Прелестная лгунья (Том 1)

Коултер Кэтрин
Прелестная лгунья (Том 1)

      Кэтрин КОУЛТЕР
      ПРЕЛЕСТНАЯ ЛГУНЬЯ
      ТОМ 1
      Анонс
      Жестокий интриган, используя как заложника отца прелестной Эванжелины, подослал ее в замок благородного герцога Портсмута. Девушке предстояло стать орудием исполнения чужого коварного замысла.., но могла ли она причинить вред человеку, которого всеми силами души полюбила с первого взгляда: Эванжелине предстояло сделать трагический выбор - либо погубить отца, либо предать пылкого, страстного и нежного возлюбленного, ставшего ей дороже жизни...
      Кэтрин Лайонс-Лэбейт
      Она любит шоколад и гардении.
      Она любит посмеяться, и вообще она всегда весела.
      Но самое главное - она смеется над моими шутками.
      Глава 1
      Лондон, 2 декабря 1814 года
      Он был горяч и нетерпелив. Больше всего ему хотелось окунуться в нее и хоть на время забыть о чудовищах, поджидавших его и способных довести человека до отчаяния. С усилием приподнявшись, он замер над ней.
      - Прости, - прошептал он, чувствуя полное опустошение.
      Но ему нравилось это ощущение, и он наслаждался недолгим забытьем. Однако вскоре он вновь вспомнил о своем одиночестве. И о том зле, что подстерегало его в ночи.
      Медленно отодвинувшись от нее, он поморщился, как от боли. Отблески пламени в камине плясали на стенах, отчего тени, притаившиеся в углах спальни, казались более зловещими.
      Он повернулся к ней. Она лежала на спине, ее ноги все еще были слегка раздвинуты, а изящная, сжатая в кулак рука покоилась на белом животе. Он осторожно взял эту нежную руку в свою и приподнял ее.
      - Прости, пожалуйста, - повторил он. - В следующий раз я постараюсь быть более сдержанным.
      Она не собиралась ничего объяснять ему, хотя чувствовала, что он ее ни в грош не ставит. Они были знакомы два года - не слишком долгий срок, чтобы узнать все о таком сложном, гордом и невероятно сексуальном человеке, каким был Ричард Кларендон.
      - Ты всегда был внимательным любовником, заботящимся не только о своем удовольствии, - заметила она. - Расскажи мне, что тебя тревожит.
      Нежно поцеловав костяшки пальцев на ее руке, Кларендон опустил ее руку ей на живот и, расправив пальчики на гладкой белой коже, погладил их.
      - Ты прекрасна, - проговорил он отрешенно. Мысли его, однако, были далеко.
      - Да, знаю, но это не важно. Ты тоже прекрасен. Только в чем же дело, Ричард?
      Кларендон медленно поднялся с кровати и подошел к камину - огонь уже не бушевал, как прежде, а тихо и уютно потрескивал в нем. Ричард потянулся. Его крупное тело озарял золотистый свет пламени. Она восторгалась его умом не меньше, чем телом - таким же быстрым и сильным.
      - Ты устал, - промолвила она, нарушая затянувшуюся тишину.
      - Да, очень, - кивнул он в ответ.
      Если бы дело было только в этом! Он сделал ошибку. Ричард надеялся, что близость с этой женщиной поможет ему вновь обрести себя, ощутить вкус к жизни, но чуда не произошло. Кларендон чувствовал себя еще более утомленным, чем час назад.
      - Да, - еще раз бросил он. - Я очень устал, прости меня.
      Вынырнув из постели, она подошла к Кларендону и прижалась к нему всем телом.
      - Все дело в той девушке, которая вышла замуж за Филипа Мерсеро, отвергнув тебя? Ты по-прежнему жаждешь ее, не так ли?
      При этих словах Ричард улыбнулся. Все было бы намного проще, если бы дело было только в Сабрине. Однако другая душевная боль терзала молодого человека, заставляя сомневаться в том, что она когда-либо его отпустит.
      - О чем ты? - спросил он.
      - Мужчины и женщины очень разные. Мужчине важно верить в себя. Если женщина его отвергает, он начинает мучиться сомнениями, но сердце его при этом остается спокойным. А вот женская душа - пустыня, жаждущая мужского внимания. Женщину легко ранить - особенно недостатком внимания, на которое так скупы мужчины. Вот и получается, что страдают и те и другие, только боль у них разная.
      - Думаю, спорить бесполезно. Нет, поверь, дело не в Сабрине. Они с Филипом сделали то, что должны были сделать. Сабрина беременна, а Филипа я еще никогда не видел таким счастливым.
      Она кивнула, почувствовав, что Кларендон говорит правду.
      - Тогда в чем же дело? - продолжала она расспросы. - Может, твоя мать больна?
      - Нет, с ней все в порядке.
      - Ты скорбишь по отцу?
      - Да, разумеется. Он был лучшим человеком на свете. Думаю, мне до самой смерти будет не хватать его. - Помолчав, Ричард опустил глаза на ее хорошенькое личико. - Ты ведь не уймешься просто так. Моргана?
      - Нет.
      Ее ладонь легла на его руку. Она не заигрывала с ним, но его тело все же ответило на это прикосновение. Почувствовав его возбуждение, Моргана быстро попятилась назад.
      - Прежде чем ты снова набросишься на меня, скажи, в чем дело?
      - Женщина не должна докучать мужчине! - взорвался Ричард. - Черт возьми, Моргана, все дело в убийстве, в бессмысленном убийстве человека, который был мне так дорог!
      - А ты убил преступника? - спросила она таким равнодушным тоном, что Ричард удивленно посмотрел на нее.
      Запустив длинные пальцы в темные волосы, герцог еще больше взлохматил свою шевелюру.
      - Нет, я точно не знаю, кто убил его. Признаюсь, мне безумно хочется отправить этого типа назад, в преисподнюю, откуда он ненароком вырвался, но даже не сам факт его существования приводит меня в ярость и отчаяние. Я все чаще начинаю задумываться, может ли хоть кто-нибудь из нас считать себя в безопасности. - Кларендон отвернулся от нее и, опустив голову, стал смотреть на огонь.
      Моргана поняла, что больше он ничего не скажет. Ричард испытывал боль, и она поможет ему. Вообще-то Кларендон всегда платил ей, но на этот раз она с радостью утешит его и ничего не попросит взамен.
      - Прости, - проговорила Моргана, прижимаясь к его мускулистому телу. Поцеловав Ричарда в плечо, она припала щекой к его спине. - Пойдем, я хотя бы на время помогу тебе забыться.
      Он не повел ее в постель. Приподняв Моргану, Ричард рывком насадил ее на свою восставшую плоть. Его движение было столь резким, что Кларендон даже испугался, не причинил ли ей боли, но, услышав низкий, сладострастный стон, понял, что женщина близка к вершине наслаждения. На сей раз он не обманул ее ожидания. Однако когда через три четверти часа Ричард уходил из ее спальни, Моргана знала, что он по-прежнему холоден как камень.
      Глава 2
      Ромилли-на-Сене, Франция, 10 февраля 1815 года
      Было поздно. Эванжелина положила щетку на туалетный столик рядом с серебряной расческой: девушка так устала, что была не в силах даже заплести косу. Эванжелина слышала, как горничная Маргарита тихо смеялась и напевала что-то вполголоса, расправляя складки на голубом бархатном платье госпожи, которое та надевала вечером.
      Эванжелина посмотрела на свое отражение в зеркале. Она была очень бледна. Да, она устала, и усталость эта тяготила не только тело, но и душу.
      Эванжелина ненавидела Францию.
      Но ничего не говорила отцу - не хотела обижать. А отца она любила больше всех на свете. Узнав, что Наполеон сдался, а Людовик возвращается на французский трон, отец пришел в такой восторг, что схватил ее в объятия и пустился в пляс.
      В Ромилли-на-Сене они вернулись полгода назад - только не в родовое поместье, а в небольшой домик, расположенный в двух милях от замка. В их доме поселился богатый купец со своей толстой женой и шестью отпрысками.
      Но отца Эванжелины это не заботило. Он мечтал вернуться домой, разговаривать на своем родном языке, смеяться над шутками, понятными французам. По правде говоря, отец никогда не понимал английского юмора. Эванжелина подозревала, что отец просто не хотел впитывать в себя английский дух. Он прекрасно говорил по-английски, но думал только по-французски. Эванжелина не раз спрашивала себя, как к этому относилась ее мать - истинная английская леди, знавшая, разумеется, что муж не раскрывает перед ней душу, не делится своими мечтами.
      Отец прожил в Кенте двадцать пять лет. Там он женился на дочери местного барона, который поселился вместе с молодыми супругами, потому что проиграл все свое состояние. Эванжелина любила своего английского дедушку. Правда, девушка осознавала, что теперь ее отношение к нему, пожалуй, было бы иным, чем в детстве. Однако дедушка умер до того, как она успела повзрослеть, поэтому в ее воспоминаниях он навсегда остался добрым и романтичным стариком.
      Сама Эванжелина была очень похожа на отца. Девушка прекрасно, без акцента, говорила по-французски, но никогда не была француженкой в душе. И как она могла сказать отцу, что чувствует себя несчастной, что ей легче умереть, чем выйти замуж за француза вроде графа де Пуйи, Анри Моро - богатого и красивого дворянина, который нисколько не волновал ее воображения? Она даже не улыбалась в его присутствии.
      Вечер был долгим и утомительным - главным образом из-за того, что Анри по неведомой ей причине вознамерился во что бы то ни стало взять Эванжелину в жены, вообразив, что та станет для него идеальной спутницей жизни. Одному Богу известно, как она отговаривала его, но граф упорно стоял на своем, не желая слушать никаких доводов. Он хотел ее. И использовал любую возможность, чтобы затащить Эванжелину в укромный уголок.
      Кто-то тихо постучал в дверь спальни. Улыбнувшись, Эванжелина торопливо встала: отец всегда заходил к ней перед сном. Эти мгновения девушка любила больше всего.
      Она ответила на стук по-французски, потому что знала, что именно отец хочет услышать от нее:
      - Entrez <Войдите! (фр.)>!
      Отец Эванжелины. Гийом де Бошам, казался ей самым красивым мужчиной на свете. Он прошел по ее спальне уверенной поступью воина, хотя на самом деле никогда не участвовал в сражениях. Раскрыв ему объятия, девушка подумала, что отец скорее был философом. Женщины просто липли к нему. Даже когда он говорил о метафизических рассуждениях Декарта, они лишь улыбались и подступали ближе.
      - Папа, - улыбнулась девушка, обнимая отца. Природа наградила Гийома де Бошама лицом и телом воина. Он был великолепен. Немногие знали, что у Гийома частенько побаливает сердце и что дочь постоянно тревожится о нем, потому что отцу недавно исполнилось пятьдесят пять и доктор-англичанин настоятельно рекомендовал ему побольше отдыхать и избегать волнений. Доктор выразил надежду, что любимая Гийомом философия помогает больному больше времени проводить в кресле. Единственная проблема, однако, заключалась в том, что де Бошам ужасно переживал, читая Монтеня.
      - Tu est fatique, ma fille <Ты устала, моя девочка? (фр.)>?
      - Oui, Papa, un реu <Да, папочка, немного (фр.)>. - Эванжелина покривила душой. Она была просто измучена. Девушка повернулась к горничной:
      - Маргарита, довольно. А теперь оставь нас.
      Пухлые пальчики Маргариты замерли, затем она наградила де Бошама страстным взглядом, пожелала всем доброй ночи и выскользнула из спальни, закрыв за собой дверь.
      Отец с дочерью улыбнулись друг другу, слушая, как горничная напевает что-то, направляясь по узкому коридору на третий этаж.
      - Ah, Papa, assiedstoi <Садись, папочка (фр.).>. - предложила Эванжелина.
      Девушка внимательно поглядела на Гийома, когда тот уселся в удобное кресло. Наконец она решилась заметить по-английски:
      - Что-то сегодня слишком много дам добивались твоего внимания.
      Гийом улыбнулся, делая вид, что не заметил, каким тоном Эванжелина произнесла эти слова.
      - Даже если они приходят с мужьями, - промолвил он по-французски, - то почему-то считают необходимым флиртовать со мной. Признаться, мне это порядком надоело. Не пойму, в чем дело, Эванжелина. Я никогда не поощряю их кокетство.
      Не сдержавшись, девушка рассмеялась:
      - Ох, папа, папа! Да я в жизни не замечала, чтобы тебе кто-то надоедал. Ты же обожаешь внимание. И отлично понимаешь этих женщин. Тебе достаточно лишь посмотреть вперед невидящим взором, и все они тут же сбегаются к тебе. А теперь скажи-ка мне вот что, папочка. Ты говорил лишь о своих философах, когда дюжина дам нашептывали тебе, какой ты красавец?
      - Естественно, - серьезно отозвался Гийом. - Я рассуждал о Руссо. Он, конечно, полный болван, но все-таки что-то в его идеях есть. Немного правда, но он же француз. Лишь из-за этого на него стоит обратить внимание.
      Эванжелина расхохоталась. Отец смотрел на нее, чуть наклонив голову, такая же привычка была и у нее. Вытерев слезы, девушка заявила:
      - Ты самый лучший отец в мире. Я так люблю тебя, папочка. Пожалуйста, никогда не меняйся!
      - Твоя мать - благослови. Господь, ее доброе сердце - была единственной женщиной, которая пыталась изменить меня. Все еще улыбаясь, Эванжелина промолвила:
      - Мама просто пыталась хоть немного отвлечь тебя от твоих философствований и размышлений о метафизичности природы. Теперь-то я понимаю, что обязанность жены и заключается в том, чтобы перевести внимание мужа на себя, а не заниматься лишь поиском несуществующих ответов на некоторые вопросы.
      - Да ты смеешься надо мной, детка! - вскричал де Бошам. - Впрочем, я тебя люблю, так что прощаю насмешки. - Откинувшись на спинку кресла, он сложил руки на коленях и через минуту продолжил:
      - Похоже, тебе было невесело сегодня, та fillе <моя девочка (фр.).>. А ведь тебя окружали молодые люди, восторгавшиеся тобой. И ты не пропустила ни одного танца! Мне лишь однажды удалось пригласить тебя на вальс. Кстати, я заметил, что милый Анри был удивительно внимателен к тебе.
      - Да нет в нем ничего удивительного, папа. Анри назойлив, как голодная чайка! Он упрямее нашей кентской козы Доркас, к тому же у него вечно влажные ладони. Если бы, шаря руками у меня по спине, он говорил о чем-то, кроме лошадей, доходов и возможности увеличить свои владения, то я, пожалуй, смогла бы выдержать его компанию минут на пять подольше, - раздраженно проговорила Эванжелина.
      - Не сердись, малышка, но я и вправду слышал, что он пытается соблазнить тебя. - покачал головой Гийом. - Ты говоришь, он шарил руками у тебя по спине? Хорошо, я потолкую с мальчиком.
      - Он далеко не мальчик, папа. Ему двадцать шесть.
      - Да, но для мужчины это совсем немного, - возразил де Бошам. - Всем известно, что мальчики взрослеют позднее девочек. Может, это и несправедливо, но так уж устроил Господь. Конечно, Анри немного глуповат, но с возрастом он, несомненно, поумнеет. К тому же он из отличной семьи) Анри уже владеет целым поместьем, в то время как его дядя большую часть времени проводит в Париже с королем Людовиком. Так вот, его дядя заверил меня, что управление поместьем поможет Анри повзрослеть. Между прочим, - продолжал Гийом, - и тебе, моя дорогая девочка, уже почти двадцать. Тебе давно пора выйти замуж, ведь ты-то уже года два как созрела для этого. Да, муж - это тот, кто тебе нужен. Я был слишком эгоистичен.
      - Нет, если кто и был эгоистичным, так это я, папочка! - покачала головой Эванжелина. - Но зачем выходить замуж, когда у меня есть ты?
      - Но ты еще никогда не любила, - пожал плечами Гийом. Он картинно нахмурился, и его великолепные брови сурово сошлись на переносице, однако блестящие глаза искрились от смеха. - Если бы ты познала любовь, то никогда не осмелилась бы произнести такую глупость.
      Но Эванжелина осталась серьезной, она наклонилась поближе к отцу, ее длинные волосы перекинулись через плечо.
      - Почему-то замужество не кажется мне слишком уж привлекательным. Что ты скажешь хотя бы о замужних дамах, которые вьются вокруг тебя? Неужели они любят своих мужей? По-моему, замужество лишь позволяет женщине перейти из дома отца в дом мужа. Разница только в том, что в доме мужа она просто обязана произвести на свет детей и повиноваться каждому капризу супруга. Нет, мне это не по нраву, папа, - решительно заключила она.
      Месье де Бошам лишь покачал головой. Да уж, его доченька упряма - в точности как ее мать Клодия. И вдруг Гийому пришла в голову ужасная мысль: что, если Эванжелина еще упрямее матери? Вдруг она упряма так же, как ее двоюродная бабушка Марта? Пожалуй, ему необходимо настоять на своем. Гийому это не нравилось, но другого выхода не было. Он должен потолковать с дочерью серьезно.
      - Детка, тебе следует изменить снос мнение на этот счет, - заявил он сурово. - Любовь совсем не обязательна для удачного замужества.
      - Стало быть, ты не любил маму? - воскликнула девушка изумленно.
      - Любил, конечно, но я же сказал, что любовь не обязательна. Важно, чтобы супруги одинаково смотрели на вещи, имели какие-то общие ценности, мысли. Ну и, разумеется, немного уважали друг друга. Большего не требуется.
      - Что-то я не припоминаю, чтобы мама хоть а чем-то соглашалась с тобой, зато не раз слышала, как вы смеетесь в спальне. Представь себе, я частенько подслушивала у дверей, когда была маленькой. Правда, Бесси, горничная, как-то раз застала меня за этим занятием и взяла с меня обещание никогда больше этого не делать. А потом Бесси почему-то покраснела. - Эванжелина рассмеялась, увидев, как, в свою очередь, покраснел отец. - Все в порядке, папочка. Как ты уже заметил, мне почти двадцать лет, так что я знаю, что происходит, когда муж и жена остаются наедине. И я уже говорила, что вы с мамой вечно спорили, даже из-за того, что подать на обед. Мама терпеть не могла соусов, а ты просто видеть не мог сухого куска мяса. Ты еще упомянул о взаимном уважении? Нет, папа, такой брак мне не нужен. К тому же Анри такой неангл... - Похолодев, она осеклась на полуслове.
      - А-а... - протянул Гийом.
      Робко улыбнувшись отцу, девушка сложила на груди руки.
      - По правде говоря, мне просто слов не хватает, когда речь заходит об Анри, - призналась Эванжелина.
      - Похоже, ты хотела сказать, что в бедняге Анри нет ничего английского? подсказал отец.
      Де Бошам посмотрел на дочь своими прекрасными синими глазами. Внезапно Гийом подумал, что Эванжелина никогда не будет счастлива в его родной Франции, но станет притворяться для него. А может быть, все устроится. Он сам долго привыкал к Англии.
      - Папочка, прости меня, но лучше уж я останусь старой девой, чем выйду замуж за этого невыносимого Анри Моро. Но ведь есть еще Этьен Дедар и Андре Лафей, правда, они оба какие-то.., масленые. Да-да, поверь мне, папочка, они никогда не смотрят в глаза, разговаривая со мной. Впрочем, возможно, они не так уж и плохи, просто мне не нравятся. И еще эта политика... Мне кажется, не следует говорить о собственном короле таким тоном. - Эванжелина чисто по-французски пожала плечами и, улыбнувшись, подумала, что ее мать-англичанка в жизни бы не сделала подобного жеста.
      - Но ведь многое изменилось, Эванжелина, - возразил Гийом. - Вернувшись во Францию, Людовик нередко вел себя неподобающим образом. И насколько я понимаю, многие французы оскорблены его упрямством, его невоздержанностью, нежеланием понимать сложившуюся ситуацию.
      - Не думаю, что все это касается простых людей. А аристократы, кстати, просто ненавидят друг друга. И между прочим, осмеливаются издеваться над англичанами, которые на самом деле спасли их. Признаюсь, все это ужасно злит меня. - Девушка замолчала и потерла лоб ладонью. - Прости еще раз, папочка. Просто я устала, вот и все. А когда я устаю, мой язык перестает мне повиноваться. Я просто несносна... Прости...
      Де Бошам встал и подошел к дочери. Взяв Эванжелину за руки, он поднял ее с кресла и заглянул в карие глаза девушки - глаза ее матери - огромные и такие глубокие, что философ вроде него вполне мог отыскать в их темной бездне ответы на некоторые вопросы. Похлопав дочь по плечу, Гийом, как обычно, поцеловал ее в обе щеки.
      - Ты так красива, Эванжелина, - промолвил он. - Но твоя душа еще прекраснее.
      - Да нет, папочка, я серенькая самка красавца павлина по сравнению с тобой, - пробормотала девушка.
      Улыбнувшись дочери, Гийом нежно погладил ее по щеке.
      - Ты слишком привязалась к этим нудным англичанам, - заявил он. - Конечно, люди они, надо признаться, неплохие, если только смириться с их тяжелой пищей и скучными разговорами.
      - Стало быть, ты любишь во мне только французскую половину? К тому же я уверена, что мама никому не казалась скучной.
      - Да уж, с этим спорить не буду, - кивнул де Бошам. - Да мне даже ноготки на твоих пальчиках нравятся, та fille. A что до твоей матери... Знаешь, я почему-то уверен, что в душе она была француженкой. Клодия обожала меня. Впрочем, что-то я отвлекся... Пожалуй, мне, старику, пора привыкнуть, что ты больше англичанка, чем француженка. Может, ты хочешь вернуться в Англию, Эванжелина? Я же не слепец, детка, и вижу, что во Франции ты и дня не была счастлива.
      Девушка крепко обняла отца и прижалась щекой к его щеке - для женщины она была довольно высокой.
      - Папочка, мое место здесь, с тобой. Уверена, что смогу ко всему привыкнуть. Только мне не хочется выходить замуж за Анри Моро.
      Внезапно снизу раздался грохот - кто-то изо всех сил барабанил в тяжелые двери, потом в нее стали стучать ногами, обутыми в тяжелые сапоги. Закричала Маргарита. Послышался громкий и испуганный возглас Жозефа, потом еще один вопль и звук удара.
      - Побудь здесь, - велел Гийом дочери.
      Сам он бросился к двери спальни и распахнул се. Эванжелина услышала, как по коридору загрохотали чьи-то тяжелые сапоги. Шум был такой, словно к ним в дом порвалась целая армия.
      Отец попятился назад, девушка подбежала к нему и встала рядом. В дверях появились двое в плащах с капюшонами, надвинутыми на лица. Оба держали в руках пистолеты.
      Один из них отбросил капюшон и пристально посмотрел на Эванжелину. Нижняя часть темного, в оспинах, лица незнакомца заросла густой щетиной. Его глаза опустились на ее грудь, живот. Девушка была так напугана, что се затошнило от страха.
      Человек с оспинами обратился к приятелю:
      - Погляди-ка на нес, нам сказали правду. Хоучард будет очень доволен.
      Второй, с бледной оплывшей физиономией, тоже уставился на Эванжелину. Тут Гийом де Бошам умудрился вырвать у него из рук пистолет и упереть дуло в огромное пузо бандита.
      - Ты не посмеешь притронуться к ней, грязная маленькая свинья! - рявкнул он.
      Нападавший с силой ударил Гийома пистолетом по голове. Эванжелина бросилась к отцу - тот без сознания упал на пол. Девушка склонилась к Гийому, а человек с оспинами на лице вновь поднял пистолет. Эванжелина прикрыла собой голову отца.
      Второй негодяй потирал свой толстый живот, охая от боли.
      - Нет, больше не бей его, - кивнул он приятелю. - Мертвым он нам не нужен.
      - Но этот мерзавец сделал тебе больно!
      - Ничего, я не пострадал.
      - Старик заплатит за это. - Бандит повернулся к Эванжелине. Хоучард научил его пользоваться беззащитностью жертв, особенно глубокой ночью. Похотливо глядя на грудь Эванжелины, он грубо крикнул:
      - Раздевайся! И поторопись, иначе я сам это сделаю!
      Глава 3
      Замок Чеслей-Касл близ Дувра. Англия
      Дождь наконец-то прекратился. Ярко засветило полуденное солнце. Чайки с криками кружили над головой, а потом улетали прочь от берега, но снова возвращались. Ветер приносил с собой запах океана. Похоже, день все же будет погожим.
      Ричард Чеслей Сент-Джон Кларендон, восьмой герцог Портсмут, направил пару гнедых к посыпанной гравием дорожке своего родового поместья - замку Чеслей-Касл. В старинной громадине из серого камня вот уже более четырехсот лет жили герцоги Портсмут, владевшие этой частью южного побережья Англии. Подъехав к большому портику, Ричард остановил лошадей. Тут к Джонаху, головному коню в упряжке, подлетела чайка и замахала крыльями прямо над головой благородного животного. Герцог рассмеялся, увидев, каким негодованием наполнились прекрасные глаза Джонаха.
      - Все хорошо, мой мальчик, - проговорил Ричард, соскочив с подножки экипажа на землю.
      Главный конюх герцога, Маккомбер, стоял недалеко от коляски и смотрел на коней с таким видом, словно те были его собственностью. Потерев руки с узловатыми пальцами, конюх взял поводья.
      - Ну как, вы хорошо вели себя, ребята? - ласково спросил Маккомбер, похлопав по шее сначала Джонаха, а потом Бенджамина. Затем принялся угощать коней припасенными заранее кусочками яблока, пересказывая им их древнюю родословную и заверяя животных, что чистота их кровей не нарушалась по меньшей мере пятьсот лет.
      Герцог лишь закатил глаза.
      - Хорошенько оботри их, Маккомбер, - велел он. - Сегодня им пришлось немало потрудиться. Никак не пойму, с чего это чайки так беспокойны сегодня?
      - Я слышал, что надвигается шторм, - сообщил Маккомбер.
      - Но шторм был совсем недавно, - пожал плечами Ричард. - Штормы тут бывают каждую неделю, иногда даже по два раза в неделю.
      - Так что ж, ваша светлость, дело же в Англии происходит, да тут еще зима, - глубокомысленно заявил Маккомбер. - А может, вот еще в чем дело. Может, по берегу бродят контрабандисты, а чайкам их запах не нравится, а?
      - Да здесь уже лет пятьдесят не было контрабандистов, - возразил герцог. Но у тебя совсем больной вид, Маккомбер. Пожалуй, займись-ка лучше собой. Бьюсь об заклад, ты заразился от Джанипера, который нежится в постели, пока мы тут разговариваем.
      - Да я в жизни не приближался к этому паскудному клопу настолько, чтобы чем-то заразиться от него! - возмутился конюх.
      Ливрейный лакей герцога Джанипер и Маккомбер ненавидели друг друга. И Ричард никак не мог понять, в чем дело. Но это, несомненно, была такая сильная, прочная и давняя ненависть, что ею оставалось только восторгаться.
      - Знаешь, мне вообще-то все равно, в чем причина твоей болезни, пусть даже ты отравился пудингом нашей кухарки, - пожал плечами Ричард.
      - Ага, ваша светлость, - кивнул Маккомбер. - Но поверьте, ничего я не мог подцепить от этого маленького паршивца. - И, обращаясь к коням с какой-то очередной тирадой, Маккомбер повел их в отличную конюшню, перестроенную и расширенную отцом Ричарда тридцать лет назад.
      Солнце садилось, поднялся сильный ветер, становилось холоднее. Вдохнув полной грудью соленый морской воздух, герцог посмотрел на солнце, по которому успел соскучиться за три хмурых дня.
      Обернувшись, Ричард увидел спешившего к нему Джанипера, которому следовало лежать в постели. Полы его алой ливреи развевались на ветру.
      - Ваша светлость! - закричал он. - Я здесь! Боже мой, я же просил Бэссика сообщить мне, когда вы подъедете! Но он больше любит Маккомбера, вот тот и обошел меня, а я опоздал! Господи, неужто он забрал гнедых?! Забрал моих мальчиков!
      - Да, - кивнул герцог. - Но он не сделает им ничего плохого, поверь. Так что возвращайся в постель, Джанипер. Я сам проверю коней. А ты будешь лежать до тех пор, пока не прекратится твой ужасный кашель.
      Джанипер сглотнул слюну, закашлялся и еще раз сглотнул.
      - Какая-то отвратительная болезнь, ваша светлость, - пробормотал он, глядя на то, как кони весело гарцуют рядом с мерзавцем Маккомбером, направляющимся к конюшне.
      - Мне кажется, тебе еще рано хоронить себя, Джанипер. А теперь ступай с глаз моих.
      Но лакей по-прежнему с надеждой смотрел на герцога - рослого, красивого молодого мужчину, который за все годы, что Джанипер служил у него, если чем и болел, так только тяжелым похмельем после чрезмерного возлияния. Герцог преспокойно разъезжал в открытом экипаже, не прячась от холодного дождя и пронзительного морского ветра, рвущего его густые волосы. Если бы Джанипер хоть раз совершил такую прогулочку, то закончилась бы она для него в шести футах под землей с надгробной плитой над головой и пестрыми маргаритками на животе.
      Воздух все еще был слишком влажным и холодным после недавнего дождя. Джанипер поежился.
      - Иди в дом, - повторил Ричард.
      - Хорошо, ваша светлость, - кивнул лакей. - Ох, ваша светлость, я совсем забыл. Это примерно час назад принес один из людей, что работают на вашего друга лорда Петтигрю. - С этими словами он протянул герцогу тонкий конверт с потрепанными углами.
      Ричард не стал ждать. "Наверное, это то самое", - подумал он. Все, должно быть, кончено. Разорвав конверт, Кларендон вынул из него короткое послание и прочел:
      Мы думали, что поймали его, но он ускользнул из наших сетей. Прости, Ричард. И не теряй веры. Мы непременно схватим подлого убийцу. Д. X.
      День неожиданно потемнел. Подняв глаза, Ричард увидел всего лишь несколько легких облачков, плывущих по краснеющему на западе небу. Он скомкал листок. Они же были уверены, что им удастся поймать этого негодяя, предателя, который в начале декабря жестоко задушил Робби Фарадея в аллее неподалеку от Вестминстера.
      Ричарду захотелось ударить по чему-нибудь кулаком. Вдруг он заметил, что Джанипер по-прежнему стоит рядом и с ужасом смотрит на него.
      - Уходи, Джанипер! Немедленно!
      Лакей бросился наверх по широким ступеням, недоумевая, что же за страшные новости были в письме, которое ему удалось перехватить у посланца, пока Бэссик в кладовой за что-то отчитывал одного из слуг.
      Да, в последние дни что-то постоянно тревожило молодого герцога, только Джанипер и представить не мог, что именно. Может, все дело в женщине? Всем известно, что герцог ветреный молодой человек, о его распутстве в этой части Англии ходили легенды. И это, похоже, покоя не давало Полли.
      Джанипер подумал о Полли, горничной. Может, ему удастся заморочить ей голову, и та уговорит миссис Дарт дать Джаниперу своего знаменитого горячего супа из перепелиных яиц? Кто знает, может, ему повезет и она с ложечки его покормит? А после еды, возможно, Джанипер убедит Полли, что не настолько слаб, чтобы не запустить пальцы в ее блестящие длинные локоны...
      Лицо герцога немного посветлело. Прищурившись, он посмотрел вслед Джаниперу, уже взбежавшему на верхнюю ступеньку.
      - К Полли ты не притронешься! - крикнул он. - Это решено. Не желаю, чтобы и она заболела! Иди к себе и прекрати мечтать.
      В это мгновение тяжелые дубовые двери замка отворились, и за ними предстал древний управляющий герцога с развевающейся на ветру копной поседевших волос такой густой, что ей позавидовал бы человек любого возраста. Ричард вспомнил, как в детстве ему казалось, что Бэссик похож на Господа. Он тогда сказал об этом отцу, и тот, усмехнувшись, вымолвил, что, по его мнению, управляющий скорее напоминает Моисея.