Байрони стонала, а он целовал ее.
Она чувствовала его победную улыбку.
— Будь ты проклят, — выдохнула она, пытаясь вырваться из затягивавшей пучины вожделения, в которую он погрузил ее.
— Ты скажешь снова, что любишь меня, Байрони? — Сердце у него сжалось, когда он увидел в ее глазах отчаяние. — Скажи, Байрони, — настаивал он, и голос его звучал хрипло, — скажи, что любишь.
Он лег на нее, и она ощутила его твердость, мощь и тепло. Он вошел в нее, нежно, медленно, словно поглощая собой, и от его полной власти сознание ее помутилось, и она полностью отдалась волнам почти болезненного наслаждения.
Брент почувствовал, как она вся затрепетала, возвещая о приближении наивысшего наслаждения. Замерев, он встретился с ее изумленными глазами. Неистовым рывком он вонзился в нее снова.
«А теперь, — подумала она, когда ее сознание на короткий миг прояснилось, — теперь уже я его поглощаю». И погрузилась в дикую стихию, забыв обо всем на свете.
Брент с восторгом ловил крики Байрони. Он не знал, что она смотрела на него, когда он, сильно прогнувшись, глухо застонал. Он задрожал всем телом и услышал вдруг ее тихий шепот:
— Я люблю тебя.
Брент несколько секунд лежал в полном изнеможении, неспособный пошевелиться.
— Тебе тяжело.
Все еще не справившаяся с потрясением, Байрони ничего не сказала и лежала не шелохнувшись, когда Брент опустился рядом с нею. Он играл ее длинным локоном, наматывал его на палец и снова распускал.
— Ты моя, Байрони, — проговорил он, и прозвучавшая в его голосе собственническая нотка вернула ее к реальной действительности.
«Да, — мрачно подумала Байрони, — я его собственность».
— И ты больше не будешь говорить об отъезде.
По крайней мере пока.
— Мне недостает запаха виски из салуна. Он пропитывал нашу квартиру. Помню, первый раз проснувшись в твоей постели, я почувствовала этот странный, резкий запах. А теперь мне его не хватает. Я хочу домой, Брент.
Проклятие, он хотел того же! Он повернулся на спину и прикрыл рукой глаза. Байрони легла щекой ему на грудь, и он стал осторожно поглаживать ее волосы и спину.
— Ты любишь меня, — сказал он несколько удивленно и с удовлетворением.
Брент почувствовал, как Байрони напряглась, и прищурился.
— Вы, женщины, — заговорил он, захватив в руку ее локоны, — готовы сказать что угодно ради достижения своей цели, разве я не прав? Прости, дорогая, — продолжал он, насмешливо растягивая слова. — Ведь ты леди, не так ли? Лорел тоже леди, по крайней мере ей нравится так считать. И если мне не изменяет память, она более страстная, чем ты.
Байрони набрала в легкие воздуха, очень медленно отодвинулась от Брента и села в постели.
— Разумеется, между вами обеими было столько женщин и леди, что мне теперь уже трудно всех вспомнить.
На мгновение Байрони пожалела о том, что сохраняла до встречи с ним невинность. Иначе она могла бы сейчас посмеяться над ним.
— Почему в тебе столько ненависти?
— Ах, твой голосок даже дрожит? Очень впечатляет. Что бы ты ни думала обо мне, Байрони, ты принадлежишь мне. Мне одному. И не пытайся прикрывать свое тело. Уже поздно демонстрировать скромность, не правда ли?
— Да, — согласилась Байрони, — это верно. — Она вытянула руки по бокам и, выгнув спину, тряхнула головой, рассыпав по спине волны доходивших почти до пояса волос. Брент с шумом втянул в себя воздух. — Так делают леди, Брент? — Она выпятила вперед грудь. — Или твои любовницы? Например, Селест?
К собственному удивлению, Брент почувствовал новый прилив вожделения, но взял себя в руки.
— У Селест грудь полнее, — заметил он с отсутствующим видом. — И соски темнее, и бедра, разумеется, пошире твоих. Есть за что подержаться.
Байрони захотелось посмеяться над ним, отплатить ему тем же, но она не смогла — чувствовала себя потерянной и оскорбленной. Она выскользнула из постели и взялась за халат. Где же ее гордость?
— Я солгала тебе, как ты догадался, — произнесла она холодным, отсутствующим голосом. — Я ненавижу тебя.
Брент, не отрывая глаз, смотрел на Байрони. Дыхание перехватило.
— Но зачем же ты сказала, что любишь?
Потому что люблю, но ты меня не любишь, и я не хочу, не могу дать тебе такую власть над собой.
Байрони заставила себя равнодушно пожать плечами.
— Ты сам дал ответ, Брент. Разумеется, чтобы получить то, чего хочу.
— И чего же ты хочешь?
Она опустила ресницы, чтобы он не увидел боли в ее глазах. Ее губы шевелились, но она не могла произнести ни слова.
— Уверен, что довольно скоро ты скажешь мне, — бросил Брент и быстро поднялся. — Одевайся, Байрони. Мы и так уже опоздали к ужину.
* * *
— Брент! Слышал, слышал, что вы вернулись домой. Добро пожаловать.
Брент пожал протянутую Джеймсом Милсомом руку, задержав взгляд на лице человека, который был одним из ближайших друзей и ровесников отца. Он выглядел стариком — лицо в морщинах, тонкие седые волосы. Неужели и его отец перед смертью был таким же старым?
Брент проглотил подступивший к горлу комок. Десять лет — не малый срок.
— Да, я вернулся в Уэйкхерст на прошлой неделе.
Мне нужно поговорить с вами, мистер Милсом.
— Я ждал вас, Брент. Садитесь, пожалуйста.
Брент опустился в большое кожаное кресло напротив письменного стола красного дерева, за которым обычно сидел Джеймс Милсом, и обвел взглядом отделанный темными панелями кабинет.
— Я хорошо помню письменный стол, и эти картины, — проговорил он. — Вы по-прежнему выставляете своих лошадей на скачки, сэр?
— Да, действительно. Вот новая картина. — Милсом указал на изображение чалого жеребца для скачек на короткие дистанции. — Его звали Снаряд.
Бедняга подох несколько лет назад. Хорошо, что удалось сделать его портрет. Думаю, это к лучшему — он на скачках сломал ногу. Ну да хватит об этом.
— Начиз изменился, — заметил Брент. — Новые здания, шумные причалы, больше судов на реке.
— Да. — Милсом покачал седой головой. — Пароход, на котором вы когда-то уплыли — «Леди Фортуна», — несколько лет назад взорвался. Идиот капитан поднял пары, чтобы похвастаться скоростью. И угробил человек пятнадцать. Как я понимаю, вы недавно женились. Примите мои поздравления.
— Благодарю вас, сэр.
Джеймс Милсом сел за письменный стол и теперь внимательно изучал сидевшего напротив молодого человека. Совсем мужчина, подумал, он словно стряхивая с себя воспоминания о красивом самоуверенном юнце, каким тот запомнился ему.
— Ваш отец пожалел о том, что произошло, Брент, — сказал он напрямик, без предисловий. — Конечно, не сразу, уж очень он был рассержен. — От старика не укрылось движение Брента, машинально тронувшего пальцами шрам на щеке.
— Он вам обо всем рассказал?
— Да, и только я один знаю, что тогда произошло.
Простите меня, Брент, за то, что я позволяю себе бередить старые раны. Но вы же пришли ко мне, чтобы поговорить об отце, не правда ли?
— И о нем, и о других вещах, — вздохнул Брент. — На его месте я, вероятно, убил бы такого сына. Я был бы не слишком хорошим сыном?
— Все в прошлом, Брент.
— Да, он умер, и теперь слишком поздно пытаться что-то исправить.
— Знаете, что он десятки раз перечитывал ваши письма к брату? Следил за успехами. Узнав, что вы открыли салун в Сан-Франциско, был очень рад за вас. Помню, с удовольствием говорил мне, что наконец-то вы осели на месте, наконец поладили с самим собой.
Брент помнил то письмо, последнее из написанных им. Оно было проникнуто возбуждением, удовлетворенностью, надеждами.
— Как жаль, что он не дожил до вашей свадьбы.
Он очень бы порадовался.
— Думаете? Я не уверен. Возможно, он представлял себе моего сына, в далеком будущем, в постели с новой соблазнительной молодой женой отца. Иронический итог, воздаяние конечной справедливости.
— Не могу представить, чтобы вашей молодой жене вздумалось умереть, — сухо заметил Джеймс Милсом.
— Как и я не мог представить, что умрет моя мать.
Милсом, нахмурившись, откинулся на спинку кресла.
— Я думаю, пора избавляться от чувства вины, Брент. Сам я вас, разумеется, не осуждаю, и ваш отец тоже перестал осуждать очень скоро после вашего отъезда. Лорел… — он помолчал, тщательно подбирая слова. — Не считаю, что разумно, как для мужчины, так и для женщины избирать себе спутника жизни за пределами своего поколения. Ваш отец осознал свою ошибку очень быстро. Правда, не раньше, чем застал вас в постели с Лорел. После этого он никогда не был близок с нею.
— Почему? Потому что я ее осквернил?
— Нет, потому что переживал из-за своей глупости и слепоты. Послушайте, Брент, ваш отец провел последние годы не в одиночестве. Он нашел себе другую и был счастлив.
Брент подался вперед в кресле.
— Я не стану называть вам имя этой леди. Достаточно сказать, что он был осмотрителен, и опять-таки я единственный человек, кому он доверил свою тайну.
— Вы меня утешили, — заметил Брент. — Видит Бог, он этого заслуживал. Если бы только я не был таким эгоистом, если бы понимал…
— Мне никогда не доводилось встречать восемнадцатилетных юношей, которые были бы святыми, Брент. Ну а теперь должен сказать тебе кое-что. Я виделся с вашим отцом перед самой его смертью. Он хотел написать вам письмо.., как я думаю, очистить свою и вашу душу. Но на это уже не оставалось времени. К сожалению. Что же касается его завещания, то он поначалу лишил вас наследства, но очень скоро, года через два, изменил решение.
Письмо. Да, подумал Брент, сцепив пальцы, жаль.
— Будь я на месте отца, я сделал бы своим наследником Дрю.
— Ваш брат не интересуется ничем, кроме живописи, вы же знаете. Что до Лорел, я нахожу весьма небезынтересным то, что он, так сказать, передал ее в ваши руки.
— Над этим я пока еще не думал. — Брент помолчал, потом осторожно проговорил:
— Есть и еще одна причина моего визита к вам, сэр. Речь идет о Фрэнке Пакстоне.
— А, да, разумеется.
— Уверен в том, что управляющий Уэйкхерста годами набивает себе карманы, в особенности с того времени, как заболел отец.
— Вы, вероятно, правы, но доказательствами я не располагаю. Больной хозяин или хозяин в отъезде — вот причина подобных вещей, сами понимаете. На вашем месте, Брент, я просто уволил бы этого парня.
Но кто тогда станет управлять плантацией?
— Сначала я с удовольствием свернул бы ему шею.
Пакстон пользуется услугами вашего банка?
— Нет, он вовсе не дурак. Скажите, ваша жена с Юга?
«Не дурак и я», — подумал Брент, хорошо понимая, куда гнул мистер Милсом.
— Она провела отроческие годы в Бостоне, а в прошлом году вернулась в Калифорнию.
— Значит, наши традиции ей непонятны.
— Да, совершенно. Но сказать правду, и я понимаю здешние порядки не лучше ее. И откровенно говоря, не представляю, как следует поступить.
— С Уэйкхерстом?
— Да, и с Лорел, как я уже сказал.
— Я, разумеется, могу помочь найти нового управляющего.
Брент нетерпеливо взмахнул рукой:
— Дело не в этом. Мне кажется, я стал в некотором роде аболиционистом. Вам, конечно, известно, что Калифорния стала свободным штатом. Я больше не могу терпеть тех вещей, которые здесь происходят.
— Вы знаете не хуже меня, Брент, что реальных изменений не произойдет, пока полностью не изменится вся экономическая ситуация. Дело только в этом. В экономическим смысле Юг не может существовать без рабства.
— Я не смогу в этом участвовать.
— Да, это серьезно. И что же вы намерены делать с вашим наследством?
Брент с унылой улыбкой покачал головой:
— Не вижу ничего другого, как вернуться в Калифорнию во главе пяти сотен освобожденных негров.
— Это тоже серьезно. Прямо не знаю, что посоветовать. Я банкир, и все мои активы напрямую связаны с институтом рабства, но я не стану говорить громких слов о том, к чему вас обязывает право по рождению и солидарность с другими плантаторами.
Может быть, стоит продать плантацию?
— Неграм от этого не станет легче.
— Вы говорили об этом с Лорел?
Брент покачал головой, поднимаясь из кресла.
— Надо обо всем как следует подумать. Благодарю за то, что меня приняли.
Джеймс Милсом тепло пожал Бренту руку.
— Если снова захотите посоветоваться со мной, я всегда к вашим услугам.
Брент задумчиво выехал из города, придерживаясь кромки высокого обрывистого берега, с которого открывался вид на Миссисипи. На какой-то пустынной полянке он остановился и привязал жеребца к нижнему суку крепкого дуба. Он медленно прошелся по краю обрыва, поглядывая вниз, на бурлившую мутную воду.
Потом сел на землю, прислонившись спиной к древнему вязу, и вытянул ноги.
Что ему делать?
Он так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу заметил лошадь и всадника на ней. Подняв глаза, он вдруг увидел прямо перед собой особу в голубом бархатном костюме для верховой езды с очаровательно растрепанными ветром золотисто-каштановыми волосами под надетой набекрень шапочкой.
— А, — не шевельнувшись, чтобы подняться, лениво произнес Брент. — Моя дорогая Лорел. Как это вам удалось меня разыскать?
Глава 28
Сидя в седле, Лорел смотрела на Брента и чувствовала такую же непреодолимую тягу к нему, какую испытала в день его приезда в Уэйкхерст. Впрочем, нет, чувство на сей раз не было непреодолимым, сейчас она владела собой. Она долго любовалась им, не произнося ни слова: черные сапоги, блестящие, как его черные спутанные волосы, доходили ему почти до коленей, а мускулистые, крепкие бедра притягивали ее глаза как магнит. Лорел наконец взглянула ему в глаза, и ее передернуло от прочитанного в них сарказма. Она медленно спешилась и привязала лошадь рядом с жеребцом Брента.
Он даже не поднялся! На месте Брента все знакомые Лорел джентльмены засыпали бы ее изысканными комплиментами. Она грациозно подошла к нему, похлопывая плеткой по юбке.
— Не знаю, привязал ли бы я вашу лошадь рядом с ним, Лорел, — лениво заметил Брент. — Она приятная кобылка, а он вполне… — Не закончив фразу, он широко улыбнулся Лорел.
— Я увидела вашу лошадь, — резко заговорила она. — И остановилась. Вы ездили в Начиз?
— Да.
— Зачем?
Брент удивленно поднял бровь.
— Это допрос?
— А, так, значит, вы ездили к какой-то женщине? И теперь боитесь, что я расскажу об этом вашей женушке?
— Вы знаете здесь какую-нибудь женщину, которая могла бы мне понравиться, Лорел?
— Ах, перестаньте, Брент!
— Я, — помолчав, сказал он, — ездил к мистеру Милсому. Он рассказал мне много интересного.
— Могу представить! На вашем месте, Брент, я бы держалась подальше от этого старика. Ваш отец ему совершенно не доверял… Последние несколько лет они едва разговаривали друг с другом.
Все еще улыбаясь, Брент недоумевал, почему Лорел клеветала на Джеймса Милсома. Уж не был ли он одним из клюнувших на нее глупцов?
— Не слишком ли вы категоричны? Не беспокойтесь, Лорел, мистер Милсом джентльмен, а джентльмен никогда не позволит себе отозваться неуважительно о леди.
— Не то что вы?
— Не то что я, — мягко согласился он. — Вы хотели что-то сказать мне, Лорел? Или продолжите свою прогулку?
Лорел помолчала. От нее не ускользнул взгляд Брента, на мгновение задержавшийся на ее груди. «Он по-прежнему восхищается мною, — подумала она, — по-прежнему хочет меня». Она хотела его тоже, хотела всегда, но на этот раз она должна действовать осмотрительно. Она всегда пользовалась своей красотой, своим телом, чтобы добиваться того, чего хотелось. Да и что остается женщине?
Она вспомнила о напряженной атмосфере вчерашнего вечера. Очевидно, между Брентом и его прелестной женой произошла какая-то размолвка.
Байрони проявила внимание к Дрю, а он, этакий глупец, обрадовался.
— У нас не было времени поговорить наедине, — мягким, тихим голосом ответила она на вопрос Брента.
— Да, — согласился тот.
— Когда я уезжала из дому, Байрони позировала Дрю. Мне показалось, их стесняло мое присутствие, и я уехала.
Брент вспомнил свои слова о том, какой хотел бы видеть Байрони на портрете — обнаженной, раскованной. Но только для него одного. Досадуя на себя, он резко спросил:
— О чем вы хотите поговорить со мной, Лорел?
Так и будете стоять около меня или, может быть, присядете?
Она грациозно села рядом с Брентом, расправляя широкие юбки.
— Знаете, — задумчиво промолвил Брент, — я думал, вы постареете. В конце концов, когда я отсюда уезжал, мне было всего восемнадцать. Однако теперь вы, пожалуй, еще красивее, чем тогда.
— Благодарю вас.
Брент подумал о том, будет ли Байрони через десять лет красивее, чем теперь. И решил, что это невозможно.
— Так о чем же вы хотели поговорить? — снова спросил он.
Лорел пожала плечами, не отрываясь глядя на него.
— Меня, разумеется, беспокоит будущее. Мое будущее. Ваш отец таким странным образом распорядился своей собственностью. Я хотела бы знать, как намерены поступить вы.
— Вот это прямой разговор, — заметил Брент. — На душе становится легче, когда женщина говорит без обиняков, Лорел. — Брент посмотрел на спокойную гладь реки. — Я любил приходить сюда мальчиком, особенно после смерти матери. Мне ее очень не хватало.
Лорел промолчала.
Он повернулся к ней:
— Сказать правду, Лорел, я пока не решил, как поступлю.
— Вы могли бы, разумеется, остаться. Ведь вы здесь родились и выросли. Этого желал и надеялся на это и ваш отец.
Удивительно, подумал Брент, вспоминая слова Джеймса Милсома о том, как обрадовался отец известию, что он приобрел салун, что наконец осел на месте.
Если отец действительно так думал, зачем же тогда сделал его наследником? Он должен был понимать, что Бренту придется вернуться.
Лорел протянула руку и легко коснулась его рукава.
— Вы могли бы многое найти здесь, Брент.
Надо было быть совершенно слепым, чтобы не увидеть в ее глазах откровенного предложения. Он подумал о Байрони, позировавшей Дрю, улыбающейся ему.
— Вы, несомненно, правы, — проговорил он и быстро поднялся. — Проводить вас в Уэйкхерст?
Лорел кивнула и взяла протянутую руку. Брент тут же выпустил ее ладонь. Она взглянула на него и очень тихо сказала:
— Десять лет назад я была очень молода, Брент.
Молода и глупа, как и вы.
Брент промолчал. Он взял Лорел за тонкую талию и поднял в седло. Чувствуя, как ее глаза сверлили ему спину, он шагнул к своему жеребцу.
Когда Брент с Лорел легким галопом подъехали к дому, Байрони и Дрю сидели на веранде и пили фирменный мятный напиток Мамми Бас. Байрони заметила, как Брент наклонился к Лорел, что-то сказал и, закинув голову, рассмеялся. Если бы под рукой у нее было ружье, она бы его пристрелила. Повернувшись к Дрю, она заговорила с ним громким и деланно веселым голосом. Не успела она произнести и двух слов, как ее прервала Лорел.
— Вы уже закончили.., работать?
Вкрадчивая сука! Прежде чем Байрони успела заговорить, Дрю небрежно ответил:
— Погода слишком хороша, чтобы усидеть в четырех стенах. Взгляни на эскиз Байрони, Брент. Мне важно знать твое мнение.
Брент бросил на Байрони взгляд, заставивший ее залиться краской. Она готова была выпалить, что, когда позировала, на ней было столько всего надето, что сама тетя Аида осталась бы довольна.
Однако она неловко вскочила и одернула юбки.
— Правда, почему бы тебе не посмотреть? А я пойду переоденусь и поеду. — Байрони помолчала, подняв подбородок выше на добрый дюйм, не спуская глаз с мужа. — Надо привезти на плантацию еду и одежду для рабов.
— Нет, — тихо возразил Брент. — Никуда ты не поедешь.
«А, — подумала, она кусая нижнюю губу, — хозяин сказал свое слово».
— Почему?
— Потому, дорогая моя, что это нелепая трата денег, как я уже тебе говорила, — вмешалась в разговор Лорел.
Брент ничего не мог с собой поделать — широко улыбался жене. Она была готова оторвать ему ухо.
— Вот что, Байрони, в самом деле пойди переоденься, а потом я поеду с тобой, и мы обсудим твои.., планы.
«Он издевается надо мной», — думала она, поднимаясь по ступенькам. Наверху ее ожидала Лиззи, необычно спокойная. Обычно она без умолку болтала, пока ее ловкие пальцы управлялись с пуговицами и расправляли складки. Но сейчас голова Байрони шла кругом от бесконечных мыслей, и она ни о чем не спросила девочку.
Когда Байрони вернулась на веранду, Брент сидел рядом с Лорел с бокалом мятного напитка в руке.
— Я готова, Брент, — бросила она.
— Так быстро? — спросил тот, подчеркнуто растягивая слова. — Что ж, хорошо. С моей стороны было бы в высшей степени невежливо заставлять ждать леди, в особенности собственную жену.
Спустя пятнадцать минут они уже направлялись бок о бок на плантацию. Байрони внезапно повернулась.
— Вчера вечером ты спрашивал, чего я хочу, Брент.
— Спрашивал, разве? Страшно глупо с моей стороны. Ну так и в чем же дело? Хочешь возвратиться в Бостон? С бриллиантами и с большими деньгами? Я хочу уточнить, с моими деньгами?
Руки Байрони судорожно вцепились в повод, и ее кобыла немного заартачилась. Чтобы ее успокоить, потребовалось несколько минут.
— Нет, — возразила она, не глядя на Брента. — Мне нужны продукты и одежда для рабов.
— Моя самоотверженная женушка, — начал Брент и наклонился к ней ближе. В синих глазах пряталась издевка.
— Брент, — проговорила, — с меня хватит этих глупостей.
— Каких глупостей? — спросил он, но Байрони поняла, что застала его врасплох. Она не позволит ему издеваться над ней!
— О, — ее голос зазвучал совершенно спокойно, — разве мы не говорили о демонах, которые правят тобой?
Он, прищурившись, смотрел на Байрони.
— Мэгги как-то сказала мне, что иногда приходится применять чрезвычайные меры, чтобы привлечь внимание мужчин. Именно поэтому я и купила кнут.
— Думаю, пора поворачивать домой, — заметил Брент.
— О нет, еще нет. Неужели ты действительно думаешь, что все женщины бесчестны и готовы на все?
Что все женщины чего-то хотят?
— Довольно, Байрони.
— Довольно? Десять лет вдалбливать себе в голову подобные мысли — больше чем довольно, Брент.
Если бы Лорел знала, какое огромное влияние она на тебя оказала, то, наверное, потеряла бы дар речи. Она соблазнила нормального юношу и превратила его в недоверчивого, ожесточенного мужчину.
Брент грубо выругался.
— Брент, пожалуйста, выслушай меня! Мэгги — женщина, но она твой друг, верно? Ты ей доверяешь?
— Замолчи, Байрони. Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— Очень может быть, — согласилась она, стараясь заглянуть ему в лицо. — Я думаю, что ты боишься быть со мной ., искренним и открытым, боишься, что полюбишь меня и что я буду пользоваться этим. — Она схватила его за рукав. — Разве не правда?
Он стряхнул с себя ее руку и натянул повод.
— Брент, подожди! Как насчет одежды и продуктов для рабов?
— Как ты сама сказала, Байрони, все женщины всегда чего-то хотят. Сегодня ты играешь в самоотверженную маленькую владелицу поместья. А завтра?
— Брент, прошу тебя!
— Почему бы тебе не продать колье Айры Батлера?
Денег бы хватило, чтобы сыграть роль щедрой леди.
Брент развернул жеребца и быстро скрылся из глаз Байрони.
Она застыла, глядя ему вслед. Она, несомненно, была права. Только не понимала размеров чувства вины мальчика, его предательства и роли женщины в этом предательстве. И никогда бы этого не поняла, если бы они не приехали в Уэйкхерст. Как он замкнут!
И упрям. И стал совершенно невозможным, когда она слишком приблизилась к нему. Байрони распрямила плечи и направила кобылу к дому.
Как теперь поступит ее муж?
Она видела, какой он был в тот вечер после ужина — предельно мягок и любезен. И отчужден.
— Жареная окра восхитительна, — восторгался Брент. — Я уже забыл, какими чудесными достоинствами отличается южная кухня.
— Ты прав, — согласилась Байрони, улыбаясь всем сияющей улыбкой. — В Бостоне мы ели одну рыбу. В то время мне было пятнадцать лет, и я была уверена, что у меня вот-вот вырастут жабры.
— Неужели тетя Аида не рассказывала тебе о жизни? — обратился к ней Брент, по привычке растягивая слова. — В пятнадцать лет растут куда более интересные вещи, чем жабры.
Ей тут же захотелось швырнуть в него тарелку с фасолью.
— Тетя Аида никогда не была замужем, — услышала она свой резкий голос. — Она не.., то есть она никогда не стала бы говорить… — Байрони умолкла, прерванная заливистым смехом Лорел.
— Вы так хорошо умеете рассмешить, Байрони, — заметила Лорел, слегка прижимая к губам льняную салфетку. — Наверное, у каждой девушки есть подобная родственница.
— Незамужняя, а значит, несведущая и сверхскромная? — спросил Брент.
— Ты, брат, и сам был неженатым еще совсем недавно, — повернулся к Бренту Дрю, — но я как-то не могу отнести эти слова к тебе.
— А я не могу отнести их к большинству женщин, — развил его мысль Брент, глядя на жену. — Разумеется, если женщина не отличается ни лицом, ни фигурой, способными привлечь мужчину, то, я считаю, она должна заниматься благотворительностью и другими добрыми делами. В этом смысле женщинам, сидящим за этим столом, сильно повезло, ты согласен с этим, Дрю?
— А если мужчина не располагает ни лицом, ни фигурой, привлекательными для женщины, он должен поступить так же?
— Вы хотите сказать, он должен наложить на себя епитимью и оставаться бобылем? — засмеялся Брент. — О нет, моя дорогая, если у него есть деньги, он просто сможет купить себе все, что ему нужно.
— Если бы женщины имели хоть какую-то власть, это было бы невозможно, — заметила Лорел.
— Слава Богу, женщины не располагают властью, присущей мужчинам, — качая головой, продолжал Брент. — Иначе каждый из нас, смертных, превратился бы в жалкую собачонку, вымаливающую подачки.
Байрони бросила быстрый взгляд на Лорел. Она, разумеется, была права. Если бы у Лорел была власть, а власть — это деньги, разве она вышла бы замуж за отца Брента?
Если бы у меня были деньги, я никогда не вышла бы замуж за Айру.
А Брент? Байрони покачала головой в ответ на свои думы, не зная о том, что муж смотрел на нее из-под опущенных ресниц. Она хотела его, ее тянуло к нему.
Но и здесь не было выбора. Он снова заговорил с этой его дурацкой манерой растягивать слова:
— Интересно, много ли женщин уступили нам, бедным мужчинам, если бы их не вынуждали к этому обстоятельства ?
«Он думает о нас с ним, — решила Байрони. — Или о тех женщинах, которым платит. О своих любовницах».
— Полно, брат, — заговорил Дрю. — Не будь таким циничным. Видишь ли, существует еще такая вещь, как любовь. Довольно широко распространенное эмоциональное состояние.
— Любовь, Дрю? Я думаю, ты имеешь в виду просто невостребованную похоть, а когда она востребована — что остается от любви? — Брент пожал плечами.
— Забота? Доверие? Дети? — Слова вырвались у Байрони, прежде чем она успела закрыть рот.
Брент рассмеялся.
— О да, конечно, дети привязывают мужчину.
Подрезают ему крылья и все такое.
Байрони на секунду закрыла глаза, так обожгли ее слова Брента. Она чуть коснулась рукой своего живота. Почему этот жалкий человек не обернется на себя?
— Тогда почему же мужчины женятся? — весело спросила Лорел. — Действует ваша теория невостребованной похоти?
Брент помолчал. Отпил немного вина, потом осторожно поставил хрустальный бокал на стол.
— Либо так, либо он оказывается в таком положении, когда у него не остается выбора.
— Вы имеете в виду соблазнение?
— Ах, Лорел, — возразил Брент, — я по-прежнему сомневаюсь, чтобы такая ситуация вообще существовала.
Байрони швырнула на стол льняную салфетку. Она хотела осыпать Брента ругательствами, но сохранила самообладание. Только не перед Лорел и Дрю. Натужно улыбнувшись, она поднялась из-за стола.
— С вашего позволения, я, пожалуй, вас покину.
Она вышла из столовой не оглянувшись. А войдя в свою спальню, долго смотрела на дверь, жалея о том, что не могла запереть ее на замок.
Она так обессилела от собственных мыслей, что не сразу услышала какой-то странный звук, доносившийся из угла комнаты, примыкающего к балкону.
— Лиззи?
Снова послышалось прерывистое рыдание. Байрони быстро подошла к стеклянной двери и увидела забившуюся в угол Лиззи.
— Лиззи, — позвала Байрони, опускаясь на колени. — Что случилось? Почему ты плачешь?
Лиззи вытерла глаза сжатыми в кулаки руками. Ей сказали, что масса отказался дать миссис еду и материю для рабов. Это подтвердил и Фрэнк Пакстон. Он схватил ее за руку около дома и сказал, что он скоро, очень скоро ее возьмет.
Но миссис ничего не могла сделать. Пакстон был белым человеком, управляющим.
— Ничего, миссис, — пробормотала Лиззи, не желая смотреть Байрони в глаза.
Байрони села на корточки, в размышлении наморщив лоб.
— Ты уверена, что не хочешь поведать мне, что тебя беспокоит?
Черная головка отрицательно качнулась.
Байрони медленно поднялась на ноги, чувствуя свою беспомощность и бесполезность.
— Хорошо, Лиззи, — проговорила она наконец. — Помоги мне раздеться, а потом отправляйся спать. Если захочешь поговорить со мной утром, я буду здесь.
Около полуночи Брент тихо вошел в спальню.
Через незашторенные окна в комнату лился лунный свет. Байрони лежала на боку, положив щеку на ладонь. Он медленно подошел к кровати, остановился и долго смотрел на жену. Он почувствовал мощный прилив чувств и молча посмеялся над собой. «Похоть, — подумал он. — Я все еще испытываю страстное желание обладать ею». Он наклонился, осторожно приподнял мягкий локон, лежавший на плече Байрони, и на секунду закрыл глаза. Байрони пошевелилась, но не проснулась. Брент вспоминал, что она ему говорила.