Воскресный день ворвался в спальню неожиданно свежим весенним светом. Так бывает, когда природа словно бы касается своего таинственного переключателя, и вот уже вместо пасмурной промозглости – буйство жизни, новая весна. А бывает и так: в момент, когда все вокруг наполнено радостью и цветением жизни, ненароком обрушивается война, и в одно мгновение все становится угрюмым и неподатливым, будто и не было мирных забот. Так мир обыденных вещей таинственным образом переплетается с миром потусторонним, и наполненная призраками жизнь становится привычной, как кабинет психиатра, как тоскливая канитель дружеских визитов к ложу умирающего дня.
      Сходство между чередованиями времен года, войны и мира, дня и ночи поразительно. Кажется, что подспудно, где-то вблизи от нас, теплится простая основа всех вещей, но не дотянуться до нее... Она невпопад скачет и мается, как замученная канарейка, как бьющаяся в приливах видений Кассандра, которой не верят лишь потому, что втайне знают: в вещих устах пр?клятой разгневанными богами пророчицы – правда.
      Николасу, как всегда, не хотелось вставать. Он не выключил свет, потому что в последнее время детский страх темноты вновь поселился в его встревоженном рассудке. Тусклая лампа казалась абсурдной при ярком свете дня.
      «Так и я пытаюсь светить, когда вполне достаточно ослепляющего наружного света, и никому нет дела до того, что именно освещается его фальшивыми лучами. Во всяком случае, я не несу в себе ничего такого, чего бы не пришло в этот мир с другими людьми. Тогда зачем все эти переживания? Что я хочу доказать? Кому? Мои обидчики детства давно превратились в жалких скотов, моим родителям глубоко наплевать, каковы подробности моих вселенских дебатов. Если это никому не нужно, почему я не могу успокоиться и тихо жить? Неужели весь смысл моей жизни не в том, что я делаю, и даже не в том, что я желал бы сделать? Но тогда в чем? И не смешно ли натощак натужно рассуждать, как в отрочестве, о смысле бытия?»
      Николас неохотно встал. Ему было стыдно за вчерашний день. Дурная попойка с поваром, удивительная и в чем-то несуразная встреча с белым монахом, оказавшимся при другом освещении старинным приятелем... Они уговорились встретиться сегодня в три часа пополудни. Михей собирался возвращаться в свой Иерусалим.
      «Что я ему скажу? Подспудно хочется во все вникнуть... Ведь заманчиво попробовать осуществить собственные предсказания... Но и рисковать благополучием ради такой авантюры не хочется. Совсем не хочется. Слишком дорого мне досталось это благосостояние...»
      Со стороны казалось, что мистер Бэнг – баловень судьбы. Однако за его капиталами стояли, увы, незаметные для окружающих годы жизни, обменянной на вечное, нескончаемое беспокойство, риск, кипучую деятельность, от которой тошнит. Ему самому тоже было неведомо, насколько тяжко тянуть лямку успеха, пока в один роковой час все не начинало трескаться и лопаться по швам, – а это случалось в жизни мистера Бэнга уже не раз. И не то чтобы дела шли хуже или происходило нечто катастрофическое. Нет. Внешне все оставалось спокойно, но внутри разыгрывалось такое, что не оставалось сил подсесть к компьютеру, поговорить по телефону, распечатать письмо... В такие периоды Николасу приходилось отбрыкиваться от всего, он начинал совершать ошибки, ему казалось, что все, что ему удалось за его издерганную жизнь, – прах, дешевая мишура нарезанной бумаги... Он буквально болел всем своим существом и каждый раз чудом выходил из этого отвратительного, тошнотворного состояния. Бэнгу казалось, что вот и сейчас он близок к этому краю, к этой гулкой пропасти, к черному каньону, прорезавшему шероховатую поверхность его души.
      Пребывая в болезненной задумчивости, он уселся за старый, вечно плохо настроенный рояль и принялся перебирать клавиши. Постепенно его музицирование перекочевало в область, напоминающую несчастного Шопена. Одно время мистер Бэнг упорствовал в освоении скользкой вотчины музыки, этой праздничной страны, доступной немногим избранным, но так никогда и не преуспел как исполнитель. В присутствии других Николас играл редко и в основном прибегал к этому благородному времяпрепровождению, коротая свое задумчивое одиночество. Музыка, изливающаяся в окаменелое пространство замка, отгоняла назойливые призрачные тени, приводила в движение его собственные сферы, возвращала чувство контроля и властности, способность побуждать и распылять в пространстве смелые идеи и надежные выводы. Иногда Николас играл часами, и если бы нашелся у него скромный слушатель, то по интонациям аккордов и мелодий он легко научился бы понимать, в каком направлении текут мысли укротителя звукового пространства замка, заполняющего своим, подчас негармоничным настроением, иногда граничащим с какофонией, холодные пустоты под сводами неподвижных залов и темных суетливых коридоров. Звуки разносились далеко, даже под окнами некоторых комнат можно было различить обрывки музыкальных фраз. Духи замка, видимо, уважали способность Николаса покорять пространство реальной музыкой и, казалось, затихали в эти мгновения, оставляя нынешнего хозяина в абсолютном одиночестве, лицом к лицу с самим собой, со своей болью и пустотой, страстью и издерганностью, невостребованной любовью и нерастраченной ненавистью...
      Последний аккорд оборвался внезапно, словно Николас локтями ударил по клавишам, а надрывный стон рояльных струн, ушибленных молоточками, еще долго звучал, натыкаясь на камни стен и застекленные проемы окон-бойниц.
      Затем он отправился к лошадям. Конюшня находилась на северной стороне. Ров, когда-то окружавший замок со всех сторон, теперь был заполнен водой только на севере и востоке. У самого рва стояло неказистое здание. Оно было построено еще в те времена, когда лошади считались транспортным средством, а не признаком праздной роскоши.
      В конюшне было пять стойл, но только три из них были заняты. У мистера Бэнга был арабский скакун, которого он недолюбливал за дерзкий нрав, большой бельгийский тяжеловоз, спокойный, как диван, но внушительный, как доисторическое животное. Сегодня выбор Николаса пал на третьего коня гнедой масти. Английский чистокровный обошелся хозяину особенно дорого. Гордый носитель клички «Бандит» был сухим, поджарым, голова его с прямым профилем была средней величины, он имел прямую, относительно короткую, несколько наклонную к холке спину, прочную поясницу средней длины, немного приспущенный круп. Конечности у Бандита были длинные, сухие, с отлично развитыми суставами, хотя и не массивными. Бандит производил впечатление существа угловатого, максимально приспособленного к быстрому, прямолинейному движению. Он обладал живым, энергичным темпераментом, быстротой реакций и способностью к максимальной отдаче сил и энергии.
      Николас пожалел, что его конюх, как и все служащие, не приходил в выходные. Мистеру Бэнгу пришлось повозиться с упряжью, потому что он редко делал это сам. Забравшись в кожаное английское седло, Николас легкой рысью выехал из конюшни, высоко приподнимаясь в седле с каждым шагом лошади. На протяжении многих лет он брал уроки верховой езды и прекрасно держался в седле. Остановившись у запертых ворот, мистер Бэнг снова посетовал, что прошли те времена, когда верные слуги всегда были под рукой, и со вздохом спрыгнул со спины Бандита, чтобы отворить себе ворота. Снова забравшись в седло, Николас почувствовал себя свободным, как морская птица, вырвавшаяся на грозящий беспамятством океанский простор.
      Всадник проследовал рысью вдоль ограды замка и, направившись по дороге, ведущей на северо-запад, вмиг добрался до старой фермы, на которой расположился брат Иероним.
      «Полный сюрреализм... – пронеслось у него в голове при виде экзотичной для этих мест фигурки монаха у дверей гостиницы. – Может быть, я давно уже умер, и вся эта романтическая вязь событий мне только грезится? Умер... А может, я никогда и не жил?»
      Михей вывел приятеля из состояния задумчивости.
      – Боже, как романтично... Вот уж не ожидал увидеть вас верхом, милорд, – улыбаясь, промолвил монах и почтительно поклонился всаднику.
      Николас спешился и, не обращая внимания на шутку друга, пожал ему руку. Он привязал коня к дереву и предложил Михею пройтись.
      – Михей, я все-таки не успокоюсь, пока не пойму, как же ты стал монахом.
      – Я не знаю, помнишь ли ты Пашку... Был у меня такой хороший знакомый. Точнее, партнер по бизнесу...
      – Помню, помню твой бизнес... Наркота... Тем более интересно!
      – Дело давнее... Не ерничай... Так или иначе, уже после твоего отъезда появление одним ранним утром на пороге моей квартиры мрачного сутулого человека в штатском, представившегося следователем, в сопровождении не менее мрачной и сутулой дамы, не предвещало ничего хорошего...
      – Так тебя повязали?
      – Вовсе нет... Последнее время дела у Пашки шли неважно. Во всяком случае, так он мне говорил. Скорее, даже не говорил, а выдавал полунамеками. Я чувствовал, что добром это кончиться не может: все эти секретные поездки в Европу, сумасшедшие деньги в полиэтиленовых мешках, которые проходили через руки Пашки, опять же наркота... как без нее, голубушки... Но сам помнишь, такое было время. Талантливые, умные мальчики, которые в прежние годы прозябали бы на скамьях учебных заведений, пускались во все тяжкие в надежде оседлать непоседливого конька-горбунка по имени счастье, которое не мыслилось нам в ином проявлении, как счет в швейцарском банке, вилла на Кипре и табун продажных девиц в спальне.
      – Ну, только не начинай проповедовать праведный образ жизни, – недовольно буркнул Николай и почему-то подумал о русской девушке, выставленной им за дверь и назвавшей его козлом. Ему захотелось ее разыскать, извиниться, может быть, даже поговорить...
      – Следователь сообщил, что Паша пропал и что вполне вероятна насильственная природа его исчезновения. Я спросил, почему они так решили. Они объяснили, что его мать, вернувшись накануне вечером из командировки, нашла квартиру в полном беспорядке... На полу были обнаружены следы крови, и эксперты считали, что тело волокли по полу до входной двери. Свидетели показали, что двое неизвестных вынесли из подъезда несколько мешков и погрузили в машину. Не исключено, что тело было расчленено. Группа крови совпадала с Пашкиной.
      – Не может быть! – взмахнул руками Николай. – Хотя чему удивляться... Россия... Мы уже стали забывать, что такоеРоссия!
      – Я не стал долго раздумывать. Сразу сообразил, что следующий на очереди – я. Собрал кой-какие вещички и переехал к епископу, который тогда гостил в Питере. Он и помог мне примкнуть к католической вере, а потом пристроил в монастырь...
      – Так ты что же, до сих пор там прячешься от грехов юности?
      – Ну, сначала это было основной причиной. Но прошло время, я года три ходил в послушниках, а потом понял, что братья, живущие со мной в монастыре, и есть моя семья. Они мои родные люди. Тебе это трудно понять... Кроме того, католичество так много мне дало...
      – Что именно, позволь спросить?
      – Многое... За эти годы я очень изменился... Учился теологии, был даже представлен папе.
      – Именно тогда ты и докучал ему своими прожектами?
      – Николай, если ты не считаешь возможным серьезно рассмотреть мои предложения, так и скажи. Я все пойму. Только не надо иронизировать... Я понимаю, что прошло много лет, и оба мы весьма изменились...
      – Поверь, мой вопрос о твоей приверженности к католической вере – не праздный, он напрямую связан с твоим предложением. Я привык во всем разбираться досконально, и поэтому, пожалуйста, будь любезен, объясни подробнее, что заставило тебя положить свою жизнь на это дело... Мне трудно представить, что ты руководствуешься какими-то материальными интересами... Я – философ, и мне обязательно нужно понять... Почему католичество? Почему не православие? Не ислам, наконец?
      – В общем-то неважно, какой дорогой ты приходишь к Богу. Однако из всех христианских конфессий католическая Церковь обладает наиболее развитым социальным учением. И это понятно: именно она имела обширный опыт выполнения светских функций в период Средневековья, а позднее и взаимодействия с обществом и государством в условиях демократии... Без рассмотрения социальной доктрины католичества невозможно полностью понять причины, по которым многие идут не в православную церковь, а в католический храм.
      – Мне кажется, что и те и другие – негодяи, отягощенные веками кровавых тайн и явных смертоубийств, – зло промолвил Николай. – Я вовсе не атеист, но принадлежность к многократно скомпрометировавшим себя религиям считаю безумством...
      – Видишь ли, какую школу, конфессию или философское учение ни возьми, всегда найдешь, чем они себя скомпрометировали. Стоит выхватить из исторического контекста любую человеческую инициативу – и вот тебе, пожалуйста, полный набор: мракобесие, насилие и тому подобное. Ты считаешь себя философом, так изволь хотя бы попытаться понять, что ты оперируешь стереотипами. Вот вспомни начало девяностых в России – другая мораль, другие поступки... Если даже на нашем веку мы умудрились сменить, по крайней мере трижды, социальную среду обитания, о чем можно говорить, вспоминая века истории церквей?.. То, что было принято в давние времена, считается дикостью в наше время, а то, что стало нормой в наши дни, прежде считалось бесовскими проказами. Какую альтернативу ты предлагаешь? Упразднить все религии? Каждому, подобно тебе, искать свой путь к Богу? Ну, не все на это способны... Я и не уверен, способен ли кто-нибудь найти этот путь в одиночку. Вот ты в своих книгах пишешь, что религия не имеет никакого отношения к Богу и ее нужно отделить от веры в Бога, что религия – это всего лишь культ... Критиковать-то не сложно. Но в том-то и дело, что результатом твоей критики может стать еще больший хаос, еще большее насилие...
      – Поповская пропаганда... – недобро усмехнулся Николай.
      – Взгляни на историю... Каждый раз, когда посягали на устои, когда вешали служителей церкви, – начинался хаос. Человеческое стадо как было неуправляемо без высшей доктрины, так и остается неуправляемым...
      – Михей, тот факт, что я приехал к тебе на коне (прости за невольный каламбур), еще не значит, что я настолько отсталый человек, что приму весь этот бред...
      – Ну, отчего же бред. Послушай. Ты просто послушай, раз уж мы об этом заговорили. Так ли важно, представитель какой конфессии поднесет воды умирающему от жажды, накормит и научит грамоте его детей? Моя Церковь изменилась... Ты можешь спорить – но это факт. Теперь мы уважаем свободу личности, хотя при этом и не изменили своим традициям...
      – Жечь еретиков на кострах? Видишь ли, я все понимаю, Михей... Ты хочешь напоить жаждущих, накормить голодных. Я тоже спонсирую целую деревню в Судане. Я построил им школу, больницу. В этой деревушке больше никто не умирает от голода. Более того, я позаботился, чтобы у ее жителей появилось достойное занятие...
      – Интересно, какое?
      – Они плетут корзины...
      – И кто же эти корзины у них покупает?
      – Я и покупаю... – скромно признался мистер Бэнг.
      – И зачем тебе столько корзин?
      – Я велел их доставлять в Европу и продавать как сувениры...
      – Выгодно?
      – Нет, конечно... Но не в этом дело. Они работают, заняты, гордятся своим трудом. Скука и безделье разлагают. Я пока не придумал ничего лучше этих корзин, – это единственное, что жители деревни умеют производить... Но я наладил полив их полей, они постепенно осваивают эффективное земледелие. Я собираюсь купить им коз...
      – Ну, не каждый же может позволить себе взять на поруки деревню...
      – Каждый должен хотя бы чем-нибудь пытаться помочь. Пусть не голодающему африканцу, пускай собственному соседу...
      – Хороший ты человек... Но ведь и наша Церковь занимается именно такой деятельностью.
      – И впихивает свою идеологию...
      – А ты не впихиваешь?
      – Нет. Я все делаю анонимно через одну благотворительную организацию.
      – То есть ты не против пойти по моему пути, рассмотреть мой проект... Ты просто не желаешь делать это под эгидой моей Церкви?
      – Твой проект я рассмотрю как бизнесмен. Если это выгодно – можешь рассчитывать на меня. Что же до твоих теорий... Опасно все это. Сам знаешь, куда добрыми намерениями путь выстлан... Я верю в постепенные изменения. Вот посмотри – никто не обращал нас в веру в Интернет, никто не запрещал жить по-старому... Но постепенно, наблюдая, насколько выгодно и удобно пользоваться новшествами науки и техники, мы примкнули к нему сами – без насилия, без трагедий, – тогда, когда были готовы примкнуть. Мне кажется, именно так и следует проводить все социальные изменения. Организуй группу людей, желающих жить по-новому, и дай другим свободно присоединяться или покидать эту группу. И еще. Допустим, новая католическая Церковь – это ангел в белых тапочках... Но ты призываешь меня помочь ей снова завладеть силовыми точками мира – энергией! Может быть, речь идет о вашем реванше? Может быть, не так уж уютно твоей прозревшей Церкви в современном мире?
      – Католическая Церковь в целом пессимистично смотрит на современное общество. Действительно, невозможно спорить с тем, что нравственное состояние, экономические и политические отношения в современном обществе не соответствуют христианским заповедям. Важно, какие выводы делает из этого Церковь. Можно упорно отрицать новые общественные устои, повторять мифы Средневековья, а можно признать объективный характер развития общества и предложить пути его совершенствования.
      – Но ты предлагаешь мне дать вам в руки власть!
      – Вовсе нет... Я хочу отдать власть в руки искусственному интеллекту, запрограммированному на основе христианских принципов. Именно поэтому моя идея и не понравилась моим собратьям... Я не собираюсь снова вернуть им власть. Они обязательно воспользуются ею дурно, как это повторялось многократно. Я предлагаю создать эквивалент нашего Спасителя на земле. И этим эквивалентом станет суперкомпьютер, недостижимый для прямого уничтожения, замкнутый на себе самом и потому не подвластный никаким компьютерным вирусам и хакерам.
      – Таким ты видишь Второе Пришествие?
      – А почему бы и нет?..
      – Ну, дорогой, как тебя за это твои братья монахи до сих пор не изжарили на костре?
      – Теперь это не принято.
      – Хорошо, Михей, я, кажется, понял твою идею.... Ты собрался подложить динамит и под свою родную Церковь...
      – Ну, я бы так не сказал...
      – Я достаточно хорошо знал тебя в молодости... – рассмеялся Николай. – Дай мне время во всем разобраться, все обдумать...
      – Да, да... Конечно! Но только ты понимаешь, что это дело чрезвычайной секретности?
      – Не маленький... Только ты наивен, как уж не знаю, который из апостолов. Если твоя идея представляет хоть какую-то реальную ценность, думаю, о ней уже знают все разведки мира.
      – А я полагаю, что мы с тобой не настолько важные персоны, чтобы этим уважаемым, занятым людям тратить на нас с тобой драгоценное время... – отозвался Михей, скромно потупив глаза.
      – Не знаю, не знаю... – вздохнул Николай и вспомнил о своих подозрениях, что его повар – тайный агент Ватикана.
      – Признайся, что я заинтриговал тебя своим появлением, – рассмеялся монах, желая тем самым разрядить напряженную атмосферу беседы.
      – Конечно, ведь я принял тебя за привидение...
      – Да. Мне рассказали в гостинице эту легенду... Как ты живешь в этом замке? Освятить бы его...
      – Если ты внимательно слушал сию легенду, то, наверное, заметил, что больше всего от этих привидений достается именно служителям Церкви. Не нужно было казнить ни в чем неповинных влюбленных... Это все твоя Церковь, уважающая свободу личности...
      – Ну, мы ведь уже обсудили этот вопрос...
      – Итак, ты хочешь, чтобы я взялся за осуществление новой «евангелизации» современного мира с помощью создания всесильного искусственного интеллекта и вручения ему чрезвычайных и необратимых полномочий. Ты хочешь дать ему в руки деньги, энергию, информацию... А что, если это превратится в глобальную антиутопию? Что, если твой электронный Мессия окажется лжепророком? А что, если это и есть антихрист?
      – Позволь с тобой не согласиться... Мы ограничим наш суперинтеллект лучшими постулатами христианства.
      – Допустим, что твои правила действительно прекрасны, но что, если произойдет какая-нибудь ошибка? Сбой? Ты, Михей, слишком много на себя берешь... Ты представляешь, с каким адским огнем ты затеял игру?..
      – Я не предлагаю ничего такого, чего бы не было написано в твоих книгах. «Открой мои книги – в них сказано все, что свершится...» Честный предсказатель будущего должен иметь смелость исполнить свои предсказания...
      – Ну что ж... Я обещаю тебе все взвесить и дать ответ. Оставь мне свой адрес...
      Сделав круг вокруг гостиницы, они вернулись к привязанной лошади. Николай обнял Михея и вскочил в седло.
      – Когда за тобой приедет кэб?
      – Примерно через час.
      – Сразу в аэропорт Хитроу?
      – Да.
      – Счастливого тебе пути...
      Мистер Бэнг пришпорил коня и умчался по направлению к замку.

      Расседлав коня, он стал задумчиво чистить его слегка взмокшую спину щеткой.
      «Мне, пожалуй, следует забыть об этом предложении. Михей явно спятил с ума. Электронный мессия... Он бы еще придумал новую расу монстров-роботов. Это только иллюзия, что если сосредоточишь в своих руках колоссальную власть, то распорядишься ею лучше, чем другие. Власть вообще ни в коем случае не надо концентрировать... Пусть Михей прав, пускай со временем так все и произойдет, люди наконец-то начнут в полной мере использовать энергию Солнца, искусственный интеллект будет активно участвовать в нашей жизни, перевешивая человеческую глупость и непредсказуемость... Но только не наскоком, не с помощью еще одной революции. К человечеству нужно относиться бережно, как к несмышленому карапузу».
      Мистер Бэнг запер конюшню и вернулся в замок. От него упрямо пахло лошадью и брезжила нудная необходимость сменить одежду и принять душ. Он любил ощущение чисто вымытого тела, но ненавидел сам процесс, особенно когда оставался в замке один. Вода заглушала посторонние звуки, и мистеру Бэнгу казалось, что пока он отсутствует, в замке происходит нечто неприятное. На этот раз он постарался сократить процедуру до минимума.
      Наконец, освеженный, он собрался отправиться пообедать в «Красный Лев», но внезапно опять вспомнил о русской девушке, с которой он так неприятно расстался в пятницу.
      «А что, если пригласить ее в ресторан?» – подумал мистер Бэнг, и эта мысль ему понравилась.
      Связавшись с агентством, он попросил прислать ему ту самую девушку.
      – Хорошо, мы с ней свяжемся и перезвоним вам, если она свободна этим вечером, – голос в трубке был сдержанно-вежливым, словно речь шла о записи на очередь к врачу.
      Через полчаса раздался звонок.
      – Извините, сэр. Мисс Нелли не сможет к вам приехать. Мы пришлем вам другую девушку.
      – Но я хотел встретиться именно с Нелли. Это ее настоящее имя?
      В трубке сдержанно хихикнули. На сайте агентства даже на фотографиях лица всех девушек были закрыты. «Конечно же, это не настоящее ее имя», – подумал мистер Бэнг.
      – Мистер Бэнг, вы знаете наши правила. Мы просто способствуем встрече между людьми, а что между вами происходит – это не наше дело... Мисс Нелли сказала, что не желает с вами встречаться.
      – Передайте ей, что я хочу извиниться... И пригласить ее в ресторан. Вот еще что. Я заплачу ей семьсот пятьдесят... За пару часов как за целую ночь!
      – Хорошо, мы вам перезвоним.
      Через несколько минут из агентства сообщили, что Нэлли согласна и прибудет минут через сорок.
      – Подготовьте, пожалуйста, деньги наличными и заплатите вперед... Не заставляйте девушку ждать.
      Мистер Бэнг отправился в кабинет, где в коробочке, стоявшей на книжной полке за статуэткой ссыльного Наполеона с прикованным к ноге ядром, он хранил тысячу фунтов на непредвиденные расходы. Видимо, тот факт, что Наполеон прикован, внушал мистеру Бэнгу доверие к этому простодушному преобразователю Европы.
      – Тоже был еще тем миротворцем... – ехидно пробормотал он, отсчитывая нужную сумму и ласково щелкая статуэтку Наполеона в нос.
      На этот раз Нелли показалась мистеру Бэнгу еще более молодой и привлекательной. «Незатасканная», – пронеслось у него в голове.
      – Здравствуйте, Нэлли! – сказал он по-русски и безотлагательно вручил девушке пачку розовых пятидесятифунтовых банкнот с торжественным портретом королевы. «Если бы Ее Величество ведало, за что расплачиваются ее изображением», – промелькнуло у него в голове.
      – Здравствуйте, сэр, – девушка пересчитала деньги и спрятала их в сумочку. Она деловито начала расстегивать блузку, но мистер Бэнг ее остановил.
      – Во-первых, я хотел извиниться за свое поведение в пятницу...
      – Ничего, ничего сэр. Я, честно говоря, не обиделась. Ничего такого и не произошло. Вы же не пытались изнасиловать меня пивной бутылкой.
      – Боже упаси... Но вы же не хотели ко мне приезжать? Значит, все-таки обиделись?
      – Просто была занята... Я учусь в университете.
      – В Кембридже? Чему вы учитесь?
      – Получаю академическую степень по научной проституции, – с серьезным лицом пошутила Нэлли. – Завтра понедельник. У нас экзамен по безопасному сексу.
      – А если серьезно?
      – Я учусь медицине. Точнее – нейрохирургии.
      – Послушайте, Нелли, я хочу пригласить вас прогуляться. Погода, кажется, отличная, заодно и поужинаем.
      – Но тогда мы не успеем заняться сексом... У меня есть только два часа.
      – В таком случае давайте ограничимся прогулкой и ужином.