– Ну? – спросил он.

– Один вопрос: когда вы узнали, что Моран работает на дель Рьеко?

Он поклонился, выражая восторг перед достижением.

– Браво, Шерлок Холмс! По правде говоря, я догадался сразу. Они явно были в курсе всех моих дел. Очень уж быстро отвечали на мои послания. Даже слишком быстро. Потом ваша подружка мадам Карре стала меня подозревать. Искала она не там, где надо, но о чем-то догадывалась. И это меня сильно встревожило. Ну а после стало проще. Политики поступают так: дают четыре варианта четырем лицам, а затем смотрят, какой из вариантов появится в прессе. И быстро устанавливают источник утечки. Это был Моран.

– А что вы сделали?

Он беспомощно улыбнулся.

– Ничего. А что я мог сделать? Я говорил ему то, что хотел, чтобы он передал дель Рьеко. Я превратил крота в двойного агента. Ну и наблюдал за ним. Я подмечал, что его особенно интересовало. В общем, знаете ли, как в детской игре: горячо – тепло – холодно. Это помогало мне ориентироваться. А что вы сделали со своим шпионом?

– С Мэрилин? То же, что и вы.

– Так это была Мэрилин? Очень любопытно. Я скорее подумал бы на ту, рыжую... Им нужны такие, которые не высовываются и не прячутся. Кто не бросается в глаза, но все знает. Секретарша дирекции... великолепно... я должен был сразу сообразить. А кто у вашей подруги? Шаламон?

– Леруа.

Он откинулся на спинку стула, направив в потолок кончик сигары.

– Леруа... неплохо сыграно. Но, видите ли, очень уж карикатурно. Моран со своим потрясным марсельским номером, ворчун Леруа... Кино, да и только... С Мэрилин вам, наверное, пришлось повозиться, она лучшая из всех троих. Даже я скорей всего не сразу бы сообразил...

Я положил локти на стол. Мои глаза пробежались по разложенным бумагам. В них – выдержки из юридической литературы. Комментарии к судебным решениям.

– Вы мне не ответили откровенно, Шарриак. Повторяю: с каких точно пор вы знаете?

Он притворился испуганным.

– О, вы же не будете меня пытать? Мне трудно назвать точное время. Как и у вас, все началось с сомнений. Появилась гипотеза. Смутное предположение. Потом это стало обретать форму. Сначала я был уверен на шестьдесят процентов, потом – на семьдесят, к концу – на восемьдесят. Как это бывает с рогоносцами.

– Не знаю, никогда им не был.

– Это вы так думаете. Но если это случилось, я здесь ни при чем, клянусь, я не имею удовольствия быть знакомым с вашей женой.

– А когда вы сказали ему, что вам все известно?

– Я был в нерешительности. Мне хотелось его помариновать. Но я не смог удержаться. "Слаб по-человечески..." Кто это сказал? Ницше. Мы не такие уж непросвещенные, как полагает наш арабский друг. Я даже читал Мао Цзэдуна, между прочим.

Дым от гадости, которую он курил, вызвал у меня кашель.

– Можно подумать, что я нахожусь у дантиста. Приходится вырывать у вас вопросы по одному.

– Естественно. А что я получу взамен?

– Я выдал вам Мэрилин и Леруа.

– Верно. Они мне ни к чему, но все же это знак доброй воли. К тому же теперь нам выгоднее вместе пройти оставшийся отрезок пути. Я давно стараюсь убедить вас в этом... Этим утром я прижал его. Поговорил как мужчина с мужчиной.

– Он не пытался отрицать?

– Еще бы, конечно. Но (он заговорил голосом Франсиса Бланша в роли немецкого офицера) "мы имеем сретстфа расфясыват ясыки...". Сперва попытался убедить меня, что он психолог. Знаете, как в тех тренировочных группах по подготовке кадров подсовывают таких типов в первую неделю работы. Наблюдающий психолог. А после он вам говорит: вы слишком авторитарный руководитель, слишком мягкий, слишком такой, слишком сякой... Вы отстегиваете им десять штук и говорите: "Мерси боку". Моран психолог! Я чуть не окочурился! Да моя бабушка была бы лучше!

– Последний вопрос... и на этом покончим, можно накладывать шов: что он вам дал?

– Ничего! Пока ничего. Он в шоке. Если я сдам его дель Рьеко, тот его выгонит и он станет безработным. Как мы. Смешно, правда? Он надеется, что я буду молчать. Конечно, надо бы с него получить кое-что... Немного...

– Систему условных обозначений. Продолжение тестов. Что-то в этом роде?

– Что-то вроде того. Небольшие подделки в записях. Но мы будем на равных. Вы проделаете то же самое с вашей Мэрилин, не так ли? А мадам Карре – с Леруа. Будет очень забавно. Что вы скажете о конкурсе, где заранее знают ответы?

– Все станет известно, и конкурс отменят.

– Нет. Вовсе нет. Вы знаете, во сколько обходится дель Рьеко весь этот бордель? И сколько это ему приносит – три стажировки в месяц в течение нескольких лет? Если его вышвырнут и разнесут эту историю по всему Парижу – ему конец. Мы вцепились ему в горло, Карсевиль.

Может быть, Шарриак был прав. Он с блаженным видом затянулся.

– Мы вцепились в Де Вавра, – повторил он. – Конечно, было бы лучше, если бы я был один. Жаль, что вы схватили ту же кость. Но вы хорошо сделали, что пришли ко мне. Мы могли бы напортачить поодиночке, если бы не поговорили. Теперь нужно согласовать наши действия, Карсевиль. Пока будем делать вид, что ничего не произошло. А Карре точно в курсе? Понадобится жертва. Мы не можем требовать, чтобы нас всех благословили одновременно. Выкладывайте, кто еще у вас в курсе?

Мне было неприятно заключать с ним союз. Но других решений не было. Шарриак антипатичен, но настоящий противник – дель Рьеко. Мы перечислили посвященных: он, я, Лоранс, Брижит Обер и Пинетти, которому бросили кусок. Пять из тринадцати, потому что нас никогда не было шестнадцать. Такую пропорцию ожидал Де Вавр.

– Ладно, – сказал Шарриак в заключение, – мы все соберемся здесь, скажем, через десять минут. Хватит, чтобы собрать всех. И молчок! Узнает еще хоть один – дело провалится.

В эту среду вечером, в десять минут двенадцатого, пять заговорщиков собрались в той же комнате. Мне пришлось вытащить из постели Брижит Обер, преспокойно отправившуюся спать, не думая о брошенной ею бомбе. В халате и шлепанцах она немного выбивалась из кадра. Простодушному Пинетти не удавалось избавиться от маски комедийного предателя. Лоранс держалась королевой, прямая как буква i, и подчеркнуто не смотрела в сторону Шарриака.

Последний уже очистил стол от ставших бесполезными юридических документов. Он открыл заседание, предоставив мне слово:

– Дорогие друзья, ситуация сильно изменилась. Наш друг Карсевиль проанализирует ее.

Я коротко обрисовал возникшие перспективы. Затем приступил непосредственно к анализу:

– Как всегда, есть несколько решений. Первое: каждый обрабатывает своего шпиона. Это мне не очень нравится. Моран, похоже, боится Шарриака, но неизвестно, как отреагирует Мэрилин. Если кто-то из троих донесет дель Рьеко, что мы пытаемся его шантажировать, это может плохо кончиться. Он восстановит его против нас, и дель Рьеко просто решит, что весь этот базар безрезультатен, все мы балбесы и никто из нас ему не подходит. Так что мы просто не имеем права действовать вразброд. Второе: мы концентрируемся на ком-то одном – на Моране, который, кажется, более уязвим. Забываем о Мэрилин и Леруа и трясем Морана. Его-то мы сообща и заставим работать на нас.

– Ничего не понимаю, – подала голос Брижит. – Что мы от него требуем?

– Для начала – изъять наши карточки, – пояснил Шарриак. – Затем в зависимости от того, что мы в них обнаружим, немного подправить их. Всего-то изменить две-три строчки в компьютере, и дело в шляпе: никто ничего не видел, не слышал; он молчит, мы молчим; он сохраняет свою работу, а мы получаем нашу. Дело нехитрое.

– Вы хотите смошенничать? – удивилась Брижит.

– Ну да! Немножко поменять правила... Я нахожу это справедливым. Вы видите, чего мы добились с нынешними методами найма? Если проигрываешь по действующим правилам, надо их менять. И только.

Когда Шарриак в форме, он может обратить в католичество аятоллу Хомейни и убедить записаться в коммунисты Джорджа Буша.

– Постойте-ка, это означает, что выиграют все?

– Да нет же, не все. Только мы. А впрочем, там видно будет.

– А как же другие?

– Дорогуша, – терпеливо возразил Шарриак, – это джунгли. А в джунглях есть львы и антилопы. Кто победит, по-вашему? Кем вы хотите быть?

– Львы в джунглях не водятся, – пренебрежительно бросила Лоранс.

Постучав пальцем по столу, я остановил пререкания:

– Мы здесь не на уроке географии или зоологии.

– Погодите же, – настаивала Брижит, – мы выкарабкаемся, а Мастрони? Он останется на дне? И Хирш тоже?

– Ежедневно кто-то умирает, а остальные живут, – ответил Шарриак. – У одних есть работа, у других ее нет. Все определяет случай. Этим случаем сегодня являемся мы – сидящие здесь.

Я опять постучал по столу двумя пальцами.

– Прошу вас, я еще не закончил. Третье решение: хватаем стукачей, тащим их к дель Рьеко, ставим его перед фактом. Это мне кажется самым ужасным. Если ничего не выйдет и он будет отпираться, обратим все в шутку. Простая шалость...

– Я предпочитаю второй вариант, – высказал свое мнение Шарриак. – Моран сделает все, что я ему скажу. Он под колпаком.

– Вот это мне и не нравится, – уронила Лоранс.

– А я не брошу Мастрони и Хирша, – решительно заявила Брижит. – Работаем командой, и вдруг каждый за себя. Так не пойдет. Им так же нужна работа, как и нам.

– Ну что ж, обсудим, – примирительно сказал Шарриак. – Мы еще ничего не решили. Однако я не вижу, как можно вытащить всех. Я лично не беспокоюсь: нас двенадцать из трех миллионов; это ничего не изменит. Но это обнаружится. Помните "Титаник"? В какой-то момент пришлось решать, кого спасать, а кого нет. Иначе все бы пошли ко дну.

– Ладно, я уже решила, – заупрямилась Брижит. – Я не люблю жульничать. Тем более что платить за разбитые горшки придется моим друзьям. Думаю, у меня и без этого есть шанс.

Шарриак начал выходить из себя.

– Как же вы ошибаетесь! Вам конец. Если не будете с нами, считайте, что вы уже мертвы, как Рамсес II. К тому же нехорошо получается: мы вынуждены быть вместе, иначе – провал. Если вы хотите голосовать, будем голосовать, но меньшинство должно подчиниться. Необходима полная лояльность.

– Не вам говорить о лояльности. Нет, я выхожу... Шарриак бросил на меня странный взгляд – угрожающий и вместе с тем опечаленный. Чувствовалось, что он лихорадочно просчитывает в уме дальнейшие события.

– У вас нет выбора, – проникновенно произнес он. – Поймите: мы в одной лодке. Если кто-то начнет грести в обратную сторону, лодка перевернется. Мы не можем этого допустить.

– Да? И что же вы со мной сделаете?

Мне пора было вмешаться.

– Не будем нервничать, это ничего не даст, – сказал я. – Брижит, послушайте, наше положение крайне сложное. Деликатное, я бы сказал. Я ценю вашу позицию, она достойна уважения и делает вам честь. Вы тронули меня. Но вы не одна, есть еще четверо, и с этим надо считаться. Лучше продолжить эту дискуссию на свежую голову. А пока прошу вас как о личной услуге никому ничего не говорить. Я сделаю все, что смогу, даю слово. Но все слишком связаны друг с другом, чтобы просто, извинившись, выйти из игры. Будет намного труднее. Пожалуйста, поверьте мне.

Поколебавшись, она кивнула, а я настаивал:

– Даете слово?

– До завтра. Если только вы не совершите ничего непоправимого.

– Решено. Продолжим высказывания?

– Я согласен с Эммануэлем, – сказал Пинетти.

Мне потребовалась секунда, чтобы вспомнить имя Шарриака. Лоранс высказала свое мнение глухим голосом. Она казалась уставшей. Действительно, день оказался для нее нелегким.

– Считаю, что мы еще недостаточно продвинулись, чтобы принимать решения. Надо подумать. Предлагаю все отложить до завтра. Мы сможем позавтракать и здесь. Утро вечера мудренее.

Как и я, Шарриак чувствовал, что плод еще не созрел. Он отказался от тактики нажима.

– О'кей, согласен. Мы встречаемся в половине восьмого утра?

Все согласились. Ненавижу дискуссии за завтраком, но никуда не денешься. Брижит запахнула полы халата, из-под которого виднелась розовая ночная рубашка. Пинетти, как змея, соскользнул со своего стула. Шарриак перебирал бумаги. Я сидел, намереваясь разобраться в своих мыслях. Лоранс коснулась моего плеча:

– Вы пойдете к дель Рьеко завтра утром, не так ли? Независимо ни от чего?

– Может быть. Это разумно, правда?

– Я с вами.

– Нет, – сказал Шарриак. – Двое – дружеская беседа. Трое – уже делегация. Не усматривайте в этом ничего личного, здесь чистая психология: но разговор может пойти по-другому. Разве что Карсевиль уступит вам свое место.

Лоранс не стала настаивать.

– Возможно, вы правы. Я, наверное, буду лишняя.

– Наконец-то здравая мысль, – усмехнулся Шарриак.

Она смерила его убийственным взглядом и вышла.

Шарриак протер очки и взглянул на меня:

– Пойдем к дель Рьеко в семь?

Сам не зная почему, я перешел на сообщническое ты.

– Ты отказываешься от мысли манипулировать Мораном?

– Приходится. Факты, и только факты. Я мог бы это делать, если бы был один. А с тремя простачками, которые судят по-своему, это становится опасным. Неосуществимым. Помнишь у Брассенса: когда больше двух, получается лопух. Все верно. Хорошо бы нам объединиться: ты и я. Придем сюда без двадцати семь. А ты уверен, что можешь контролировать свою рыжую в дезабилье?

– Пока да. А дальше...

– Я приставлю к ней Пинетти. У него задатки киллера. Я скажу: убей – и он убьет. И не спросит за что. Если она достанет нас, он пригласит ее покататься на лодке по озеру.

– С ведром цемента на ногах?

Шарриак засмеялся:

– Честно говоря... Мы не много потеряли бы. Нет, чтобы просто выключить ее на время. Сводить в зоопарк, пока взрослые разговаривают о серьезных вещах. Он напичкает ее мороженым, и она отстанет.

– Посмотрим. Пойду-ка я спать.

– Без двадцати семь, Жером. Заведи будильник.

– Я приду, Эммануэль.

Мы расстались неразлучными друзьями. Однако мне нечем было гордиться. Когда тебя неожиданно погружают в бочку с навозом, чистеньким уже не вылезешь. А мне крайне нужна была эта работа. Я был готов на все, лишь бы по возвращении не столкнуться с сочувствием жены. Мне трудно было мириться с ее крайней любезностью, поистине материнской заботой, проявляемой ею ко мне, как к больному ребенку. А ее трогательное отношение к моим неудачам... Я бы предпочел ругань и презрение, которых заслуживаю. Я читал в глазах жены свое поражение, но ни разу не слышал от нее упреки. Наши знакомые считали ее образцовой женой. У нее была прекрасная роль, а у меня – плохая: она всегда работала и безропотно тащила на плечах мужа-инвалида. Такое сокровище можно только любить. Я же был неудачник-оптимист, которому повезет в следующий раз. Я почти ненавидел ее за то, что она отказывалась ненавидеть меня. С мыслями о жене я и уснул. Мне приснилось, что я вернулся победителем и жизнь продолжалась как раньше.

Посреди ночи меня разбудило поскребывание в дверь. Без сомнения, это Лоранс, которая, не в силах уснуть, хотела снова поговорить все о том же. Я не встал с постели, притворившись крепко спящим.

В шесть пятнадцать утра из сна меня выдернул трезвон будильника. Я побрился, долго стоял под душем: сказывалась накопленная усталость. Впечатление такое, будто меня здорово вздули и мир сместился, стал менее реальным. Затем я отправился к моему закадычному другу Эммануэлю Шарриаку.

Он сидел на том же месте, обложенный юридическими документами, поигрывая на ноутбуке. Не будь он чисто выбрит и надушен туалетной водой, можно было подумать, что Шарриак так и просидел здесь всю ночь. Я, как и накануне, сел, вытянув ноги и сцепив пальцы на затылке, в позе абсолютной безмятежности. Шарриак дал ноутбуку пару последних команд, затем, потеряв к нему интерес, повернулся ко мне. Он сменил рубашку и галстук, но остался в том же костюме.

– Ну, что же мы расскажем дель Рьеко? – небрежно спросил я.

– Ба! Мы вчера уже обсудили аргументы. Я атакую его и высыплю их ему на башку. Потом появишься ты с банкой вазелина. Это соответствует нашим темпераментам, не так ли? Нам не придется напрягаться.

– А что ему скажем?

У Шарриака на лице снова появилось выражение порочной невинности.

– Ну... правду, как всегда. Не люблю врать, неизбежно запутаешься. Мы скажем, что он негодяй, приставил к нам трех шпионов, дальше так не пойдет и мы взорвем его балаган.

– И все?

– Ну да, как видишь, не так-то уж и много. Этой ночью я прижал Морана, и он раскололся. Я послал его за нашими карточками, за настоящими. Пытался тебе сообщить, да, видно, ты спал, как звонарь.

Удивился я лишь наполовину. Если бы я так не устал, то мог бы это предвидеть. И все же мной овладело беспокойство. Я все больше убеждался в превосходстве Шарриака. У него был быстрый ум, а угрызения совести его не терзали. Словом, он был умнее меня. Он уже представил всю сцену с дель Рьеко, его возражения, уже выявил слабые стороны наших аргументов и постарался их исправить.

– А Морану ты что сказал?

– Я запугал его. Я ему пригрозил. Большинство людей трусы. Он – один из них.

– Но, открывая свои карты дель Рьеко, ты гробишь Морана.

– Разумеется. Игра есть игра. Я ничего ему не обещал. Послушай. Жером, ведь ты не последуешь примеру своей рыжей. Либо он, либо мы. Кстати, он не марселец, он из Авиньона.

– Покажи мне карточки...

Он широко улыбнулся:

– Ну уж нет! Еще не все закончилось. При всем моем уважении к тебе, Жером, я должен все предусмотреть. Кто знает, что день грядущий нам готовит? Если мы пошлем его в нокаут, я их тебе покажу, клянусь.

– Мы так не договаривались...

– Если бы ты остался со мной, а не пошел дрыхнуть, мы вместе провернули бы это дельце. Шутка... Но мне надо в полной мере использовать все, что попало в руки. Все же скажу тебе кое-что. Из симпатии. В общем, все не так уж плохо. Но вся команда твоей Лоранс утонула, не выплыл никто. Даже она. Слишком эмоциональна. Вот это меня поразило. Ведь она как статуя: приходит, встает в позу и не шевелится... и они ее находят слишком эмоциональной! Вот дерьмо, чего же им надо? Деревяшку? Думаю, он пересмотрит свой метод... Заметь, здесь не хуже обычной дирекции по кадрам, но намного дороже.

– А я?

Лицо его стало хитрым и наглым.

– А ты... Пусть это будет моим секретом... Они думают о тебе то же самое, что ты сам о себе думаешь. Тебе есть над чем поразмыслить. Пойдем?

И мы пошли.

Дель Рьеко еще не пришел. Мы присели на деревянные ступеньки домика. За пихтами вставало солнце, закутанное облаками, и в его косых лучах поблескивало озеро. В гостинице все было спокойно. Обычное раннее утро. Того и гляди закукарекает петух, из кухни приятно запахнет кофе, рыболов с удочкой весело зашагает к озеру. Если бы только тяжелый груз не давил на нас!

В семь двадцать пять дель Рьеко воинственным шагом пересек двор; блейзер по-улански свешивался с одного плеча. Он обошел нас, будто не заметив, бросив на ходу:

– Я не принимаю. Сказано было достаточно ясно.

– Нет, не совсем, – возразил Шарриак. – Вас заинтересует то, что мы собираемся сообщить.

– Очень сомневаюсь, – нелюбезно процедил дель Рьеко.

Дверь он, однако, перед нами не захлопнул, и мы вошли следом. Он прошел через комнату, чтобы открыть окно, выходящее на восток, сдул со стола пылинку.

– Ну?

– Вы нечестно играли с нами, – произнес я с упреком. – Вы мне сказали, что шпионов не было, а они были.

– Вот как?

– Моран, Леруа, Мэрилин... И вообразите, они пытались выдать себя за психологов!

– Вы обвиняете меня во лжи, Жером? Ничего неверного я вам не говорил. Все записано, знаете ли, у меня есть пленка, могу прокрутить. Вы приходили сказать, что Шарриак работает на меня. Это была ваша навязчивая идея. Теперь вы знаете, что это не так. Я же вам говорил, что вы находитесь под постоянным наблюдением. Так что же тут не сходится? Все сказанное мной – правда.

Слово в слово. Это не стажеры и не психологи. Скажем так: наблюдатели. Просто вы задавали не те вопросы, вот и все.

– Полноте, гос... Жозеф, да это какая-то иезуитская казуистика!

– Послушайте, старина, я руковожу стажировкой по своему разумению, – потерял терпение дель Рьеко. – Если вам не нравится, никто вас не удерживает.

Шарриак, который теоретически должен был начать кавалерийскую атаку, хранил молчание. Несколько обеспокоенный, я пытался заменить его.

– И все-таки это неправильный метод. Ваши субъекты не бездействовали и не молчали. Обычно наблюдатель не произносит ни слова. А они все время говорили, давали советы, направляли то по одному пути, то по другому.

– Да, они – тоже часть теста. Здесь вам не университетский эксперимент по социальной психологии. Здесь стажировка с определенной целью. Я каждый раз меняю тактику, когда считаю, что могу извлечь некий практический урок. Я вам уже сказал, что нахожусь здесь не для того, чтобы совершенствовать вас или ставить диагноз. Я здесь для того, чтобы следить за вашей реакцией на каждую новую бактерию, которую вам подсаживаю. Военная подготовка с настоящими патронами. Но Эммануэль еще ничего не сказал...

Шарриак делал вид, что разглядывает потолок. Он нехотя выговорил:

– Вопрос: что будем делать? Вы уберете своих дурачков или оставите?

– Как хотите, – ответил ничуть не смутившийся дель Рьеко. – Я бы убрал их, да ситуация будет искажена, но...

– Это вы ее исказили...

– Нет, я создал ее. По своему усмотрению.

– Если вы их уберете, то все узнают о ваших кознях.

– Секрет – это нечто, о чем вы узнаете часом раньше других, – наставительно произнес дель Рьеко. – Не вижу, как избежать этого.

– Уж не говорю о нездоровой атмосфере, которая возникает...

– А вы находите ее здоровой? Редко встречалась мне группа, такая... как бы сказать? Непослушная. Вы тратите время на поиски окольных путей. А вы, Жером, только что смотрели на меня как на врага. Вы не правы. Я здесь для того, чтобы помочь вам выявить ваши достоинства. Но вашей первой мыслью было: как обмануть старину Жозефа? Не другие команды, а меня.

– Мэрилин...

– Естественно. Она-то все мне и рассказала. Это ее работа. Вы мне доставили хлопот.

– И вы отметили это в моей карточке? Что я в совершенстве подхожу для занятия поста в мафии?

– Что я отметил, вы узнаете. Еще не все закончилось.

– У меня вопрос, – небрежно поинтересовался Шарриак. – Весь ваш протокол одобрен Де Вавром? Они в курсе ваших методов?

Наконец-то Шарриак решился. Мне он предоставил достаточно побарахтаться, прежде чем пустил в бой императорскую гвардию. Дель Рьеко ухмыльнулся:

– Де Вавр – это я. А точнее, это фамилия моей свояченицы, если вас так интересует. На мне лежит оценка кандидатов, а она ведет дела с предприятиями. Семейная фирма. Штат – человек тридцать.

– И руководители предприятий в курсе...

– Моих методов? Нет. А впрочем, не знаю. Да и какое им дело? Для них главное – результат, этого вполне достаточно. Я пристроил более четырехсот человек, и недовольных оказалось только двое. Пять десятых процента отходов. В двадцать раз меньше, чем у моих самых сильных конкурентов.

– А вы знаете, что может случиться? Кто-нибудь сделает достоянием гласности происходящее на ваших стажировках...

– Ну и что? Люди подготовятся? Да они и готовятся. Я каждый раз меняю ситуацию. Приспосабливаю ее к профилю участников. Я хочу изучить в каждом то, что на предварительном тестировании показалось нам, возможно, слабым местом. А все люди разные. Так что к каждому существует индивидуальный подход. Стажировка длится неделю, а подготовка к ней занимает у меня десять дней. Повторов практически не бывает. Как на экзамене: если вы зубрите прошлогодние вопросы, в этом году они вам могут не пригодиться.

– Но все же...

– Да, – согласился он, – совсем немного. Незначительно.

– А если стажировка не удалась? Возникают проблемы?

– Проблемы для участников – да! Им следует подумать о начале новой жизни где-нибудь в Туркестане... Здесь для них все кончено. У нас есть список отличников, но есть и черный список. Предприятиям мы предоставляем его бесплатно. Да и что плохого может случиться? Какой-нибудь пингвин начнет трепать, что я плохо работаю? Кому поверят? Озлобленному безработному, не прошедшему испытание, и я даже могу объяснить почему. Или лучшему специалисту по человеческим кадрам, крепко стоящему на ногах? Неудачнику или везучему?

– Могут написать книгу, – отважился заметить я. – Как все происходит в "Де Вавр интернэшнл".

– Написать можно. Вот опубликовать... Рынок, знаете ли... Двести экземпляров? Или даже статью, если угодно. Однажды ко мне просочился журналист. Мне хватило дня, чтобы вычислить его. Я сказал ему: оставайтесь, посмотрите, скрывать мне нечего. Так он смылся на следующий день. Да и кому все это интересно? Знаете, в чем ваша проблема, Жером? Вы пытаетесь меня шантажировать, потому что проигрываете. Вы проиграли с первых же минут. Вы сказали себе: выиграть я не могу, как бы схитрить? С этого все и началось.

Это был мой смертный приговор. Теперь-то я уже знал, что написано в моей карточке. Передо мной разверзлась пропасть. Меня не только не оставят, но вдобавок внесут в черный список. Я взглянул на Шарриака: этот проходимец явно наслаждался.

В нашем поведении не было ничего общего. Шарриак заранее занял позицию, граничащую с изменой: зная содержание моей карточки, он позволил мне увязнуть по самые уши. Он с первых слов понял, что нас ждет провал. С самым невинным видом Шарриак подтолкнул меня на поступки, в которых дель Рьеко меня упрекал, да еще и подзуживал. Настоящий макиавеллизм.

Мне хватило секунды, чтобы постичь размеры трагедии. Уже со второго дня, как только Мэрилин под предлогом курения поспешила с отчетом к дель Рьеко, тот знал обо всех моих махинациях.

Дель Рьеко больше не обращал на нас внимания. Отвернувшись, он по очереди включал свои компьютеры. Я видел только его широкую спину. Как же мне хотелось всадить в нее нож. Совсем упав духом, я обратился к его затылку:

– Полагаю, не стоит и продолжать...

Он повернулся, неожиданно став добродушным.

– Почему же? Наоборот! У вас есть недостатки, Жером. У кого их нет? Они есть у всех! Меня лишь интересует способ, которым вы их преодолеваете. Вас иногда заносит, но, если вам удастся справиться с этим, все будет хорошо. Вот Эммануэль – другое дело... Он пытается вводить миллион параметров и бросается в такие сложные тактические расчеты, что непременно в них запутается. Ни он, ни вы не отклоняетесь от нормы. У всех есть свои особенности, то есть свойства характера. Весь секрет – в искусстве ими пользоваться.

Он тяжело сел, нахмурил лоб, задумался. Позади него на экране быстро мелькали непонятные строчки.

– Это можно изобразить так: в каждом из нас есть генетический фонд. Мы все к чему-то предрасположены. И все зависит от того, как мы распоряжаемся этим фондом в течение нашей жизни. Если вы знаете, что какая-то вещь вредна для вас, то ее избегаете. Зная свою физическую слабость, стараетесь почаще отдыхать. Если вы все это не учитываете, появляется патология: излишества и перегрузки ведут к заболеванию. Наниматель чего хочет? Результатов. Ему не важно, каким образом вы их добиваетесь, во что вам это обходится. На зарплату это не повлияет. Что это был за матч, так повлиявший на нашего друга Морана? Марсель – Монпелье? 4:0 в первом тайме, 5:4 в конце. Важно только то, что вы выдали в последнюю минуту. А она – еще впереди. Если вы сейчас все бросите, то понимаете, что это значит. Я пока еще не знаю, что напишу в субботу, когда вы будете уезжать. Кое-какие пометки я сделал, но они не окончательны. Многие люди тускло жили в безвестности, а в один прекрасный день погибли героями, и только это запомнилось. Несколько секунд переворачивают всю жизнь. Хочется посмотреть, способны ли вы на такое. Это сотрет все остальное. В кризисных ситуациях проявляется потенциал. Только после тайфуна можно сказать, была ли балка крепкой или гнилой. Пока что у меня есть только краски для картины.

– Вы, должно быть, были тренером в прошлой жизни, – пошутил Шарриак.

Дель Рьеко довольно улыбнулся. Россыпь длинных морщин появилась у его глаз.

– Может быть, может быть...

Он очень ловко снова загнал нас в игру. Одним движением руки смел наши жалкие маневры, встал в центре боевого порядка, затем, растоптав нас, снова поставил на ноги. Этот тип обладал неимоверной силой, тем более что к его словам невозможно было придраться. Нам оставалось только соглашаться. Он был королем манипуляции.

– Итак, насколько я понимаю, мой друг Карсевиль и я будем убивать друг друга весь этот день, – задумчиво произнес Шарриак.

– Это одна из возможностей, – усмехнулся дель Рьеко. – Может быть, не единственная. А знаете, с вашей группой скучать не приходится.

– Нам тоже, – мрачно отозвался я.

Жозеф дель Рьеко, хозяин игры и король негодяев, дружески ударил меня по плечу.

– Идите, дети мои. За дело! Хоть вы мне и нравитесь, но у меня своя работа.

Выходя, мы столкнулись с Жан-Клодом. Он наклонил голову, чтобы не здороваться с нами, и его лысина блеснула на солнце.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. По тяжелой походке Шарриака было видно, что все это его тоже задело. Подойдя к гостинице, я облегченно вздохнул:

– Не многого мы добились, не так ли? Даже твои знаменитые карточки не стоят и гвоздя. А сейчас Мо-ран, наверное, докладывает, как ты его шантажировал. Не уверен, что это ему понравится.