Кравченко Владимир Семенович
      Через три океана.
      Воспоминания врача о морском походе
      в Русско-японскую войну 1904-1905 годов
      Подготовка к публикации, примечания и комментарии М. В. Котова
      об авторе - Л. А. Кузнецова
      {1}Так помечены ссылки на комментарии. Комментарии в конце текста
      {1}Так помечены ссылки на подстрочные примечания. Примечания в конце текста
      Аннотация издательства: Очередная книга из серии "Помни войну", издававшаяся последний раз более девяноста лет назад - это воспоминания судового врача крейсера "Изумруд", а затем крейсера "Аврора", участника плавания так называемого "Догоняющего отряда" 2-й Тихоокеанской эскадры, похода самой эскадры после присоединения к ней отряда и Цусимского сражения во время Русско-японской войны 1904-1905 годов. Великолепная наблюдательность и явные литературные способности автора делают знакомство с его воспоминаниями поистине увлекательным чтением.
      Содержание
      О Владимире Семеновиче Кравченко и его воспоминаниях
      Глава I. В Санкт-Петербурге
      Глава II. Кронштадт
      Глава III. Кронштадт - Ревель
      Глава IV. Ревель
      Глава V. Порт Императора Александра III
      Глава VI. Скаген
      Глава VII. Фридрихсхафен
      Глава VIII. Немецкое море
      Глава IX. Дувр
      Глава X. Английский канал
      Глава XI. Испания
      Глава XII. Бухта Понтевердо
      Глава XIII. Атлантический океан
      Глава XIV. Танжер
      Глава XV. Малага
      Глава XVI. Средиземное море
      Глава XVII. Суда
      Глава XVIII. Порт-Саид
      Глава XIX. Суэц
      Глава XX. Красное море
      Глава XXI. Джибути
      Глава XXII. Индийский океан
      Глава XXIII. Рас-Гафун
      Глава XXIV. Индийский океан
      Глава XXV. Дар-эс-Салам
      Глава XXVI. Индийский океан
      Глава XXVII. Носи-Бе
      Глава XXVIII. Индийский океан
      Глава XXIX. Малаккский пролив
      Глава XXX. Южно-Китайское море
      Глава XXXI. Камранг
      Глава XXXII. Ван-Фонг
      Глава XXXIII. Куа-Бе
      Глава XXXIV. Тихий океан
      Глава XXXV. Накануне Цусимы
      Цусима
      Глава XXXVI. Неприятельские разведчики
      Глава XXXVII. Первый бой
      Глава XXXVIII. Отдых
      Глава XXXIX. Непонятное перестроение эскадры
      Глава XL. Второй бой
      Глава XLI. Крейсерский бой
      Глава XLII. Гибель "Осляби"
      Глава XLIII. Крейсера под перекрестным огнем
      Глава XLIV. Выход из строя флагманского броненосца "Князь Суворов"
      Глава XLV. Крейсера и транспорты снова под перекрестным огнем
      Глава XLVI. Мина
      Глава XLVII. Продолжение боя
      Глава XLVIII. Гибель "Князя Суворова"
      Глава XLIX. Продолжение боя
      Глава L. Сдача командования
      Глава LI. Положение эскадры
      Глава LII. Гибель броненосца "Александр III"
      Глава LIII. Гибель "Бородино"
      Глава LIV. Итог шестичасового эскадренного боя
      Глава LV. Поворот броненосцев к югу без сигнала и распад 2-й Тихоокеанской эскадры
      Глава LVI. В ожидании минной атаки
      Глава LVII. Первая атака миноносцев
      Глава LVIII. Поворот на север
      Глава LIX. Встреча со "Светланой"
      Глава LX. Первая попытка прорваться на север
      Глава LXI. Вторая атака миноносцев
      Глава LXII. Встреча с крейсером "Владимир Мономах"
      Глава LXIII. Второй поворот к северу
      Глава LXIV. Третья атака миноносцев
      Глава LXV. Неприятельский крейсерский отряд
      Глава LXVI. Третий поворот к северу
      Глава LXVII. Поворот на юг
      Глава LXVIII. Преследование неприятельскими крейсерами
      Глава LXIX. Огненное крещение крейсера "Аврора"
      Глава LXX. В машине
      Глава LXXI. На перевязочном пункте
      Глава LXXII. Переход до Манилы
      Глава LXXIII. Манила
      Глава LXXIV. Угольные погрузки на эскадре адмирала З. П. Рожественского
      Эпилог
      Биографические данные о лицах, упоминаемых в книге
      Комментарии
      Подстрочные примечания
      О Владимире Семеновиче Кравченко и его воспоминаниях
      Походу 2-й Тихоокеанской эскадры вице-адмирала З. П. Рожественского и постигшей ее трагедии в Корейском проливе в мае 1905 года во время Русско-японской войны 1904-1905 годов посвящено не одно научное исследование. Но при всем их многообразии неприходящими ценностями всегда будут оставаться воспоминания непосредственных участников тех далеких событий. Только они способны передать читателям эмоциональное видение событий того времени, в отличие от академического стиля изложения в специальной исторической литературе.
      Именно к таким, известным, выдержавшим не одно издание произведениям как "Расплата" В. И. Семенова, "Цусима" А. С. Новикова-Прибоя и "На "Орле" в Цусиме" В. П. Костенко - по праву принадлежат и воспоминания судового врача крейсеров "Изумруд", а затем "Аврора" "Через три океана" В. С. Кравченко.
      Хотя издававшаяся последний раз более, чем девяносто лет назад, книга Владимира Семеновича Кравченко, в отличие от перечисленных выше произведений, не пользуется такой известностью, тем не менее ссылки на нее практически постоянно присутствуют в различных работах по истории Русско-японской войны 1904-1905 годов на море.
      Взяв за основу свой дневник, который автор вел со дня своего назначения на крейсер "Изумруд" и до прихода "Авроры" в составе отряда контр-адмирала О. Л. Энквиста в Манилу, Владимир Семенович, обладая великолепной наблюдательностью и явными литературными способностями помимо описания самого похода, приводит массу бытовых подробностей флотской службы, делающих его воспоминания по истине увлекательным чтением.
      О самом авторе известно немногое. Родился Владимир Семенович Кравченко в Херсонской губернии в семье статского советника 21 июня 1873 года. В 1897 году он с отличием заканчивает Императорскую военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге и направляется для прохождения службы в качестве младшего врачав 101-й пехотный Пермский полк.
      Однако не проходит и месяца, как он приказом по Морскому ведомству от 28 декабря 1897 года приписывается к 17-му флотскому экипажу с прикомандированием с 3 января следующего года к Николаевскому морскому госпиталю в Кронштадте.
      Первая морская кампания молодого судового врача (с мая по август 1898 года) прошла на борту крейсера 1 ранга "Князь Пожарский". В следующем году (с мая по октябрь) Владимир Семенович становится членом экипажа парохода "Днепр", сдав перед этим экзамен на ученую степень доктора медицины при Императорской военно-медицинской академии.
      24 апреля 1900 года В. С. Кравченко получает назначение на эскадру Тихого океана. По пути на Дальний Восток, находясь в Сретенске, он 5 июня временно зачисляется врачом в состав 1500-тысячного отряда, посланного по Амуру на усиление гарнизона Благовещенска, осажденного китайцами в ходе вспыхнувшего в Китае ихэтуаньского или боксерского восстания.
      Добравшись до Гаку, В. С. Кравченко 1 августа направляется младшим врачом на эскадренный броненосец "Сисой Великий", на котором и проводит две последующие кампании (1900-1901 и 1901-1902 гг.).При этом в октябре 1900 года он участвует в морском десанте с крейсера "Рюрик" под командованием старшего офицера корабля капитана 2 ранга И. В. Студницкого в Шангай Гуан с занятием железнодорожной станции.
      Такая активная деятельность судового врача не проходит не замеченной и 2 декабря 1902 года В. С. Кравченко получает свою первую награду светло-бронзовую медаль "В память военных событий в Китае в 1900-1901 годах". Несколько ранее (10 декабря 1901 г.) он был утвержден в чине титулярного советника.
      В марте 1903 года Владимир Семенович переводится в 18-й флотский экипаж с прикреплением к Санкт-Петербургскому морскому госпиталю для проведения там занятий.
      С началом Русско-японской войны его назначают судовым врачом на достраивающийся на Невском судостроительном и механическом заводе крейсер 2 ранга "Изумруд". Благодаря этому читатель сможет познакомиться с малоизвестными обстоятельствами плавания так называемого "Догоняющего отряда" капитана 1 ранга Л. Ф. Добротворского, куда входил и "Изумруд", с Балтики до Мадагаскара через Гибралтар, Средиземное море, Суэцкий канал, Красное море и Индийский океан, вдоль восточного побережья Африки с заходами в Танжер, Малагу, Суду, Порт-Саид, Джибути, Рас-Гафун.
      После присоединения отряда (в феврале 1905 г.) у Носи-Бе к основным силам эскадры В. С. Кравченко переводят на крейсер 1 ранга "Аврора" вместо списанного по болезни старшего врача М. М. Белова. "Жаль покидать судно ["Изумруд"] , - писал он, - в постройке которого я принимал деятельное участие, товарищей и команду, с которыми успел сродниться за полгода плавания". Но делать было нечего; приказ следовало выполнять. "Итак, продолжал Владимир Семенович, - жребий брошен. Участь "Авроры" - моя участь... Первое впечатление от "Авроры" самое благоприятное. Команда веселая, бодрая, смотрит прямо в глаза, а не из подлобья; по палубе не ходит, а прямо летает, исполняя приказания. Все это отрадно видеть... Зато осмотр медицинской части привел в полное уныние... Лазарета нет. То, что было лазаретом, операционной - до самого потолка завалено мешками с сухарями!!"
      Да, действительно, все выглядело так, поскольку все пригодные для размещения грузов помещения кораблей эскадры практически до отказа были заполнены судовыми запасами, в первую очередь углем.
      Тем не менее В. С. Кравченко по справедливости оценил инициативу своего предшественника по переносу лазарета из душных помещений жилой палубы на батарейную, что позволило вдвое увеличить его площадь и внести целый ряд изменений в его оборудование.
      На борту "Авроры" Владимир Семенович проделал с эскадрой весь дальнейший путь, который закончился Цусимской катастрофой. В своей книге он достаточно подробно описал как участие своего корабля в бою, так и геройское поведение его экипажа. Вместе с автором читатель как бы присутствует и на марсе с дальномером, где находилось "царство прапорщика Э. Г. Берга, долговязого невозмутимого немца", и в боевой рубке, откуда "шло энергичное управление огнем и ходом" и где получил смертельное ранение командир крейсера капитан 1 ранга Е. Р. Егорьев; видит хладнокровные действия комендоров, которые из-за поврежденного в бою дальномера и под шквальным огнем противника "не зная расстояния, не видя своих попаданий... все-таки при таких из рук вон неблагоприятных условиях умудрялись попадать" и слышит слова раненного, но прежде думающего об исполнении своего долга мичмана В. В. Яковлева: "Братцы, цельтесь хорошенько!"; спускается в самые низы корабля, где под "задраенной наглухо броневой палубой" ниже ватерлинии бессменно находятся с начала сражения на своих боевых постах машинисты и кочегары старшего инженер-механика Н. К. Гербиха.
      Нельзя перечислить "всех отдельных эпизодов, подтвердивших еще раз всем известное мужество и стойкость русского человека". Да и свои профессиональные обязанности Владимир Семенович исполнил выше всяких похвал: "Организация оказалась вполне удачной. Люди санитарного отряда знали что им делать, не производили суеты и не бросались зря в разные стороны", - писал В. С. Кравченко.
      "Все работали молодцами. Вообще я ошибся, предполагая, что среди этого адского грохота мне придется видеть картину полного хаоса, людей ошалевших, мечущихся без толку, падающих в обморок. Ничего этого и в помине не было. Даже среди тяжелораненых мне не пришлось наблюдать ни одного обморока.
      Не только фельдшера и санитары, видавшие, так сказать, разные виды, но и весь остальной медицинский персонал - проявил полное хладнокровие и не терял его в самые трудные минуты".
      В этом не малая заслуга и самого Владимира Семеновича Кравченко. По его распоряжению заранее заготовили большое количество стерилизованного перевязочного материала, дополнительные носилки, для остановки кровотечения, приготовили из найденных на корабле длинных резиновых жгутов импровизированные жгуты Эсмарха, пользованию которыми Владимир Семенович обучил почти каждого матроса. Он же прочел лекцию офицерам и команде об оказании первой помощи при ранениях и увечьях.
      Кроме того, В. С. Кравченко впервые применил в судовых условиях после боя рентгеновский аппарат с помощью которого удалось обнаружить массу осколков, переломов, причем там "где их вовсе не ожидали..., это страшно облегчило работу, а раненых избавило от лишних страданий - мучительного отыскивания осколков зондом" для последующего извлечения.
      После прихода в Манилу рентгеновскому обследованию на борту "Авроры" подверглись и раненые с "Олега" и "Жемчуга". При доставке же раненых на берег в американский госпиталь, В. С. Кравченко "с чувством некоторого удовлетворения" заметил, что авроровские носилки, на которых их спускали с борта корабля, "оказались гораздо практичнее американских".
      А как было ему мучительно больно, когда на кораблях отряда узнали, что в России их "три несчастных, измученных, израненных крейсера" в газетных статьях, посвященных критическому разбору Цусимского боя, "забрызгивались грязью"!
      "Эти скромные незаметные герои, - отмечал Владимир Сергеевич, - без единого ропота отдававшие свою жизнь, умиравшие без громких фраз в бою и от ран в Маниле, не заслужили того, чтобы их чернили в глазах Родины.
      О! Тому, у кого поднялась рука добивать своих товарищей, немногих имевших несчастье остаться в живых, никогда не понять всей глубины, всего трагизма Цусимской катастрофы!" - продолжал он далее.
      По окончании военных действий и возвращении крейсера "Аврора" в порт Императора Александра III (Либава) 19 февраля 1906 года В. С. Кравченко с рядом офицеров корабля был откомандирован в Санкт-Петербург в распоряжение следственной комиссии, разбиравшей ход прошедшей войны.
      За участие в боевых действиях В. С. Кравченко был награжден светло-бронзовой медалью "В память Русско-японской войны 1904-1905годов" (1906) и орденом Св. Анны 3с т.с мечами (1907).
      В канун Первой мировой войны 1914-1918 годов Владимир Семенович Кравченко уже имел чин статского советника (1912), числясь с 9 ноября 1910 года старшим врачом 2-го Балтийского флотского экипажа. С началом военных действий его (7 сентября 1914 года), с оставлением в прежней должности, назначают консультантом по хирургии временного Петроградского морского госпиталя № 2.
      Помимо перечисленных наград, он был награжден орденами Св. Станислава 2 ст. (1908), Св. Анны 2 ст. (1912), Св. Владимира 4 ст. (1915).
      Скончался В. С. Кравченко в 1927году и похоронен на Новодевичьем кладбище в Санкт-Петербурге.
      Воспоминания В. С. Кравченко печатаются по их второму изданию (май 1910 г.) и при подготовке к печати были подвергнуты незначительной археографической правке. Все даты до 1 февраля 1918 года приведены по старому стилю.
      Ответственный редактор Л. А. Кузнецов
      "ПОМНИ ВОЙНУ!"
      Вице-адмирал С. О. Макаров
      Дорогим боевым товарищам, моим соплавателям, посвящаю труд свой дневник, который я вел с первого дня кампании. Все, что я видел, слышал и переживал, я заносил в него, насколько позволяли досуг и окружавшая обстановка.
      Хотелось бы, чтобы дневник этот, несмотря на запоздалое его проявление, представил интерес не только для участников этого небывалого в истории похода, но и для каждого, кому дорог и близок родной флот.
      Автор
      1 января 1910 года
      Глава I.
      В Санкт-Петербурге
      На Невском судостроительном заводе заметно необычайное оживление. Крейсер 2 ранга "Изумруд"{1} спешно заканчивает свою постройку. Уже спущенный с эллинга{2}, он стоит у пристани на швартовах. Работа кипит. С гулом, одна за другой, подкатываются к деревянным сходням загруженные вагонетки, поминутно слышатся окрики: "Дай дорогу, дай дорогу!"
      Крейсер сверху до низу переполнен мастеровыми и матросами: кто бьет по заклепке молотом, кто визжит электрическим сверлом, кто скрипит горном - все это вместе с грохотом, доносящимся из мастерских, сливается в общий несмолкаемый гул, среди которого нельзя расслышать командных возгласов и свистков низенького коренастого боцмана, с покрасневшим от натуги лицом выделывающего какие-то рулады на своей дудке.
      С пристани заворочался громадный кран, медленно поднимая на большую высоту тяжелую железную мачту для того, чтобы перенести ее на судно и поставить вертикально. Среди этой суеты с большим трудом разыскал я командира крейсера, капитана 2 ранга барона Василия Николаевича Ферзена, к которому должен был явиться по случаю назначения на крейсер судовым врачом. Барон - голубоглазый великан с открытым добродушным выражением лица, любезно предложил показать мои будущие владения. "Вот это лазарет на семь коек; здесь аптека, здесь ванная. Здесь же в моем помещении вы расположите свой боевой перевязочный пункт; мне кажется - здесь всего удобнее; можно и в кают-компании: там просторнее, зато подача раненых затруднительнее. Впрочем, как хотите. Выбирайте, где Вам удобнее. А вот и Ваша каюта, рядом с лазаретом". Командира в это время уже разыскивали по всему судну.
      Оставшись один, видя вокруг себя голые железные переборки, я старался мысленно представить себе ту обстановку, среди которой придется жить и работать. "Лазарет - всего на семь коек. Маловато. Но и их, кажется, разместить негде. А что за этой переборкой?" - "Кормовая машина, Ваше ВБ{*1}", - ответил какой-то мастеровой. Попробовал переборку рукой - горяча. "Что же будет в тропиках? Ну, ладно, поглядим каюту".
      "Здесь будет столик, а здесь коечка, здесь шкапик для одёжи приспособим, умывальничек складной привинтим. Все железное, дерева не будет. На случай пожара, значит", - объяснял мне словоохотливый мастеровой.
      - А вот этот уголок мы от Вас, Ваше ВБ, отымем. Тут как раз лючок в провизионный погреб проходит, так мы его в коридор выведем, чтобы вестовые, лазивши, значит, не беспокоили Ваше ВБ.
      Койка, умывальник, шкап и прочее - да здесь и сейчас повернуться негде. Железо! В холода отпотевать будет, а в жару накаливаться - знаем, знаем. Заглянул в другие каюты. Все одинаковы. Кают-компания крохотная. Прошел в жилую палубу.
      - А это помещение, эти рундуки - для команды?
      - Так точно, Ваше ВБ.
      Да! Все для машины, все для угля, а для житья плохо. Ведь на крейсере команды 328 человек. Как они тут друг на дружке разместятся? Крейсер "Изумруд" построен по образцу "Новика", лихого доблестного "Новика". Судно точно нож для разрезания: узкое, длинное, острое. Три низких трубы, две мачты{3}. На "Новике" была одна. По числу орудий "Изумруд" сильнее "Новика". Кроме того есть и минные аппараты - три, поставленные по настоянию адмирала Макарова. Машины могучие, дающие 24 узла. Недаром они заняли чуть не третью часть судна. Дерево на крейсере действительно изгнано. В боевом отношении это хорошо{4}. Таков же точно и родной брат "Изумруда" - крейсер "Жемчуг", окончивший свою постройку на Невском заводе месяцем раньше и, счастливец, уже рассекающий своим острым носом воды Балтийского моря.
      Обходя помещения, я знакомился со своими будущими товарищами, среди которых был рад встретить несколько старых знакомцев - соплавателей по Дальнему Востоку во время русско-китайской войны{*2}.
      Четыре лейтенанта уже обветрены всякими бурями и непогодами, остальные - всё жизнерадостная, полная энергии молодежь. Приятно было слышать отзывы о командире и старшем офицере П. И. Паттон-Фантон-де-Веррайоне. Ими не нахвалятся. Все рвутся на "Изумруд" в надежде заслужить ему славу "Новика". Энтузиазм молодежи мне очень понравился. Невольно заразил он и меня, пессимиста.
      Явившись на другой день уже не в мундире и треуголке, а, по примеру офицеров, в самой старой потертой тужурке, я стал проводить на крейсере день за днем все рабочее время, стараясь, чтобы и медицинская часть не отстала от других и не ударила в грязь лицом.
      Работы предстояло много: хотя для меня она была совсем необычна, зато страшно интересна. Нужно было устроить свое будущее гнездышко.
      Набив себе несколько шишек на лбу, пересчитав ступени многих трапов боками, а тужурку измазав краской, я скоро превратился в равноправного члена кают-компании крейсера "Изумруд".
      Скоро я также понял, в чем корень успеха. Нужно было быть не столько врачом, сколько надсмотрщиком. Нужно было самому не спать и другим не давать, тормошить, просить, напоминать, ругаться, строчить рапорты, знакомиться со всеми чертежами, планами, названиями, указывать, оспаривать, не жалеть ни языка, ни ног, буквально над всякой мелочью иметь свой хозяйский глаз.
      Русский рабочий человек торопиться не любит. Поспешишь - людей насмешишь. Сначала надо малость покурить да побалагурить, а потом уже и инструмент поискать - куда это он, проклятый, запропал; ушел за ним глядишь, и сам пропал. Ищи его теперь по всему крейсеру, ломай себе ноги.
      Первое время я никого не разбирал: все ходят в таких костюмах, что инженера от мастерового не отличить, а потом научился распознавать разные заводские служебные ранги: кого возьмешь вежливенько за ручку, Христом Богом молишь, просишь, а кого тащишь к себе без всяких церемоний, особенно поймав на месте преступления в пустых собеседованиях с матросней, тоже любящей лясы поточить.
      Выработались и известные технические приемы: у дверей караулили санитары, и фуражки у рабочих для верности отбирались и в мою каюту под замок прятались.
      Быстро и незаметно пролетел конец лета. Вот уж и осенью пахнуло обычной петербургской гнилой осенью. Развело слякоть, весь день точно из сита моросит мелкий дождик; солнышка не видать.
      На крейсере холодно, сыро, сквозняки. Ждем мы, не дождемся начала кампании. А впереди еще столько работы, что, весьма возможно, крейсер и вовсе не пойдет в плавание.
      Это приводит нас в отчаяние. Знай это заранее, все бы мы давным-давно распределились по другим судам: эскадра адмирала Рожественского{5} уже вышла в Ревель, не сегодня - завтра уйдет.
      Но желанный день наконец наступил. 28 августа в проливной дождь, резкий ветер и холод взвились на крейсере Андреевский флаг, гюйс и вымпел. Судно начало жить.
      Офицеры перебрались, команда разместилась пока рядом на барже. Паровое отопление будет готово не скоро: на первых порах крейсер придется отапливать собственными боками. Бр-р! Какой ледяной холодина! Зуб на зуб не попадает.
      Кое-как разместились в своих железных клетушках: шкапики еще не готовы, белье разложить некуда; мокнут бедные вещи на верхней палубе под дождем.
      По всему судну грязища адовая; едкий запах свежей краски, лака до боли ест глаза. Стук над головой не прекращается, электричество не хочет гореть. Спать сегодня придется на голых досках - матрасы запоздали.
      Судно уже совсем пробудилось к жизни: впервые ворочало, било по воде своими тремя винтами, издавало рев: густым мощным басом гудел свисток; сирена - ну та, положим, сплоховала - злилась, шипела, плевала горячей водой, а повиноваться не хотела.
      1 сентября 1904 года. Сегодня первый день нашего плавания - первый самостоятельный переход через разведенные Александровский{6}, Троицкий, Дворцовый и Николаевский мосты по Неве и далее в Кронштадт, где ко всем нашим невзгодам и горестям прибавятся новые - разносы и "фитили" грозного адмирала Б.{7}
      Глава II.
      Кронштадт
      Достраиваемся. Продолжается все то же с той лишь разницей, что теперь, что ни спросишь, все не готово: либо не привезено еще, либо доделывается на Невском заводе. С мастеровыми хоть и не говори.
      Надоели они нам своими "завтраками", а мы им - расспросами; стали прятаться от нас уже не только мастера, но и инженеры.
      Рабочих Невского завода перешло с нами 300 человек. Разместились они частью на барже, частью в городе на вольных квартирах. Новая обстановка, среди которой они очутились вдали от своих семейств, пришлась им не по нутру и скоро, несмотря на большие суточные деньги, началось повальное бегство в Петербург.
      Лазарет осадили фиктивные больные, желавшие вернуться к себе на завод под предлогом болезни, с просьбой выдать им записку о таковой.
      Ход работ сильно замедлился. Нет сомнения, что, останься мы лишних две - три недели в Петербурге, крейсер давным-давно был бы достроен. А теперь - вот уже почти месяц нашей стоянки здесь, а не готово еще очень многое: крейсер по-прежнему согревается нашими боками, опреснители не действуют, и команда принуждена пить сырую воду. Меня, как врача, это прямо в ужас приводит. Всякие напоминания, просьбы остаются гласом вопиющего в пустыне. Не напасешься на всех кипяченой воды и баста. Большие командные самовары за неготовностью парового отопления приходится по два часа растапливать углем и деревянными растопками.
      Палуба сильно протекает. Почти везде вода каплями падает, а где и ручьями льет.
      В машине то один, то другой подшипник разогреется, или лопнет "фланец". Уж эти нам "фланцы"!
      Электричество дурит и однажды в шесть часов вечера в разгар обеда вовсе погасло - до утра. Вестовые бросились искать свечи (загремели в буфете осколки разбитого блюда). Свечами, конечно, не запаслись; так и пришлось нам в этот день обедать в темноте при коротких вспышках карманного электрического фонарика и обойтись без второго блюда.
      Добравшись ощупью до пианино, в бурной импровизации я изобразил хаотическое состояние крейсера и нашу досаду. Остальное время мы так и провели в этой тьме кромешной, спотыкаясь и разбивая лбы.
      Поглядели бы на наши костюмы. Ходим эскимосами, спим под несколькими одеялами; завелись какие-то наушники, наголовники, напульсники. На грудь капают крупные капли; глядишь, к утру одеяло и промокло. Пришлось идти на выдумки: придумывать подвесные коробочки, губки, а еще лучше - накрываться поверх всего взятой из лазарета клеенкой.
      Удивляюсь, как это никто из нас вместо плавания не очутился в госпитале.
      Конечно, лазарет одолели не только мнимые, но и настоящие больные. А аптеку все еще разложить нельзя: шкафы не готовы. В аптеке, между прочим, устанавливается прекрасная вещь: пароэлектрический стерилизатор и дистиллятор морского врача Р. О. Гловецкого. Надо, однако, приглядеть за его установкой да испытать хорошенько, чтобы поставленный наспех он не только красовался своей блестящей никелевой отделкой, но и действовал бы.
      Судовой фельдшер, к сожалению, оказался белоручкой и в самый разгар работ сбежал, выхлопотав себе списание на берег: увидал эту собачью жизнь и испугался.
      Впрочем, взамен его мне тотчас же дали старого опытного фельдшера из запасных.
      Последние дни в Кронштадте мы совсем сбились с ног. Достаточно сказать, что лазаретные помещения, например, были выкрашены экстренно в одну ночь санитарами под моим непосредственным наблюдением. В лазарете многое еще не готово, но и у других не лучше.
      Вот уже две недели, как я волочу свою ногу в лубках: как-то неловко "сыграл" с трапа и едва не расколол себе коленную чашку об острый железный угол.
      Лежать в койке некогда. Сверху все дождь, дождь, без конца. Холодно, грязно. И так тоскливо, а тут еще почти каждый день кто-нибудь из начальства приходит: "фитили" так и сыплются один за другим.
      Где уж там на берег съезжать. За целый месяц стоянки в Кронштадте я урвался всего один раз на берег, в Петербург, по самым неотложным служебным и частным делам: надо было сделать массу закупок для лазарета, выбрать и заказать в книжном магазине Риккера целую библиотеку для кают-компании.
      Ни с кем из знакомых проститься не успел. Вернулся - на крейсере печальная новость: матрос утонул.
      13 сентября. Приняли снаряды. Пробовали искусственно затопляться: водонепроницаемые переборки оказались надежными и выдержали.
      16 сентября. Вытянулись на рейд. Слава Богу, в воздухе немного потеплело. Были пробные испытания: в одно из них мы гоняли как бешеные взад и вперед по Финскому заливу, так что даже жутко было. С носа брызги летели через всю палубу, корма скрывалась под буруном, вздымаемом тремя винтами. Своих 24-х узлов, однако, не дали, а что-то 22 3/4. "Новик", построенный в Киле, давал на пробе 25.
      Правда, сравнительно с ним мы сильно перегружены: мачты, минные аппараты, лишние орудия и т.п{8}.
      Перегрузка против чертежа свойственна чуть не всем судам нашей постройки.
      Была и пробная стрельба, после которой потекли все каюты во многих местах: заклепки от сотрясения ослабели; иные вовсе вывалились. В верхнюю палубу моей каюты над самой головой ввинчен станок лафета 120-мм орудия. Нечего сказать, милое соседство.
      24 сентября. Экстренные сборы. Приказано поспеть в Ревель на Высочайший смотр.
      Чем только не загромождена наша верхняя палуба; но некогда теперь убирать и некуда. Поэтому все громоздкие предметы, бочки с маслом и т.п., только принайтовливаются к своим местам на случай качки.
      Тяжелые сцены прощания... Кое-кто из родных узнал о нашем неожиданном уходе и успел приехать. Часов в девять вечера снялись с якоря. За фортами какой-то броненосец береговой обороны зачем-то долго светил нам прямо под нос своим прожектором, ослепляя и зля штурманов. В море качает.
      Слава Богу, говорим мы, наш крейсер в приказах адмирала Б. не фигурировал и не срамился после в газетах на всю Россию.
      Глава III.
      Кронштадт - Ревель
      25 сентября. Переход. Боковых килей у нас нет, поэтому крейсер выворачивает как щепку.
      За два года пребывания на берегу я совершенно успел отвыкнуть от качки и теперь, любуясь в зеркало на свое позеленевшее лицо, не без злорадства повторяю: "Tu l'as voulu, Georges Dandin!"{*3} А впереди - целых три океана...
      Глава IV.
      Ревель
      26 сентября. Пришли в Ревель рано поутру, с обгоревшими трубами, занесенные сажей и углем. На рейде выстроилась вся наша эскадра, представляющая внушительный вид. Торопливо приводим себя в порядок, надеваем мундиры. Слышен длинный тревожный звонок. Всех наверх. Выстроились во фронт. Высочайший смотр эскадры уже начался.
      Немного погодя, по семафору было передано приказание прибыть на яхту "Александрия" командиру, двум офицерам и 20 нижним чинам, крейсеру же начать погрузку угля. Смотра "Изумруду" не будет. Мы очень огорчены, но действительно, представлять судно в таком состоянии никак нельзя.