Охотники за головами

Конкуренты вокруг меня не очень-то напрягались. Никто не погружался в размышления, не смотрел задумчиво в окно, как это обычно происходит на экзаменах. Им хотелось показать, что все это для них очень легко и ответить можно быстро. Однако испытания не были ограничены во времени, и даже дель Рьеко вышел из кабинета, оставив нас под безобидным присмотром своего ассистента: никому не выгодно списывать у соседа.

Был у нас тест и на восприятие цвета, смысла которого я не понял. И наконец, на последней, чистой странице нам предлагалось свободно дать свою оценку. Я просто написал, что затруднительно давать общие ответы на конкретные вопросы.

В полдень упомянутый Жан-Клод собрал наши работы. В баре, где никто не позволил себе спиртного, Моран вступил в полемику с толстячком Эме Леруа. Темой был расизм. На его предприятии, утверждал он, восемьдесят процентов рабочих – выходцы из северной Африки. Если бы бригадир оказался расистом, то следовало либо прогнать его, либо нарваться на всеобщую забастовку. Леруа придирался к мелочам. По его мнению, каждый третий француз считал себя расистом, и убеждение здесь помогло бы лучше борьбы. Моран возразил, что убедить расиста все равно что сделать умным глупого. Никто не рискнул вмешаться в их спор.

Как и после экзамена, каждый собрался узнать, что об этом думают другие. Краснолицый здоровяк по фамилии Шаламон заявил, что было несколько никудышных вопросов и ни одного стоящего, так как речь всегда шла о ситуациях, которые слишком поздно исправлять.

– И все же я нашла очень личным вопрос о разводе, – сказала дама в свитере.

Мы сразу заключили, что она в разводе.

– А цвета! – воскликнул Хирш. – Они хотели знать, дальтоники мы или нет?

– Нет, тут кроется нечто более существенное, – возразил Пинетти. – Существуют даже врачи, которые лечат цветом. У вас ангина, они вас заставляют смотреть на синий цвет – и вы выздоравливаете.

– И помогает? – спросил Хирш.

Пинетти рассмеялся:

– Ну конечно же, нет.

– Вот разве если кто-то очень в это верит... – вмешался бородатый. – Если считать, что по меньшей мере треть болезней психосоматические, то при условии, что вы верите, вас излечит что угодно – отвар, Лурд, и почему бы не цвет?

– Да, но все это – шарлатанство! – возмутился Хирш.

– А астрология? – возразил Пинетти. – Несколько лет назад она отрицалась, а теперь вам говорят, что Юпитер для вас неудачно расположен.

Хирш повернулся к Лоранс Карре:

– Это правда? Мне не верится! Вы пользовались этим, отвечая за подбор кадров?

Она коротко ответила "нет", даже не удостоив его взгляда. Натали положила конец дискуссии, объявив, что обед подан.

* * *

Вторая половина дня оказалась намного интереснее. На этот раз дель Рьеко занимался нами лично.

– Сейчас, – начал он, – мы немного поиграем для разминки. Игра первая. Представьте, что вы – пресс-секретарь строительной компании и вам только что сообщили о несчастном случае на стройке. Обвалился целый этаж, и есть жертвы, вы не знаете, сколько их. Даю вам десять минут на составление официального сообщения, а затем вы его нам зачитаете. Но, разумеется, так как на любого может повлиять предыдущий кандидат, вы все одновременно передадите мне ваши сообщения и учтите, что не имеете права отклоняться от написанного текста. Десять минут. Заметьте, примерно столько времени отделяет сообщение о несчастном случае от первого звонка журналиста. Ах да, я, естественно, в одном лице буду представлять всю прессу, и только я могу задавать вопросы. Но не вы. О'кей?

Эме Леруа поднял руку:

– Э-э-э... я этого не умею, это не моя работа. Те, кто уже работал в этом жанре, будут иметь преимущество. Если бы я был главой фирмы, у меня был бы человек для таких дел.

– Да, но тип, которому вы за это платите, как раз в отпуске, а здание не предупредило его перед тем, как рухнуть. Вы один, и журналисты донимают вас звонками. Чаще всего так и происходит. Вы имеете право сказать им, что сделать сообщение некому, это на ваше усмотрение. Одним словом, выходите из положения. Успокойтесь, будут игры ближе к вашему профилю, никого не обделю.

Леруа пробормотал что-то неразборчивое и сел с обиженным видом.

– Всего десять минут, – бросил дель Рьеко.

По истечении срока он собрал наши сообщения, положил их на стол и попросил даму в свитере зачитать свое. Оно было ужасно. Большинство других не лучше. Все еще недовольный Эме Леруа сухо заявил, что нужно ждать результатов экспертизы, а пока он ничего сказать не может. Хирш что-то мямлил, подбадривая себя улыбкой, которая придавала ему дурацкий вид. Моран напирал на чистосердечие, но, переборщив, вышел за рамки текста. Дель Рьеко холодно одернул его.

Лоранс Карре оказалась на высоте. Правда, она читала сразу после Пинетти, который говорил, пряча глаза, но его хитроватый вид убеждал в том, что погибших сотни и фирме есть что скрывать. Лоранс же, наоборот, описала четко ситуацию, ограничившись неоспоримыми фактами. Дель Рьеко впервые вмешался. Остальным он позволил барахтаться самим, а ей решил подыграть.

– Сколько погибших?

– Мы этого еще не знаем, – ответила Лоранс.

– Вы еще не знаете или не хотите сказать?

Играя роль, она повернулась к дель Рьеко:

– Послушайте, вы – журналист, профессионал, и я тоже. Вам известно, что бывает, когда случается подобная трагедия. Иногда проходит несколько дней до полного выяснения фактов. Я вам даю информацию, которой располагаю, и не могу вам дать то, чего у меня нет.

– Но все-таки два или двадцать? – настаивал дель Рьеко.

– Два или двадцать – в любом случае это много. Позвольте мне подумать о тех, кто сейчас находится под развалинами и кого мы пытаемся спасти. Именно о них я думаю. Надеюсь, мы вытащим большинство живыми.

– Эй, – возразил Эме Леруа, – она отклоняется от текста, так не пойдет!

Дель Рьеко весело улыбнулся. Жестом он отпустил Лоранс Карре с кафедры.

Настала очередь Шарриака. Уверенный в себе, сразу найдя нужную дистанцию, он зачитывал свое сообщение, сдерживая волнение.

– Что касается виновников, – сказал он в заключение, – не сомневаюсь, следствие их установит. Если есть вина фирмы и мы допустили оплошность, то не будем скрывать это и сделаем нужные выводы. На данный момент нет точных данных, а есть лишь противоречивые предположения. Но я вам обещаю (он сделал ударение на этом слове), что вы все узнаете. Мы обязаны сообщить правду прессе, а особенно семьям погибших. Эта трагедия нас всех потрясла. Мы тоже хотим знать правду, чтобы спокойно спать...

– Но сон погибших будет вечным, – прервал его дель Рьеко.

Шарриак смерил его взглядом, в котором сквозило презрение.

– Вам можно позавидовать, вы еще в состоянии играть словами... Мне очень жаль, я только что потерял чувство юмора. И надолго.

В глубокой тишине он сел на свое место. Он был так хорош, что всем нам показалось, будто катастрофа произошла на самом деле и несчастных рабочих придавило бетонными блоками.

Я был последним. Шарриак поставил меня в трудное положение. Дель Рьеко протянул мне мое сообщение, но я вдруг решил наплевать на текст и примкнуть к мятежнику.

Все уже было сказано, рассмотрены все нюансы. Ничего лучшего на эту тему и не придумаешь. Я начал импровизировать:

– В пятнадцать двадцать три на стройке, за которую ответственна наша компания, произошел несчастный случай. Полиция сразу разработала план спасательных работ. В нашу фирму в пятнадцать сорок четыре о случившемся сообщил по телефону мастер, фамилию и координаты которого я вам скоро сообщу. Он сказал, что обвалился один этаж и есть жертвы. От волнения мастер не упомянул о причинах несчастного случая. Это все, что мы узнали из первых уст. По нашим данным, на строительстве здания работали шестнадцать человек. Они не все находились на одном этаже, но мы полагаем, что некоторые могли быть там. Нет оснований полагать, что в числе жертв могли оказаться посторонние, так как вход на территорию стройки был закрыт. Сейчас, когда я говорю с вами, нам абсолютно ничего не известно. Пожарные и санитары уже работают на месте катастрофы, и я сейчас же туда отправлюсь. Префектура выделяет помещение для прессы. Мы с вами встретимся там около семнадцати часов, так что у вас будет материал к вечерним выпускам. К тому времени у меня будет более полная и проверенная информация. Благодарю вас.

Не глядя на дель Рьеко, я умолк и вернулся на свое место. Хирш, сидевший рядом, состроил одобрительную мину и шепнул мне на ухо:

– Очень профессионально.

Дель Рьеко задержал на мне ничего не выражающий взгляд. Он, похоже, был рассержен, но не хотел нового инцидента.

Сделав какие-то пометки, дель Рьеко встал, скрестил пальцы и, слегка покачиваясь с пятки на носок, сказал:

– Если бы это были курсы повышения квалификации, у меня нашлось бы немало замечаний. Но вы здесь не для того, чтобы совершенствоваться, хотя кое-кому это не повредило бы. Но поезд уже ушел. За одним исключением, вы играли в игру и...

– Исключение... это я? – встрепенулся Эме Леруа.

– Нет, не вы. Позвольте мне по-своему вести занятия и прошу меня не перебивать... Теперь мы переходим к другому жанру. В этот раз речь пойдет о собеседовании при найме на работу...

– Это мы проходили, – шепнул мне Хирш. – Спецы...

– ...где вы будете играть роль кадровиков. Вам придется...

– Послушайте, среди нас есть кое-кто занимавшийся этим. Все ваши скетчи – специально для нее. Надо объявить ее вне конкурса и придумать что-нибудь интересное для нас!

– Вы меня имеете в виду? – спросила Лоранс Карре.

Я никогда не видел ее улыбающейся, за исключением случая, когда она разговаривала с матросом-итальянцем, а голос Лоранс заморозил бы и вампира.

Леруа не стал увиливать.

– Да, вас, разве есть другие?

– И что же вы думаете? Что я родственница этого господина или его любовница? Что он все это устроил ради меня? Так вот, если бы такое было, я была бы очень польщена, но, видите ли...

Дель Рьеко постучал по столу:

– Хватит! Господин Леруа, сделайте одолжение, дождитесь конца стажировки. А если вы недовольны, то можете написать в "Де Вавр интернэшнл" и пожаловаться на мое возмутительное пристрастие. Как вы заметили, здесь собрались люди разных профессий. И только случайно у кого-то оказываются качества, дающие преимущество в первый же день. У нас как в "Тур де Франс": есть шоссейные этапы и горные. На ровных этапах выигрывают шоссейщики. Посмотрим, как вы поведете себя в горах, есть ли у вас выносливость, да и доберетесь ли вы до них.

Леруа поджал губы и умолк. Лоранс Карре презрительно вздернула подбородок.

Собеседования при найме на работу оказались забавнее. Дель Рьеко вручил каждому кандидату вымышленный опросный лист и наблюдал, разберется ли в ловушках играющий роль нанимателя. Многие охотно следовали замыслу игры, но были и такие, кто проявлял изобретательность в постановке неразрешимых задач собеседнику: бег по пересеченной местности с упоминанием непоправимых недостатков. Моран разыграл сногсшибательный номер с южанином, который якобы был заикой, но всемирно известным экспертом по редким металлам, чем вызвал взрыв хохота. По окончании интервью директор по найму составлял краткую заметку с заключением о целесообразности приема на работу. Мне достался в партнеры мужчина с арабской фамилией эль-Фатави или что-то в этом роде, и я решил нанять его в качестве начальника службы безопасности при условии, что он быстро предоставит мне сведения о своей судимости – я сразу сообразил, что в этом и заключалась ловушка. Затем я очутился перед Шаламоном и предложил свою кандидатуру на должность ответственного за обучение. Несчастный не нашел для меня нужных вопросов, так и не узнав, что, предположительно, меня отстранили от преподавательской деятельности за сексуальные домогательства, и принял на работу.

Уже к вечеру мы должны были защищать противоположные точки зрения за тремя "круглыми столами". За первым речь шла о допинге спортсменов, за вторым – о либерализации марихуаны, а за последним – о судьбе малолетних преступников. Упражнение походило на главный устный экзамен в Национальной школе управления, где необходимо уметь в течение десяти минут рассуждать на любую предложенную совершенно незнакомую тему, скрывая свою некомпетентность. В свое время я достаточно поучаствовал в заседаниях руководства, и подобное упражнение не представляло для меня никаких трудностей. Я снова заметил, что меня не сталкивали ни с Шарриаком, ни с Лоранс Карре. Они явно применяли систему отбора и лучших старались не ставить лицом к лицу. По крайней мере к такому нескромному выводу я пришел к концу дня.

За ужином мы заняли те же места, что и накануне. Меня всегда изумляла быстрота обретения привычек. У каждого уже был свой стул, вскоре таковыми станут и кольца для салфеток. Произошли лишь две или три перемены: Лоранс Карре, уставшая от шоу Морана, пересела за наш стол, а Шаламон присоединился к четверке. Начало проявляться родство душ: Моран и его услужливое окружение – единственный укомплектованный стол, чуть подальше – заброшенная пятерка и наш кружок: Карре, Шарриак, Хирш, Пинетти и я. Группа Морана шумела меньше, чем накануне: сказывался утомительный день, поглотивший их энергию. В другом конце столовой молча жевали Шаламон и дама в свитере в компании эль-Фатави и лысого.

– Ну что ж, – усаживаясь, проговорил Пинетти, – мне лестно сидеть рядом с сильнейшими.

– Это еще неизвестно, – возразила Лоранс Карре.

Пинетти повертел в руках вилку.

– Ладно, ладно, это все заметили. Иногда, правда, непонятно, куда они клонят, но в основном все ясно.

На лице Лоранс Карре появилось скептическое выражение. Губы Шарриака дрогнули в полусаркастической усмешке.

– Мадам осторожничает, – прокомментировал он. – Я тоже, чего греха таить. Нас рассматривают под всеми углами зрения. Такое впечатление, будто мы матрешки: внутри первой – вторая, во второй – третья и так далее.

– А в последней что? – спросил Хирш.

Шарриак поднял глаза к потолку:

– Кто знает? Может быть, бриллиант. Может быть, ничего.

– Полагаю, это зависит от каждого, – сказал Хирш. – Они не скрывают, что очищают нас лист за листом, как артишок. И смотрят, в какой момент мы треснем.

– Артишоки не трескаются, – заметила Лоранс Карре.

– Они нет, а мы – можем, – заключил Хирш.

На некоторое время воцарилось молчание – пока официант ставил на стол салат из зелени, украшенный кусочками швейцарского сыра.

– Я уже мечтаю о еде, в которой совсем не было бы сыра, ни крошки, – бросил Пинетти. – А то мы наберем килограммов по пятнадцать.

– Это все из-за коров, – сказал Хирш. – Нужно же сбывать их продукцию. Кстати, о коровах. Вам известно, что они портят озоновый слой? Газы в их кишечнике содержат огромное количество метана.

Лоранс Карре огорченно прищелкнула языком.

– Прошу вас... мы же за столом. Если пойдет разговор о желудочных проблемах жвачных животных, я лучше вернусь к Морану. Он, конечно, развязный, но не вульгарный.

Хирш порозовел от такой отповеди. Он поискал что-нибудь хлесткое в ответ, но, ничего не найдя, уткнулся в свою тарелку. Шарриак смотрел на него с нескрываемым весельем, потом взглянул на Лоранс Карре и потянулся на стуле:

– Эх, обожаю такие потасовки... С мадам, думаю, у нас не будет в них недостатка.

Лоранс искоса глянула на него:

– Меня не очень интересует воздействие продуктов пищеварения рогатого скота на окружающую среду. Но если вам всем угодно послушать небольшой доклад на эту тему, я не буду выступать против такого единодушия.

Шарриак почесал бровь, затем, облокотившись на стол и положив подбородок на скрещенные пальцы, уставился на Лоранс Карре:

– Вы – чудо. Когда вы говорите, можно подумать, что читаете текст. – Он повернулся к нам, призывая в свидетели: – Я не прав? Мне редко такое встречалось. Она будто пишет свою реплику в голове, а потом прочитывает ее. Как вы это делаете?

Лоранс Карре наклонилась и проглотила кусочек салата. Но Шарриак не отставал:

– Не подумайте, что это плохо, напротив, даже очень хорошо. Но ваша манера выражаться... чисто литературная. Слушая вас, как бы читаешь книгу. Вы никогда не расслабляетесь?

Она медленно подняла на него глаза:

– Во всяком случае, не с вами.

Шарриак примиряюще выставил ладонь:

– О, я на это и не надеялся. Как и вы, я ни на минуту не забываю, что мы... в некотором роде конкуренты. И не сочтите это за предложение руки и сердца.

Пинетти мрачным голосом проговорил:

– Они еще заставят нас драться друг с другом. Вот увидите. Это уже началось, тем же и закончится.

Шарриак на время переключился на него.

– Естественно. Для чего, вы думаете, они собрали нас в группу? Если бы они хотели каждому устроить экзамен, то продолжали бы свои тесты в Париже. Но им хочется посмотреть, как мы будем вести себя, кто выживет в ужасающих джунглях человеческих отношений, в условиях соревнования.

– Надо же, и это я говорю как книга, – вздохнула Лоранс Карре.

Небрежным жестом Шарриак отбил мячик из глубины корта.

– Вопреки видимости я тоже умею читать. И тоже умею следить за каждым своим словом. Но на это мне не требуется усилий, и я не держусь так, словно аршин проглотил. Знаете, мадам, здесь никто не желает вам зла. Я могу убить вас, если окажетесь на моей дороге, но прежде я вам пришлю цветы.

Шарриак с легкостью завоевал превосходство над сотрапезниками, но не надо мной. Я ничего не говорил, а только наблюдал за ним. Он колотил себя в грудь подобно горилле, навязывающей свою волю сильнейшей обезьяны тем, кто впоследствии мог бы ей угрожать. Мне была очевидна его игра: Шарриак пытался запугать, ослабить своих конкурентов, раздавая им пощечины – одному за другим. Плоды он пожнет позднее. Ему удалось привести в растерянность их, но не меня.

Словно почувствовав это, Шарриак повернулся ко мне:

– Но наш друг очень молчалив...

Я как раз скатывал хлебный шарик. Щелчком я загнал его в тарелку. Прошло секунды три, прежде чем я ответил:

– Когда стреляешь, не распространяешься о своей жизни.

Шарриак зааплодировал кончиками указательных пальцев.

– Браво. Серджио Леоне, да? Сцена, когда ковбой сидит в ванне и достает из пены пистолет, пока другой объясняет ему, как будет его убивать. Потрясающий эпизод. Обожаю вестерны, а вы?

– Да. При условии, что пистолет в моей руке.

Он нахмурился:

– А это откуда? Это мне что-то напоминает...

После салата подали бифштексы. Пинетти, словно извиняясь, заметил:

– Вот видите, опять корова. Честное слово, я здесь ни при чем...

Лоранс Карре, раздосадованная сравнением с аршином, решила доказать, что тоже умеет шутить:

– Любопытно, как у них получится сорбет из говядины на десерт, – произнесла она мягко.

Пинетти оживился:

– А вы знаете, что говяжий жир есть во всем? Даже в мороженом? Когда разразилось коровье бешенство, все узнали, что жир добавляют даже в косметические кремы!

Шарриак с удрученным видом протянул:

– Опять начинается! Господин Пьянетти окончательно решил испортить нам аппетит! А ведь вам было сказано, что мадам...

– Пинетти, – оборвал его Пинетти. – Не Пьянетти, а Пинетти.

– О, простите. В отместку вы можете один раз назвать меня Шираком, а не Шарриаком.

– Знавала я каламбуры позанятнее, – произнесла Лоранс Карре своим обычным ледяным тоном.

Хирш неодобрительно покачал головой:

– Ну, вы нас достали!

Он не ошибался. Но у него не было опыта: все светские ужины изобилуют такими ораторскими состязаниями, выявляющими самого умного, хитрого или красноречивого, того, кто возвысится над другими. За исключением редких случаев, когда речь идет о близких друзьях, которым нечего делить, совместная трапеза – лишь предлог для установления иерархии, ширма тонкой игры, ее острые моменты обсуждаются по окончании матча. Аристократия нашего демократического общества только перенимает обычаи дворянства тех времен, когда графы и бароны, лишенные возможности сражаться на шпагах, убивали насмешкой, наносили ранения унижением, а языки были их разящим кинжалом.

Вместо мороженого из опасной говядины на столе появилась корзина с фруктами. Выбрав персик и изящно очистив его ножом, Лоранс Карре явила нам еще одно свидетельство превосходного воспитания. Шарриак кончиками пальцев снял шкурку с банана, Пинетти впился зубами в яблоко, я же не взял ничего.

После кофе я вышел на берег озера: я тоже начал обзаводиться привычками. Взошла луна. Под ее усталым светом темная масса пихт притаилась, скрывая свои тайны. Я спустился к берегу, окунул руку в ледяную воду. Ни малейшего ветерка, холодным был сам воздух.

Я не услышал, как подошла Лоранс Карре. Как и накануне, она села на валун, одернув красную юбку. Лоранс чудесно вписывалась в пейзаж: застывший взгляд, резко очерченный профиль на фоне озера.

Я пожелал ей доброго вечера и собрался уходить, но она вдруг заговорила:

– Этот Шарриак, там... Он мне не нравится. А вы что о нем думаете?

– Естественно, он напал на вас несколько раз...

Лоранс поморщилась:

– Да, но не в этом дело. Это не важно, я к этому привыкла. Знаете, женщине всегда не легко. Но когда Шарриак сказал, что убьет меня, он и вправду хотел это сделать... Вам так не показалось? Это было очень... неожиданно...

Она говорила, устремив взгляд на противоположный берег озера и будто размышляя вслух. Мне пришлось подойти поближе, чтобы не пропустить ни слова.

– Это метафора, – произнес я.

Лоранс пожала плечами:

– Конечно. Обычные разговоры сильного пола. Все они говорят, что конкурентов надо трахать, вы знаете куда, и прочее в том же духе. Когда они думают, что их не слышат, лексика становится сексуальной, но какой-то странной: заниматься любовью для них означает унизить другого, поработить его. Так они понимают любовные отношения. Вы не замечали?

– Замечал.

Меня несколько удивили ее грубоватые слова. Но ведь Лоранс лишь повторяла выражения, которые я тысячу раз слышал из уст крупных боссов. Да и она, без сомнения, тоже, даже если мои собратья и стараются сдерживаться в присутствии дам.

– А дальше, – продолжила Лоранс, – идет сплошное насилие: убить, растоптать, уничтожить... Ладно, все это игра, так устроен мир. Слова, слова... Но Шарриак – другое дело. Почему он мне сказал, что хочет меня убить? Потому что не может поступить со мной иначе?

Произнеся медленно последнюю фразу, она повернулась ко мне, пристально взглянула на меня, провела ладонями по платью. Мое удивление сменилось изумлением. Я не ожидал такого резкого выпада. Однако, мелькнуло у меня в голове, Лоранс пришла к этому не случайно. Ее номер великосветской дамы с принципами стоил аттракциона Морана. Я почесал подбородок.

– Шарриак не говорил, что хочет убить вас. Он сказал, что сделает это, если вы окажетесь на его пути.

Лоранс вздохнула, снова разгладила складку на юбке.

– Это одно и то же. Я ввяжусь в это, и вы тоже. Все мы знаем, что есть лишь несколько мест, а может быть, одно или два. И все мы претендуем на них. В противном случае мы бы не приехали сюда. Но почему он так сказал?

– Чтобы вас напугать.

Она медленно встала, подошла к воде и застыла, сто" спиной ко мне, скрестив руки на груди.

– Может быть. Или для того, чтобы я хорошо поняла правила.

Лоранс вздрогнула, не спеша пошла вдоль кромки берега, и я последовал за ней. Она шла, опустив голову и разглядывая камешки под ногами. Я попытался ее приободрить:

– Шарриак не на высоте. Иначе бы его здесь не было. Он, возможно, лучший из запасных, но пока сидит на скамье, а не играет на поле. Именно поэтому он в ярости. Вы опасны, потому что привлекли внимание дель Рьеко, и Шарриак пытается вас устранить.

Лоранс остановилась, сократив расстояние между нами.

– Вы думаете, он меня убьет?

– А вы боитесь? – ответил я вопросом на вопрос.

Впервые она улыбнулась, в лунном свете блеснули ее зубы.

– Нет. Если бы я боялась, то была бы кассиршей в супермаркете или держала магазинчик кустарных изделий, оплачиваемый мужем-хирургом. Нет, я просто почувствовала, что этот тип способен на насилие. Здесь не просто соревнование, здесь ненависть.

Я успокаивающе улыбнулся и сказал:

– А я этого не почувствовал.

– Потому что вы мужчина, – прошептала она.

Действительно ли Лоранс испытывала страх? Хотелось ли ей разделить его с кем-нибудь? А может, она искала союзника? Но Лоранс ничего обо мне не знала, я ведь мог быть таким же опасным, как Шарриак. Может, она пыталась обмануть меня, чтобы не драться на два фронта?

– А знаете, мне тоже нужна эта работа, – мягко произнес я.

– Да, – отозвалась она, не поднимая глаз, – я знаю. Каждое слово становится оружием, проявление человечности – слабостью, откровенность – предательством. О, я не имею в виду других, Морана и его ватагу. Они-то считают, что просто сдают экзамен на бакалавра. Или здесь нечто вроде конгресса. Вот увидите, через пару дней они начнут спрашивать, нет ли поблизости ночного клуба. Они уже ответили на пятьдесят предложений, разослали множество резюме и думают, что это очередное... Они поставили сотню франков на красное и ждут, выпадет ли выигрыш... А я, Шарриак, вы, может быть, Пинетти и эль-Фатави – мы финалисты. Мы будем грызть друг друга, господин Карсевиль. – Лоранс снова вздохнула и потерла руки, чтобы согреться. – Все это неприятно. Находясь в иной обстановке, мы, возможно, симпатизировали бы друг другу. Но так захотели в "Де Вавр интернэшнл". Им нужно узнать, можем ли мы быть безжалостными. Я не могу себе позволить провалиться. Все, что угодно, только не это.

Это была интересная информация. Я небрежно спросил:

– Они такие влиятельные?

– Да это мастодонты! С ними связаны все конторы вот уже год или два. Если они вас рекомендуют, вам открывается зеленая улица. Если они вас выбрасывают, вам конец. Стадия трудоустройства – это Де Вавр. Последний экзамен. Если проваливаетесь, то в лучшем случае дадут должность завсекцией в магазинах "Тати". Вы этого не знали?

– Я служил по другой линии. Там метод подбора кадров иной.

– Да, в небольших конторах легче. А я занималась кадрами, как вам известно. И я видела, как это происходит. Ч-ч-черт! Не надо было вам этого рассказывать, это поможет вам ориентироваться.

Лоранс Карре была последней француженкой, от которой я услышал "черт", а не "дерьмо".

– А почему вас...

Она шире раскрыла глаза.

– Уволили? Это мой секрет. А вас?

Не дожидаясь ответа, – впрочем, его бы и не было, – она пошла дальше. Мы были далеко от гостиницы, за соснами виднелся лишь слабый отблеск ее огней. Неожиданно дорогу преградила скала. Вильнув от береговой кромки, тропинка углублялась в лес. Лоранс повертела головой.

– Вернемся, когда станет светло?

Она пошла обратно, я последовал за ней. Оступившись, она покачнулась и прислонилась ко мне, но тотчас извинилась.

Когда мы дошли до начала аллеи у пристани, я попытался копнуть поглубже.

– А этот дель Рьеко... вы были с ним знакомы?

Она поколебалась.

– Н... нет. Я бы не сказала. У Де Вавра есть два гуру. Я знала одного парня, который прошел через их руки. Он выдержал... Так он их называл трепанаторами. Должно быть, этот один из них.

– Вы заметили, что он не ест с нами?

– Да, конечно. За общим столом устанавливаются какие-то связи. Появляются попытки выведать что-нибудь у них, расположить к себе.

– Соблазнить их.

Рассердившись, Лоранс гневно взглянула на меня:

– Все вы одинаковы! Думаете, что у женщин не существует других аргументов. Секс, повсюду секс!

– Да нет же... – промямлил я, – я не это имел в виду... а вообще...

Она не смягчилась и сердито щурилась.

– Трепанатора не соблазнить. Не стоит и пытаться.

Я развел руками, прося о снисхождении:

– Мне это и в голову не приходило. Клянусь. Я далек от этого... Но согласитесь, обольстить могут не только женщины. Есть тысяча способов.

Она насмешливо улыбнулась:

– Весьма тронута! Временами чаша переполняется и возникают приступы феминизма... хоть на стенку лезь... Не обижайтесь на меня.

До самого порога мы больше не обменялись ни словом. Я поднялся в свою комнату и погрузился в любимые детективные загадки.

* * *

Во вторник утром началась настоящая стажировка. Как всегда, дель Рьеко собрал нас в рабочем зале. Он объяснил, что теперь мы переходим к стадии имитации деятельности, которая продлится три дня. Нас разделят на три команды, каждая будет изображать руководящий штат предприятия. Находясь в равных условиях, команды будут оспаривать рынок сбыта, и у них на руках будут одинаковые козыри. Выиграть или проиграть – зависит от нас. Нет никаких правил, кроме одного: дель Рьеко – хозяин игры, только он один может сказать, удачны или нет наши шаги. Мы же можем организовываться и действовать по своему усмотрению, нет никаких ограничений наших инициатив. Он снабдит нас всей необходимой документацией: бухгалтерским балансом, штатным расписанием, сводками о состоянии рынка – короче, всем, что обычно хранится в сейфах генерального директора. Если нам понадобится что-то еще, дель Рьеко даст нам это.

Это, сказал он, похоже на спектакль. Есть небольшая доля случайности, но не более существенная, чем в жизни. Мы просто пожнем плоды принятых нами решений. У нас есть право не спать три ночи, если так будет надо, но самого дель Рьеко просьба не беспокоить между полуночью и шестью часами утра.

Естественно, Эме Леруа сразу стал возражать. Как подсчитываются очки? Очков не будет, ответил дель Рьеко. Ему достаточно наблюдать за происходящим. В какой момент можно считаться победившим?