Звезда (№3) - Дикая звезда

Байрони не шевельнулась, когда услышала голос Брента.

— Привет, русалка. Похоже, ты получаешь от ванны больше удовольствия, чем от меня.

Байрони открыла глаза и увидела его сладострастную улыбку. Она глубоко, удовлетворенно вздохнула, и улыбка стала шире.

— Маленькая колдунья, — шептал Брент. — Хочешь, я к тебе присоединюсь?

— С твоими габаритами лучше подождать. — Она принялась мыть голову, небрежно заметив:

— Твоя мачеха совершенно очаровательна, как и твой брат.

— А ты ожидала обвинений и криков ярости? Дорогая, это же Юг. Леди остаются леди, по крайней мере на поверхности. Лорел будет ждать благоприятного случая. — Брент помолчал. — Это была комната отца. Господи, обстановка просто давит. Можешь тут все менять, как хочешь.

— Мы останемся здесь надолго?

Брент пожал плечами:

— Мы проделали долгий путь. Мне хочется какое-то время чувствовать под ногами твердую землю.

— Новый Орлеан показался мне самым необычным из всех городов, которые я видела, — задумчиво проговорила Байрони.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда я отвезу тебя в Начиз.

— Он, наверное, лучше Панамы.

— Пожалуй. Возможно, к нашему возвращению уже будет достроена железная дорога.

— Ни у одного из рабов нет обуви, — неожиданно вспомнила Байрони.

— Но они хотя бы живут в чистоте и нормально одеты. Это, разумеется, заслуга Лорел. Когда я был мальчиком, здесь была сплошная грязь. Во время обеда нас обслуживали официанты с грязными руками. От этого просто пропадал аппетит.

— По всему видно, ты не утратил аппетит, — оборвала его Байрони.

— Слава Богу, нет, — согласился Брент, широко улыбаясь. Она второй раз намылила волосы, глядя, как Брент сбросил с себя пиджак. Он сказал через плечо:

— Кажется, Лорел стала немного.., мягче.

— Она очень привлекательна, — заметила Байрони, желая быть справедливой.

— О да, — согласился Брент. Он швырнул на пол рубашку и уселся на уродливое кресло с подголовником, чтобы снять обувь. Помолчав, он добавил:

— Дрю стал мужчиной. Это так странно.

— Заставляет чувствовать себя старым?

Брент улыбнулся Байрони и поднялся из кресла, взявшись за пуговицы брюк.

— Не угодно ли взглянуть, насколько я стар?

— Брент! Прекрати! Ты же зальешь водой всю комнату!

* * *

Как шикарно, подумала Байрони-.. Столовая могла бы вместить человек двадцать. Светло-зеленые стены, на удлиненных окнах шторы, схваченные золотистыми шнурками. Французская мебель. На обеденном столе, накрытом чистейшей белой льняной скатертью, стоял сервиз из белого фарфора с золотой каемкой.

— Что это? — полушепотом спросила Байрони Брента, указывая на большое деревянное приспособление ручной резьбы на потолке, в виде колокола, висевшее над столом.

— Это опахало…

— Вентилятор, Брент, вентилятор, — вмешался Дрю. — Через месяц вы его оцените, уверяю вас, Байрони. Во время обеда рабы раскачивают его взад и вперед, натягивая длинный шнур. Он охлаждает лица и овощи. Мы здесь, на Юге, очень практичны. Потеть за столом не приходится.

— Да, скоро наступит жара, — заметил Брент, выгнув черную бровь. — Боже мой, я хорошо помню, как страдал здесь от жары. Байрони, тебе покажется, словно тебя выжали досуха, но уж, пожалуйста, не усыхай.

— Какой климат в Сан-Франциско? — спросил Дрю.

— Благословенный холод, — ответил Брент. — Он искоса посмотрел на Байрони, и добавил:

— За некоторыми исключениями, разумеется.

Дрю улыбнулся, увидев, как Байрони залилась краской.

— Он всегда был нахалом, Байрони.., не обращайте на него внимания…

— Это, Дрю, самое трудное!

— Расскажи мне о Париже, брат, — попросил Брент. — Уберегся ли ты там от неприятностей? Твое джентльменское достоинство, надеюсь, не пострадало?

— В основном да. Париж и наши края — ночь и день, Брент. Там все старинное, устоявшееся, несмотря на политические потрясения. Там очень многому можно научиться, в том числе и живописи, естественно.

— Ты тоскуешь по Парижу, — заметил Брент, увидев устремленные в пространство глаза Дрю.

— Да, но…

Он умолк, услышав шелест юбок. Обернувшись, мужчины и Байрони увидели вплывавшую в столовую Лорел, восхитительно выглядевшую, в платье из легкого розового шелка, с открытыми плечами и низким декольте. Сочетание розового с золотисто-каштановыми волосами получилось весьма удачным. Байрони внезапно почувствовала себя дурнушкой в темно-синем — цвета глаз Брента, как она ему говорила, — платье, купленном в Новом Орлеане. В сравнении с Лорел она выглядела школьницей.

Волосы у Байрони все еще не высохли. Она казалась себе похожей на драную кошку и чуть не застонала.

С лица Лорел не сходила улыбка. Она стала шире, когда ее взгляд скользнул по Байрони. Как Брент попался на удочку к этой? Что касается Брента, то Лорел чувствовала себя ответственной за этого мужчину, словно он был мальчиком. Он так красив, думала она, со своими сияющими густыми черными волосами, с сильным, словно высеченным резцом скульптора лицом. Даже шрам на щеке выглядел романтично.

Она встретилась с его глазами, как всегда неотразимыми и бездонными, но сейчас непроницаемыми.

— Вечером к нам придет Фрэнк Пакстон — наш управляющий Фрэнк, — объявила Лорел. — Надеюсь, вы всем довольны?

— Несомненно, — ответил Брент. — Байрони, дорогая, — продолжал он с полуулыбкой на губах, — садись в конце стола. Ты теперь хозяйка Уэйкхерста.

Байрони тут же вспомнила о званом обеде, когда Ирен заняла за столом место, по праву принадлежавшее ей, Байрони. Может быть, Брент тоже вспомнил это и решил предотвратить подобное? Она улыбнулась мужу, когда он отодвинул стул, чтобы она заняла свое место.

Лорел и бровью не повела и повернулась к Дрю, который и усадил ее за стол.

— Глазго, можете подавать, — звонко распорядилась она.

— Глазго? — Байрони посмотрела на высокого черного человека в ливрее, в черных шерстяных брюках и желтой рубашке, с потрепанным седым париком на голове.

— Да, миссис, — повиновался он и хлопнул в ладоши.

Двое других негров — еще мальчики, как поняла Байрони, — торжественно вошли в столовую, каждый с серебряным подносом в руках. На них были одинаковые черные штаны, оканчивавшиеся гораздо выше щиколоток, но не было ни рубашек, ни шерстяных жилетов. Байрони почти чувствовала, как зудело их тело.

— Обычная пища на Юге, — заметил Брент, зачерпывая кукурузу со сливками из миски в руках одного из мальчиков. — Цыпленок, горох, кукуруза и хлеб здешней собственной выпечки, тоже кукурузный.

— Восхитительно, — довольно неискренне проговорила Байрони. Все выглядело жирным и тяжелым для желудка. Как только Лорел ухитрялась оставаться такой стройной? — Вы говорили о своей работе, — обратилась Байрони к Дою.

— Да, — сказал тот, — и мне очень хотелось бы написать ваш портрет, разумеется, если не будет возражать мой брат.

— Вам нужно подобрать более подходящую прическу, как мне кажется, — заметила Лорел покровительственным тоном.

— Это моя вина, — мягко проговорил Брент.

Его слова повисли в воздухе, и Байрони выпалила:

— Он не выпускал меня из ванны!

Дрю очень аккуратно положил вилку рядом со своей тарелкой, закинул назад голову и от души рассмеялся.

Байрони смущенно опустила голову, щеки ее порозовели. Она слышала, как Брент тоже усмехнулся.

Нет, он не просто не выпускал ее, а присоединился к ней, вылив на пол спальни целые потоки воды. Она почувствовала, как ей стало теплее при воспоминании о том, как она лежала на груди мужа, как его руки зарылись в ее мокрые волосы, а губы ласкали шею.

— Если ты русалка, — дразнил он, — придется оставить в покое твои великолепные ножки и заняться очаровательным хвостом.

— Ты несносен! — Байрони со смехом увернулась от Б рента.

— Если я несносен, то каковы же вы сами, мадам? Известно ли вам, какие мысли кружат мою слабую мужскую голову, когда вы проделываете всякие штучки?

— Мысли? В твоей голове, Брент!

— Правильно, — проговорил он, ласково прижимая Байрони к себе. Он застонал, а Байрони уткнулась носом ему в щеку.

Она внезапно вернулась от приятных воспоминаний к действительности, услышав язвительный голос Лорел.

— Дрю, Брент, хватит вам! — Господи, как бы ей хотелось вырвать с корнем мокрые волосы Байрони! — Довольно, я не хочу, чтобы рабы слышали подобные разговоры.

— Я полагаю, все со временем изменится, — сказал Брент, растягивая слова. Байрони пристально посмотрела на мужа. Его мелодичный голос стал елейным. — Не беспокойтесь, Лорел, о портрете Байрони.

Когда Дрю будет его писать, я прослежу за тем, чтобы она выглядела наилучшим образом.

У Байрони вдруг мелькнула нелепая мысль, что Брент занимался с нею любовью только для того, чтобы насолить Лорел. Горошек у нее во рту показался ей твердым как камень и холодным. Нет, решила Байрони, это смешно. В ушах еще звучали его стоны, тело чувствовало крепкие руки.

— У меня еще не созрел замысел, — заметил Дрю. — Возможно, это будет новая Венера, выходящая из пены.

— Надо показать мой портрет, — проворковала Лорел. — Он висит в гостиной. Наши гости считают его одной из лучших работ Дрю. Вы давно поженились?

— Три месяца, — машинально ответила Байрони. — Наше путешествие было очень долгим.

— А как вы встретились? — продолжала допрашивать та. «Три месяца, — думала она, — вообще-то не срок. Скоро эта девчонка станет нагонять скуку на Брента».

Байрони перевела взгляд на мужа. Ее смущение не ускользнуло от Лорел.

— Это было в Сан-Диего, — непринужденно продолжил Брент, потягивая вино.

— Где это? Никогда не слышала такого названия.

— На юге Калифорнии. О Калифорнии вы, надеюсь, слышали?

— От вас можно многое узнать, Брент. Спасибо.

Как интересно… А я думала, вы были одной из.., женщин в салуне Брента.

«Острые коготочки», — отметила Байрони.

— О нет, — широко улыбаясь, возразил Брент, — слава Богу, у моей жены нет ни опыта, ни данных для того, чтобы быть девушкой из салуна.

«Да, — подумала Байрони, — вероятно, действительно нет». Она почувствовала на себе взгляд Брента и посмотрела на него. Красивые синие глаза сияли весельем.

— Но, говорят, в Сан-Франциско очень мало леди, разве не так? — продолжала давить Лорел.

— Леди там больше, чем джентльменов, бьюсь об заклад, — заметил Дрю.

— Верно, брат. Мужчины предпочитают ковыряться в калифорнийской земле. Но там по крайней мере человек чувствует, что живет. Никакого застоя, ни соблюдения бессмысленных традиций, как, например, здесь, на Юге.

Байрони заметила, что голос Брента перестал быть протяжным, он говорил теперь четко и живо.

— Двигаясь вперед, мы создаем свои ценности и свой образ жизни. Человек выдвигается благодаря собственным мозгам, а не в результате случайности рождения, которое ставит его, независимо от собственных достоинств, в привилегированное положение.

— Не знаю, что сказал бы ваш отец по поводу таких умозаключений, — заметила Лорел.

— Вероятно, вышиб бы меня отсюда коленом под зад.., снова, — ответил Брент. Его взгляд встретился с глазами Лорел, и он улыбнулся. А потом с насмешливой улыбкой поднял бокал.

Байрони положила в рот очередной кусок цыпленка, который камнем упал ей в желудок. Жизнь здесь стала представляться ей как непрерывная цепь стычек между Брентом и Лорел. «И между мной и Лорел тоже», — добавила она про себя.

Дрю посмотрел на Брента, потом на Лорел, но промолчал. Он не знает, решила Байрони. Расскажет ли когда-нибудь ему Брент? Она с отвращением думала о предстоявшей поездке в фургоне через Панаму, о тучах мерзких насекомых. Сейчас ей больше всего хотелось отправиться с Брентом в обратный путь, на запад.

Глава 25

— Где ты была, черт побери?

Байрони крепко вцепилась в рукоятку плетки, услышав холодный гнев в голосе Брента.

— Ездила верхом с Дрю, — спокойно ответила она. — А что?

— Я искал тебя.

— Мог спросить Лорел. Она знала.

— Лорел принимает ванну. Может быть, мне стоило присоединиться к ней, как думаешь? А где Дрю?

— В конюшне. Его лошадь потеряла подкову.

Один из ра.., слуг ему помогает.

Брент, скрестив на груди руки и широко расставив ноги, изучал бесстрастное лицо жены.

— Почему ты не сказала мне, что собираешься поехать прогуляться верхом?

Байрони щелкнула плеткой по ноге. Почему он разыгрывает роль обиженного мужа?

— Я не знала, где ты был, — отвечала она. — Спать ты не пришел, да и утром тебя не нашли.

Глаза Байрони блестели, и ему показалось, что она немного сердилась. Ревность? Думать так было приятно.

— Ну и что? — упрямо спросил он.

Байрони смерила его взглядом.

— Тогда почему тебя интересует, где была я?

Когда мы с тобой плыли на «Коннектикуте», у тебя не было другого выбора, как оставаться со мной, — с удивительным безразличием пожала плечами Байрони. — А на суше, по-видимому, снова хочется… развлечься. Так почему же я не могу делать то, что мне нравится?

— Потому что ты моя жена, — процедил Брент сквозь зубы, — и ты… — Он резко умолк, увидев высокомерие на лице Байрони. — С меня хватит!

Ты всегда будешь говорить мне о том, чем намерена.., заняться, и не будешь уходить с другими мужчинами.

Байрони выдержала характер. Она хотела обуздать Брента, хотела заставить его страдать, испытать ту боль, которая терзала ее всю ночь. Но она лишь отрывисто сказала:

— Барак, где живут рабы, в ужасном состоянии.

Я встретилась с вашим управляющим, мистером Пакстоном. Он был очень мил.., со мною.

— Прошли едва сутки, как мы здесь, а ты уже ищешь недостатки, — заметил Брент, спускаясь по ступенькам веранды.

— То, что я увидела, достойно сожаления, — непреклонным голосом продолжала Байрони. — И это еще барак рабов, обслуживающих дом. Как я поняла из слов Дрю, рабы, работающие на плантации, живут как скотина.

— Переоденься во что-нибудь более подходящее, — проигнорировал Брент слова Байрони. — Мы едем в Начиз пообедать с Форрестерами.

Только он мог так выводить ее из равновесия. Байрони вздернула подбородок.

— Где ты был ночью, Брент?

— Это, дорогая моя, не твое дело. Как не твое дело Селест, да, кстати, и эта плантация. Иди переоденься.

Мамми Бас распорядилась, чтобы тебя обслуживала Лиззи. И, Байрони, осторожнее с плеткой, — посоветовал он, когда она уходила.

Она ничего не ответила, а подняла еще выше подбородок и вошла в дом. Брент тихо проводил ее глазами. Как она посмела уехать с Дрю? Разумеется, Лорел он после этого видел, но та не сказала ему ни слова, а невзначай заметила, что Дрю, как ей кажется, увлечен Байрони. Почему ты, идиот этакий, не сказал ей, что почти всю ночь разговаривал с Джошем, своим другом детства, которого тебе особенно хочется освободить? Брент укоризненно по качал головой, недовольный собою. От Джоша во время одной ночной прогулки он узнал о состоянии Уэйкхерста больше, чем узнал бы от Фрэнка Пакстона, развратного проходимца, как его охарактеризовал Джош. Впрочем, он был ничем не хуже любого другого управляющего. Черт, что же делать?

Что делать с Байрони, с Уэйкхерстом? Брент вздохнул, ероша волосы. Хорошо, он сделал хоть одно доброе дело. Джош сказал ему, что Пакстон обхаживает Лиззи, и Брент распорядился приставить ее к Байрони. В большом доме, при Байрони, она будет в безопасности.

Брент увидел направлявшегося к нему Фрэнка Пакстона, строго одетого во все черное. Он появился на плантации почти двенадцать лет назад, еще до ухода Брента, и пользовался полным доверием отца. Брент вспомнил, как Джош рассказывал, что Пакстон купил рабов у отца Брента, тогда уже больного, и перепродал их с большой прибылью в Новом Орлеане. Фрэнк Пакстон — настоящий щеголь, думал Брент, глядя на подходившего управляющего.

— О мой мальчик, добро пожаловать домой! Как летит время!

Брент пожал протянутую руку.

«Либо я вырос, либо он стал меньше», — подумал он, глядя на управляющего.

«Крепкий парень», — подумал Фрэнк Пакстон, продолжая улыбаться.

— Я приготовил все бумаги, Брент, и представлю их, когда у вас будет время. Утром встретил вашу жену.

Очаровательная леди, очаровательная. Она не понимает нашего образа жизни здесь, на Миссисипи, но… — в его голосе прозвучала нотка неуверенности, потому что он знал условия завещания Эйвери Хаммонда. Как Брент поступит с Уэйкхерстом?

— Мы едем в Начиз, — сказал Брент. — Я забыл, что на Юге всякой работе предшествует светское общение.

— Совершенно верно, — рассмеявшись, заметил Фрэнк, — Значит, завтра утром, Фрэнк, если вы не имеете ничего против.

— Разумеется, мой мальчик. Да, кстати, эта черная девчонка… Лиззи — я хочу поручить ей одно дело.

«Да уж, представляю, какое у тебя к ней дело», — с отвращением подумал Брент.

— Ее определили горничной к моей жене, — ровно проговорил он. Он ожидал возражений от Пакстона. Тот поджал тонкие губы, прищурил светло-серые глаза, но сохранил спокойствие.

— Девочка слишком молода, чтобы прислуживать вашей жене, — ограничился бесстрастным замечанием Пакстон.

«Так молода, что годится тебе в дочери, — подумал Брент. — Пожалуй, молода и для Джоша, но тот хоть любит ее и хочет жениться».

— Значит, до завтра, — сказал Брент и ушел в дом.

Двумя часами позднее все Хаммонды выехали из Уэйкмоста в Начиз. Дорога шла на протяжении десяти километров по краю крутого обрыва над рекой.

— Вам понравилась прогулка с Дрю, дорогая? — спросила Лорел Байрони.

— Она была очень познавательной.

— О? — вопросительно подняла брови Лорел, вкладывая в интонацию какой-то намек.

— Да, именно, — непринужденно вмешался Дрю. — Мне хотелось познакомить Байрони с нашей флорой и фауной, но она захотела увидеть бараки рабов. Ее встретили по-королевски, зная, разумеется, что она хозяйка здесь. — Дрю видел, как Лорел поджала губы, и продолжил, обращаясь на этот раз к брату:

— Как я понял, ты, старина, провел всю ночь с Джошем, вспоминая давно ушедшие дни?

Брент улыбнулся жене, увидев ее расширившиеся от удивления глаза.

— Да, повспоминали и поговорили о текущих делах. Джош — старший рабочий, — добавил он специально для Байрони. — Мы выросли вместе. Надеюсь, они с Лиззи поедут с нами в Сан-Франциско.

— В Сан-Франциско? — резко переспросила Лорел.

— Я думал, что Калифорния — свободный штат, — нахмурившись, заметил Дрю.

— Да.

— Но вы же не собираетесь его освободить, — заволновалась Лорел. — Ведь он стоит не меньше трех тысяч долларов!

— Вот именно, — согласился Брент.

— А Лиззи! Она крепкая девушка и пока не знала мужчины…

— Скорее всего Ей же только тринадцать лет.

— Послушайте, Брент, — продолжала Лорел, на лице ее появилось злобное выражение, — хотя вы уже давно уехали отсюда, но должны понимать, что плантация не может существовать без рабов! Кроме того, Пакстон хочет получить Лиззи. Если, конечно, раньше ее не возьмет Дрю!

Все дружно повернулись к Байрони, которая буквально задохнулась от негодования.

— Нет! Так нельзя, Лорел. Фрэнк Пакстон белый, да и старый! Он, несомненно, не…

Ее прервал громкий покровительственный смех Лорел. Рукой в бледно-лиловой перчатке она похлопала по колену Байрони.

— Дорогая моя, вам нужно свыкнуться с нашим образом жизни. Если белый чего-то захочет, так тому и быть.

— Лорел совершенно права, Байрони, — согласился Брент. — С Лиззи я поступлю так, как сочту нужным. Она останется твоей горничной до нашего отъезда, если я не приму другого решения. В постель к Пакстону она не попадет.

Брент перехватил взгляд Байрони, полный тепла и благодарности. Неужели Байрони считала, что она одна осуждает подобные вещи? Он представил себе, как встречали ее утром рабы. Просьбы, требования одежды, еды, облегчения работы. И цинично подумал, не почувствовала ли она себя слишком щедрой леди.

Лорел хихикнула:

— А вы уверены в том, что вам удастся уберечь эту потаскушку для Джоша? Или хотите оставить ее себе, Брент? Ваш отец рассказывал мне, как вы тащили девушек-негритянок в свою постель.

Брент почувствовал, как напряглась сидевшая рядом с ним Байрони. Он спокойно взял ее руку.

— — Молодежь есть молодежь, не правда ли, Лорел? — насмешливо возразил Брент и повернулся к жене:

— Байрони, знаешь, вплоть до тысяча семьсот девяносто пятого года этой территорией владели испанцы? Кажется, я уже рассказывал об этом. Отсюда и испанское влияние.

— Да, — тихо согласилась Байрони. — Помню.

Брент продолжал рассказывать о встречавшихся им достопримечательностях, голос его звучал ровно и успокоительно, а она удивлялась, зачем он снова сбивал ее с толку. Почему просто не сказал, что провел день со своим другом? Разве она не поняла бы? Она знала, что причиной его недоверия к женщинам была сама Лорел. А возможно, и другие, за долгие годы до ее, Байрони, встречи с Брентом. Но он уж точно знал, что она вышла за него замуж не по расчету, видит Бог.

Байрони услышала, как он спросил Дрю:

— Ты останешься на плантации или же намерен вернуться в Европу?

— Вероятно, снова уеду в Париж. Но я хотел повидаться с тобой.

— Я рад, что ты меня дождался. Стало быть, будешь продолжать заниматься живописью, а плантатором становиться не хочешь?

Дрю задумчиво молчал.

— Я не могу больше терпеть рабство. С годами отношение меняется. Во мне все переворачивается, когда я вижу, как мужчину или женщину секут просто по прихоти надсмотрщика. Непонятно, почему я никак не реагировал на это, когда был мальчиком.

— Надеюсь, вы не станете излагать свои соображения Форрестерам? — резко проговорила Лорел. — Мне хотелось бы продолжать общаться со своими друзьями. Аболиционизм не найдет понимания ни у кого, можете не сомневаться.

— Я знаю, — согласился Брент, и голос его прозвучал очень серьезно.

Он откинулся на кожаную подушку экипажа и глубоко вздохнул. Что ему делать? Впрочем, он знал — хорошо знал, как поступить. Единственным препятствием была Лорел. Брент посмотрел из-под полуопущенных век на жену — смущенную и неуверенную.

Видит Господь, своим поведением он дал ей для этого достаточно оснований с момента их приезда в Уэйкхерст. Понимал, что отстранился от нее, но как дать ей понять, что не мог объяснить такого своего поведения даже самому себе? Он видел, как на него смотрела Лорел, и играл с любимой мачехой как кот с мышью.

Не слишком-то благопристойное занятие, но опять же он ничего не мог с собой сделать. А между ними стояла Байрони.

* * *

— Как я рада видеть вас снова, — повторяла миссис Амелия Форрестер за ужином. — Я так и не узнала, почему вы так стремительно покинули Уэйкхерст.

«Юношеская охота к перемене мест», так, помнится, объяснил ваш отец.

Брент смотрел на хозяйку дома, гадая, не лукавила ли она. Скорее всего нет. Значит, отец ни с кем не поделился истинной причиной. Брент не порицал его.

Он часто жалел о том дне, о своей мальчишеской похоти и глупости. Будь он на месте отца, он, наверное, не просто ударил бы плеткой. Брент часто думал и о том, что случилось бы, если бы он вообще не уезжал из Уэйкхерста. Вероятно, был бы теперь праздным женатым джентльменом, гордым отцом наследников в лучших традициях Юга. Он непроизвольно потянулся к старому шраму, но удержал руку и заставил себя улыбнуться.

— Охота к перемене мест — да, мэм, но и разница во взглядах между мною и отцом, если угодно.

Я понимаю, это случается нередко. И полагаю, что для молодого человека естественно стремление самоутвердиться.

— Мне хотелось бы, чтобы наш Стейси разделял вашу точку зрения, хотя, может быть, и не до такой крайности, — вмешался в разговор Дэвид Форрестер. — Мы сейчас беседуем здесь, а он, вероятно, проигрывает свою последнюю рубашку в Новом Орлеане.

Байрони слушала, как они говорили о совершенно неизвестных ей людях. Форрестеров она находила очень приятными, думающими, добрыми — в общем, очаровательными. Однако их дочь Мелинда вела себя весьма странно: то бросала призывные взгляды на Дрю, то томно посматривала на Брента. Она была очень хороша, с черными, цвета воронова крыла волосами и темно-карими глазами, но какая-то.., пресная.

Неужели все леди-южанки так бледны, так медлительны в движениях. Впрочем, если бы стояла более жаркая погода, подумала она, это было бы естественным.

— Чем же вы теперь занимаетесь, мой мальчик? — спросил Брента Дэвид Форрестер.

— Держу салун в Сан-Франциско, сэр. «Дикая звезда» — так он называется.

Мистер Форрестер на секунду пришел в замешательство, но тут же овладел собою.

— Необычное предприятие. Ну а теперь, когда вернулись домой, вы, разумеется, займетесь плантацией? Хозяин, живущий в отрыве от плантации, никуда не годится, да вы это и сами хорошо понимаете. Я купил у Пакстона пару рабов незадолго до смерти вашего отца. Мой надсмотрщик ими не нарадуется. Но меня удивляет, почему Пакстон и ваш отец вдруг решили продать таких замечательных работников?

— Я уверен, что очень скоро во всем разберусь, сэр, — сказал Брент, хотя все уже хорошо понял. Старый Фрэнк вил себе гнездышко в предвидении неопределенного будущего. Неужели отец был настолько болен, что не понимал происходившего? И потом, как быть с Лорел?

— «Дикая звезда», — вслух размышляла миссис Форрестер. — Довольно необычное название для салуна, а, Брент?

Тот вежливо улыбнулся:

— Согласен, звучит немного чудно, мэм. Звезда, которая, как я считал, вела меня, когда я был моложе, никогда не была.., как бы это сказать, прирученной, что ли.

— Мы через две недели устраиваем бал, мистер Хаммонд, — живо проговорила Мелинда Форрестер. — Вы приедете, не правда ли? И ваша жена тоже, разумеется.

— Будем очень рады, — согласился Брент, втыкая вилку в кусок ветчины в желе.

Лиззи бросилась в спальню, когда туда чуть за полночь вошли Байрони с Брентом. Она совсем как ребенок протирала кулачками глаза. Да она и была ребенком, подумала Байрони, передернувшись при мысли, что бедняжку мог затащить к себе в постель Фрэнк Пакстон.

— Лиззи, — резко сказала ей Байрони, — отправляйся ради Бога в постель! Вот уж не думала, что ты еще не спишь!

— Но, миссис, Мамми Бас сказала…

— Лиззи, делай то, что говорит миссис. Я вполне способен сам расстегнуть эти пуговки, — остановил Брент девочку на пороге спальни. — Да, вот что, Лиззи. Ты теперь будешь спать в доме, на третьем этаже. Завтра же заберешь свои вещи из барака.

— Да, масса. Благодарю вас, масса.

— Ты такой добрый, Брент, — тихо поблагодарила его Байрони.

— Возможно, — ответил он, — просто не хочу, чтобы ее изнасиловал Пакстон.

— Не могу поверить, что он действительно способен на такое.

— Верь, Байрони. Однако ты, моя дорогая жена, совсем другое дело. Иди сюда и позволь помочь тебе.

Байрони шагнула к нему и подставила спину.

Она чувствовала, как его ловкие пальцы расстегивают пуговицы.

— Я в недоумении, — услышала она его голос. — Может быть, Лиззи — дочь Пакстона? Это вполне возможно. И кожа у нее светлее. Я помню, как он тащил к себе в постель Милли, мать Лиззи. И слышал, будто она сопротивлялась ему. И вероятно, так оно и было, потому что он буквально содрал кожу с ее спины своей плеткой. Это даже возмутило отца. Она очень долго не могла выполнять свои обязанности.

— Невероятно! Варвар!

— Успокойся. Да, может оказаться именно так. — Брент медленно стянул с ее плеч платье и коснулся губами ее затылка.

Как он мог высмеивать ее, дразнить — и тут же желать ее? Она отвернулась от Брента. Она была его женой, черт бы его взял, а не просто одной из его женщин. «Но я единственная подходящая ему женщина», — глубоко вздохнув, подумала Байрони.

— Я действительно хозяйка Уэйкхерста? — вдруг повернулась к нему Байрони.

Брент нахмурился.

— Ты жена массы, — ушел он от ответа.

— Кто распоряжается в доме? Кто следит за слугами?

— Ox! — вырвалось у Брента. Нахмурившееся лицо расплылось в ухмылке. — Уж не грядут ли большие перемены?

— Брент, разве обязательно все превращать в шутку? Неужели ты не видишь, что…

— Я просто помню, дорогая, что хозяин здесь я.

На Юге правит хозяин — всем. Понятно?

Она пыталась встретиться с ним взглядом, но глаза Брента блуждали по ее плечам и груди. Скомкав расстегнутое платье, она прижала его к груди.

— Понимаешь? — повторил он.

Байрони выдержала характер.

— Вы просто кот, — заметила она.

Брент пристально посмотрел на жену и громко расхохотался, закинув голову.

— А в темноте все кошки серы? — весело спросил он.

— Я думаю, ты не перестаешь сравнивать и противопоставлять одну кошку другой. Я просто новая, которой удалось проникнуть в твой дом через черный ход. Очевидно, лишь вопрос времени — когда тебе захочется погулять снова?

— Сравнение выходит за пределы здравого смысла, Байрони. Если бы мне дали возможность выбора, то, думаю, предпочел бы быть жеребцом. По крайней мере благороднее. — Голос Брента стал жестким, глаза его больше не светились. — Но поскольку ты моя законная собственная кошечка, ты в полной власти этого кота. Раздевайся, жена. Уже поздно, и мне хочется в постель.

Она сделала так, как он сказал, но движения ее были резкими и злыми. Может быть, он так оскорбительно командовал ею только потому, что ему была недоступна Лорел? Байрони не находила ответа. Она погрузилась в пуховую перину, натянув на себя простыню и глядя, как раздевался Брент. Сняв с себя все, он погасил лампы и вышел на балкон, чтобы выкурить сигару. Лунный свет освещал его — твердые, скульптурные очертания тела, гладкие мускулы. Почему он не какой-нибудь гном? Почему такой красивый?

— Какая жалость, — воскликнула она, — что у меня нет возможности сравнивать! Кто знает, чему бы я тогда научилась?