Через три океана

      - Господа, а пароход-то был японский разведчик. Вот и его депеши. Глядите!
      Доска пошла по рукам... Всеми овладело радостное оживление: мы открыты, следовательно, сегодня ночью будут первые минные атаки, а завтра в проливе эскадренный бой. Без боя пролива нам не пройти.
      Мне очень понравилось настроение аврорцев: радостное, спокойное настроение. Излишних иллюзий, правда, ни у кого не было, да и не могло быть, но не было и трусливых опасений. Зная нашу лихую молодежь, я ничего иного и не ожидал от нее. Так вот она, долгожданная развязка! Наконец-то!{53}
      Не в ожидании ли этого момента мы восемь с половиной месяцев трепались, выворачивались чуть не по всем океанам земного шара, голодали, холодали, поджаривались под экватором, болели и тысячи других невзгод сносили безропотно. Ведь момент этот - момент расплаты за многое: за Артур, за наши дорогие погибшие суда, за наши постоянные неудачи в Манчжурии - за все. Так как же не радоваться?
      Мы пригласили командира. Было поставлено шампанское (по одному бокалу), и коротенький тост Евгения Романовича за наш успех был подхвачен громовым "ура". Принесли семафор с "Суворова": "Неприятельские разведчики видят наш дым, много переговариваются меж собой". В половине третьего по сигналу с броненосца "Суворов": "Маневры! Неприятель впереди!" - начались снова эволюции, продолжавшиеся два часа. Вышли они очень нестройными, особенно у отряда Небогатова. И немудрено. Это наши первые совместные маневры с ним.
      В 4 ч 30 мин сигнал с "Суворова": "Приготовиться к бою". В 4 ч 45 мин: "Завтра с подъемом флага поднять стеньговые флаги". В пять часов: "Во время боя у аппаратов иметь лучших телеграфистов и рассыльных". В шесть часов: "Завтра с рассветом иметь пары для полного хода". По окончании эволюции суда выстроились и продолжали идти в трех кильватерных колоннах: правая - отряды Рожественского и Фелькерзама, левая - Небогатова и Энквиста, средняя четыре транспорта. Впереди - разведочный отряд. На правом траверзе "Суворова" - "Жемчуг", на левом траверзе "Николая I" - "Изумруд". В замке эскадры - крейсер "Дмитрий Донской", на высоте которого по обе стороны шли госпитальные суда "Кострома" и "Орел". Роль нашего крейсера в предстоящем бою - действовать соединенно со своим флагманским судном "Олег" (контр-адмирал О. А. Энквист). На последней стоянке было решено, что охрана транспортов в бою будет поручена разведочному отряду ("Светлана", "Алмаз", "Урал"), а крейсерский отряд ("Олег", "Аврора", "Дмитрий Донской" и "Владимир Мономах") должен будет действовать самостоятельно, помогая главным силам и во время боя, по возможности, держась с противоположной неприятелю стороны наших броненосцев. Крейсера 2 ранга "Жемчуг" и "Изумруд" к крейсерскому отряду не принадлежали и имели свое особое назначение при броненосцах. Но затем охрана транспортов была найдена недостаточной, и из отряда адмирала Энквиста были выделены крейсера "Дмитрий Донской" и "Владимир Мономах". Таким образом, в распоряжении адмирала Энквиста как командующего крейсерами для самостоятельных действий осталось только два крейсера - "Олег" и "Аврора".
      * * *
      После багрового заката солнца, предвещавшего свежую погоду на другой день, суда спустили флаг, открыли отличительные огни, на этот раз неполные, только внутренние, обращенные друг к другу. Как и в предыдущие дни в палубах царила тьма: кое-где тускло светили пиронафтовые фонари, пущенные в полсвета, или густо закрашенные в синий цвет электрические лампочки. Время от времени проходили с потайными ручными фонариками офицеры. Какая-то необычайная торжественная тишина спустилась и овладела всем крейсером. Все замерло.
      В восемь часов как всегда раздался глухой рокот барабанов, бивших сбор на молитву, раскатился дробью, отдался эхом в нижних палубах и замер вдали. Среди мертвой тишины отчетливо послышались слова молитвы, произносимой священником. Я вышел на верхнюю палубу. И здесь царило такое же торжественное и вместе с тем грозное молчание. У заряженных орудий прилегли комендоры. Сигнальщики напряженно вглядывались в ночную тьму. Глухо стучали удары винта. Эскадра бесшумно рассекала воды, стремясь вперед к своему неизвестному будущему, уже заранее предопределенному роком.
      В телеграфной рубке все время продолжал стучать аппарат, и на длинной бумажной ленте выползали один за другим загадочные знаки японских шифрованных телеграмм. Теперь звучало одно: "ре-ре-ре-ре". Очевидно, вызывали какое-то судно. Я тоже пристально вглядывался в эту черную бархатную пелену, окутывавшую крейсер. Различить что-либо было невозможно. Даже наших миноносцев, идущих справа на траверзе "Авроры", и тех не было видно. Слева по временам, казалось, мелькали искорки, точно вылетавшие из труб - это фосфоресцировала вода. Среди этой тьмы, благоприятной для нас, а еще более - для неприятельских миноносцев, досадными елками горели госпитальные суда "Орел" и "Кострома", идущие сзади чуть-чуть поодаль, расцветившиеся полными огнями, со своим знаком Красного Креста на гафеле, с освещенным спардеком, словом, совсем плавучие дворцы.
      Вахтенный начальник, наконец, не выдержал и, когда "Кострома" уж больно насела сзади, стал семафорить ей потайным фонарем Ратьера{*34}, прося отойти подальше.{54} Часов около десяти на горизонте по левому траверзу сверкнул короткой вспышкой луч неприятельского прожектора. За ним последовало еще несколько вспышек все более и более слабых. Неприятель точно отходил влево. Беспроволочный телеграф до 12 часов усиленно, почти беспрерывно, работал, затем смолк. Не раздеваясь, лег я на свою жесткую койку, попробовал, было, мысленно подвести кое-какие итоги, перебрать в памяти наиболее дорогие воспоминания, представить дорогие лица, но усталость взяла свое, и почти тотчас же я погрузился в глубокий сон без всяких грез и кошмаров...
      Цусима
      Глава XXXVI.
      Неприятельские разведчики
      14 мая. Утром меня разбудил вестовой:
      - Ваше Высокоблагородие, а, Ваше Высокоблагородие! Вставайте, японские крейсера видать!
      Я живо вскочил и выбежал наверх. Был седьмой час. При ясном безоблачном небе горизонт оставался задернутым какой-то молочной мглой. От зюйд-веста свежел ветер; волнение было среднее. Наружнее нашей правой броненосной колонны, за кормой крейсера "Адмирал Нахимов", я не сразу разглядел еле выступавшие из мглы смутные очертания неприятельского двухмачтового двухтрубного крейсера, выкрашенного в светло-серый цвет, поразительно подходивший под цвет этой мглы. Это был разведчик, крейсер 3-го класса "Идзуми", следивший за нашим движением с расстояния 50-60 кб и лежавший на курсе, параллельном нашему.
      Около семи часов на левом траверзе открылся отряд из пяти крейсеров также идущий параллельным курсом. Сорок минут спустя туман скрыл его из наших глаз. Эскадра шла 9-узловым ходом на NO 60° - курсом, ведущим меж островами Цусима и Ики{*35}. Разведочный отряд перешел в тыл эскадры и расположился кильватерной колонной за транспортами. В восемь часов утра на эскадре были подняты стеньговые Андреевские флаги по случаю годовщины священного коронования Их Величеств, совпавшей, как мы узнали впоследствии, с днем рождения японской императрицы.
      Собравшись в кают-компании за утренним чаем, группа офицеров оживленно толковала о названиях виденных крейсеров, восторгались их поразительной окраской, благодаря которой наши дальномеры с трудом определяли расстояние. Высказывалось недоумение, почему какое-нибудь судно, "Олег" или "Аврора", не было послано для того, чтобы отогнать назойливый и нахальный "Идзуми".{55} Немало удивлялись и тому, что неприятель совершенно беспрепятственно продолжал получать по беспроволочному телеграфу сведения о нас от своих разведчиков. Всем было известно, что на "Урале" имеется аппарат огромной силы: его большая искра могла бы прямо пережечь неприятельские аппараты.{56}
      Между прочим, лейтенант Ю. К. Старк рассказал свой сон; я приведу его, потому что он оказался пророческим: "Идем мы мимо Цусимы, а на Цусиме какой-то порт, и вот из него стройно-престройно (не так, как наша) выходит японская эскадра. Передние корабли ее, ближайшие к нам, уже открыли огонь. Недолеты рвутся о воду, поднимают столбы воды, а осколки летят в боевую рубку и поют-жужжат: "Подарочек капитану, подарочек капитану". Проснулся будят, говорят: "Японские крейсера"... В это время в кают-компанию вошел командир. Мы смолкли. Евгений Романович, проведший всю ночь в боевой рубке без сна, выглядел довольно утомленным.
      В 8 ч 50 мин была пробита боевая тревога. Слева показались пять неприятельских крейсеров. На этот раз они держались к нам ближе, и мы могли различить "Мацусиму", "Ицукусиму", "Хасидате", "Суму" и "Наниву" (флаг адмирала Уриу){57}. Держась на расстоянии 60 кб, крейсера обгоняли нашу эскадру на параллельном курсе и около 9 ч 30 мин скрылись в тумане.
      Мы уже вошли в Цусимский (Корейский) пролив и около 11 ч должны были проходить его наиболее узкое место. В 9 ч 50 мин показался сзади, а затем перешел на нашу левую сторону отряд из четырех крейсеров: "Титосе", "Касаги", "Нийтака", "Отова" (флаг адмирала Дева). Эти суда нагоняли предыдущие, ушедшие вперед, и постепенно сближались с нами на параллельном слегка сходящемся курсе.
      Окраска всех японских судов была поистине изумительная. В 10 ч 30 мин по сигналу с броненосца "Князь Суворов" команде дали обедать у орудий повахтенно. На "Авроре" в этот день чарка была отменена по приказанию командира. Завтрак в кают-компании, устроенный на скорую руку, прошел оживленно. У всех было радостно приподнятое настроение, не было видно мрачных лиц, не слышно тоскливых предчувствий и жалоб на потерю аппетита. Кто-то вспомнил о том, что уже сегодня-то мы наверное заработаем себе 18 кампаний (к ордену Св. Владимира), не то, что в Гулле; на что старший штурманский офицер ответил своей излюбленной поговоркой, порядком нам надоевшей за время похода:
      - Господа! Жизнь наша... точно бульбочка на воде.
      Завтрака нам не пришлось докончить: прозвенел тревожный авральный звонок, все бросились по своим местам. Я прошел к себе на правый перевязочный пункт. Здесь все было уже давно приготовлено, расставлено согласно расписанию. Санитарный отряд был переодет во все чистое, с повязками Красного Креста на левом рукаве. Переоделась утром и команда. На случай пожара я приказал смочить водой из шлангов коечные защиты на перевязочных пунктах. Палубы обошел с крестом и окропил святой водой отец Георгий.
      Глава XXXVII.
      Первый бой
      Поведение неприятельских крейсеров становилось вызывающим: они приблизились уже на расстояние 49 кб и беспрерывно по беспроволочному телеграфу посылали депеши - одну за другой. "Урал" не выдержал и просил адмирала разрешить ему пустить в ход свой аппарат. Ему в этом было отказано.{58}
      Выдержка выдержкой, а только это бездействие, да еще столь опасное для нас, начинало нас сильно изводить.
      С трудом можно было удержать горячившуюся у орудий прислугу. Один комендор 75-миллиметрового орудия в плутонге мичмана А. В. Терентьева прямо плакал:
      - Ваше Благородие, ей Богу попаду. Дозвольте, Ваше Благородие!
      Наконец кто-то на броненосце "Ушаков" не выдержал: оттуда раздался первый выстрел, принятый за сигнал и тотчас же подхваченный остальными.{59} Загремели над головой тяжелые шестидюймовки. С "Суворова" последовал сигнал: "Не кидать снарядов".
      Стрельба продолжалась недолго, около четверти часа. Японские крейсера, отрепетовав двухфлажный сигнал своего адмирала, повернули "все вдруг" и в строю фронта, отстреливаясь кормой, стали быстро уходить и скоро скрылись во мгле.
      Одновременно "Олег", "Аврора" и, в особенности, "Владимир Мономах", находившийся ближе к "Идзуми", стреляли по последнему из орудий правого борта.
      В палубах были слышны оживленные разговоры, говорили о комендоре Борисове, удачный выстрел которого из 6-дюймового орудия разнес кормовую рубку на флагманском корабле "Титосе". Говорили о повреждении рулевого управления на "Титосе", заставившем его рыскнуть и выйти из строя. Впрочем, он скоро справился с повреждением и снова вступил в строй.{60} Один неприятельский снаряд упал совсем близко за нашей кормой, другие упорно ложились между "Олегом" и "Авророй". Все обратили внимание на то, какие огромные столбы воды взлетали при их падении.
      Глава XXXVIII.
      Отдых
      Скомандовали отдых. Снаряды, конечно, не убирались и остались лежать тут же в кранцах. Команда прилегла у орудий. Я спустился в кормовую машину, куда на время боя был запрятан мною двухмесячный птенец - зеленый попка, пойманный в Камранге. Надо было покормить этого баловня, который признавал только своего хозяина. Тихо было в палубах. Но вряд ли кто заснул: появления главных неприятельских сил следовало ожидать с минуты на минуту.
      Чем ближе мы входили в пролив, тем все гуще и гуще становился туман. И вот, время от времени, когда его чуть прояснивало, можно было разглядеть неясные силуэты четырех крейсеров, продолжавших следить за нами с расстояния не менее 70-80 кабельтовых. Депеши неприятеля по-прежнему не были перебиваемы. В полдень по сигналу с "Суворова" все суда, идущие уже в одной боевой кильватерной колонне, стали последовательно ложиться на курс NO 23°, ведущий к выходу из Цусимского пролива и к Владивостоку. Самое узкое место пролива было пройдено.
      Глава XXXIX.
      Непонятное перестроение эскадры
      В 12 ч 25 мин дня была замечена японская парусная шлюпка, идущая с острова Цусима к японскому берегу на пересечку нашего курса. Об этой шлюпке нигде не вспоминалось в печатных донесениях, а мне кажется, она сыграла немалую роль. Надо помнить, что адмирал Рожественский в своих приказах и распоряжениях еще с Кронштадта указывал на опасность, что какая-нибудь простая рыбачья шлюпка может подбросить плавучую мину. Не предположил ли наш начальник, что именно с этой целью шлюпка смело идет на пересечку курса?
      Если это предположение правильно, то и дальнейший маневр эскадры может иметь какое-либо объяснение; иначе трудно понять, как мог адмирал, ожидавший с минуты на минуту встречи с главными силами неприятеля, делать перестроение. На самом деле он это сделал, поднял сигнал: "Первому броненосному отряду ("Суворов", "Александр III", "Бородино", "Орел") повернуть "всем вдруг" на 8 румбов вправо; второму броненосному отряду ("Наварин", "Адмирал Нахимов") - отменяющий сигнал". При этом распоряжения уменьшить ход второму броненосному отряду не было. Действительно, первый броненосный отряд повернул "все вдруг" вправо, дав этой злосчастной шлюпке пройти под кормой "Орла". Затем, отойдя от прежнего курса на 5-7 кб расстояния, первый броненосный отряд снова повернул на 8 румбов влево, то есть лег на прежний курс. Таким образом образовались две отдельные кильватерные колонны броненосцев. Второй броненосный отряд, по-прежнему не получая приказания уменьшить ход, стал выходить вперед и уже по своей инициативе замедлил ход до самого малого, чтобы "Ослябе" быть на траверзе "Суворова". В это время первый броненосный отряд увеличил ход, и "Суворов", а за ним и три остальных броненосца, стали выходить вперед и склоняться влево, чтобы занять прежнее место впереди и идти одной боевой кильватерной колонной. "Суворов" уже успел выдвинуться вперед, и на траверзе "Осляби" был уже "Александр III", как вдруг слева из мглы обрисовались главные силы неприятеля, и начался бой.{61} Первый огонь неприятеля, таким образом, обрушился на "Ослябю", на котором развевался флаг адмирала Фелькерзама, на следовавший за ним "Сисой Великий" и выдвинувшийся "Суворов". Эти броненосцы и приняли на себя всю силу сосредоточенного огня неприятеля. Находясь в двух кильватерных колоннах, не все наши броненосцы могли отвечать на огонь и теряли дорогое время. Таким образом, какие-нибудь 15-20 минут решили очень многое.
      Глава XL.
      Второй бой
      В 1 ч 30 мин стоявший на вахте лейтенант Дорн обратил внимание на какой-то особенно сгустившийся слева по курсу туман, [стелившийся] какой-то отдельной более темной полосой, и заподозрил неприятеля. В то же самое время уже на всех судах принимался сигнал с головного "Суворова": "Тревога! Крейсерам и транспортам правее!"
      Через несколько минут все стояли спокойно на своих местах, готовые встретить врага. Впереди из стены тумана выделились концы труб двух головных, а затем и силуэты четырех первых вражеских судов. Сближение происходило со страшной быстротой. Сию же минуту зарокотали орудия. Японские суда, идя контркурсом и сблизившись с "Авророй" на расстояние около 66 кб, повернули обратно и легли на курс, параллельный нашему. Можно было узнать известные нам до сих пор только по рисункам головной броненосец "Микаса", на котором развевался флаг адмирала Того, далее - броненосцы "Сикисима", "Фудзи", "Асахи", броненосные крейсера "Ниссин" и "Касуга", и за ними отряд из шести броненосных крейсеров под флагом адмирала Камимуры: "Идзумо", "Ивате", "Асама", "Токива" и "Якумо".{62} Повернув, и идя большим ходом, чем мы, японская эскадра скоро поравнялась с первым броненосным отрядом, который тем временем успел вступить в голову нашей кильватерной колонны (впереди "Осляби"), и стала бить сосредоточенным огнем исключительно по нашим двум флагманским кораблям - "Суворову" и "Ослябе".
      Сплошная стена высоких столбов воды, черного дыма, огня совершенно заслонила от нас эти броненосцы. От падений и разрывов снарядов, казалось, вскипело море. На "Суворове" быстро были сбиты передняя и задняя мачты, обе трубы. В районе боевой рубки черными клубами валил дым - горело что-то. Немного погодя близ заднего мостика вдруг вырвался высоко вверх столб пламени, очевидно, произошел взрыв (этим взрывом сорвало крышку кормовой 12-дюймовой башни). Пламя тотчас же стихло, а у боевой рубки все больше и больше разгоралось. Уже накренившийся на левый борт броненосец представлял собой зловещий вид. Дым от пожара у боевой рубки, соединяясь с дымом, валившим из разбитых труб, на ходу стлался по судну, по временам совсем закутывая его черным облаком.
      Еще хуже приходилось другому флагманскому кораблю, "Ослябе". И у него горело около боевой рубки, была сбита задняя мачта, и был грозный крен на левый борт, достигший уже 15°. Было ясно, что корабль гибнет. Но, тем не менее, не хотел доблестный корабль выходить из строя и упорно под убийственным огнем продолжал идти в кильватер броненосцу "Орел", беспрерывно посылая снаряды.
      Стало влетать и другим судам: вышел из строя "Бородино". Довольно быстро справившись со своим повреждением, он снова вернулся в строй и занял свое место в кильватере у броненосца "Александр III". Вспыхнули пожары и на других судах. Клубы густого черного дыма валили на "Александре III" меж задним мостиком и кормовой башней. На броненосце "Сисой Великий" все больше и больше разгорался пожар у передней ходовой рубки. Наш броненосный отряд, идя кильватерной колонной в 12 судов, сильно растянулся. Особенно отставал и тщетно силился соблюдать расстояние бедный "Ушаков".
      Обладая преимуществом в ходе, японская эскадра заходила вперед и, действуя продольным огнем вдоль кильватерной линии наших судов, оттесняла эскадру к осту. В сравнении с энергичной стрельбой японцев наша производила впечатление вялой.{63} Отчасти это зависело от совсем различного эффекта, вызываемого разрывом наших и японских снарядов при падении их в воду. Когда один снаряд упал на середине расстояния между неприятелем и "Ушаковым", на "Авроре" сказали: "Вот, это выстрел "Ушакова" (его орудия не отличались дальнобойностью). До сих пор крейсера находились в безопасности у правого борта броненосцев вне сферы перелетов ("Аврора" на траверзе "Наварина"); миноносцы и транспорты были еще правее. Параллельно броненосцам и крейсера, и транспорты склонялись к осту.
      Глава XLI.
      Крейсерский бой
      В 2 ч 20 мин справа из-за гористого островка Котсу-Сима{*36} вынырнул надоедливый "Идзуми". Он храбро принялся расстреливать транспорты. По нему открыли огонь "Олег", "Аврора" и "Мономах". "Авроре" сильно помешал "Анадырь", и она могла выпустить по "Идзуми" только несколько снарядов из 6-дюймового носового орудия под нос и через "Анадырь"; 75-миллиметровые орудия должны были вовсе бездействовать. "Идзуми" отошел в туман, на этот раз с пожаром.
      В 2 ч 25 мин на "Донском" подняли сигнал: "Неприятельские крейсера обходят транспорты". Сзади, с юга, из мглы показался уже виденный утром отряд из четырех крейсеров: "Титосе", "Касаги", "Нийтака", "Отова". Транспортам грозила участь быть отрезанными.
      Тотчас же более быстроходные "Олег" и "Аврора" вышли вправо и бросились вдвоем на четыре неприятельских судна, с которыми и завязали бой, сблизившись на расстояние 42 кб. Огонь, открытый левым бортом, был перенесен затем на правый. Завязался правильный бой на контркурсах. Мы сами старались поддерживать расстояние не более 50 кб, иначе снаряды наших шестидюймовок не всегда достигали цели, а нам продолжало попадать и на большем расстоянии от японских 8-дюймовых (а после и 12-дюймовых снарядов, когда присоединился "Тин-Эн").
      "Светлана", "Мономах" и "Донской" остались при транспортах. Маневрирование японских крейсеров имело целью отрезать нас от транспортов или отжать в сторону своих броненосцев и поставить в два огня. Благодаря быстроходности "Олега" и "Авроры", это им первое время не удавалось. Далее нам пришлось быть свидетелями ужасной катастрофы, [происшедшей] с "Ослябей".
      Глава XLII.
      Гибель "Осляби"
      Геройский корабль, первый грудью встретивший врага, первым же и погиб. Он уже вышел из строя. "Сисой Великий" и другие суда обходили его.
      Окутанный дымом, с громадным креном на левый борт, с сильно развороченным носом, до самых клюзов ушедшим в воду, со сбитой задней трубой, без кормовой башни, "Ослябя" лег на обратный курс и, поравнявшись с "Авророй", на правом траверзе ее на расстоянии 10 кб, поражаемый все новыми и новыми снарядами, стал агонизировать: зарылся носом, начал ложиться на левый борт; показались, коснулись воды отверстия труб, обнажился беспомощно вертящийся в воздухе правый винт.
      Люди, вначале прыгавшие с борта в воду, тут уже неудержимо посыпались, как горох, с разных мест палубы, из люков, и тотчас же в таком положении, не перевертываясь килем вверх, корабль пошел ко дну. Люди барахтались в водовороте, судорожно хватались за выбрасываемые предметы. На обломках гребного барказа уцепилось человек пятнадцать (их спасла шлюпка с буксирного парохода "Русь"). В эту кашу плававших, барахтавшихся людей врезались миноносцы "Буйный", "Бравый" и "Быстрый". Давая то передний, то задний ход, они спасали гибнувших.{64}
      А сверху все продолжали и продолжали сыпаться дождем японские снаряды. Занятые своим боем, бессильные помочь гибнущим 900 товарищам, мы видели все это и... не сошли с ума! Что творилось в душе у каждого в эти мгновения, никто не передаст словами! А наружно - никто не дрогнул, никто не выдал себя и не оставил своего дела. И, как прежде, по всей линии продолжался бой.
      С момента начала боя прошла целая вечность - всего 50 минут. Вот мы уже лишились одного корабля, наши броненосцы запылали, строй страшно растянулся, в особенности у отряда Небогатова (несмотря на то, что ход был не более 10 узлов), а противник наш, точно неуязвим.{65} Соблюдали равнение и расстояние японские корабли, что называется, в точку.
      Глава XLII1. Крейсера под перекрестным огнем
      Японские крейсера еще не пристрелялись по "Авроре" как следует. На разные лады жужжали и пели над нашими головами неприятельские снаряды, много их падало под самым носом, между "Авророй" и "Олегом", затем они принялись ложиться недолетами близ правого борта, один за другим.
      В это время (3 ч 20 мин) с левой стороны из мглы вынырнул второй отряд крейсеров - "Мацусима", "Ицукусима", "Хасидате", "Нанива" и "Сума" (или "Тин-Эн").{66} Откуда-то взялся и "Идзуми", уже справившийся со своим пожаром. Нас живо взяли в два огня. Трах, трах! - ударило несколько снарядов в переднюю часть судна, в передний мостик. Все окуталось черным удушливым дымом. Когда он рассеялся, из разных мест одновременно послышались стоны раненых, крики: "Носилки сюда, скорее носилки!" Крейсера сблизились с неприятелем уже на 25 кб. Еще наш снаряд! Еще!.. Какой-то крупный пролетел совсем низко над полубаком, кувыркаясь. Еще наш! Градом посыпались, застучали осколки...
      На правом шкафуте вспыхнул пожар. Туда бросился трюмно-пожарный дивизион. Торопливо забегали люди санитарного отряда. По всему судну вполголоса передавалась печальная весть: "Командиру нашему царствие небесное! Командир приказал долго жить!" У уцелевшего левого трапа на полубаке показались носилки, осторожно спускаемые санитарами. Лицо лежавшего было прикрыто тужуркой с прапорщицкими погонами, но вот она сползла и открыла мертвенно-бледные черты командира. На голове алела предательская струйка крови. Люди торопливо давали дорогу, снимали фуражки и молча крестились.
      Несколько минут спустя, сильно прихрамывая, без фуражки, с забинтованной головой прошел в сопровождении своего ординарца старший офицер крейсера А. К. Небольсин, раненный во время тушения пожара. Он поднялся в боевую рубку и вступил в командование крейсером. Кругом продолжали сыпаться неприятельские снаряды. Вот у правого борта, точно от взрыва мины, поднялся огромный столб воды - дрогнула "Аврора". Вот другой, точно такой же, упал рядом с "Олегом", совсем рядом - весь окутался дымом "Олег"...
      - "Олегу" крышка! - произнес кто-то.
      Нет! Нет! Цел он, не тонет, не кренится, так же гордо и стройно идет вперед, даже не меняя курса, так же энергично отстреливается. Только теперь на нем повалил дым - загорелось что-то. У левого борта столпились беспомощно транспорты, миноносцы, "Алмаз". Из-за них пришлось прекратить огонь на левый борт. Мы вели бой с десятью крейсерами! В кильватер "Авроре" на время вступил "Владимир Мономах"
      Глава XLIV.
      Выход из строя флагманского броненосца "Князь Суворов"
      Было 3 часа 35 минут. Наш флагманский броненосец "Князь Суворов" вышел из строя. Весь в пламени, в дыму, без мачт, без труб, не будучи в состоянии управляться рулем, он описывал циркуляцию влево, в сторону неприятеля, не прекращая стрельбы. "Александр III", "Бородино" и остальные наши броненосцы продолжали бой, отходя к северу и увлекая за собой неприятеля. Отходили к северу и наши крейсера, продолжая вести бой с расстояния 45 кб.
      Неприятельские крейсера теперь выстроились уже в одну кильватерную колонну с небольшим интервалом между первым и вторым отрядами. Наши комендоры стреляли хладнокровно, не горячась. Расстояние указывалось пока еще из боевой рубки. Очертания неприятельских судов очень скрадывались, благодаря мгле, а попаданий, разрывов в воде наших снарядов и вовсе нельзя было заметить. Оставшийся после "Суворова" головным "Александр III", сильно израненный, наконец, вышел из строя вправо. От неприятельских броненосцев отделилось два: "Ниссин" и "Касуга". Они пошли добивать "Суворова".{67}
      Заметив бедственное положение своего флагманского броненосца, в то время как остальные броненосцы удалялись к северу, "Олег" и "Аврора" легли на обратный курс, дали полный ход и поспешили к нему на помощь. За нами, продолжая энергичный огонь, повернуло 10 неприятельских крейсеров. Мы прошли мимо вспомогательного крейсера "Урал". Он сильно садился носом, на нем суетилась, спускала гребные суда команда, развевался сигнал: "Имею пробоину, заделать своими средствами не могу, спасаю людей".
      "Олег" поднял сигнал "Анадырю", находившемуся вблизи "Урала" и энергично отстреливавшемуся из своих маленьких 120-миллиметровых орудий, спустить шлюпки.{68}
      В это время по своему собственному почину отважно бросился спасать людей маленький буксир "Свирь". "Анадырь" успел спустить шлюпки и спас часть команды.
      Все это производилось под жестоким огнем. Фонтаны так и взметывались вокруг. Море кипело.
      Мы не узнали "Суворова". Это был не корабль, а какая-то черная головня, окутанная дымом, с языками огня, выскакивавшими из полупортиков и пробоин. Мачты, обе трубы, все задние мостики, шканечные надстройки - все было уже снесено. Боевую рубку лизали огненные языки.
      То, что называлось броненосцем "Князь Суворов", стояло на месте, не двигаясь и... отстреливаясь от "Ниссина" и "Касуги", потом куда-то вдаль (должно быть, от миноносцев) и еще от одного судна типа "Тин-Эн".
      К "Суворову" подходили наши миноносцы (как после мы узнали - "Буйный", взявший тяжелораненого адмирала Рожественского и часть его штаба).{69}
      Увидев "Олега" и "Аврору", "Ниссин" и "Касуга" перенесли свой огонь на них. Приблизившиеся с тыла неприятельские крейсера взяли "Олега" и "Аврору" в два огня.
      И был бы здесь славный конец двум зарвавшимся небронированным крейсерам, если бы не приближение наших броненосцев, также повернувших на обратный курс. Движение их заставило "Ниссина" и "Касугу" отойти и скрыться в тумане.
      И вот сильно уже избитые броненосцы наши грудью прикрыли "Суворова" и стали описывать вокруг него круги.{70}
      Глава XLV.
      Крейсера и транспорты снова под перекрестным огнем
      Пока все это происходило, от огня крейсеров жестоко влетело бедным транспортам: "Иртыш" шел, уже сильно погрузившись носом, "Камчатка" была сильно подбита, на баке у нее суетилась команда и мастеровые, у "Анадыря" зияла пробоина выше ватерлинии в носу, а в средней части заводился на ходу пластырь, "Урал" все еще не тонул, и "Свирь" делала попытку взять его на буксир. Одна "Корея" шла как будто бы целая. Надо было отвлечь от себя неприятельские крейсера и дать возможность отойти транспортам. Сигналом с "Олега" было приказано "Владимиру Мономаху" и "Дмитрию Донскому" присоединиться к нам, и затем четыре крейсера ринулись на сближение с десятью японскими.
      К нам по собственной инициативе присоединились "Жемчуг" и "Изумруд", присутствие которых у броненосцев оказалось совершенно бесцельным.
      По левую сторону мы оставили вышедший из строя и горевший "Сисой Великий". Весь нос его до переднего мостика был окутан дымом, меж носовой башней и передней трубой виднелись громадные языки пламени. И, тем не менее, эта башня, окутанная дымом, чуть не раскаленная, продолжала посылать один снаряд за другим. Это произвело на аврорцев сильнейшее впечатление; послышались возгласы: "Сисой-то! Сисой! Поглядите, каков молодец!"