Южные Кресты

«Охранники подают печенье и кофе. Бесплатных обедов не бывает!» – хмуро прокомментировал Сеня, запивая печенье кофе.

Наконец начался суд. Прокурор сообщил, что на недавнем суде все трое украинцев заявили, что Вечнов вымогал у них деньги и ввел их в заблуждение по поводу въезда в страну. Вызвать их на процесс было уже невозможно, потому что их депортировали за неделю до начала суда над Сеней.

Прокурор по-прежнему требовал лишения свободы на семь лет, а адвокат, хотя и настаивал на облегчающих обстоятельствах, включающих письма родителей, жены и друзей, Сенино безоблачное прошлое, но в конце заявил, что международной преступности все же надо дать предупреждение и пример и что Сеня признал свою вину на предварительном заседании!

Сеня все время пытался вставить слово, но ему не давали говорить. Когда он потребовал, чтобы обсуждалась суть его вины, а не всякие побочные вопросы, ему резко заметили, что пока у него есть адвокат, он не имеет права разговаривать, и ему дадут слово, когда придет его черед. Сеня замолчал.

Потом суд стал перебирать подобные случаи, и Сеня сполна вкусил все прелести прецедентного правосудия.

Приводился в пример суд над малазийцами, которые по поддельным визам ввезли в страну рабов в количестве более тысячи человек. Организатор был осужден за нарушение паспортного режима на два с половиной года, а остальные пять человек банды – на меньшие сроки.

Адвокат просил исходить из этого прецедента. Сеня попытался выкрикнуть, что он никаких рабов не ввозил и что его адвокат говорит чушь, но его микрофон тут же отключили.

Адвокат несколько расстроился по поводу неблагодарного поведения подзащитного и отметил, что приведенный случай можно было бы принять во внимание, если бы Вечнов не проходил по другому, то есть по новому закону. Ведь малазийцев осудили за нарушение иммиграционных правил, а не за контрабанду живым товаром.

Так и не найдя прецедента в новозеландской судебной практике, стали обсуждать подобные приговоры в странах британского содружества.

В конце концов судья решил, что Сенин случай очень похож на австралийский, когда капитан корабля спрятал трех человек в контейнере, в котором те чуть не задохнулись, и пытался ввезти их в Австралию. Капитан был осужден на четыре года при минимальном сроке в три года. Однако и он проходил по другому закону, и его осудили за нарушение иммиграционных правил, а не за контрабанду живым товаром…

Сеня похолодел. Он встал и заявил, что требует, чтобы ему дали слово.

– Я предоставлю вам слово во время слушанья только в том случае, если вы откажетесь от услуг вашего адвоката и сами станете защищать себя. В противном случае вам будет предоставлено только последнее слово перед вынесением приговора. Итак, вы желаете дать отвод вашему адвокату?

Сеня замешкался.

– В таком случае сядьте и не мешайте работе суда, – раздраженно заявил судья, и Сене безумно захотелось размозжить его лысый череп.

Но Сенино возмущение таки возымело действие. Все стали говорить о неагрессивном характере его преступления, и что к украинцам, которых вдруг стали называть «потерпевшими», не было применено средств давления, и они, в общем, в какой-то мере были активной частью преступления.

Адвокат добавил, что не было также риска для жизни, и, наконец, что в организации преступления участвовало менее трех человек, и поэтому Вечнов не может быть квалифицирован как часть бандитской группировки и что роль Вечнова все же была неглавной.

Наконец Вечнову дали слово. Он отказался говорить через переводчика, боясь, что тот неправильно переведет и исказит его слова. Собравшиеся понимали Вечнова с трудом. Он так и не научился подражать новозеландскому акценту. Слушатели быстро засохли и начали позевывать в кулачки.

Речь Вечнова была горячей, но краткой.

– Я не виноват! – сразу же заявил он. – Я не знал, что эти люди собираются въехать по поддельным паспортам. Я не получил за мою помощь никакого вознаграждения. Я совершенно ни при чем! Если вы отпустили их, я требую, чтобы и меня немедленно отпустили!

– Вы все сказали? – с улыбкой спросил судья.

– Да! – хрипло ответил Вечнов.

– В таком случае, мне очень жаль, – вы не использовали ваше последнее слово, чтобы выразить раскаяние в содеянном, что могло бы смягчить приговор.

Вечнов попытался кричать что-то еще, но у него снова отключили микрофон и пригрозили, если он не успокоится, вывести из зала во время оглашения приговора.

После короткого перерыва судья заявил, что Вечнов приговорен к трем годам и шести месяцам лишения свободы по каждому из трех эпизодов. Сеня замер в шоке. Это что же, больше десяти лет?

Однако, к счастью, судья тут же добавил, что все три срока по совокупности должны отбываться на конкурентной основе (а это означало, что реально сидеть Сене придется только три года и шесть месяцев, что, подчеркнул судья, принимая во внимание отсутствие раскаяния подсудимого, является беспрецедентно мягким приговором.

Дальше Сеня ничего не чувствовал и не помнил, кроме дикой головной боли и довольной рожи своего адвоката, спрашивавшего разрешения дать Сенино семейное фото журналистам.

Сеня грубо послал его и потребовал немедленно подать апелляцию.

Глава 19

Узник Райской горы

К собственному удивлению, Сеня не слишком был потрясен решением суда. Он почему-то был уверен, что во всем виноват адвокат, о котором он все же узнал много отвратительных подробностей, правда, слишком поздно, непосредственно перед началом суда.

– Что ж поделаешь, – рассудил Сеня, – если мне попался сумасшедший адвокат! Чего ждать от человека, который является в суд разряженный, как проститутка?

И Сеня твердо решил поменять адвоката, подать апелляцию и добиться отмены приговора.

Если бы за день до суда ему сказали, что, получив более трех лет тюрьмы, он не будет рвать на себе волосы, – Сеня не поверил бы. Но, видимо, запас Сениного терпения еще не был растрачен до конца. Он решил скрупулезно выстроить новую линию защиты и, засунув нос во все судебные бумаги, заставить нового адвоката придерживаться линии, выстроенной Сеней. К тому же Вечнова охватила уверенность, что если предложить суду выкуп, они его отпустят. Он слышал о таких случаях и попросил всех друзей и родственников собирать деньги, как ни тяжело это было в сложившихся обстоятельствах.

После вынесения приговора Сеню перевели в другое отделение той же тюрьмы, потому что в Новой Зеландии, как и во многих других местах, отбывают срок не там, где ждут суда. Начальник отделения с доброй усмешкой сообщил, что проводит эксперимент по уживаемости евреев с арабами, и поселил Сеню в камеру к пакистанскому мусульманину, осужденному за попытку теракта. Сеня уговаривал себя, что это совпадение, и начальник тюрьмы не имеет никаких секретных планов избавиться от Вечнова. Тем не менее каждую ночь ждал, что сосед по камере его задушит, а, просыпаясь и видя яркие лучи чужого солнца, радовался ему, как радуются вести, что диагноз рака не подтвердился и пациенту сохранена жизнь еще на один короткий, но в то же время бесконечный тюремный день.

Небо в Сенину камеру заглядывало через зарешеченное окошко под потолком, и если Сеня вставал на прикрученный к полу стул, то был виден весь район, который по недоброй иронии назывался «Райская гора», и выходило, что Сеня отбывал срок в раю. Однако созвездие Южного Креста увидеть ему так и не удалось, как он ни пытался. Ночью в окно заглядывали незнакомые звезды, но страстно искомое созвездие появлялось и заходило где-то с другой стороны тюрьмы, за пределами Сениного окошечка, хотя днем вид из окна был действительно райским.

Тюрьма, в которой содержался Сеня, была одной из самых старых в стране. Снаружи ее главный корпус выглядел как замок с двумя грозными башнями, и подходил больше на роль музея, чем на роль вместилища обреченных душ.

Где-то Сеня читал, что грешникам в аду дают иногда поглядеть, как хорошо живется праведникам в раю, чтобы страдания их были еще нестерпимее. Если бы, посмотрев в окно, Сеня натыкался бы на безжизненную пустыню, как нередко бывало в Израиле, где, куда ни глянь, ландшафты почище марсианских, ему было бы легче. Но вот зеленеющие склоны Райской горы мучили его нестерпимо. Казалось, до нее можно достать рукой, но Сеня знал, что ему НИКОГДА не суждено пройтись по этим райским склонам, – даже если он и добьется освобождения в результате успешной апелляции, все равно его сразу депортируют и в Новую Зеландию больше никогда не впустят. Сеня и сам бы больше никогда не ступил на эту проклявшую его землю, но он отдал бы все за то, чтобы хоть раз прогуляться по зелени травы этой Райской горы.

В Новой Зеландии любят давать тюрьмам красочные названия – то ли в издевку, то ли в назидание заключенным. Сенина тюрьма так и называлась – Тюрьма Райской горы (Mt. Eden Prison). Более того, слово «Eden» происходит из иврита, на котором «рай» обозначается словами «ган эден» (райский сад).

За последнее время, кроме суда, произошло еще одно событие, которое глубоко поразило Сеню. Заключенный, с которым он дрался за свою курточку в фургоне перед предварительным слушаньем, попал в Сенино отделение. Но в каком виде! С переломанными руками и сломанной челюстью. Сене сказали, что кому-то сильно не понравилась его привычка отбирать чужие вещи. А так как Сеня был единственным человеком, которого этот «герой» знал в отделении, то он стал таскаться за Сеней хвостом. Бедняга был теперь совершенно беспомощным, и, видно, не знал, кто зачинщик расправы, думая, что, может быть, это Сеня. Парень выглядел теперь совсем иным, кротким и несчастным, и Сеня больше не держал на него зла и ухаживал за ним как за родным братом.

Глядя на это перевоплощение, Сеня вспомнил мудрую притчу, которую рассказал ему наркоиудей: один араб хотел отомстить своему врагу и сделал это через 50 лет, а потом жалел, что сделал это слишком рано. А мораль была такова: «Сиди и жди, и тело врага твоего проплывет мимо тебя по реке…»

Кстати, и наркоеврея временно перевели в Сенино отделение, потому что тот согласился сознаться в одном небольшом преступлении и получил приговор на небольшой срок, но его по-прежнему ждал большой процесс. Сеня неохотно признался себе, что скучал по наркоеврею, но все же внешне ничем не выражал своей симпатии…

В ожидании повторного слушанья Сеня старался быть активным и неунывающим. Он ловко уворачивался от обычных в тюрьмах разборок и побоев, и усматривал, как это ни было мучительно, добрый знак в том, что его тюрьма называлась Райской горой. Название местности напоминало «Волшебную гору» Томаса Манна, и он даже ассоциировал себя с главным героем. Так же, как Вечнов, прилетевший лишь на несколько дней в Новою Зеландию и застрявший так надолго, Ганс Касторп не собирался надолго задерживаться в горном санатории Берггоф, куда он приехал навестить своего больного туберкулезом двоюродного брата, однако провел там целых семь лет.

И причиной тому – не только любовь к русской красавице, но и основания более общие. Этот «безобидный простак», к тому же склонный блюсти усвоенную с детства благопристойность, будучи помещен в «испытательную колбу» высокогорного заточения, оказался способным с новой остротой воспринять жизнь, предстающую на волшебной горе в необычном, провоцирующем на размышления обличье.

Как и Ганса Касторпа, Вечнова поражало праздное существование обитателей Райской горы, отмеченное подчеркнутой животностью. Этих существ интересовали только жратва, наркота и сексуальные извращения. Так же, как и больные туберкулезом в санатории, все сидящие в тюрьме хронически больны. Тюрьма, словно чахотка, оставляет на них свой жестокий и неизлечимый отпечаток.

Разлинованное решеткой пространство, окружающее Райскую гору, отбрасывало тени на души тех, кто завистливо наблюдал в эти зарешеченные окна течение свободной жизни. Как мучительна для каждого из них была невозможность свободно отправиться в этот зеленый край, и казалось, что все они посажены в душную колбу, и в качестве изощренной пытки им предлагается наблюдать чарующие виды, заглядывающие через маленькие окна под самым потолком в их смрадные камеры.

Неизбывно стремление одних людей ограничивать свободу других. Если бы в человеке отсутствовала эта пагубная страсть, на землю давно снизошло бы Царствие Божие в полной красе. Но, увы, при рождении в каждом из нас поселяется крошечный деспот, который намерен диктовать свою волю окружающим до самой смерти, а если получится, то и после нее, простирая в будущее, как щупальца мертвого осьминога, жалкие пункты своего завещания. Было бы полбеды, если бы одна половина человечества рождалась, чтоб повелевать, а другая – чтобы подчиняться. Тогда бы они быстро договорились. Но нет! Всяк человек рождается свободным, но в то же время деспотом и поработителем, и в сем и заключается самое болезненное и неразрешимое противоречие человечества! Руссо писал, что тюремщики, порабощая других, порабощают себя.

Отчего-то все освободители, которые выпадают на пожухлую долю человечества, со временем превращаются в еще больших поработителей, чем те, с кем они боролись!

С нескрываемым любопытством Ганс Касторп приглядывается к болезни и смерти, думает о рождении, смене поколений, читает книги о системе кровообращения, строении кожи, и постепенно поднимается «к той разновидности гуманизма, который не отвергает мысль о смерти и все темные, таинственные стороны жизни, не пытается с рационалистическим презрением забыть о них, а включает их в себя, не давая им, однако, взять верх над собой». Сеня тоже пытался найти баланс между собой и окружающим его бредом. Он много читал, беря книги в тюремной библиотеке. Он старался приспособиться, притереться, и если не принять этот бред, то хотя бы создать видимость того, что с ним не происходит ничего необычного и нестерпимого. Иногда Сене это удавалось. Иногда он даже забывал, кто он такой и где находится. Иногда ему даже казалось, что так было всегда, что вся его жизнь прошла в этой тюрьме, а все, что было до, и, возможно, будет после, – только призрачный мираж, и не стоит думать о нем.

Глава 20

Нормальное мужское вожделение

Так уж устроено англоязычное общество, что все у них принято заворачивать в обворожительную упаковку, называть соблазнительными словами, а потом – хлясть! – и все то же самое, что и всюду.

Один известный узник, кажется Мандела, говаривал: «Тюрьма – она и в Африке тюрьма!» Конечно, материальная разница существует. Есть страны, где тюрьмы представляют собой гнилые ямы, куда швыряют десятки людей, кормят их, как скот, и все называют своими именами, без прикрас.

Гордые потомки Альбиона, конечно же, себе такого не позволяют. Они именуют тюрьму «исправительным учреждением», разрабатывают разные программы «восстановления» заключенных, и если почитать рекламный проспект (да, и такое бывает) очередной тюрьмы, то кажется, что речь идет о доме отдыха.

Но как бы соблазнительно ни описывали гордые англосаксы свои тюремные кущи, – тюрьма всегда остается тюрьмой. Посадите животное, привыкшее к свободе, в клетку – и оно начнет метаться и страдать. Так же и человек – не может он спокойно относиться к своему заключению. Хотя все, конечно же, зависит от человека. Кто-то относится к отсидке как к работе, ну например Ицик и Коби – агенты израильской разведки…

Сеня же страдал от каждой минуты, проведенной в заточении, и поэтому ему точно уж следовало бы считать год за три…

Тюрьма, в которой отбывал свое наказание за несовершенные преступления Сеня, когда-то была древней крепостью, по форме похожей на крест. И Сеня чувствовал себя погребенным здесь, как в могиле. Этот крест с двумя поперечинами и стеной по периметру стал для Сени всем его миром, сузившимся до этого закрытого пространства неволи. Пространства между поперечинами и периметром служили прогулочными дворами. Каждая поперечина – самостоятельное отделение. Были отделения для инвалидов, для извращенцев и для «нормальных», причем в Сениной тюрьме на десять отделений с извращенцами было только два для «нормальных» заключенных. Было здесь и отделение для осужденных перед рассылкой в другие тюрьмы. А в большом дворе, обустроенном тренажерами, туалетами и двумя таксофонами, вершились судьбы узников – здесь били, иногда даже резали, курили наркоту…

Так что легенды про мягкие условия в тюрьмах в западных странах правдивы только отчасти.

Помимо древнего «Креста» был у этой тюрьмы и современный комплекс. Отделение строгого режима представляло собой полностью закрытое, глухое здание без дворов. Выход из камер – на один час в день в коридор. Общий режим предусматривал камеры-одиночки с мебелью из железа. Отделение легкого режима – подобие лагеря из деревянных бараков, тянущихся вдоль ограды, с воротами, газоном и даже спортплощадкой. Здесь заключенные в течение дня работали на бетонном заводе или в мастерских, и только в девять вечера их запирали в бараки.

Сеня понимал, что в тюрьме надо правильно понять расстановку сил. Нельзя примыкать ни к одной из враждующих группировок, иначе несдобровать. Могут и подрезать ненароком.

После оглашения решения суда Сеню пригласили на особый «инструктаж», во время которого женщина-офицер монотонно сообщила ему исторические сведения о тюрьме, в которой ему выпала честь отбывать наказание, а также о различных программах для заключенных.

Сеня не без интереса узнал, что на Райской горе тюрьма существовала с 1856 года, куда она была переведена после сноса старой оклендской тюрьмы. Раньше на этом месте были военные склады.

– Вплоть до 1957 года в этой тюрьме казнили, обычно через повешенье, – торжественно сообщила женщина-офицер.

Сеня поежился. «Они бы и меня с удовольствием казнили! Им только волю дай!»

Мысли Сени потекли в направлениях, далеких от исторических аспектов места его заключения. Женщина-офицер продолжала что-то говорить о том, что теперь, после вынесения приговора, дело Вечнова рассмотрит специальная тюремная комиссия, которая оценит риск повторения преступлений со стороны Сени и его желание исправиться. От этого будет зависеть очень многое – условия его содержания и возможность досрочного освобождения.

Сеню тошнило от всей этой чуши, но он молчал. Какое преступление он может повторить в тюрьме? Что в нем было такого неправильного, что нужно было «исправить»?

Иногда мы не понимаем иностранную речь даже не из-за плохого знания языка, не из-за чудовищного местного акцента, превращающегося чуть ли не в отдельный диалект, а от совершенной чуждости хода мысли, который нам никак не удается понять, и если нам даже пытаются его втолковать на нашем родном языке – ни голова, ни душа наша не может его принять!

Сеня считал себя невиновным, между тем суд утверждал, что он сам признал свою вину, хотя Сеня признал только то, что кому-то помог с покупкой билета и заказом гостиницы, ну и научил паре слов на иврите. И теперь ему нужно «исправиться». То есть отучиться помогать? Или никого не учить ивриту? Или не ездить в чужие страны? Или перестать быть евреем? Как ему исправиться? Вечнов очень хотел исправиться. Но что он должен сделать? Интуитивно Сеня чувствовал, что путь к его исправлению должен начаться с того, чтобы он перестал задавать эти вопросы, и он молчал, согласно кивая в такт словам офицерши.

– После рассмотрения вашей кандидатуры, – продолжала тюремщица, казалось, заслушиваясь собственным голосом, – будет составлен план вашего заключения…

«Ну что ж, очень хорошо, что у них есть планы на мое заключение. А я подам апелляцию и расстрою все их планы… Ах, какая жалость! Мадам, вы собираетесь исправить меня за три с половиной года, а я трахну ваш суд во все его исполнительные органы и буду на свободе меньше чем через месяц!» – мысленно подбадривал себя Сеня. Однако по-прежнему молчал и согласно кивал головой.

– Этот план предоставит вам возможность выйти из заколдованного круга повторения преступлений, – невозмутимо продолжала офицерша, радуясь, что ей попался такой внимательный и понимающий преступник. – План включает в себя программы, которые помогут заключенным справляться с проблемами, ожидающими их за стенами тюрьмы, – безработица, отношения с семьей, финансовые трудности…

– Спасибо за заботу, – вырвалась у Сени непроизвольная реплика, но офицерша не заметила сарказма.

– You are welcome![15] – благожелательно ответила она, и улыбка осветила ее повидавшее виды лицо.

«А я ее даже не хочу», – несколько удивленно подумал Сеня. Обычно он, прожив без женщины больше двух недель, начинал хотеть практически всех лиц женского пола, включая глубоких старух и уродин. «Вот до чего тюрьма может подавить нормальное мужское вожделение… Отбили во мне всякий вкус к жизни, сволочи!»

Слава богу, офицерша не могла читать Сенины мысли, хотя считала себя чуть не экстрасенсом и видела заключенных насквозь. Обычно на такую работу идут женщины властные, которым доставляет особое удовольствие видеть мужчин униженными и беспомощными. Обычная женщина не выдержит и недели такой работы. Однако с Сеней номер с чтением мыслей не вышел, ибо мыслил он по-русски, а офицерша кроме официального новозеландского английского владела лишь тюремным сленгом в качестве дополнительного языка, и то по большей части в пассивной форме.

Она еще долго перечисляла широкие возможности, которые открывались перед Сеней в тюрьме на Райской горе. Сене было скучно, и он практически не слушал женщину. Его крайне расстроил тот факт, что тюрьма и суд лишили его привычной жизнерадостности и игривости духа.

Глава 21

Пожиратель стэйков

Покровы повседневного существования обволакивают многих из нас, как плащи, дарующие невидимость их носителям. Иногда вовсе недостаточно, чтобы поверхность тела отражала свет и чисто с физической закономерностью обладала цветом и объемом. Ведь чтобы стать заметным, необходимо сконцентрировать на себе волны человеческого внимания, и лишь тогда, вдруг, на серых обоях бытия начинают проступать удивительные, ранее незаметные фигуры.

Одной из таких фигур был некто Дэйв Эспид, который подспудно присутствовал в тюрьме всегда и всюду. Он настолько сросся с духом этой тюрьмы, что сам стал ее неотступным духом-хранителем, как одно из привидений повешенных здесь головорезов. Его никто не замечал, однако все ощущали его присутствие, когда он свободно бродил по тюремным коридорам. Дэйв пользовался исключительными правами потому, что никто из тюремщиков уже не помнил, в какие стародавние времена он сюда попал. Его так и звали – Дух Тюрьмы, что выгодно выделяло его в ряду пошловато-грубых кличек других тюремных старожилов.

Лет пятнадцать назад этот человек был осужден на пожизненное заключение за серию каких-то исключительно зверских убийств, за которые его мало было казнить один раз, но в Новой Зеландии уже сорок лет никого не казнили. Подробностей этих страшных преступлений, к счастью, никто не помнил, а спрашивать самого исполнителя, разумеется, как-то не решались. Сам он был человеком скромным и не напоминал о своих «славных» делах.

Внешность Дэйва была не менее удивительной, чем его репутация. Темные глаза были глубоко посажены и обрамлялись довольно густыми прямыми бровями. Надбровные дуги ясно выступали на покатой поверхности лба. Нос был несколько бесформенным и по цвету и форме напоминал недозрелый овощ. Аккуратные усики были словно отчерчены вертикальными, густо посаженными рядками волосков. Щеки были неожиданно толсты, а подбородок состоял из двух овальных боковых частей, разделенных глубокой ямкой. Прическу Дэйв носил короткую, а шея его была тонка и казалась непропорционально субтильной по сравнению с массивной головой. «Шея веревки просит!», – частенько шутил ее носитель. Сложения Дэйв был довольно мешковатого. Годы тюрьмы и неактивный образ жизни значительно попортили его фигуру.

Дэйв жил в тюрьме с такими исключительными удобствами, на которые не могут рассчитывать даже многие свободные обитатели подлунного мира. У него был свой телевизор, компьютер, подключенный к Интернету через спутник, мобильный телефон – предметы в тюрьме, в общем, настрого запрещенные. Однако Дэйв пользовался ими не таясь, разговаривал по телефону почти открыто, и все охранники делали вид, что ничего не замечают.

Дэйв словно действительно обладал неким секретом невидимости… Или, может, новички и старожилы считали, что это очередное привидение, которыми кишела эта старая тюрьма, тихонько прислонилось к темной каменной кладке тюремной стены и тихо, почти неслышно, разговаривает по мобильному телефону.

Тем более, если прислушаться, разговоры вечного узника были далеки от мира земного и касались исключительно Бога…

Дэйв Эспид за время своего заключения умудрился завершить заочное обучение в университете и недавно был удостоен докторской степени по теологии. О ком, как не о Боге, было говорить бывшему серийному убийце? Его друзья, христиане разных сект, часто звонили ему, приносили из ресторанов вкусную еду, поставляли новые книги и вообще все, что было необходимо для удобной и необременительной жизни.

Когда Дэйв узнал, что Сеня из Израиля и неплохо знает иврит, он, учтиво и несколько церемонно представившись: «Дэйв Эспид», кротко, с подчеркнутой вежливостью, столь редкой для тюремного обхождения, попросил научить его читать, писать и говорить на древнееврейском языке, что, по его словам, ему было необходимо как теологу для лучшего понимания святых текстов. Сеню сначала передернуло, когда он услышал, что его снова просят обучать кого-то ивриту. С тех пор как он неосторожно обучал этому языку хохлушку, свою злополучную попутчицу, обучение ивриту стало ассоциироваться в Сенином осужденном мозгу с уголовным преступлением, что-то в стиле советских времен, когда за это тоже сажали в тюрьму. Но вспомнив, что он уже в тюрьме, Сеня с радостью согласился, тем более, что в неволе любая возможность скоротать время на вес золота. Заключенный, как скупой рыцарь, копит время в подвальных сундуках; как накопит достаточно – получит свободу… А добрые отношения с таким корифеем тюремного мира, который, кстати, не мог рассчитывать на свободу, и вовсе сулили особые привилегии…

Поцарапав разные буквы на листочке бумаги, Сеня понял, что его ученик серьезно решил взяться за дело. Он уже знал санскрит, латынь, древнегреческий и собирался выудить из Сени все, что только возможно. Таким образом, оказалось, что без учебного пособия обойтись будет трудно, и христианские друзья Дэйва, по его просьбе, передали Сене Тору на иврите. По ней Вечнов и стал преподавать древний язык Писания. Получив Тору из рук христиан, Сеня чуть не прослезился. Ему показалось чрезвычайно трогательным, что Тору дал ему не раввин, а именно христиане!

Дэйв проявлял удивительную настойчивость, и за каких-то пять-шесть месяцев, на которые их свела судьба, выучился вполне сносно читать, писать и даже говорить на иврите.

– Ехудим типшиим! – частенько говаривал Дэйв Эспид с тяжелым новозеландским выговором. – Имhаити рош hа мемшала бэ Исраэль, hаити морэ лахэм эйх лифтор эт hа баая им палестиним![16]

Эти слова, произносимые серийным убийцей, веселили Сеню Вечнова, потому что только подтверждали его подозрения о том, что успешный правитель все-таки должен быть в душе и на деле убежденным и безжалостным убийцей. Только тогда он сможет добиться достаточно беззаботной жизни для своего народа. Вот англичане, эти деликатные существа с певучими интонациями… Суммарно они извели туземцев по всему миру – в количествах, превышающих любые рекорды фашистов, но сегодня об этом никто ничего не помнит, и бывшие английские доминионы процветают на опустевшей от местного населения землях. Можно предположить, что если бы в Новой Зеландии население маори было бы в том же соотношении, в каком находится население палестинцев по отношению к израильтянам, то вместо несчастных тридцати тысяч их должно было быть в тридцать раз больше! И на день Вайтанги уличные безобразия устраивали бы не десять тысяч, а триста тысяч человек!

Такие математические подсчеты Сеня от нечего делать производил в голове, в то время как Дэйв старательно выводил на листочке буквы на иврите: алеф, бет, гимел, далед…

– Знаешь, отчего Бог запретил евреям есть свинину и креветки? – вдруг спросил Дэйв, оторвавшись от своего кропотливого занятия.

– Ну, и почему? – улыбнулся Сеня.

– Потому что он хотел оставить самое вкусное себе! – рассмеялся Дэйв. – Бог тот еще жадина!

– И после этого ты будешь утверждать, что веришь в Бога? – усмехаясь кончиком рта, осторожно спросил Сеня.

– Вера в Бога вовсе не означает соблюдение заповедей! – серьезно ответил Дэйв, и Сеня понял, что переступил некую дозволенную черту, за которой лежал кромешный мрак души его собеседника. Он замолчал.

– Знаешь ли ты, кто самый знаменитый в мире теолог? – продолжал Дэйв.

– Ты? – попытался отшутиться Сеня.

– Дьявол, – серьезно сказал Сенин собеседник и хитро улыбнулся. – Кто, как не дьявол, лучше всего знает Бога? Более того, кому, как не дьяволу, надлежит знать все его недостатки? Ведь именно он подходит к Богу критически, а следовательно, пользуется истинно научным подходом. Вера вовсе не означает следование заветам… Мы все верим в то, что если вскрыть себе вены, – мы умрем. Но лишь немногие из нас пускаются на такое приключение… Кстати, если тебе в голову когда-нибудь придет такая блажь, скажи мне. Я могу дать тебе очень острую бритву… А верить в Бога вовсе не означает следовать его понуканиям. В этом и заключалась ошибка Иисуса. Он ожидал от людей только слепой веры. «Веруешь ли в меня?» – вопрошал Христос, и если человек отвечал утвердительно, он его врачевал или одаривал какой-нибудь другой благостью… В этом отношении ваши старые еврейские пророки были конкретнее и непреклоннее. Они как раз смотрели больше на то, что человек делает, а не что он говорит… А чудеса в основном использовали для того, чтобы пугать египетского фараона.