Но совесть не унималась, разрушая возводимые им аргументы в свое оправдание. Все могло быть иначе, нашептывала она, все могло быть прекрасно!

Хок не хотел вспоминать, но вскоре снова невольно ощутил жадный рывок в нежную глубь тела. Голос совести охотно умолк, словно только того и ждал, и на его место вернулась жестокая, мучительная смесь ярости и желания.

Выйдя из своего сомнамбулического состояния, Фрэнсис вымылась, причем скребла себя до тех пор, пока кожу не защипало. Она заползла под одеяло и лежала, укрытая почти с головой, проклиная себя за то, что перестала носить очки, чепчик и уродливые платья. Тогда по крайней мере муж продолжал бы играть в джентльмена, притворяясь добрым и понимающим. Впрочем, кто мог сказать, что хуже? Возможно, именно фальшивая доброта, замешенная на отвращении, скуке и презрении.

Фрэнсис лежала, сжавшись в комок и зарывшись лицом в подушку. Он осквернил тело, но не душу, повторяла она. Путь в ее душу отныне был для него закрыт. Она научилась прятаться от него, и впредь он мог не бояться, что она окажет сопротивление. К чему? Она не могла бороться против законного права мужа регулярно изливать в нее семя. Никто, даже лучшая подруга, не считал ее вправе оспаривать эту сторону супружеской жизни.

И зачем только ей взбрело в голову прятаться? Нужно было просто принять мужа, как она делала перед его отъездом в Лондон. Теперь-то Фрэнсис понимала, что сама вызвала его на жестокость. Как жаль, что человек всегда крепок задним умом, печально думала она. Ей даже следовало быть благодарной за то, что муж в ярости не нанес ей намеренную травму, что он нашел в себе достаточно самообладания, чтобы воспользоваться кремом.

При этом воспоминании Фрэнсис невольно содрогнулась, еще сильнее вдавив колени в подбородок и стиснув ноги. Он опять вставил в нее палец — зачем? Чтобы унизить ее за попытку спрятаться, скрыться?

Нет, решила Фрэнсис. Мужчины часто поступали странно, необъяснимо, и женщины не должны были подвергать их поступки сомнению. То же, наверное, относилось и к постели. Мужчины… они всегда добивались своего. Отец, например…

Неожиданно Фрэнсис задалась вопросом (ужасаясь тому, что осмеливается даже думать на эту тему), делал ли отец это с Софией, и если делал, то терпела ли она в молчании. Воображение нарисовало непрошеную картину, наполнив Фрэнсис неловкостью и жгучим стыдом. Нет-нет, отец не мог заниматься такой гадостью теперь, когда он стал старше и уже имел наследника. Он не заговаривал о других детях, а значит, не было причины продолжать мучить Софию этим.

Сон все не приходил, и постепенно кроткое решение подчиняться мужу начало колебаться. В конце концов Фрэнсис решила, что придумает какую-нибудь уловку. Она даже засмеялась, тихо и не слишком весело.

— Я позволю тебе коснуться меня не раньше нового всемирного потопа, — прошептала она. — Ты слышишь? Ты больше никогда ко мне не прикоснешься!

Хок замер в дверях, забыв о предстоящем завтраке. За столом сидела Фрэнсис, просматривая «Газетт» и время от времени деликатно поднося вилку ко рту.

Она выглядела потрясающе в платье из золотисто-зеленого муслина. Лента того же оттенка не без кокетства украшала ее прическу.

Хок спросил себя, что, собственно, так удивило его в появлении Фрэнсис за столом в элегантном туалете. Уж не ожидал ли он, что его глазам вновь предстанет пугало в очках и чепце? Нет, конечно, но он был почти уверен, что Фрэнсис будет какое-то время скрываться от него.

Он внимательно оглядел прелестную женщину за столом и вновь ощутил вспышку неуместного вожделения. Это заставило его до боли закусить губу. Что на него нашло? Муж, страстно желающий свою жену, — что может быть нелепее!

— Доброе утро, милорд, — приветствовала его Фрэнсис, переворачивая страницу.

Она улыбалась беспечной улыбкой, словно накануне между ними не было даже легчайшей размолвки. Разумеется, это была игра, но какая? Хок решил, что разумнее будет для начала подыграть ей.

— Доброе утро, жена, — ответил он любезно, усаживаясь во главе стола.

Рози, обычно подававшая завтрак, начала суетиться вокруг него. Когда тарелка наполнилась, Хок поспешил отпустить горничную. Вместо того чтобы тотчас удалиться, Рози приблизилась к Фрэнсис и почтительно спросила:

— Желаете еще чего-нибудь, миледи?

— Спасибо, Рози, у меня все есть. Можешь идти.

Девушка сделала ей реверанс по всем правилам и наконец исчезла за дверью. Хок полагал, что теплая, душевная манера Фрэнсис объясняется присутствием горничной, но вскоре убедился, что это не так. — Надеюсь, седло барашка удалось, милорд?

Оживленный голос жены начал раздражать Хока. Выходит, он один мучился по поводу минувшей ночи, ей же было на все наплевать?

— Откуда мне знать — я еще не попробовал его.

— Это намек на то, чтобы я придержала язык? Охотно, милорд.

Фрэнсис подняла со стола газету и снова углубилась в нее.

— Меня радует, что прислуга ведет себя по отношению к тебе как к хозяйке дома, — заметил Хок после нескольких минут напряженной тишины.

— Я польщена, милорд, — откликнулась Фрэнсис из-за газеты.

— Хотелось бы знать, что такое в этой газете, от чего невозможно оторваться?

На мгновение Фрэнсис растерялась. Она только делала вид, что читает, понимая, что вид сидящего напротив мужа быстро сведет на нет ее фальшивое оживление. На самом же деле она воображала себе, как бросает в Хока седлом барашка, как кусок шлепает его по лицу, оставляя жирное пятно. Не сразу, но ей удалось заставить себя засмеяться беспечным, воркующим смехом.

— Я читаю раздел светских сплетен, что же еще? Просто невозможно оторваться, милорд! Можете себе представить, леди Ш. прогуливалась в парке с лордом Р. — и вдруг навстречу появился ее муж! Как пикантно, не правда ли?

— Понятия не имею, кто такая леди Ш., — проворчал Хок.

Фрэнсис тоже не имела понятия об этом, потому что только что выдумала и ее, и всю «пикантную» ситуацию.

— Вы не можете быть знакомы со всеми и каждым, милорд. Однако если это так, ваше знание света поразительно, даже пугающе!

— Фрэнсис, — сказал Хок, стараясь сохранить спокойствие, — перестань называть меня милорд. Или Филип, или Хок — никак иначе! Можешь язвить сколько тебе угодно, но «милордом» я сыт по горло.

Да, конечно. — И Фрэнсис равнодушно повела плечами.

Бросив взгляд на каминные часы, она отложила газету и поднялась.

— Боже милостивый, как летит время! Почти восемь часов! Прошу извинить меня, ми… Филип.

— И куда же ты так спешишь?

— О, дел у меня невпроворот. Десборо-Холл не может обойтись без присмотра.

— До сих пор обходился.

— Не совсем так, — возразила Фрэнсис со снисходительной улыбкой. — До сих пор Десборо-Холл не жил, а существовал.

И она исчезла за дверью. Позже, выходя, Хок заметил, что она почти не притронулась к завтраку.

Вскоре выяснилось, что ему, в сущности, нечем заняться. Идея проехаться верхом и тем самым развеять дурное расположение духа не показалась особенно привлекательной. Возможно, раз уж он был в Десборо-Холле, стоило заняться делами поместья.

Дверь в комнату управляющего оказалась открытой. Хок вошел и — как это достаточно часто случалось с ним в последнее время — замер у входа.

За громадным столом красного дерева восседала Фрэнсис, а рядом с ней пристроился на стуле Маркус Карутерс.

— Не знаю, Маркус, не знаю, — говорила Фрэнсис, хмуря лоб в напряженном раздумье. — Я не оспариваю точку зрения Джона. Его тактика вполне может сработать и на наших землях, но меня пугают расходы на лес…

— Какой еще лес? — резко спросил Хок.

Фрэнсис вздрогнула, но ее лоб тут же разгладился. Она просияла простодушной улыбкой:

— Как мило, что вы зашли! Маркус и я как раз обсуждаем назревшую починку изгородей. Дерево сейчас в цене, и я полагаю, чем платить за его покупку, выгоднее будет проредить наиболее отдаленные леса Десборо-Холла…

— Я запрещаю вырубать деревья!

— …но раз вы против вырубки, мы, разумеется, закупим необходимый лес, не считаясь с расходами, — закончила Фрэнсис безмятежно. — А теперь, Маркус, если мы обсудили все насущные вопросы, мне пора побеседовать с

Миссис Дженкинс.

Маркус не проронил ни звука. Он не был обманут внешней приветливостью хозяйки, а что до графа, тот выглядел как человек, получивший удар под дых. Управляющий всей душой желал покинуть кабинет вместе с леди Фрэнсис. Та как раз прошла мимо мужа, улыбаясь ослепительной, насквозь фальшивой улыбкой, и прикрыла за собой дверь кабинета. Он остался один на один с тучей, готовой разразиться громом и молнией! Маркус рванул воротничок, все сильнее душивший его, и начал перебирать бумаги, готовясь к худшему.

К непомерному облегчению управляющего, не проронив ни звука, Хок сухо кивнул и вышел. Едва успев расслабиться, мокрый как мышь, Маркус чуть не свалился со стула, когда Хок взревел в коридоре:

— Фрэнсис!

Неужели, думал управляющий, вытирая со лба обильный пот, неужели викарий, его отец, кроткий и богобоязненный человек, джентльмен до мозга костей, в таких же натянутых отношениях с женой? Он решил, что в самом скором времени попросит пару недель отпуска под предлогом визита к родителям.

Фрэнсис словно провалилась сквозь землю. Хоку удалось обнаружить только дворецкого, да и то в самом дальнем углу кухни. Неожиданное появление хозяина вызвало переполох среди кухонной прислуги.

— Милорд! — произнес Отис самым казенным тоном, на который был способен.

Суета среди слуг тотчас прекратилась, и каждый из них обратился в слух.

— Я заметил, что на лакеях другая ливрея. Как это понимать? Надеюсь услышать разъяснение хотя бы от вас.

— Я постараюсь удовлетворить ваше любопытство, — ответил дворецкий с таким видом, словно объяснял школьнику очевидные вещи. — Ее светлость решила, что внешний вид лакеев можно изменить к лучшему. Мы вместе ездили в Йорк, чтобы распорядиться относительно этого вопроса. Смею надеяться, наши труды оправдали себя.

Да уж! — буркнул Хок.

— Внешний вид горничных также улучшился, — продолжал Отис. — На этот раз ее светлость в Йорк сопровождала миссис Дженкинс.

— Та-ак… а что еще было улучшено, позвольте спросить?

— Вам лучше обратиться за разъяснениями к миссис Дженкинс. Она в курсе всех нововведений внутри особняка, — ответил Отис с лицом непроницаемым, как у египетского сфинкса.

— Чтоб тебя разразило! — проворчал Хок себе под нос, покидая кухню.

— …новая посуда и, конечно, постельное белье. Вы ведь знаете, милорд, что большинство простыней буквально рассыпалось от ветхости, так что…

— Спасибо, миссис Дженкинс, — прервал Хок, конвульсивно стискивая челюсти.

Экономка осталась равнодушной к этой демонстрации недовольства. Чего ради? Было время, когда его светлость бегал по двору в коротких штанишках, и, сколько бы он ни старался, она хорошо знала, что он далеко не Синяя Борода.

— Милорд, ее светлость — весьма разумная и хозяйственная молодая леди. Она приняла близко к сердцу заботы Дес-боро-Холла. (Тон миссис Дженкинс явно намекал на то, что кое-кому давно пора было это сделать.) А как она добра и справедлива по отношению к прислуге! И это при том, что лень у нее не в чести…

Хок решил, что будет проще дать экономке высказаться. Дождавшись, когда она остановилась передохнуть и набрать побольше воздуха, он заговорил более мягко, хотя это и далось ему не без усилия.

— Спасибо, миссис Дженкинс. Теперь я вижу, что ее светлость… э-э… кладезь премудрости.

Его ирония прошла незамеченной. Миссис Дженкинс просияла от гордости за хозяйку и закивала строго причесанной седой головой. Хок не спешил отпускать ее, скользя рассеянным взглядом по гостиной и бессознательно ероша волосы.

— Что-нибудь еще, милорд?

— Нет-нет… впрочем, не знаете ли, где может быть ее светлость?

— На конюшне, где же еще! В это время дня она может быть только там. Я думаю, она слишком уж усердствует и совсем не бережет себя, но иначе дело не стронуть с мертвой точки. Шутка ли, отремонтировать конюшни, наладить работу племенного завода, осмотреть вместе с мистером Бел-висом каждую из скаковых лошадей, чтобы он мог поскорее начать тренировки…

— Что?! — вскричал Хок, обретая дар речи, временно утраченный.

— Ее светлость в конюшне с мистером Белвисом, — терпеливо, как маленькому ребенку, повторила экономка. — Она проводит там каждое утро, а порой и послеобеденные часы. Как я уже говорила, милорд, ее светлость — весьма разум…

— Разрази меня гром… — прошептал Хок, внезапно обессилев от самых ужасных предчувствий.

Что еще приготовила ему непредсказуемая шотландка-жена?

Он вдруг сорвался с места и выбежал из гостиной, оставив миссис Дженкинс с раскрытым на полуслове ртом. Вихрем промчавшись вниз по лестнице, он понесся к конюшням. С неба сыпалась неприятная изморось. «Фрэнсис совершенно не бережет себя», — вдруг подумал Хок, чувствуя себя полностью дезориентированным.

«Это я себя не берегу. У меня скоро начнется мозговая горячка! Она доведет меня рано или поздно!»

— Фрэнсис!

Два подростка, чистившие одно из стойл, разом пригнулись, словно над ними пронеслось пушечное ядро.

— Где ее светлость?

— Е-е-ее све-ветлость… — начал тот, что помоложе, высовываясь из-за дверцы.

— Милорд, ее светлость у тренера, мистера Белвиса, — объяснил старший, Дэн, стараясь держаться с достоинством.

Тренерская находилась в отдельном зданьице, рядом с кругом и несколькими отгороженными друг от друга выгонами. Дождь разразился не на шутку, и к тому моменту, когда Хок нырнул в дверь, с его волос на шею уже стекали противные ручейки.

Он нашел дверь тренерской открытой и решительно вошел. В ноздри ему ударил густой запах, хорошо знакомый каждому кавалеристу: запах кожи, льняного семени и всевозможных ветеринарных снадобий.

Фрэнсис была поглощена разговором с невысоким жилистым стариком, круглая лысина которого успела загореть до орехового цвета. На его дубленом лице, прорезанном бесчисленными морщинами, смешались озабоченность и веселость, с тех пор как они виделись в последний раз, тренер помолодел лет на пять.

— Белвис! Мне говорили, что вы покинули Десборо-Холл. Поистине жизнь полна неожиданностей!

Ну вот, карты и раскрыты, подумала Фрэнсис, стараясь справиться с подступающей нервозной дурнотой. Она ждала слишком долго и упустила момент. Нужно было во всем признаться за завтраком, когда рот мужа был набит седлом барашка.

— Милорд, — начала она в нелепой попытке остановить надвигающуюся грозу, — могу я что-нибудь сделать для вас?

— Можешь, Фрэнсис, можешь, — отозвался Хок с чем-то вроде благодушия (он даже ухитрился улыбнуться). — У меня накопилось множество тем для разговора с тобой. Пойдем-ка в запасник.

«Я не хочу! Не хочу!»

— Как вам будет угодно, милорд. Займитесь делами, Бел-вис, я скоро вернусь, и мы продолжим, — спокойным голосом сказала Фрэнсис, пытаясь сохранить самообладание.

В памяти Хока запасник был довольно запущенным помещением, где по углам громоздились груды седел, упряжи и прочих атрибутов коневодства. Теперь же здесь царила безукоризненная чистота, каждый предмет был начищен до блеска и висел на предназначенном ему месте. Хок заметил, что зол он уже не так сильно, как поначалу.

— Сядь, — сказал он коротко, ткнув пальцем в один из старых (но чисто вымытых) плетеных стульев.

Сам он тоже уселся, скрестив руки на груди и расставив ноги. Вид у него был очень воинственный.

— Я жду объяснений, мадам, — заявил он с ледяной вежливостью. — Что происходит? Что вы себе позволили за время моего отсутствия?

Фрэнсис села, собираясь с мыслями.

— Я жду, — тихо, почти ласково повторил Хок.