не создание мысленных образов, что, в конце концов, доходишь до полного умственного и физического изнеможения. Каждую ночь, закончив рисовать, я должен или пробежаться, или заняться штангой, или еще чем-нибудь.
      – Я никогда не отличалась творческими способностями, – сказала Алекс. – Мой брат, Джо, играет на пианино. Думаю, прекрасно, хотя классическая белиберда заставляет меня лезть на стену. А моя мама – хранитель музея. Я унаследовала гены отца – любовь к университету и математике. Все солидные, осязаемые вещи.
      Джексон покончил с пирогом и, выпрямившись, внимательно посмотрел в ее глаза.
      – Тебя это огорчает? Ты хотела бы быть более артистичной?
      – Честно? Нет, я – практик, вот и все.
      Джексон кивнул:
      – Ну и хорошо. А сейчас, хотя мы избегали этой темы целый час, тебе пора открыть свой секрет.
      Брови Алекс поползли вверх.
      – Помнишь? – спросил он, – Мне нужно узнать, как добиться успеха.
      Ах, это, – Алекс взяла чек и пошла к кассе, оплатить счет. Джексон открыл перед ней дверь кафе, и они вышли на яркое послеобеденное солнышко.
      – Сейчас я не совсем уверена, что мои методы помогут добиться успеха тебе, – сказала Алекс.
      Вдоль улицы росли тополя, отбрасывая тень на тротуар и даря желанную прохладу. Медленно, как будто им некуда спешить Джексон и Алекс шли по тротуару.
      – Я хочу сказать, мы стремимся достичь столь разных вещей, – продолжала она. – Я собираюсь добиться успеха в бизнесе. Мне нравиться коммерция. И у меня по сути дела, нет иного выбора. Я не заблуждаюсь насчет того, какой трудной будет моя работа. Мне придется пробивать путь вверх по лестнице, отказаться возможно, от замужества и светских развлечений, чтобы достичь своей цели, но игра стоит свеч. Я нашла свой способ пробиться через тернии к звездам.
      – И в чем же он состоит?
      – Я вложила все силы до последней унции в учебу и чтение, и почти наяву ощущаю, как растягиваются мои мозги от усиленных занятий. Я встаю в пять утра, ложусь в полночь, и все время отдаю учебе, если только не встречаюсь в кафе с красивым парнем.
      Джексон рассмеялся, и Алекс, довольная, взяла его под руку. Прогуливаясь, они шли вдоль двухэтажных домиков, и опавшие листья шуршали под их ногами.
      – Еще я приучила себя правильно думать, – продолжала Алекс. – Расклеила по всей комнате плакаты с умными полезными изречениями, чтобы в голову не лезла всякая чушь. Ключ в том, что я думаю и стараюсь поступать так, как я должна буду делать это в будущем. Поэтому, когда я добьюсь своего, у меня будет привычка к успеху, уверенность в себе и завидное самообладание.
      – Надеюсь, ты достигнешь, чего хочешь, – заметил Джексон. – Он мечтал бы быть неподалеку, когда к Алекс придет признание, чтобы видеть, как отреагирует мир на эту невероятную неутомимую женщину.
      Они продолжали прогулку то молча, то беседуя об университете, мечтах, искусстве, бизнесе, любви. Они шли, держась за руки, болтали и смеялись, и думали, как это здорово и чудесно – найти нового друга.

* * *

      Алекс и Джексон обедали вместе три раза в неделю. Алекс постаралась приспособить свой вкус к простой и жирноватой пище в столовой, но когда Джексон предложил ей воспользоваться всем, что есть в его холодильнике и что можно жарить и парить, она согласилась, ни минуты не колеблясь.
      Они разговаривали допоздна. Даже с Меган Алекс никогда не чувствовала себя настолько раскрепощенной. Своеобразие Джексона, его искренний интерес ко всем ее высказываниям, мужской склад ума сделали их беседы совершенно иными. У него был свой особый взгляд на будущее, и Алекс считала его необыкновенно замечательным.
      – Я думаю, что никогда не выйду замуж, – заметила она как-то вечером.
      Все происходило за несколько недель до Рождества, и окна в квартире Джексона покрывали морозные узоры. Как он и говорил, мольберты заполняли все пространство спальни и подкрадывались к гостиной.
      Алекс была потрясена, увидев в первый раз его работы.
      Буйство красок, текстуры и образов потрясало и обжигало. Алекс кое-что усвоила из разговоров матери об искусстве и могла понять, что у Джексона есть талант – сырой, необученный, необузданный, но свежий и волнующий врожденный талант.
      – Конечно, ты выйдешь замуж, – сказал Джексон. Он работал с красками, стараясь запечатлеть Алекс на полотне, и время от времени покрикивая, чтобы она не двигалась. – Все выходят замуж.
      – Я не все, – ответила Алекс, вновь меняя положение. На этот раз она прилегла на надувной матрас, расстеленный у шкафа.
      – Сейчас тебе удобно? – спросил Джексон.
      – Мне кажется да.
      – Постарайся не шевелиться, хорошо. – Он пристально посмотрел на нее, выбирая позу, потом вновь погрузился в краски.
      За всю свою жизнь Алекс и пяти минут не могла усидеть спокойно. Этот вечер не был исключением. Она села, и Джексон застонал, отбрасывая кисть.
      – Извини, – сказала Алекс.
      – Все нормально. Когда-нибудь, я докончу эту картину. Он сел на подоконник. – Мне хотелось бы услышать, почему ты считаешь себя недостойной любви.
      – Не в этом дело. Просто, когда я представляю себя в пятьдесят лет, я не вижу никого рядом. Я закрываю глаза и вижу себя в собственном доме, читающей у камина, у моих ног лежит собака. Я оглядываю комнату, но мужа в ней нет, нет никакого мужчины, уставившегося в телевизор или читающего рядом со мной. Ты думаешь, что это – предчувствие?
      – Может быть. Тебя это беспокоит?
      Алекс взглянула в окно:
      – Только по ночам, когда устают глаза и я не могу больше читать, а часы тикают громко, как бомба с часовым механизмом. Тогда в темноте все кажется совсем другим. Тверже, тяжелее. В другое время, когда я занята, я совсем об этом не думаю.
      – Тогда побольше загружай себя. Доводи до изнеможения. Так или иначе, кому нужны копания в себе? Может, я тоже никогда не женюсь. И это прекрасно. В этом мире полно занятий, помимо любви. Все только притворяются, что любовь прекраснее и желаннее всего.
      – Да, но ты встречаешься с женщинами. У тебя есть свой выбор. Я, по какой-то причине, не могу останавливаться на полпути. Если я влюблюсь, я влюблюсь по уши. И мысль, что я потеряю себя, ужасает меня.
      – Мне неприятно тебя поправлять, дорогая, но ты путаешь поэзию с реальностью. Взгляни на супружеские пары вокруг. Большинство живут как кошка с собакой. Любовь – не рай.
      Конечно, Джексон прав. Все связи, о которых она знала, имели свои проблемы. Любовь, кажется, никого не может сделать счастливыми, по крайней мере, надолго. Для нее лучше оставаться одной и создавать собственное одинокое счастье.
      Алекс внимательно рассматривала акварель Джексона с изображением сумрачного неба Сан-Франциско. Картина была прекрасна, она очаровывала Алекс. Из всех его творений – это была ее самая любимая картина.
      – Я рассказывала тебе о Меган, – сказала она. – Меган всегда так упорно стремилась к любви. Даже сейчас, когда она учится в университете, похоже, учеба – только окольный путь, только передышка до того, как она найдет нужного мужчину. Иногда, я считаю ее сумасшедшей, а иногда мне интересно, не известно ли ей что-то такое, о чем я понятия не имею. И потом, Клементина. Она говорит, что даже в Нью-Йорке, где она полностью занята работой фотомодели, Коннор не оставляет ее в покое, по-прежнему звонит и хнычет, что она игнорирует его. Когда я слышу об этом, я благодарю бога, что в моей жизни нет никого. У меня нет времени на подобную ерунду.
      Джексон подошел и помог ей встать. Накинув пальто, он проводил Алекс до входной двери.
      – Послушай, забудем весь этот вздор о любви и замужестве, – сказал он. – Давай будем просто друзьями, повеселимся, окончим университет и завоюем мир.
      Джексон открыл дверь и вышел прежде, чем Алекс смогла удержать его. Ее рука лежала на его запястье, и она чувствовала ровный пульс под пальцами. Привстав на цыпочки, она поцеловала Джексона в щеку:
      – Спасибо, дружище.
      Джексон обнял ее, и они вышли в ночь.

* * *

      Было вполне естественно, что Алекс переехала в квартиру Джексона. Бывший товарищ по комнате Джексона устал от многочисленных полотен, красок, мольбертов и вернулся в свою городскую квартиру. Алекс после года общежитской жизни тоже соскучилась по собственному углу.
      Конечно, все предполагали, что они сойдутся, и во многом были правы. Алекс любила Джексона и знала, что он любит ее. Они поддерживали друг друга и заботились друг о друге. Она готовила слабые куриные бульоны, когда он подхватывал простуду, а Джексон подолгу засиживался ночами, проверяя ее подготовку к тестам. Им следовало претворить в жизнь все остальное, что ожидается от возлюбленных, помимо того первого поцелуя, что навсегда разрушил существовавший между ними барьер, Алекс ждала. Джексон тоже ждал. Но подходящий момент все не приходил; их пугало, что став любовниками, они не смогут остаться друзьями. И ни один из них не хотел рисковать.
      Хотя нередко, особенно в первые недели после переезда, когда Алекс перевезла постель, лозунги и стерео, она гадала, почему этого не произошло. Алекс ничего не имела бы против рук Джексона, обнимающих ее холодными ночами. Иногда, когда он говорил, она смотрела на его губы, и ей так хотелось почувствовать их вкус, но не хватало смелости и решительности. При мысли о возможной близости с Джексоном, картина последствий подобной связи молнией проносилась в ее мозгу. Сначала они будут больше времени проводить вместе, даже пропустят несколько занятий, чтобы вместо них прогуляться по берегу. Потом ее отметки станут хуже, и ей придется довольствоваться степенью бакалавра, а не магистра, и тогда – прощай общее управление, вместе этого ее ждет работа по перекладыванию бумаг. Один поцелуй – и она пожертвует всем. Как Меган из-за Тони и, какое-то время, Клементина из-за Коннора. Алекс была слишком умна, или слишком глупа, смотря под каким углом посмотреть, чтобы докатиться до этого.
      Поэтому она держалась на расстоянии от Джексона, а он не сопротивлялся, и они просто оставались друзьями. Оба стремились к успеху, и оба были достаточно сильны, чтобы заплатать за него достойную цену.
      Примерно через год после того, как Клементина приехала в Нью-Йорк, ее фотографии стали появляться в журналах для женщин. Артур хотел действовать не спеша, писала Клементина в письмах Алекс. У него был план: возбудить к ней интерес ненавязчиво, постепенно привлекая внимание. Снимок в профиль в одном журнале, загадочный силуэт в другом. Существовала брешь в моделях, державшихся в тени, и Клементина на какое-то время собиралась заполнить эту брешь. Она создавала ауру таинственности, никоим образом не позволяя публике узнать слишком много. Артур учил ее не высовываться, оставлять что-нибудь про запас. По крайней мере, до тех пор, пока у рекламодателей слюнки не потекут от желания узнать больше.
      Это не заставило себя долго ждать. Спустя пару месяцев случайные звонки от малочисленных фотографов и рекламных агентов превратились в непрекращающийся поток. Но Артур, по-прежнему тянул время. Он не хотел делать из Клементины посредственную модель. Она будет звездой. Она станет фотомоделью, о которой будут говорить, как о самой красивой женщине в мире. Площадка для фотосъемок станет стартом для прыжка в мир большого кино. Артур уже добился, чтобы ее включили в список учащихся актерского класса Джона Даниэля в Нью-Йорке. А после киносъемок она начнет свои лекции, разъезжая по всей стране, помогая женщинам дорасти до независимости. Клементина как никогда раньше была полна решимости изменить мир.
      Алекс сидела на кровати и читала последнее письмо Клементины. Ее контракт с «Амор Парфюм» подписан. Компания начнется в октябре, снимки появятся в «Космополите» и «Моде».
       «Фотографии такие вызывающие, – писала Клементина. – На той, что появится в «Космополите» я сижу на скале. Мы снимали в Нантуки. Боже, там было так холодно, а реклама предполагает лето. Как бы то ни было, на мне был золотистый сплошной купальник, низко-вырезанный на груди, и высоко на бедрах. Спина выгнута, глаза закрыты. Это неправдоподобно – соблазнительно, если можно так выразиться. У меня такое чувство, что снимок станет «гвоздем» сезона. Артур тоже так думает»
      Артур упоминался постоянно. Артур сказал то, Артур хотел, чтобы я сделала это… Клементина редко писала о Конноре. Вот тебе и любовь. Вздор, и ничего больше.
      Каждый раз, когда Алекс читала письма Клементины, или видела снимок в журнале, или изучала очередную вырезку о «молодой обещающей звезде», что присылала ей Клементина, приходилось прилагать усилия, чтобы не позволить ревности захлестнуть ее. Клементине не надо было даже стараться. Она просто улетела в Нью-Йорк и вскочила в скорый поезд, идущий в мир звезд. А Алекс в Беркли постоянно училась, и ей предстояло еще шесть лёт прорываться сквозь учебные планы университета.
      Алекс не успела окунуться в приступ жалости к себе, потому что зазвонил телефон. Она поспешила в гостиную и взяла трубку.
      – Что ты наденешь сегодня вечером?
      Алекс рассмеялась и присела на тахту.
      – Черт побери, Мег, даже не поздоровалась, не спросила, как дела.
      – Извини. Просто, я никогда не знаю, что делать. В конечном счете, я всегда выгляжу как разнаряженный павлин или ободранная кошка.
      – Не волнуйся. Мы идем только в «Сализар». И ты, Меган, не собираешься встречаться с английской королевой. Всего лишь с Джексоном. А он, поверь мне, не такой уж волнующий мужчина.
      Джексон вошел в комнату и свирепо взглянул на нее, Алекс в ответ показала ему язык.
      – Во сколько мы встречаемся?
      – В половине восьмого. Пока, Меган.
      Джексон встал позади Алекс и, как только она повесила трубку, сунул пальцы ей под мышки и принялся щекотать. Смеясь и сражаясь, они свалились на пол. Джексон был сильнее, но Алекс проворнее, и время от времени ей удавалось угостить его ударом кулаком.
      Она лягалась и била Джексона по коленкам до тех пор, пока он не отпустил ее. Забравшись наверх, Алекс прижала его руки к полу.
      – Хорошо же, мистер Холлиэлл, Вы сами напросились на это. Прежде, чем Джексон сумел остановить ее, Алекс задрала его рубашку, и руки ее скользнули к бокам поверженного врага. Она щекотала его, пока слезы не побежали по щекам Джексона.

* * *

      Меган пришла в ресторан первой. Она всегда появлялась первой. Меган никуда не опаздывала – ни на обед, ни на свидание, ни на прием у дантиста. Официант провел ее к столику, и она в одиночестве уселась за него.
      Зная, что понятие Алекс об обычности может означать, что угодно, от шорт и рубашки с бретельками до вечернего платья, Меган оделась в светло-желтое шерстяное платье с белым поясом по талии, повесив нитку жемчуга на шею.
      Она беспричинно нервничала. В конце концов, это просто обед с Алекс и ее товарищем по комнате, Джексоном, о котором Меган так много слышала. Практически, она уже знает его. И все-таки ладони ее вспотели, а сердце бешено колотилось в груди. С ней всегда так, когда она знакомиться с новыми людьми. Важно произвести хорошее первое впечатление, у нее только один шанс.
      Меган услышала Алекс прежде, чем увидела. Сначала появился раскатистый, от всей души смех, заставивший улыбнуться окружающих. Меган, как и все остальные, повернула голову к входной двери. Алекс и Джексон приближались к ней.
      – Бог мой, ты выглядишь прекрасно, – воскликнула Алекс, целуя ее в щеку.
      Она отступила в сторону, и Меган могла впервые увидеть Джексона во всей его красе.
      – Это моя лучшая подруга, Меган, – произнесла Алекс. – Меган это – мой другой лучший друг, Джексон.
      – Так приятно наконец-то познакомиться с Вами, – сказал Джексон, пожимая ее руку. – Я так много слышал о Вас.
      Меган гадала, заметил ли он ее дрожь. Она была уверена, что все лицо у нее трясется как желе, хотя будь так, Алекс обязательно, что-нибудь ляпнула. Меган предполагала, что Джексон красив. Но он оказался самым красивым из всех мужчин, что она видела в своей жизни. Алекс не стала бы жить с кем попало. Хотя, вообще-то, Алекс говорила, что они друзья, и она не хочет никакой связи. Меган удивлялась, как Алекс может жить с ним и не хотеть его.
      Джексон сел рядом с Меган, а Алекс заняла место напротив. Джексон удивлялся, почему Алекс не упоминала, какая хорошенькая у нее подруга. Из того, что говорила Алекс, он представлял Меган совсем иначе – пухленькой, тяжеловатой и определенно не такой красавицей. Какая она необыкновенно нежная. Он знал, что Алекс любит подругу, и все же она часто выставляла Меган в своих рассказах ничтожной и незначительной, как будто ее спокойное восприятие жизни умаляло ее достоинства.
      Как только Алекс и Меган начали разговор, Джексон воспользовался возможностью получше рассмотреть Меган. Даже в полумраке ее волосы искрились и мерцали, отливая золотом. А голубые глаза он видел лишь мельком, так как Меган избегала его взгляда. Смешно, подумал Джексон, хотя он только что познакомился с ней, она уже выделяла его, заставляла почувствовать себя выше и сильнее, подобно самоотверженным героям, в хорошем боевике.
      – Рыба здесь действительно великолепна, – услышал он голос Алекс. – Особенно палтус. Как насчет вина?
      Джексон и Меган согласились и сделали заказ. Когда вино принесли, Джексон наполнил бокалы и предложил тост.
      – За старых друзей и за новых друзей.
      Меган рискнула взглянуть на него и сразу же растворилась в глубине его глаз. Она подняла бокал к губам и выпила. Теплая волна прошла по телу, а она все еще не могла отвести взор.
      Джексон пристально смотрел не нее, мысленно сортируя назначенные свидания, меняя, выискивая свободные часы, и размышляя не были ли кое-какие из его идей о ненужности прочных связей ошибочны. Он как наяву представил Меган, в одной из своих рабочих рубах, с волосами, распущенными по плечам, с раскрытыми для него объятиями, ждущую его любви.
      Джексона охватило внезапное желание быть нужным кому-то.
      Алекс внимательно посмотрела на них и вздохнула. Она поняла, что удар попал в цель. Несмотря на уверения Джексона, что он может прекрасно обходиться без женщин, в глубине души он стремился иметь кого-то, кто любил бы его. И бог свидетель, Меган была создана именно для любви.
      Когда Алекс взглянула на Меган, то заметила проблески надежды, заплясавшие в ее глазах. Она знала, что нет большего возбуждения, чем в эти моменты, когда главное еще впереди, когда все еще возможно. Появился новый мужчина, и мир стал свежим и цветущим, как будто счистили старую грязь с оконных стекол, и они заблестели. Меган терялась в догадках, позвонит ли он ей, и что она скажет, и когда произойдет первое прикосновение, и какие чувства оно вызовет. И Алекс, с безумной силой, лишающей ее способности дышать, ощутила странное желание очутиться на месте Меган, почувствовать сумасшедшее биение сердца, стать бесхитростной и простодушной настолько, что согласиться отдать за любовь душу.
      Это чувство, слава богу, утихало, и она снова стала прежней Алекс – сильной, уверенной, одинокой. Она захлопнула вход всем нежелательным мыслям, как будто все ее эмоции рассортированы по отдельным ящикам, и то, что мешает, можно закрыть на секретный полицейский замок.
      Алекс наблюдала, как Меган и Джексон не сводят друг с друга глаз, и удивлялась, почему ей так неуютно и нехорошо. Она хотела, чтобы они были вместе, именно поэтому устроила этот обед. И все-таки, что-то было не так, не хватало какой-то составной части, которую она никак не могла определить. Они явно тянулись друг к другу, но Алекс чувствовала беспокойство. Меган уже столько испытала, через столько прошла, что Алекс не хотела, чтобы ей снова причинили боль. Но она ничего не могла изменить. Жребий брошен, Меган с Джексоном почувствовали взаимное влечение. Алекс поставила стакан и откашлялась.
      – Мы будем заказывать?

Глава 9

      До встречи с Джексоном дни Меган тянулись уныло и однообразно, она никуда не ходила, ей до смерти надоело все вокруг. Студенческая жизнь в университете Сан-Франциско была абсолютно монотонной, один день походил на другой, как близнецы – писанина, учеба, контрольные, лекции, экзамены и т. д. Алекс говорила, что надо подождать. Пройдет немного времени, и Меган почувствует, что она на своем месте. Нужно только побольше самолюбия и целеустремленности, нужно поставить перед собой престижную цель, и желание достигнуть ее, превратить учебу в возбуждающий и стимулирующий процесс.
      Если Меган и удалось чем-то озадачиться и заболеть, то только совершенно неуместной болезнью «я хочу домой», от которой она мучилась и в средней школе, но теперь, вместо капитанов футбольных команд и их болельщиков ее окружали «умные головы» и политические деятели, все целеустремленные и обещающие. И среди них затесалась Меган, притворяясь ради спокойствия родителей, что ей безумно нравится учиться, и пытаясь понять, что же ей надо для счастья, и найдет ли она его когда-нибудь.
      Оценки у Меган были средние, но у нее не возникало ни малейшего желания заниматься лучше, для этого просто не было повода.
      Идея стать социальной служащей и помогать людям, звучала привлекательно, но Меган вовсе не хотелось все четыре года трудиться в поте лица, ради того, чтобы получить степень бакалавра. А потом мучиться еще год, чтобы добиться степени магистра общественных наук. Это напоминало летние каникулы, проведенные с родителями, а не с друзьями, когда дни тянутся мучительно долго и тоскливо.
      Алекс советовала ей мысленно представить свою жизнь через десять лет – увидеть себя в собственном кабинете, с дипломами на стенах, во время работы с трудными подростками или детьми из неблагополучных семей; а вечером она идет домой, довольная, что сумела кому-то помочь. После подобных разговоров, Меган всегда задавала один и тот же вопрос: «А чего ради я возвращаюсь домой? Ждет ли меня кто-нибудь за дверью? Живу ли я за городом в доме «стиле ранчо, где каждый день светит солнце, или я по-прежнему в Саусалито и возвращаюсь домой к родителям?» Это был один из тех редких вопросов в ее жизни, на который Алекс не могла дать ответ.
      Алекс и Клементина убеждали Меган переехать от родителей, найти квартиру, или, по крайней мере, поселиться в общежитии университета. Меган не видела в этом большого смысла. Она не хотела жить одна, а в университете у нее не было знакомых, которых она знала бы настолько хорошо, чтобы поселиться вместе. Что касается общежития, она и так ненавидит университет. Зачем же добавлять еще оскорблений и растравлять раны постоянным присутствием на его территории?
      Меган напоминала путника с трудом идущего против ветра. Она посещала занятия, училась, время от времени выбиралась куда-нибудь с Алекс, иногда ходила выпить кофе с однокурсниками, отвечала на письма Клементины.
      «Я в восторге, что в твоей жизни произошло столько хороших, чтобы – быть – правдой, событий», – писала она с треском роняя ручку после каждого предложения. Меган старалась, как можно быстрее закончить письмо и забыть о нем. Она любила подругу и не понимала, почему успех Клементины был столь горькой пилюлей, что она никак не могла проглотить ее. Возможно, это напоминало, что не все женщины сотворены равными, и счастье достается не каждой.
      Меган ела без всякого аппетита, смотрела телевизор, читала по семь рыцарских романов в неделю и спала. А ведь ей было только девятнадцать. Она знала, что нельзя ограничиваться таким пресным существованием, должно быть что-то еще. Нельзя ведь всю жизнь понуро плестись вперед, без всякой надежды, без цели, без сияющих перспектив на горизонте. Должно быть что-то волнующее, заставляющее ощутить себя полной жизни, энергии, желаний. Встретив Джексона, Меган нашла это «что-то».

* * *

      Не теряя времени, Джексон назначил Меган свидание. Он узнал ее номер от Алекс, позвонил на следующий день и предложил ей встретиться в субботу в парке у Золотистых Ворот перед входом в музей. Меган надеялась, что он позвонит. Каждой клеточкой своего тела она желала, чтобы зазвонил телефон, а когда звонок наконец раздался, с трудом нашла в себе силы поднять трубку. Голос Джексона звучал мягко и нежно. Меган вообразила, что он посылает через трубку свое дыхание, и оно щекочет ей ухо и ласкает волосы. Меган глубоко вздохнула, вернулась к реальности и, конечно, ответила «да».
      Потратив уйму времени на сборы, рано утром она приехала в парк. Пришлось потрудиться, чтобы не переборщить с косметикой, вдруг они проведут время на воздухе, и, конечно же, не хотелось бы выглядеть бледной, если случайно придется бродить по сумрачным музейным залам.
      И, как всегда, волновал выбор одежды. Утром, когда она выглянула в окно, ярко светило солнце, но после обеда в сентябре бывает прохладно. Подумав, Меган выбрала широкие в складку бежевые брюки и темно-зеленый свитер. Прежде, чем выйти из дома, она пристально оглядела себя в зеркале – на нее смотрели сияющие глаза, придавая ей особую привлекательность и очарование. Удивительно, подумала Меган, как небольшое волнение может изменить внешность человека.
      Она села на скамейку перед входом в музей и приготовилась ждать. В парке было полно людей. Молчаливые родители со сверхактивными детьми направлялись к музею и планетарию. Мимо нее, по тропинкам среди деревьев, держась за руки, проходили парочки или приятели, оживленно беседующие о своих делах. Длинноволосые потрепанные хиппи расположились на лужайке и играли на гитарах, а старички изучали шахматные партии, не обращая внимания на ограничение времени, тщательно обдумывая свои очередные ходы.
      Меган закрыла глаза, не желая никого видеть, и подставила лицо солнцу. Его тепло оказывало волшебное действие, согревая кожу и наполняя радостью, которая возникает только в первые дни любви, когда внутри все поет, краски вокруг яркие и буйные, чувства свежи, а надежды бесконечны.
      Джексон стоял, прислонившись к стене музея, и наблюдал за Меган. Казалось невероятным, что всего лишь неделю назад он не знал ее, никогда не видел прежде, никогда не ощущал столь неистовых чувств, бушующих внутри. Должно быть, они встречались раньше, знали друг друга в предыдущей жизни. Они были связаны друг с другом, могли читать мысли друг друга, понимать без слов. Когда Меган смеялась, он улыбался, радуясь ее счастью. Когда она ушла, он почувствовал себя безжизненным и опустошенным, как будто часть его самого ушла вместе с Меган.
      Из того, что Алекс рассказывала ему и что он узнал тем вечером, Джексон понимал, что они совершенно непохожи. Меган была застенчивой, робкой, неуверенной в себе. Он же отличался напористостью, авантюрностью и уверенностью. Но когда он смотрел на нее, любовался ее лицом, подставленным солнцу, и на лице и в волосах ее золотистыми искорками играли солнечные лучи, ничто не имело значения. Благодаря Меган, Джексон чувствовал себя полным жизненных сил, уверенным, здоровым, настоящим мужчиной. Все остальное, вроде несовместимых целей, образа жизни или темпераментов, меркло в сравнении с этим чувством… Джексон направился к Меган.
      – Привет, – сказал он.
      Меган быстро открыла глаза и неловко встала, как будто он смог проникнуть в ее мысли, застав в романтических грезах.