Магия (№1) - Магия лета

Фрэнсис поняла, что ей не хочется отвечать насмешкой на эти слова. Весь последующий час оба они были очень заняты, а потом уснули, так что только на следующее утро она вспомнила квадратик бумаги, исчезнувший в кармане Хока накануне ночью. Она отмахнулась от воспоминания, и оно с готовностью растаяло.

Фрэнсис лежала в спальне Хока, в его постели, и, хотя была в ней одна, довольно улыбалась. Он сказал: «Я обожаю тебя, Фрэнсис!» — а потом вошел в нее, как бывало теперь всегда, так глубоко, как только сумел. Она смутно помнила, что говорила что-то в ответ, но что именно… неужели то, что любит его? Это предположение заставило ее ненадолго нахмуриться.

Тревожиться не хотелось ни о чем, но она предпочла направить мысли в русло более тревожное. Что там было, на этом клочке бумаги? Почему он не показал его ей?

Два дня спустя Фрэнсис, как обычно, совершала утренний осмотр конюшен. Не так давно она завела привычку выезжать на Летуне Дэви на пятимильную прогулку. Маршрут проходил по равнинной местности к северу от Десборо-Хол-ла, на окраинных землях поместья.

— Сегодня вам придется проехаться верхом на Тамерлане, — сказал ей Белвис. — Тимоти вывел Летуна Дэви на выгон. Я собираюсь показать ему кое-какие оборонительные приемы — вы знаете, для скачек.

— Ему бы пригодился пистолет. — Фрэнсис сделала недовольную гримаску, вспомнив порез, оставленный на бедре Тимоти граненым шариком, нарочно закрепленным на хлысте одного из жокеев.

— Пистолет… хм, неплохая идея. Кто знает, до чего могут дойти эти мерзавцы? Я слышал, герцог Портленд выбивается из сил, пытаясь ввести правила поведения на скачках, но этому, похоже, сопротивляется весь скаковой мир. Я бы вам посоветовал придерживать его на первой миле. — Белвис подбросил Фрэнсис в седло и ухмыльнулся, пошевеливая бровями. — Представьте, что вы жокей и что вокруг ваши соперники и враги. Пусть Тамерлан научится лягаться на ходу. Можете подбадривать его самыми цветистыми шотландскими ругательствами, а Тимоти потом заучит их наизусть.

Фрэнсис в шутку отсалютовала тренеру и направила Тамерлана к выходу со двора. Помахав мужу, прислонившемуся к ограде ближайшего выгона, она легонько подстегнула лошадь и вскоре оказалась в полях. Тамерлан откликнулся на ее довольный смех нетерпеливым фырканьем и натянул поводья.

— Готов лететь как птица? — Фрэнсис потрепала лошадь по гибкой лоснящейся шее. — Ладно уж, лягаться мы поучимся позже, а теперь — вперед!

Дерзкая шляпка была как следует прикреплена к прическе, но стоило Тамерлану устремиться вперед, как ветер набросился на нее, стараясь сорвать и унести. Фрэнсис охотно поддалась сумасшедшему возбуждению — неотъемлемой детали скачки. Вспомнив шутливый совет Белвиса, она несколько раз обернулась, рыча на воображаемого врага и нахлестывая по воздуху хлыстом. Это нимало не мешало Тамерлану четко держаться намеченного курса.

На всей пятимильной дистанции было только одно препятствие, которое требовалось преодолевать прыжком: трехфутовая изгородь, служившая границей между землями Десборо и Буршье. Джон недавно предложил разобрать ограду и пустить на что-нибудь более полезное, но пока у него не дошли до этого руки. Фрэнсис надеялась, что препятствие еще постоит, так как обожала прыгать через него. Вот и теперь она с готовностью пригнулась к самой шее Тамерлана.

Жеребец взметнулся над изгородью… и в эту долю секунды Фрэнсис увидела ржавую борону, лежащую зубьями кверху как раз в том самом месте, где должен был приземлиться Тамерлан. Конечно, она ничего не успела бы придумать, но инстинкт сработал мгновенно. Стременами, давлением бедер, всем своим телом она постаралась заставить жеребца растянуть прыжок…

Она почти добилась этого. Тамерлан, казалось, завис в воздухе, но когда коснулся земли, издал пронзительный крик боли. Все его мышцы конвульсивно сократились, и Фрэнсис почувствовала, что летит через голову жеребца.

Она с силой ударилась о землю и потеряла сознание. Как только обморок миновал, она приподнялась

На руках. Взгляд ее наткнулся на ужасную рваную рану на задней левой ноге Тамерлана. Жеребец стоял, свесив голову и дрожа всем телом. Фрэнсис поежилась при мысли о том, какую боль он должен испытывать.

Это придало ей сил. Она вскочила и бросилась бежать по направлению к Конюшням. Ей удалось срезать дорогу примерно на полмили, но от быстрого бега в боку скоро началась сильная резь. Когда Фрэнсис ворвалась во двор конюшни, она едва могла дышать.

Первым ее увидел Хок:

— Фрэнсис! Господи, что случилось?

— Тамер… Тамерлан… изгородь… кто-то положил… положил борону!.. Он ранен, Хок… серьезно ранен!

— Но что с тобой?

— Все хорошо, все прекрасно! Поторопись же, Хок! Собирая в котомку мази, обезболивающие отвары трав и перевязочный материал, Фрэнсис краем уха слышала беготню и крики, слышала, как Белвис посылает конюхов за передвижным стойлом.

Хок не сделал попытки воспрепятствовать ее возвращению на место происшествия. Он подхватил ее на спину Эбонита и молча дал коню шпоры.

Тамерлан так и стоял там, где Фрэнсис оставила его, касаясь своей гордой головой высокой травы. Хок увидел рану, и горло его захлестнули гнев и жалость.

— Я не позволю его пристрелить! — заявила Фрэнсис тоном, не терпящим возражений.

Она дала Тамерлану настойку опия, нашептывая ему что-то утешительное. Хок и Белвис в это время склонились над бороной, разглядывая окровавленный крайний зубец. Кровь уже запеклась и на вид мало отличалась от обильной ржавчины.

— Кому могла прийти в голову такая подлая штука? — подумал Белвис вслух, уныло качая головой. — Кому, ради всего святого?!

— В последнее время Фрэнсис каждый день проезжает здесь.

Тамерлан дико всхрапнул, и оба поспешно повернулись. Лошадь, однако, уже успокоилась. Фрэнсис склонилась над раненой ногой, безразличная к окружающему. Она выглядела ужасно: шляпка болталась сзади на единственной заколке, амазонка была вся в земле и зеленых пятнах, волосы сбились.

Она тщательно вычистила рану, обильно нанесла мазь и туго перевязала ногу.

— Все в порядке, — объявила она с глубоким облегченным вздохом. — Можно забирать его на конюшню.

Пока конюхи помогали лошади взобраться в повозку, а Белвис усаживался на сиденье кучера, Фрэнсис стояла над своими снадобьями, разложенными в траве, время от времени повторяя: «Он поправится, поправится».

— Можно возвращаться, Фрэнсис, — сказал Хок.

Она послушно протянула руку за котомкой — и вдруг мешком опустилась на траву. Вся кровь отхлынула у нее от лица, оставив его мертвенно-белым.

— Фрэнсис!

— Плечо… — прошептала она, еле шевеля губами. — Как больно, Хок, как больно!..

— Дай мне посмотреть, что с ним.

На войне ему приходилось видеть всякое, и не всегда сила боли говорила о серьезности травмы. Он видел, что Фрэнсис едва сдерживается, чтобы не застонать в голос, и меньше всего хотел, чтобы она мучилась до прибытия доктора.

— Сейчас я помогу тебе снять жакет амазонки… Однако это было легче сказать, чем сделать. При первом же прикосновении к плечу боль вгрызлась в сустав, словно зубья пилы. Фрэнсис надеялась, что снова потеряет сознание, даже молилась, чтобы это случилось.

Наконец жакет удалось снять. Наступила очередь блузки. К несчастью, та застегивалась на длинный ряд пуговок, обтянутых атласом. Требовалось несколько секунд, чтобы расстегнуть каждую из них. Фрэнсис не выдержала и застонала. Звук был душераздирающий. У Хока похолодели руки. Чтобы избавить жену от мучений, он разорвал блузку пополам.

То, что он увидел, наполнило его облегчением. Плечо было странным образом вывернуто и, без сомнения, вывихнуто и растянуто, но не сломано.

— Есть два пути, Фрэнсис. Я могу вправить тебе сустав. Будет чертовски больно, но всего несколько мгновений, а

Потом боль быстро утихнет. Или же я могу отвезти тебя домой и послать лакея за доктором…

— Вправляй! — простонала она, скрипя зубами

Хок сглотнул горькую слюну. Ему не раз приходилось вправлять суставы, но пациентами были солдаты. Она, его жена, выглядела по сравнению с ними такой хрупкой! Ее плоть была белой, нежной и уязвимой. Новый стон Фрэнсис положил конец его колебаниям. Он взялся руками за плечо и с проклятием заставил сустав встать на положенное место. Фрэнсис не только не закричала, но вообще не издала ни звука.

— Вот так, — выдохнул Хок. — Все в порядке, Фрэнсис. Вместо ответа она выскользнула из разжатых рук и опустилась на траву: ей наконец-то было даровано забвение.

— Я горжусь тобой, любовь моя, — прошептал Хок, приподнимая ей голову, чтобы подложить свернутый жакет.

Прошло немного времени. Фрэнсис открыла глаза и встретила встревоженный взгляд мужа.

— Все позади, дорогая, — сказал тот, поглаживая ее по щеке. — Теперь тебе станет лучше.

Однако на ее лице бледность сменилась зеленоватой тенью.

— Если тебя тошнит, не сдерживайся.

Фрэнсис начала судорожно сглатывать, стараясь не поддаться тошноте.

— Перестань, это же естественно! Положи голову мне на колени, чтобы была немного выше. Сейчас тошнота пройдет. — Хок прислонился спиной к стволу дуба, под которым лежала Фрэнсис, и начал говорить, чтобы отвлечь ее. — Знаешь, когда мне впервые пришлось вправлять сустав? В Испании, несколько лет назад. Лошадь сбросила одного из кавалеристов — точь-в-точь как тебя. С ним было то же самое, но на другое утро он едва мог вспомнить боль, от которой накануне катался по земле. Как странно, что ты не чувствовала боли, пока не закончила лечить Тамерлана… Если человек занят чем-то жизненно важным и полностью погружен в происходящее, он не сознает ни боли, ни потери крови, ни даже смертельной раны. Никто не может объяснить, почему так происходит.

— Я очень боялась за Тамерлана, — тоненько сказала Фрэнсис.

— И пока ты не почувствовала, что сделала все возможное, твоя собственная травма не давала о себе знать. Помню, как-то после сражения Граньон разыскал меня, еще не остывшего от атаки, и спросил, почему у меня весь сапог в крови. Оказалось, что я был ранен в бедро, но даже не заметил этого. — Хок усмехнулся и покачал головой. — Разумеется, после слов Граньона я тут же ощутил нестерпимую боль. Ну как ты себя чувствуешь? Лучше?

— По крайней мере можешь быть уверен, что меня не вырвет, — ответила Фрэнсис с некоторой угрюмостью.

— Через день ты вся покроешься синяками, особенно плечо.

— Кто мог сделать это и почему?

Хок неопределенно повел плечами. Он и сам мучился тем же вопросом. Однако он постарался перевести все в шутку.

— Может быть, ты порвала с одним из своих любовников и он решил, что тебе лучше не доставаться никому?

Он легонько взъерошил перепутавшиеся волосы Фрэнсис. Она попробовала засмеяться, но была слишком измучена и только сдавленно хихикнула:

— А если бы я была верхом на Летуне Дэви?

А ведь она и впрямь собиралась выехать на Дэви, подумал Хок, мысли которого тотчас приняли иное направление. Он спросил себя, не рассказать ли Фрэнсис все, но решил, что на этот день с нее достаточно потрясений.

— Ты в состоянии добраться до дому?

— Пожалуй, да.

Он укутал ее в свою куртку и поднял на руки, как ребенка.

— А теперь постарайся сохранять полную неподвижность. — Взобраться на спину Эбониту с Фрэнсис на руках было нелегко, но Хок постарался причинить ей как можно меньше боли. — Откинься на меня и постарайся расслабиться. Я обещаю обойтись по возможности без тряски.

— Я бы предпочла, чтобы ты избил меня, — сказала она, чувствуя в плече как минимум десяток раскаленных вертелов и изо всех сил стараясь не поддаваться боли.

— Когда ты в следующий раз выведешь меня из терпения, я обещаю припомнить эти слова.

Хок поцеловал Фрэнсис в макушку. Голова ее безвольно мотнулась, и он понял, что она потеряла сознание. Это было очень кстати. Он тотчас пришпорил Эбонита, пустив его в галоп.

На лице Белвиса отразилось глубокое беспокойство при виде бесчувственного тела Фрэнсис.

— С ней все в порядке, — успокоил его Хок — У нее был сильный вывих плеча, который я вправил Самое странное, что она понятия об этом не имела, пока не перестала ухаживать за лошадью.

— Я пошлю одного из конюхов за доктором

— И поскорее! Надеюсь, я вправил плечо как следует, но нужно, чтобы его осмотрел доктор Симоне. Будьте добры. Белвис, помогите мне.

Он осторожно опустил Фрэнсис на землю, потом поднял на руки. Шагая к дому, он почувствовал, что ноги начинают подгибаться от запоздалой реакции на случившееся. Бормоча под нос проклятия, ничуть не помогавшие избавиться от чувства беспомощной ярости, Хок снова и снова спрашивал себя: зачем? А главное, кто?

Немногим позже прибыл запыхавшийся от спешки доктор Симоне, осмотрел Фрэнсис и объявил с самым серьезным видом, что готов разделить с Хоком свою врачебную практику.

— Плечо вправлено по всем правилам. Через пару дней ваша жена полностью поправится, милорд. Вы, конечно, понимаете, что ваши быстрые и умелые действия избавили леди Фрэнсис от продолжительной боли. Леди Фрэнсис, вам повезло с мужем.

К тому моменту она была одурманена опием, и лицо доктора плавало над ней в легком перламутровом тумане. Она хотела ответить что-нибудь легкое, насмешливое, но слова сорвались с языка раньше, чем их удалось обдумать:

— Да, доктор, он лучший из мужей…

Хок улыбнулся, довольный. Он приложил ладонь к щеке Фрэнсис, и та, неуклюже повернувшись, прижалась к ней губами. Он проглотил заготовленную шутку, ощутив нечто могучее, властное — оно прошло волной сквозь каждую клеточку его тела, сквозь мысли и чувства… любовь? Как бы то ни было, оно сменилось ужасом осознания едва не случившейся потери. Что бы он делал без Фрэнсис, как жил?

Хок зажмурился и стоял так долгое время, а когда вновь открыл глаза, маркиз внимательно смотрел на него, остановившись в дверях. Хок кивнул, не пытаясь скрыть свои чувства.

— Спи, любовь моя, — сказал он вполголоса и осторожно убрал руку. Он оставался у постели Фрэнсис до тех пор, пока она не уснула, потом повернулся к отцу:

— Нам с тобой нужно серьезно поговорить. Сейчас же.

Глава 28

Допустим, я люблю тебя — ну и что? Какое тебе до этого дело?

Гете

— Итак, мой мальчик, твои форты сняли оборону и крепости полностью разоружились. Я правильно понимаю ситуацию?

— Правильнее не бывает. Она жена мне, я люблю ее всем сердцем и намереваюсь защищать до последнего вздоха. Ну разве я не образцовый супруг?

— А ей ты высказывал все это? — Нет.

Хок отошел налить себе бренди, потом вернулся. Все это время маркиз смотрел на него с изумлением.

— Почему же нет, скажи на милость?

— Потому что я не могу даже предположить, что услышу в ответ на свои признания. — Хок залпом опустошил объемистую рюмку, закашлялся до слез и в конце концов адресовал отцу кривую усмешку. — Мы только и делаем, что ссоримся, и она каждый раз кричит, чтобы я возвращался в Лондон, к любовнице. Может быть, я ей безразличен. Наверное, все дело в том, что до свадьбы у нас возникли друг к другу чувства, далекие от нежных, а семейная жизнь их только усилила. Мы были одинаково противны друг другу и в постели, и вне ее.

— О нет, мой мальчик, ты ей не безразличен. Для того, кто умеет видеть очевидное, лицо Фрэнсис напоминает открытую книгу.

— Что до меня, я вижу только непроницаемый переплет книги ее чувств.

Сказав это, Хок вспомнил ночи, когда они бывали вместе, и то, как вела себя Фрэнсис в постели. В те драгоценные минуты она и впрямь была открытой книгой для него.

— Я собирался отправиться восвояси, — говорил между тем маркиз, — но теперь решил повременить. Ума не приложу,

Как объяснить то, что здесь происходит. Я когда-ни-будь говорил тебе, мой мальчик, что ненавижу тайны?

— Как я понимаю, отец, существуют две возможности Первая: кто-то подстроил ловушку, чтобы избавиться от Фрэнсис. Вторая: чтобы избавиться от Летуна Дэви, поскольку сегодня утром она должна была выехать не на Тамерлане, а на нем.

— Я поговорил с Белвисом, мой мальчик. Выходит, только быстрая реакция Фрэнсис избавила лошадь от более серьезной раны. Если бы Тамерлан повредил несколько ног сразу, его пришлось бы пристрелить. Белвис считает, что лошадь впоследствии не будет даже хромать, но для скачек в Нью-маркете будет на этот раз непригодна.

— Понятия не имею, зачем кому бы то ни было вредить Фрэнсис, — сказал Хок, не слушая. — Что касается Летуна Дэви, это вполне возможно. Правда, остается вопрос: кто?

— Его дебют на прошлой неделе был великолепен. Он должен был приобрести немало недоброжелателей.

— Да уж, многие потеряли деньги благодаря ему.

— Если выходка с бороной была направлена против Дэви, то напрашивается мысль, что это дело рук кого-то из Десбо-ро-Холла. Действовал человек, хорошо знакомый с привычками Фрэнсис.

— Подлый мерзавец! — прорычал Хок, опустошив еще одну рюмку бренди.

— Кто бы он ни был, он всего лишь мелкая сошка. Вряд ли джентльмен сам стал бы таскать на горбу ржавую борону. Остается выяснить, кто же заплатил нашей мелкой сошке за ее черное дело.

Хок решил, что наступило время раскрыть карты.

— Вполне возможно, отец, что Невил умер насильственной смертью, — сказал он быстро, чтобы не передумать.

— О! — вырвалось у маркиза. Несколько минут прошло в полной тишине, потом он приказал голосом, мало похожим на его обычный мягкий тон:

— Расскажи мне все, Хок!

Вместо ответа тот протянул ему письмо Амалии.

Что ж, — заметил маркиз, закончив читать, — эта Амалия — женщина благородная. Твою безопасность она принимает близко к сердцу. Однако ее собственная безопасность под угрозой, если то, что она пишет, чистая правда.

— Не волнуйся, я позаботился о ее безопасности. Сразу по получении письма я отправил ей пятьсот фунтов и приказ немедленно покинуть Лондон.

— До сих пор я не находил в себе сил, чтобы сказать тебе, как твой брат был жаден до денег, как не стеснялся в средствах, чтобы их добыть! Почему, почему я не принял мер по этому поводу? Старый осел, вот кто я!

— Не хватало еще, чтобы ты перекладывал вину с больной головы на здоровую! Невил был в здравом рассудке, когда выбирал жизненную дорогу. Интересно, что он такого совершил, за что его убили?

— Если за всем этим стоит лорд Демпси, — задумчиво сказал маркиз после недолгого размышления, — это означает, что дело было каким-то образом связано со скачками. А там, где скачки, там и Эдмонд. Помнишь, я сказал тебе, что именно он принес мне известие о гибели Невила?

Хок витиевато выругался, хотя обычно ограничивался проклятиями.

— Знаю, о чем ты думаешь, мой мальчик. О Беатрисе.

— Мне вдруг стало интересно, сам ли Эдмонд придумал купить у меня лошадей или его толкнула на это Беатриса. Если сам, действовать будет гораздо легче.

— Я бы на твоем месте сразу не списывал Беатрису со счетов.

Отец и сын в молчании посмотрели друг на друга. Хок поставил на столик недопитую рюмку.

— Я должен немедленно поговорить с Белвисом! Лошадей придется охранять днем и ночью, особенно Летуна Дэви.

Он вышел, не придав значения тому, что письмо Амалии осталось в руках отца. Он даже не вспоминал о нем до тех пор, пока в этот вечер не поднялся в спальню Фрэнсис, чтобы составить ей компанию за ужином.

— Вижу, тебе лучше, дорогая! Ты снова похожа на рыцаря в доспехах, выискивающего дракона посолиднее.

— Далеко ходить не надо! — отрезала Фрэнсис. — Дракон — и преглупый! — обитает вон за той дверью!

— А вот и ужин! — воскликнул Хок с преувеличенным оживлением, принимая из рук миссис Дженкинс легкий столик для завтраков в постели. — Какой упоительный аромат!

— Любимые блюда ее светлости! — объявила экономка, сияя при виде того, как он по очереди заглядывает под крышки судков.

— А теперь давай обсудим, что беспокоит тебя, кроме боли в плече, — сказал Хок резко, едва дождавшись, пока миссис Дженкинс покинет спальню.

— Вот это! — Фрэнсис выхватила из-под подушки письмо Амалии и ткнула ему в лицо.

— Вот дьявольщина! Отец, как обычно, действует за моей спиной. Будь он помоложе, я вызвал бы его на дуэль.

— Как ты мог утаить это от меня? Кто я, по-твоему? Трепетная дамочка, чьи деликатные чувства нужно беречь от малейшего потрясения? В таком случае, Хок, ты не заслуживаешь хорошего отношения! Я не желаю, чтобы от меня скрывали вещи настолько важные!

— У нас серьезные неприятности, Фрэнсис, — сказал Хок со вздохом, присаживаясь на край постели.

Она по привычке приготовилась к долгим препирательствам и при виде такой полной капитуляции не нашлась что сказать. В красивых темных глазах мужа чувствовалось нешуточное беспокойство. Фрэнсис смягчилась, заметила это и снова взъерошила перышки. Не бывать тому, чтобы она размякла!

— И впредь даже не пытайся держать меня в неведении, Хок!

— Не буду. Я упустил такую возможность. А теперь ешь свой ужин, дорогая.

Он положил себе на тарелку немного жареного картофеля и начал задумчиво жевать.

— Интересно, почему все так пересолено? — спросил он рассеянно.

— Только не бисквит с ромом. Странно, а я бы еще подсолила…

— Плечо сильно болит?

— Почти совсем не болит, только противно ноет. А насчет синяков ты был прав. Плечо похоже на палитру сумасшедшего художника: синее, фиолетовое и местами даже желто-зеленое.

Та же гамма цветов, что и у чепчиков, которые ты поначалу носила, — сказал Хок и многозначительно приподнял бровь. — После ужина у меня будет возможность сравнить, так ли это.

— Если ты надеешься соблазнить меня, лучше сразу выброси эту идею из головы.

— Ну что ты, дорогая, как можно! Я отношусь к твоему телу бережно, забочусь о его здоровье… хотя, должен признаться, некоторые его части вызывают у меня более живой интерес, чем все остальные.

— Хм… могу тебя понять. Например, у тебя есть одно местечко на пояснице, над са-амым началом впадинки… — мстительно протянула Фрэнсис.

Усмешка Хока померкла, глаза затуманились. Он почти почувствовал ее губы, движущиеся по спине сверху вниз.

— Твоя взяла, Фрэнсис.

— Еще мне нравится шерстка на твоих ногах. Она такая… такая ровная, мягкая, кудрявая… словом, волнующая.

— Я сказал, твоя взяла!

— Я забыла упомянуть мышцы в нижней части живота, которые так явно напрягаются, когда…

— Фрэнсис!

Она засмеялась — и пожалела об этом. Еще слишком рано было забывать о том, как он оскорбил ее недосказанностью.

— Но несмотря на все это, ты настоящий дракон!

— Тогда почему ты ни словом не обмолвилась про мой великолепный драконий хвост?

— Хок!

— Ну хорошо, хорошо! Заканчивай ужин, любовь моя, и мы поговорим на интересующую тебя тему. Если ты не против, обсудим все втроем, вместе с отцом. Кстати, вас не осенила разгадка, когда вы обсуждали письмо Амалии?

— Увы, нет. — Она повозила ложкой в суфле из репы и вдруг спросила вполголоса:

— Почему ты стал называть меня «любовь моя»?

— Как же мне тебя называть? «Ненависть моя»? Неожиданно в Хоке родилось чувство протеста. Вопрос Фрэнсис очень напоминал подталкивание к признанию. Но был ли он готов вслух объявить о своей любви? Пожалуй, нет.

— Твой отец сказал, что ты послал Амалии деньги, чтобы она могла оставить Лондон. Это так?

Да, это так.

— Она возвращается во Францию?

— Да, для того, чтобы выйти там замуж. Ее жениха зовут Роберт Гравиньи, он фермер. Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что ему чертовски повезло.

— Как по-твоему, твоя сестра как-то замешана в том, что происходит?

— Вот уж не знаю. Мне остается только молиться, чтобы она была ни при чем.

— Мне понравился Эдмонд, — вздохнула Фрэнсис. — Надеюсь, он даже не подозревает ни о чем.

— Может статься.

— Хотелось бы мне знать, кто из прислуги мог пойти на такую низость по отношению к хозяевам?

— Белвису тоже хотелось бы это знать. И когда он узнает, я не позавидую виновнику.

— А в Ньюмаркет мы все-таки поедем, — осторожно сказала Фрэнсис, не отрывая взгляда от своей тарелки.

— Что?! — взорвался Хок. — Тебе мало того, что уже случилось? Хочется сунуть шею еще дальше в петлю? Нет уж, и думать об этом не смей!

— Тогда надо было с самого начала продать лошадей Эд-монду!

— Это мое дело, что я делаю или не делаю со своей собственностью!

— Ах вот как! — воскликнула Фрэнсис с едкой иронией (в которой Хок с удивлением узнал свою собственную отточенную до блеска едкую иронию). — Наконец-то я вижу твое истинное лицо — лицо полновластного владыки, моего надменного повелителя!

— Если ты будешь и дальше испытывать мое терпение, у меня найдется с чем сравнить тебя. Уж конечно, не с кроткой голубицей!

— Тогда перестань диктовать мне свою волю!

— Я буду поступать так, как сочту нужным, жена. Приказываю тебе закончить ужин, да поскорее!

Хок вовремя заметил, что в его голову вот-вот полетит столик со всей сервировкой, и поспешил предотвратить бедствие.

— Не делай этого, Фрэнсис! Ты повредишь плечо.

— К сожалению, ты прав, — вздохнула она, неохотно отказываясь от искушения. — Хок, неужели мы не можем разумно, без шуточек и подначек, обсудить такой важный вопрос, как скачки?

— Ну я не знаю… все имеет свою цену. Допустим, ты выполнишь свои супружеские обязанности наилучшим образом. Я размякну, сделаюсь благодушным, соглашусь на все…

— А как же мое плечо?

— Можешь не беспокоиться, я буду очень осторожен. — Хок улыбнулся ее недоверчивому виду. — Это ведь несложно на самом деле: я уделю внимание только тому, что находится ниже талии, а все, что выше, пока оставлю в покое. Ну как тебе такой план действий?

— Ты просто бесстыдник!

— А ты раскраснелась, Фрэнсис, — заметил Хок. — Это наводит на разные интересные предположения. Например, если я дотронусь до тебя между твоими восхитительными бедрами, не окажется ли, что ты уже готова принять меня?

Она подхватила столик и попробовала все-таки бросить в его сторону, но плечо отозвалось болью. Столик упал на свое место, приборы качнулись — и крылышко цыпленка плюхнулось на ноги Фрэнсис, прямо в то место, о котором только что рассуждал Хок. Она почувствовала, что соус бешамель, похожий на беловатый кисель, просачивается сквозь ночную рубашку.

Хок с напускным сочувствием зацокал языком:

— Ай-яй-яй! Что же теперь делать? Позвать Агнес? Но что она подумает, когда увидит у тебя между ног это пятно? Боже мой, я заранее сгораю со стыда! Тихо, тихо, а то ты и впрямь вывихнешь плечо еще раз.

Пока он, искренне забавляясь, убирал столик, Фрэнсис напряженно лежала, казалось, тронь ее — и искры посыпятся. Когда он с довольным видом уставился на неприличное пятно бешамели, она не выдержала:

— Подите прочь!

— Кто же тогда избавит тебя от этого безобразия? Или ты предпочитаешь все же похвастаться Агнес… тс-с! Я иду за полотенцем.

Вскоре он вернулся с мокрым полотенцем и бесцеремонно задрал ночную рубашку, оголив Фрэнсис до пояса. В ответ раздался жалобный писк.

— Право, мне жаль переводить впустую такой отличный

Соус, — сказал Хок, алчно облизав губы. Фрэнсис пискнула снова и забарахталась.

— Ну не буду, не буду, перестань! Полежи пару минут спокойно.

Он принялся вытирать соус с самым деловым видом. Фрэнсис только-только успела перевести дух, как Хок отбросил полотенце и наклонился над ней, слизнув несколько упавших на живот капель. Через секунду он был ниже, и весь заготовленный протест тотчас вылетел у нее из головы.

— Я так и думал, — сказал Хок, ненадолго отрываясь от нее. — Гораздо вкуснее, чем соус!

— Пожалуйста, не делай этого! — взмолилась Фрэнсис, собрав остатки благоразумия. — Мое плечо… я нездорова!

— Только не здесь, внизу. Откинься поудобнее, закрой глаза и расслабься. Очень скоро ты забудешь и о своем больном плече, и вообще обо всем.

Его рот обжигал, будил безумные ощущения, вынуждавшие Фрэнсис выгибаться и стонать, несмотря на то, что она каждый раз давала себе зарок принимать ласку молча.

— Так-то лучше… — прошептал Хок в какой-то момент, ненадолго поднимая голову, чтобы увидеть ее лицо.

Он был весьма доволен результатами своих усилий. Когда крик Фрэнсис выразил ее наслаждение, он вдруг странным образом ощутил удивительное спокойствие и полноту ощущений.

— Ну, теперь с тобой случилось то, чего ты так боялась: ты совершенно размякла, — сказал он с ласковой насмешкой, оглаживая ее обессиленное тело.

— Вот за это ты мне и не нравишься…

Хок пропустил ее невнятный шепот мимо ушей. Он стащил с Фрэнсис испачканную соусом рубашку и бросил на пол.

— Я бы мог надеть на тебя свежую, но какой в этом смысл? Она только будет мне мешать.

— Укрой меня, — попросила смущенная Фрэнсис. — Я… мне холодно.

— Подожди немного, — отмахнулся Хок, разглядывая ее плечо. Его улыбка сменилась хмурой гримасой: перед ним и впрямь была палитра сумасшедшего художника. — Как же ты перепугала меня там, в поле!

— Оно только выглядит ужасно, а на деле боль почти совсем прошла. Не волнуйся за меня. — Фрэнсис ласково погладила мужа по щеке, он в ответ поцеловал ее ладонь. Долгое время после этого они лежали молча, обнявшись.

— Ты замерзла.

Хок помог Фрэнсис забраться под одеяло и укутал ее, потом добавил в ее чай хорошую порцию опиевой настойки. Вскоре ее веки отяжелели, глаза потеряли обычный живой блеск. Заметив, что она засыпает, Хок разделся и забрался под одеяло рядом с ней.

Он не знал, запротестовала бы она против этого вторжения или нет, но, не будь она в забытьи, ему не удалось бы так легко пристроиться рядом.

— Как можно любить того, кто не нравится? — сонно спросила Фрэнсис, когда он притянул ее поближе, заставив лечь себе на плечо.

Ее голос был очень невнятным, но Хок расслышал и широко раскрыл глаза во тьму. Она действительно сказала «любить»!

— Такое случается сплошь и рядом, — ответил он самым будничным тоном. — Спи, дорогая.

— Тебе бы только командовать, — пожаловалась она и немного позже, когда Хок совсем было думал, что она крепко спит, сказала тихо: