Глава 1

За ней кто-то наблюдает! Девушка поправила черный парик и быстро наложила на губы еще один слой темно-красной помады, держа зеркальце под таким углом, чтобы можно было разглядеть, что происходит позади нее.

Молоденький морской пехотинец увидел ее в зеркальце и усмехнулся. Прекрати! Он совершенно безобиден! Парень всего лишь флиртует. Ему никак не больше восемнадцати, голова обрита наголо, а щеки почти такие же гладкие, как у нее самой. Она наклонила зеркальце, чтобы увидеть побольше. Женщина, что сидела рядом с морячком, читала какой-то роман, похоже, Дика Френсиса. Позади них, прислонившись друг к другу, спала молодая пара. Место прямо перед ней пустовало. Водитель междугородного автобуса насвистывал песню Эрика Клэптона «Слезы на небесах» – мелодию, которая всегда переворачивала ей душу. Пожалуй, единственный, кто обратил на нее внимание, – это морячок, который сел в автобус на последней остановке в Портленде. Вероятно, он едет домой повидаться с какой-нибудь восемнадцатилетней подружкой. Морячок явно ее не преследует, однако это наверняка делает кто-то еще. Но больше она не даст себя одурачить. Они слишком многому ее научили. Нет, она никогда не даст себя одурачить снова! Девушка положила зеркальце обратно в сумочку, застегнула клапан и уставилась на собственные пальцы, на белую полоску в том месте, где вплоть до последних трех дней находилось обручальное кольцо. Она пыталась его снять в течение последних шести месяцев, но безуспешно. Ей было не по силам даже застегнуть липучку кроссовок – когда они позволили ей кроссовки, – а ведь это гораздо более легкое дело, чем стянуть впившееся в палец кольцо.

Скоро, подумала Салли, уже скоро я буду в безопасности. И моя мать тоже. О Господи, Ноэль, рыдающая глубокой ночью, когда считала, что ее никто не слышит! Но когда ее здесь не будет, они ничего не смогут сделать Ноэль! Странно, как редко она теперь думает о Ноэль как о собственной матери, не то что десять лет назад, когда Ноэль выслушивала все ее подростковые проблемы, брала с собой в походы по магазинам, подвозила на футбольные матчи. Как много они переделали вместе прежде. До той ночи, когда она увидела, как отец ударил мать кулаком в грудь и услышала хруст по меньшей мере двух ребер. Она вбежала в комнату, крича, чтобы он оставил мать в покое, и прыгнула ему на спину. Он был так удивлен, так потрясен, что даже не ударил ее. Просто стряхнул с себя, повернулся к ней лицом и заорал:

– Не лезь не в свое дело, Сьюзен! Это тебя не касается!

Она пристально посмотрела на него, и в этот миг на ее лице ясно отразились весь страх и ненависть, которые она к нему испытывала.

– Не касается?! Она моя мать, ты, мерзавец! Не смей ее бить!

Внешне он казался спокойным, Но ее-то не обмануть, она видела, как у него на шее вздулись синие жилы.

– Это была ее ошибка, Сьюзен! Занимайся своими чертовыми делами, а в чужие не лезь! Слышишь? Она сама виновата! – Он шагнул к матери и снова занес кулак. Девушка схватила со стола тяжелый уотерфордский графин.

– Только тронь ее, и я разобью тебе голову! Он стремительно повернулся и вновь оказался лицом к лицу с Салли. Теперь он тяжело дышал. От показного спокойствия не осталось и следа. Лицо исказила гримаса ярости.

– Дрянь! Проклятая назойливая тварь! Я заставлю тебя заплатить за это, Сьюзен! Никто не смеет мне перечить, и уж тем более не маленькая избалованная девчонка, которая всю жизнь только и делала, что тратила отцовские деньги!

Но он больше не ударил Ноэль. Посмотрев на обеих с нескрываемой злобой, он широкими шагами вышел из комнаты, громко захлопнув за собой дверь.

– Что ж, хорошо, – вздохнула она и медленно, осторожно попыталась водрузить на место уотерфордский графин. Тем не менее она его уронила.

Девушка хотела вызвать «скорую помощь», но мать не позволила.

– Ты не сделаешь этого, – произнесла она голосом, таким же надтреснутым, как ее ребра. – Не надо, Салли, если нам поверят, это погубит отца.

– Он этого заслуживает, – попыталась вразумить ее Салли, но подчинилась. Ей было всего шестнадцать, и она приехала домой на уик-энд из частной школы для девочек в Лорельберге, штат Вирджиния. Интересно, с какой стати им должны не поверить?

Нет, дорогая, – прошептала мать, сгибаясь пополам от боли. – Нет. Подай мне лучше тот голубой пузырек из аптечного шкафчика. Поторопись, Салли. Голубой пузырек.

Глядя, как мать со стоном глотает три пилюли, она поняла, что пузырек находится здесь именно потому, что отец бил мать и прежде. Салли давно это подозревала. Она ненавидела себя за то, что никогда не вмешивалась, никогда не сказала ни слова. С той ночи она стала называть мать по имени, Ноэль, а на следующей неделе бросила школу для девочек и, в надежде защитить мать, переехала обратно в родительский дом в Вашингтоне, округ Колумбия. Она прочла все, что ей только удалось найти, по поводу насилия в семье, но не сказать, чтобы это помогло.

Это было десять лет назад – хотя иногда казалось, будто на прошлой неделе. Ноэль осталась с мужем, отказываясь обращаться к адвокатам, отказываясь читать книги, которые приносила дочь. Салли хоть и не видела в этом никакого смысла, но старалась все же держаться как можно ближе к матери. Так было до тех пор, пока она не встретила на выставке Уистлера в Национальной галерее искусств Скотта Брэйнерда и спустя два месяца не вышла за него замуж.

Сейчас она не хотела думать ни о Скотте, ни об отце. Она знала, что несмотря на всю ее бдительность, отец по-прежнему избивал мать всякий раз, когда Салли случалось уходить из дома. Девушка видела синяки, которые мать пыталась скрыть, замечала ее осторожную – как у старушки – походку. Однажды он сломал матери руку, но Ноэль снова отказалась ехать к врачу и приказала Сьюзен не поднимать шума. Отец всего лишь взглянул на нее с откровенным вызовом, и она ничего не предприняла. Ничего.

Пальцы Салли непроизвольно потерли эту белую полоску, оставшуюся на коже там, где было кольцо. Как отчетливо она помнила прошлое – например, первый день в школе, когда она качалась на качелях, а маленький мальчик, смеясь, показал на нее пальцем, потому что у нее были видны трусики.

Зато почти полным провалом в памяти оказалась прошедшая неделя – неделя, когда был убит отец. Все эти дни слились воедино и были словно один очень долгий сон, который с наступлением утра почти исчез, обратился в какой-то случайный обрывок воспоминаний.

Салли знала, что той ночью она находилась в родительском доме, но не могла ничего вспомнить – во всяком случае, ничего, за что можно было бы зацепиться, – лишь смутные тени, которые неясно всплывали в памяти, потом становились ярче и угасали. Но они-то этого не знали! Она была им очень нужна – Салли осознала это достаточно быстро. Если уж они не могли использовать ее для того, чтобы доказать, что это Ноэль убила своего мужа, тогда они могли бы схватить ее, Салли, и представить дело так, будто отца убила она. А почему бы и нет?! Бывало же, что другие дети убивали своих отцов. Но хотя временами ей действительно хотелось это сделать, Салли не верила, что в самом деле могла его убить.

С другой стороны, она просто не знала. Все это провал, глубоко запрятанный в ее сознании. Да, она была способна убить этого негодяя, но сделала ли она это на самом деле?! Смерти ее отца могли желать многие. Возможно, они установили, что она была там, когда все свершилось. Да, вот в чем дело! Она была свидетелем, и они это знают. Наверняка была. Она просто не помнит.

Нужно сосредоточиться на настоящем. Салли посмотрела в окно на маленький городок, через который проезжал автобус. Автобус изрыгал противный серый хвост выхлопов. Почему-то Салли была готова побиться об заклад, что местным жителям это даже нравится.

Они ехали на юго-запад по сто первому шоссе. Еще полчаса, думала она, всего лишь каких-то тридцать минут, и больше не нужно будет волноваться, – по крайней мере некоторое время. А уж она будет рада любому периоду безопасности, который ей выпадет. Скоро не нужно будет бояться каждого, кто случайно бросит на нее взгляд. О существовании ее тетки не знает никто, ни единая душа.

Выходя из автобуса, там, где от сто первого шоссе ответвлялось шоссе 101 А, Салли пришла в ужас при мысли, что морячок может сойти следом за ней. Но он не сошел. Вообще никто не сошел на этой остановке. Она стояла с единственной небольшой сумкой и смотрела на морячка, который беспрестанно оглядывался на нее. Салли подавила свой страх. Парень хотел только пофлиртовать, он не собирался причинять ей вред. Должно быть, у него паршивый вкус в отношении женщин. Она подождала машины, но ни с одной стороны никто не ехал.

Салли пошла по шоссе 101 А на запад, в Коув. Шоссе 101 А не ведет на восток.

– Кто там?

Салли пристально посмотрела на женщину, которую видела только раз в жизни, ей тогда было не больше семи лет. Женщина была похожа на хиппи – вокруг темных кудрявых волос обмотан цветной шарф, в ушах – огромные золотые серьги в виде колец, юбка до щиколоток, сплошь расписанная темными голубыми и коричневыми мазками. На ней были голубые кроссовки. Лицо – волевое с высокими скулами, острый подбородок и темные проницательные глаза. Пожалуй, это была самая красивая женщина, которую Салли доводилось видеть.

– Тетя Амабель?

– Что вы сказали? – Амабель удивленно всмотрелась в молодую женщину, что стояла на ее пороге. Женщину, которая при всем обилии макияжа на лице не выглядела дешевкой, она казалась просто изнуренной и болезненно бледной. И испуганной. Потом она, конечно, поняла. В глубине души Амабель знала, что она приедет. Да, знала, но все равно была потрясена.

– Я – Салли, – сказала гостья, стянула с головы черный парик и вынула полдюжины шпилек. По плечам рассыпалась волна густых вьющихся темно-золотистых волос. – Может быть, вы называли меня Сьюзен. Мало кто еще называет меня так.

Женщина замотала головой, при этом ее невообразимые серьги закачались, ударяясь о шею.

– Бог мой, это действительно ты, Салли?

– Да, тетя.

– Ох, милая, – проговорила Амабель и быстро привлекла к себе племянницу, крепко обняла, а потом снова отстранилась от нее, чтобы разглядеть получше. – О Господи, я так волновалась! Я слышала новость о твоем отце, но не знала, следует ли позвонить Ноэль. Ты ведь знаешь, какая она. Но все же я собралась позвонить ей сегодня вечером по льготному тарифу – но вот ты здесь. Очевидно, я подсознательно надеялась, что ты приедешь. Что произошло? Как мама – в порядке?

– Думаю, с Ноэль все хорошо, – ответила Салли. – Я не знала, куда еще податься, и поэтому приехала к вам. Тетя Амабель, можно мне здесь остаться, хотя бы ненадолго? Просто пока я что-нибудь не придумаю, не разработаю какой-то план?

– Конечно, можно! Подумать только, черный парик, весь этот макияж... Почему, детка?

Ласковые слова обезоружили Салли. Она ни разу не плакала до тех пор, пока эта женщина, которую она толком и не знала, не назвала ее «деткой». Руки тети ласково похлопывали ее по спине, тихий голос звучал успокаивающе.

– Все хорошо, дорогая. Обещаю тебе, что теперь все будет в порядке. Входи, Салли, и я о тебе позабочусь. Именно это я сказала твоей маме, когда увидела тебя в первый раз. Ты была милейшим созданием, такой худенькой, с ручками-ножками, как у жеребенка, и самой широкой улыбкой, какую мне только доводилось видеть. Уже тогда мне хотелось за тобой ухаживать. Входи, малышка, здесь ты будешь в безопасности.

Проклятые слезы все никак не могли остановиться. Они капали и капали на лицо, размазывая жутко толстый слой густой черной туши. Тушь даже попала в рот, а когда Салли провела по лицу рукой, на ней остались черные полосы.

– Наверное, я похожа на циркового клоуна, – сказала Салли, глотая слезы и изо всех сил пытаясь улыбнуться. Она сняла зеленые контактные линзы: в них было больно плакать.

– Нет, ты похожа на маленькую девочку, которая решила испробовать на себе мамин макияж. Вот правильно, долой эти уродливые контактные линзы! Ага, у тебя снова прекрасные голубые глаза! Пойдем в кухню, я приготовлю тебе чай. В свой я всегда добавляю капельку бренди – тебе это тоже не повредит. Сколько тебе сейчас лет, Салли?

– Думаю, двадцать шесть.

– Что значит «думаю»? – спросила тетя склонив голову набок, отчего свисающее золотое кольцо в ухе достало почти до плеча.

Салли не могла рассказать, что, возможно, ее день рождения прошел, пока она была в том месте. Ее сознание, казалось, не замечало дат, не способно было даже уловить, кто или что ей сообщает, не говоря уже о том, чтобы она могла себе это как-то представить. Салли даже не могла вспомнить, бывал ли там ее отец. Она молилась, чтобы это было не так. Она не могла, просто не могла рассказать об этом Амабель. Салли покачала головой, улыбнулась и сказала, не слишком греша против истины:

– Я просто так выразилась, тетя Амабель. Выпить чаю и немного бренди было бы замечательно.

Амабель провела племянницу на кухню, усадила за старый сосновый стол, под одну из ножек которого для устойчивости было подложено три журнала. Хорошо еще, что она сделала подушки на деревянные скамейки, так что они стали удобными.

Салли наблюдала, как тетя опускает в каждую чашку по пакетику чая «Липтон» и наливает бренди.

– Я всегда наливаю в первую очередь бренди, – объяснила Амабель. – Оно пропитывает пакетик с чаем и делает аромат сильнее. Бренди стоит дорого, поэтому приходится его растягивать. Эта бутылка – она подняла «Бразерс Кристианз» – доживает уже третий месяц. Неплохое бренди. Вот увидишь, тебе понравится.

– За мной никто не увязался, тетя. Я, правда, была осторожна. Но мне удалось скрыться. Насколько мне известно, о вас никто не знает. Ноэль никогда не рассказывала о вас ни единой душе. Знал только отец, но он умер.

Амабель только кивнула. Салли сидела тихо, наблюдая, как она двигается по своей небольшой кухоньке, и каждое ее движение было плавным, ловким и точным. Она была очень грациозной – эта пожилая тетушка в одежке хиппи. Салли взглянула на ее сильные руки, длинные пальцы, коротко подстриженные ногти, покрытые невообразимо ярким красным лаком. Сейчас она вспомнила, что Амабель художница. В ней невозможно было найти никакого сходства с Ноэль – младшей сестрой. Амабель была черной, как цыганка, а Ноэль – блондинка с голубыми глазами, и мягкая, как подушка.

«Как я», – подумала Салли. Но она больше не была мягкой, она стала твердой, как камень.

Салли подумала, что ее бы не очень удивило, если бы Амабель вытащила колоду карт и предсказала ей будущее. Интересно, почему у них в семье никто никогда не говорил об Амабель? Что такое ужасное она сделала?

Пальцы Салли потерли белую полоску на месте обручального кольца. Окинув взглядом старую кухню с допотопным холодильником и фарфоровой раковиной, она спросила:

– Тетя Амабель, вы не против, что я здесь?

– Зови меня Амабель, детка, это будет просто замечательно. Я совсем не против. Мы обе будем защищать твою маму. Что касается тебя, то я не думаю, что ты способна обидеть даже того маленького жучка, что бежит по полу.

Салли покачала головой, встала с места и раздавила подошвой жучка. Потом опять села.

– Я просто хочу, чтобы вы видели меня такой, какая я есть на самом деле.

Амабель только пожала плечами. повернулись к плите, где посвистывал чайник, и налили кипяток в чашки.

– То, что случается с людьми, меняет их, произнесла она не оборачиваясь. – Возьмем хотя бы твою маму. Все, включая и меня, всегда ее оберегали. Почему бы ее дочери не делать то же самое? Ты ведь ее защищаешь, не так ли, Салли?

Она протянула племяннице чашку чая. Салли поболтала пакетик вверх-вниз, потом вытащила его и осторожно положила на блюдце. Она возилась с пакетиком точь-в-точь как в юности ее мать. Сделав глоток, Салли немного подержала смешанный с бренди чай во рту и только потом проглотила. Чай оказался восхитительным: густым, крепким, ароматным... Почти в тот же миг она почувствовала, как напряжение понемногу начинает спадать. Да, бренди – это вещь! Наверняка она будет здесь в безопасности. Тетя Амабель, конечно же, примет ее на время, пока она разберется, что делать дальше.

Салли догадывалась, что тетушке хочется услышать все подробности, и была несказанно благодарна за то, что та ее не торопит.

– Знаешь, – говорила Амабель, – я часто задумывалась, какая женщина из тебя получится. Как мне теперь кажется – прекрасная. Вся эта неразбериха – а это именно она и есть – пройдет. Вот увидишь, все образуется. – Она немного помолчала, вспоминая глубокую привязанность, которую испытывала к маленькой девочке, – затаенное желание прижать ее крепче, стиснуть, пока та не запищит. Как ни странно, это желание с годами не прошло. Нельзя сказать, чтобы это нравилось Амабель.

– Салли, будь осторожна, когда опираешься на стол с той стороны. Пурн Дэвис хотел его мне починить, но я не позволила.

Амабель знала, что Салли ее не слышит, но это было не важно. Она просто создавала звуковой фон, пока Салли подкреплялась бренди.

– Ваш чай – это нечто особенное, Амабель. Непривычно, но вкусно. – Она сделала еще глоток, потом еще и почувствовала, как в желудке разливается тепло. Салли вдруг поняла, что не испытывала такого тепла по меньшей мере уже дней пять.

– Теперь ты можешь поделиться со мной своими бедами, Салли. Ты ведь приехала сюда, чтобы попытаться защитить свою маму, правда, детка?

Салли сделала еще один большой глоток. Что она может сказать? И не сказала ничего.

– Мама убила твоего отца?

Салли молча поставила чашку и уставилась в нее невидящим взглядом, от всей души желая знать истинное положение вещей. Но та ночь в ее сознании была такой же темной, как этот чай на дне чашки.

– Не знаю, – произнесла она в конце концов. – Я просто не знаю, но они думают, что мне известно. Они думают, что я либо защищаю Ноэль, либо скрываюсь, потому что сделала это сама. Они пытаются меня найти. Я не хочу рисковать, и поэтому я здесь.

Говорит ли она правду? Амабель ничего не ответила. Она просто улыбнулась племяннице, которая выглядела такой изможденной, осунувшейся, в лице – ни кровинки. Прекрасные голубые глаза как будто выцвели и поблекли, как старое платье. Она была слишком худенькой: свитер и брюки болтались на ней, как на вешалке. В этот миг племянница вовсе не казалась Амабель молодой, напротив, чувствовалось, что она с избытком насмотрелась на темные стороны жизни.

Что ж, это, конечно, ужасно, но на самом-то деле в жизни гораздо больше уродливого, чем хотелось бы.

Опустив взгляд в чашку, Амабель тихо произнесла:

– Если твоя мама действительно убила мужа, то, готова поспорить, мерзавец этого заслуживая.

Глава 2

Салли едва не выронила чашку. Очень осторожно она опустила ее на место.

– Вы знали?

– Конечно. Все мы знали. Однажды твоя мама неожиданно приехала домой. Вот тогда-то я впервые увидела тебя. Она сказала, что сбежала от него и никогда не вернется назад. Ноэль была в синяках и все время плакала. Но ее решимости хватило ненадолго. Спустя две ночи он позвонил, и она умчалась к нему, подхватив тебя, всю закутанную в одеяло. Тебе тогда не исполнилось и года. Я никогда не могла понять, как женщина может допустить, чтобы мужчина бил ее.

– Я тоже не могла этого понять. Я пыталась поговорить с ней, тетя Амабель, действительно пыталась, но она не стала слушать. А что говорили бабушка с дедушкой?

Амабель пожала плечами, вспоминая, как отец в ужасе смотрел на прекрасную Ноэль, раздумывая, что же ему, черт подери, делать, если скандальная история о том, что его зять Эймори Сент-Джон избивает свою жену, просочится в газеты? Мать тоже не заботила судьба Ноэль. Она тоже не хотела, чтобы обо всем пронюхала пресса, потому что это повредит репутации семьи.

– Они не из тех, кого можно назвать по-настоящему заботливыми родителями, Салли. Они делали вид, будто не знали, что твой отец бьет маму. Они смотрели на Ноэль, видели все эти синяки, но не хотели ничего признавать. Они заявляли, что она не должна так лгать им. Было больно смотреть, как мама спорила с ними, умоляла помочь, она выглядела ужасно. Но потом он позвонил, и она повела себя так, словно ничего не случилось. И знаешь, что я тебе скажу, Салли? Мои родители, когда она уехала, почувствовали громадное облегчение. Если бы она оставила твоего отца, то стала бы для них неудачницей, камнем на шее. А пока Ноэль живет с ним – она любимая дочь, их гордость. Скажи, ты видела хоть когда-нибудь своих бабушку и дедушку?

– Три раза в год. О Господи, тетя Амабель, я его ненавидела, но сейчас...

– Сейчас ты боишься, что тебя разыскивает полиция. Не волнуйся, детка, в этом гриме тебя бы никто не узнал.

«Он узнал бы, – подумала Салли, – мгновенно узнал бы».

– Надеюсь, что нет, – сказала она вслух. – Как вы думаете, здесь мне тоже нужно носить этот дурацкий черный парик?

– Нет, я бы не стала беспокоиться. Ты моя племянница – ни больше ни меньше. Телевизор здесь никто не смотрит, не считая Тельмы Неттро, которая держит маленькую гостиницу «Ночлег и завтрак». А она так стара, что я даже не уверена, способна ли она разглядеть экран. Хотя слышать-то она способна, это я знаю наверняка. Так что не возись с париком и с контактными линзами. Не стоит беспокоиться. Мы только воспользуемся твоей фамилией по мужу. Здесь ты будешь Салли Брэйнерд.

– Амабель, я не могу пользоваться этим именем.

– Что ж, тогда используем девичью фамилию – Салли Сент-Джон. И не переживай, что кто-то может связать тебя с покойным отцом. Как я уже говорила, жителей Коува нисколько не интересует, что происходит за пределами города. Что же касается остальных, то, поскольку здесь никто не бывает...

– Кроме тех, кто хочет попробовать «Лучшее в мире мороженое». Мне понравилась вывеска на развилке шоссе с нарисованным огромным шоколадным рожком. Ее видно за милю, а к тому времени, когда ты до нее доедешь, рот уже будет полон слюной. Это ведь вы ее нарисовали, Амабель?

– Конечно. И ты права. Многие покупатели рассказывают, что увидели вывеску издали, и когда доехали до развилки, машина сама развернулась в строну Коува. Мы делаем мороженое по рецепту Хелен Китон, который ей передала ее бабушка. Магазин мороженого был когда-то часовней при морге Ральфа Китона. Мы сообща решили, что поскольку у нас уже есть церковь, то ни к чему иметь еще и часовню. – Амабель помолчала, предаваясь воспоминаниям, и улыбнулась. – Поначалу мы хранили мороженое в гробах, наполненных льдом. Чтобы сделать такое количество мороженого, нам понадобились все морозилки во всех холодильниках этого города.

– Не могу дождаться, когда попробую его. Боже мой, я помню время, когда этот городок не представлял собой ничего особенного – в тот единственный раз, когда я здесь была. Помните? Я была тогда совсем ребенком.

– Я помню. Ты была прелестна. Салли улыбнулась едва-едва, но и это было уже хорошо. Встряхнув головой, она сказала:

– Насколько я помню, городок был когда-то ветхим, убогим – ни следа краски ни на одном доме, с некоторых зданий свисают полуотвалившиеся доски, а на улицах выбоины в мой тогдашний рост. Теперь-то он выглядит чудесно – такой чистый, аккуратный, просто очаровательный...

– Да, ты права. У нас произошло много приятных перемен. Так вот, вернемся к мороженому. Как-то Хелен Китон рассказала о рецепте мороженого, доставшемся ей от бабушки. И к празднику Четвертого июля<День независимости США. – Здесь и далее примеч. пер.> – Господи, в этом июле будет уже четыре года с того дня! – мы открыли магазин «Лучшее в мире мороженое». Никогда не забуду, как все мужчины дружно высмеяли нашу затею, заявив, что это – пустое дело. Что ж, мы им показали!

– Если городок стал теперь таким красивым именно благодаря магазину «Лучшее в мире мороженое», то, возможно, Хелен Китон стоит выставить свою кандидатуру в президенты?

– Может быть. Хочешь бутерброд с ветчиной, малышка?

Бутерброд с ветчиной, – мысленно повторила Салли.

– С майонезом? С настоящим, а не с этим обезжиренным заменителем?

– С настоящим майонезом.

– На настоящем белом хлебе, а не на зерновом из семи видов злаков с четырнадцатью витаминами?

– На простом белом хлебе.

– Это просто великолепно, Амабель! Вы уверены, что меня никто не узнает?

– Ни единая душа.

Пока Салли ела бутерброд, они смотрели национальную программу новостей. Телевизор был маленький, черно-белый и показывал довольно плохо. Не прошло и пяти минут, как сердце Салли снова учащенно забилось.

«Эймори Дэвидсон Сент-Джон, бывший командир военно-морского флота, был похоронен сегодня на Арлингтонском национальном кладбище. Вдову покойного, Ноэль Сент-Джон, сопровождал ее зять. Скотт Брэйнерд, адвокат, тесно сотрудничавший с Эймори Сент-Джоном. Мистер Брэйнерд – старший юрисконсульт „Транскон Интернэшнл“. Дочь покойного, Сьюзен Сент-Джон, на похоронах не присутствовала».

Амабель мало что знала о Скотте Брэйнерде. Она никогда с ним не встречалась, ни разу не разговаривала – до того случая, когда однажды позвонила сестре и Скотт взял трубку. Он представился и поинтересовался, кто говорит. Амабель ответила – а почему бы и нет? Она попросила его передать Ноэль, чтобы та перезвонила. Но Ноэль не позвонила, да Амабель на это и не рассчитывала. Если бы от этого звонка зависела жизнь Ноэль – тогда, конечно, другое дело, она бы пулей подлетела к телефону. Но в этот раз Ноэль не позвонила. Интересно, приходит ли ей в голову, что Салли может быть здесь? Может это заставить ее позвонить? Трудно сказать. На самом деле сейчас это и не имеет значения.

Амабель протянула руку и накрыла тонкие пальцы племянницы своими. Она посмотрела туда, где когда-то было обручальное кольцо, но теперь вместо него осталась лишь тонкая отметина, полоска бледной кожи. На миг она задумалась, стоит ли рассказывать Салли, что однажды она говорила с ее мужем. Нет, не сейчас. А может быть, никогда, Пусть девочка немного отдохнет. Будем надеяться, что на это есть время, хотя с уверенностью сказать нельзя. Честно говоря, если бы смогла, Амабель отделалась бы от Салли в ту же минуту, услала бы ее подальше отсюда, прежде чем...

Нет, не надо об этом думать. На самом деле у нее просто нет выбора.

Все образуется. Да и что такого, если Скотт Брэйнерд действительно обнаружит, что его жена скрывается в Коуве? В результате Амабель так ничего и не сказала, просто погладила руку племянницы.

– Я ужасно устала, Амабель.

– Уверена, что так оно и есть.

Амабель проводила ее в гостевую спальню и заботливо укрыла одеялом, словно Салли была ее малышкой. В комнате было так тихо, спокойно, очень спокойно. Через несколько минут Салли уже уснула. А еще через несколько – застонав во сне, заворочалась под одеялом...

В комнате было очень много дневного света, он лился сквозь широкие окна, которые выходили на безупречно ровную лужайку с газоном, протянувшуюся на добрую сотню ярдов до самого края дубовой рощи. Ее ввели туда двое мужчин, подталкивая вперед, так, что она чуть не падала на колени. Положив свои ручищи ей на плечи, они заставили ее сесть у его рабочего стола. Он улыбался ей в лицо, но не сказал ни слова, пока те двое не вышли, тихо притворив за собой дверь. Потом сказал, тыча в нее пальцем:

– Ты жалко выглядишь в этих серых тряпках, Салли! А волосы! Ты только взгляни на них: все спутаны! Ты даже не потрудилась накраситься в честь встречи со мной, лицо без макияжа, на губах – ни следа помады! В следующий раз придется попросить, чтобы они как-то занялись тобой перед тем, как приводить ко мне.

Она слышала каждое слово и всякий раз чувствовала боль, которую он намеренно старался ей причинить. Но понимание быстро угасло, сменившись безучастностью. Она только слегка пожала плечами, совсем чуть-чуть, ведь так трудно заставить свои плечи подняться и опуститься, чтобы изобразить этот жест.

– Ты пробыла со мной уже почти неделю, Салли, но тебе ничуть не стало лучше. Ты по-прежнему страдаешь манией преследования. Если ты слишком глупа, чтобы понять значение этих слов, что ж, придется сказать попроще. Ты – сумасшедшая, Салли, просто чокнутая, и такой останешься. Для тебя не существует лекарства. А теперь, уж если мне придется смотреть на твою физиономию еще какое-то время, отчего бы тебе по крайней мере не произнести что-нибудь? Может, даже споешь маленькую песенку, хотя бы ту, что ты обычно напевала в душе? Да, я знаю, что ты пела под душем. Так как?

Странно. Хотя ее сознание больше не воспринимало смысл, все же неприкрытая злоба, откровенная жестокость задели за живое. Каким-то образом ей удалось приподняться, наклониться вперед и плюнуть ему в лицо.

Он выскочил из-за стола, вытирая лицо рукой. Рывком подняв Салли на ноги, он ударил ее так сильно, что она покачнулась и рухнула на пол. В тот же миг дверь распахнулась и в комнату влетели те двое, что притащили ее сюда.

Интересно, они пекутся о его безопасности?

Салли слышала, как он сказал:

– Она плюнула в меня, а потом набросилась. Принесите мне три миллиграмма халдола. На этот раз никаких пилюль. Нужно слегка успокоить нашу бедняжку!

Нет! Она знала, что, если они дадут ей еще хоть немного этой гадости, она умрет. Она это знала, знала... Собрав все силы, Салли, пошатываясь, поднялась на ноги. Подбежала к широкому окну. Слыша за спиной крики, она бросилась прямо в стекло. На мгновение взлетела, воспарила, стряхивая с себя осколки стекла, взвиваясь все выше над прекрасной лужайкой, улетая прочь от него, от всех ужасов, связанных и с ним, и с этим местом. Потом она уже больше не летела. Она слышала визг и осознала, что это визжит она сама. Салли почувствовала, как боль наваливается на нее, давит, тянет вниз, все ниже и ниже, пока не наступила темнота и прекрасное Ничто...

Но крик не прекращался. Как же так?! Она не может кричать, она же без сознания!

Следующий крик заставил ее мгновенно проснуться. Девушка приподнялась на кровати и напряженно прислушалась. Кричали здесь, в доме Амабель, а вовсе не в ее сне. Салли не шевелилась, только ждала и ждала... Кот? Нет, это был человеческий голос, крик боли – уж ей ли не знать! Бог свидетель, за последний год она наслушалась этого достаточно.

Кто же это? Амабель? Накануне вечером тетушка уложила ее еще в девять часов, положив сверху целых три одеяла, двигаться не хотелось, но Салли заставила себя выбраться из теплой постели. В маленькой комнате для гостей было холодно, как в холодильнике, и черно, как на дне иед1, миною котла. У Салли не было халата, только длинная фланелевая ночная рубашка. Скотт терпеть не мог ее ночные рубашки, он ненавидел... нет, к черту Скотта, не надо о нем думать! На самом деле он для нее ничего не значит, уже давно перестал значить.

В кромешной тьме Салли с трудом нашла дорогу к двери и, осторожно толкнув, открыла ее. В узком коридоре царила такая же темнота. Салли подождала немного, потом еще немного, не желая услышать этот крик, но чувствуя, что ей придется его услышать. И точно, снова раздался этот ужасный вопль. Может, в нем прозвучало удивление, сейчас она не могла бы сказать с уверенностью. Ступая по полу в одних носках, она двинулась в сторону спальни Амабель. Снова послышался крик, Салли споткнулась и опрокинула столик. Кричали снаружи, она была в этом уверена. Это не Амабель, слава Богу, с ней все в порядке. Тетя, наверное, знает, что предпринять.

Что же это было? Салли потерла ушибленное бедро и поставила столик на прежнее место у стены. Вдруг дверь в спальню Амабель внезапно распахнулась.

– Что происходит? Салли, это ты?

– Я, Амабель, – прошептала Салли. – Я услышала, как кто-то кричал, и подумала, что это вы. Что это?

– Я ничего не слышала. Возвращайся в кровать, дорогая. Наверное, ты видела дурной сон, и поэтому тебе послышалось. Господи, ты белая как полотно. Тебе действительно снились кошмары?

Салли кивнула, потому что так оно и было. Но ведь крик звучал несколько раз, снова и снова, он не мог быть частью ее сновидения. Ее кошмар – это воспоминания, которые она ненавидела, но ничего не могла поделать с ними. Они всегда приходили к ней во сне, когда она была против них бессильна.

– Иди в кровать. Бедная девочка, ты вся дрожишь, как осенний лист, ложись скорее.

– Но я слышала крик дважды. Сначала мне показалось, что это вы, но потом я поняла, что кричат на улице.

– Нет, детка, на улице никого нет. Ты так устала, за последние несколько дней произошло столько всякого, что я бы не удивилась, если бы ты услышала «Роллинг Стоунз», орущих на предельной мощности своих легких. Это был всего лишь ночной кошмар, не более того. Не забывай, дорогая, что мы в Коуве. Здесь никогда ничего не случается. Если ты и вправду что-то слышала, то, поверь мне, это был ветер. Возвращайся в постель.

Салли вернулась к себе. Она лежала, но не могла расслабиться и напряженно ждала. Ей было так холодно, что она даже подумала: интересно, замерзнут ли слезы на щеках, если она заплачет. Она готова была поклясться, что услышала, как тихо открылась и закрылась дверь, но ей не хватило духу встать и посмотреть, в чем дело. Она было расслабилась, но потом снова одеревенела в предчувствии проклятого крика. Но криков больше не было. Возможно, Амабель и права. Салли была совершенно измотана, а крик во сне был жутким и до ужаса реальным. А может, она и впрямь ненормальная – параноик, шизофреник, психопатка... Они целых полгода называли ее чем-то в этом роде. Интересно, если бы она воочию увидела человека, который действительно кричал, это тоже было бы галлюцинацией? Плодом ее воображения? Не исключено. Нет, сейчас она не станет об этом думать, это слишком больно. Под утро она наконец уснула и на этот раз без снов.

Глава 3

Джеймс Рейли Квинлан почувствовал прилив сил, которого не было всего лишь минут двадцать назад. Его тело, буквально гудело от избытка энергии – все потому, что она здесь, теперь он был в этом уверен. Он почти ощущал ее присутствие. Ему всегда было присуще какое-то шестое чувство – нечто большее, чем интуиция. Оно снисходило на него внезапно, и он всегда, даже еще будучи ребенком, следовал его голосу. Пару раз он не послушался, и в результате оба раза оказывался в глубоком дерьме. А сейчас, когда он в крайне критическом положении, если ошибется, ему придется за это заплатить. Но он не ошибается. Он нутром чувствовал ее присутствие в этом маленьком, в высшей степени очаровательном и ухоженном городке.

Чертов городишко! До того безупречен, совершенен, словно голливудская декорация, точь-в-точь как родной город Терезы. Реакция знакомая. Квинлан вспомнил, что такую же смутную неприязнь он испытал, когда приехал в небольшой город в штате Огайо, чтобы жениться на Терезе Раглан, дочери местного судьи.

Он поставил свой серый «бьюик-регал» на размеченную стоянку автомобилей перед магазином «Лучшее в мире мороженое». Два широких окна с зеркальными стеклами были отделаны по всему периметру ярко-голубой полосой. Сквозь них был виден интерьер магазина: маленькие круглые столики и старомодные белые стулья из кованого железа. За прилавком стояла пожилая женщина. Зачерпывая из встроенной в прилавок емкости шоколадное мороженое, она одновременно беседовала с покупателем. Фасад магазина был выкрашен в безупречно белый цвет. Местечко прелестное, как раз под стать всему остальному городку, но по какой-то необъяснимой причине Квинлану не нравилось то, что он видел.

Он вышел из машины и огляделся. По соседству с магазином расположился небольшой универмаг. Вывеска на фасаде, буквы которой, казалось, попали сюда прямо из викторианской эпохи, гласила: «Пурн Дэвис: вам нужно – я продам!»

С другой стороны с магазином мороженого соседствовал маленький магазинчик одежды. На вид он казался дорогим и элегантным. Название «Интимные обманы» вызывало в воображении картины черных кружев на белых простынях или на белой коже.

Тротуары выглядели абсолютно новыми, а черный асфальт проезжей части – безупречно ровным, нигде ни единой впадинки, рытвинки, в которой могла бы скопиться дождевая вода. Должно быть, после дождя на этой дороге не будет ни одной лужи.

Все места для парковки были размечены на стоянке толстыми белыми линиями. Среди них не было ни одной стершейся! При въезде в город Квинлан заметил новые дома – похоже, они построены совсем недавно.

В городке была еще скобяная лавка, магазин «Сейфвэй»<Сеть универмагов в США.>, размеры которого едва позволяли разместить вывеску, химчистка, срочная фотография и «Макдональдс» с весьма скромной золотой аркой.

Своеобразный процветающий городок, в котором все безупречно. Квинлан опустил ключи в карман куртки. Первым делом надо найти, где остановиться.

Прямо через дорогу он заметил вывеску: «Гостиница Тельмы. Ночлег и завтрак». Никаких выкрутасов ни в названии, ни в вывеске. Квинлан достал с заднего сиденья черную дорожную сумку и направился к гостинице. Это было большое белое здание в вычурном викторианском стиле с широкой верандой, которая опоясывала весь дом. Хорошо бы получить комнату наверху, в одной из тех круглых башен!

Для старого здания гостиница была на удивление в хорошем состоянии. Доски сияли белизной, а бледно-голубая и розовая краска на филенках окон и карнизах казалась совсем свежей. Квинлан ступил на крыльцо – под тяжестью его веса белые половицы даже не скрипнули – доски были новыми, а перила – из прочного дуба.

В фойе за старинной стойкой орехового дерева стояла улыбающаяся женщина лет под шестьдесят. На ней был фартук, весь перепачканный мукой. Квинлан поздоровался, представился и объяснил, что хотел бы снять комнату, предпочтительно в башне. Услышав за спиной что-то вроде старческого покашливания, он оглянулся. В проеме двери, ведущей в просторную гостиную, в старинном кресле-качалке раскачивалась взад-вперед крепкого вида старуха. Прямо перед носом она держала нечто, напоминавшее по виду дневник, в другой руке у нее была авторучка. Каждые несколько секунд она смачивала конец ручки языком, отчего на его кончике уже образовалось большое черное пятно.

– Мадам, – поинтересовался Квинлан, кивая в сторону престарелой дамы в кресле, – вы уверены, что чернила не токсичны?

– Даже если и так, они ее не убьют, – ответила женщина за стойкой. – У нее наверняка давно уже выработался на них иммунитет. Еще в те в времена, когда Тельма с мужем впервые появились в Коуве – а было это году в сороковом, – у нее уже были этот дневник и черное пятно на языке.

Старушка снова хихикнула, а потом вдруг воскликнула:

– Вы ведь не женаты, молодой человек?

– Довольно нескромный вопрос, даже для пожилой леди.

Тельма пропустила замечание мимо ушей, – Итак, что вы делаете в Коуве? Приехали отведать лучшего в мире мороженого?

– Я видел вывеску. Обязательно попробую, но позже.

– Возьмите персиковое. Хелен только что его придумала, на прошлой неделе. Это просто класс! Значит, вы приехали не за мороженым. Тогда зачем же?

«Ну вот, – подумал Квинлан, – начинается».

– Я – частный детектив, мадам. Родители моего клиента пропали без вести где-то в этом районе три с половиной года назад, полиция их так и не нашла. Сын нанял меня, чтобы выяснить, что с ними произошло.

– Они были старые?

– Да. Они путешествовали по всей стране на своем «виннебаго». Машина была обнаружена на рынке подержанных автомобилей в Споукэне. Похоже на преступление, но никому так и не удалось ничего выяснить.

– Тогда зачем же вы здесь, в Коуве? У нас никогда ничего не случается, вообще ничего. Помнится, я как-то сказала своему мужу Бобби – он умер от пневмонии сразу после того, как Эйзенхауэра переизбрали на второй срок в 1956-м, – так вот, я сказала ему, что этот город никогда не знавал расцвета, но тем не менее каким-то образом он все еще существует. И знаете, что произошло потом? Что ж, я вам расскажу. Банкир из Портленда скупил уйму участков на побережье и понастроил коттеджей для отдыхающих. Он выстроил их в два ряда от сто первого шоссе до самого океана. – Тельма снова лизнула кончик ручки и вздохнула. – Потом, в шестидесятых, все стало разваливаться: люди снимались с места и уезжали, похоже, всем стало скучно в нашем городке. Так что вам, как видите, нет никакого смысла здесь задерживаться.

– Я собираюсь использовать город как своего рода базу, с которой буду отправляться на поиски. Может быть, мадам, вы помните, как эта пожилая пара проезжала через город...

– Я уже сказала вам, молодой человек, что меня зовут Тельма. «Мадам» на свете много, а я – только одна, и мое имя – Тельма Неттро. Доктор Спай-вер несколько лет назад объявил меня мертвой, но, как видите, ошибся. Боже правый, вы бы видели лицо Ральфа Китона, когда он уже приготовился обмывать меня, чтобы положить в эту свою покойницкую! Я его самого чуть не до смерти перепугала, когда вдруг села и спросила, какого черта он собирается делать. Да, доложу я вам, это было что-то! Он так напугался, что с воплем помчался к преподобному Гарольду Ворхизу, чтобы тот оградил его своими молитвами. Можете называть меня Тельмой, молодой человек.

– Хорошо, Тельма, может быть, вы помните этих людей? Мужчину звали Харви Дженсен, имя его жены – Мардж. Милая пожилая парочка, по словам их сына. Он сказал, что родители были настоящими любителями мороженого.

«А почему бы и нет, – подумал Квинлан. – Будь конкретным и будешь выглядеть более правдоподобно. Кроме того, мороженое любят все. Надо будет обязательно его попробовать».

– Харви и Мардж Дженсен, – повторила Тельма. Теперь она раскачивалась сильнее, ее старческие руки со вздутыми венами и темными пятнами сжимали и отпускали ручки кресла. – Не могу сказать, что помню кого-то в этом роде. Говорите, они путешествовали на «виннебаго»?.. Пойдите-ка, попробуйте рожок персикового мороженого Хелен.

– Скоро я так и сделаю. Мне понравился рекламный щит на развилке шоссе сто один и сто один А. Художник здорово схватил коричневый цвет – выглядит точь-в-точь как густое шоколадное мороженое. Да, они ехали на «виннебаго».

– Эта штука привлекает к нам массу народа. Государственные бюрократы хотели, чтобы мы опустили ее пониже, но один из наших горожан – Гас Эйснер – знаком с кузиной губернатора штата, и ему удалось отстоять нашу рекламу. Мы платим штату три сотни долларов в год только за то, чтобы она оставалась на прежнем месте. Каждый год, в июле, Амабель подновляет ее: в канун Дня Независимости мы отмечаем нечто вроде годовщины открытия. Пурн Дэвис, правда, заявил, что краска на рекламе слишком темная, но на него никто не обратил внимания. Он хотел жениться на Амабель после смерти ее мужа, но она не пожелала иметь с ним ничего общего. Вот с этим и не смирился. Ха, какой прилипала, правда?

– Да, пожалуй.

– Скажите Амабель, что считаете ее шоколадный цвет замечательным, ей будет приятно.

Амабель. Амабель Порди. Ее тетя.

Коренастая седовласая женщина за стойкой портье тихонько кашлянула, якобы прочищая горло. Квинлан обернулся, и она улыбнулась.

– Что ты сказала, Марта? Говори громче! Ты же знаешь, что я тебя не слышу.

«Черта с два, – подумал Квинлан. – Эта старая карга наверняка слышит все, что происходит в радиусе трех миль вокруг».

– И прекрати теребить этот жемчуг! Ты уже столько раз рассыпала свои бусы, что я сбилась со счета.

Жемчуга Марты действительно выглядели слегка потертыми.

– Марта, так что тебе нужно?

– Мне необходимо зарегистрировать мистера Квинлана, Тельма. И нужно еще успеть допечь шоколадный кекс до ленча с мистером Дрэппером. Но прежде всего я хочу устроить мистера Квинлана.

– Ну и займись этим! Хватит без толку стоять тут, сложа руки! И будь осторожна с Эдом Драп-пером, он парень шустрый! Я вчера заметила, Марта, что у тебя опять появились пигментные пятна. Прежде, я слышала, они появлялись у тебя, когда ты слишком много занималась сексом. Да, и не забудь положить орехи в шоколадный кекс! Я люблю орехи.

Джеймс повернулся к Марте – этакой даме, приятной во всех отношениях, полногрудой, с пышными седыми волосами и в очках, постоянно съезжавших на кончик носа. Она поспешно сунула руки в карманы, пряча пресловутые пятна.

Джеймс рассмеялся и, прекрасно зная, что Тельма их слышит, громко произнес:

– Старуха – жуткий тиран, правда?

– О, она не просто тиран, мистер Квинлан, – шепотом ответила Марта. – Она гораздо хуже: бедному Эду Дрэпперу уже шестьдесят три года! – Она повысила голос:

– Нет, Тельма, я не забуду про орехи.

– Ну да, просто знакомый. – Джеймс улыбнулся Марте. Глядя на нее, трудно было представить, что эта женщина вообще когда-нибудь в своей жизни занималась сексом. Марта снова принялась теребить свое жемчужное ожерелье.

Потом она проводила его в комнату, как он и просил, в башне. Из окна открывался замечательный вид на океан. Джеймс подошел к окну и выглянул наружу. Но его интересовал вовсе не океан, искрившийся в лучах полуденного солнца, как драгоценный камень, а люди внизу. Через дорогу, прямо напротив магазина Пурна Дэвиса, четыре старика вытащили на улицу стулья. Джеймс увидел, как они расселись вокруг старой дубовой бочки, которая была, наверное, старше его деда. Один из них достал колоду карт. Джеймсу казалось, что он наблюдает за давно сложившимся ритуалом. Один раздал карты, потом сплюнул на тротуар, другой откинулся на спинку стула, засунув скрюченные старческие пальцы за подтяжки. Да, по всему видно, это многолетний ритуал. «Интересно, – подумал Квинлан, – нет ли среди них этого Пурна Дэвиса, который критиковал цвет шоколада на рекламном щите всего лишь потому, что Амабель когда-то отказалась выйти за него замуж. А преподобного Хэла Ворхиза? Нет, тот уж не стал бы, поплевывая, перекидываться в картишки на улице».

Впрочем, не важно. Скоро он все равно разберется, кто есть кто. Поскольку никому и в голову не придет усомниться, зачем он здесь, Джеймс и эту компанию расспросит об исчезнувших Харви и Мардж Дженсен. Он поговорит со всеми, кто встретится у него на пути, и никто ничего не заподозрит.

Квинлан готов был поспорить на предстоящую месячную зарплату, что эти старые хрычи знают обо всем, что происходит в их городе. Они наверняка видели все и всех, в том числе и сбежавшую женщину, которая оказалась дочкой шишки-юриста. Мало того, что этот юрист убит, он к тому же участвовал в кое-каких весьма неприглядных делишках. И так уж вышло, что эта женщина – племянница Амабель Порди.

Джеймс желал бы, чтобы Эймори Сент-Джон не дал себя убрать, во всяком случае, не раньше, чем ФБР в конце концов смогло бы прижать его к ногтю за продажу оружия террористическим режимам.

Квинлан отвернулся от окна и нахмурился. Он вдруг понял, что его нисколько не заботила судьба Харви и Мардж Дженсен – не заботила до того самого момента, пока древняя Тельма Неттро, объявленная когда-то доктором Спайвером мертвой, вдруг не стала ему врать.

Расследование участи Дженсенов было для Квинлана всего лишь прикрытием, которое случайно нашла для него одна из ассистенток. Она сообщила, что прикрытие весьма правдоподобно, поскольку эта пара действительно таинственным образом исчезла где-то на отрезке шоссе, включающем и Коув.

Но с какой стати старухе понадобилось лгать? Какие у нее мотивы? Теперь его стало разбирать любопытство. Плохо, что у него мало времени. Разгадывание загадок – его хлеб насущный. И в этом деле он был лучшим из лучших, по крайней мере именно так говорила ему в постели Тереза – до того как сбежала с бандитом, ограбившим почту. Он тогда лично выследил и арестовал этого типа, но она его защищала, и в результате он все равно вышел на свободу на основании каких-то юридических заковык.

Квинлан развесил в шкафу брюки и рубашки, сложил белье в верхний ящик превосходного старинного комода. Он направился в ванную, чтобы разложить туалетные принадлежности, и застыл па пороге, приятно удивленный. Ванная оказалась просторной, сплошь отделанной розовым мрамором и была полностью модернизирована, вплоть до того, что там стоял унитаз новейшей конструкции, сберегающей воду. Сама ванна тоже поражала размерами и была огорожена занавеской, так что при желании можно было принимать и душ.

Да, судя по всему, старая Тельма Неттро умеет ценить комфорт. Странно, однако, как она ухитрилась заработать в этой дыре столько денег, что их хватило на подобную модернизацию ванных комнат.

Ресторан в Коуве был всего один – претенциозное маленькое кафе под названием «Хинтерландз», подоконники которого украшали ящики с великолепными красными и белыми тюльпанами. В отличие от других зданий, выстроившихся вдоль главной улицы Мэйн-стрит, «Хинтерландз» был немного смещен относительно общего ряда в сторону океана. Со своими фронтонами, которые наверняка были пристроены исключительно для украшения, и кирпичными дорожками, он выглядел бесподобно.

В кафе подавали блюда из трески и хека, и ничего больше. Только треску и хека во всех видах – жареными, вареными на пару, просто отварными, печеными... Джеймс чернеть не мог рыбы, поэтому ему пришлось довольствоваться лишь тем, что мог предложить маленький салатный бар. Он понял, что, пока будет жить в Коуве, ему придется продержаться на деликатесах из «Сейфвэя». Но, черт возьми, здешний «Сейфвэй» так мал, что вряд ли там вообще есть отдел деликатесов.

Подошла официантка – немолодая женщина, наряженная в шведский народный костюм со шнуровкой на шее и такой длинный, что подол его подметал пол.

– На этой неделе у нас только рыбные блюда. Зик не способен делать больше одного дела одновременно. Он говорит, что это ему затруднительно. Если вы придете в следующий понедельник, у нас будет что-то другое. А пока, может быть, возьмете картофельное пюре с зеленью?

Джеймс покосился на Марту и Эда Дрэппера, которые с явным удовольствием поглощали жареную треску, капустный салат с майонезом и картофельное пюре. Марта одарила его сияющей улыбкой. Теперь она была без очков, и Джеймс сомневался, что она его узнала. Левая рука ее опять играла жемчугом.

После ленча Квинлан направился к старикам, все еще сидевшим вокруг старой бочки и игравшим в карты. По дороге он заметил, что возле магазина «Лучшее в мире мороженое» припарковано не менее полудюжины автомобилей. Популярное местечко! Интересно, существовал ли магазин в то время, когда здесь проезжали Харви и Мардж? Наверняка. Как раз когда он об этом упомянул, у Тельмы задергалось веко, а руки сильнее вцепились в подлокотники. Пожалуй, стоит получше познакомиться с местными еще до того, как он выследит Сьюзен Сент-Джон Брэйнерд.

Он и сам пока толком не представлял, что именно намерен с ней делать, когда найдет ее. Все, что' ему от нее нужно, – это правда. Потом, возможно, он займется другой тайной, если эта другая тайна действительно существует.

Спустя десять минут Джеймс Квинлан входил в магазин «Лучшее в мире мороженое», размышляя о том, что эти старики, как ни странно, врут ничуть не лучше, чем Тельма Неттро. В отличие от Тельмы, они просто не сказали ни слова – лишь, печально покачали головами, глядя друг на друга. Один сплюнул, повторив имя Харви. Как выяснилось, это и был Пурн Дэвис. Тот, который сидел, откинувшись на спинку стула, сказал что-то вроде того, что ему всегда хотелось иметь «виннебаго». Этого звали Гас Эйснер. Еще один из них сообщил, что Гас способен что угодно поставить на колеса и заставить ездить.

Да, их поведение весьма показательно. Что бы там ни случилось с Харви и Мардж Дженсен, ясно, что об этом знали все, кого ему пока что довелось встретить.

И сейчас он собирался наконец отведать знаменитое мороженое. Та же самая пожилая женщина, которую он видел в окно, когда приехал в город, взвешивала нечто, что, наверное, и было персиковым мороженым, для семейства туристов, которые, вероятно, заметили рекламный щит и свернули на запад.

Дети прыгали и вопили. Мальчик требовал шоколадного мороженого, а девочка – французского ванильного.

– У вас всего шесть видов мороженого? – удивилась мать семейства.

– Да, шесть. Мы меняем их в зависимости от сезона. У нас здесь не массовое производство.

Мальчик заныл: теперь ему захотелось черничного мороженого, шоколадное показалось слишком темным. Женщина за стойкой невозмутимо улыбнулась и сказала:

– Сейчас его нет. Или выбери другой аромат, или закрой рот.

Мать возмущенно уставилась на продавщицу:

– Вы не имеете права разговаривать так с моим сыном! Он...

Пожилая женщина улыбнулась в ответ, расправляя белый кружевной колпак на голове.

– Он – что, мадам?

– Он – просто обормот, – вступил в разговор отец. – Так что ты хочешь, Микки? Перед тобой шесть сортов, или ты выберешь один сию же минуту, или не получишь ни одного.

– Я лично хочу французского ванильного, – канючила девочка, – а он пусть ест червей.

– Хватит, Джулия, – одернула ее мать и лизнула мороженое в рожке, которое протянула ей продавщица. – О Боже, какая прелесть! Свежие персики, Рик, просто как будто ешь свежие персики. Потрясающе!

Женщина за стойкой только молча улыбалась. Мальчик в конце концов заказал рожок с тройной порцией шоколадного мороженого.

Джеймс проводил глазами семейство, которое наконец удалилось.

– Что желаете?

– Я бы хотел рожок персикового, мадам.

– Вы – новый человек в нашем городе, – отметила продавщица, зачерпывая тем временем мороженое из большой емкости. – Вы здесь проездом?

– Нет. – Джеймс принял у нее рожок. – Я проведу здесь некоторое время – пытаюсь разыскать Мардж и Харви Дженсен.

– Никогда о них не слышала.

Джеймс лизнул мороженое. У него тоже было такое ощущение, словно он проглотил сладкую мякоть свежего персика. Эта женщина неплохо врет.

– Леди была права. Оно восхитительно! Эти Мардж и Харви... – и он повторил историю, уже рассказанную им Тельме, Марте и четырем старикам. Закончив, он протянул руку и представился:

– Меня зовут Джеймс Квинлан. Я – частный детектив из Лос-Анджелеса.

– А я – Шерри Ворхиз. Я работаю в магазине по четыре часа в день. А мой муж – местный проповедник, преподобный Гарольд Ворхиз.

– Очень приятно, мадам. Можно угостить вас мороженым?

– О нет, не стоит. У меня есть чай со льдом. – Она сделала глоток из большого пластикового стакана. Это был довольно-таки бледный чай.

– А знаете, я бы тоже не отказался от чая со льдом, если можно.

Шерри Ворхиз поморщилась:

– Мне очень жаль, сэр, но такой чай, как у меня, вам придется не по вкусу, а другого у нас нет.

– Что ж, тогда пусть будет только мороженое. Так вы не слыхали об этих Харви и Мардж? Они проезжали через город года три назад? Они еще ехали на «виннебаго»?

«А он привлекателен, – подумала Шерри, – прямо как тот англичанин, который в двух фильмах играл Джеймса Бонда, но этот – американец, и будет повыше. Да, он гораздо выше. А какая у него симпатичная ямочка на подбородке!» Ей всегда было интересно, как мужчины ухитряются брить эти маленькие ямочки. И вот теперь этот красивый мужчина интересуется той пожилой парочкой. Стоит прямо перед ней и слизывает мороженое с рожка.

– В Коув приезжает много народу – все едут в магазин «Лучшее...», – ответила она, все еще улыбаясь Джеймсу. – Слишком много, чтобы запомнить кого-то в отдельности. К тому же три года назад... в моем возрасте я с трудом вспоминаю, что готовила Хэлу на обед в прошлый вторник.

– Ладно, но, пожалуйста, подумайте об этом на досуге, миссис Ворхиз. Я остановился в гостинице у Тельмы.

На двери звякнул колокольчик, и Квинлан обернулся. В магазин вошла дама средних лет, одетая как цыганка: вокруг головы повязан красный шарф, на ногах толстые шерстяные носки и ботинки на толстой подошве, отделанные рогожкой; длинная юбка, судя по виду, из тех, 'что производятся без применения химикатов, и темно-красный шерстяной жакет. У нее были очень красивые темные глаза. Должно быть, это самая молодая жительница.

– Привет, Шерри. Теперь ты можешь быть свободна.

– Спасибо, Амабель. Ой, познакомьтесь, пожалуйста. Это Джеймс Квинлан. – Она кивнула Джеймсу. – Это Амабель Порди. Знаешь, Амабель, он настоящий частный детектив из Лос-Анджелеса. Приехал, чтобы попытаться выяснить, что случилось с одной пожилой супружеской парой. Возможно, они приезжали в Коув за мороженым. Как, вы говорите, их звали? Ах да, Харви и Мардж.

Амабель вскинула темные цыганские брови и посмотрела на Джеймса. Она была очень спокойна и естественна и просто смотрела на него, не произнося ни слова.

Итак, это ее тетя. Какая удача, что она здесь, а не у себя дома, где он рассчитывал встретить Салли Брэйнерд! Амабель Порди – художница, когда-то была хиппи, потом учительницей начальных классов. Джеймс знал, что она вдова. Ее муж тоже был художником, с которым она когда-то давно познакомилась в Сохо. Умер он около семнадцати лет назад. Теперь Джеймс знает также и то, что она отвергла ухаживания Пурна Дэвиса. Интересно, что тетя не имеет ни малейшего внешнего сходства с племянницей.

– Что-то я не припоминаю никаких пожилых супругов по имени Харви и Мардж, – сказала Амабель. – Пойду в подсобку, переоденусь, Шерри. Позвони в колокольчик, когда будешь уходить, хорошо?

Да, эта врет лучше всех! Джеймса разбирало любопытство, но усилием воли он постарался его подавить. Сейчас не это главное. Сейчас имеет значение только то, что связано с Салли Брэйнерд.

– Как поживает твоя маленькая племянница, Амабель?

Амабель мысленно пожелала, чтобы Шерри поменьше увлекалась «чаем со льдом» – уж слишком он развязывает ей язык. Но вслух доброжелательно произнесла:

– Ей лучше. Она просто слишком переутомилась во время поездки.

– Да, конечно. – Шерри Ворхиз, улыбаясь Джеймсу, продолжала потягивать питье все из того же пластикового стакана. Вспомнила: того английского актера зовут Тимоти Далтон. Красивый мужчина! Но, пожалуй, Джеймс Квинлан нравится ей даже больше.

– У нас в Коуве совершенно нечем заняться. Уж не знаю, выдержите ли вы здесь целую неделю.

– Как знать? – Джеймс швырнул использованную салфетку в мусорное ведро из белого пластика и вышел из магазина. Следующая остановка – дом Амабель Порди, небольшое белое строение на углу Мэйн-стрит и Конрой-стрит. Настало время заняться этим пунктом его плана. Джеймс постучал в белую филенчатую дверь и в тот же момент услыхал внутри какой-то грохот. Судя по звуку, можно было предположить, что опрокинули что-то из мебели. Он постучал громче. Где-то в доме раздался женский вопль, полный ужаса.

Джеймс повернул ручку – дверь оказалась заперта. Черт, этого еще не хватало! Тогда он уперся в дверь плечом и как следует поднажал. Дверь распахнулась, и он с размаху влетел внутрь.

На полу на коленях стояла Сьюзен Сент-Джон Брэйнерд, рядом с ней валялся телефон. Квинлан слышал прерывистый гудок в трубке. Девушка зажимала себе рот собственным кулаком. Наверное, она сама испугалась своего визга или, может быть, боялась, что кто-то ее услышит. Что ж, он услышал, и вот он здесь.

Глядя расширившимися от ужаса глазами, как Джеймс влетает в маленькую гостиную и прижимается спиной к стене в такой позе, словно собирается в нее выстрелить, она отняла кулак от рта и завизжала снова. Теперь по-настоящему громко.

Глава 4

– Прекратите визжать! – рявкнул Квинлан. – Какого черта! Что случилось?

Вот оно, поняла Салли. Прежде она никогда не встречала этого человека. И он был не таким старым, как все остальные в этом городе. Значит, не здешний. Он ее выследил! Этот мужчина явился затем, чтобы препроводить ее обратно в Вашингтон или силой вернуть в то ужасное место! Да, он вполне мог работать на Бидермейера, и, очень может быть, так оно и есть. Она не может туда вернуться! Салли смотрела снизу вверх на крупного мужчину, который теперь возвышался над ней. Как странно он смотрит – словно по-настоящему сочувствует. Но она знала, что это невозможно, он не может, не должен... это всего лишь уловка. Он явился для того, чтобы причинить ей боль.

– Телефон, – сказала Салли, потому что она собиралась умирать, потому что какая разница, что именно она скажет, ей все равно предстоит умереть. – Кто-то позвонил. Он меня напугал. – С этими словами она поднялась и начала медленно пятиться от Квинлана.

Интересно, есть ли у нее оружие? Может быть, она сейчас развернется и помчится за ним. Не хотелось бы, чтобы дело обернулось так паршиво. Быстро рванувшись вперед, Квинлан схватил ее за левую руку. Она закричала и стала изворачиваться, пытаясь вырваться из его хватки.

– Черт возьми, я не собираюсь причинять вам вред!

– Убирайтесь! Я с вами не поеду, не поеду! Убирайтесь прочь!

Теперь она задыхалась от рыданий и дралась изо всех сил, весьма эффективно тыча Квинлану кулаками под самые ребра – туда, где было по-настоящему больно, потом занесла ногу, чтобы ударить его коленом.

Джеймс рванул ее, разворачивая спиной к себе, плотно обхватил руками и держал до тех пор, пока Салли не утихла. Теперь у нее не было возможности даже пошевелиться, не то что ударить, но ребра, по которым она успела садануть, здорово болели.

– Я не собираюсь причинять вам вред, – снова повторил Квинлан. Его низкий голос прозвучал тихо и спокойно. В ФБР он был одним из лучших мастеров вести допрос: Квинлан отлично владел голосом, мог придать ему именно то звучание, которое было нужно в конкретной ситуации; его голос мог звучать деликатно, успокаивающе, почти нежно, а мог – злобно и устрашающе. Сейчас он говорил мягким, спокойным тоном.

– Я услышал ваш крик и подумал, что на вас кто-то напал. – Он усмехнулся. – Я всего лишь попытался вести себя как герой.

Она замерла. Просто стояла и молчала, все еще тесно прижатая спиной к его груди. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был прерывистый гудок, доносившийся из телефонной трубки.

– ...Герой?

– Да, герой. Ну что, вы в порядке? Салли кивнула.

– Вы правда пришли не для того, чтобы причинить мне вред?

– Я просто проходил мимо и услышал ваш крик.

Салли с облегчением обмякла в его руках. Она ему верит. Но все-таки что ей теперь делать?

Джеймс отпустил ее и быстро отступил на шаг. Нагнувшись, поднял телефон, повесил трубку и поставил аппарат на стол.

– Мне очень жаль, – проговорила Салли, обхватывая себя руками. Она побелела, как воротник пастора.

– Кто вы? Вы пришли к Амабель?

– Нет. Кто звонил? Телефонный хулиган? Это был непристойный звонок?

– Это был мой отец.

Джеймс постарался не вытаращить глаза, не расхохотаться над ее словами. Ее отец?

Господи, леди, его похоронили два дня назад, и похороны были обставлены весьма недурно. Если бы покойным не занималось ФБР, то, наверное, присутствовал бы даже сам президент.

Джеймс принял решение и стал действовать в соответствии с ним.

– Как я понимаю, ваш папаша не был отличным парнем?

– Нет, но это не важно. Он умер.

Джеймс Квинлан изучил ее дело вдоль и поперек. Ему оставалось только поймать ее. Теперь он ее нашел, заполучил... но она явно на грани срыва. Не хватало еще иметь на руках сумасшедшую! Сьюзен Брэйнерд нужна ему в здравом уме и твердой памяти. Он заговорил очень мягко, голосом, движениями и всем своим видом выражая спокойствие, неторопливость.

– Вы же знаете, что это невозможно.

– Да, я понимаю, но это все равно был его голос. – Она потерла ладонями плечи, словно ей было холодно, и не мигая уставилась на телефон. Ждала, что покойный отец позвонит ей снова? Она выглядела перепуганной до полусмерти, но, пожалуй, больше всего она казалась просто растерянной.

– И что же он говорил? Ну, тот тип, что напомнил вам покойного отца?

– Это был мой отец. Его голос я ни с кем не спутаю. – Она стала потирать плечи еще сильнее. – Он сказал, что идет – что скоро он будет со мной и обо всем позаботится.

– Позаботится? О чем?

– Обо мне. Он придет, чтобы позаботиться обо мне, – У вас есть бренди? Ее голова дернулась.

– Бренди? – Она усмехнулась, потом засмеялась тихо, хрипло, но это все же был смех. – Это как раз то, что тетя потихоньку подливает в мой чай с того самого момента, как я здесь появилась. Да, я пила бренди, но уверяю вас, что и без него я бы не достала из чулана метлу и не вылетела бы на ней в окно.

– Уже хорошо. И на том спасибо. – Квинлан выбросил вперед руку. – Меня зовут Джеймс Квинлан.

Салли опустила взгляд: у него была сильная загорелая рука, покрытая тонкими темными волосками, с длинными пальцами и ухоженными ногтями. Очень аккуратная рука. Это не руки художника, как у Амабель, но явно руки способного человека. Не такие, как руки Скотта. Но тем не менее ей не хотелось обмениваться рукопожатием с Квинланом. Не хотелось, чтобы он увидел ее руки и понял, в каком она состоянии. Но выбора не было.

Она пожала ему руку и в тот же миг выдернула свою.

– Меня зовут Салли Сент-Джон. Я приехала в Коув, чтобы навестить тетю Амабель Порди.

Сент-Джон. Она всего лишь вернулась к девичьей фамилии.

– Да, я встретил ее в магазине лучшего в мире мороженого. Если судить по ее виду, я бы скорее подумал, что ваша тетя живет в таборе, танцует в шали, а по ночам предсказывает судьбу, сидя у костра.

Салли снова попыталась рассмеяться.

– Когда я впервые вошла в этот дом, то подумала то же самое. В последний раз я видела тетю, когда мне было семь лет. Я так и ждала, что она вот-вот извлечет откуда-то из складок юбки колоду карт Таро, но, к счастью, она этого не сделала.

– Почему же? Возможно, она хорошо гадает? Неопределенность – паршивая штука.

Но Салли отрицательно замотала головой:

– Я скорее предпочитаю неуверенность, чем определенность. Не хочу знать, что должно случиться. Впереди не может быть ничего хорошего.

О нет, он не собирается ставить ее в известность, кто он такой на самом деле. Он не расскажет, что она абсолютно права и будущее не сулит ей ничего приятного. Квинлан терялся в догадках, сбежала ли она в эту дыру на краю света потому, что хотела выгородить мать или потому, что убила отца сама. Коллеги из ФБР предполагали, что это дело гиблое и его можно закрыть, что Эймори Сент-Джона в конце концов убрали те подонки, с которыми он связался. Но сам Квинлан ни минуты в это не верил, вот почему здесь оказался именно он, а никакой другой агент.

– Знаете ли, я бы сейчас определенно не отказался от бренди.

– Кто вы?

– Я частный детектив из Лос-Анджелеса, – просто ответил Квинлан. – Один парень нанял меня, чтобы я разыскал следы его родителей, которые года три назад исчезли где-то в этих краях.

Салли внимательно взвешивала его слова. Джеймс понимал, что она пытается понять, врет он или нет. Его прикрытие было безупречным, потому что было правдой, но даже это не имело значения. Он умел неплохо врать и мог с уверенностью утверждать, что его голос действует на Салли.

Но какая же она тоненькая! В лице по-прежнему ни кровинки, ужас, вызванный этим телефонным звонком, согнал с него все краски. Ее отец? Собирается позаботиться о Салли? Полный бред! Джеймс мог иметь дело только с разумными людьми. Интересно, что делать, если она съедет с катушек?

– Ладно, – сказала наконец Салли. – Проходите сюда, в кухню.

Джеймс прошел за ней в кухню. Казалось, эта комната перенеслась в наше время прямиком из сороковых годов. Пятна на коричневатом линолеуме появились здесь, наверное, еще до его рождения. Пол был чисто вымыт, но возле раковины заметно облез. Все остальное на кухне выглядело таким же старым, как пол, и было таким же чистым. Джеймс сел за стол и тут же услышал предупреждение:

– Не облокачивайтесь! Одна из ножек короче других. Видите, тетя Амабель подложила под нее для устойчивости несколько журналов.

Интересно, как давно этот древний стол пребывает в таком состоянии? Чего уж проще – починить ножку. Он молча наблюдал, как Сьюзен Сент-Джон Брэйнерд наливает бренди в стакан. Девушка помедлила и нахмурилась. Джеймс догадался, что она раздумывает, сколько налить.

– Достаточно, – непринужденно подсказал он. – Благодарю. – Он подождал, пока она нальет немного себе, потом приветственно поднял руку. – Чувствую, что мне это необходимо. Вы меня чертовски перепугали. Рад с вами познакомиться, Сьюзен Сент-Джон.

– Я тоже, мистер Квинлан. И прошу вас, зовите меня Салли.

– Ладно, пусть будет Салли. После всех наших обоюдных криков и визгов почему бы вам не называть меня Джеймсом?

– Я с вами не знакома, даже если и действительно кричала на вас.

– А здорово вы врезали мне под ребра! Я бы сдался, если бы вы снова набросились на меня таким манером. Где вы этому научились?

– Меня натренировала девочка, с которой мы вместе учились в пансионе. Она рассказывала, что ее брат – самый крутой парень в средней школе, и он не хотел краснеть за сестру. Поэтому обучил ее всем приемам самообороны.

Джеймс поймал себя на том, что рассматривает ее тонкие, бледные руки.

– Я никогда раньше не применяла все эти приемы на практике. Я имею в виду по-настоящему. Несколько раз, правда, пыталась, но у меня тогда не было возможности. Их было слишком много.

Черт! О чем же это она толкует?! Но вслух Джеймс произнес совсем другое:

– У вас получилось. Думаю, в ближайшие несколько дней мне будет больно двигаться. Хорошо еще, что вы не попали мне ногой в пах!

Он наблюдал за ней, потягивая бренди, и думал. Что делать? Еще совсем недавно это было абсолютно ясно и однозначно. Однако сейчас, когда он сидел лицом к лицу с Салли и воочию видел ее перед собой как живого человека из плоти и крови, а не некий безликий ключ к разгадке убийства Эймори Сент-Джона, все вдруг перестало казаться таким безоблачным. А он терпеть не мог неопределенности.

– Расскажите мне об отце.

Она не ответила, только покачала головой.

– Послушайте, Салли! Он мертв. Ваш отец, черт возьми, умер! Он не мог быть тем, кто звонил вам по телефону. А это означает одно из двух: что либо вы слышали магнитофонную запись его голоса, либо кто-то очень хорошо сумел его сымитировать.

Салли по-прежнему не отрывала глаз от своего стакана.

– Да, – тихо произнесла она.

– Очевидно, кто-то знает, что вы здесь, и этот кто-то хочет нас запугать.

Она подняла на него глаза и – о чудо! – улыбнулась. Это была прекрасная улыбка, свободная от страха, свободная от напряжения. Джеймс неожиданно для себя обнаружил, что тоже улыбается в ответ.

– Этот «некто» превосходно справился со своей задачей. Он напугал меня до полусмерти. Простите, что я на вас напала.

– Будь я на вашем месте, я бы точно так же набросился на типа, который вломился бы в дверь, как я.

– Я не знаю, откуда звонили, издалека или из Коува. Если издалека, то у меня есть время что-то предпринять. – Салли помолчала, потом стало заметно, как она снова напряглась. Она не шелохнулась, но почему-то у Джеймса возникло ощущение, что она отступила от него футов на пятнадцать. – Вы ведь знаете, кто я, правда? Я сразу поняла, что вы знаете.

– Да, знаю.

– Откуда?

– Я видел по телевизору вашу фотографию и кадры, где вы были с отцом и матерью.

– Амабель уверяла, что в Коуве никто не догадается, кто я на самом деле. Она говорит, что ни у кого, кроме нее, нет телевизора – за исключением Тельмы Неттро, которая стара, как прах.

– Можете не беспокоиться, что я разболтаю вашу тайну. Обещаю держать ее при себе. С вашей тетей я уже говорил, мы познакомились в магазине. Шерри Ворхиз упомянула о вашем приезде, но Амабель ни словом не обмолвилась о том, кто вы такая.

«Ложь – это величайшее искусство», – подумал он, наблюдая, как Салли воспринимает его слова. Весь фокус в том, чтобы держаться как можно ближе к правде. Это был трюк, которым некоторые обитатели города умели пользоваться с выгодой для себя.

Салли нахмурилась, руки ее стиснули стакан, а нога стала выбивать нервную дробь по полу.

– Кто вас разыскивает?

Она снова улыбнулась, скорее ухмыльнулась – и на этот раз за ее улыбкой было скрыто столько страха, что Джеймсу показалось, будто он чувствует его запах. Салли повертела в руках подставку для салфеток и, расправляя выпавшие на стол салфетки, сказала:

– Назовите наугад любое имя, и этот человек, вероятнее всего, окажется одним из многих в длинном списке моих преследователей.

С одним из них она как раз сидела сейчас за столом. Проклятие! Как ненавистна была ему эта мысль! Он думал, что все будет так просто. Когда он наконец усвоит, что люди никогда не бывают такими, какими кажутся? У нее такая чудесная улыбка... Джеймсу хотелось сделать что-то, что вызвало бы ее опять.

Внезапно Салли произнесла:

– В первую ночь после моего приезда, это было два дня назад, произошло нечто странное. Я проснулась среди ночи оттого, что услышала человеческий крик. Это был человек, я знаю. Я поднялась на второй этаж, чтобы убедиться, что с Амабель ничего не случилось. Но когда крик раздался снова, я точно знала, что он доносится снаружи. Амабель сказала, что мне почудилось. Я действительно видела кошмарный сон – подлинное воспоминание, которое пришло в виде сна, но крик-то меня разбудил! В этом я совершенно уверена! Так или иначе, я вернулась в кровать, но потом слышала, как Амабель вышла из дома. Вы частный детектив. Что вы на это скажете?

– Хотите стать моей клиенткой? Это будет стоить вам кучу денег!

– Мой отец был богат, но не я. У меня нет ни цента.

– А как насчет мужа? Если не ошибаюсь, он – большая шишка, юрист крупной финансовой компании?

Она мигом вскочила.

– Думаю, мистер Квинлан, вам пора идти. Возможно, все дело в том, что вы – частный детектив и задавать вопросы – ваша работа, но сейчас вы перешли все границы. Мои дела вас не касаются. Забудьте все, что вы видели по телевизору. Очень малая часть из того, что они говорили, – правда. Я прошу вас уйти.

– Хорошо. Я пробуду в Коуве еще неделю. Вы могли бы спросить у своей тети, не помнит ли она пожилую пару, Харви и Мардж Дженсен. Они путешествовали на своем «виннебаго» и, вероятно, заезжали в Коув отведать здешнего знаменитого мороженого. Как я уже сказал, их сын нанял меня, чтобы я разыскал их следы. С тех пор как они исчезли, прошло больше трех лет.

Хотя Джеймс уже расспрашивал об этом Амабель, но все же ему хотелось, чтобы Салли расспросила ее тоже. Интересно, поймет ли она, что ее тетя лжет.

– Хорошо, я ее спрошу. До свидания, мистер Квинлан.

Она проводила его до входной двери, которая, к счастью, все же оказалась не сорванной с древних петель.

– Мы еще увидимся, Салли.

Помахав на прощание рукой, Джеймс побрел прочь по безупречно подметенному тротуару.

Температура резко упала, надвигался шторм. Ему еще много чего предстоит сделать до того, как буря разразится. Джеймс ускорил шаг. Итак, ее муж – запретная тема. Интересно, она его боится? Она не носит обручальное кольцо, но на ее пальце осталась широкая белая полоска – доказательство того, что это кольцо когда-то у нее было.

Да, он допустил серьезный промах. Это на него не похоже. Обычно Квинлан бывал очень осторожен, осмотрителен, аккуратен – особенно с такими хрупкими людьми, как она, с теми, кто балансирует на самом краю.

С тех пор как он повстречал Сьюзен Сент-Джон – худенькую молодую женщину, насмерть перепуганную покойником, позвонившим ей по телефону, – ничто больше не казалось ему простым и ясным.

Интересно, много ли времени потребуется Сьюзен, чтобы понять, что он врал ей в глаза? Может статься, она так никогда и не узнает. Почти все, что ему было о ней известно, он почерпнул из досье, заведенного на нее в ФБР. Не удерет ли она, если вдруг обнаружит, что он знает больше, чем когда-либо сообщалось широкой публике? Квинлан надеялся, что нет. Теперь его самого заинтересовали таинственные человеческие вопли, которые она слышала среди ночи. Возможно, Амабель была права, и девушке действительно все это приснилось – как-никак, первая ночь на новом месте, все ОСНОВАНИЯ для беспокойного сна. К тому же она сама призналась, что ей снились кошмары... Черт его знает!

Джеймс огляделся вокруг. По обеим сторонам улицы выстроились очаровательные маленькие домики. Почти везде росли цветы и невысокие стриженые кусты, с западной стороны защищенные от океанских ветров деревянными загородками. Да, местным жителям пришлось потрудиться! Должно быть, штормовой ветер с океана мог запросто переломать растения, если их не защитить.

Город ему по-прежнему не нравился, но теперь он уже не казался голливудской декорацией. И на самом деле он вовсе не напоминал родной город Терезы в штате Огайо. Была в Коуве какая-то атмосфера безмятежности, теперь не вызывавшая у него прежнего безотчетного отвращения. У него было ощущение, что буквально каждый житель считает свой городок милым, приятным и ни на что не похожим. Горожане продумали, что хотят сделать из своего города – и сделали это. Джеймс был вынужден признать, что городу действительно присущи неподдельные очарование и живость, хотя за все три часа, что прошли с момента его появления здесь, ему ни разу не попался на глаза ни ребенок, ни хотя бы молодой человек.

Когда шторм наконец разразился, была уже поздняя ночь. Ветер, завывая, бил в окно. Салли поежилась под горой одеял, прислушиваясь к шуму дождя. Ливень низвергался почти вертикально, громко колотил по крыше. Она мысленно помолилась, чтобы в крыше не оказалось дыр, хотя Амабель еще раньше заверила ее, что крыша совсем новая – настелена всего лишь в прошлом году.

Сколько она еще сможет оставаться у Амабель? Теперь, когда она в безопасности, когда она надежно спряталась, можно позволить себе подумать и о будущем, во всяком случае, более отдаленном, чем следующий день. Она размышляла о следующей неделе, следующем месяце... Что она собирается делать? Тот телефонный звонок... Как только Салли вспомнила о нем, ее мысли тут же вернулись к настоящему и прошлому. Это был, вне всякого сомнения, голос ее отца. Как сказал Квинлан, магнитофонная запись или голос имитатора., Внезапно шум бури прорезал крик. Это был визг – долгий, протяжный. Сначала едва различимый, он нарастал и закончился на крещендо. Звук доносился откуда-то снаружи.

Салли спрыгнула с кровати и, не чувствуя босыми ступнями холодного деревянного пола, помчалась в спальню тети. Она бежала, пока усилием воли не заставила себя притормозить у двери спальни и тихонько постучаться.

Амабель открыла так быстро, словно стояла у самой двери, дожидаясь ее. Салли схватила ее за руки и воскликнула:

– Вы слышали вопль, Амабель? Пожалуйста, скажите: вы слышали? Слышали?

– О, детка, это был просто ветер. Я тоже услышала и подумала, что ты испугаешься. И как раз собиралась к тебе. Ты опять видела страшный сон?' – Это был не ветер, Амабель. Это кричала женщина.

– Нет, нет. Пойдем, я провожу тебя обратно в кровать. Посмотри, ты же босая, подхватишь простуду и умрешь. Ну же, детка, пойдем в кровать.

В этот миг крик раздался снова. На этот раз он был кратким, на высокой ноте и внезапно оборвался. Это был женский визг – такой же, как и предыдущий.

Амабель выронила ее руку из своей.

– Нy, теперь ВЫ мне верите, Амабель?

– Думаю, мне нужно просто позвонить кому-нибудь из мужчин, чтобы они пришли и проверили, в чем дело. Беда в том, что все они слишком стары. Если кто-то из них и выйдет из дома в такую погоду, то может подхватить пневмонию. Может быть, это все же ветер? Что за женщина может кричать снаружи? Да, это все проклятый ветер, Салли. Давай просто забудем про это.

– Нет, я не могу, Амабель. Это кричала женщина, и кто-то причинял ей боль. Я не могу так просто лечь в постель и забыть о том, что слышала.

– А почему бы и нет?

Салли воззрилась на нее, онемев от изумления. – Ты хочешь сказать, что, когда твой отец бил маму, ты пыталась ее защищать? – Да.

Амабель вздохнула.

– Мне очень жаль, детка. Но на этот раз ты слышала действительно вой ветра, а не мамин крик.

– Можно позаимствовать ваш дождевик, Амабель?

Тетя снова вздохнула и крепко обняла племянницу.

– Ну хорошо, я позвоню преподобному Ворхизу. Он не такой древний, как остальные, и еще довольно крепок. Он прочешет окрестности.

Когда преподобный Хэл Ворхиз прибыл к дому Амабель, с ним были еще трое мужчин.

– Это Гас Эйснер, Сьюзен, – тот самый, который может починить все, что имеет колеса и мотор.

– Мистер Эйснер, я слышала, как кричала какая-то женщина. Дважды. Это был жуткий вопль! Наверное, ее избивали.

У Гаса Эйснера был такой вид, словно он хотел сплюнуть, если бы только где-то поблизости стояла плевательница.

– Это ветер, мадам, – авторитетно заявил он, – всего лишь ветер. Я слышу его всю жизнь, почитай уже семьдесят четыре года, и порой он издает такие звуки, что волосы встают дыбом! Это просто ветер.

– Но мы все равно проверим окрестности, – добавил Хэл Ворхиз. – Со мной здесь Пурн Дэвис, владелец универмага, и Ханкер Доусон – ветеран второй мировой и самый большой специалист по цветоводству.

Салли кивнула. Проповедник ободряюще сжал ее плечо, кивнул Амабель и вслед за остальными направился к двери, бросив на ходу:

– Вы, дамы, оставайтесь дома, никуда не выходите и не отпирайте никому, кроме нас.

– Слабый пол, маленькие женщины, – усмехнулась Салли. – У меня такое чувство, что я должна быть босой, беременной и готовить кофе, сидя на кухне.

– Не суди строго, деточка, они просто очень старые. В их поколении было принято, чтобы мужья выдавали женам деньги на карманные расходы. Жена Гаса, Вельма, не узнает банковский счет, даже если ее ткнуть в него носом. Но времена меняются, равновесие сдвигается в другую сторону. Старый Гас страдает куриной слепотой: в темноте он не видит и без Вельмы становится совершенно беспомощен. Не обижайся на них, они ведь заботятся о нас, разве это плохо?

В тот самый миг, как Салли открыла рот для ответа, крик раздался снова. На этот раз он сразу же зазвучал сильно, был громким, отчаянным и вдруг прекратился, резко оборвавшись на высокой ноте. Прозвучал где-то вдали и вот теперь смолк. Каким-то шестым чувством Салли понимала, что больше крик не повторится, этот был последним. И еще онА ЗНАЛА, что никакой это, к черту, не ветер.

Она взглянула на тетю. Амабель поправляла современную картину, висевшую над диваном. Это было небольшое полотно, написанное в абстракт-нон манере хаотичными мазками оранжевого, лилового цветов и охры. Картина производила мрачное, тревожное впечатление и наводила на мысли о чем-то жестоком.

– Ветер, – медленно проговорила Салли, – ветер и ничего более. – Ее так и подмывало спросить у Амабель: если Гас страдает куриной слепотой, что тогда проку посылать его на поиски жертвы в кромешной темноте?

Утро следующего дня выдалось холодное и ясное, мартовское небо было таким синим, каким обычно бывает в августе. Салли направилась в гостиницу Тельмы. Марта сообщила, что мистер Квинлан как раз сейчас завтракает.

Квинлан восседал в гордом одиночестве посреди тяжелой викторианской мебели. На льняной скатерти был сервирован завтрак, который скорее подошел бы трем королям, нежели одному простому смертному.

Салли прошла прямиком к нему, подождала, пока он оторвет взгляд от газеты и обратит на нее внимание, и спросила:

– Кто вы такой?

Глава 5

Джеймс и представить себе не мог, что Салли может повысить на него голос – во всяком случае, не после того, как, ворвавшись в гостиную Амабель Порди, он застал ее лежащей на полу и почти что обезумевшей от страха. Но тем не менее она здорово врезала ему под ребра и даже собиралась ударить коленом. Она защищалась. И вот сейчас она снова стоит перед ним с таким видом, словно готова плюнуть ему в лицо. По какой-то неведомой причине ему это даже понравилось. Может, потому, что ему не хотелось видеть своей добычей слабое или трусливое существо, не способное бросить ему вызов. Он любил настоящую хорошую погоню.

Как она могла так быстро узнать? Нет, это просто невозможно.

– Меня зовут Джеймс Квинлан. Большинство людей называют меня Квинланом, вы можете звать, как вам угодно. Почему бы вам не присесть, Салли? Уверяю вас, что еды тут предостаточно. Впрочем, стоит мне только покончить с одной тарелкой, Марта тут же вносит следующую. Она сама готовит?

– Понятия не имею. Кто вы такой?

– Садитесь, и мы поговорим. А хотите дам вам половину газеты? Газета весьма неплохая, «Орегониен». Кстати, тут есть большая статья о вашем отце.

Салли села.

– Кто вы, мистер Квинлан?

– Вчера вы звали меня Джеймсом. Это продлилось недолго.

– У меня такое чувство, что, когда дело касается вас, ничто не длится очень долго.

А может, она права? Он усмехнулся. В памяти почему-то мелькнул образ смеющейся Терезы: она рассмеялась, когда он прошептал, входя в нее, что если у нее когда-нибудь был мужчина, то теперь она поймет, что значит быть наполовину пустой.

– А какие еще у вас возникают чувства?

– Мне кажется, вы обожаете проблемы. Берете проблему в руки, мнете и вертите ее так и этак, и делаете все, что только возможно, чтобы ее разрешить. После этого вы теряете к ней интерес и начинаете искать следующую.

Джеймс уставился на нее и произнес; не замечая, что думает вслух:

– Откуда вы знаете, черт подери?

– Мистер Квинлан, откуда вам известно, что мой муж юрист? Об этом по телевизору не говорили – у них просто не было на то никаких причин. А если они его и показывали, то обсуждать его профессию или еще какие-то подробности его жизни им уж точно было ни к чему.

– А, значит, вы вспомнили, так ведь? – Не уходите от ответа. Это вам не к лицу. Что, если я скажу, что у меня в сумочке – кольт сорок пятого калибра, и я всажу вам пулю в лоб, если вы сию же минуту не скажете мне правду?

– Пожалуй, я бы вам поверил. Пусть ваше оружие так и остается в сумочке. Об этом говорили по телевизору – ваш старый добрый муж сопровождал вашу мать на похоронах вашего же папочки. Вы просто не видели. – Слава Богу, он слышал, как этот момент вчера обсуждали Тельма и Марта. И слава Богу, что их это не интересовало по-настоящему: Вашингтон, департамент Колумбия, – да это же в сотне световых лет от их мира. – К тому же если вы думаете, что у вас еще осталась какая-то частная жизнь, то забудьте об этом. Вы теперь – открытая книга.

Салли видела эту передачу. Она забыла, просто забыла. Она совершила ошибку и не может позволить себе допустить еще одну.

Действительно, в день приезда, поедая в кухне Амабель восхитительный бутерброд с ветчиной, Салли вместе с тетей смотрела новости по старенькому черно-белому телевизору. В самом деле она видела, слышала, знала, что Скотт был с матерью. ли до, ни после того раза она телевизор не смотрела. Не дай Бог, чтобы она действительно была открытой книгой. Ей оставалось только молиться, чтобы никто в Коуве не догадался, кто она такая.

– Я забыла. – Она машинально взяла со стола ломтик сухого тоста, откусила, медленно прожевала и проглотила. – Мне бы не следовало, но я забыла.

– Расскажите мне о нем. Салли отломила еще кусочек.

– Вы мне не по карману, Джеймс, не забыли?

– Иногда я работаю на общественных началах.

– Мне так не кажется. Удалось вам что-нибудь узнать о пропавшей пожилой паре?

– Да, кое-что я узнал. Все, с кем бы я ни говорил, врут сквозь вставные зубы. Мардж и Харви здесь были, вероятно, они побывали и в магазине «Лучшее в мире мороженое». Но скажите на милость, с какой стати никто не хочет это признать? Что здесь скрывать? Ну ели они мороженое, и что из этого, кому какое дело?

Он резко остановился, пристально глядя на бледную молодую женщину, сидящую за столом наискосок от него.

Салли отломила еще кусочек. Джеймс взял со стола миску с домашним клубничным джемом и протянул ей. Она отрицательно покачала головой. Черт! Он в жизни никому не рассказывал о своих делах! Разумеется, Харви и Мардж по большому счету и не были его делом – на самом деле не были. Но опять же встает вопрос: какого дьявола всем потребовалось врать по этому поводу? И еще один вопрос по существу: почему он вообще стал рассказывать Салли об этом деле? Она же – преступница, или по меньшей мере ей известно, кто убрал ее отца. В чем в чем, а уж в этом он был абсолютно уверен. В чем бы еще она ни была замешана, он это выяснит.. Она явилась к нему сама, избавив его от необходимости снова тратить время на ее поиски.

– Вы правы, это не имеет смысла. Вы уверены, что горожане вас обманывают?

– Абсолютно. Это становится интересным, не находите?

Салли кивнула, отломила еще один кусочек сухого жареного хлеба и принялась медленно жевать. – Может, мне стоит самой спросить у Амабель, почему никто не хочет признаться, что помнит Дженсенов?

– Не думаю. Здесь я – частный детектив, и я задаю вопросы. Это не наша проблема. В ответ Салли лишь пожала плечами.

– Для «Лучшего в мире мороженого» еще рано. Не хотите прогуляться? Можно пройтись по скалам. Что-то вы выглядите бледной, думаю, свежий воздух прибавит румянца вашим щечкам.

Салли задумалась. Надолго. Он больше не стал ничего добавлять, молча наблюдая за тем, как она доедает остаток этого засохшего тоста, который, должно быть, уже стал холодным, как камень. Потом она встала, стряхнула с коричневых вельветовых брюк крошки и, наконец, ответила.

– Мне нужно переобуться в кроссовки. Встретимся через десять минут у коттеджа Амабель.

– Превосходно, – обрадовался Джеймс, и он действительно имел это в виду.

Теперь дело пойдет. Пройдет не так много времени, и он ее раскроет, просто раскроет, как устрицу. Скоро она расскажет ему все: и про мужа, и про мать, и про покойного отца, который не звонил ей по телефону. Конечно же, не звонил, потому что это невозможно. К тому же она выглядит абсолютно нормальной, и это его тоже беспокоит. Вчера, когда он застал ее бьющейся в истерике, его это не удивило – этого он и ждал. Но ее спокойствие, открытая улыбка, в которой он, присмотревшись критическим взглядом, не смог уловить ни тени вины или злобы, вызвали у него такое чувство, будто он упустил последний поезд в Голливуд.

Когда они встретились перед домом Амабель, Салли снова ему улыбнулась. Где же, к черту, ее чувство вины?

Через пятнадцать минут она беседовала с ним так, словно ее жизнь была абсолютно безоблачной.

– ...Амабель рассказывала, что Коув не представлял собой ничего особенного, пока некий бизнесмен из Портленда не скупил все земельные участки и не построил здесь коттеджи для отдыхающих. Какое-то время все шло гладко, но в шестидесятых годах все почему-то позабыли о существовании Коува.

– Судя по тому, что город будто сошел с цветной открытки, кто-то о нем явно помнит, причем у этого человека, должно быть, куча денег. – Джеймс вспомнил, что Тельма Неттро рассказывала то же самое.

Салли пихнула попавшую под ноги гальку.

– Да, – согласилась она, – странно, правда? Если город некогда пришел в запустение, то почему он снова возродился? Здесь нет ничего: ни своей фабрики, где бы люди могли получить работу, ни какого-либо другого предприятия. Амабель говорит, что средняя школа закрылась еще в семьдесят четвертом году.

– Может, кто-то их здешних нашел способ проникнуть в компьютерную систему департамента социального обеспечения?

– Это могло сработать, но ненадолго. В фонде не так уж много денег, на сколько их может хватить? На пятнадцать месяцев? Не думаю, что кто-то стал бы на это рассчитывать.

Они остановились на краю узкого мыса и посмотрели вниз. Волны с шумом ударялись о черные валуны, взметая вверх брызги и хлопья белоснежной пены.

– Как красиво, – прошептала Салли, глубоко вдыхая соленый морской воздух.

– Да, впечатляет. Но, честно говоря, вся эта вольная стихия вселяет в меня какую-то тревогу. Это слепая сила, у которой нет совести, ей ничего не стоит убить тебя.

– Какие романтические мысли у вас возникают, мистер Квинлан, – усмехнулась Салли.

– Вовсе нет. Нo ведь это так. Этой силе все равно, хороший ты парень или плохой, она не знает различия. И меня зовут Джеймс. Хотите, попробуем спуститься вниз? Видите тот одинокий кипарис? Как раз рядом с ним тропинка, и на вид она кажется не слишком опасной.

– Если вы подойдете слишком близко к этой самой «вольной стихии», не хочу, чтобы вы упали в обморок прямо на меня, Квинлан.

– А вы только пригрозите ударить меня коленкой в одно место, и я до конца жизни забуду, что значит чувствовать слабость!

Салли рассмеялась и пошла впереди. Узкая тропинка была усыпана камнями довольно внушительных размеров, изобиловала корягами и выступающими корнями какого-то низкорослого кустарника. Спуск уходил вниз очень круто. Салли поскользнулась и, громко вскрикнув, уцепилась за корень.

– Осторожнее, черт возьми!

– Хорошо, буду. О нет, не говорите, я и так знаю, что вы собираетесь сказать: вы не хотите возвращаться. Мы оба будем очень осторожны.

Вдруг тропинка оборвалась. Путь дальше был засыпан. Судя по тому, что камни уже вросли в землю и между ними успел вырасти кустарник, обвал произошел несколько лет назад. Конечно, можно было бы попытаться перебраться через завал, но рисковать не хотелось.

– Достаточно, – сказал Квинлан. Салли собиралась сделать еще шаг, но он схватил ее за руку. – Мы пришли. Давайте сядем здесь и приобщимся к стихии.

Внизу, на самом берегу, не было никакого пляжа – сплошное нагромождение камней. Груды валунов образовали причудливые формы, которые давали такую же богатую пищу воображению, как переменчивые облака над головой. Один камень даже образовал между двумя другими подобие моста, и под ним бурлила вода. От всего этого захватывало дух, но Джеймс был прав: ощутимое могущество слепых сил природы действительно несколько пугало.

Над водой с криком кружились чайки, над головой галдели еще какие-то морские птицы.

– Сегодня не особенно холодно.

– Да, не так, как вчера ночью.

– Я снял комнату в восточной башне гостиницы Тельмы. Сегодня всю ночь в моем окне дребезжали стекла.

Вдруг Салли замерли, ее взгляд наткнулся на что-то справа от дорожки, и она прошептала:

– Нет, этого не может быть!

Джеймс мгновенно вскочил и положил руку ей на плечо.

– Что такое?

Салли показала рукой.

– О Боже! Оставайтесь на месте, Салли. Просто оставайтесь здесь, я пойду проверю, в чем там дело.

– Идите вы к черту, Квинлан! Нет, Квинлан мне не нравится, так и быть, буду называть вас Джеймсом. Я тут не останусь.

Но Квинлан в ответ только покачал головой и стал осторожно прокладывать себе путь меж камней, пока наконец не остановился пятью футами выше мертвого тела женщины.

Волны прибоя то относили ее ближе к камням, то, отступая, тянули за собой обратно, и так снова и снова, туда и обратно. Крови на воде совсем не было.

– О нет! – воскликнул Джеймс. Салли оказалась рядом с ним и тоже смотрела на женщину.

– Я так и знала, – сдавленно сказала она. – Я была права, но меня никто не хотел слушать.

– Надо забрать ее отсюда, пока еще осталось, что забирать. – Присев, Джеймс снял спортивные туфли и носки и закатал джинсы до колен. – Стойте здесь, Салли. Я серьезно. Не хватало мне еще волноваться из-за того, что вы можете упасть в воду и вас унесет в море.

Наконец Квинлану удалось подтащить тело. Он завернул женщину, или, вернее, то, что от нее осталось, в свою куртку. Его мутило. Он сделал Салли знак рукой, чтобы та начинала подниматься назад по тропинке. Джеймс старался не позволять себе думать о том, что его ноша когда-то была живым, улыбающимся человеком. Боже, его тошнит от этого.

– Мы отнесем ее к доктору Спайверу, – крикнула Салли через плечо, – он сделает все, что полагается в таких случаях.

– Да, – сказал Джеймс, скорее самому себе, чем Салли, – хочется верить, что он это сделает. Этот заштатный лекарь запросто может заявить, что женщину убили случайно – подстрелили по неосторожности во время охоты на вальдшнепов.

В гостиной доктора Спайвера было очень душно, стоял устойчивый затхлый запах. У Джеймса возникло желание настежь распахнуть окна, чтобы впустить побольше воздуха, но, поразмыслив, он подумал, что хозяина, очевидно, подобная атмосфера вполне устраивает.

Из дома доктора он позвонил Сэму Норту, детективу отдела по расследованию убийств полицейского управления Портленда. Сэма не было на месте, поэтому Джеймсу удалось поговорить только с его напарником, Мартином Эймиком.

– Передайте, что это срочно, – сказал он Эймику, оставляя номер телефона доктора Спайвера, – действительно очень срочно.

Он повесил трубку и сел, наблюдая, как Салли Сент-Джон Брэйнерд расхаживает взад-вперед по роскошному бухарскому ковру цвета красного вина. Это был очень красивый и почти новый ковер.

– Что вы имели в виду, Салли, когда сказали, что знали об убийстве?

– Что? Ах это! Прошлой ночью я слышала ее крик. Она кричала три раза, и в последний раз я как будто почувствовала, что ее убили. Крик оборвался так резко, как будто кто-то просто ее ударил, и все было кончено. Амабель посчитала, что это ветер. Он действительно сильно завывал, не спорю, но я-то знала, что слышала именно женский крик, точно такой же, как в ту первую ночь. Я вам про это уже рассказывала. Как вы думаете, это была одна и та же женщина? – Не знаю.

– Амабель позвонила по телефону преподобному Ворхизу. Он пришел вместе с тремя другими мужчинами, и они отправились посмотреть, в чем дело. Вернувшись, они сказали, что ничего не нашли. И тоже, как и она, начали меня уверять, что это был ветер. Преподобный Ворхиз опять обращался со мной так, будто я или ребенок, или идиотка.

– Или, хуже того, истеричка.

– Вот именно. Ее кто-то убил, Джеймс. Не может быть, чтобы это был несчастный случай. Ведь это именно ее крики я слышала в первую ночь после приезда – три дня назад, а потом вчера. Вчера ночью они ее и убили.

– «Они»? Что вы имеете в виду? Салли пожала плечами, вид у нее был слегка растерянный.

– Сама не знаю. Просто мне кажется, что это так.

Зазвонил телефон. Джеймс взял трубку. Это был Сэм Норт. Салли прислушалась к тому, что говорит Джеймс.

– Да, женщина. Возраст трудно определить – от молодой до средних лет. Ее принесло приливом, и волны били тело о камни уже несколько часов, сколько именно – не знаю. Что ты собираешься предпринять, Сэм? – Выслушав ответ, он сказал:

– Небольшой городок под названием Коув. Это примерно в часе езды от тебя, на юго-запад. Знаешь? Очень хорошо. Как раз сейчас ее осматривает местный врач. Но у них тут нет никаких правоохранительных органов, и вообще ничего в этом роде. Да? Хорошо. Считай, что уже сделано. Его зовут доктор Спайвер, в самом конце Мэйн-стрит. Номер телефона у тебя есть. Хорошо. Спасибо, Сэм.

Повесив трубку, Джеймс сообщил:

– Сэм сейчас же позвонит окружному шерифу. Он обещал, что в Коув пришлют кого-нибудь заняться этим делом.

– Надеюсь, это произойдет скоро, – заметил доктор Спайвер.

Он вошел в маленькую гостиную, вытирая на ходу руки. «Какой циничный жест, – подумала Салли, глядя на старческие руки, покрытые пигментными пятнами, – учитывая, к чему эти руки только что прикасались».

В этот момент в дверь постучали, и доктор крикнул:

– Войдите!

Это оказался преподобный Хэл Ворхиз, а за ним по пятам следовали еще четверо стариков – те самые, которые большую часть времени проводили за игрой в карты, сидя вокруг большой старой бочки.

– Какого черта тут творится, док? Прошу прощения мэм, но мы слыхали, что вы нашли труп у подножия скал.

– Это правда. Гас, – ответил доктор Спай-вер. – Все знакомы с мистером Квинланом и Салли – племянницей Амабель?

– Знакомы, док, – кивнул Пурн Дэвис. – Так что происходит? Расскажите-ка побыстрее, пока не появились леди. Не хочу, чтобы они услышали об этом и расстроились.

– Салли и мистер Квинлан нашли тело женщины.

– Кто она? Вы ее узнали? – вступил в разговор Хэл Ворхиз.

– Нет. Она не из наших мест. На ее одежде я тоже не нашел ничего, по чему можно было бы узнать хотя бы имя. А вы что-нибудь обнаружили, мистер Квинлан?

– Нет. В ближайшее время окружной шериф кого-нибудь пришлет. А заодно и медэксперта.

– Хорошо, – кивнул Спайвер. – Понимаете ли, она могла быть чем-то убита. Лично я сказал бы, что это несчастный случай, но кто знает? Я не могу провести здесь необходимые исследования, а для вскрытия у меня нет ни инструментов, ни оборудования. Я, повторяю, голосую за то, что это был несчастный случай.

– Нет, – вмешалась Салли. – Никакого несчастного случая. Ее убили. Я слышала, как она кричала.

– Полно, Салли, – сказал Спайвер, протягивая к ней pyкy. Ту самую, которую только что вытирал. – Вы же не думаете, что завывание ветра, которое вы слышали ночью, было криком этой несчастной.

– Именно так я и думаю.

– Но мы, все четверо, не обнаружили ничего подозрительного, – это был голос преподобного Ворхиза, – а поиски продолжались добрых два часа.

– Вы просто не там смотрели.

– Хотите, я дам вам чего-нибудь успокоительного?

Салли посмотрела на старика, который стал врачом еще до того, как ее мать появилась на свет. Она уже встречалась с ним накануне. Спайвер был добр, хотя, может быть, не очень внимателен. Салли понимала, что он совсем не рад ее присутствию и считает, что ей здесь не место, но, коль скоро она племянница Амабель, он будет стараться быть добрым. Вообще, если задуматься, пока что все, кого она успела здесь встретить, были добры к ней и отменно любезны. Но все-таки она интуитивно чувствовала, что они не хотят ее присутствия в своем городе. Должно быть, все дело в том, что она – дочь убитого человека. Интересно, как они отнесутся к ней теперь, когда они с Джеймсом нашли труп той самой женщины, чьи крики – а она в этом не сомневалась – так ее пугали.

– Дать мне успокоительного, – медленно повторила Салли, – чего-нибудь успокоительного. – Она рассмеялась низким, неприятным смехом, заставившим Квинлана поднять голову.

– И все-таки будет лучше, если я вам чего-нибудь дам, – произнес Спайвер и, торопливо повернувшись, наткнулся на край стола. Великолепная лампа от Тиффани с грохотом упала на пол. К счастью, она не разбилась.

Он ее не видел, понял Джеймс. Несчастный старик почти ослеп. Вслух же он как ни в чем не бывало произнес:

– Не стоит, док. Мы с Салли сейчас уйдем. Детектив из полиции Портленда обещал мне, что пришлет сюда шерифа. Вы сможете передать ему, что мы будем в доме Амабель?

– Конечно, – ответил Спайвер, не глядя на них. Он стоял на коленях и ощупывал трясущимися руками бесценную лампу, проверяя все ее части, чтобы убедиться, что она не разбилась.

Когда они уходили, он все еще оставался на полу. Остальные мужчины в этой маленькой гостиной с дорогим бухарским ковром на полу молчали.

– Амабель говорила, что он слепой, как крот, – объяснила Салли, как только они вышли из дома на яркий полуденный свет. Вдруг она остановилась как вкопанная.

– В чем дело?

– Я совсем забыла: нельзя, чтобы полиция знала, кто я. Они могут позвонить полицейским в Вашингтон, и те пришлют кого-нибудь, чтобы забрать меня. Они заставят меня вернуться в то ужасное место, или убьют, или...

– Нет, ничего не будет. Я об этом уже подумал. Не волнуйтесь. Ваше имя – Сьюзен Брэндон. С какой стати они могут в этом усомниться?! У них нет никаких причин. Просто расскажете им свою версию, и они оставят вас в покое.

– У меня есть с собой черный парик. Я, пожалуй, его надену.

– Думаю, не повредит.

– Откуда вы можете знать, что им нужно только выслушать мои показания? Вы не лучше меня понимаете, что здесь происходит. А, ясно! По-вашему, они могут не поверить, что я две ночи слышала женские крики.

Как можно терпеливее Джеймс произнес:

– Даже если они и не захотят вам поверить, это ничуть им не поможет, ведь так или иначе у них на руках труп женщины. Вы слышали женский крик, теперь она мертва. Не думаю, что у них есть большой простор для фантазии. Так что, Салли, возьмите себя в руки и постарайтесь не разваливаться на части. И помните, что с этой минуты вы – Сьюзен Брэндон, хорошо?

Салли вяло кивнула, а Джеймс подумал, что вряд ли ему когда-либо доводилось видеть лицо, выражавшее такой неописуемый страх.

«Хорошо, что у нее есть парик, – подумал он. – Ее лицо не из тех, которые легко забываются, а в последнее время, видит Бог, оно мелькало на телеэкране более чем достаточно».

Глава 6

Дэвид Маунтбэнк ненавидел свою фамилию с тех самых пор, как заглянул в толковый словарь и выяснил, что это слово означает «фигляр или шарлатан». Каждый раз, когда он встречался с важной персоной или с каким-нибудь тузом, казавшимся на вид достаточно толковым, шериф напрягался и держался все время настороже, ожидая и вместе с тем опасаясь, что в его адрес отпустят смешок, а то и какую-нибудь остроту. Вот и сейчас он собирался с духом, готовясь представиться стоявшему перед ним человеку.

– Я – шериф, Дэвид Маунтбэнк. Мужчина протянул руку.

– А я – Джеймс Квинлан, шериф. А это Сьюзен Брэндон. Она была со мной, когда два часа назад мы нашли труп.

– Здравствуйте, мисс Брэндон.

– Может, присядете, шериф Маунтбэнк? Шериф кивнул, снял шляпу и расслабился на мягком диване. Потом оглядел гостиную Амабель с таким видом, словно попал в магазин произведений современного искусства, от которых у него несварение желудка.

А Коув здорово переменился, – заметил он. – Мне кажется, всякий раз, когда я тут бываю, он выглядит все лучше и лучше. Как по-вашему?

– Ничего не могу сказать, я из Лос-Анджелеса.

– A вы местная, мисс Брэндон? Если так, то вы, должно быть, самая молодая в черте города. Правда, недалеко от шоссе разрастается что-то вроде нового района. Не представляю, как людям может нравиться жить возле шоссе. В Коув они наведываются только за мороженым, во всяком случае, так мне говорили.

– Нет, шериф, я из Миссури. А в Коув приехала в гости к тете – это всего лишь небольшой отпуск.

Салли несколько недоумевала, почему тетя ушла из дома до прихода шерифа. Когда она спросила об этом у Амабель, та ответила:

– С чего бы шерифу захотелось со мной беседовать? Я ничего не знаю.

– Но вы же слышали крики, Амабель.

– Нет, детка, это ты их слышала. Я на самом деле никогда не думала, что это был действительно крик. Ты же не хочешь, чтобы я назвала тебя обманщицей в присутствии представителя закона? – С этими словами она ушла...

Шериф Маунтбэнк что-то записал в своей книжечке, потом откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

– Медэксперт сейчас осматривает тело в доме доктора Спайвера. Женщина довольно долго пролежала в воде – я бы сказал, не меньше восьми часов.

– Я знаю, когда она умерла, – сообщила Салли. В ответ шериф не произнес ни слова, просто молча ждал, глядя на нее с улыбкой. Это была его манера – просто ждать. И в самом деле все, что ему нужно было услышать, собеседники обычно рассказывали сами только для того, чтобы заполнить невыносимую паузу.

Вот и на этот раз ему не пришлось долго ждать:

Сьюзен Брэндон сама сгорала от нетерпения все рассказать ему. И она рассказала об этих криках, о том, как в первую ночь тетушка убедила ее, что это были и не крики вовсе, а просто ветер, но в последнюю ночь, она знала, просто чувствовала: это был действительно крик, вопль женщины, страдающей от боли, и потом был тот, последний хрик...

– Вы не помните, мисс Брэндон, в котором часу это было?

– Это было примерно в два ноль пять, шериф. Именно тогда тетя все же согласилась со мной и позвонила преподобному Ворхизу.

– Она звонила преподобному Ворхизу?

– Да. Амабель сказала, что он самый молодой и сильный мужчина в городе. Проповедник привел с собой еще трех стариков. Они отправились на поиски, но ничего не обнаружили.

– Вероятно, это была та же компания, что околачивается сейчас в доме Спайвера. Просто сидят кружком и молча смотрят друг на дружку. Да, для маленького городка типа Коува это, должно быть, серьезное потрясение.

Дэвид Маунтбэнк записал имена стариков, потом вдруг без всякого предисловия, не меняя тона, спросил:

– Мисс Брэндон, почему вы носите черный парик?

Салли ответила тут же, без паузы:

– Я проходила курс химиотерапии, шериф, и почти облысела.

– Простите.

– Все в порядке.

В этот момент Квинлан понял, что он никогда больше не станет недооценивать Салли Брэйнерд.

Его не особенно удивило то, что шериф обратил внимание на парик. С этими черными, как смертный грех, волосами она выглядела откровенно смешно и напоминала Эльвиру – повелительницу тьмы из известной кинокомедии. Пожалуй, ее кожа была даже бледнее, чем у Эльвиры. И все же на Квинлана произвело впечатление то, как шериф спросил про парик. Судя по всему, Дэвид Маунтбэнк явно не глуп. И это вселяет надежду, что удастся установить личность женщины и найти убийцу.

– Док Спайвер считает, что это несчастный случай, – сказал шериф. Он что-то записывал в свой блокнот и не прерывал этого занятия даже когда говорил.

– Бедняга доктор почти слепой. С таким же успехом он мог бы осматривать не мертвую женщину, а ножку стола, – заметил Джеймс.

– Что ж, кажется, доктор признает это достаточно охотно. Он заявил, что представить себе не может, кто мог убить эту женщину, разве что кто-нибудь явился со стороны, то есть из внешнего мира, расположенного по ту сторону шоссе сто один А. Четверо других мужиков вообще ни черта не знают. Я думаю, они явились просто в качестве моральной поддержки. Ну а вы, Квинлан, по делам здесь?

Квинлан вкратце рассказал о пожилой паре, следы которой он разыскивает. Он не стал распространяться о том, что горожане дружно врали ему в глаза.

Шериф рассматривал одну из картин Амабель – ту, что висела как раз над головой Салли. Она была выполнена в бледно-желтых, кремовых и слегка голубоватых, почти бесцветных тонах. Несмотря на то что картина была почти лишена и формы, и содержания, смотреть на нее было приятно.

– Прошло больше трех лет, – задумчиво произнес он.

– Да, наверное, слишком большой срок, чтобы что-то найти, но их сын хочет попытаться еще разок. Я использую Коув как штаб-квартиру и собираюсь сначала прочесать все здесь, а потом уж делать вылазки по окрестностям.

– Вот что я вам скажу, Квинлан. Когда я вернусь в свою контору, то кое-что проверю. Я ведь работаю здесь шерифом только два года, посмотрим, что может сообщить по этому делу мой предшественник.

– Буду признателен.

Раздался стук в дверь. Затем она распахнулась, и в гостиную вошел небольшой худенький мужчина. На нем были очки в тонкой металлической оправе и мягкая фетровая шляпа, слегка вмятая посередине. Он снял шляпу, кивнул шерифу, слегка поклонился Салли.

– Шериф! Мэм!

Потом он взглянул на Квинлана – всего лишь взглянул, но это был взгляд маленькой собачки, готовой пуститься в погоню даже за мастодонтом, если только прикажет хозяин.

Джеймс протянул руку для приветствия:

– Квинлан.

– Я медицинский эксперт. Мы увозим тело, шериф. Я только хотел представить вам предварительное заключение, – в этом месте человечек выдержал паузу – драматическую паузу. Квинлан это понял и усмехнулся. Ему уже много раз доводилось наблюдать подобные сцены. Медэкспертам очень редко выпадает возможность быть в центре внимания. Но уж если сейчас у него была возможность блеснуть, он явно старался сделать все возможное, чтобы озарить всю комнату.

– Слушаю, Понсер. Поделитесь своими достижениями.

Ну и имечко!<"Понс" на сленге означает «сутенер».> Конечно, не то, что Маунтбэнк, но довольно близко. Квинлан искоса взглянул на Салли, которая внимательно рассматривала носки своих туфель. «Однако она все слышит, – подумал Квинлан, – тело так напряжено, что кажется, воздух вокруг нее вибрирует».

– Она была задушена, – радостно сообщил Понсер. – На мой взгляд, это вполне очевидно, но окончательный ответ может дать только вскрытие. Вероятно, убийца надеялся, что это невозможно будет установить после того, как тело несколько часов пролежит в воде, но он ошибся. С другой стороны, если бы ее не принесло приливом, тело так никогда бы и не нашли – классический случай.

– Это им и было нужно, – вступила в разговор Салли, – они не хотели, чтобы ее нашли. Даже если ее и принесет приливная волна, что из этого? Много ли народу спускается на берег? Они тут все старики, а спуск опасный. То, что мы с Джеймсом на нее наткнулись, для них просто досадная случайность.

– Да, вы правы. – Шериф встал. – Мисс Брэндон, не могли бы вы примерно оценить направление и расстояние, откуда доносились крики? Раздавались они оба раза из одного и того же места или нет?

– Хороший вопрос, – задумчиво произнесла Салли. – Да, пожалуй, это было бы очень полезно узнать. По-моему, оба раза кричали где-то близко или же просто очень громко. Мне кажется, место, откуда слышался крик, находится где-то по ту сторону дороги. И это близко, даже очень близко, во всяком случае, мне так кажется.

– Через дорогу от вашего дома тянется длинный ряд маленьких аккуратненьких коттеджей! Наверняка кто-то должен был хоть что-нибудь да услышать. Вот моя карточка – если вспомните еще какие-то детали, звоните в любое время.

Шериф пожал руку Квинлану.

– Знаете, чего я никак не могу понять: зачем кому-то понадобилось держать женщину взаперти. У Салли расширились глаза.

– Взаперти?

– Естественно, мэм. Если ее не удерживали против воли, то с чего бы вы тогда слышали по ночам ее крики два раза, с интервалом в несколько дней? По каким-то соображениям убийца удерживал свою жертву в плену, и эта причина была для него так серьезна, что он убил ее только на вторую ночь – когда она вырвалась на свободу и снова подняла крик. Тогда я спрашиваю сам себя: зачем держать кого-то в плену, если вы не планируете так или иначе от него избавиться? Или убийца рассчитывал получить за пленницу выкуп, и поэтому не убил ее сразу? А может быть, он настоящий маньяк и все это время готовил, планировал убийство... Не знаю. Но я обязательно это выясню. Пока что не поступало никаких заявлений о пропавших без вести женщинах... Вопросы, вопросы... Я сыт ими по горло. Как только в нашем распоряжении будет фотография женщины, мои помощники заползут во все щели и уголки, как армия муравьев. Надеюсь, она местная – я очень на это рассчитываю.

– Да, это здорово облегчило бы вашу задачу, – кивнул Квиплан. – Дайте мне только мужа или какого-нибудь родственника, и я найду вам дюжину мотивов убийства.

– Чертовски верно подмечено, Квинлан.

– Ничто так не будоражит кровь, как хорошая головоломка.

– А знаете, Квинлан, моя загадка нравится мне больше, чем ваша. Найти двоих пропавших людей спустя три года – это невероятно. – Шериф поднялся. Квинлан тоже встал, чтобы проводить его до дверей. – Что ж, мне пора идти. Рад был с вами познакомиться, мисс Брэндон. – Потом уже по дороге к двери произнес вполголоса, обращаясь к Квинлану:

– Что касается этой убитой женщины, я найду, кто ее удерживал, и мы посмотрим, какого рода мотивы толкнули его на зверское убийство. Я вот думаю, зачем они сбросили труп с утеса?

– Вместо того чтобы похоронить?

– Да. Знаете, что мне кажется? По-моему, кого-то здорово взбесило, что она вырвалась и подняла шум. И взбесило до такой степени, что он ее убил и просто выбросил, как мусор. Страшно хочу до него добраться!

– Я бы тоже хотел, шериф. Думаю, вы попали как раз в самую точку.

– Надолго вы в Коуве, Квинлан?

– Еще на неделю или около того.

– А мисс Брэндон?

– Не знаю, шериф.

– Какая жалость, что у нее рак.

– Да, действительно жаль.

– Но она поправится.

– Ее доктор надеется, что да.

Шериф Маунтбэнк на прощание пожал руку Квинлану, кивнул Салли, которая слышала каждое слово, хотя они и говорили тихо, и распрощался.

Оставшись наедине с Квинланом, Салли заметила:

– Однако шериф далеко не дурак.

– О нет! Но вы его здорово провели с этой химиотерапией. Кстати, а где ваша тетушка?

– Понятия не имею. Ушла.

– Она знала, что придет шериф?

– Да. Но она заявила, что ей все равно ничего не известно. Амабель утверждает, что не слышала никаких криков, но не хочет сообщить об этом шерифу, чтобы не выставлять меня в дурном свете.

– Вы хотите сказать, представить вас истеричкой или лгуньей?

– В этом роде. Когда ей действительно придется говорить с шерифом, она, вероятно, скажет не правду. Амабель меня любит и не хочет причинить мне никакого вреда.

Но она недостаточно ее любила, чтобы солгать на этот раз? «Странная семейка», – подумал Квинлан.

– Еще телефонные звонки были?

Салли покачала головой, неосознанно переводя взгляд на телефон, который помещался на столе рядом с лампой.

– Но кому-то известно, что вы здесь.

– Да, кому-то.

Джеймс не стал развивать эту тему. Решил больше не давить на Салли, по кр'айней мере не сейчас. Она и так перенесла слишком много испытаний – более чем достаточно для одного дня. И между прочим, она их не проиграла, хотя вполне могла бы. У Джеймса непроизвольно вырвалось:

– Я горжусь вами, Салли.

Подняв на него глаза, Салли непонимающе моргнула. Джеймс все еще стоял у входной двери, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

– Гордитесь мною? Почему?

Квинлан пожал плечами и подошел к ней поближе.

– Вы же не полицейский или что-нибудь в этом роде, а обычная женщина, но, однако, вы не раскисли.

Если бы он только знал! Салли неосознанным движением потерла полоску на пальце, где когда-то было обручальное кольцо, такое тугое, плотное, оно сковывало ее, лишало сил.

– Что случилось, Салли? Она вскочила на ноги.

– Ничего, Джеймс, совсем ничего. Все в порядке. Сейчас время для ленча. Хотите есть?

Джеймс не был голоден, но она-то наверняка должна проголодаться, если все, что она сегодня съела, были те несколько кусочков сухого тоста.

– Давайте вернемся к Тельме и посмотрим, чем там кормят, – предложил он, и Салли согласилась. Ей совсем не хотелось оставаться в этом доме в одиночестве.

Престарелая дама сидела в столовой и хлебала суп «минестрон»<Французский луковый суп>. Раскрытый дневник был по-прежнему при ней – лежал у нее на коленях. Старомодная авторучка покоилась па столе рядом с тарелкой. Что, скажите на милость, она умудряется записывать в свой дневник? Что здесь может быть такого интересного? Увидев Салли и Джеймса, старуха возопила:

– Марта! Принеси мои зубы. Не может же приличная хозяйка встречать гостей без зубов! – Она закрыла рот и не произнесла больше ни звука до тех пор, пока Марта поспешно не вернулась в гостиную с какой-то коробочкой. Тельма отвернулась, потом снова повернулась к ним лицом и одарила сияющей фарфоровой улыбкой.

– Ну, рассказывайте, в чем дело. Я слышала, что вы вдвоем нашли труп?

Джеймс не стал удовлетворять ее любопытства.

– Честно говоря, мы проголодались. Можно надеяться, что нас покормят таким же супом?

– Марта! Принеси-ка еще две тарелки минестрона, – гаркнула Тельма. Жестом она предложила им сесть по другую сторону стола. Потом она с удивлением уставилась на Салли, которая на сей раз была без черного парика. – Так это вы – племянница Амабель, верно? Салли кивнула:

– Да, мэм. Рада с вами познакомиться. Старуха фыркнула:

– Должно быть, вы удивляетесь, что я до сих пор не умерла. Но нет, я жива и стараюсь каждый день встречаться с доктором Спайвером, чтобы лично сообщить ему об этом! Вам известно, что он три года назад провозгласил меня мертвой?

Квинлан об этом знал и справедливо полагал, что и все остальные слышали эту историю по многу раз. Поэтому он ничего не ответил и только с улыбкой покачал головой. Дотянувшись под столом, он сжал Салли руку. В первый момент девушка напряглась, но постепенно он почувствовал, как она расслабляется. Хорошо, кажется, она начинает ему доверять, подумал Джеймс и почувствовал себя дерьмом.

Марта накрыла стол еще на две персоны, потом принесла две тарелки супа.

– Вокруг Марты всегда увивались мужчины, но все как один сплошь шушера. Им просто нравилось, как она стряпает. А чем ты занимаешься с юным Эдом, Марта? Ты для него готовишь или требуешь, чтобы он спорна лег с тобой в постель?

Марта только укоризненно покачала головой:

– Полно, Тельма, ты смущаешь бедняжку Салли.

– Да и меня тоже, – добавил Квинлан, Потом он отправил в рот ложку с супом. – Марта! Я не шушера, и я решительно женюсь на вас! Ради вас я готов на все.

– Да ну вас, мистер Квинлан!

– Неужели я могу смутить бывалого мужчину вроде вас, Джеймс Квинлан? – расхохоталась Тельма Неттро. Салли мысленно порадовалась, что старухи вставила зубы. – Думаю, молодой человек, вас так легко не проймешь. Бьюсь об заклад, вас бы не покоробило, даже если бы я вдруг разделась догола.

– За это мэм, я бы не поручился, – хмыкнул Квинлан.

– Пойду принесу жаркое по-итальянски из цыплят, – вовремя вмешалась Марта. – С чесночными гренками, – добавила она, уже удаляясь.

– Она поддерживает во мне жизнь, – неожиданно заявила Тельма. – Марта должна была бы быть моей дочерью, но это не так. Как жаль, она хорошая девочка.

«Интересно, – подумал Квинлан, – но все же не так интересно, как минестрон». Все трое единодушно сосредоточили внимание на супе, пока вновь не появилась Марта. Она несла громадный поднос, заставленный тарелками. Запахло так, что Квинлан чуть не рухнул под стол. Он задумался, как долго удалось бы ему сохранить крепкий желудок, если бы он регулярно питался едой, которую готовит Марта. Тельма взяла большой кусок цыпленка и вгрызлась в него так, словно это была последняя еда в ее жизни. Потом, прожевав, сказала со вздохом:

– Я вам не рассказывала, что мой муж Бобби изобрел новую, более совершенную конструкцию автопилота? И продал свое изобретение огромному концерну в Сан-Диего? Они за него просто ухватились: была война, и все такое. Да, вот как вышло. Насколько я знаю, от этого самолеты смогли летать по заданному курсу на той же высоте более ровно, чем раньше. На эти деньги мы с Бобби и переехали в Коув. Наши дети к тому времени уже выросли и разъехались. – Она покачала головой, улыбнулась и вдруг добавила:

– Бьюсь об заклад, тело было здорово изуродовано, когда вы его нашли.

Преодолевая приступ дурноты, Салли кое-как пробормотала:

– Да, бедняжку сбросили со скалы. Очевидно, ее подхватил прилив.

– И кто же она такая?

– Мы пока не знаем. Шериф Маунтбэнк это выяснит. Скажите, миссис Неттро, вы случайно не слышали ночью женский крик? – спросил Квинлан.

– Можете называть меня Тельмой, молодой человек. Мой милый Бобби умер зимой тысяча девятьсот пятьдесят шестого, как раз после того, как переизбрали Эйзенхауэра. Он звал меня Хеллз-Беллз<Адские колокола (англ.).> – но всегда улыбался, когда произносил это прозвище, поэтому я на него не злилась. Женский крик, говорите? Вряд ли. Я люблю включать телевизор на полную громкость.

– Это было уже глубокой ночью, – уточнила Салли. – В это время вы, наверное, давно лежали в кровати.

– У меня такие тугие бигуди, что из-за них я не слышу не единого звука. Спросите Марту. Она, если не занята поисками мужика, лежит в кровати и думает на эту тему. Может, она что-то слышала?

– Что ж, ладно.

Квинлан откусил кусочек чесночного гренка.

Смакуя восхитительный вкус чеснока и масла, он даже вздохнул от удовольствия.

– Женщина кричала где-то поблизости, возможно, прямо через дорогу от дома Амабель. Она была чьей-то пленницей, а потом тюремщик ее убил. Что вы думаете на этот счет?

Тельма не спеша жевала очередной кусок цыпленка. С ее подбородка нитями свисал расплавленный тертый сыр «моцарелла».

– Я думаю, молодой человек, что вам с Салли стоило бы поехать куда-нибудь в тихое местечко и пообжиматься. В жизни не видала, чтобы девушка была в таком смятении, как бедняжка Салли. У нее все вверх дном. От Амабель же ничего толком не добьешься. Она сказала только, что у тебя были трудные времена и сейчас ты приходишь в себя после неудачного замужества. Амабель сказала, что никто из нас не должен говорить никому ни слова и что тебе нужен мир и покой. Можешь не волноваться, Салли, в Коуве никто не станет звонить в полицию и доносить на тебя.

– Спасибо, мэм.

– Зови меня Тельмой, Салли. Ну, так что вам обоим известно про того юриста – большую шишку из Вашингтона, которого недавно убили?

Джеймсу показалось, что Салли упадет в обморок и рухнет прямо в жаркое из цыплят. Ее лицо стало бледнее, чем сама смерть. Он поспешил ответить с полнейшей невозмутимостью:

– Думаю, что нам известно не больше, чем кому-нибудь еще, Тельма. Вот вы, например, что об этом знаете?

– Поскольку я – единственная, у кого есть по-настоящему работающий нормальный телевизор, то я знаю в сотню раз больше, чем кто бы то ни было в этом городе. Вы, например, знаете, что муж сбежавшей дочери выступал по телевизору и умолял ее вернуться? Он говорил, что волнуется, что она, дескать, была немного не в себе и не понимала, что делает. Сказал еще, что она больна и не отвечает за свои поступки. Он заявил, что по-настоящему о ней беспокоится, и хочет, чтобы она вернулась, и он бы тогда смог о ней позаботиться. Вы это знали? Это уже кое-что, верно?

Теперь Салли уже не упадет лицом в тарелку: у Квинлана было такое ощущение, что она попросту превращается в камень.

– И когда же вы это слышали, Тельма? – спросил он небрежно, думая в этот момент, что ему вряд ли когда-нибудь в жизни захочется съесть еще кусочек этого жаркого по-итальянски.

– Это передавали по каналу Си-эн-эн. По Си-эн-эн можно услышать все, что угодно.

– Не помните, что еще он говорил?

– Да все о том же. Довольно убедительно умолял с экрана, выглядел очень искренним. Красивый мужчина, но какой-то слишком уж прилизанный. И еще, насколько я могу судить, у него слабый подбородок. А что вы оба об этом думаете?

– Совсем ничего, – ответила Салли. Джеймс с удовольствием отметил, что в ее голосе не прозвучало страха.

Казалось, Тельма не замечала, что ее слушатели перестали есть. Она добавила со смешком:

– Вот Джеймс мне нравится. Он совсем не такой холеный и нежный, как муж той бедняжки. О нет. К тому же он не мажет волосы всеми этими муссами и гелями для укладки. Готова поклясться, что муж бедной девочки никогда бы не воспользовался таким славным большим пистолетом, какой Джеймс носит под пиджаком. Ни за что! У него, должно быть, есть один из тех маленьких дамских «дерринджеров». В общем, что ни говорите, а на мой вкус он слишком лощеный. Вот что я тебе скажу, Салли: коль скоро Джеймс оказался здесь, я бы посоветовала тебе воспользоваться им на всю катушку. Мой покойный муж всегда говорил: Тельма, мужчины любят, когда их используют. Используй меня. Да, мне все еще очень не хватает Билли. Он ведь, знаете, подхватил пневмонию тогда, в тысяча девятьсот пятьдесят шестом, и сгорел в четыре дня. Как жаль! – Она вздохнула и взяла еще один кусок цыпленка.

В конце концов им удалось улизнуть, сославшись на то, что у Салли заболел живот.

– У меня такое ощущение, словно я проглотил долек пять чеснока, – вздохнул Квинлан.

– Да, но все было восхитительно вкусным, пока Тельма не упомянула про Скотта.

– Он хочет о вас позаботиться.

– Еще бы ему не хотеть! О, я в этом не сомневаюсь!

Джеймсу захотелось, чтобы она рассказала о своем муже. Что он ей сделал? В ее голосе звучал не столько страх, сколько горечь. Другое дело, когда ей позвонил тот тип, что выдавал себя за ее отца, – тогда это был действительно страх.

Салли повернулась к нему. Она выглядела еще более бледной, если такое вообще было возможно; и какой-то осунувшейся, словно из нее высосали последние жизненные силы.

– Вы были ко мне очень добры, и я ценю это, но теперь мне необходимо уехать. Я больше не могу здесь оставаться. Теперь, когда он рассказал обо мне с экрана телевизора, может быть, меня уже кто-нибудь увидел. Кто-то может позвонить, в полицию. Я должна уехать. И знаете, что еще? Тельма все поняла. Она просто развлекалась, играла со мной, как кошка с мышкой.

– Никто никуда не позвонит, потому что вашего мужа здесь никто не видел. Если бы он пообещал награду, тогда другое дело. Готов поспорить, Тельма позвонила бы в ту же минуту. И при этом бы непрестанно посмеивалась. Да, эта старая перечница действительно знает. Но она ограничится тем, что будет издеваться над вами, получая от этого безмерное удовольствие. Послушайте, Салли, кроме нее, ни одна душа здесь и понятия не имеет, кто вы такая. Для всех вы просто племянница Амабель, и только. Более того, я даже уверен, что если кто и узнает правду, то не скажет ни единого слова. Лояльность, понимаете, что я имею в виду?

– Вот именно. Понятия не имею.

«Ну и ну, – подумал Джеймс, ступая с ней в ногу. – На что же, черт подери, была похожа ее жизнь?» Он не мог припомнить, был ли в его комнате в башне телевизор. Хорошо бы все-таки был. Интересно бы посмотреть, как Скотт Брэйнерд умоляет жену вернуться к нему.

Они дошли до дома Амабель.

– Не уезжайте. Знаете ли, совсем не трудно быть лояльным, когда это тебе ничего не стоит. Пусть эта история тянется себе потихоньку, а вы просто держитесь от нее подальше. Кроме того, у вас ведь нет денег, правда?

– У меня есть кредитные карточки, но я боюсь ими пользоваться.

– Да, за карточками очень легко проследить. Я рад, что вы ими не воспользовались. Вот что, Салли. У меня есть кое-какие друзья в Вашингтоне. Позвольте мне сделать несколько звонков и узнать, как обстоят дела на самом деле.

– Друзья? Какие друзья? Джеймс улыбнулся.

– Похоже, я не могу застать вас врасплох, правда?

– Во всяком случае, не тогда, когда запах чеснока за милю предупреждает о вашем приближении, – сказала Салли и улыбнулась в ответ. – Это не имеет значения, Джеймс. Если вы хотите Поговорить с каким-то знакомым – что ж, вперед! Только не забывайте: у меня совсем нет денег, чтобы вам заплатить.

– На общественных началах, – усмехнулся Квинлан. – Говорят, даже правительственные учреждения некоторую работу выполняют бесплатно.

– Ну да, точно так же, как они используют деньги налогоплательщиков, чтобы заплатить за ночной волейбол.

– Баскетбол. Это было довольно давно.

– Ваши друзья работают на федералов?

– Да, и они неплохие ребята. Я дам вам знать, что за каша там варится – конечно, если они что-нибудь знают.

– Спасибо, Джеймс. Но вы же знаете: остается еще некто, кто звонил мне, выдавая себя за отца. Этому человеку точно известно, где я.

– Не стоит беспокоиться. Кто бы он ни был, если он только появится, ему придется иметь дело с моим «большим пистолетом».

Салли молча кивнула. В душе ей хотелось, чтобы Джеймс коснулся ее руки, пожал ее, потрепал по щеке... все что угодно, лишь бы не чувствовать себя такой затравленной, такой одинокой. Но разумом она понимала, что он просто не может этого сделать. Точно так же, как понимала, что, по сути, совершенно не знает этого человека.

Итак, теперь он ее заступник, осознал Квинлан, поражаясь самому себе. И он будет защищать ее от любого, кто может явиться сюда с желанием утащить ее обратно или тем или иным способом причинить ей боль.

«Славная шутка, нарочно не придумаешь», – думал Квинлан, неторопливо возвращаясь в гостиницу Тельмы.

Среди всех, кто за ней охотится, он главный.

Глава 7

Когда зазвонил телефон, Салли находилась на кухне и разделывала грудку индейки, которую Амабель принесла из магазина «Сейфвэй».

– Это тебя, Салли, – окликнула ее тетя. «Наверное, Джеймс», – подумала Салли и, улыбаясь, заспешила к телефону, вытирая на ходу руки. Она вошла в гостиную и увидела там Марту и Амабель. Женщины прервали свой разговор и посмотрели на нее с улыбкой. С их стороны это был жест вежливости, поскольку до того, как Салли вошла, они, вероятнее всего, говорили именно о ней.

– Алло!

– Как поживает моя малышка?

Салли застыла. Сердце забилось часто и так сильно, что стало больно. Это был он. Она слишком хорошо помнила его голос, и теперь уже было невозможно поверить, что кто-то всего лишь пытается подделаться под Эймори Сент-Джона.

– Не хочешь со мной говорить? Неужели тебе не интересно узнать, когда я собираюсь за тобой прийти, а, Салли?

Сделав над собой усилие, Салли отчетливо произнесла:

– Ты мертв. Давно умер. Не знаю, кто тебя on убил, но мне хотелось бы, чтобы это была я. Отправляйся обратно в ад, где тебе и место.

– Осталось недолго, Салли. Я не могу дождаться, а ты? Осталось еще совсем немного, и ты опять будешь со мной.

– Нет! – закричала Салли и швырнула трубку.

– Салли, детка, что происходит? Кто это звонил?

– Это мой отец, – ответила Салли и расхохоталась. Не переставая хохотать, она стала подниматься по лестнице. Амабель окликнула ее.

– Ты хочешь сказать, это был тот человек, который пытается убедить тебя, что он твой папа? Но, Салли, этого не может быть: по телефону звонила женщина. Марта сказала, что голос был очень неясный, но явно женский. Ей даже показалось, что он немножко напоминает голос Тельмы Неттро. Но это невозможно. Не знаю ни одной женщины, которой было бы известно, что ты в Коуве.

Салли замерла на второй сверху ступеньке. Лестница была узкая, а ступени поднимались очень круто. Медленно повернувшись, Салли оглянулась вниз. Ей было не видно ни Марты, ни тети, да она и не хотела их видеть. Женщина? Тельма Неттро? Ничего подобного.

Сбежав по ступеням обратно вниз, Салли вернулась в гостиную. Обычно безмятежная Марта казалась огорченной, ее руки опять перебирали жемчужные бусы, очки сползли на кончик носа.

– Дорогая моя, – начала было женщина, но тут же осеклась при виде свирепого выражения лица Салли. – Разве что-то не так? Амабель права, по телефону звонила женщина.

– Когда взяла трубку я, говорила не женщина. Это был мужчина, и он выдавал себя за моего отца. – Это, собственно, и был отец. Салли знала это, чувств овала каким-то внутренним чутьем. Она была до того испугана, что даже задумалась, не может ли человек умереть только оттого, что его пугают – ничего больше, только пугают.

– Детка, – проговорила Амабель, вставая, – все это очень запутанно. Думаю, нам с тобой стоит поговорить об этом позже.

Не произнеся ни слова, Салли повернулась и медленно побрела вверх по лестнице. Нет, все-таки она уедет из Коува. Пусть ей придется идти пешком или путешествовать автостопом – не важно. Она слышала все эти рассказы об опасностях, которые поджидают на дороге одинокую женщину, но они и близко не сравнятся с той опасностью, которая – она это чувствовала – наваливалась на нее сейчас. Сколько человек знает, что она здесь? Мужчина, который выдает себя за ее отца, а теперь еще и женщина? Она вспомнила о той медсестре. Как же Салли ее ненавидела! А сейчас даже не может вспомнить ее имя. Или не хочет. Может быть, это была она?

Салли быстро запихнула свою одежду в дорожную сумку-мешок и только потом сообразила, что ей придется подождать. Ей вовсе не улыбалась перспектива сражаться с Амабель. Сидя в тишине, Салли слышала, как тетушка заперла коттедж и стала подниматься по лестнице. Ее шаги были твердыми и проворными. Салли быстренько забралась в постель и накрылась одеялом до самого подбородка.

– Салли?

– Да, Амабель? Ой, Боже мой, я почти уснула. Спокойной ночи, тетя!

– Спокойной ночи, детка! Приятных снов! Выспись как следует.

– Хорошо, тетя.

Амабель все не уходила.

– Салли... что касается этого звонка... – Салли замерла, не произнося ни слова. – Вполне возможно, что Марта могла ошибиться. Может быть, это был мужчина, который специально изменил свой голос под женский – на случай, если к телефону подойдешь не ты. Не могу представить себе, чтобы это была Тельма. Детка, никому не известно, кто ты такая, никому.

Амабель помолчала. Салли был виден ее силуэт в дверях, освещенный тусклым светом из коридора.

– Знаешь, детка, ты очень много перенесла, даже слепком много. Когда человек испуган, сознание порой может играть с ним странные шутки. Ты ведь понимаешь, верно?

– Да, Амабель, понимаю. – Салли вовсе не собиралась сообщать ей, что Тельма Неттро знает, кто она такая в действительности.

– Вот и хорошо. Постарайся уснуть, детка.

Тетя не стала входить в спальню, чтобы поцеловать ее на ночь, за что Салли была ей очень благодарна. Она лежала в постели одетая и ждала, ждала... Наконец она выскользнула из-под одеяла и надела кроссовки. Подхватив сумку, она на цыпочках подошла к окну. Рама поднялась на удивление легко. Салли высунула голову наружу и осмотрела площадку перед домом, как уже делала раньше. Это был ее выход. Прыгать на землю было не очень высоко, к тому же Салли знала, что у нее нет никакой возможности спуститься по лестнице так, чтобы не услышала Амабель.

«У меня все получится, все будет прекрасно», – мысленно повторяла Салли.

Она выбралась через окно и села на узкий наружный подоконник. Потом сбросила вниз сумку и посмотрела, как она отскочила от густого приземистого кустарника под окном. Глубоко вздохнув, Салли прыгнула сама.

Она приземлилась прямо на Джеймса Квинлана. Оба упали, и Джеймс несколько раз перекатился вместе с ней по траве, крепко прижимая ее к себе.

Наконец они остановились. Салли приподнялась на руках и пристально вгляделась в его лицо. На небе сияла почти полная луна, и ее света было вполне достаточно, чтобы отчетливо его разглядеть.

– Что вы здесь делаете?

– Я так и знал, что после этого телефонного звонка вы попытаетесь удрать.

Салли скатилась с него на землю и встала – только для того, чтобы тут же рухнуть опять. Проклятая лодыжка! Похоже, у нее растяжение связок. Она чертыхнулась.

Джеймс усмехнулся:

– Слабовато для девочки, которая отказалась окончить частную швейцарскую школу. Неужели вы не знаете каких-нибудь по-настоящему грязных ругательств?

– Идите вы к черту! Не видите, что ли, я растянула лодыжку, и все из-за вас! Господи, ну почему вы не можете заниматься своими делами, а в мои – не вмешиваться?

– Я бы не хотел, чтобы вы вышли голосовать на дорогу и в конце концов уехали с каким-нибудь подонком, который может вас изнасиловать, а то и перерезать горло.

– Я уже думала об этом. Но по мне лучше уж подвергаться такому риску, чем оставаться в Коуве. Джеймс, он знает, что я здесь, и вы сами это понимаете. Я не могу просто сидеть сложа руки и ждать, пока он явится и заберет меня. Он так и сказал. Он пообещал, что скоро придет за мной.

– Я сидел себе, спокойненько читал газету, как друг появилась очень взволнованная Марта и стала рассказывать Тельме про этот звонок. Она сообщила, что звонила женщина, которая на самом деле была и не женщина вовсе, а ваш отец. Марта сказала, что вы по-настоящему расстроились, услышав голос отца, и недоумевала почему. Тогда я и понял, что вы скорее всего попытаетесь сбежать – вот почему я здесь, и вы получили возможность вдавить меня в землю.

Салли села на траву рядом с Джеймсом, потирая поврежденную лодыжку, и яростно замотала головой:

– Я не сумасшедшая!

– Я знаю. – Джеймс старался сохранять терпение. – У всей этой истории должно быть какое-то объяснение – вот почему вы не должны убегать, В данный момент это было бы безумием.

Салли встала на колени и наклонилась к нему, вцепившись руками в лацканы его куртки.

– Послушайте, Джеймс! Это был голос отца. Никакой имитации, никакого притворства – это был мой отец. Амабель предположила, что это мог быть мужчина, который изменил голос, чтобы он был похож на женский, на тот случай, если трубку возьму не я. А потом она стала мне втолковывать, как много потрясений мне пришлось перенести. Иными словами, объяснять, что я сошла с ума.

Джеймс взял ее руки в свои и некоторое время просто держал, не произнося ни слова. Потом он заговорил:

– Как я уже говорил, всегда есть какое-то объяснение. Вероятно, это был мужчина. Мы это выясним. А если нет, если вас действительно подозвала к телефону женщина, мы займемся и этим тоже. Доверьтесь мне, Салли.

Салли снова села на траву. Пульсирующая боль в лодыжке прекратилась. В конце концов, может быть, у нее и нет никакого растяжения.

– Ответьте мне на один вопрос.

– Да?

– Как вы думаете, может кто-то вас нарочно подставлять?

Что ему известно? Салли всмотрелась в лицо Джеймса, пытаясь разглядеть в нем признаки либо лжи, либо какого-то знания, но не увидела ни того, ни другого.

– Как вы думаете, это реально? Может кто-нибудь пытаться свести вас с ума? Заставить усомниться в собственном рассудке?

Салли опустила взгляд на свои сплетенные руки. Ногти. До нее вдруг дошло, что она перестала грызть ногти с тех пор, как приехала в Коув. Нет, не так: с тех пор, как встретила Джеймса. Ногти уже не выглядели такими зазубренными, как прежде. В конце концов она сказала, не поднимая на него глаз, потому что это ужасно – то, кем она была и чем, возможно, продолжает оставаться в эту самую минуту:

– Зачем?

– Я бы сказал так: кто-то вас боится или боится того, что вы можете знать. И этот кто-то пытается, так сказать, вывести вас из игры. – Джеймс замолчал, глядя в сторону океана. Он попытался Представить себе, что слышит шум волн, но на самом деле не мог его слышать – коттедж Амабель находился слишком далеко от берега. – Вопрос заключается в том, почему этот таинственный некто выбрал именно такой путь? Вы, Салли, едва ли не самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. Кому только могло прийти в голову, что вас можно заставить считать себя чокнутой?

За эти слова Салли в него просто влюбилась. Полюбила без всяких вопросов и оговорок. Она одарила его широкой теплой улыбкой, теплота шла из самой глубины ее существа. Она уже успела забыть, каково это – чувствовать такую благодать, чувствовать такую уверенность в себе и в ком-то еще.

– Я и правда была чокнутой, – сказала Салли, продолжая улыбаться. Она испытывала невероятное облегчение от того, что может это ему рассказать, может поделиться с кем-то правдой. – По крайней мере они хотели, чтобы все вокруг думали именно так. Они продержали меня на лекарствах почти шесть месяцев, пока мне все это не надоело. В один из коротких промежутков между приемами лекарств, находясь в сознании, я исхитрилась спрятать лекарство под язык. Медсестра всегда силой раскрывала мне рот и шарила внутри пальцами, чтобы убедиться, что я проглотила таблетки. Не знаю, как мне удалось спрятать их во рту, но я это сделала! Я занималась этим два дня, пока более или менее не пришла в себя. И тогда я сбежала. А после этого содрала с пальца обручальное кольцо и выбросила его в канаву.

Джеймс знал, что она провела некоторое время в лечебнице, респектабельном и очень дорогом курортном санатории в Мэриленде. И совершенно закрытом. Но это?.. Ее держали взаперти? Одурманивали наркотиками?

Он посмотрел на Салли долгим-долгим взглядом. Ее улыбка дрогнула. Глядя на нее, Джеймс покачал головой. Потом взял ее лицо в руки и сказал:

– Я возвращаюсь в гостиницу Тельмы. Как вы отнесетесь к тому, чтобы отправиться вместе и разделить со мной мои «башенные апартаменты»? Я лягу на диван, а вы можете распоряжаться кроватью. Клянусь, я не сделаю в вашу сторону ни единого шага. Мы же не можем просидеть здесь остаток ночи до утра. Здесь довольно сыро, а я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас заболел.

– А что потом?

– Об этом мы подумаем завтра. Если вас к телефону действительно подзывала женщина, тогда нам предстоит вычислить, кто она такая. И еще я хочу знать, почему вы шесть месяцев провели в той лечебнице.

Салли замотала головой еще до того, как он закончил фразу. Джеймс понял, что она уже пожалела о том, что рассказала ему слишком много. В конце концов она его совсем не знает. По сути дела, Салли понятия не имела, можно ему доверять или нет.

– Знаете, меня интересует другое. С какой стати в доме Амабель к телефону подошла не она сама, а Марта?

– Хороший вопрос. Но, может статься, ответ на него совсем прост: вероятно, вышло так, что в тот момент, когда раздался звонок, Марта просто находилась рядом с телефоном. Не впадайте в панику, Салли.

Джеймс взял ее под руку, другой рукой подхватил ее рюкзак. Она прихрамывала, но не очень сильно. Похоже, растяжения нет, как она опасалась вначале. Джеймсу не хотелось тащить ее к доктору Спайверу: одному Богу известно, что старик мог предпринять. Может быть, он попытался бы сделать ей искусственное дыхание. В гостинице Тсльмы не светилось ни одно окно. У Квинлана был свой ключ от входной двери. Они поднялись в его башенные апартаменты, не разбудив ни Тельму, ни Марту. Джеймс знал, что сегодня прибыл еще только один постоялец – пожилая женщина. Она была мила и улыбчива и сообщила ему, что приехала навестить дочь. Дочь живет в новом районе, но ей всегда хотелось остановиться именно в комнате в башне. Слава Богу, сказала она, башен две, это означает, что женщина поселилась в противоположном конце дома.

Джеймс опустил жалюзи и только после этого включил настольную лампу на половинную мощность.

– Ну вот. Здесь очень мило, не находите? Телевизора у меня нет.

Салли не смотрела ни на него, ни на окно. Со скоростью выстрела она метнулась к двери. Она больше не чувствовала к нему ничего, даже отдаленно напоминающего влюбленность. Салли боялась. Она оказалась в комнате мужчины – мужчины, которого совершенно не знала, мужчины, который ей сочувствовал. Она так долго не встречала ни в ком сочувствия, что клюнула на него без раздумий, без вопросов. Джеймс Квинлан – совершенно не подходящий человек, Салли поняла это сразу же, как только они переступили порог комнаты, и это в тот же миг выбило ее из колеи.

– Что случилось, Салли? Что-то не так? Она вцепилась в ручку двери, пытаясь ее повернуть. Дверь не открывалась. До Салли дошло, что ключ все еще торчит в замке, и она почувствовала себя глупо. Джеймс не сделал ни единого движения, даже не протянул к ней руку. Он просто произнес своим спокойным, глубоким голосом:

– Все в порядке. Я знаю, чего вы испугались. А теперь идите сюда и садитесь, мы поговорим. Я не причиню вам вреда. Я на вашей стороне.

«Ложь, – подумал Квинлан, – еще одна гнусная ложь».. Шансы на то, что он когда-нибудь хоть каким-то образом окажется на ее стороне, практически равны нулю.

Медленно, как в полусне, Салли отошла от двери, наткнулась по дороге на столик и, наконец, тяжело опустилась на диван. Диван был обит светлым ситцем в бледно-голубых и кремовых цветочках.

«Я потираю руки точь-в-точь как леди Макбет», – подумала про себя Салли и подняла лицо к Джеймсу.

– Прошу прощения.

– Ладно, бросьте! Ну, так что вы предпочитаете: попытаться уснуть или немного поговорить?

Она уже и так рассказала слишком много. Наверное, он уже готов отказаться от своего умозаключения, что она – самый здравомыслящий человек из всех его знакомых. А он еще хочет узнать, как она попала к Бидермейеру! Господи, это уже выше ее сил! Салли не представляла себе, как она могла бы говорить об этом, даже думать и то было слишком тяжело. Если она расскажет, Джеймс уж точно решит, что она параноик и вообще ненормальная.

Салли всмотрелась в его лицо, сознавая, что она так же скрыта полумраком, как и он, и поэтому ни один их них не может прочесть выражение лица другого.

– Я ни сумасшедшая.

– Что ж, возможно, я сам сошел с ума. Я до сих пор так и не выяснил, что же случилось с Харви и Мардж Дженсен. И знаете что? Меня вообще это больше не интересует. Я шпионил одному приятелю из ФБР... Нет, не надо смотреть на меня так, будто вы готовы снова рвануться к двери. Это мой очень хороший друг, а у меня просто есть для него кое-какая информация. – Снова ложь, но на сей раз вперемешку с правдой. Но это в конце концов его работа, поэтому его ложь совсем не то, что обычное вранье «плохих парней», она должна быть лучше уже по определению, просто обязана.

– Как его зовут?

– Диллон Сэйвич. Он рассказал, что ФБР ищет вас везде и всюду, но пока никаких признаков. Еще он сказал, что в ночь, когда был убит ваш отец, вы что-то видели, возможно, видели того, кто это сделал. Не исключено, что это была ваша мать, и потому вы сбежали, чтобы отвести от нее опасность. Если не мать, то это был кто-то еще, возможно, вы сами.

Ваш папочка не был прекрасным человеком. Как оказалось, им занималось ФБР, потому что. он был замешан в продаже оружия террористическим режимам – странам типа Ирана и Ирака, которые числятся в запретном списке. В любом случае они убеждены, что вам что-то известно.

Джеймс не стал спрашивать ее, так ли это. Он просто сидел себе на другом конце дивана с этой женственной обивкой из ситца из бледно-голубой и кремовый цветочек и ждал.

– Откуда вы знаете этого Диллона Сэйвича? Может быть, Салли и перепугана до полусмерти, но она не глупа, понял Джеймс. Он ухитрился, не нарушая своего прикрытия, рассказать все, что только можно, но на нее это не подействовало. Она все еще ему не доверяет, и это вызвало у Квинлана невольное восхищение.

– В середине восьмидесятых мы вместе учились в Принстоне. Он всегда мечтал стать агентом, всегда. Мы по-прежнему поддерживаем с ним связь. В своем деле он хороший специалист, я ему доверяю.

– Как-то не верится, что он ни с того ни с сего, походя, выдал вам всю эту информацию.

Квинлан пожал плечами.

– Он был расстроен. Они все там не в духе. Им нужны вы, а вы исчезли без следа. Может, он надеялся, что мне что-то известно, и я расскажу это ему, если он возбудит во мне достаточное любопытство.

– Я не знала, что мой отец был предателем. Хотя, с другой стороны, меня это ничуть не удивляет. Я давно уже подозревала, поняла, что он способен абсолютно на все.

Салли сидела очень тихо и каждые две секунды бросала взгляд на дверь, но ничего не говорила. Она выглядела изможденной. Волосы разлохматились, от прыжка на землю на щеке осталась грязная полоса, а на бедре, на голубой ткани джинсов большущее зеленое пятно от травы. Джеймсу хотелось, чтобы Салли рассказала, о чем она думает. А еще лучше, если бы она просто созналась и рассказала ему все.

Потом он подумал, что, может быть, пригласить ее на обед было бы не такой уж плохой идеей.

Он мысленно расхохотался сам над собой. Если кто и сошел с ума, то это он сам. Она ему нравилась, но ведь он-то хотел совсем не этого! Было бы гораздо лучше, если бы он мог считать ее только главным звеном в его головоломке, тем самым связующим звеном, которое позволит собрать все воедино.

Вы что-нибудь сообщили этому Диллону Сэйвичу?

– Сообщил. Сказал, что больше не буду встречаться с его сводной сестрой. Эта девица все время надувала во рту пузыри из жевательной резинки.

Салли моргнула, глядя на него, а потом вдруг улыбнулась – это была еле заметная, напряженная, но все же улыбка.

Джеймс поднялся и протянул ей руку. – Вы совсем обессилели. Ложитесь спать. Всем этим мы можем заняться утром. Ванная вон там, – он показал ей жестом, – и это просто восторг: кругом сплошной мрамор и бледно-розовый унитаз новейшей конструкции. Тельма предоставляет постояльцам даже белые махровые халаты.

Квинлан чувствовал, что если б он постарался еще хотя бы немножко, то мог бы выудить у нее гораздо больше. Тем не менее он позволил ей сорваться с его крючка. Она была почти на пределе, и не только из-за этого проклятого звонка.

...Кто же, черт подери, та женщина, труп которой они нашли у подножия утеса?

Глава 8

На следующее утро они завтракали в просторной столовой совсем одни. Женщина, которая зарегистрировалась накануне, еще не спустилась. Не было и Тельмы Неттро.

Приняв у них заказ, Марта заметила:

– Тельма любит иногда по утрам, лежа в кровати, смотреть по телевизору утренние ток-шоу. Еще она любит писать в своем дневнике. Подумать только, с тех пор, как я ее помню, она все время ведет этот дневник!

– Что же она в него записывает? – поинтересовалась Салли.

Марта только пожала плечами:

– Думаю, просто всякие мелочи, которые происходят каждый день. Что еще она может писать?

– Ешьте, – буквально приказал Квинлан Салли, когда Марта поставила перед ней тарелку с горой голубичных оладьев. Он молча наблюдал, как Салли намазывала их маслом, а потом сверху полила сиропом домашнего приготовления. Она взяла один кусочек, медленно прожевала, потом аккуратно положила вилку на край тарелки.

Ее вилка по-прежнему лежала на том же месте, когда в столовую вошел шериф Дэвид Маунтбэнк. Марта была тут как тут и сразу же предложила ему поесть и выпить кофе. Шерифа не пришлось уговаривать. Бросив лишь один взгляд на оладьи Салли и английскую булочку с клубничным джемом, которую ел Квинлан, он кивнул: «да».

Они освободили ему место за столом. Шериф пристально посмотрел на них, не говоря ни слова, – просто смотрел, переводя взгляд с одного на другую. Наконец он произнес:

– А вы времени даром не теряете, Квинлан.

– Прошу прощения? Не понял?

– Вы с мисс Брэндон уже спелись? Вы спите вместе?

– Это долгая история, шериф, – сказал Квинлан, потом рассмеялся, надеясь, что тем самым поможет Салли почувствовать, насколько все это глупо.

– Я думаю, шериф, вы просто грязная свинья, – произнесла Салли сладчайшим голоском. – Надеюсь, от оладьев у ВАС начнутся желудочные колики.

– Ладно, значит, я кретин, но какого черта вы тут делаете? Амабель Порди ни свет ни заря позвонила мне в контору и заявила, что вы исчезли. Она обезумела от волнения. Кстати, я смотрю, ваши волосы отросли на редкость быстро.

Черный парик! «Осади его, – думала Салли, – просто поставь на место».

– Я как раз собиралась позвонить ей после завтрака. Сейчас только семь утра, мне не хотелось ее. будить. Честно говоря, удивляюсь, почему Марта ей не позвонила и не сказала, что я в гостинице.

– Должно быть, Марта предполагала, что Амабель в курсе. Ну, так что здесь происходит?

– Шериф, что вам сообщила ее тетя? Дэвид Маунтбэнк узнавал технические приемы, когда сталкивался с ними. Конечно, ему бы не хотелось, чтобы их применяли к нему лично, но в данный момент – он знал – нужно подыграть. Этот парень слишком хорош для обычного частного детектива.

– Она только рассказала, что вчера вечером Салли позвонил какой-то телефонный хулиган, и она запаниковала. Амабель подумала, что вы, наверное, сбежали, и волновалась, потому что у вас нет машины и совсем нет денег.

– Это правда, шериф. Мне очень жаль, что она потревожила вас понапрасну.

– Я спас эту девицу, шериф, и уложил ее спать – заметьте, одну! – в своей постели. Ей понравилась комната в башне. На меня же она не обратила внимания... Выяснили вы что-нибудь в связи с убитой женщиной?

– Да, ее звали Лаура Стратер. Она жила в новом районе с мужем и тремя детьми. Близкие считали, что она отправилась в Портленд навестить сестру. Вот почему ее никто не хватился, и на нее не было заведено дела как на пропавшую без вести. Вопрос в том, почему ее содержали в заточении здесь, в Коуве, и кто же все-таки ее убил?

– Ваши люди проверили все дома через дорогу от коттеджа Амабель Порди?

Шериф кивнул.

– Дело дрянь, Квинлан, все без толку. Никто ничего не знает. Никто ничего не слышал – ни звука телевизора, ни телефонного звонка, ни шума автомобиля, ни женского крика. Ни чего-нибудь еще. Никто ни черта не слышал. – Он взглянул на Салли, но не стал ничего говорить, пока Марта подавала ему оладьи.

Та посмотрела на каждого из них по очереди, улыбнулась и сказала:

– Никогда не забуду, как мама показала мне статью в газете «Орегониэн», написанную этим самым мужчиной, по имени Квумкот Джаггер. Было это где-то в начале пятидесятых. «Закат в Коуве являет собой драматичное зрелище, если только в правой руке у вас – бутылка мартини». Я давным-давно согласилась с ним по этому поводу. – Потом она небрежно добавила:

– Так вот, для мартини, как и для заката, еще слишком рано. Но как насчет «Кровавой Мэри»? По-моему, вы все выглядите очень напряженными.

– Я бы не отказался, – вздохнул Маунтбэнк, – но мне нельзя.

Квинлан и Салли отрицательно замотали головами.

– Но все равно спасибо. Марта, – поблагодарил Квинлан.

Mарта еще разок проверила, есть ли у них все, что они, вероятно, могут пожелать, и, удостоверившись, вышла из столовой.

Дэвид Маунбэнк съел добрую половину оладьев, и только после этого снова посмотрел на Салли и сказал:

– Если бы вы вызвали меня из-за того, что слышали эти женские крики, не уверен, что я бы вам тогда поверил. Естественно, я провел бы какое-то расследование, но, наверное, подумал бы, что вам Просто приснился кошмарный сон. Но потом вы с Квинланом нашли труп женщины. Была ли это та самая несчастная, чьи крики вы слышали? Вероятно, так. Следовательно, вы говорили тогда правду, а все эти местные старики и старухи – да они просто глухие. У кого-нибудь из вас двоих есть какие-то идеи на этот счет?

– У меня и в мыслях не было вызывать шерифа, – призналась Салли. – Наверное, я и не должна была это делать – тете бы это не понравилось.

– Вероятнее всего, вы правы. Обитатели Коува предпочитают держать свои тайны при себе. – Он усмехнулся и добавил:

– В любом случае не уверен, что вы мой лучший свидетель, мисс Брэндон, поскольку я установил, что вы спади в номере Квинлана в этой башне. И вы солгали мне насчет волос.

– Обожаю парики, шериф. У меня их целая коллекция. Мне показалось, что вы повели себя бесцеремонно, задавая свой бестактный вопрос, вот я и ответила, что у меня рак, чтобы вы почувствовали себя неловко.

Дэвид Маунтбэнк вздохнул. Ну зачем буквально каждому нужно врать? Как же это утомительно. Он снова посмотрел на Салли, на этот раз нахмурившись.

– Что-то ваше лицо кажется мне знакомым, – медленно произнес он.

– Джеймс говорил, что я напоминаю ему бывшую невестку. Амабель кажется, что я похожа на Мэри Лу Реттоп, хотя я выше чуть ли не на целый фут, мама считает, что я – копия ее няни, венесуэлки. Только не говорите, шериф, что я напоминаю вам вашего пекинеса.

– О нет, мисс Брэндон. Благодарите Бога за то, что вы не похожи на мою собаку. Его зовут Хуго, и он ротвейлер.

Салли ждала, стараясь не выдать своего напряжения каким-нибудь жестом, например, стиснутыми руками. Она пыталась выглядеть так, словно все это ее здорово забавляет, и она вполне владеет собой, а вовсе не готова в любой момент рассыпаться на части, если он вдруг тыкнет в нее пальцем и объявит, что забирает ее с собой. Она увидела, как лицо его постепенно разгладилось, и шериф повернулся к Джеймсу.

– Я проверил дела, заведенные моим предшественником. Ее звали Дороти Уиллис, и она была очень хорошим шерифом. Ее записи по поводу тех пропавших стариков на редкость скрупулезны, я снял с них копии специально для вас. Вот, держите. – Шериф полез в карман и извлек оттуда пухлый конверт.

– Спасибо, шериф, – машинально ответил Квинлан. В первый момент он никак не мог сообразить, о ком, собственно, толкует Дэвид Маунтбэнк. Потом вспомнил – о Харви и Мардж Дженсен.

– Я посмотрел их вчера вечером. Поскольку их «виннебаго» обнаружили на рынке подержанных автомобилей в Споукэне, абсолютно все считают, что тут пахнет преступлением. Но дело в том, что никто ничего не умает. Она написала в досье, что переговорила почти со всеми жителями Коува, но вернулась ни с чем. Никто ничего не знает. Никто не помнит Дженсенов. Она даже отправила подробный отчет в ФБР на тот случай, если еще где-то в стране случалось нечто похожее. Вот и все, Квинлан. Сожалею, но больше ничего нет. Никаких ниточек, никаких зацепок.

Шериф подкрепился очередной порцией оладий, допил кофе и отодвинул свой стул от стола.

– Ну ладно. Значит, с вами все в порядке, мисс Брэдон, – по крайней мере об этом можно не волноваться. А странно, не правда ли: больше никто, кроме вас, этих криков не слышал. На самом деле, странно.

Покачав головой, он встал и направился к выходу, по дороге бросив через плечо:

– Кстати, с собственными волосами вы выглядите гораздо лучше, мисс Брэндон. Выбросьте к черту все эти парики! Можете мне поверить. Моя жена утверждает, что у меня хороший вкус.

– Шериф, а что случилось с Дороти Уиллие? Дэвид Маунтбэнк замер на месте.

– С ней вышла паршивая штука. Очень дрянная. Ее застрелил мальчишка-подросток, когда грабил местный магазин «7-Илэвэн»<Сеть продовольственных магазинов, работающих круглосуточно или с 7 до 23 часов.>. Она умерла.

Спустя примерно десять минут появилась Тельма Неттро во всей красе: с зубами во рту и белыми кружевами на морщинистой и темной, как пергамент, шее. Она выглядела так, будто на дворе эпоха королевы Виктории. Первыми словами старухи были:

– Ну что, милая, Джеймс – хороший любовник?

– Не знаю, мэм. Он отказался меня даже поцеловать, говорит, слишком устал. Намекнул даже на головную боль. Что я могла поделать?

Старая Тельма запрокинула голову, и ее тонкая шея отчаянно затряслась, изрыгая громкий хохот.

– Неплохо, Салли. А я-то подумывала, что вы так себе, размазня. Так что там с телефонным звонком? Марта говорит, что прошлой ночью вам звонила какая-то женщина, которая на самом деле оказалась вашим покойным папашей.

– Когда я подошла к телефону, никакой женщины там не было.

– Все это очень странно, Салли. Зачем это могло кому-то понадобиться? Я еще могла бы понять, если бы звонил Джеймс – тогда совсем другое дело. Но если он весь из себя такой усталый – может быть, вам лучше просто забыть о нем?

– Сколько у вас было мужей, Тельма? – Квинлан понимал, что у Салли сейчас, должно быть, голова идет кругом, и задал свой вопрос только затем, чтобы дать ей возможность прийти в себя.

– Только один, Джеймс, – Бобби. Я вам рассказывала, что Бобби изобрел новый, более совершенный автопилот? Да-да, поэтому-то у меня больше денег, чем у любого другого из грешников в этом городишке. Все из-за изобретения Бобби.

– На мой взгляд, тут у каждого есть, деньги, – заметила Салли. – Город выглядит очень мило. Все кажется новым, хорошо продуманным. Такое впечатление, что все жители сложили деньги в общий котел и сообща решили, что с ними делать.

– Примерно так все и было. Сейчас у нас земля бесплодна из-за этих скал. А помню, в пятидесятых, неподалеку от скал еще росли сосны, ели, было даже несколько тополей, хотя, конечно, под штормовыми ветрами они гнулись к земле. Теперь все они исчезли – будто ничего и не росло вовсе. По крайней мере хорошо, что нам удалось сохранить немного деревьев в самом городе. Потом она развернулась и завопила:

– Марта! Где мой чай с мятой? Опять ты там с молодым Эдом? Оставь его в покое и подай мне завтрак!

Джеймс переждал два такта и как бы между Прочим непринужденно произнес:

– Я все же хотел бы, Тельма, чтобы вы мне рассказали о Харви и Мардж Дженсен. Это было всего лишь три года назад, а у вас, несомненно, самая ясная голова во всем городе. Кстати, возможно, в них было что-нибудь интересное, и вы написали об этом в своем дневнике? Как вы думаете?

– Довольно верно подмечено, молодой человек. Я, несомненно, толковее, чем бедная Марта, которая не может отличить собственный локоть от заварочного чайника. И она никак не может оставить в покое свои жемчуга. Я собирала их заново уже по меньшей мере три раза. На некоторое время я даже позволила ей думать, что это я звонила бедняжке Салли. Мне нравится ее поддразнивать, это вносит в мою жизнь некоторое оживление. Очень жаль, но я не помню никаких Харви и Мардж.

– Вы знаете, – вмешалась Салли, – звонок мог быть местным – голос был слышен очень четко.

– Может быть, милая, вы считаете, что это я вам звонила? Что ж, мысль мне нравится, но у меня никоим образом не могла бы оказаться пленка с записью голоса вашего папаши. Да и вообще, кому она нужна?

– Значит, вы признаете, что знаете, кто я?

– Конечно. Много же вам потребовалось времени, чтобы это понять. Но вы можете не волноваться, Салли, я не скажу ни единой душе. Нечего и говорить, как бы поступил какой-нибудь из молодых олухов, что болтаются в окрестностях города, если бы пронюхал, что вы дочка того самого туза-юриста, которого убили. Нет, я не скажу никому, даже Марте.

Появилась Марта. Она принесла мятный чай и порцию – не меньше полдюжины – жирных подрумяненных сосисок. Они перекатывались по тарелке в луже расплавленного сала. Салли и Квинлан, как по команде, одновременно уставились на эту тарелку.

Тельма хихикнула в своей кудахтающей манере:

– Я хочу, чтобы, когда я отправлюсь на тот свет, у меня был самый высокий холестерин в истории. Я взяла обещание с дока Спайвера, что он проверит мой уровень холестерина, когда я в конце концов сброшу эту смертную оболочку. Хочу попасть в книгу рекордов.

– Должно быть, вы весьма преуспели в своем намерении, – заметил Квинлан.

– Не думаю, – возразила Марта. Она возвышалась по левую руку от Тельмы. – Тельма ест это уже многие годы. Шерри Ворхиз считает, что она еще переживет нас всех. Она говорит, что у ее мужа, преподобного Хэла, нет против Тельмы ни единого шанса. Он уже страдает одышкой, а ему только шестьдесят восемь. К тому же он не толстый. Странно, правда? Тельма интересуется, кто же будет совершать над ней погребальный обряд, если не будет преподобного Ворхиза.

– Что эта Шерри может знать? – воскликнула Тельма, не переставая жевать очередную жирную сосиску.

– Думаю, она была бы более счастлива, если бы преподобный Хэл отправился в мир иной – в тот, который он заслуживает. Хотя не знаю, насколько справедливым ему покажется воздаяние. Может статься, он обнаружит, что провалился в ад, и удивится, как это могло случиться с ним, таким святым человеком. Но большей части он вполне сносен, этот Хэл. Только когда он остается наедине с женщиной, он вскипает и начинает бормотать всякую ерунду про грех, адское пекло и искушения плоти. Похоже, он считает секс грехом и редко прикасается к собственной жене. Неудивительно, что у них нет детей. Ни одного, и никогда не было. Только представь себе! В это трудно поверить, ведь он же в конце концов мужчина. Но тем не менее бедняжка Шерри только и делает, что пьет свой чай со льдом, возится со своим шиньоном да продает мороженое.

– Что же в этом плохого? – спросила Салли. – Если бы она была несчастна, разве не могла бы она просто уйти от него?

– Да, точно как ты сама, только не вовремя. Жир, в котором плавали сосиски, кое-где уже начал застывать.

– Ее «чай со льдом» – это просто дешевое белое вино. Не знаю, как после стольких лет ее печень все еще работает.

Салли сглотнула, стараясь больше не смотреть на эти ужасные сосиски.

– Амабель рассказывала-, что когда вы только открыли магазин «Лучшее в мире мороженое», то Хранили его в гробах Ральфа Китона?

– Точно. Это была идея Хелен, жены Ральфа. И у нее же был рецепт. Мысль открыть магазин мороженого принадлежала ей. Когда-то она была маленьким застенчивым существом, и всякий раз, когда ей нужно было что-то сказать, она выглядела до смерти напуганной. Если Ральф проявлял недовольство, она тут же куда-нибудь пряталась. Теперь она переменилась: говорит то, что думает, а когда ей не нравится то, что делает Ральф, она просто высказывает ему все, не стесняясь в выражениях. И все из-за того рецепта. С успехом бизнеса по производству мороженого она прямо-таки расцвела. Бедный старина Ральф. У него тоже свой бизнес, но никто из нас не собирается помирать ради него. Думаю, он надеется, что муж этой погибшей женщины обратится по поводу похорон к нему.

Больше Салли не могла этого выносить. Она встала, пытаясь выдавить из себя улыбку, и сказала:

– Спасибо за завтрак, Тельма. Мне пора домой;

Должно быть, Амабель уже тревожится за меня.

– Марта ей уже позвонила и сказала, что вы были тут с Джеймсом.

– Я поблагодарю Марту, – вежливо ответила Салли.

Она ждала, когда Джеймс присоединится к ней. На улице пошел дождь. Наступил отвратительный хмурый день.

– Ну и ну, черт! – Джеймс вернулся в фойе гостиницы и взял с вешалки зонт. Они вышли на улицу.

– Готов поспорить, старики сейчас играют в карты в магазине Пурна Дэвиса. Не могу себе представить, чтобы они нарушили ритуал.

– Джеймс, шериф Маунтбэнк догадается, кто я. Это всего лишь вопрос времени.

– Не думаю. Возможно, он и видел вашу фотографию по телевизору. Последний раз, когда это могло быть, – на прошлой неделе. Он не свяжет одно с другим.

– Но власти наверняка разослали мои фотографии всем и каждому.

– Салли, это такая дыра! Рассылать фотографии по факсу во все отделения полиции и конторы шерифов по всей стране слишком дорого. Не стоит об этом беспокоиться. У шерифа нет зацепки. Своим ответом вы с ним быстро расправились.

Его глаза были такими же серыми, как дождь, который лился с небес. Он смотрел не на нее, а прямо перед собой, его рука поддерживала Салли под локоть.

– Осторожно, лужа.

Она быстро отступила в сторону.

– Под дождем город уже не кажется таким очаровательным, правда? Мэйн-стрит выглядит как позабытая голливудская декорация к давно отснятому фильму – серая, опустевшая, будто тут во веки вечные никто и не жил.

– Не волнуйтесь, Салли.

– Может быть, вы и правы. Вы женаты, Джеймс?

– Нет. Смотрите под ноги.

– 0'кей. А вы были когда-нибудь женаты?

– Однажды. Из этого ничего не вышло.

– Интересно, бывают ли вообще на свете удачные браки?

– А вы эксперт?

Салли удивил его сарказм, но она кивнула.

– Отчасти. У моих родителей не вышло ничего хорошего. Фактически... ладно, не важно. У меня тоже не вышло. Да почти у ста процентов в моем окружении – неудачно.

Они проходили как раз мимо универмага Пурна Дэвиса. Квинлан усмехнулся и взял ее за руку.

– Давайте-ка зайдем и посмотрим, чем занимаются эти старые плуты. Первым делом мне бы хотелось спросить, правда ли в тот день, когда убили эту бедняжку, никто ничего не слышал.

Пурн Дэвис, Ханкер Доусон, Гас Эйснер и Ральф Китон сидели вокруг большой бочки. Игра в джин шла полным ходом. В печи – эдаком милом кусочке старины, которая, казалось, скорее, устроена для украшения, нежели для пользы, горели дрова. Когда Салли и Квинлан входили, на двери звякнул колокольчик.

– Ну и сырость на улице, – сказал Квинлан, встряхивая зонтик. – Как поживаете?

В ответ прозвучало два невнятных хрюканья и одно «0'кей». Потом Пурн Дэвис сложил карты на стол лицом вниз и поднялся, чтобы приветствовать вошедших.

– Чем могу служить?

– Вы встречались с Салли Сент-Джон, племянницей Амабель Порди?

– Да, но не сказать, что наша встреча была долгой. Как поживаете, мисс Салли? У Амабель все 6 порядке?

Салли кивнула. Она мысленно пожелала себе не перепутать свои фальшивые имена: Брэндон – для шерифа Маунтбэнка и Сент-Джон – для всех остальных.

За вопросом Пурна Дэвиса по поводу Амабель скрывалось нечто большее, чем просто вежливость, и Салли улыбнулась.

– У Амабель все просто прекрасно, мистер Дэвис. Во время бури у нас не было ни одной протечки. Новая крыша замечательно удерживает воду.

Ханкер Доусон, который, как обычно, растягивал свои подтяжки, изрек:

– Вы заставили всех нас искать эту бедную женщину, которая бежала и упала с утеса. Той ночью было холодно и ветрено. Никому из нас не хотелось идти. В любом случае находить-то было нечего.

Глава 9

Салли вздернула подбородок.

– Да, сэр. Я слышала ее крик и, конечно, подняла вас на ноги. Я жалею только о том, что вы не нашли ее до того, как ее убили.

– Убили? – Передние ножки стула Ральфа Китона с тяжким стуком опустились на пол. – О чем, черт побери, вы тут толкуете, – убили?! Док сказал, что она, должно быть, упала. Это, говорят, несчастный случай.

Квинлан мягко произнес: .

– Медицинский эксперт установил, что она была задушена. Тот, кто ее убил, явно не рассчитывал, что ее тело прибьет к берегу. Более того, кто бы ее ни убил, он даже не предполагал, что, если тело всплывет, там, внизу, может оказаться кто-нибудь, кто ее обнаружит.

– Вы хотите сказать, мистер Квинлан, что мы слишком немощны, чтобы спуститься по той тропинке?

– Что ж, это можно допустить, не так ли? Вы уверены, что той ночью ни один из вас не слышал криков, зова о помощи? Плача? Чего угодно, что нельзя отнести к обычным ночным звукам?

– Это было около двух часов ночи, – уточнила Салли.

– Послушайте, мисс Салли, – сказал Ральф Китон, теперь уже вставая. – Мы все знаем, что вы расстроены из-за разрыва с мужем, но это не важно. Мы все знаем, что вы приехали сюда отдохнуть, разобраться что к чему. Но, знаете ли, события такого рода могут здорово повлиять на молодую леди вроде вас, например, на то, как вы видите, что вы слышите...

– Мне это не померещилось, мистер Китон! Я могла бы еще подумать, что это так, если бы мы с Квинланом в то же самое утро не нашли труп этой женщины.

– Это могло быть простым совпадением, – высказался Пурн Дэвис. – Вам снился сон из-за того, что вы разругались с мужем, – так нам сказала Амабель – или вы слышали, как воет ветер.

А эта женщина в ту же ночь сиганула с утеса. Просто совпадение.

Квинлан понял, что больше ему здесь делать нечего: они уперлись, и от них явно ничего не добьешься. Они с Салли здесь просто чужаки. Их никак нельзя считать желанными гостями – их присутствие терпят, да и то с трудом. «Интересно, – подумал Квинлан, – похоже, Амабель Порди имеет достаточно власти над горожанами». Иначе, как можно объяснить, что никто из обитателей Коува, как бы безмерно ни раздражало их присутствие Салли, не сообщил копам, что она находится здесь. Оставалось только молиться, что контроль Амабель над ними продлится. Может быть, попробовать как-то смягчить обстановку, просто на всякий случай.

– Мистер Дэвис прав, Салли, – как можно непринужденнее скачал Киннлан. – Кто может утверждать наверняка? Уж точно не мы. Но, знаете, – обратился он (с старикам, – честно говоря, я просто надеюсь, что вы, возможно, помните что-то о Харви и Мардж Дженсен.

Ханкер Доусон повернулся так быстро, что упал со стула. На минуту возникло столпотворение. Квинлан мгновенно оказался рядом с Доусоном. Удостоверившись, что тот не пострадал, он помог ему подняться на ноги.

– Я просто старый, неуклюжий придурок, – проворчал старик.

– Какого дьявола с тобой творится? – заорал на него Ральф Китон, весь красный как рак.

– Я просто старый, неуклюжий придурок, – снова повторил Доусон. – Ах, если бы Арлен была жива! Она бы сделала мне массаж и приготовила суп из цыпленка. У меня болит плечо.

Квинлан похлопал его по руке.

– Мы с Салли заглянем по дороге к доктору Спайверу и попросим его зайти сюда, хорошо? Примите две таблетки аспирина. Думаю, док скоро будет.

– Не делайте этого, – распорядился Ральф Китон. – Все нормально, Ханкер просто разнылся.

– Нам нетрудно, мы все равно будем проходить мимо его дома, – возразила Салли.

– Ну что ж, тогда ладно, – потирая плечо, Доусон позволил своим приятелям усадить его обратно на стул.

– Да, мы вызовем доктора Спайвера, – подвел итог Квинлан.

Он встряхнул зонтик, готовясь его раскрыть, и проводил Салли к выходу из универмага. Услышав, как старики тихо переговариваются у них за спиной, он слегка помедлил.

– Какого черта?! Почему ты не хочешь, чтобы они зашли в дом дока? У тебя что, с этим проблемы, Ральф? Вот у Ханкера – нет, и он прав. Послушай, что я говорю: это не важно.

– Точно, – вступил в разговор Гас Эйснер, – не думаю, что Ханкер мог бы туда успеть. Как он теперь сможет?

– Наверное, ему будет несподручно, – медленно произнес Пурн Дэвис. – Да, пусть-ка Квинлан и Салли идут. Так будет лучше всего.

Дождь превратился в противную мелкую изморось, от которой промерзаешь до самых костей.

– Они не очень-то хорошо умеют врать, – заметил Квинлан. – Интересно, что скрывается за всем этим разговором?

Все, на что намекал Квинлан, расцвело в сознании Салли, и она почувствовала еще больший холод, чем от окутавшего ее холодного воздуха.

– Не могу поверить в то, что вы предполагаете, Джеймс.

Квинлан пожал плечами.

– Пожалуй, мне не следовало ничего говорить. Просто забудьте об этом, Салли.

Разумеется, она не в силах была это сделать.

– Они старики. Если они на самом деле помнят Дженсенов, значит, просто боятся в этом признаться. Что до остального, это вполне безобидно.

– Возможно.

До дома доктора Спайвера они дошли в полном молчании. Даже в тусклом свете пасмурного утра дом выглядел очень ухоженным. Как и все остальные дома в этом проклятом городишке.

Квинлан постучал в свежевыкрашенную белую. дверь.

Нет ответа. KВИНЛАН постучал снова и крикнул:

– Доктор Спайвер? Это Квинлан. Я по поводу Ханкера Доусона – он упал и ушиб плечо. Нет ответа.

Салли качалось, что на нее наваливается что-то тяжелое и темное. Ее начинала бить дрожь.

– Наверное, он ушел еще к кому-нибудь. Квинлан повернул дверную ручку. Как ни странно, дверь оказалась незапертой.

– Пойдем посмотрим. – Он толкнул дверь и пошел внутрь. В доме было тепло. Отопительная система была включена на полную мощность.

Свет нигде не горел, хотя должен был бы, учитывая серую мглу за окном. Внутри дома было так же сумрачно, как и за окном, а по углам и вовсе притаилась темнота.

– Доктор Спайвер?

Внезапно Джеймс развернулся, взял ее за плечи и сказал:

– Ну-ка, Салли, я хочу чтобы вы остались в прихожей. Не двигайтесь с места. Салли в ответ только улыбнулась.

– Я посмотрю в гостиной и столовой. А вы загляните наверх. По-моему, его просто нет дома, Джеймс.

– Наверное, нет. – Он повернулся и направился вверх по лестнице.

Салли почувствовала прилив тепла. В доме стало жарко, воздух почти обжигал, вызывая сухость во рту. Она быстро щелкнула выключателем, включая в прихожей свет. Странно, но свет не зажегся. Все вокруг было таким тихим, неподвижным. Похоже, здесь вообще нет воздуха: Салли попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла. Она посмотрела на арку, что вела в гостиную.

Вдруг ей почему-то расхотелось входить внутрь. Захотелось, чтобы Джеймс очутился рядом, поговорил с ней, рассеял это жуткое безмолвие... Ради Бога, надо взять себя в руки: старого доктора просто нет дома, и все тут.

Салли снова попыталась глубоко вздохнуть. Безуспешно! Она сделала еще один шаг. Теперь она стояла в арочном дверном проеме. В гостиной царил такой же угрюмый полумрак, как и в прихожей. Салли быстро щелкнула выключателем и зажгла люстру. Она увидела роскошный бухарский ковер, ту самую лампу от Тиффани, которую доктор прошлый раз сшиб на пол, потому что не увидел. Насколько можно было судить, лампа не разбилась, даже не треснула.

Салли ступила в гостиную. – Доктор Спайвер! Вы здесь? Ответа не было.

Она огляделась вокруг, не желая делать еще хотя бы шаг в эту комнату. И тут она заметила какое-то неясное движение, что-то быстро промелькнуло. Раздался тяжелый глухой удар по деревянному полу, а затем оглушительный скрип кресла-качалки. Потом послышалось громкое возмущенное мяуканье, и, спрыгнув со спинки дивана, прямо у ее ног приземлился огромный серый кот. В первый момент Салли завизжала от испуга, а потом разразилась таким жутким истерическим хохотом, что тут уж точно можно было подумать, что она сошла с ума.

– Хороший котик, – проговорила Салли. Голос получился очень тоненьким, и она удивилась, что вообще способна дышать. Кот удрал.

Она услышала, как кресло-качалка, тихо поскрипывая, медленно раскачивается взад-вперед, взад-вперед. Салли подавила рвущийся из горла крик. Кот толкнул кресло и оно стало качаться, только и всего. Она набрала в грудь побольше воздуха и быстро пошла к дальней стене гостиной. Кресло все еще раскачивалось, словно кто-то время oт времени прикладывал усилие, приводя его в движение. Салли обошла вокруг и встала перед креслом.

Воздух был таким же неподвижным и мертвым, как пожилой мужчина, низко сползший в старом кресле-качалке из гнутого дерева. Одна рука его свисала до пола, голова склонилась на грудь. Пальцы мертвой руки с тихим звуком царапнули ног тями деревянный пол. Звук был подобен оружейному выстрелу. Салли подавила крик, заткнув рот стиснутым кулаком. Потом быстро вдохнула несколько раз. Словно завороженная, она смотрела, как с кончика безымянного пальца медленно, но неотвратимо падали на пол капельки крови. Салли резко развернулась и помчалась обратно в прихожую. Сдерживая позывы к рвоте, она кричала охрипшим от ужаса голосом:

– Джеймс! Доктор Спайвер здесь! Джеймс!

– А интересно, мисс Брэндон, если бы вас здесь не оказалось, произошли бы эти две смерти?

Салли сидела на краешке дивана, сцепив руки на коленях и тихо покачиваясь взад-вперед, точь-в-точь как старый доктор Спайвер в своей качалке. Джеймс сидел на ручке дивана – тихий и неподвижный, словно человек, который, укрывшись в тени, поджидает, когда мимо пройдет его добыча. «Откуда, скажите на милость, – подумал Дэвид Маунтбэнк, – откуда у него возникла такая мысль?» Джеймс Квинлан – профессионал, теперь шериф знал это наверняка. Он понял это по тому, как тот управился с осмотром в доме Спайвера – более профессионально, чем это сделал бы сам Маунтбэнк, по тому, с какой спокойной беспристрастностью оН держался.

Все это откровенно выдавало основательную подготовку, причем полученную человеком, который уже обладал всеми необходимыми навыками и спокойным, твердым характером.

Дэвид понимал, что Квинлан действительно беспокоится о Салли Брэндон, но было тут и что-то еще, и Дэвиду это не нравилось. Не нравилось хотя бы потому, что он этого не знал.

– Вы со мной не согласны, мисс Брэндон? – повторил он, на этот раз уже оказывая давление, но очень осторожно, потому что вовсе не хотел, чтобы она расклеилась. Она была бледна и измучена, но должен же он разобраться, что здесь творится! В конце концов она очень просто ответила;

– Да.

– Ну хорошо. – Он обернулся к Квинлану и медленно расплылся в улыбке. – А в самом деле, ведь вы с Салли появились в Коуве примерно в одно и то же время. Довольно странное совпадение, вам не кажется?

«Он подошел почти вплотную к разгадке», – подумал Квинлан. Однако он понимал, что Дэвид Маунтбэнк просто не может ничего знать наверняка. Ему только и остается, что строить предположения.

– Да, – ответил он, – это совпадение, от которого я бы охотно отказался. Скоро вернется Амабель. Хотите чаю, Салли?

– Его ногти скребли по дощатому полу. Я так по-идиотски этого испугалась!

– На вашем месте я бы тоже по-идиотски испугался. Итак, вы оба пришли сюда просто потому, что Ханкер Доусон свалился со стула и повредил плечо?

– Да, – сказал Квинлан. – Так оно и есть. Ничего подозрительного, мы просто поступили как хорошие соседи. Ничего более – если не считать странного разговора, который вели за нашей спиной несколько стариков, когда мы уходили. Они высказались примерно в том духе, что «это не важно» и что Ханкеру ходить не стоит. Пускай, мол, Квинлан и Салли идут, время пришло.

– Не хотите ли вы сказать, что они уже знали, что он мертв, и хотели, чтобы вы с Салли оказались как раз теми, кто его найдет?

– Понятия не имею. Это выглядит бессмысленно, ей-богу. Я просто подумал, что нужно рассказать все подряд.

– Вы думаете, это – самоубийство?

– Если взглянуть, под каким углом был произведен выстрел, как упало оружие и как съежилось его тело, то, думаю, можно рассматривать оба варианта. Вам не кажется, что с этим разберется медэксперт?

– Понсер – хороший специалист, но не настолько. Подготовка у него была не ахти какая. Я дам ему возможность попробовать свои силы, а если результат окажется сомнительным, запрошу Портленд.

Салли посмотрела по очереди на обоих:

– Вы серьезно думаете, что он мог совершить самоубийство, Джеймс?

Квинлан кивнул. Ему бы хотелось сказать больше, но он знал, что не может этого сделать, даже если бы здесь не было шерифа.

– Зачем бы ему это делать? Квинлан пожал плечами:

– Может, у него была неизлечимая болезнь, Салли. Возможно, он страдал от непереносимой боли.

– Или он что-то знал и оказался не в силах это выдержать. Он мог убить себя, чтобы защитить кого-то другого.

– Почему у вас возникла такая мысль, мисс Брэндон?

– Сама не знаю, шериф. Все это просто жутко. После того как мы нашли тело той женщины, Амабель сказала, что в Коуве никогда ничего не случалось. По крайней мере никаких более значительных событий, чем случай, когда кот доктора Спайвера забрался на старый вяз, что растет у того на заднем дворе. Что будет с котом?

– Я собираюсь удостовериться, что он нашел себе новых хозяев. Черт, я просто уверен, что кто-нибудь из моих детей станет умолять притащить этого проклятого кота к нам домой.

– Дэвид, – сказал вдруг Квинлан, – почему бы вам не оставить церемонии и не называть ее Салли?

– Что ж, хорошо, если вы не против, Салли. Она кивнула, и шериф снова поразился, каким странно знакомым кажется ее лицо. Но он не может вспомнить откуда. Вероятнее всего, она просто здорово похожа на кого-нибудь, кого он встречал раньше – возможно, даже много лет назад.

– Может, нам с Джеймсом стоит уехать отсюда, и тогда тут больше ничего не случится.

– Ну, мэм, в самом деле вы не можете покинуть Коув! Вы нашли уже второй труп. Вопросов полным-полно, а ответов-то как раз и не хватает. Квинлан, почему бы нам с вами не приготовить для Салли чай?

Салли проследила взглядом, как они выходят из маленькой гостиной. Шериф задержался у одной из картин Амабель. На этот раз у той, которая изображала миску с гниющими апельсинами. Те части апельсинов, которые гнили, Амабель нарисовала крупными круглыми каплями краски. Тревожная картина! Салли невольно содрогнулась. О чем это шериф собирается поговорить с Квинланом?

Дэвид Mаунбэнк наблюдал, как Квинлан наливает воду в старенький чайник и включает горелку.

– Кто вы? – спросил он.

На мгновение Джеймс замер. Потом достал из буфета три чашки с блюдцами и поставил на стол.

– Вы любите кофе с молоком или с сахаром?

– Нет.

– А как насчет бренди? В чашку Салли я добавлю именно это.

– Нет, спасибо. Ответьте на мой вопрос, Квинлан. Никакой вы к черту не частный детектив, ни в коем случае. Для этого вы слишком хороши. Видно, что у вас самая что ни на есть лучшая подготовка. Вы опытны. Знаете, как делать такие вещи, о которых нормальные люди просто понятия не имеют.

– Ладно, черт возьми, – вздохнул Джеймс. Он достал свое удостоверение и слегка встряхнул его открывая. – Специальный агент ФБР Джеймс Квинлан, шериф. Рад с вами познакомиться.

– Проклятие! – сказал Дэвид. – Вы здесь под прикрытием. Что в конце концов происходит?

Глава 10

Джеймс добавил в чашку с чаем немного бренди. Шериф протянул руку за чашкой, но Джеймс остановил его, усмехнувшись:

– Минуточку терпения. Я собираюсь отнести эту чашку Салли. Хочу убедиться, что она в порядке. Она же человек гражданский, для нее все эти потрясения оказались невероятно тяжелыми. Вы наверняка сами понимаете.

– Конечно. Я подожду вас здесь, Квинлан. Джеймс вернулся практически сразу. Шериф, опираясь руками о стойку, смотрел в окно. Это был высокий мужчина, стройный, мускулистый и поджарый. Судя по всему, из тех, кто бегает по утрам. Вероятно, на несколько лет старше Джеймса.

В нем была такая надежность, что людям хотелось с ним разговаривать. Джеймса это качество восхищало, однако сам он ничего рассказывать не собирался.

Дэвид Маунтбэнк начинал ему нравиться, но он не мог допустить, чтобы это обстоятельство как-то на него повлияло.

Не желая его испугать, Квинлан тихо произнес:

– Она уснула. Я накрыл ее вязаным шерстяным платком Амабель. Но давайте не будем шуметь, ладно, шериф?

Шериф медленно повернулся к Квинлану:

– Называйте меня Дэвидом. Так что же все-таки происходит? Зачем вы здесь?

Квинлан спокойно ответил:

– На самом деле я приехал сюда совсем не для того, чтобы выяснять про Харви и Мардж Дженсен. Это всего лишь моя «крыша». Хотя их исчезновение по-прежнему остается загадкой. И дело не только в них. Вы были правы, ваша предшественница на посту шерифа отсылала всю информацию в ФБР, включая рапорты об исчезновении еще двоих – мотоциклиста и его приятельницы. То же самое делали и в других городах, выше и ниже по побережью. К сегодняшнему дню существует уже приличная пухленькая папка на людей, которые бесследно исчечли в здешних местах. Очевидно, Дженсены были первыми, поэтому я к ним и прицепился. Я представлялось всем как частный детектив, потому что не хочу пугать этих старых обывателей. Они бы просто рехнулись, если бы узнали, что среди них околачивается агент ФБР, и одному Богу известно, чем он тут занимается.

– Что ж, прикрытие хорошее, потому что оно настоящее. Я не думаю, что вы расскажете, в чем дело в действительности, так ведь?

– Я не могу. По крайней мере сейчас. Вы можете пока удовольствоваться этим?

– Полагаю, что мне придется. А все-таки вы выяснили что-нибудь насчет Дженсенов?

– Да, кое-что: все эти респектабельные старики и старушки мне врут! Можете представить себе что-нибудь подобное? Ваши бабушки и дедушки врут в глаза по совершенно безобидному вопросу: по поводу какой-то пожилой пары, которая, возможно, заехала на своем «виннебаго» в Коув, просто чтобы купить лучшее в мире мороженое!

– Ну хорошо, допускаю, что они действительно помнят Харви и Мардж, но боятся говорить – боятся оказаться во что-нибудь замешанными. Почему вы сразу же не пришли с этим ко мне? Не рассказали, кто вы такой и что вы здесь тайно?

– Я хотел как можно дольше скрывать правду. Так легче. – Квинлан пожал плечами. – Что ж, коль скоро я ничего не обнаружил, от этого никому никакого вреда. Кто знает, а вдруг я бы выяснил что-то обо всех этих пропавших без вести?

– Вы бы могли и дальше вполне успешно прикрываться от меня своей «легендой», если бы не эти две смерти. Тут-то и стало заметно, что вы слишком хороши, слишком основательно подготовлены. – Дэвид Маунтбэнк вздохнул, сделал большой глоток чая с бренди, слегка поежился, а потом улыбнулся, похлопывая себя по животу. – Ну вот, это немного поднимает настроение.

– Точно.

– Чем вы занимаетесь с Салли Брэндон?

– Дело в том, что с первого же дня, как я сюда попал, она меня в некотором роде зацепила. Она мне нравится. И, по-моему, Салли не заслуживает всех этих неприятностей.

– «Неприятности» – это слишком мягко сказано. Увидеть женский труп, который бьется о камни у подножия этих скал, достаточно, чтобы человека до конца жизни мучили по ночам кошмары.

Но найти доктора Спайвера, которому выстрелом снесло полголовы, еще хуже.

Дэвид отхлебнул еще чаю.

– Я и то наверняка надолго запомню это зрелище. Так вы считаете, что по какой-то дикой случайности две эти смерти так или иначе связаны с делами о пропавших без вести, заведенными ФБР, с Харви, Мардж и всеми остальными?

– Даже мой извращенный ум воспринимает эту идею как фантастику, но, согласитесь, вы ведь тоже над этим задумываетесь, верно?

«Квинлан опять это делает», – подумал Дэвид беззлобно. Он спокоен, он вежлив, но ни за что не проболтается о том, о чем не хочет. Его невозможно вывести из себя. Интересно все-таки, какого черта он оказался в этой дыре на самом деле? Что ж, Квинлан сам ему скажет, когда придет время. Вслух же он медленно произнес:

– Я понимаю, вы не расскажете мне, что вас сюда привело в действительности, но сейчас мне вполне достаточно того, что я узнал, и я не собираюсь гнать волну по этому поводу. Занимайтесь тем, чем занимаетесь, а если вы можете хоть чем-то помочь мне или я могу помочь вам – я к вашим услугам.

– Спасибо Дэвид, ценю вашу поддержку. Этот Коув – занятный городок, не находите?

– Теперь – да. Видели бы вы его года три-четыре назад. Он был настолько ветхим, насколько можно вообразить, из жителей – одни старики, кругом полный упадок. Все кто помоложе удирали отсюда, задрав хвост, как только у них появлялась такая возможность. А потом пришло процветание. Чем бы они ни занимались, они делали это хорошо и с восхитительной планомерностью.

– Может, у кого-нибудь из них умер богатый родственник, оставив кучу денег, и пожертвовал средства городу? Как бы то ни было, сейчас Коув – просто загляденье. Да, это доказывает, что, объединив усилия, горожане в состоянии вытащить самих себя из болота. За это их поневоле начнешь уважать.

Дэвид поставил пустую чашку в раковину.

– Ладно, я возвращаюсь в дом дока Спайвера. У меня ровным счетом ничего нет по этому делу, Квинлан.

– Если я сумею что-то обнаружить – позвоню.

– Знаете, я не собираюсь разглашать эти сведения. До меня только сейчас дошло, что эти две смерти должны быть для местных стариков очень тяжелым испытанием. А тут появляюсь еще и я, практически готовый обвинить одного из них в том, что он держал в плену эту самую женщину, прежде чем убить. Хм, я даже думал, что, когда вы вызвались привести к Ханкеру Доусону доктора Спайвера, те четверо стариков уже знали, что док мертв, и, следовательно, имели какое-то отношение к этой смерти. Должно быть, я сошел с ума. Все они добропорядочные граждане. И этот вопрос надо прояснить как можно скорее.

– Как я уже говорил, если что узнаю – сообщу вам.

Дэвид не был уверен, что это правда, но создавалось впечатление, что Квинлан говорит вполне искренне. Что ж, так и должно быть. Ведь его учителями были лучшие из лучших. У Дэвида был двоюродный брат, Том Нейббер – так тот в начале восьмидесятых проходил подготовку в Куантико и вылетел оттуда, продержавшись меньше четырех недель из шестнадцати. Дэвиду казалось, что у кузена есть все, что требуется для этого заведения, но тот не справился.

Уходя, Дэвид обернулся в дверях кухни.

– Это странно, но неизбежно. Салли здесь не ждали. Кто бы ни убил Лауру Стратер, он тогда уже держал ее у себя в плену. Если бы Салли в первую же ночь после приезда не услышала женский крик, держу пари, его бы вообще никто не услышал. Но случилось именно так. А если бы вы с Салли не отправились на прогулку по скалам, труп никогда бы не был найден. Никакого преступления не было бы вообще. НичегоГЛишь еще одно заявление о пропавшей без вести женщине, написанное ее мужем. Потом мы имеем доктора Спай-вера – и это уже совсем другое дело. Убийцу ничуть не волновало, что труп обнаружат, – ему было на это просто наплевать.

– Не забывайте, это могло быть самоубийством.

– Да, знаю, но вам не кажется, что не очень-то похоже на самоубийство?

– Не знаю, но продолжайте вынюхивать, Дэвид. Я на самом деле удивляюсь, почему никто ни черта не слышал. Верится с трудом, правда? Люди вообще слишком своенравны от природы, чтобы так дружно договориться между собой.

Думаю, на ваш взгляд, это должно смахивать на преступление.

– Да, пожалуй. Но я все же полагаю, что местные жители просто чего-то боятся. Я буду здесь поблизости, Квинлан. Позаботьтесь о Салли. Есть в ней нечто такое, из-за чего появляется непреодолимое желание укрыть ее своим плащом и проследить, чтобы с ней ничего не случилось.

– Хм, может быть, в данный конкретный момент это и так, но, если вы попытаетесь это сделать, когда она в нормальном состоянии, боюсь, она это желание из вас вышибет?

– У меня тоже такое чувство – вероятно, через некоторое время она бы так и сделала, но только не сейчас. Нет, здесь что-то не так, но что именно, я подозреваю, вы не собираетесь мне рассказывать.

– Мы с вами еще поговорим, Дэвид. Желаю удачи с предстоящим вскрытием.

– Ах да, мне нужно позвонить жене. Боюсь, она уже успела забыть, когда я в последний раз приходил домой к обеду.

– Вы женаты?

– Первое, что вы увидели, Квинлан, это мое обручальное кольцо. Не умничайте. Я даже упоминал про одного из своих детей. У меня их трое, все девочки. Когда я вхожу в дом, две из них начинают карабкаться по моим ногам, а третья тащит за собой стул, чтобы взобраться мне на руки. Они соревнуются, кто первый обнимет меня за шею.

Дэвид одарил его кривой усмешкой, взмахнул на прощание рукой и вышел.

Никто не мог говорить ни о чем другом. Только о докторе Спайвере и о том, как двое чужаков нашли его лежащим в кресле-качалке, кровь капала с его пальцев, а полголовы было оторвано.

Доктор покончил жизнь самоубийством – на этом сошлись все, – но почему?

Рак, неизлечимая болезнь, заявила Тельма Неттро. У ее собственного деда тоже был рак, и он бы убил себя, если б не умер раньше. Он почти ослеп, доравил Ральф Китон. Все знали, что он доволен, потому что, когда им вернут тело, Ральф будет готовить его к погребению. Да, говорил Ральф, док не мог вынести мысли, что он уже больше не тот «врач милостью Божьей», что раньше.

Он страдал из-за того, что его отвергла какая-то женщина, высказался Пурн Дэвис. Всем было известно, что Амабель несколько лет назад дала ему самому от ворот поворот, и Пурн все еще сокрушался по этому поводу.

Он просто устал от жизни, предположила Хелен Китон, наполняя рожок тройного размера шоколадным мороженым с орехами пекан для Шерри Ворхиз. Немало старых людей начинают чувствовать усталость от жизни, и бедный док решил что-то предпринять, а не сидеть и ждать еще лет десять, когда наконец дьявол заберет его.

Возможно, говорил Ханкер Доусон, просто вероятно, док Спайвер имел какое-то отношение к смерти той бедной женщины. Тогда его самоубийство имело бы смысл, разве нет? Чувство вины могло довести такого прекрасного человека, как док, до того, что он выстрелил в себя.

В городе не было адвокатских .контор, но адвоката доктора шериф разыскал довольно скоро. У старика оказалось около двадцати двух тысяч долларов на счету в банке в Саут-Бенде. И доктор оставил эти деньги в пользу городского фонда, как он его называл, возглавляемого преподобным Хэлом Ворхизом. Шериф Маунтбэнк немало удивился, когда ему рассказали о городском фонде. Ни о чем подобном он никогда раньше не слышал. Интересно, КАКОЕ влияние оказывает этот фонд на мотивы поведения горожан? Конечно, он пока еще не знал точно, было ли именно так, что кто-то засунул в рот Снайперу пистолет тридцать восьмого калибра, спустил курок, а потом втиснул рукоятку в мертвую руку.

Тогда это преднамеренное убийство, вот что это такое. Или же доктор Спайвер сам засунул дуло пистолета себе в рот. Понсер позвонил Дэвиду в тот же вечер в восемь часов. Он закончил вскрытие и теперь, черт бы его подрал, начал темнить да увиливать. Дэвид немного поднажал, и Понсер в результате заявил, что это самоубийство. Нет, у доктора Спайвера не было никакой смертельной болезни, по крайней мере он ничего подобного не обнаружил.

Тем вечером Амабель сказала своей племяннице:

– Знаешь, я думаю, нам с тобой стоит поехать в Мексику и поваляться на пляже.

Салли улыбнулась. Она все еще не сняла с себя махрового халата Амабель, потому что просто никак не могла согреться. Джеймсу не хотелось ее покидать, но потом он, кажется, вспомнил что-то такое, из-за чего ему пришлось вернуться в гостиницу. Салли хотела спросить, в чем дело, но сдержала себя.

– Нет, Амабель, я не могу уехать в Мексику. У меня нет паспорта.

– Тогда остается Аляска. Поваляемся в сугробах. Я могла бы рисовать, а ты – чем бы ты могла заняться, Салли? Что ты делала до того, как убили твоего отца?

Салли стало еще холоднее. Она плотнее закуталась в халат и пододвинулась поближе к обогревателю.

– Я работала старшим помощником сенатора Бэйнбриджа.

– Разве он не ушел в отставку?

– Ушел, в прошлом году. После этого я ничем не занималась.

– Почему же?

В сознании ожили яркие, безумные, очень реальные картины, казалось, они кричали, перекрывая шум ветра.

Салли вцепилась в край кухонного стола.

– Все в порядке, детка, ты не обязана мне рассказывать. Это действительно не важно. Господи, ну и денек сегодня выдался! Мне будет не хватать доктора Спайвера. Кажется, он был здесь всегда. Да, всем будет его недоставать.

– Нет, Амабель, не всем.

– Значит, ты считаешь, что это не было самоубийство?

– Нет. – Салли глубоко вздохнула. – По-моему, в этом городе творится какое-то безумие.

– Как ты можешь говорить такое! Я прожила здесь почти тридцать лет. Я же не безумная. Никто из моих знакомых не сумасшедший. Все они простые, вполне практичные люди. Они дружелюбны и заботятся друг о друге, да и о самом городе. Кроме того, если считать, что ты права, то получается, что безумие началось только после вашего приезда. Как ты можешь это объяснить, Салли?

– Именно об этом говорил и шериф. Амабель, ты всерьез веришь, что эту Лауру Стратер – женщину, труп. которой нашли мы с Джеймсом, – в город привез какой-то незнакомец и где-то держал до тех пор, пока не убил?

– Что я думаю, Салли, так это что твои мозги заносит не туда, куда надо, и это отнюдь не на пользу твоему здоровью, особенно теперь, когда в твоей жизни и так все перевернуто с ног на голову. Просто не думай ОБ ЭТОМ. Скоро все опять вернется в норму. Обязательно должно вернуться.

Той же ночью, неспокойной, ветреной, но без дождя, что-то разбудило Салли ровно в три часа утра. Она полежала с минуту. Потом услышала тихое постукивание в оконное стекло. По крайней мере это не женский крик. «Просто ветка дерева стучит в окно», – подумала Салли. Она перевернулась на другой бок и натянула одеяло до самого носа. Просто ветка дерева.

Стук.

Она поднялась и выскользнула из кровати.

Стук.

Салли и не думала о том, что под окном нет достаточно высокого дерева, пока, откинув занавеску, не уперлась взглядом в отвратительно белое, ухмыляющееся лицо.

Амабель нашла ее на полу посреди комнаты. Окно было распахнуто, занавески развевались снаружи на ветру. Салли стояла на коленях, обхватив себя руками, и кричала, кричала... пока крик не иссяк в горле и изо рта уже не вылетало ни звука.

Квинлан принял решение немедленно:

– Я забираю ее с собой в гостиницу. Она останется со мной. Если случится что-то еще, я буду рядом и займусь этим.

Салли позвонила ему полчаса назад, задыхаясь, выдавливая из себя слова вперемежку со вздохами и умоляя, чтобы Джеймс пришел и заставил отца оставить ее в покое. Он слышал в отдалении голос Амабель. Она убеждала Салли, что та сейчас не в состоянии говорить по телефону с кем бы то ни было, а меньше всего с этим мужчиной, которого и не знает толком. Амабель говорила, что Салли просто взволнована, возбуждена, в окне, разумеется, никого не было, поэтому лучше положить трубку. «Это всего лишь фантазия, вспомни только, что ты перенесла».

Амабель продолжала говорить, не обращая внимания на Квинлана.

– Детка, просто задумайся. Ты спала и во сне, услышала, как ветер издает за окном странные звуки. Тебе снился сон, как и все предыдущие разы.

Я готова поклясться, что ты еще не проснулась, даже когда отдергивала занавески.

– Я не спала. Ветер меня разбудил. Я лежала в постели. А потом раздался этот стук.

– Детка...

– Это не имеет значения, – сказал Квинлан, теряя терпение и понимая, что, если так пойдет дальше, скоро Салли и сама будет считать, что сошла с ума и навоображала все это. Квинлан молил Бога, чтобы Салли так не решила. Но ведь девушка провела в той лечебнице шесть месяцев. Она страдала манией преследования, именно так значится у нее в досье. Еще у нее были депрессия и склонность к самоубийству. Они беспокоились, что она причинит себе вред. Врач не хотел ее выпускать. Теперь они хотят вернуть ее обратно, и первый, кто этого хочет, ее муж. Интересно, законно ли помещать в лечебницу человека, который не дает на то добровольного согласия? И почему родители Салли ничего не предпринимали по этому поводу? Или они тоже считали, что она чокнутая? Но ведь она человек, обладающий законными правами. Нужно еще проверить, как они сумели обойти этот пункт.

А сейчас Квинлан сказал:

– Амабель, не могли бы вы уложить вещи Салли? Я бы хотел, чтобы все мы успели еще немного посла ть до утри.

Амабель поджила губы.

– Салли – замужняя женщина. Она не должна уходить с ними.

Салли вдруг начала хохотать, это был низкий, хриплый, очень неприятный смех. Амабель была так поражена, что от неожиданности даже не нашлась, как реагировать. Она молча отправилась наверх собирать дорожную сумку Салли.

Через тридцать минут, уже после четырех утра, Квинлан привел Салли в свою комнату в башне.

– Спасибо, Джеймс. Я так устала! Спасибо, что вы за мной зашли.

Он за ней зашел, еще бы! Да он примчался в один миг, чтобы только ее заполучить! Проклятие, ну почему все, абсолютно все оборачивается не так, как должно было, не так, как он планировал? Он оказался в самой середине запутанной головоломки, и все, что есть в его распоряжении, – разрозненные кусочки, причем не похоже, что они вообще когда-нибудь могут сложиться в единую картину. Квинлан уложил Салли в постель, подоткнул со всех сторон одеяло и, не задумываясь о том, что делает, легонько поцеловал ее в губы. Она никак не отреагировала, только посмотрела на него.

– Спите. – Джеймс осторожно отодвинулся, убрал с ее лица выбившуюся прядку волос и убавил яркость настольной лампы. – Со всем этим мы разберемся. Можете больше не волноваться.

Черт, это было больше, чем просто обещание, и это его серьезно пугало.

– Он так и сказал мне по телефону – что он уже идет за мной. Скоро, сказал он, очень скоро. Он ведь не врал, правда? Он здесь, Джеймс.

– Да, кто-то здесь есть. Мы займемся этим завтра, а сейчас спите. Кто здесь есть наверняка, так это я, и я больше не собираюсь оставлять вас одну.

Обычно она бывала одна. Вначале некоторые пациенты еще пытались заговаривать с ней – на свой манер, – но она просто от них отворачиваясь. На самом деле это не имело никакого значения, потому что большую часть времени ее разум пребывал в каком-то замутненном состоянии. Мозг находился в таком полнейшем разладе со всем, что она была способна различить во внешнем мире или внутри себя, что она чувствовала себя так, словно потерялась в темной пещере. Или, наоборот, воспарила в безвоздушном пространстве. Здесь не было никакой реальности, не было подъема в пять утра, чтобы пробежаться вверх по Эксетер-стрит до Конкорд-авеню, преодолев добрых пару миль, потом прибежать домой, забраться под душ и, моя голову, подумать обо всем, что намечено на предстоящий день.

Сенатор Бэйнбридж бывал в Белом доме по крайней мере дважды в неделю. Она много раз его сопровождала, имея при себе его заметки по всем темам, которые должны были обсуждаться. Ей было легко этим заниматься, потому что большую часть этих заметок писала она сама, а позицию сенатора по проектам, которые он предлагал комитету, Салли знала лучше его самого. Как много она всего делала, в чем только не участвовала! Она принимала участие в пресс-конференциях, совещаниях сенатора с аппаратом, когда они пытались определить. какую позицию ему следует занять по тому пли иному актуальному вопросу. Еще были компании по сбору средств, приемы в посольствах, политические банкеты, вечера для прессы – много всего, и Салли это любила, пусть даже вечером она валилась в постель совершенно обессиленной.

Первое время Скотт часто говорил ей, что гордится своей женой. Казалось, он был счастлив получать приглашения на все эти вечеринки, встречаться с разными важными персонами. Но это только поначалу.

Сейчас Салли не делала ничего. Кто-то два раза в неделю мыл ей голову. Она едва это замечала, если только они не проливали воду ей за шиворот. У нее больше не было никаких мускулов, хотя кто-то и выводил ее каждый день на долгие пешие прогулки – точь-в-точь как собачку. Как-то раз ей захотелось побежать – побежать просто так, почувствовать, как ветер бьет в лицо, но они ей не разрешили. После этого они с еще большим рвением пичкали ее лекарствами, так что ей уже не хотелось бегать.

Он приходил – когда два раза в неделю, а когда и чаще. Медсестры его обожали, тихо перешептываясь о том, какой он преданный. Обычно он сидел с ней несколько минут в общей комнате отдыха, а потом брал ее за руку и провожал в палату. Это была голая белая комната, в которой не было ничего, что могло быть использовано для попытки самоубийства – никаких ремней, веревок, ничего острого.

Как она однажды случайно услышала, это он сам обставил мебелью ее палату по совету доктора Бидермейера. Он выбрал металлическую кровать, сделанную под дерево, но не деревянную, чтобы Салли не могла отколупнуть длинную щепку и проткнуть себе сердце. Не то чтобы ей когда-нибудь могла прийти в голову подобная мысль, но он рассказывал об этом и смеялся. Взяв в ладони ее лицо, он говорил, что будет заботиться о ней очень долго. Потом он снимал с нее одежду и заставлял ее лечь на спину. Потом расхаживал вокруг кровати, глядя на Салли, и говорил, говорил... Рассказывал о том, как прошел его день, о работе, о женщине, с которой сейчас спит. Потом расстегнул молнию на брюках и показал ей себя, говоря при этом, что ей здорово повезло, что она может его видеть, а когда-нибудь он даже позволит ей к нему прикоснуться, но пока что он не настолько ей доверяет.

Он трогал ее повсюду. Тер о себя. Прямо перед тем как кончить, бил ее хотя бы один раз, обычно по ребрам.

Однажды, когда он запрокинул голову в оргазме, Салли сквозь застилавший глаза туман увидела, что в застекленное окошко двери на них пялятся двое каких-то людей и, не переставая глазеть, разговаривают. Она попыталась оттолкнуть его от себя, но ничего не вышло. У нее было так мало сил! Он кончил, склонился над ней, прочел ненависть в ее глазах и ударил по лицу. Это был единственный раз, когда он бил ее по лицу. Она помнила, как однажды он перевернул ее на живот, притянув к себе ее спину, и сказал, что, может, когда-нибудь он даст ей почувствовать, как он в нее входит, глубоко-глубоко, и это будет больно – ведь он большой, правда? Но не сейчас, нет, пока она этого еще не заслужила. Ну и что? У них впереди годы и годы на то, чтобы заниматься самыми разными вещами. Она ничего не сказала. За это он стал ее бить ремнем по ягодицам. Она помнит, что кричала, умоляла, опять кричала, пыталась увернуться, но он держал ее. Он не остановился.

В пять часов утра Квинлана разбудил крик – громкий, отчаянный и полный такой боли, что это было просто невозможно вынести. Джеймс вскочил, и через мгновение он был уже рядом с Салли и прижимал ее к себе. Он гладил ее, пытаясь успокоить, и говорил, говорил – просто произносил вслух все подряд, что приходило в голову, лишь бы только вывести ее из этого ужасного ночного кошмара.

– Боже мой, мне было так больно, а ему все равно! Он все бил и бил, и держал меня так, чтобы я не могла сдвинуться, не могла убежать. Я плакала, кричала, но никто не приходил, всем было безразлично. Но я знаю, что те физиономии все еще заглядывали в дверное окошко, и им нравилось смотреть. О нет! О Господи, сделай так, чтобы он перестал! Останови его!

Значит, это был кошмарный сон о тех временах, что она провела в той лечебнице – по крайней мере похоже, что так! В этом есть что-то садистское и сексуальное. Черт подери, что же там такое творилось?!

Погрузив одну руку в ее волосы, другой Джеймс поглаживал Салли по спине и говорил, говорил... Жуткие всхлипы постепенно стали реже, сдавленное дыхание понемногу выравнивалось. Салли начала икать. Она откинулась на спину, вытирая рукой нос. На мгновение она закрыла глаза, а потом вдруг задрожала.

– Не надо, Салли, хватит. Я здесь, с вами, и все в порядке. Просто прислонитесь ко мне и расслабьтесь, вот так. Дышите глубже и медленнее. Вот так, хорошо, просто замечательно.

Он опять погладил ее по спине, чувствуя, как ее дрожь постепенно унимается. Боже правый, что же ей такое приснилось? Воспоминания, искаженные подсознанием, могут стать порой просто жуткими.

– Что он с вами делал? – Джеймс говорил тихо, медленно, согревая дыханием ее висок. – Вы можете мне рассказать. Если вы поговорите об этом, кошмар пройдет гораздо быстрее.

Салли зашептала ему в шею:

– Он приходил не меньше двух раз в неделю, и каждый раз снимал с меня одежду, смотрел на меня, трогал меня всю и рассказывал, чем он в этот день занимался, с какой был женщиной... В двери было окошко, и в него кто-то заглядывал, одни и те же люди, как будто они купили сезонный абонемент на это зрелище. Это ужасно, но большую часть времени я просто безучастно лежала, потому что мое сознание не работало. Но в тот раз мне было так больно – я помню, что ко мне вернулись мысли и чувства, вернулись достаточно, чтобы я могла испытать унижение. Я пыталась от него отодвинуться, бороться с ним, но он все продолжал и продолжал меня избивать – сначала рукой, потом ремнем. Ему доставляло удовольствие видеть, что у меня пошла кровь. Еще он сказал, что, может быть, когда-нибудь в будущем, когда я заслужу эту честь, он войдет в меня. Можешь не беспокоиться, говорит, у меня отрицательный анализ на СПИД – да ты бы все равно не стала, ведь ты ненормальная. Прямо так и сказал: «Ты же ни хрена не запомнишь, верно, Салли, потому что ты – чокнутая».

Хотя Квинлан и был очень напряжен, он живо представил себе, что если бы его кто-то избивал, то он бы просто рассыпался на тысячи осколков. Теперь Салли бессильно прильнула к нему, дыхание ее становилось все тише, все спокойнее. Он оказался при!". От того, что она произнесла все вслух, ей стало легче. Ей, но не Квинлану, Боже правый, только не ему.

Могло ли быть так, что все это лишь игра ее воображения? Он молчал долго-долго. Наконец сказал:

– Тот, кто делал это с вами, был ваш муж, Салли?

Она не ответила. Она спала, и он почувствовал на своей груди ее ровное, тихое дыхание. Только теперь Джеймс осознал, что он одет только в шорты. А кому какое дело? Он легонько толкнул ее от себя и попытался отодвинуться. К его смятению и удовольствию, Салли обхватила его руками, сцепив их у него за спиной.

– Нет, пожалуйста, не надо, – проговорила она во сне.

Он опустился на кровать рядом с ней, лег на спину, прижимая ее лицо к своему плечу. Он это не планировал, подумал Квинлан, уставившись в темноте в потолок. Она глубоко дышала во сне, одна нога легла поперек его бедер, а ладонь примостилась у него на груди. Чуть ниже эта рука или чуть выше эта нога – и у него будут большие проблемы.

Черт, у него и так уже большие проблемы! Джеймс поцеловал ее в лоб, прижал к себе еще крепче и закрыл глаза. По крайней мере этот ублюдок ее не изнасиловал. Но он ее избивал!

Как ни странно, вскоре Джеймс заснул.

Глава 11

Так, отлично, – сказал самому себе Квинлан, поднимаясь с колен. Он обнаружил на земле, прямо под окном спальни Салли в доме Амабель, два замечательно отчетливых отпечатка мужских ботинок. Что еще важнее, он нашел и глубокие вмятины в тех местах, где в землю были вдавлены ножки лестницы. На земле валялись сломанные мелкие веточки – судя по всему, их оборвал тот, кто поспешно удалялся, таща за собой лестницу. Он снова опустился на корточки и измерил ладонью длину следа. Обувь одиннадцатого размера – почти как у него самого. Он снял с себя ботинок и осторожно приложил к следу – совпадение почти идеальное. Так, стало быть, размер одиннадцать с половиной.

Пятки проваливаются в землю довольно глубоко, что означает, что мужчина – не из маленьких, вероятно, его рост – примерно шесть футов, а вес – фунтов сто восемьдесят или около того. Квинлан пригляделся внимательнее, измеряя глубину следов пальцами. Оказалось, что один отпечаток глубже другого. Он, что, хромой? Трудно сказать. Возможно, но не обязательно. Может быть, это просто индивидуальные особенности походки.

– Ну, Квинлан, и что вы раскопали? – Это был Дэвид Маунтбэнк. Он был в форме и выглядел отглаженным, отлично выбритым и, как ни странно, хорошо отдохнувшим. А ведь было еще только шесть тридцать утра. – Подумываете о тайном побеге с Салли Брэндон?

«Ладно, погоди у меня», – подумал Квинлан, медленно поднимаясь с земли. Вслух же он совершенно непринужденно произнес:

– На самом деле прошлой ночью кто-то пытался проникнуть в дом и здорово перепугал Салли. Отвечаю также, если вас это интересует, – да, Салли в эту минуту должна все еще спать в башенном номере гостиницы Тельмы, в моей постели.

– Была попытка взлома?

– Да, что-то в этом роде. Она проснулась ночью и увидела в окне лицо какого-то мужчины. Это напугало седо полусмерти. Она завизжала так, что это, в свою очередь, напугало до полусмерти и того типа тоже, потому-то он и убрался.

Дэвиид Маунтбэнк исследовал стену коттеджа Амабель. Такое впечатление, что ее покрасили заново не больше, чем полгода назад. Темно-зеленые наличники окон тоже сияли свежестью.

– Все-таки, что за чертовщина тут творится на самом деле, Квинлан? Джеймс вздохнул:

– Не могу вам объяснить. Не имею права. Можете называть это вопросом национальной безопасности, Дэвид.

– Я бы предпочел называть это дерьмом собачьим!

– Не могу вам рассказать, – снова повторил Квинлан. Встретившись взглядом с шерифом, он не шелохнулся. Дэвид мог бы направить на него дуло пистолета, и он бы не дрогнул.

– Ну хорошо, – сказал в конце концов Дэвид. – Пусть будет по-вашему, по крайней мере до поры до времени. Но вы уверены, что это не имеет никакого отношения к двум убийствам?

– Не имеет. Чем больше я размышляю над этим делом, тем сильнее начинаю подозревать, что убийство той женщины каким-то образом связано с исчезновением Харви и Мардж Дженсен три года назад, хотя только вчера я говорил вам, что не могу себе это представить. Не знаю, как и почему, но я просто чувствую, что в деле, которым вы занялись, что-то нечисто. И уж если говорить откровенно, дело, которым занялся я, просто перевернет мне все внутренности. Так подсказывает моя интуиция. Уже много лет назад я понял, что ее никогда нельзя игнорировать. Эти вещи как-то связаны между собой, только я не имею понятия как или почему. Или я просто думаю не в том направлении. Что же касается Салли, Дэвид, то пусть все идет своим чередом. Думаю; я буду вам очень обязан, если вы просто оставите все как есть.

– Убийств было два, Квинлан.

– Доктор Спайвер?

– Да, мне только что звонили из Портленда, из отдела медицинской экспертизы, – женщина, которая прошла курс подготовки в Сан-Франциско и по-настоящему знает свое дело. Хорошо бы везде были такие медэксперты, которые знают, что делают. Я доставил ей тело вчера поздно ночью, и она, благослови ее Бог, согласилась произвести вскрытие немедленно. Она абсолютно уверена, что Спайвер никоим образом не мог усесться в кресло-качалку, засунуть в рот дуло и спустить курок. ' – Это опровергает версию, что доктор Спайвер убил женщину, а потом его так замучило чувство вины, что он пустил себе пулю в лоб.

– Отметает ко всем чертям.

– Знаете, на что это, по-моему, смахивает? Убийца, по-видимому, серьезно верил, что все будут считать смерть доктора Спайвера самоубийством. Возможно, это пожилой человек, который понятия не имеет о том, как много может установить хороший судмедэксперт. В конце концов ваш специалист, Понсер, этого тоже не знает. Можно сказать, вам просто повезло, что в Портленде оказался такой квалифицированный специалист.

– Думаю, вы правы, – вздохнул шериф. – Мы имеем убийцу, разгуливающего на свободе. И, страшно признаться, не знаю, что предпринять. Я и мои люди допросили в этом милом маленьком городке буквально каждого, а результат – точно такой же, как в случае с Лаурой Стратер. Никто ни черта не знает! Я все еще не могу поверить, что в этом деле замешан кто-то из местных.

– Но один из них замешан, Дэвид, и от этого Никуда не денешься.

– Хотите, чтобы я снял с этих следов гипсовые слепки?

– Не трудитесь, не стоит. Но я хочу, чтобы вы обратили внимание: вам не кажется, что один след глубже, чем другой? Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Дэвид встал на четвереньки и принялся внимательно изучать следы. Кончиком пальца он измерил глубину отпечатка – так же, как делал до него Квинлан.

– Странно. Понятия не имею, в чем тут дело.

– Сначала я подумал, что этот парень хромает, но, пожалуй, тогда следы выглядели бы по-другому. Тогда был.бы большой скос в одну сторону, но этого нет.

– Ну, Квинлан, вы меня достали! – Дэвид поднялся, отряхнул землю с ладоней и посмотрел в сторону океана. – Денек обещает быть прекрасным. Бывало, я не меньше двух раз в неделю привозил сюда своих детей за этим «Лучшим в мире мороженым». После первого убийства я не хочу их даже близко подпускать к Коуву.

А кроме убийцы, Квинлан знал это точно, в городе есть еще и человек, который из кожи вон лезет, только бы заставить Салли поверить, что она сумасшедшая. Вероятнее всего, это ее муж, Скотт Брэйнерд.

Квинлан отряхнул руки о свои темно-коричневые вельветовые брюки.

– Ну, Дэвид, так кто из них добрался до вас первым?

– Что?..

– Какая их ваших дочерей первой сумела обнять вас за шею?

Дэвид рассмеялся.

– Самая младшая. Она, как обезьянка, взбирается прямо вверх по моей ноге. Ее зовут Дейдра.

Джеймс оставил Дэвида Маунтбэнка и вернулся в «Ночлег и завтрак» Тельмы.

Когда он открыл дверь в свой номер, Салли стояла в дверях ванной. Ее мокрые волосы липли к голове, отдельные пряди упали на плечи. В левой руке она держала полотенце. Когда Квинлан вошел, она уставилась на него широко раскрытыми глазами.

Она была абсолютно голой.

Господи, какая же она тоненькая и какая безупречно совершенная, – Квинлан осознал это за долю секунды до того, как она быстро прикрылась полотенцем.

– Куда вы уходили? – спросила она, все еще не двигаясь с места. Она просто стояла и смотрела, мокрая после душа, худенькая, беззащитная, прекрасная и прикрытая одним лишь белым полотенцем.

– Он носит ботинки размера одиннадцать с половиной.

Салли потуже затянула полотенце, закрутив его выше груди. Она смотрела на него, не понимая.

– Тот человек, который изображает из себя вашего отца, – пояснил Квинлан, пристально ее разглядывая.

– Вы его нашли?

– Пока нет, но под окном вашей спальни я нашел отпечатки его ног и следы от ножек лестницы. Да, наш незнакомец там был. Какой размер обуви носит ваш муж, Салли?

Она всегда-то была бледна, но теперь стала такой бескровной, что, казалось, даже волосы и те полиняли и потеряли цвет, когда Квинлан на нее посмотрел.

– Не знаю. Никогда не спрашивала. Я никогда не покупала ему ботинки. Мой отец носит одиннадцать с половиной.

– Салли, ваш отец мертв. Его убили больше двух недель назад. Он умер и похоронен. Копы видели его тело. Это был он, Эймори Сент-Джон. А тот человек, которого вы видели прошлой ночью, – это кто-то другой. Если вам не приходит на ум больше ни один мужчина, который мог бы пытаться свести вас с ума, тогда это должен быть ваш муж. Вы видели его в ту ночь, когда был убит ваш отец?

– Нет, – прошептала Салли. Она попятилась от него, отступая в ванную. Потом энергично замотала головой, так, что мокрые пряди разлетались во все стороны и били ее по лицу. – Нет, нет...

Она скрылась в ванной, но не захлопнула за собой дверь, а прикрыла ее тихо-тихо. В тишине Джеймс услышал, как с другой стороны щелкнул замок.

Квинлан знал, что отныне никогда уже не сможет смотреть на нее прежними глазами. Пусть даже Салли наденет на себя медвежью шубу, все равно у него перед глазами она будет стоять обнаженная в дверях ванной, такая тоненькая, такая бледная и прекрасная, что у него в тот же миг возникло безрассудное желание подхватить ее на руки и очень осторожно отнести и уложить в свою постель. Но он понимал и то, что этого никогда не будет. Придется держать себя в руках.

Через некоторое время она вышла из ванной – уже с сухими волосами, закутанная в белый махровый халат. Она изо всех сил старалась не встретиться с ним взглядом.

– Привет, – как ни в чем не бывало бросил Джеймс.

Салли в ответ только кивнула, по-прежнему глядя на собственные босые ноги., – Салли, мы с вами взрослые люди.

– Что вы хотите этим сказать?

По крайней мере теперь она смотрела прямо на него, и ни в ее глазах, ни в голосе не было и намека на страх. Джеймс был польщен. Она верит, что он не причинит ей вреда.

– Я имел в виду не то, что мы совершеннолетние. Я всего лишь пытаюсь сказать, что вы не более ребенок, чем я сам. У вас нет никаких причин стесняться.

– Мне казалось, что именно вы должны чувствовать смущение, потому что я такая тощая и безобразная.

– Угу, точно.

– Что это значит?

– Это означает, что, на мой взгляд, вы очень... Ладно, не обращайте внимания. А ну-ка, улыбнитесь!

Салли одарила его кривой улыбкой, но по крайней мере это была именно улыбка, и он не увидел в ней страха. Она действительно достаточно доверяет ему, чтобы понимать, что он не собирается ее изнасиловать.

Неожиданно для себя Квинлан услышал собственный голос:

– Тот мужчина, который унижал и бил вас в лечебнице, – это ваш муж?

Салли не шелохнулась, выражение ее лица не изменилось, но было заметно, что она ушла в себя. Просто замкнулась.

– Ответьте мне, Салли! Это был ваш муж? Она посмотрели прямо в глаза Квиилану и медленно проговорила:

– Я вас не знаю. Может быть, это вы звоните мне по телефону, изображая из себя отца? Может быть, это ваше лицо маячило в моем окне вчера ночью? Он мог вас подослать. Я хочу отсюда уехать, Джеймс, и никогда больше не возвращаться. Я хочу исчезнуть. Вы поможете мне в этом?

Боже, как бы он хотел помочь! Он хотел бы исчезнуть вместе с ней. Он хотел бы... Квинлан покачал головой.

– Это ничего не решает, Салли. Вы же не можете убегать вечно.

– Я бы за это не поручилась.

Она отвернулась, прижимая к груди свою одежду, и опять ушла в ванную.

Джеймс чуть было не крикнул ей через дверь ванной, что ему нравится маленькая черная родинка на правой стороне ее живота, но не стал. Он просто сел на обитый ситцем диван и попытался привести свои мысли в порядок.

– Тельма, – сказал Квинлан после того, как проглотил полную ложку самого воздушного, самого восхитительного приправленного омлета, какого ему доводилось пробовать в жизни. – Скажите, если бы вы были приезжей и хотели укрыться в Коуве – какое бы место вы выбрали?

Тельма доела очередную из своих любимых жирных сосисок и вытерла с подбородка масло.

– Так, дайте подумать. Есть тут один сарай-развалюха, как раз на том пригорке, что за домом доктора Спайвера. Но знаете, что я вам скажу, молодой человек! Только тот, кто попал в действительно отчаянное положение, станет прятаться в этом месте. Там сплошная грязь, полным-полно пауков, а может быть, и крыс. Мерзкое местечко! А когда идет дождь, весь сарай, наверное, промокает насквозь. – Она насадила на вилку еще одну сосиску и целиком отправила в рот.

Подошла Марта, встала рядом с Тельмой и протянула ей свежую салфетку. Тельма смерила ее уничтожающим взглядом.

– Ты что, думаешь, я одна из тех старух, что пускают слюни, если горничная, которая держит их в чистоте, вдруг на минуту отлучится со своего места?

– Будет вам, Тельма! Вы просто так мяли и крутили ту салфетку, что она превратилась в скомканный шарик. Вот, возьмите другую. Ой, смотрите, вы закапали жиром свой дневник. Вам следует быть поаккуратнее.

– Мне нужны еще чернила. Пойди и купи их, Марта. Эй, уж не привела ли ты на кухню молодого Эда? Ты его подкармливаешь, верно ведь, Марта? Покупаешь продукты на мои деньги и кормишь своего ухажера, чтобы он потом лег с тобой в постель!

Марта со вздохом закатила глаза, а потом покосилась на тарелку Салли.

– Вам не нравятся тосты? Они вышли немного бледноватыми. Хотите, поджарю посильнее?

– Нет, спасибо, правда, не надо. Просто сегодня утром мне не очень хочется есть.

– Мужчины не любят, когда женщина – кожа да кости, Салли, – заявила Тельма, с громким хрустом откусывая кусок тоста. – Мужчинам нравится, когда есть за что ухватиться. Ты только взгляни на Марту – у нее такой огромный бюст, что молодой Эд не может спокойно пройти мимо.

– У юного Эда проблемы с предстательной железой, заметила Mаpтa, вскинув густую темную бровь, и выплыла из комнаты, бросив на ходу через плечо: Я куплю нам черных чернил, Тельма.

– Я иду с вами. – Но...

Салли только покачала головой и направилась через дорогу в сторону магазина «Лучшее в мире мороженое». Сегодня она лишь слегка прихрамывала. Когда Салли открыла дверь в магазин, звякнул колокольчик.

За прилавком стояла Амабель в миленьком белом переднике, одетая как цыганка. Она накладывала в двойной рожок «Французскую ваниль» для молодой женщины, которая болтала, выдавая по тысяче слов в минуту.

– Говорят, за последние несколько дней здесь убили двух человек? Это невероятно! Моя мама рассказывала, что Коув – самый тихий и спокойный городок, какой она только знает. Она говорит, тут никогда ничего не случается, и, наверное, всему виной какая-нибудь банда с юга, которая явилась сюда, чтобы доставлять неприятности.

– Здравствуйте, Салли, Джеймс. Как ты себя чувствуешь сегодня утром, детка?

При этих словах Амабель протянула рожок с мороженым покупательнице, и та немедленно принялась его облизывать и стонать от восторга.

– Со мной все в порядке.

– С вас два доллара шестьдесят центов, – сказала Амабель, – О, восхитительно! – щебетала молодая покупательница. Она то копалась в бумажнике, то ела мороженое.

Квинлан улыбнулся ей.

– Мороженое действительно превосходное. Почему бы вам просто спокойно не съесть его, а я вас угощу?

– Не волнуйтесь, ничего страшного, если вы примете мороженое от незнакомого мужчины. К тому же я его немного знаю. Он вполне безопасен, – вступила в разговор Салли.

Квинлан расплатился с Амабель. До тех пор, пока покупательница не ушла из магазина, никто больше не произнес ни слова.

– Никто больше не звонил, – сказала наконец Амабель. – Ни Тельма, ни твой отец.

– Он знает, что меня уже нет в доме, – задумчиво проговорила Салли. – Это хорошо. Я бы не хотела, чтобы вы подвергались какой-то опасности.

– Салли, не говори глупостей! Нет тут для меня никакой опасности!

– Но для Лауры Стратер и доктора Спайвера, как выяснилось, была, – вставил Квинлан. – Будьте осторожны Амабель. Мы с Салли собираемся обследовать одно место. Тельма рассказала, что на пригорке за домом доктора Спайвера есть старый заброшенный сарай. Мы намерены его осмотреть.

– Остерегайтесь змей, – крикнула им вслед Амабель.

«Интересно, каких?» – мысленно спросил сам себя Квинлан.

... Как только они завернули за угол, направляюсь к дому доктора, Салли спросила:

– Зачем вы сказали Амабель, куда мы собираемся?

– Так просто, закинул удочку. Смотрите под ноги, Салли. Я вижу, вы еще не твердо ступаете на поврежденную ногу. – Он придержал жесткую сучковатую ветку тисового дерева. За домом оказался пустой, безжизненный овраг, в неглубокой впадине примостилась маленькая хижина. – Что вы имеете в виду под этим – «закинул удочку»?

– Мне не нравится то обстоятельство, что ваша милая тетушка обращается с вами так, будто вы – нервозная особа, словам которой не надо доверять. Я сообщил ей, куда мы направляемся, просто для того, чтобы посмотреть, выйдет ли из этого что-нибудь. Тогда, если это окажется так...

– Амабель никогда не причинит мне вреда, никогда!

Квинлан посмотрел сначала на нее, потом на лачугу.

– Не это ли самое вы думали о своем муже, когда выходили за него? – не дожидаясь ответа, он толкнул дверь. Вопреки ожиданиям она оказалась удивительно прочной. – Не ударьтесь головой, – не оборачиваясь, бросил он через плечо и, пригнувшись, ступил в полумрак единственной комнаты.

– Фи, – поморщилась Салли. – Удивительно мерзкое местечко, Джеймс.

– Да, пожалуй, – согласился Квинлан. Больше он ничего не добавил. Он стал осматриваться по сторонам – надо думать, точно так же, как поступил шериф всего лишь несколько дней назад. Он не нашел ничего. Небольшое пространство было совершенно пустым. Окон в лачуге нет. Если закрыть дверь, то тут будет так темно, что хоть глаз выколи. Да, совершенно ничего. Когда Квинлан собирался сюда, у него была всего лишь крохотная надежда, но тем не менее разочарование, которое он сейчас испытал, оказалось отнюдь не крохотным. – Я бы сказал, что если Лауру Стратер держали в плену именно здесь, то тот парень, который ее прятал, очень тщательно все убрал. Здесь ничего нет, Салли, ни единого следа чего бы то ни было! Проклятие!

– И он тоже здесь не прячется, – заметила, Салли. – А ведь на самом деле мы пришли сюда именно за этим, правда?

– И за тем, и за другим. У меня такое ощущение, что ваш «отец» не унизился бы до того, чтобы оставаться в подобном месте. Здесь нет даже запасных купальных халатов!

...В полдень они отправились на ленч В «Хинтерландз». На этой неделе Зик подавал гамбургеры и различные варианты на тему мясного хлеба.

Оба – и Салли, и Джеймс – заказали мясной хлеб по оригинальному рецепту Зика.

– Ну и запах! У меня просто слюнки текут. – Квинлан восторженно вздохнул. – Зик добавляет в свое картофельное пюре чеснок. Стоит только вдохнуть поглубже, и ни один вампир к вам даже близко не подойдет.

Салли ковырялась в тарелке с салатом, играя изогнутым ломтиком моркови.

– Я люблю чеснок. – Она подхватила кусочек моркови и поднесла ко рту.

– Расскажите мне о той ночи, Салли. Морковь упала обратно на тарелку. Потом она снова подцепила ее вилкой и медленно начала есть.

– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Пожалуй, я могу довериться вам. – Потом улыбнулась. – Если вы собираетесь меня предать, я запросто смогу от всего отказаться. Полицейские правы. Я действительно была там в ту ночь. Но во всем остальном они ошибаются. Я ничего не помню, Джеймс, понимаете, совсем ничего!

«Этого еще не хватало», – подумал Квинлан. но он знал, что Салли говорит ему правду.

– Как вы считаете, вас кто-нибудь ударил по голове?

– Нет, не думаю. Я очень много размышляла на эту тему, и единственный вывод, к которому я пришла, это то, что я просто не хочу вспоминать. Должно быть, прошению что-то настолько ужасное, что мой мозг просто отключился, отгородился от этого.

– Я слышал о существовании истерической амнезии и даже несколько раз видел это сам. Обычно бывает, что человек вспоминает все позже, если не на следующий день, то на следующей неделе. Вашего отца убили не каким-то зверским способом. Его аккуратненько застрелили прямо в сердце, без шума и пыли. Поэтому мне кажется, что вас потрясли именно люди, которые были в этом деле замешаны, – поэтому-то ваше сознание и заблокировало ту ночь.

– Да, наверное, – медленно проговорила Салли. Она обернулась и увидела, что к ним приближается официантка с их заказом. В воздухе вокруг них распространился сильный запах чеснока, масла, жареной тыквы и густой аромат мясного хлеба.

– Пахнет восхитительно. Нельда. Я бы не мог остаться стройным, если бы жил здесь.

Нельда, официантка, рассмеялась и поставила на стол между ними бутыль кетчупа «Хайнц».

– Ешьте и наслаждайтесь, – сказала она.

– Скажите, Нельда, как часто здесь обедают Марта и «молодой» Эд?

– Ну... может быть, раза два в неделю. – Нельда взглянула на них с некоторым удивлением. – Марта говорит, что ей надоедает собственная готовка. А «молодой» Эд – мой старший брат. Бедняжка, мне его жаль. Каждый раз, когда он хочет увидеться с Мартой, ему приходится выдерживать шуточки Тельмы. Просто не верится, что эта старуха все еще жива и к тому же каждый Божий день пишет дневник и ест эти ужасные сосиски.

– Это интересно, – заметил Джеймс, когда Нельда ушла. – Ешьте, Салли. Все в порядке, у вас безупречная фигура, но в сильный ветер я буду беспокоиться, как бы вас не унесло.

– Я привыкла бегать каждое утро. Когда-то я была сильной.

– Все вернется, вы снова станете прежней. Только держитесь со мной рядом.

– Не могу представить, как можно бегать в Лос-Анджелесе. Я знаю его только по фотографиям: жуткий смог и скопища машин на скоростных автострадах.

– Я живу в каньоне. Там здоровый воздух, и я бегаю там с не меньшим успехом, чем вы.

– Почему-то не представляю вас жителем Южной Калифорнии. Мне кажется, вы человек какого-то другого типа. А ваша бывшая жена все еще живет там?

– Нет, Тереза вернулась на восток. Между прочим, она вышла замуж за жулика. Надеюсь, у нее не будет детей от того парня. У них такая наследственность, что просто волосы дыбом!

Салли рассмеялась – рассмеялась впервые по-настоящему. И ей было так же удивительно это чувствовать, как Джеймсу – слышать ее смех.

– Салли, вы хоть немного догадываетесь, как вы сейчас прекрасны?

Ее вилка замерла в воздухе над куском мяса.

– Вы что, сексуальный извращенец, которого тянет к сумасшедшим?

– Если вы еще когда-нибудь заявите что-нибудь в этом роде, вы меня разозлите. Предупреждаю: когда я выхожу из себя, то начинаю совершать странные поступки, например, могу сбросить одежду и-гонять уток в городском парке.

Было заметно, как напряжение отпустило Салли. Джеймс не имел ни малейшего понятия, с чего это он вдруг заявил, что она прекрасна, – просто сорвалось с языка само собой. Уж если совсем честно, она более чем прекрасна, она теплая и заботливая, даже в тот момент, когда переживала тот кошмарный сон. Хотелось бы ему знать, что делать!

– Вы говорите, что не помните ту ночь, когда был убит ваш отец. А другие провалы в памяти у вас есть?

– Да. Иногда я думаю о том месте. Воспоминания, которые ко мне приходят, очень четкие, но я не могу с уверенностью сказать подлинные это воспоминания или просто причудливые образы, порожденные моим мозгом. Вплоть до последних пяти месяцев я помню все очень явственно.

– Что случилось полгода назад?

– Именно тогда все стало мрачным. Сенатор Бэйнбридж неожиданно ушел в отставку, и я осталась без работы. Я помню, что собиралась на собеседование с сенатором Ирвином, но в его офис я так никогда и не попала.

– Почему?

– Не знаю. Помню, был солнечный день. Я пела. Верх у моего «мустанга» был опущен. Воздух был прозрачным и теплым. – Она на время замолчала, нахмурившись, потом пожала плечами и добавила:

– Я всегда пою, когда в машине опущен верх. Дальше я ничего не помню, знаю только, что я так никогда и не увидела сенатора Ирвина.

Больше Салли ничего не сказала. Она стала доедать мясной хлеб. Похоже, она вообще не сознавала, что ест, но Джеймсу хотелось, чтобы она ела. Пожалуй, ему было важнее, чтобы она поела, чем чтобы она говорила. По крайней мере пока. Черт, что же с ней произошло?

Он заплатил по счету и вышел на улицу, пока Салли удалилось ненадолго в дамскую комнату. Сейчас .его очень занимал один вопрос: как держать свои руки подальше от Салли, когда они вернутся в его спальню в башне?

Глава 12

Он услышал едва различимый шорох – явно посторонний звук для маленькой узкой площадки возле «Хинтерландз». Квинлан оглянулся, недоумевая, неужели Салли могла выйти из кафе так, что он ее не заметил. Тут-то он снова услышал этот звук. Вот он, просто какой-то шорох. Квинлан резко развернулся, и в тот же миг его рука была уже под пиджаком и лежала на рукоятке немецкого «зиг-зауэра» – девятимиллиметрового полуавтоматического пистолета, который идеально подходил и его руке, и его личности. Этот пистолет составлял с ним единое целое, он словно служил продолжением его самого, чего не случалось ни с каким другим оружием в профессиональной жизни Квинлана. Он уже выхватывал из кобуры свой пистолет, но каким бы быстрым и отработанным ни было его движение, он опоздал. Тяжелый удар пришелся по голове над левым ухом. Квинлан без звука рухнул на землю. – Джеймс?

Салли высунула голову из двери кафе. Поблизости никого не было. Она заколебалась; направилась было к Нельде, потом опять вернулась к дверям. Куда подевался Джеймс? Салли нахмурилась и вышла из дома. Послышался тихий шорох, который ей тоже показался здесь посторонним. Она повернулась, и оглядела маленький пятачок пространства около дома.

Первое, что они увидела, был Джеймс. Он лежал на земле на боку, и по щеке, от виска к подбородку, стекала тоненькая струйка крови. Салли упала рядом на колени и стала его трясти. Потом она отпрянула и резко втянула воздух. Очень осторожно Салли приложила пальцы к вене на шее Джеймса. Пульс бился медленно и сильно. Слава Богу, он жив! Что здесь происходит? Через миг она все поняла.

Это отец, должно быть, он в конце концов до нее добрался, как обещал. Он ранил Джеймса – наверное, потому, что тот ее оберегал. Салли оглянулась в поисках помощи. Она мысленно молилась, чтобы ей попался на глаза хоть кто-нибудь, пусть сколь угодно старый – не важно, кто угодно. Вокруг не было никого, ни единой души.

Господи, что же делать?! Салли склонилась над его телом, чтобы осмотреть рану, и в этот миг прямо ей на макушку обрушился тяжелый удар, и она рухнула на Джеймса.

Салли услышала звук. Он раздавался через короткие промежутки времени. Вода. Капли воды одна за другой стучали по металлу.

Шлеп! Шлеп!

Салли открыла глаза, но сфокусировать взгляд никак не удавалось. Мозг казался каким-то расслабленным, словно он свободно плавал внутри черепа. Такое впечатление, что она не способна мыслить, а может только слышать этот звук падающих капель. Она чувствовала, что здесь что-то не так. Попыталась вспомнить, но ей не вполне удавалось сосредоточиться на чем-нибудь таком, что могло привести в движение мысль – любую мысль о том, что же произошло с ней до того, как она очутилась здесь – что бы это «здесь» ни означало.

– Вижу, ты проснулась. Хорошо.

Голос. Мужской голос. Его голос. Салли сумела посмотреть туда, откуда доносился голос, и увидела его лицо. Это был доктор Бидермейер – человек, который мучил ее долгие шесть месяцев.

Да, это она помнила-пусть не все, но достаточно, чтобы воспоминания жгли ее сквозь сон, являлись в ночных кошмарах, которые все еще причиняли сильную боль.

Внезапно Салли вспомнила. Она была с Джеймсом. Да, с Джеймсом Квинланом. Его ударили по голове. Он без сознания лежал у ее ног на маленьком клочке земли возле «Хинтерландз».

– Тебе нечего сказать, Салли? Я уменьшил дозу, поэтому ты сможешь со мной разговаривать. – И она почувствовала резкий удар по щеке. – Посмотри на меня, Салли. Не пытайся делать вид, что ты пребываешь в заоблачных высях. – Он снова дал ей пощечину. Потом схватил за плечи и сильно встряхнул.

– С Джеймсом все в порядке? Он перестал ее трясти.

– Джеймс? – Казалось, он удивлен. – А, это тот мужчина, с которым ты была в Коуве. Да, с ним все прекрасно. Никто не хочет брать на себя риск, убивая его. Он был твоим любовником, Салли? Он достался тебе лишь чуть больше, чем на неделю. Быстро вы снюхались! Должно быть, ему уж очень сильно была нужна женщина. Только взгляни, на кого ты похожа! Тощая, жалкая, волосы висят сосульками, одежда болтается, как на вешалке. Ну-ка, Салли, расскажи мне про этого Джеймса. Интересно, что ты ему наговорила.

– Я рассказала ему про вас. Мне приснился кошмарный сон, и Джеймс помог мне из него выйти. Я рассказала ему, что вы за кусок дерьма.

Он снова ударил ее но щеке. Не слишком сильно, но достаточно больно, чтобы заставить ее отпрянуть.

– Ты груба, Салли. К тому же ты лжешь. Ты никогда не умела хорошо врать, и я всегда замечал твой обман. Может быть, ты и видела, сон, но обо мне ты ему не рассказывала. А хочешь знать, почему? Потому что ты – сумасшедшая, а я стал такой глубокой частью твоего существа, что если тебе и придется когда-нибудь обо мне рассказать – что ж, ты просто развалишься изнутри и умрешь. Ты не можешь существовать без меня, Салли! Смотри, ты провела вдали от меня всего лишь две недели и во что превратилась?! Ты развалина. Пыталась изображать из себя нормальную! Ты растеряла все свои хорошие манеры. Твоя мать пришла бы в ужас! Муж отвернулся бы от тебя с отвращением! Что касается твоего отца – ладно, хорошо, думаю сейчас не стоит высказывать предположение, что он бы просто перевернулся в гробу.

– Где я?

– Ха, если верить тому, что пишут в книжках или показывают по телевизору, это и должны были быть первые слова из твоих уст. Где? Там, где тебе и место, Салли. Оглянись вокруг. Ты снова в своей комнате, той самой, которую отделал специально для тебя твой дорогой папочка. Я продержал тебя под наркозом примерно полтора дня. Часа четыре назад я уменьшил дозу. Тебе потребовалось время, чтобы всплыть на поверхность.

– Что вам нужно?

– То, что мне нужно, у меня есть. Во всяком случае, у меня есть первая часть того, что я хочу. А это ты, моя дорогая.

– Я хочу пить.

– Так и должно быть. Холланд, куда ты запропастился? Принеси нашей пациентке воды.

Она помнила Холланда. Это был тощий маленький невзрачный мужичонка – один из тех двоих, что пялились в маленькое квадратное окошко в двери, в то время как он унижал ее, бил и ласкал.

У Холланда были редеющие каштановые волосы и самые безжизненные глаза, какие ей только доводилось видеть. Разговаривал он крайне редко, по крайней мере с ней.

До тех пор, пока он не подошел к ней со стаканом воды, Салли больше ничего не говорила.

– Вот, пожалуйста, доктор, – произнес Холланд своим низким, сиплым голосом. От этого самого голоса, который, словно сыпучее гравийное покрытие, выстилал все ее ночные кошмары, у нее возникало желание спрятаться в темном, вызванном лекарствами беспамятстве – лишь бы не ощущать рядом с собой присутствие Холланда.

Сейчас он стоял позади Бидермейера, глядя на нее своими мертвыми глазами. Взгляд у него был голодный. Салли почувствовала позыв к рвоте.

Доктор Бидермейер приподнял Салли, чтобы дать ей напиться.

– Скоро ты захочешь пойти в ванную. Холланд тебе в этом поможет, не так ли, Холланд?

Коротышка кивнул, и Салли захотелось умереть. Она откинулась на подушку – твердую казенную подушку – и закрыла глаза. Где-то в глубине души она понимала, что на этот раз ей уже вряд ли удастся сохранить рассудок, оставаясь в этом месте.

Понимала она и то, что теперь ей никогда не сбежать. На этот раз для нее все кончено.

Не открывая глаз и не поворачивая к ним головы, Салли сказала:

– Я не сумасшедшая. И никогда не была сумасшедшей. Зачем вы это делаете? Почему? Он мертв. Кому все это нужно?

– Ты вес еще не понимаешь, правда? Ты по-прежнему не помнишь ничего из этого. Я почти сразу догадался. Ладно, дорогая моя, рассказывать тебе – не моя забота.

Он потрепал ее по щеке. Салли вздрогнула.

– Ну, ну, Салли, я же не тот, кто тебя мучил. Хотя, должен признаться, та единственная видеозапись, которую я видел, доставила мне большое удовольствие. Если не считать того, что ты сама не участвовала в спектакле. Ты просто валялась на спине с закрытыми глазами, позволяя ему делать с тобой все, что он хотел. В тебе же не было никакого сопротивления, ты была настолько «вне игры», что только едва вздрагивала, когда он тебя бил. И даже тогда ты не боялась, жго было заметно. По крайней мере этот контраст являл собой достаточно захватывающее зрелище. Салли почувствовала, что покрывается гусиной кожей, – это в сознании всплыли остатки воспоминаний. Она вспомнила движения его рук – как они сжимали, хлестали, потом ласкали, и ласка снoвa оборачивалась болью. Она слышала, как распрямились пружины кровати, и знала, что Бидермейер встал рядом и смотрит на нее сверху вниз. Салли расслышала, как он Тихо произнес:

– Холланд, если она снова сумеет сбежать, мне придется очень серьезно наказать тебя. Ты понимаешь?

– Да, доктор Бидермейер.

– Это будет не так, как в прошлый раз, Холланд. Я допустил ошибку с твоим наказанием. Тебе скорее всего даже понравилась эта небольшая шоковая терапия, не так ли?

– Это больше не повторится, доктор Бидермейер. Почудилось ей или в голосе этого пугающего коротышки в самом деле прозвучало разочарование?

– Вот и хорошо. Тебе известно, что случилось с медсестрой Крайдер, когда она позволила Салли прятать пилюли под языком? Да, конечно, ты знаешь. Имей это в виду, Холланд. Сейчас мне нужно идти, Салли, но сегодня вечером я снова приду к тебе. Нам придется забрать тебя из лечебницы, возможно, уже завтра утром. Пока еще не принято решение, что с тобой делать, но здесь ты оставаться не можешь. ФБР и этот парень, Квинлан, они наверняка пронюхают про это место. Уверен, что ты впрямь рассказала ему кое-какие подробности из своего прошлого. А значит, они явятся. Но это уже не твоя забота... А теперь позволь мне сделать небольшой укол. Лекарство поможет тебе забыться и воспринимать жизнь по-настоящему спокойно. Давай, Холланд, подержи ее руку.

Салли ощутила холод иглы и короткий укол. Через несколько мгновений она уже почувствовала, что сознание вновь начинает покидать ее, и она постепенно отплывает в ничто. Она почувствовала, как какая-то частичка ее существа, которая была настоящей, часть, которая хотела жить – такой малюсенький проблеск, – перед тем, как подчиниться, немного поборолась. Она глубоко вздохнула и забылась.

Салли почувствовала, как чьи-то руки снимают с нее одежду. Она знала, что это Холланд. А доктор Бидермейер, наверное, наблюдает. Она и не пыталась бороться. Ей больше не о чем было беспокоиться.

Квинлан проснулся с острой головной болью. Она превосходила любое похмелье, которое когда-либо у него случалось еще со времен колледжа. Он чертыхнулся, схватился руками за голову и выругался еще злее.

– Вы страдаете от матери всех головных болей, верно?

– Дэвид, – простонал Квинлан, и даже от одного слова ему стало еще больнее. – Проклятие, что случилось?

– Кто-то здорово ударил вас по голове повыше левого уха. Наш врач наложил вам на голову три шва. Не шевелитесь, я дам вам таблетку.

Квинлан сосредоточился на этой таблетке. Она должна помочь, просто обязана. Если нет, то его мозги сейчас взорвутся и разнесут череп.

– Вот, Квинлан, выпейте. Это сильное лекарство, считается, что вы должны принимать по одной таблетке каждые четыре часа.

Квинлан проглотил таблетку и запил ее целым стаканом воды. Потом откинулся на спину, закрыл глаза и стал ждать.

– Доктор Граффт уверяет, что оно подействует быстро.

– Очень на это надеюсь! Поговорите со мной, Дэвид. Где Салли?

– Сейчас все расскажу, только лежите смирно. Я нашел вас без сознания в той маленькой узкой аллее, что рядом с Хинтерландз. Тельма Нетгро заявила, что вы с Салли исчезли, поэтому я и начал поиски. Вы меня чертовски перепугали. Когда я вас нашел лежащим на земле, то поначалу подумал, что вы мертвы. Я перебросил вас через плечо и привез к себе домой, вызвал доктора Граффта, и он починил вашу голову. Про Салли мне ничего не известно. Она просто пропала, Квинлан. Никаких следов, ничего. Словно ее тут никогда и не было.

Если бы Квинлан не был так тяжело ранен, он завопил бы во весь голос. Но сейчас ему оставалось только лежать в кровати и пытаться понять, что к чему, пытаться думать. Однако в данный момент все это было выше его понимания.

Салли исчезла. Это все, что было для него существенным. Исчезла, но не найдена мертвой. Ушла. Но куда?

Он услышал детские голоса. Не может быть, наверное, ему померещилось. Он услышал голос Дэвида:

– Дейдра, иди сюда, садись мне на колени. Ты должна вести себя очень тихо, хорошо? Мистер Квинлан неважно себя чувствует, а мы же не хотим, чтобы ему стало еще хуже.

Джеймс услышал, как ребенок что-то шепчет, но не мог разобрать что именно. Похоже, Дейдра выражала свое сочувствие. Он уснул.

Проснувшись, он увидел, что над ним склонилась очень молодая женщина с бледной кожей и темными рыжими волосами: У нее было самое приятное лицо, какое ему только доводилось видеть.

– Кто вы?

– Я Джейн, жена Дэвида. Лежите спокойно, мистер Квинлан. – Он почувствовал на лбу ее прохладную ладонь. – Я принесла вам горячего куриного супа, очень вкусного. Доктор Граффт велел до завтра давать вам только легкоусваиваемую пищу. Просто откройте рот, и я вас покормлю. Вот так.

Квинлан съел целую миску и понемногу начинал чувствовать себя человеком.

– Спасибо.

Джейн поддержала его под локоть, и он медленно сел.

– Голова все еще болит?

– Теперь уже просто гудит. Который час? Или, вернее, какое сегодня число?

– Вас ранили сегодня рано утром, а сейчас восемь вечера. Надеюсь, девочки не очень вас потревожили.

– Нет, что вы, нисколько. Спасибо, что приютили меня.

– Пойду позову Дэвида. Он укладывает девочек спать. Он должен уже заканчивать сказку, которую обычно рассказывает им перед сном.

Квинлан сидел, прислонившись головой к подушкам дивана – замечательно удобного дивана. Головная боль почти прошла. Пожалуй, скоро он сможет выйти отсюда. Он сможет искать Салли. Квинлан вдруг осознал, что напуган до чертиков. Что же с ней случилось?

За ней явился отец – в точности, как и обещал. Нет, чушь, нелепость. Эймори Сент-Джон давно умер.

– Добавить вам немного бренди в горячий чай?

– Нет уж. Я сейчас не нуждаюсь в подпитке Оптимизма. – Квинлан открыл глаза и улыбнулся Дэвиду Маунтбэнку. – Ваша жена меня покормила. Суп просто потрясающий. Спасибо за то, что вы взяли меня к себе, Дэвид.

– Не мог же я оставить вас с Тельмой Неттро, верно? Я бы не оставил с ней и заклятого врага. Эта старуха вызывает у меня нервную дрожь. Крайне подозрительная личность! Она всегда держит при себе дневник и не выпускает из рук авторучку. А на языке у нее уже образовалась настоящая татуировка от пера.

– Расскажите мне о Салли.

– Все, кого мне только удалось мобилизовать на это дело, разыскивают Салли и беседуют сейчас с каждым человеком в Коуве. Я отдал команду «Сигнал всем постам»...

– Никакого сигнала всем постам! – Джеймс резко выпрямился, его лицо побледнело. – Нет, Дэвид, сейчас же отмените этот приказ. Это очень опасно.

– Я больше не собираюсь клевать на эту чушь о «национальной безопасности», Квинлан. Или рассказывайте, в чем дело, или я не буду ничего отменять.

– Не очень-то вы стремитесь оказать помощь, Дэвид!

– Расскажите все и позвольте мне помочь.

– Ее зовут Салли Сент-Джон Брэйнерд. Дэвид даже присвистнул.

– Она дочка Эймори Сент-Джона? Та самая, которая рехнулась и сбежала из лечебницы?! Женщина, муж которой изо всех сил хлопочет о ее безопасности?! Я же чувствовал, что ее лицо мне знакомо! Черт, ну и дал же я маху! Нужно было связать одно с другим. И теперь понятно, почему появился черный парик. А потом она просто забыла его нацепить, верно?

– Да, так и было, и, кроме того, я посоветовал ей расслабиться, потому что вы ни за что не станете связывать ее с Сьюзен Брэйнерд – по крайней мере я молился за то, что не свяжете.

– Хотел бы я заявить, что догадывался, но нет, черт подери, я бы действительно никогда не установил эту связь. Что у вас за дела с ней, Квинлан?

Квинлан вздохнул.

– Она не знает, что я из ФБР. Она проглотила басню о том, что я – частный детектив и разыскиваю ту пожилую пару, которая бесследно исчезла в этих местах три года назад. У меня было предчувствие, что она сбежит именно в Коув, к своей тетке, поэтому я здесь и оказался. Я собирался просто вернуть ее обратно.

– Но с какой стати рядовым убийством занимается ФБР?

– Дело не только в убийстве. Убийство-лишь малая часть. Мы занимаемся этой историей по другим соображениям.

– Я понял. И вы не собираетесь рассказывать мне все до конца.

– Я бы не хотел – до поры до времени. Как я уже говорил, в мои намерения входило просто привезти ее обратно. Но потом...

– Что – потом?

– Ей дважды звонил по телефону некто, работающий под ее отца. Потом она посреди ночи увидела его лицо в окне спальни.

– А на следующее утро вы нашли на земле отпечатки подошв этого как бы отца. Но он же умер, убит. Боже правый, Квинлан, что здесь происходит?

– Не знаю, но я должен ее отыскать. Кто-то пытается запугать ее до полусмерти, заставить ее поверить, что она сошла с ума, а эта милая тетушка ничуть ей не помогает. И непрестанно твердит ей своим нежным, сочувственным голосом, что если бы она пережила столько, сколько Салли, то и ей бы, наверное, тоже стали мерещиться всякие странные вещи. А ведь Салли, проведя столько времени в лечебнице, воспринимает все по-другому, понимаете? Потом еще эти два убийства. Я должен ее найти! Может быть, кто и рехнулся, только не Салли.

– Когда вы достаточно поправитесь, мы с вами отправимся навестить ее тетушку. Я уже с ней разговаривал, но она сказала только, что не видела Салли и что ее племянница оставалась с вами в гостинице Тельмы. Мы обыскали ваш номер. Сумка Салли, вся ее одежда, фен – все исчезло. Впечатление такое, словно ее там никогда и не было. Послушайте, Квинлан, может быть, она увидела вас без сознания, перепугалась и сбежала?

– Нет. – Джеймс посмотрел прямо в глаза Дэвиду. – Я знаю, что она бы меня не оставила, уж, во всяком случае, не тогда, когда я лежал без сознания. Она бы просто не могла этого сделать.

– Но выглядит именно так, верно?

– Одному Богу известно, в чем дело, но Салли – очень благородная натура, и она ко мне неравнодушна. Нет, она бы не ушла.

– Значит, мы должны ее отыскать. Еще один момент: я являюсь служителем закона. Теперь, когда я знаю, кто она такая, найти ее – мой долг.

– Буду вам признателен, Дэвид, если вы немного подождете. На карту поставлено очень многое, гораздо больше, чем просто убийство Эймори Сент-Джона. Поверьте, что это так.

Дэвид довольно долго смотрел на него, потом наконец произнес:

– Давайте-ка поедем, повидаем Амабель Порди. Доктор Альфред Бидермейер был доволен собой. Салли и не подозревала, что маленькое зеркальце в ее палате на самом деле было окошком. Этого не знал никто, во всяком случае, так ему казалось. Стоя по другую сторону «зеркала», Бидермейер наблюдал, как она медленно села, явно пытаясь координировать движения рук и ног. Это оказалось для нее нелегкой задачей, потому что в голове был сплошной туман, но она не оставляла попыток. Это качество вызывало у него восхищение, и в то же самое время ему хотелось его разрушить. Казалось, ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она обнажена.

Очень медленно, как старушка, Салли поднялась и побрела к маленькому гардеробу. Она достала из шкафа ночную рубашку – ту самую, которую она оставила здесь, когда убежала в прошлый раз. Это он купил ей рубашку, но Салли этого не знала. Она стала с трудом натягивать ее через голову, в конце концов ей это удалось. Потом так же медленно она побрела обратно, чтобы присесть на краешек кровати, села и обхватила голову руками.

Бидермейеру становилось скучно. Почему она не сделает хоть что-нибудь? Не начнет кричать или еще что-то, да что угодно?! Он уже почти повернулся, чтобы уйти, когда Салли подняла голову, и он увидел, что по ее щекам льются слезы.

Так, уже лучше, скоро она будет готова его выслушать. Теперь уже скоро. Он отложит следующий укол на час или около того. Бидермейер повернулся и отпер дверь в крохотную комнатку.

Салли знала, что плачет. Она чувствовала влагу на лице, чувствовала соленый вкус, когда слезы попадали в рот. Почему она плачет? Джеймс. Она вспомнила Джеймса – как он лежал на земле, и кровь текла из раны над левым ухом. Он был совершенно неподвижен. Бидермейер заверял ее, что он не умер, но можно ли верить этому дьяволу?

С ним должно быть все в порядке. Салли взглянула на мягкую шелковую рубашку, скользящую по ее коже. Рубашка была приятного персикового цвета, с широкими шелковыми бретельками. К сожалению, сейчас она болталась на ней, как на вешалке. Салли посмотрела на следы иглы на руке. Они кололи ей наркотики пять раз. Салли почувствовала, что в голове у нее начинает проясняться, но медленно, ужасно медленно. Постепенно все больше воспоминаний просачивалось из небытия, они обретали форму и смысл.

Она должна выбраться отсюда до того, как ее либо убьют, либо перевезут еще куда-нибудь – в такое место, где никто не сможет ее найти. Она подумала о Джеймсе. Если кто и сможет ее отыскать, так это он.

Салли заставила себя встать на ноги. Сделала шаг, потом другой... Она шла очень медленно, осторожно, но действительно шла. Она остановилась у узкого окошка и посмотрела вниз, на площадку перед зданием лечебницы.

Лужайка скошенного газона протянулась на добрую сотню ярдов и упиралась в лесной массив. Такое-то расстояние она наверняка сумеет пройти, в прошлый раз это ей удалось. Нужно только добраться до тех деревьев, а уж в лесу она сумеет спрятаться, точно так же, как это было тогда. В конце концов она найдет путь на свободу. Снова найдет.

Салли вернулась к гардеробу. Здесь были купальный халат, еще две ночные рубашки и пара шлепанцев. И все, ничего больше. Ни брюк, ни платьев, ни нижнего белья.

Какая разница? Если нужно, она готова пойти хоть на край света в халате. В этот момент с ее мозга спал еще один покров, я она вспомнила: в первый свой побег она украла туфли и брючный костюм у одной из медсестер. Интересно, будет ли у нее на этот раз такая возможность? а Кто же с ней все это сделал? Салли знала, что не отец. Он давно умер. Должно быть, это тот человек, который выдает себя за ее отца, тот, кто ей звонил, тот, кто появлялся в окне ее спальни. Это мог быть Скотт, мог быть доктор Бидермейер, а мог быть и совсем другой человек, которого нанял кто-нибудь из них.

Но только не отец, слава Богу. Этот ничтожный ублюдок наконец-то мертв. Салли надеялась, что ад действительно существует, и если это так, то Эймори Сент-Джон обязательно там, в самой что ни на есть преисподней.

Нужно добраться до матери. Ноэль обязательно поможет. Она бы защитила ее, если б только узнала правду. Но почему же Ноэль ни разу за шесть месяцев не навестила ее в лечебнице? Почему она не потребовала объяснений, как ее дочь вообще здесь оказалась? Ноэль, насколько было известно Салли, не предприняла ничего, чтобы ей помочь. Может быть, она поверила, что ее дочь ненормальная? Поверила своему мужу? Поверила мужу Салли? Как же отсюда выбраться?

– Джентльмены, не желает ли кто из вас чашечку кофе? – спросила Амабель.

– Нет, – резко бросил Квинлан. – Скажите нам, где Салли?

Амабель вздохнула и жестом предложила мужчинам сесть.

– Послушайте, Джеймс, я уже говорила шерифу в этой самой комнате, что Салли, должно быть, очень испугалась, увидев, что вы ранены, и убежала. Это единственное объяснение. Салли не такая уж сильная девушка. Она очень много пережила, побывала даже в сумасшедшем доме. Похоже, вас это не шокирует? Признаться, я немного удивлена, что Салли рассказала вам об этом отрезке своей жизни. О таких вещах не следует говорить. Знаете, она же была очень больна. Она и сейчас еще больна. Вполне разумно предположить, что она снова сбежала – точно так же, как она бежала от того, что произошло в Вашингтоне. Если вы мне не верите, сходите в «Ночлег и завтрак». Марта мне сообщила, что из комнаты Джеймса пропали все ее вещи. Разве это не странно? Она не оставила даже воспоминания о своем пребывании в этой комнате. Словно хотела стереть самое себя. – Амабель выдержала паузу и добавила потусторонним голосом цыганки-гадалки:

– Все выглядит почти так, словно ее никогда и не существовало вовсе, как будто всем нам она просто привиделась...

Квинлан вскочил как ужаленный и навис над Амабель. Он выглядел устрашающе, как сам дьявол, но Дэвид решил не вмешиваться – просто ждал, не произнося ни слова. Приблизив свое лицо почти вплотную к лицу Амабель, Квинлан очень медленно произнес, четко выговаривая каждый . слог:

– Все это чушь собачья, Амабель. Салли – вовсе не призрак и не помешанная, как вы намекали ей и пытаетесь внушить нам. Ей не померещилось, что она в те две ночи слышала женский крик! Ей не привиделось, что среди ночи в окне спальни возникло лицо кого-то, выдающего себя за ее отца! Вы пытались заставить ее сомневаться в себе, так ведь Амабель? Вы пытались внушить ей, что она сошла сума!

– Это просто нелепо.

Квинлан придвинулся еще ближе. Теперь он нависал над ней, вынуждая женщину вжиматься в кресло.

– Зачем вы это делали, Амабель? Вы только что упоминали, что знали о ее пребывании в лечебнице. Вы знали, не так ли, что кто-то упрятал ее туда и держал целых полгода, накачивая наркотиками. И вы даже не попытались ее успокоить, заверить, что она такой же нормальный, разумный человек, как кто бы то ни было. Нет, вы только поддерживали клевету. И не пытайтесь отрицать!

Я сам это слышал! Вы заставляли ее сомневаться в себе, в своем рассудке. Почему?

Но Амабель в ответ только печально улыбнулась, а потом сказала, обращаясь к Дэвиду:

– Как видите, шериф, я была очень терпелива. Этот человек знаком с Салли чуть больше недели.

А я ее тетя. Я люблю ее, не существует никаких причин, чтобы я хотела причинить ей боль. Я всегда искала способ ее защитить. Мне очень жаль, Джеймс, но она сбежала. Дело обстоит именно так. Надеюсь, шериф сумеет ее разыскать. Салли не отличается стойкостью, ей необходимо, чтобы о ней заботились.

Квинлан так разозлился, что ему пришлось подавить жгучее желание вытащить эту милую тетушку из уютного кресла и вытрясти из нее всю душу. Он отошел от Амабель и принялся нетерпеливо расхаживать взад-вперед по маленькой гостиной.

Понаблюдав некоторое время за его метаниями, Дэвид сказал:

– Миссис Порди, если Салли сбежала, то, как вы думаете, куда именно?

– На Аляску. Салли говорила, что хотела бы уехать на Аляску. Она бы предпочла поехать в Мексику, но у нее нет с собой паспорта. Это все, что я могу вам сообщить. Разумеется, как только я получу от нее какое-нибудь известие, сейчас же вам позвоню. – Она поднялась. – Мне очень жаль, Джеймс. Вы-то знаете, кто такая Салли. Похоже, вы сообщили шерифу ее настоящее имя. Ей еще много с чем предстоит столкнуться. Что касается ее душевного состояния – кто знает? Все, что нам осталось – только молиться.

Джеймсу страшно захотелось обхватить пальцами эту цыганскую шею и как следует сдавить. Она лжет, черт бы ее подрал, но делает это очень ловко. Салли ни за что бы не сбежала, и уж, во всяком случае, не тогда, когда он лежал без сознания у ее ног. Это значит, что ее кто-то увез. И этот «некто» был тем же самым человеком, который выдавал себя за ее отца. Джеймс мог бы в этом поклясться. И теперь-то он знал, что делать. У него есть одна мысль по поводу того, где может быть Салли, – но от одной этой мысли кровь стынет в жилах.

Глава 13

Была темная полночь. Ни единой звездочки, ни даже намека на луну, чтобы осветить тусклым цветом черное, как сажа, небо. Кудрявые черные облака перемещались, изменяли форму, но, когда они расступались, между ними не проглядывало ничего, кроме еще одного клочка черноты.

Салли смотрела в окно, делая один глубокий вдох за другим. Скоро они опять придут, чтобы сделать ей очередной укол. Она слышала, как доктор Бидермейер отдавал распоряжение – больше никаких таблеток, она запросто может изловчиться опять прятать их во рту. Он заявил, что, дескать, не желает снова причинить ей вред. Чертов ублюдок!

У нее появилась новая медсестра – судя по бирке с именем на халате, ее звали Розали, и у нее было такое же пустое лицо, как у Холланда. Если не считать кратких распоряжений, что, когда и как Салли должна делать, новая сестра практически с ней не разговаривала. Она следила за Салли, когда та ходила в ванную, – и все же, по мнению Салли, это было лучше, чем иметь в качестве наблюдателя Холланда, Доктор Бидермейер не хотел, чтобы ей причиняли боль? Это могло бы быть правдой только в одном случае – если он сам хотел стать ее мучителем. Она не виделась ни с кем, кроме Бидермейера, Холланда и Розали. Они силой удерживали ее в пределах комнаты. Салли было нечего читать, у нее не было телевизора, она не знала ровным счетом ничего ни о матери, ни о Скотте. Большую часть времени она пребывала в такой отключке из-за лекарств, и тогда ее ничто не волновало, она даже не помнила себя. Но сейчас Салли знала, кто она, была в состоянии мыслить, и с каждой минутой она становилась все сильнее и сильнее. Если бы только Бидермейер задержался еще хоть немного – ну, может быть, минут на пятнадцать – она была бы уже готова.

Но он не дал ей и двух минут. Салли подскочила на месте, услышав, как он отпирает дверь. Нет времени занять нужное положение. Она неподвижно застыла у окна в своей шелковой ночной рубашке персикового цвета.

– Добрый вечер, дорогая моя Салли. В этой рубашке ты выглядишь действительно очень мило. Не захочешь ли ты в этот раз снять ее специально для меня?

– Нет!

– А, я вижу, ты собралась с мыслями. Что ж, тем лучше. Я бы хотел поговорить с тобой, прежде чем снова отправить тебя в нирвану. Садись, Салли.

– Нет. Я хочу стоять, причем чем дальше от вас, тем лучше.

– Как пожелаешь.

На нем был темно-синий свитер и черные слаксы. Темные волосы были гладко зачесаны назад, даже скорее прилизаны, будто он только что принимал душ. Зубы были белые, но два передних резца выдавались вперед.

– У вас уродливые зубы, – заметила вдруг Салли. – Почему вы не носите пластинку, как ребенок? ина произнесла это не задумываясь, и это лишний раз подтверждало, что мозги ее еще не вполне прояснились.

Бидермейер бросил на нее такой взгляд, будто хотел убить на месте. Он автоматически поднял руку, чтобы потрогать передние зубы, потом, словно спохватившись, быстро отдернул ее. Их разделяло только полутемное пространство, но Салли поняла, что он взбешен и жаждет причинить ей боль.

Бидермейер взял себя в руки.

– Так, значит, сегодня ты у нас решила побыть маленькой сучкой, правда?

– Нет. – Салли все еще наблюдала за ним. Все ее тело напряглось, потому что она чувствовала, что он хочет наброситься на нее, ударить побольнее. Она раньше и не подозревала, что может ненавидеть кого-нибудь так сильно, как ненавидела сейчас Бидермейера. Не так, как отца. Не так, как Скотта.

В конце концов он уселся на единственный стул и скрестил ноги. Снял очки, положил их на маленький столик рядом со стулом. На столе стоял графин с водой и один стакан, ничего больше.

– Что вам нужно?

Графин был пластмассовый – даже если стукнуть его этим графином прямо по голове, это не причинит ему особого вреда. Но столик – довольно крепкий. Вот если бы она была достаточно подвижной! Тогда можно' было бы схватить этот столик и как следует врезать ему!

Однако Салли обреченно понимала, что для того, чтобы обрести достаточную быстроту и силу, чтобы свалить Бидермейера, ей необходимо избежать инъекций хотя бы еще в течение часа. Сумеет ли она заговорить ему зубы на такое время? Вряд ли, но попытаться все же стоит.

– Что вам нужно? – снова спросила Салли. Она никак не могла заставить себя сделать хотя бы один шаг в его сторону.

– Мне скучно, – сказал Бидермейер. – Я зарабатываю такую кучу денег, и что из этого? Я даже не волен покинуть это место. А мне хочется за свои деньги получать удовольствие. Что ты можешь мне предложить по этому поводу?

– Дайте мне уйти, и я сделаю так, что вы получите еще больше денег.

– Но это разрушило бы саму цель, разве нет?

– Вы хотите сказать, что здесь содержатся и другие люди, которые на самом деле абсолютно нормальны? Другие заключенные, которых вы держите против их воли? И вам платят за то, чтобы вы их держали?

– Это очень маленькое закрытое заведение, Салли. О нем знают совсем немногие. Я принимаю всех своих пациентов только по направлениям, причем очень тщательно проверенным. Просто послушай меня. Это первый случай, когда я разговариваю с тобой как со взрослой. Ты находилась у меня полгода, шесть полных месяцев, и все это время ты была такой же интересной, как сломанная кукла, за исключением того случая, когда ты выпрыгнула в окно. Если что и убедило твою дорогую мамочку в том, что ты чокнутая, так это та история. Это вынудило меня посидеть и понаблюдать за тобой, но не долго. Такая ты мне нравишься гораздо больше. Если бы я только мог быть уверен, что ты не попытаешься удрать снова, я бы предпочел сохранить тебя в таком состоянии, как сейчас.

– Неужели я могу сбежать? Интересно, как вы себе это представляете?

– К сожалению, Холланд довольно глуп, а за тобой чаще всего приглядывает именно он. А сестра Розали, я подозреваю, тебя немного побаивается. Ну не странно ли? Что касается Холланда, то он умолял меня, чтобы я поручил тебя, жалкое создание, его заботам. Могу себе представить, как ты дожидаешься его прихода. Что бы ты сделала, Салли? Ударила бы его по голове этим столиком? Это бы его оглушило. А потом ты бы могла его раздеть, хотя сомневаюсь, чтобы ты получила от этого такое же удовольствие, какое получает он, снимая одежду с тебя... Нет, у меня нет выбора. И прошу не двигаться! Помни, я не Холланд, оставайся там, где стоишь, или я прямо сейчас вкачу тебе изрядную дозу.

– Я не сдвинулась ни на дюйм. Зачем я здесь? Как вы меня нашли? Должно быть, вам позвонила Амабель и сообщила, где я. Но почему? И кому нужно, чтобы я сюда вернулась? Моему мужу? Интересно, это вы изображали отца или Скотт?

– Ты говоришь о своем бедном муже так, словно он посторонний человек. Дело в Джеймсе Квинлане, верно? Ты с ним спала, наслаждалась, а теперь собираешься бросить бедняжку Скотта. Ну и ну, Салли, никогда не думал, что ты такая ветреная женщина. Погоди, я расскажу Скотту про твои делишки.

– Когда будете говорить со Скоттом, будьте так любезны, передайте ему, что я серьезно намерена его убить, как только выйду отсюда на свободу. А выйду я скоро, доктор Бидермейер!

– Ах, Салли, я уверен, что Скотт хотел бы, чтобы я сделал тебя более покорной. Ему не нравятся агрессивные и слишком озабоченные своей карьерой женщины. Можешь поручить мне проследить за этим, Салли.

– Либо вы, либо Скотт звонили мне в Коув, изображая моего отца. Кто-то из вас двоих явил ся в Коув, . забрался на эту идиотскую лестницу, чтобы перепугать меня до чертиков и заставить поверить, что я сошла с-ума. Кроме вас, больше некому. Отец мертв.

– Да, Эймори мертв, лично я думаю, что это ты его убила, Салли. Это правда?

– Если вы действительно хотите знать правду – я не знаю. Я не помню той ночи. Но когда-нибудь память все-таки вернется, обязательно должна вернуться.

– Не очень-то на это рассчитывай. Одно из лекарств, которые я тебе колю, превосходно подавляет память. Какие побочные эффекты оно может иметь при длительном применении – никто толком не знает. А ты будешь принимать его всю жизнь, Салли.

Он встал и направился в ее сторону.

– Пора, – сказал он.

Он улыбался. Салли ничем не могла себе помочь. Когда Бидермейер подошел достаточно близко, она размахнулась и двинула его кулаком в челюсть. Так сильно, как только могла. Его голова дернулась назад. Салли снова ударила: на этот раз она изо всех сил пнула его ногой в пах и рванулась, чтобы схватить столик.

Но ноги еще плохо слушались, она споткнулась, у нее закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Колени подогнулись, и она рухнула на пол.

Салли слышала, как он пыхтел совсем рядом. Она просто обязана дотянуться до этого столика! Нечеловеческим усилием она поднялась на ноги, потом заставила себя поставить одну ногу впереди другой. Теперь он стоял уже вплотную, тяжело дыша, почти задыхаясь. Ему больно, она его ранила! Если ей не удастся его оглушить, он получит немалое удовольствие, причиняя ответную боль.

«Ну пожалуйста, Господи» пожалуйста!" Салли вцепилась в столик, подняла его и повернулась лицом к своему тюремщику. Он был так близко, руки уже тянулись к ней, пальцы шевелились так, словно вот-вот вцепятся ей в горло.

– Холланд!

– Нет! – закричала Салли и замахнулась столиком. Но ее жалкая попытка оказалась неудачной – он без труда отвел удар плечом.

– Холланд!

Дверь распахнулась, и коротышка вбежал в комнату.

– Держи ее! Держи эту маленькую сучку!

– Нет/нет!

Салли попятилась, но отступать было некуда. За ее спиной была только узкая кровать, а перед собой она, как щит, выставила столик.

Бидермейер все еще держался рукой за промежность, лицо было искажено гримасой боли. Получилось! Она ему врезала! Какую бы цену ей ни пришлось заплатить за этот свой выпад, он того стоит! Бидермейер корчится от боли, и все из-за нее!

– Все, Салли, хватит, – это был голос Холланд а, мягкий, хриплый, жуткий...

– Я убью тебя, Холланд! Держись от меня подальше! – но это была пустая угроза, и она сама это понимала. У нее дрожали руки, кружилась голова. Она чувствовала во рту привкус желчи. Салли выронила столик, упала на колени и ее вырвало прямо на дорогие итальянские ботинки доктора Бидермейера.

– Ладно, Диллон, либо ты мне поможешь, либо нет, но в любом случае об этом не должна знать ни одна живая душа.

– Черт побери, Квинлан, ты сам-то хоть понимаешь, о чем просишь? – Диллон Сэйвич откинулся назад вместе со стулом, почти опрокидывая его, но все же не опрокинул, потому что он абсолютно точно знал, на какой угол можно отклониться, чтобы не упасть. Перед ним на экране компьютера светилось лицо моложавого мужчины, который всем своим видом напоминал быстро сделавшего карьеру преуспевающего брокера – такой же ухоженный, хорошо одетый, с безукоризненной прической и неизменной непринужденной улыбкой.

– Понимаю. Ты отправляешься со мной в эту лечебницу, и мы вместе похищаем Салли. А потом мы должны разобраться с этой чертовщиной. Мы сбудем героями! Можешь не волноваться, ты оторвешься от своего компьютера не больше, чем на пару часов. Ну может быть, от силы часа на три – если захочешь стать уж совсем крутым героем. В крайнем случае прихвати свой портативный компьютер и модем, тогда ты сможешь по-прежнему подключаться к любой системе, к какой только пожелаешь.

– Боюсь, Марвин будет в бешенстве. Знаешь же, он терпеть не может, когда ты выходишь на самостоятельную охоту и начинаешь действовать, не посоветовавшись с ним.

– Ничего, мы отдадим Марвину всю славу, ФБР превзойдет самое себя. Марвин будет улыбаться от уха до уха. Он, в свою очередь, отдаст всю славу своему боссу – заместителю директора Шрагсу. Шрагс будет доволен как слон! И так далее, и так далее... до бесконечности. Салли будет в безопасности, а мы раскроем это проклятое убийство.

– Ты по-прежнему упрямо игнорируешь одну маленькую деталь: может быть, твоя Салли сама убила собственного отца. Такая возможность существует. Что с тобой произошло, черт возьми?! Как ты можешь закрывать на это глаза?

– Точно. Я действительно закрываю глаза.

Мне приходится. Но мы же во всем разберемся, правда?

– Ты с ней спутался, верно я говорю? Господи, да ты провел с ней всего лишь одну несчастную неделю. Что же это за особа – нечто вроде роковой соблазнительницы?

– Нет. Она маленькая тощая блондинка, у которой столько выдержки, что ты и представить себе не можешь.

– Просто не верится. Ладно, все, Квинлан, заткнись! Мне нужно немного подумать. – Диллон подался вперед и уставился застывшим взглядом на фотографию мужчины на экране компьютера. Потом с отсутствующим видом произнес:

– Очень может быть, что это тот самый придурок, который убивал бездомных бродяг в Миннеаполисе.

– Оставь этого придурка на минуту в покое. Думай, размышляй – вот, что тебе нужно. Я знаю, ты попытаешься просчитать все обстоятельства, собираешься взвесить все возможные варианты исхода тем самым компьютером, что находится у тебя в голове. Программу действий еще не разработал?

– Нет пока, но считай, что близок. Брось острить Квинлан, я знаю, что ты любишь меня именно за мои мозги. Я спасал твою задницу по меньшей мере раза три. И ты не променяешь меня ни на какого агента. Так что заткнись! Мне предстоит принять серьезное решение.

– У тебя в запасе десять минут. Ни секундой больше. Мне нужно до нее добраться! Одному Богу известно, что с ней делают в эту минуту, чем ее колют. Господи, да, может, она уже мертва! Или они могли ее уже куда-нибудь перевезти. Если тот парень, который шарахнул меня по голове, удосужился заглянуть в мое удостоверение личности, то им уже известно, что я из ФБР. И даже если они этого не выяснили, у нее не так уж много времени. Я знаю, они ее перевезут – это было бы вполне логично.

– Почему ты так уверен, что она в этой лечебнице?

– Они бы не стали рисковать, отправляя ее еще куда-нибудь.

– «Они»? Кто эти «они»? Нет, ты не знаешь. Ладно, заткнись, Квинлан, мои десять минут еще не прошли.

– Какое счастье, что ты уже побывал сегодня утром в спортзале. А то бы мне еще пришлось целую вечность дожидаться, пока ты будешь поднимать свои гири. Ладно, пойду пока выпью кофе.

Квинлан отправился в небольшой буфет, расположенный в конце коридора. Нельзя сказать, чтобы их пятый этаж был уродливым или неприветливым – нет. Да этого и быть не могло, потому что их этаж был открыт для посещения туристами. Он не выглядел таким уж казенным, скорее слегка потрепанным. Линолеум, как ни странно, еще сохранил цвет, хотя и поблекший до светло-коричневого под подошвами бесчисленных ног, годами втаптывавших в него песок.

Квинлан налил себе чашку кофе. Сначала принюхался, потом осторожно сделал глоток. Кофе был таким горячим и крепким, что он чуть не поперхнулся. Но зато превосходно помогает взбодрить тело и дух. Без него агент, наверное, просто-напросто развалился бы на части и помер.

Диллон ему нужен. Джеймс знал, что Диллон подготовит запасной вариант на случай, если дело обернется таким образом, что они не смогут с ним справиться. У него-то самого было большое искушение отправиться прямиком из Далласа в Мэриленд, в эту лечебницу, но он сдержался и решил как следует обдумать ситуацию. Он уже увяз в этом деле по шею и вдобавок стремился спасти Салли.

У Квинлана не было ни малейшего представления о том, как охраняется заведение Бидермейера, но Диллон должен это выяснить, и они обязательно туда проникнут. Он не мог испытывать судьбу, переполошив своего босса Брэммера. И не мог рисковать Салли, которую вконец одурманят в этом проклятом бедламе.

Он выпил еще немного кофе и почувствовал, как мощный импульс кофеина встряхнул почти одновременно и мозги, и желудок.

Квинлан не торопясь вернулся в кабинет Диллона.

– Десять минут истекли.

– А я тебя уже дожидаюсь, Квинлан; Пошли.

– Даже так? И больше никаких споров? Неужели ты даже не собираешься сделать предупреждение, что с вероятностью в тринадцать процентов один из нас закончит жизнь в придорожной канаве с ножом в горле?

– Нет, – добродушно заметил Диллон, потом. поднялся, взяв с принтера несколько распечаток.

– Здесь схема планировки лечебницы. По-моему, я нашел самый безопасный способ проникнуть внутрь.

– Вот пройдоха! Так на самом деле ты принял решение еще до того, как вышвырнул меня из кабинета!

– Естественно! Мне хотелось взглянуть на план этого заведения, но не было полной уверенности, что я смогу наложить на него лапу. Как видишь, смог. Иди-ка сюда, и я покажу тебе лучший путь в здание. Хочу узнать, что ты думаешь по этому поводу.

– Ты заставил ее почистить зубы и прополоскать рот?

– Да, доктор Бидермейер. Правда, она выплюнула полоскание прямо на меня, но кое-что все-таки попало ей в рот.

– Ненавижу запах блевотины, – поморщился Бидермейер, бросив взгляд на свои ботинки. Он постарался вымыть их как можно чище. От одной только мысли, что Салли с ним сделала, у него появлялось непреодолимое желание избить ее снова. Но сейчас это не доставило бы ему ни малейшего удовольствия – она была без сознания.

– Она будет в отключке еще по меньшей мере часа два. Потом я собираюсь снизить дозу, чтобы поддерживать ее в состоянии приятной расслабленности.

– Надеюсь, доза не слишком высока.

– Не будь идиотом, Холланд. В мои намерения не входит ее убивать. По крайней мере пока. Просто я еще не знаю, что предстоит. Завтра утром я забираю ее отсюда.

– Правильно, пока он за ней не явился.

– Что это тебе взбрело в голову, Холланд? Откуда ты вообще что-то знаешь, черт тебя дери?

– Я сидел возле Салли, когда вы сделали ей инъекцию, и слышал, как она шептала, что, мол, знает: он за ней придет, она точно знает.

– Да она же сумасшедшая, Холланд! Идиотка! Ты это понимаешь?

– Да, доктор Бидермейер. Проклятие! Все, что бы этот Квинлан ни пожелал узнать о лечебнице, он сможет выяснить с помощью компьютера в считанные минуты. У него взмокли подмышки. Черт, это не должно произойти! Он даже начал подумывать, не вывезти ли Салли из лечебницы уже сегодня вечером, прямо сейчас.

Эти придурки должны были убрать этого проклятого агента тогда, когда он был у них в руках. А теперь, из-за того, что у них не хватило духу, ему придется разбираться с ним самому. Если бы он был более предусмотрительным и хотел бы обеспечить себе безопасность, надо было давно вывезти отсюда Салли. Но куда ее девать? Боже, как же он – устал! Растирая рукой шею, Бидермейер направился в свой кабинет.

Миссис Уиллард, черт бы ее побрал, совсем не оставила для него кофе. Он сел за свой рабочий стол красного дерева, размеры которого позволяли ему держать пациентов на расстоянии добрых трех с половиной футов от себя, и откинулся в рабочем кресле.

Бидермейер принялся мучительно раздумывать, когда же может объявиться Квинлан со своими дружками из ФБР. А он объявится, это ясно. Квинлан последовал за Салли в Коув, без сомнения, появится и здесь. Но вот как скоро? Сколько времени еще в его распоряжении? Бидермейер снял трубку и начал набирать номер. Нужно принять решение сейчас же. Играть в игры больше нет времени...

Ночь была темной, хоть глаз выколи. Джеймс и Диллон оставили «олдсмобиль-седан» на дороге, ярдах в двадцати от широких массивных ворот лечебницы Бидермейера. Поверху над черной чугунной решеткой извивалась надпись, сделанная затейливым крученым шрифтом.

– Претенциозный ублюдок! – выругался Квинлан. – Согласен, – кивнул Диллон. – Дай-ка мне подумать, есть ли что-то еще, что я мог рассказать тебе о нашем докторе. Прежде всего хочу заметить, что этой информацией располагают немногие. Бидермейер – блестящий врач и неразборчивый в средствах человек. Молва уверяет, что если вы достаточно богаты и достаточно осмотрительны, но при этом вам страшно хочется кого-нибудь упрятать, то Бидермейер поможет вам сбыть с рук этого человека. Разумеется, это только слухи, но кто знает? Кого же Салли настолько достала, что он отослал ее к Бидермейеру? Послушай, а может, она и вправду больна?

– Она не больна! А кто ее сюда упрятал, не знаю. Она бы ни за что мне не рассказала. Она даже никогда не упоминала имени Бидермейера. Но это наверняка он. Опусти фонарь пониже, Диллон. Да, так лучше. Кто знает, какая у него система безопасности.

– Этого я не мог выяснить. Смотри-ка, забор не электрифицирован!

Оба они были одеты во все черное, включая черные перчатки на толстой подкладке. Забор высотой в двенадцать футов не составил для них никакой проблемы. Вскоре они легко спрыгнули на пружинистую траву по другую сторону ограды.

– Пока что неплохо, – заметил Квинлан, опуская фонарик вниз и описывая лучом широкую дугу.

– Давай-ка будем держаться поближе к деревьям.

Низко пригибаясь, они быстро двинулись вперед. Луч фонарика, направленный вниз, освещал только пространство непосредственно перед ними.

– О черт! – неожиданно воскликнул Диллон.

– Что такое? А, ясно! – Прямо на них галопом неслись две немецкие овчарки.

– Черт, не хотелось бы их убивать!

– Тебе и не придется. Стой на месте, Диллон.

– Что ты собираешься...

Диллон удивленно наблюдал, как Квинлан достал из-за пазухи своей черной куртки какой-то сверток, завернутый в полиэтилен. Потом он открыл его и показал три огромных куска сырого мяса. Собаки были уже в двенадцати ярдах от них.

Однако Квинлан все еще ждал, сохраняя абсолютное спокойствие.

– Еще секунду, – сказал он, потом бросил один кусок сырого мяса в одну сторону, второй – в другую. Собаки в одно мгновение оказались каждая над своим куском.

– Двинули дальше. Последний кусок я хочу сохранить как пропуск на выход.

– Неплохая система защиты, – усмехнулся Диллон.

Теперь они побежали, низко пригибаясь к земле. Фонарик они выключили, потому что в длинном здании, протянувшемся в обе стороны прямо перед ними, горело несколько окон, и этого было достаточно, чтобы осветить им путь.

– Ты говорил, все комнаты пациентов – в левом крыле?

– Точно. А кабинет Бидермейера – в дальнем конце правого крыла. Если этот гад еще здесь, то он находится от нас на приличном расстоянии.

– Сейчас должна дежурить только немногочисленная ночная смена.

– Будем надеяться. У меня не было времени получить доступ к файлам, касающимся администрации и штата сотрудников. Поэтому я не знаю, сколько человек работает у него в ночную смену.

– Проклятая бесполезная машина. Диллон рассмеялся.

– Только не остри насчет того, что я женат на своем компьютере, ведь ты и сам большинство уикэндов проводишь в своем дурацком клубе, завывая на саксофоне. Стоп, Квинлан, стой!

Они мгновенно застыли на месте, прижавшись к кирпичной стене дома рядом с двумя высокими кустами. Откуда-то появился человек, который шел быстрым шагом, держа в руках фонарик. Он негромко насвистывал мелодию из фильма «Унесенные ветром».

– Романтичный страж порядка, – прошептал Квинлан.

Охранник обвел круг фонарем, освещая лучом окрестности, и повернул обратно к фасаду. При этом он не переставал насвистывать. Луч света скользнул прямо над их пригнутыми головами, открыв взгляду охранника, только темные кусты.

– Остается только надеяться, что Салли еще здесь, – тихо проговорил Квинлан. – Бидермейер наверняка знает, что я приду за ней. Если он и есть тот самый тип, что стукнул меня по голове, то он обязательно проверил мое удостоверение личности. А что, если они ее уже вывезли?

– Она здесь. Прекрати паниковать. Если даже ее действительно нет – что с того, мы все равно найдем ее в самое ближайшее время. Я тебе не говорил, что на сегодняшний вечер у меня было назначено свидание? Свидание, понимаешь, старик! А я Вместо этого играю с тобой в «команду спасателей». Так что хватит сходить с ума. Бидермейер не такой шустрый, как ты. Салли все еще здесь, готов на это поставить. У меня такое ощущение, что у этого Бидермейера гораздо больше высокомерия, чем у большинства людей. Этот ублюдок наверняка считает себя непобедимым.

Они снова двинулись вперед, сгибаясь чуть ли не пополам. Теперь уже никаких фонарей – только две черные тени, скользящие по безукоризненно ухоженной лужайке.

– Нам нужно проникнуть внутрь.

– Потерпи, уже скоро, – заверил Диллон. – Это будет еще тот цирк! Представь себе картину; мы с тобой, одетые как два громилы-взломщика, мечемся по коридорам.

– Мы довольно быстро найдем какую-нибудь медсестру, и она нам скажет, где Салли.

– Мы уже почти у аварийного черного хода.

Вот и он. Ну-ка, Квинлан, помоги мне раздвинуть двери.

«Слава Богу, они хорошо смазаны», – подумал Квинлан, когда они с Диллоном аккуратно открыли раздвижные двери. Он поднял фонарь. Они оказались в пристроенном гараже" где могло поместиться по меньшей мере шесть автомобилей. Четыре машины были на месте. Они обошли кругом, потом Квинлан обернулся и направил луч на номера.

– Смотри, Диллон, хороший знак, верно? У этого ублюдка роскошная табличка с надписью – «Бидермыр». Значит, он еще здесь. Я был бы не против случайно с ним столкнуться.

– Помнишь, что сделает с нами Марвин? Квинлан расхохотался.

Чтобы открыть дверь, Диллон воспользовался одной из своих отмычек. На это ушли считанные мгновения.

– Однако ты стал неплохо с ними управляться! – Хм! Большая практика. В Куонтико я занимался с отмычками не меньше, чем часов шесть. У них там около трех дюжин разновидностей замков.

Ты возишься, а они засекают время по секундомеру. Я приходил шестым.

– Сколько было принято агентов?

– Семеро. Я и шесть женщин.

– Надеюсь, ты потом расскажешь мне об этом подробнее.

Они очутились в длинном коридоре, по обе стороны которого тянулись двери. Лампы дежурного освещения давали мягкий, приглушенный свет. На дверях не было имен – только таблички с номерами.

– Придется искать медсестру, – сказал Диллон.

Стоило им только завернуть за угол, как они тут же увидели перед собой помещение сестринского поста. Там была одна-единственная женщина, она читала какой-то роман. Время от времени она отрывала взгляд от книги и посматривала на экран телевизора, который стоял перед ней. Женщина заметила их, когда они стояли практически уже рядом. Она вздрогнула, книга выпала у нее из рук и упала на покрытый линолеумом пол, когда она попыталась откатить в сторону свой стул на колесиках и убежать.

Квинлан схватил ее за руку и, стараясь действовать не слишком грубо, зажал ей ладонью рот.

– Тихо! Мы не причиним вам вреда, только стойте спокойно. Нашел ее карточку, Диллон?

– Вот она! Палата двести двадцать два.

– Прошу прощения, – невозмутимо произнес Квинлан, ударив медсестру в челюсть. Она тихо обмякла у него в руках, Квинлан опустил ее на пол и затолкнул под стол.

– Двести двадцать вторую палату мы проходили. Быстрее, Диллон! У меня такое предчувствие, что тайна нашего волшебного появления вот-вот будет раскрыта.

Они стремительно помчались по коридору обратно в том направлении, откуда только что пришли.

Нот здесь. Свет не горит. Уже неплохо. Квинлан медленно надавил на дверь. Она оказалась заперта, как он и предполагал. Он отстранился, пропуская вперед Диллона. Тот осмотрел замок, потом вставил отмычку. Ни слова не говоря, сменил ее на другую. Прошло не меньше трех минут, прежде чем замок наконец открылся. Квинлан толкнул дверь. Мягкий свет, падавший в комнату из коридора, осветил лицо мужчины, который сидел на краешке узкой кровати, склонившись над женщиной. Привстав с кровати, мужчина быстро повернулся, из его приоткрывшегося рта вот-вот должен был вырваться крик.

Глава 14

– Я и не знал, что ты умеешь так быстро двигаться, – восхищенно заметил Диллон, после того как Квинлан одним махом перескочил через кровать и направил кулак прямо в рот мужчины, не дав тому издать ни единого звука.

– Это и есть Салли Брэйнерд?

Квинлан бросил быстрый взгляд на коротышку, у которого потекла из носа кровь, потом – на женщину.

– Да, это Салли, – сказал он, и в его голосе прозвучала такая ярость, что Диллон уставился на него, утратив на миг дар речи.

– Позволь мне закрыть эту чертову дверь, тогда мы сможем включить фонарь. Возьми этого малого и свяжи чем-нибудь.

Квинлан осветил фонарем лицо Салли. Он был просто потрясен ее бледностью и тем, каким вялым стало ее тело.

– Салли, – тихо позвал он, легонько похлопывая ее по щекам. Она не ответила.

– Салли! – Теперь он уже встряхнул ее. Покрывало соскользнуло вниз, и Квинлан увидел, что она раздета донага. Он взглянул на тщедушного человечка, который теперь не был опасен, во-первых, потому, что связан, а во-вторых, он все равно лежал без сознания. Он, что, собирался ее изнасиловать?!

Салли была погружена в глубокое забытье. Он перевел луч фонарика на ее голые руки. Шесть отметин от уколов.

Проклятый ублюдок!

– Смотри, Диллон! Ты только взгляни, что они с ней сделали!

Диллон легонько пощупал пальцами заметные следы иглы.

– Похоже, на этот раз ей вкололи по-настоящему мощную дозу, – заключил он, склоняясь над Салли и приподнимая ее веки.

– Да, действительно мощную дозу, – повторил он. – Проклятые мерзавцы!

– Они за все заплатят. Посмотри, что из одежды есть в шкафу.

Квинлан обратил внимание, что ее волосы аккуратно расчесаны и зачесаны надо лбом назад. Маленький человечек, которого они застали склоненным над Салли, – это сделал он, понял Квинлан. По его телу прошла дрожь. Господи, что же это за местечко такое, что тут происходит?!

– В шкафу – ночная рубашка, халат и шлепанцы. Больше ничего.

ЗА несколько минут Квинлан надел на нее эту ночную рубашку и халат. Одевать человека, лежащего без сознания, даже такого некрупного, как Салли, оказалось очень трудно.

Наконец он поднял ее и взвалил на плечо.

– Надо убираться отсюда ко всем чертям. Они уже миновали дверь запасного выхода и почти вышли из гаража, когда раздался вой сирен.

– Медсестра, – пробурчал Квинлан. – Черт, все-таки надо было ее связать.

– У нас есть запас времени. Мы успеем. Когда Квинлан устал нести Салли, ношу принял Диллон. Они почти добрались до забора, и тут с оглушительным лаем, которому позавидовала бы сама собака Баскервилей, к ним бросились немецкие овчарки.

Квинлан швырнул им оставшийся кусок мяса.

Наблюдать, как собаки распорядятся этим мясом, они не стали.

Вот и забор. Квинлан взобрался на него так быстро, как еще никогда в жизни ни на что не забирался. Достигнув верха, он лег на забор животом и свесился вниз к Диллону.

– Передавай ее мне.

– Кажется, будто она совсем без костей, как «цыпленок табака», – сказал Диллон, пытаясь крепко держать ее в руках. С третьей попытки Квинлану удалось-таки ухватить Салли за запястья. Он стал медленно подтягивать ее вверх, потом обхватил за талию и держал до тех пор, пока Диллон не оказался рядом с ним на кромке забора. К этому моменту у него уже стало сводить судорогой руки. Диллон перемахнул через забор и приземлился с наружной стороны. Тогда Квинлан перенес Салли через забор и стал медленно опускать.

– Поторопись, Квинлан, быстрее! 0'кей, ну еще немного, еще каких-нибудь несколько дюймов. Все, я ее держу. Прыгай сюда!

Лай собак стал слышен громче. Мясо задержало их всего секунд на сорок пять.

Послышались голоса и крики, засверкали вспышки выстрелов, одна пуля отлетела рикошетом от железного забора так близко от головы Квинлана, что он даже почувствовал ее обжигающий жар.

Откуда-то из-за спин преследователей раздался продолжительный женский визг.

– Давай поскорее убираться отсюда, – сказал .Квинлан. Он перевесил Салли через плечо и побежал в сторону «олдсмобиля».

Пока они не забежали за угол, скрывшись из виду, выстрелы не умолкали.

– Если они отправят по нашему следу собак, нам придется несладко, – буркнул Диллон.

Квинлан от всей души надеялся, что этого не произойдет. Не хотелось убивать таких замечательных собак. Он вздохнул с облегчением, когда спустя несколько минут они наконец захлопнули за собой двери «олдсмобиля».

– Хвала небесам за великую милость!

– Это ты верно подметил. Ну что, неплохо повеселились! Куда теперь, Квинлан? К тебе на квартиру?

– О нет, мы поедем в Делавер – это всего лишь на час дольше езды по той же дороге, Диллон. Я буду показывать тебе дорогу. Что меня удивляет, так это то, что они вообще осмелились привезти Салли назад, в то же самое место. Они должны были догадаться, что первым делом я направлюсь именно сюда. Готов поспорить, что завтра утром ее бы уже здесь не было. Ну а я не собираюсь повторять их ошибки, так что ко мне мы не поедем ни в коем случае.

– Ты прав. Когда в Коуве кто-то шарахнул тебя по голове, он наверняка исследовал содержимое твоих карманов. Им известно, что ты из ФБР, именно поэтому они тебя и не прикончили: для них это было бы слишком рискованно.

– Ага. Мы едем в коттедж моих родителей. Это совершенно безопасно. О нем не знает никто, кроме тебя. Ты ведь никому не рассказывал, Диллон, верно?

Приятель покачал головой.

– Что ты собираешься с ней делать, Квинлан? Это совершенно не вписывается ни в какие правила.

Квинлан держал Салли на коленях. Ее голова уютно угнездилась в сгибе его локтя. Он бы с радостью прикрыл ее своей черной курткой, но в машине было тепло.

– Подождем, пока кончится действие лекарств и она придет в себя, тогда выясним, что ей известно. А потом придется разобраться со всей этой чертовщиной. Что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю, что мы с тобой – парочка донкихотствующих болванов, – вздохнул Диллон. – Брэммеру все это не понравится. Может быть, он даже попытается перевести нас служить на Аляску за излишнюю самостоятельность. Но мы так легко не сдадимся...

Проснувшись, Салли увидела перед собой совершенно незнакомого мужчину. Он смотрел на нее, склонившись так близко, что от ее носа до его было каких-нибудь дюймов шесть, не больше. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы уяснить что незнакомец – реальный человек из плоти и крови, а не призрак, порожденный ее одурманенным сознанием. Губы казались сухими и потрескавшимися, как земля, долго не видевшая дождя. Оказалось, очень тяжело заставить себя заговорить, но все-таки Салли с этим справилась.

– Если вас послал доктор Бидермейер, мне безразлично. – И она плюнула ему в лицо.

Диллон отпрянул и стал вытирать щеку и нос тыльной стороной ладони.

– Бидермейер меня не посылал. И вообще в этой драме я не отрицательный герой, а положительный.

Салли попыталась хоть как-то проанализировать его слова, уловить в них какой-то смысл. Ее мозг все еще пребывал в полусонном состоянии, отдельные его части словно онемели, как рука или нога от долгого пребывания в одной позе, мысли еле-еле ворочались.

– Вы – положительный герой?

– Да, настоящий живой герой.

– Тогда, значит, где-то здесь должен быть Джеймс.

– Вы имеете в виду Квинлана?

– Да. Он тоже герой. Он – первый герой, которого. я встретила за всю жизнь. Простите, что я в вас плюнула, я подумала, что вы еще один из тех ужасных людей.

– Все в порядке, забудьте. Полежите минутку спокойно, а я приведу Квинлана.

Полежать спокойно? Интересно, что он имеет в виду: что она вскочит и удерет отсюда, где бы это «отсюда» ни находилось?

– Доброе утро, Салли! Только, пожалуйста, не надо в меня плеваться, ладно?

Она уставилась на него во все глаза, губы так пересохли, что едва ли ей удалось бы промямлить хоть слово. Она начала наконец понемногу собираться с мыслями, мозг стал возвращаться к более или менее нормальному состоянию, и все, что она могла сделать, – это протянуть руки и привлечь Джеймса к себе. Потом она пробормотала куда-то ему в шею:

– Я знала, что ты придешь, знала. Очень хочется пить, Джеймс. Можно мне воды?

– Ты в порядке? Правда? Ты позволишь мне ненадолго встать?

– Да. Я так рада, что ты не умер. Тебя кто-то ударил по голове и я наклонилась посмотреть, что с тобой. – Она отстранилась от Джеймса и легонько пробежала пальцами по шву на ране над его левым ухом.

– Со мной все в порядке, не беспокойся.

– Я не знала, кто это сделал. Потом кто-то стукнул по голове и меня. А первый, кого я увидела, когда очнулась, это был, разумеется, Бидермейер. Я снова очутилась в том жутком месте.

– Знаю, Салли. Но сейчас ты со мной, и ни один подонок не сможет тебя найти. – Он бросил через плечо:

– Диллон, как насчет того, чтобы принести воды для дамы?

– Это все из-за наркотиков, которые он мне колол. Из-за них у меня горло пересохло, как пустыня Сахара.

Салли почувствовала, как напрягся Квинлан При этих словах.

– Вот, пей, я подержу стакан. Салли напилась вдоволь, потом опять опустилась на кровать и вздохнула:

– Я вернусь в норму минут через десять, во всяком случае, я на это надеюсь. Джеймс, кто этот мужчина, в которого я плюнула?

– Это мой хороший друг, его зовут Диллон Сэйвич. Мы с ним прошлой ночью вытащили тебя из этой лечебницы. Диллон, подойди и поздоровайся с Салли.

– Мэм.

– Он сказал, что он герой – точь-в-точь как ты, Джеймс.

– Что ж, может быть. Можешь ему верить, Салли. Она кивнула, скорее, сделала легкое, едва заметное движение головой, и Джеймс увидел, как глаза ее снова начинают слипаться.

– Ты еще не готова что-нибудь съесть?

– Еще нет. Ты ведь не уйдешь, правда?

– Никогда.

Квинлан мог бы поклясться, что уголки ее рта чуть-чуть приподнялись в очень слабом подобии улыбки. Не задумываясь, он наклонился и поцеловал ее холодные сомкнутые губы.

– Я рад, что ты снова со мной. Когда я очнулся в доме Дэвида Маунтбэнка, моя голова гудела, как котел, по которому колотят молотком. Дэвид рассказал мне, что ты исчезла. Наверное, никогда в жизни я не бывал так напуган! Больше я уже не выпущу тебя из виду, Салли.

– На мой взгляд, это звучит очень хорошо, – пробормотала Салли. В следующий миг она уже спала. Не потеряла сознание, а по-настоящему спала.

Квинлан поднялся и посмотрел на спящую Салли. Потом разгладил у нее на груди легкое покрывало. Расправил по подушке волосы. Он думал о мерзком коротышке, которого они застали в комнате Салли, и знал, что, если бы тот когда-нибудь снова попался ему на глаза, он бы его убил.

А еще Бидермейер. У Квинлана просто чесались руки – так ему не терпелось добраться до доктора Бидермейера.

– Ну и как, Квинлан? Каково это – быть самым главным человеком во Вселенной?

Квинлан продолжал гладить рукой одеяло, движения его были медленными и спокойными. В конце концов он произнес:

– Это меня чертовски пугает. Хочешь узнать что-то еще? Оказывается, это чувство вовсе не неприятно. Я теперь перед тобой в таком долгу, что не знаю, как и расплатиться.

Вечером того же дня все трое сидели на веранде коттеджа Квинланов, глядя на панораму озера Луис-Линн. Вечер выдался на редкость приятный для марта. Коттедж был обращен на запад. Солнце уже опустилось близко к горизонту и разбросало по водной ряби золотые и розовые блестки.

– Озеро довольно узкое и вовсе не такое приятное для тех, кто плавает на лодках – если, конечно, ты не подросток и не любишь играть в войну, – сказал Квинлан, обращаясь к Салли. – И даже отсюда видно по меньшей мере четыре разных изгиба. Какому-нибудь подростку придется поворачивать столько раз, что...

– Столько раз, что... что? – спросил Диллон, поднимая глаза от гладкого бруска кленового дерева, из которого он что-то сосредоточенно вырезал.

– Мы с тобой не комедию представляем, – сказал Квинлан, усмехаясь Салли. – Продолжаю: в озере столько изгибов, что временами оно почти впадает само в себя.

Проследив взглядом, как кленовая стружка, кружась в воздухе, опустилась на пол, Диллон добавил:

– Иной раз и не знаешь, плывешь ты туда или уже обратно.

– Похоже, вы очень хорошие друзья. Вы знаете друг друга вдоль и поперек, не так ли?

– Да, но вряд ли мы поженимся – Квинлан храпит, как свинья.

Салли улыбнулась. Хорошая улыбка, отметил про себя Диллон, не натянутая, не принужденная Нет, по этой улыбке сразу стало ясно, что Салли чувствует себя в безопасности.

– Хочешь еще чаю со льдом, Салли?

– Нет, спасибо. Я обожаю сосать кубики льда, а его здесь полно.

Квинлан поднял ноги и положил ступни на край деревянной ограды, опоясывающей веранду. На нем были невысокие черные ботинки, уже изрядно поношенные, старые вылинявшие голубые джинсы, которые смотрелись на нем просто классно, – Господи, неужели она вообще способна помыслить о чем-то подобном?! – и белая рубашка с закатанными до локтя рукавами.

А еще он носил через плечо ремень, а под мышкой – кобуру. И в ней все время находился пистолет. Салли и не подозревала, что все частные детективы постоянно носят при себе оружие. С пистолетом он чувствовал себя вполне комфортно, словно это была всего лишь еще одна принадлежность гардероба. Казалось, это просто часть его самого. Оба – и пистолет, и его обладатель – длинные, крепкие и, судя по виду, в хорошей форме.

Салли вспомнила, как она притянула к себе его лицо, когда выкарабкивалась из наркотического забытья. Как он поцеловал ее, когда подумал, что она снова заснула. Она еще никогда в жизни не встречала такого мужчины – мужчины, которому можно доверять, на которого можно рассчитывать, мужчины, которому небезразлично, что с ней происходит.

– Как ваша голова – прояснилась? – поинтересовался Диллон. Салли повернулась к нему и обратила внимание, что он снова и снова осторожно потирает подушечками пальцев брусок кленового дерева.

– Зачем вы это делаете?

– Что? Ах это, это согревает дерево и придает ему блеск.

– А что вы вырезаете?

– Вас, если вы, конечно, не против. От неожиданности Салли на несколько мгновений закрыла глаза, потом по ошибке проглотила кубик льда, который был у нее во рту, и тотчас же разразилась кашлем. Джеймс наклонился и слегка похлопал ее по спине между лопаток.

Когда наконец Салли отдышалась, она удивленно произнесла:

– С какой это стати у вас могло возникнуть столь странное желание увековечить мою персону – каким бы то ни было способом? Я же ничего собой не представляю, совсем ничего...

– Проклятие, Салли, замолчи!

– Почему, Джеймс? Кто-то хотел убрать меня с дороги, но от этого я не становлюсь более значительной. Все дело в том, что для кого-то представляет интерес что-то, что я, по-видимому, знаю.

– Я думаю, наверное, настало время перейти к делу, – сказал Диллон. Он не спеша положил на пол кусок дерева и повернулся к Салли.

– Чтобы мы могли вам помочь, вы должны рассказать нам все.

Салли смотрела поочередно то на Диллона, то на Джеймса. Потом, нахмурясь, опустила взгляд ни свои руки и очень осторожно поставила стакан на небольшой роттановый<Роттан – род пальмы.> столик, стоявший рядом с ней.

Они снова посмотрела на Джеймса и кивнула в сторону его кобуры.

– Я как раз только что подумала, что никогда раньше не догадывалась, что частные детективы постоянно носят с собой оружие. Но ты носишь, не так ли? И еще одна вещь – пистолет смотрится на тебе совершенно естественно, словно ты с ним и родился. Ты ведь не частный детектив, правда, Джеймс?

– Нет.

– Тогда, кто же ты?

Джеймс замер, потом посмотрел ей прямо в лицо и сказал:

– Меня зовут Джеймс Квинлан, как я тебе и говорил. О чем я не рассказал, так это о том, что я – специальный агент Джеймс Квинлан, ФБР. Диллон и я проработали вместе уже пять лет. Нас нельзя считать настоящими напарниками, потому что в ФБР так дела не делаются, но мы вели совместно несколько дел. В Коув я приехал для того, чтобы разыскать тебя.

– Так ты заодно с ФБР?

Салли почувствовала холод и онемение уже от одного того, что произнесла эти слова вслух. Ее руки мгновенно покрылись гусиной кожей.

– Да. Я не рассказал тебе это сразу же, потому что понимал, что это внушает тебе страх. Я хотел завоевать твое доверие, а потом увезти тебя обратно в Вашингтон и разобраться со всей этой катавасией.

– Что ж, вы определенно преуспели в завоевании моего доверия, мистер Квинлан.

Джеймс поморщился от ее тона и от того, что она назвала его по фамилии. Он видел, что Диллон хочет что-то сказать, и поднял руку:

– Нет, сперва дай мне закончить. Пойми, Салли, я выполнял свою работу. Когда я с тобой познакомился, все чертовски усложнилось. А потом последовали еще эти два убийства в Коуве, твой дорогой покойный «папочка» стал названивать тебе по телефону, а после еще и материализовался в окне твоей спальни. Я решил тебе не рассказывать, потому что не был уверен в том, как ты отреагируешь. Я знал, что тебе может угрожать опасность, и не хотел, чтобы ты убежала. Я знал, что смогу тебя защитить...

– Однако тебе это не очень-то удалось, верно?

– Да.

Черт возьми, а она ведь рассердилась – гнев четко и недвусмысленно звучал в ее голосе! Квинлан от всей души хотел, чтобы в его силах было изменить положение вещей, но он не мог этого сделать. Он просто должен попытаться заставить ее понять. Если он не сможет уговорить ее войти в его положение, что тогда будет?

Салли медленно поднялась на ноги. На ней были голубые джинсы, облегавшие тело, как вторая кожа. Диллон несколько приуменьшил ее габариты и купил ей в магазине Кмарта в ближайшем городе Гленбери пару детских джинсов. Даже блузка была маловата – пуговицы на груди почти что отрывались.

На лице Салли застыло какое-то отрешенное, отсутствующее выражение, словно мыслями она была уже не на этой старой веранде, а где-то бесконечно далеко. Очень долго она ничего не говорила, просто молча смотрела на озеро. Наконец зазвучал ее голос:

– Спасибо вам за то, что вытащили меня прошлой ночью из лечебницы. Он бы не допустил, чтобы моя голова оставалась настолько ясной, что я смогла бы снопа спланировать побег. Не думаю, что мне вообще когда-нибудь удалось бы оттуда вырваться. За это я вам бесконечно обязана. Но сейчас я уезжаю. Мне предстоит разрешить целую кучу вопросов. До свидания, Джеймс.

Глава 15

– Никуда ты не уезжаешь, Салли! Я не могу позволить тебе уехать.

Она послала ему взгляд, полный такого безграничного осуждения, что Джеймс был просто не в состоянии этого вынести.

– Салли, прошу тебя, выслушай. Мне очень жаль. Я делал то, что казалось мне правильным. Я не мог тебе рассказать, пожалуйста, пойми это. Ты уже начинала проникаться ко мне доверием, и я не мог рисковать: я боялся, что ты будешь реагировать именно так, как отреагировала сейчас.

Она рассмеялась. Просто расхохоталась. И не сказала вообще ни слова.

Диллон поднялся со словами:

– Пойду прогуляюсь немного. Через час я вернусь, чтобы приготовить обед.

Салли проследила взглядом, как он зашагал прочь по узенькой тропинке в сторону воды. Она подумала, что у него приятная внешность, хотя, конечно, он не такой красивый, как Джеймс. Ей не очень нравились все эти его рельефные, накачанные мышцы, хотя на кого-то, наверное, они производят впечатление.

– Салли!

Ей не хотелось к нему оборачиваться. Она вообще больше не желала с ним разговаривать, уделять ему хоть какое-то внимание, слушать его проклятые слова, которые имеют для него такой важный смысл, а ее совершенно уничтожили.

Нет уж, лучше она станет смотреть на Диллона или вон на те две лодки, что лениво покачиваются на гладкой, по-вечернему спокойной воде.

Скоро закат. Вода уже начинала принимать темно-вишневый оттенок.

– Салли, я не могу позволить тебе уйти. Кроме того, куда ты собираешься отправиться? Я не знаю места, где ты была бы в безопасности. Ты считала, что у тебя есть убежище в Коуве, но оказалось, что это далеко не так. И наши проблемы в Коуве начались не без участия твоей ненаглядной тетушки.

– Но это невозможно!

– Можешь мне поверить. У меня нет причин тебя обманывать. После того как я смог встать на ноги, мы с Дэвидом навестили Амабель. Она, представь себе, утверждала, что ты, увидев меня без сознания, решила удрать. Она заявила, что, вероятно, ты отправилась на Аляску. «Она, говорит, не могла уехать в Мексику, у нее нет паспорта». Она уверяла, что ты больна, точнее лежишь в лечебнице, и что ты до сих пор остаешься неуравновешенной. Я инстинктивно чувствую, что твоя тетушка увязла в этой чертовщине по самые уши.

– Амабель приняла меня радушно, она была искренней. Нет, Джеймс, ты или ошибаешься, или просто врешь.

– Может быть, поначалу она и была искренней. Но потом на нее кто-то повлиял. А как насчет тех двух убийств в Коуве, Салли? А женские крики, которые ты слышала и которые, по утверждению Амабель, были или завываниями ветра или плодом воспаленного воображения твоего свихнувшегося ума?

– Значит ты использовал ту пожилую пару, Мардж и Харви, которые приехали в Коув на своем «виннебаго» и потом исчезли, в качестве – как это у вас называется? – ах да, в качестве крыши! Бедняга шериф тебе полностью поверил, правда?

– Да, поверил. И более того, дело будет снова открыто, потому что в этом районе исчезла, можно сказать, еще целая толпа народу. То, что я – частный детектив из Лос-Анджелеса, нанятый их сыном, было моим прикрытием. И это действовало. После того как произошли эти два убийства, я уже и не знал, что думать. Я понимал, что непосредственно к тебе это не может иметь никакого отношения.

Джеймс остановился, запустив пальцы в волосы.

– Черт, Салли, мы отклонились от темы. Забудь о Коуве, забудь об Амабель. И она, и ее городишко – в трех тысячах миль от нас. Я хочу, чтобы ты попыталась понять, почему я делал то, что делал. Чтобы ты поняла, почему мне приходилось молчать о том, кто я такой на самом деле и зачем я оказался в Коуве.

– Ты хочешь, чтобы я согласилась с тем, как это было замечательно с твоей стороны лгать мне, манипулировать мною?

– Да. Ты тоже мне лгала, если помнишь. Все, что тебе потребовалось сделать, – это завопить так, что можно было сойти с ума, когда тебе позвонил так называемый папаша. И все, я был в твоем распоряжении со всеми потрохами. Прекрасная женщина, взывающая к мужественной стороне моей натуры! Да я в ту же секунду оказался, на крючке прочно и надолго.

Салли посмотрела на него так, словно он сошел с ума.

– Бог мой, Салли, я тогда как сумасшедший влетел в комнату и увидел тебя на полу. Ты уставилась на этот проклятый телефон так, словно это была змея, готовая к нападению... и со мной было все кончено.

Салли отмахнулась от его слов.

– Меня кто-то преследовал, Джеймс. За тобой не гнался никто.

– Это не имеет значения. Она опять засмеялась.

– А на самом деле меня преследовал не один, а двое, и вторым был ты, только я была слишком глупа, слишком преисполнена сентиментальной благодарности к тебе, чтобы это понять. Я уезжаю, Джеймс. Я больше не хочу тебя видеть. Никогда. Просто не верится, что я могла считать тебя героем! Господи, когда же я перестану быть такой доверчивой дурочкой?

– Куда ты поедешь?

– Это не ваше дело, мистер Квинлан. Ничего из того, чем я буду заниматься, больше вас не касается.

– Черта с два, не касается! Послушай, Салли. Расскажи мне правду об одной вещи. Когда Диллон и я проникли в твою палату в лечебнице, там был этот маленький жалкий мужичонка, который выглядит полнейшим психом. Он сидел рядом с тобой на кровати и смотрел на тебя. Он когда-нибудь причинил тебе вред? Бил? Он тебя изнасиловал?

– Холланд был в моей комнате?

– Да, ты лежала обнаженная, а он склонился над тобой. Мне показалось, он причесал и расправил твои волосы. Он тебя когда-нибудь изнасиловал?

– Нет, – ответила Салли отрешенно. – Меня никто не насиловал. Что касается Холланда, он занимался другими пещами – делал то, что ему приказывал Бидермейер. Он никогда не причинял мне вреда, разве что... – ладно, не важно.

– Тогда кто же все-таки тебя мучил? Этот проклятый Бидермейер? Твой муж? Кто был тот мужчина из ночного кошмара, о котором ты мне рассказывала?

Она посмотрела на Джеймса долгим взглядом, и взгляд этот опять был полон тихой ярости.

– Все это тебя не касается. Ты теперь для меня ничто, пустое место. Иди к черту, Джеймс!

Она отвернулась от него и стала спускаться по деревянным ступенькам. Стало холодно. На ней не было ничего, кроме этих слишком тесных рубашки и джинсов.

– Вернись, Салли! Я не могу тебя отпустить. Я не позволю тебе уйти! Не хочу видеть, как ты снова страдаешь.

Она даже не замедлила шаг, просто шла и шла в этих кроссовках, которые, наверное, тоже были ей малы. «Нельзя, чтобы она натерла ноги», – подумал Джеймс. Он собирался завтра пройтись по магазинам, чтобы купить одежду, которая была бы ей по размеру, чтобы... проклятие, он ее теряет!

Джеймс увидел Диллона, тихо стоявшего у кромки воды и даже не понимавшего, что Салли уходит.

– Салли! Ты даже не знаешь, где мы находимся. И у тебя совсем нет денег.

После этого она таки остановилась. Когда она повернулась лицом к Джеймсу, у нее на лице была улыбка.

– Ты прав, но для меня это – не проблема. Честно говоря, я не думаю, что еще способна испытывать страх перед каким-нибудь мужчиной. Не беспокойся. Я раздобуду достаточно денег, чтобы вернуться в Вашингтон.

Этого Джеймс стерпеть уже не мог. Он в сердцах шмякнул ладонью о перила и, опираясь на руку, в одно мгновение легко перекинул свое тренированное тело через загородку веранды и приземлился в каких-нибудь трех футах от нее.

– Больше никто и никогда не причинит тебе зла. Я этого не допущу! Ты не станешь подвергать себя опасности быть изнасилованной каким-нибудь подонком! До тех пор пока все это не кончится, ты будешь со мной. А потом, если ты не захочешь остаться, я позволю тебе уйти.

Салли захохотала, как безумная. Ее тело буквально сотрясалось от смеха. Обхватив себя руками, она медленно осела на колени и хохотала, хохотала.

– Салли!

Не переставая смеяться, она посмотрела на Джеймса, уперев ладони в бедра, потом проговорила:

– Позволишь мне уйти? Ты будешь держать меня при себе, если я не захочу уехать? Как несчастную бездомную сиротку? Неплохо, Джеймс. За очень долгое время я не знала ни единого человека, который бы хоть капельку заботился о ком-то другом. Прошу тебя, не нужно больше лжи. Я для тебя – уголовное дело и ничего более. Подумай о своей репутации. Что будет, если ты его раскроешь? ФБР, наверное, сделает тебя своим директором. Они будут целовать тебе ноги. Президент нацепит тебе медаль на грудь!

Салли с трудом перевела дыхание, ей стало не хватать воздуха, и сквозь смех, вырвавшийся из горла, она начала икать.

– Тебе нужно было поверить моему досье, Джеймс. Да, я уверена, что у ФБР есть на меня весьма пухлое досье, особенно относительно моего пребывания в сумасшедшем доме. Я – ненормальная, Джеймс! Никому и в голову не придет считать меня надежным свидетелем, несмотря на то, что тебе ужасно хочется иметь и руках кого-то, кого можно было бы упрятать за решетку, все равно, кого.

Я не собираюсь тебе ничего рассказывать. Я тебе не верю, хотя я действительно обязана тебе за то, что ты вытащил меня оттуда. А сейчас дай мне уйти, пока не случилось что-нибудь ужасное.

Он опустился перед ней на колени. Очень медленно, осторожно взял руки Салли и опустил их вдоль ее тела. Потом он привлек ее к себе, так, что ее лицо в конце концов уткнулось куда-то ему в плечо. Руки Джеймса медленными, успокаивающими движениями поглаживали Салли по спине вверх и вниз.

– Все будет хорошо, Салли, обещаю. Я клянусь тебе, что больше не промахнусь.

Она не шелохнулась, не облокотилась на Джеймса, не дала выход дикой, всепожирающей ярости, которая жила где-то в глубине ее существа так долго, что она уже и не знала, сможет ли когда-нибудь с ней бороться или хотя бы поговорить о ней вслух. Ярость эта запросто могла разрушить ее изнутри, и уже сама ее беспредельность с такой же легкостью могла уничтожить и окружающих. Она постоянно кипела внутри, эта ярость, а теперь к ней примешалась еще и горечь от предательства. Салли ему доверяла, а он ее предал. Какая же она дура, что так легко и безоглядно, безоговорочно доверилась Джеймсу! Салли сама изумилась тому, что в ней еще живет какая-то страсть, подспудное желание причинять боль – так же, как причинили ей. Она думала, что проклятый врач вытравил из нее способность к сильным острым чувствам. Просто невероятно снова испытывать гнев, и непреодолимое желание что-то сделать... да, именно так, она жаждет мести!

Так она и стояла – лицом в его плечо – размышляя, удивляясь, вопрошая самое себя, но тем не менее по-прежнему не представляя, что делать.

– Салли, сейчас ты должна мне помочь.

– А что, если я откажусь? Ты упечешь меня в тюрьму ФБР, и они там напичкают меня еще какими-нибудь препаратами, чтобы заставить рассказать правду?

– Нет. Но ФБР все равно рано или поздно докопается до истины. Обычно нам это удается. Убийство твоего отца – очень крупное дело, и даже не само убийство как таковое, а еще и множество всяких связанных с ним обстоятельств. Масса народу жаждет принять участие в поимке убийцы. Это важно по многим соображениям. И не надо больше городить чушь насчет того, что ты ненадежный свидетель. Если ты только поможешь мне сейчас, то будешь освобождена от всей этой трагедии.

– Забавно, что ты называешь это «трагедией».

– Не знаю, почему я так сказал. Звучит несколько мелодраматично, но уж как-то так вырвалось. Но ведь это трагедия, правда, Салли?

Она ничего не ответила – только посмотрела невидящим взглядом прямо перед собой. Мысли ее были далеко от Джеймса, и его это безумно бесило. Ему чертовски хотелось знать, что происходит в этой упрямой головке. Хотя он предполагал, что не узнал бы ничего приятного для себя.

– Если ты мне поможешь, я получу твой паспорт и возьму тебя в Мексику.

Эти слова в один миг вернули Салли к действительности. С кривой ухмылкой, которая не появлялась на ее лице, кажется, уже целую вечность, она проговорила:

– Я не хочу в Мексику, я была там три раза и все три раза отвратительно себя чувствовала.

– Существуют специальные лекарства, которые нужно принимать перед тем, как ехать. Считается, что они должны защищать внутренности от всяких там микробов. Однажды я сам ими пользовался, когда ездил с приятелями порыбачить в Ла-Пасе. Мы большую часть времени проводили на воде, но я ни разу не подхватил никакой заразы.

– Не могу себе представить, чтобы ты вообще мог хоть когда-нибудь чем-нибудь заболеть. Внутри тебя не захочет поселиться ни один порядочный микроб – слишком мало проку.

– Ты говоришь со мной.

– О да. Разговоры меня успокаивают. От них вся эта желчь, что у меня внутри, немного оседает. А тебя стоит послушать, беседуешь с бедной маленькой жертвой, пытаясь ее успокоить, умиротворить, завоевать ее доверие... Да, ты действительно матерый профессионал! Отлично умеешь пользоваться своим голосом, интонациями, подбирать нужные слова. Забудь об этом, Джеймс. У меня есть и еще кое-что тебе сказать. На самом деле, я думаю, что сейчас у меня есть все. Если вы обратили внимание, мистер Квинлан, в моих руках ваш пистолет, и он нацелен вам точно в живот. Попытайтесь сжать меня, или сделать больно, или вырвать его у меня одним из своих ловких приемчиков – и я спущу курок.

И тогда Джеймс действительно почувствовал, что ему в живот упирается дуло его «зиг-зауэра». Он готов был поклясться, что всего лишь какую-нибудь секунду назад его не было! Как, черт бы ее побрал, она умудрилась вытащить пистолет из кобуры у него под мышкой? Сам факт, что Салли смогла вытащить пистолет незаметно для него, испугал Джеймса в сотню раз сильнее, чем сознание того, что у его пистолета очень чуткий курок, а палец Салли лежит сейчас именно на нем.

Джеймс пробормотал ей в волосы:

– Я так понимаю, что ты все еще на меня сердишься?

– Ты правильно понимаешь.

– И, похоже, у тебя больше нет настроения говорить о нашей поездке в Мексику? Ты не любишь глубоководную рыбалку?

– Никогда этим не занималась. Но ты прав, время разговоров кончилось.

Квинлан очень медленно и очень спокойно произнес:

– Имей в виду, что это оружие отлично пристреляно и реагирует практически даже на мысли. Так что, Салли, ради всего святого, будь осторожна, никаких мыслей о насилии, ладно?

– Я попытаюсь, но не напирай на меня. А теперь, Джеймс, просто падай на спину и смотри не вздумай брыкаться ногами. Нет, не смей так выпрямляться, или я выстрелю! Мне больше терять нечего, не забывай об этом!

– Салли, это не очень хорошая мысль. Давай еще немного поговорим.

– ЛЕЧЬ НА СПИНУ, Я СКАЗАЛА!

– Хорошо, считай, что уже лег.

Джеймс уронил руки и опрокинулся навзничь. Он мог бы попытаться выбить у нее пистолет ногой, но боялся, что при этом причинит ей боль. Лежа на спине, он молча наблюдал, как Салли, не выпуская из рук пистолета, поднимается на ноги. Создавалось впечатление, что она весьма умело обращается с этим чертовым пистолетом. При этом Салли ни разу, ни на один миг не оторвала взгляда от Джеймса.

– Ты когда-нибудь стреляла из пистолета?

– О да! Можешь не беспокоиться, что я нечаянно прострелю себе ногу. Ладно, Джеймс, лежи и не дергайся!

Она попятилась до дома, потом медленно, все так же спиной вперед, поднялась по ступенькам на веранду. Там она взяла куртку Джеймса, ощупала внутренний карман и вытащила из него бумажник.

– Надеюсь, у тебя достаточно денег? – усмехнулась Салли.

– Я ездил к банкомату за наличными как раз перед тем, как отправиться спасать тебя из лечебницы.

– Как мило с твоей стороны, Джеймс. Всего хорошего, не переживай! – Она на прощание помахала ему пистолетом и перекинула через руку его куртку. – Диллон собирался вскоре вернуться и приготовить обед. Я слышала, он что-то говорил насчет палтуса. Озеро на вид не кажется загрязненным, так что, может быть, вы и не отравитесь. Я когда-нибудь рассказывала, что мой отец возглавлял общественный комитет, который постоянно боролся с загрязнением окружающей среды? Я даже написала об этом статью, и, представь себе, президент Рейган лично сказал мне, какая она замечательная. Но кого это волнует по большому счету? Нет, ничего не отвечай, сейчас я говорю. Это действительно стоящее дело. Как видишь, что бы еще ни натворил этот мерзавец, он все-таки принес и' некоторую пользу... – Ах да, мистер Квинлан, вы желали узнать все смачные подробности насчет того, что со мной делали в лечебнице и кто именно? Вы прямо-таки умирали от желания выяснить, кто это был, кто упрятал меня в сумасшедший дом. Что ж, я скажу. Это был не Бидермейер и не Скотт Брэйнерд. Это был мой отец.

И как же, скажите на милость, она сможет отомстить тому, кто и так уже давно покойник?

Через миг Салли уже не было на веранде. Ода мчалась, взметая кроссовками пыль, с такой скоростью, какой Джеймс от нее никак не ожидал. Когда он вскочил на ноги, Салли была уже возле машины. Не успев ни о чем задуматься, он понесся вслед за ней так быстро, как только мог. Он видел, как Салли замерла у водительской двери и быстро прицелилась. Потом он почувствовал, что штанину его джинсов обрызгала струя грязи – это пуля вонзилась в землю не дальше, чем в футе от его правого ботинка. И вот Салли уже в машине. Взревел мотор. Черт, ну и шустрая!

Джеймс видел, как она рванула машину задним ходом, вырулила через узкие въездные ворота на небольшую проселочную дорогу. Она неплохо справляется – подъехала чуть не вплотную к толстому старому вязу, но не задела его, и на машине не осталось ни единой царапины. Очень мило с ее стороны, правительство бывает не в восторге, когда ему приходится перекрашивать автомобили ФБР.

Он снова побежал вслед за ней, чувствуя, что должен что-то предпринять, но не знал толком, что именно. Джеймс бежал и бежал, мысленно примирившись с фактом, что он оказался дураком и некомпетентной задницей.

Так значит, в лечебнице ее бил и унижал отец?!

И начать с того, что он же ее туда и упрятал?! Но почему?

Это какой-то бред от начала до конца. Теперь понятно, почему она не хотела ему рассказывать. Эймори Сент-Джон мертв, его нельзя допросить с пристрастием, а все это вместе действительно звучит безумно.

– Попридержи коней, Квинлан! – прокричал сзади Диллон. – Давай возвращаться. Она благополучно сбежала.

Джеймс оглянулся и обнаружил, что Диллон бежит чуть позади.

– Последний раз, когда я засекал твое время на беговой дорожке, ты не мог тягаться с набирающим скорость «олдсмобилем».

– Ну да, да, ты прав! Черт! Я один во всем виноват, можешь мне этого не говорить.

– Вряд ли это вообще стоит обсуждать. Как она заполучила твой пистолет?

Квинлан обернулся к своему давнему закадычному другу, засунул руки в карманы джинсов и произнес с таким изумлением, какого Диллон не видел в нем за все немалое время их знакомства.

– Я прижимал ее к себе, пытаясь заставить понять, что я делал только то, что обязан был делать, и не предавал ее. Я ведь на самом деле ее не предавал, и мне казалось, что она это поймет.

Похоже, я действительно дал маху. Я абсолютно ничего не почувствовал. Ничего, понимаешь? А потом она заявила, что нацелилась моим пистолетом в мои же кишки. И она это сделала!

– Не думаю, что мне понравится иметь напарником парня, который настолько потерял голову, что даже не может сохранить в кобуре свой собственный пистолет.

– Это что, своего рода извращенная сексуальная инсинуация?

– Вовсе нет. Ладно, нужно пойти позвонить. Надеюсь, что она не додумалась обрезать провода.

– Салли не заходила внутрь коттеджа.

– Поблагодарим всевышнего за небольшие милости. Сейчас как раз тот самый момент, когда они нам очень понадобятся.

– Скажи-ка, Диллон, у тебя достаточно хорошие связи на небесах, чтобы выхлопотать нам еще одну милость? Если нет, то я позвоню тете Полли. У них с дядюшкой Эйбом больше связей, чем у самого папы римского.

Глава 16

Салли знала, что Джеймс сюда явится. Может быть, не сию минуту, но достаточно скоро. Она также понимала, что у нее было время. Довольно паршиво, что она сразу не додумалась выдернуть телефонный провод, тогда бы ей действительно удалось его задержать. Хорошо, что у нее по крайней мере есть какое-то преимущество на старте.

Она вывела «олдсмобиль» на абсолютно пустую стоянку неподалеку от Купертон-стрит. Она вышла из машины, заперла дверь и, надев куртку Джеймса, которая придавала ей весьма экстравагантный вид, медленно побрела к дому номер триста тридцать семь по Ларк-стрит – красивому особняку из красного кирпича, выстроенному в георгианском стиле. На первом этаже горел свет. Салли мысленно помолилась, чтобы Ноэль оказалась дома и чтобы там не было ни полиции, ни ФБР.

Она низко пригнулась и побежала вдоль полосы кустарника к библиотеке, расположенной на первом этаже. Кабинет отца. Именно в этой комнате Салли впервые увидела, как он избивает ее мать. Было это десять лет назад. Сначала был колледж с ночными телефонными звонками домой и частыми посещениями – более частыми, чем ей этого хотелось, порой даже неожиданные визиты среди недели – и все лишь для того, чтобы удостовериться, что отец не бьет Ноэль. Салли чувствовала, что гнев отца, вызванный ее вмешательством, разрастается, как снежный ком, но его положение в обществе, которое год от года становилось все более высоким, и его безумный ужас от одной только мысли, что кто-то может прослышать, что Эймори Сент-Джон избивает свою жену, держали его в рамках – во всяком случае, большую часть времени.

Как только Салли поняла, в чем дело, ей стало ясно, что если он рассержен, то начнет избивать мать, стоит только Салли выйти за дверь. Хотя нельзя сказать, чтобы Ноэль хоть раз заикнулась об этом.

В один из своих приездов Салли оставила свой свитер и почти сразу же вернулась за ним в дом. Открыв парадный вход своим ключом, она прошла в библиотеку, и как раз вовремя: ее глазам предстали съежившаяся на полу мать и отец, пинающий ее ногами.

– Я звоню в полицию, – спокойно сообщила с порога Салли. – Мне безразлично, какие будут последствия, с этим пора покончить, и покончить прямо сейчас.

Отец так и замер на месте с занесенной ногой. Уставившись на все еще стоявшую в дверном проеме Салли, он прошипел:

– Ах ты, маленькая дрянь! Какого черта ты здесь делаешь?

– В данный момент собираюсь звонить в полицию. Хватит! – И она направилась по коридору обратно в холл, где под красивым старинным зеркалом в позолоченной раме на маленьком изящном столике эпохи Людовика Четырнадцатого стоял телефон.

Салли успела набрать только первые две цифры 9-1, когда ее руку кто-то перехватил. Это была Ноэль, она с плачем принялась умолять дочь не звонить в полицию. Она умоляла, потом упала на колени и снова, и снова просила; по лицу ее непрерывно струились слезы.

Салли всмотрелась в заплаканное лицо женщины, обхватившей ее колени. Потом перевела взгляд на отца. Он стоял в дверях библиотеки, сложив руки на груди, – высокий, стройный, элегантный, одетый сплошь в кашемир и шерсть. Добавьте сюда еще густые темные волосы, кое-где посеребренные благородной сединой, и перед вами ни дать ни взять – романтический герой-любовник из кинофильма. Он с ухмылкой наблюдал за Салли.

– Ну, давай, вперед, сделай это! – крикнул он. – Позвони и посмотри, как поведет себя твоя мать, когда сюда нагрянут копы. Вот увидишь, она заявит, что ты врешь, что ты – просто маленькая ревнивая дрянь, которой не нравится, что мое внимание достается не тебе, а ей. Ты всегда ее ревновала – ревновала собственную мать! Не потому ли ты то и дело таскаешься из колледжа домой? Ну давай же, Салли, сделай это! Сама увидишь!

За все время своего монолога он не шелохнулся – просто говорил и говорил своим обволакивающим, гипнотизирующим голосом, тем самым, которым последние тридцать лет склонял на свою сторону коллег и клиентов. Он намеренно сохранял в своей речи легкий намек на протяжный южный акцент, зная, что это привносит как раз такой, какой нужно, штрих, когда он ловко как бы смазывал слово, которое хотел подчеркнуть.

– Салли, пожалуйста не делай этого! Я тебя умоляю! Ты не можешь! Это очень опасно, ты все разрушишь, я не могу этого допустить! Все в порядке, Салли. Только не звони, прошу тебя, не звони ради Бога!

Салли бросила прощальный взгляд на мать и отца и ушла. Она вернулась к ним только через семь месяцев, когда окончила колледж.

Может быть, отец бил мать реже просто потому, что Салли больше не появлялась.

Забавно, что до сих пор она не могла вспомнить этот эпизод, не могла до... до тех пор, пока не приехала в Коув, не встретила Джеймса, и ее жизнь понемногу снова начала походить на жизнь – несмотря на все эти убийства, телефонные звонки якобы отца... несмотря ни на что.

Наверное, она и впрямь спятила. Как ни крути, а этот человек ее предал, этого не перечеркнешь. Правда, он же ее и спас, но это не считается – ее спасение было всего лишь еще одной частью его работы. Салли не переставала удивляться собственной простоте и доверчивости. Джеймс оказался фэбээровцем. Он ее выследил и обвел вокруг пальца.

По мере приближения к окнам библиотеки, Салли пригнулась еще ниже. Она заглянула внутрь. Мать сидела в любимом гнутом кресле мужа и читала книгу. Ноэль выглядела изысканно. Что ж, так и должно быть! Этот мерзавец мертв уже почти три недели. Больше никаких синяков. И никакой опасности заработать синяки.

Тихо стоя под окном, Салли подождала еще немного. Похоже, в доме больше никого нет...

– Ты уверен, что она направляется домой, Квинлан?

– Не домой. Только не туда, где они жили с мужем. Она едет в дом своей матери. Ты же знаешь, какая у меня интуиция! Но, если говорить честно, дело не только в интуиции: я знаю Салли. Она испытывает какие-то чувства к матери, и этот дом – первое место, куда она направится. Начать с того, что именно отец и муж упрятали ее в эту лечебницу, я почти уверен. Почему? Не имею ни малейшего представления. Однако, что я точно знаю, так это то, что отец ее был подлецом.

– Я полагаю, ты потом расскажешь, что имеешь в виду.

– Жми на газ, Диллон, давай быстрее. Нам нужен дом номер триста тридцать семь по Ларк-стрит. Да, расскажу, только не сейчас.

– Здравствуй, Ноэль.

Ноэль Сент-Джон медленно опустила книгу на колени. Так же медленно она подняла голову и посмотрела на дверь. В дверях стояла ее дочь, одетая в мужскую куртку, доходящую ей почти до колен.

Мать не шелохнулась, только пристально смотрела на Салли. Когда она была маленькой, мама всегда ее обнимала, прижимала к себе, целовала. Сейчас она не сдвинулась с места. Что ж, если Ноэль считает ее сумасшедшей, то ее поведение можно понять. Может быть, она думает, что дочь явилась сюда, чтобы ее застрелить? Тихим испуганным голосом мать проговорила:

– Салли, это действительно ты?

– Да. Я снова выбралась из лечебницы. Я сбежала от доктора Бидермейера.

– Но прочему, дорогая? Он же так хорошо о тебе заботится, разве нет? Почему ты на меня так смотришь? В чем дело, Салли?

Но через мгновение ничто уже не имело значения, потому что мать улыбнулась. Ноэль поднялась, подбежала к Салли и заключила ее в объятия. Годы мгновенно слетели с нее, как шелуха, Салли снова была маленькой девочкой. Она в безопасности, ведь ее обнимает мама, Салли почувствовала неизъяснимую безграничную привязанность. То, о чем она молилась, сбылось: мать оказалась здесь ради нее.

– Мама, ты должна мне помочь. Меня все ищут.

Ноэль немного отстранилась, поглаживая дочь но волосам, касаясь пальцами ее бледного лица. Потом снова обняла ее, прошептав:

– Все в порядке, моя дорогая, я обо всем позабочусь. Все хорошо.

Ноэль была ниже ростом, чем Салли, но она – мать, а Салли – ее ребенок, и по отношению к ней она чувствовала себя почти что богиней.

Салли позволила себе побыть в материнских объятиях, вдыхая аромат маминых духов – запах, который окружал Ноэль столько, сколько Салли себя помнила.

– Прости, Ноэль. У тебя все в порядке? Мать выпустила ее, отступая на шаг.

– Пришлось нелегко. Из-за полиции и из-за того, что я не знала, где ты, что с тобой, и постоянно волновалась. Нужно было позвонить мне, Салли, я так о тебе беспокоилась.

– Я не могла. Я боялась, что полиция прослушивает твой телефон, они могли меня выследить.

– Не думаю, что с моим телефоном что-нибудь не так. Не станет же полиция ставить подслушивающие устройства в доме твоего отца?

– Он мертв, Ноэль. Они могут сделать все что угодно. А теперь выслушай меня. Я должна сказать тебе правду. Я знаю, что в ту ночь, когда был убит отец, находилась здесь. Но я ничего об этом не помню. Только какие-то искаженные образы – и ни одного лица, только громкие голоса – и ни одного человека, с которым можно связать какой-то голос.

– Все в порядке, любовь моя. Я не убивала твоего отца. Я знаю, что ты скрылась именно для того, чтобы оградить меня от обвинения в убийстве так же, как ты пыталась заступаться за меня все эти годы. Ты мне веришь? Почему ты считала, что я могу что-нибудь знать об убийстве? Меня самой не было дома, я была со Скоттом, твоим мужем. Он так за тебя волновался! Только и говорил о тебе и о том, как молится за твое возвращение домой. Салли, прошу тебя, скажи, что ты мне веришь! Я бы не могла убить твоего отца.

– Да, Ноэль, я тебе верю, хотя, честно говоря, если бы ты пристрелила этого мерзавца, я бы первая тебе аплодировала. Однако я никогда всерьез не верила, что это сделала ты. Но я не могу ничего вспомнить, просто не могу; и полиция, и ФБР – все они считают, что мне известно все, что произошло в ту ночь. Ты не расскажешь мне, как было дело, Ноэль?

– Ты опять здорова?

Салли удивленно посмотрела на мать. Она выглядит какой-то испуганной. Кого она боится? Ее? Собственной дочери? Может, она думает, что Салли может ее убить, потому что она ненормальная? Салли недоверчиво покачала головой. Возможно, Ноэль и кажется немного испуганной, но при этом она все равно выглядит очень изысканно в этой свободной пижаме из яркого изумрудно-зеленого шелка. Ее светлые волосы забраны в пучок и схвачены золотой заколкой, шею украшают три тонкие золотые цепочки. Ноэль казалась юной, прекрасной и какой-то удивительно живой. В конце концов, может быть, в мире все-таки существует хоть какая-то справедливость?!

– Выслушай меня, Ноэль. Я вообще не была больна. В это заведение меня упрятал отец. Все было подстроено, отцу просто было нужно убрать меня с дороги. Почему? Не знаю. Может быть, из мести за то, что я в течение последних десяти лет постоянно чинила ему препятствия. Признайся, ты же наверняка подозревала что-нибудь в этом роде, не вполне доверяла всему, что он говорил? Ох, мама, ты даже ни разу не приехала меня навестить. Ни разу.

– Да, ты права. Когда мне говорил только отец, я относилась к его словам с некоторым подозрением, но потом сломался и Скотт. Он пришел как-то весь в слезах и стал рассказывать ужасные вещи о том, что ты сделала. Он сказал, что, по сути дела, ты уже не была сама собой, и у него не было другого выхода, кроме как поместить тебя в лечебницу. Я встречалась с доктором Бидермейером, и он заверил, что за тобой будут очень хорошо ухаживать. И он убедил меня, что для тебя будет лучше, если я пока. не буду с тобой встречаться. Говорил, что ты обвиняешь меня в разных ужасных вещах, не хочешь меня видеть и вообще полна ко мне ненависти. Он даже опасался, что ты можешь снова попытаться совершить самоубийство.

Ноэль говорила что-то еще, но Салли ее уже не слушала. Она чувствовала всей кожей какое-то тревожное покалывание и знала, что Джеймс близко. Еще она чувствовала, что мать не говорит ей всей правды про ночь убийства. Но почему? Что на самом деле случилось в ту ночь? Сейчас просто не время.

Да, Джеймс уже близко. Не было никаких подозрительных звуков, никаких реальных признаков опасности, но Салли просто знала, что это так.

– У тебя есть деньги, Ноэль?

– Всего лишь несколько долларов, Салли, но зачем? Зачем? Позволь, я позвоню доктору Бидермейеру. Он уже сам звонил несколько раз. Я должна о тебе позаботиться, Салли.

– До свидания, Ноэль. Если ты меня любишь, если ты вообще когда-нибудь меня любила, прошу тебя, задержи своими разговорами агента ФБР как можно дольше. Его зовут Джеймс Квинлан. Очень прошу, не говори ему, что я здесь побывала.

– Откуда ты знаешь имя агента ФБР?

– Не важно. Пожалуйста, Ноэль, ничего ему не рассказывай...

– Миссис Сент-Джон, мы видели машину, припаркованную на стоянке на Купертон-стрит. Салли была здесь. Она и сейчас в доме? Скажите, вы ее укрываете?

Ноэль Сент-Джон внимательно изучила удостоверения личности – сначала его, потом Диллона. Казалось, прошла целая вечность. Наконец она подняла глаза и проговорила:

– Я не видела свою дочь почти семь месяцев, агент Квинлан. О какой машине вы говорите?

– О машине, на которой сейчас ездит Салли, – ответил за него Диллон.

– Почему вы не называете мою дочь по фамилии? Кроме того, Салли – уменьшительное имя, по-настоящему ее зовут Сьюзен. Откуда вам вообще известно ее домашнее имя?

– Не важно. Прошу вас, миссис Сент-Джон, вы должны нам помочь. Вы не будете против, если мы осмотрим дом? Ее машина припаркована как раз неподалеку. Вероятно, Салли скрывается в доме и поджидает, когда мы уедем.

– Это нелепо, джентльмены, но, если вам так хочется, что ж, осматривайте. Дом пуст, прислуга здесь не ночует, так что не бойтесь потревожить чей-то сон. – Улыбнувшись агентам, Ноэль своей элегантной походкой направилась обратно в библиотеку.

– Сначала на второй этаж, – распорядился Квинлан.

Они методично обошли комнату за комнатой. Пока Квинлан осматривал внутри, Диллон дежурил в коридоре, чтобы убедиться, что Салли не сможет незаметно улизнуть от них, перебегая между Смежными комнатами. Квинлан распахнул дверь спальни в дальнем конце коридора и тотчас же понял, что это была комната Салли. Он включил свет. Его взору предстала отнюдь не сентиментальная девичья комната в бело-розовых тонах, с рюшечками-оборочками, кроватью под пологом и неизбежными фотографиями рок-звезд на стенах. Нет. Три стены были от пола до потолка заставлены полками с книгами. На четвертой висели грамоты в рамках, свидетельства о литературных премиях, начиная с наград за работы, написанные еще в неполной средней школе. Тематика работ была далеко не школьной: об энергетическом кризисе и зависимости США от иностранной нефти, о захвате заложников в Иране, о том, какие страны за период правления администрации Картера сменили свою ориентацию на коммунистическую и почему. Была здесь и статья о победе команды США в хоккейном поединке с русскими на Олимпиаде тысяча девятьсот восемьдесят третьего года в Лейк-Плэсиде, опубликованная в «Нью-Йорк тайме». В старших классах тематика работ, отмеченных премиями, сместилась в сторону, более близкую к литературе.

Потом вдруг все прекратилось – примерно в конце средней школы – никаких наград, знаков признания ее литературного таланта за превосходные короткие рассказы или эссе. Во всяком случае, в этой комнате больше ничего не было. Салли поступила в Джорджтаунский университет на отделение английского языка. И снова никаких признаков того, что она завоевывала какие-то награды, да и вообще написала еще хотя бы слово.

– Ради Бога, Квинлан, чем ты там занимаешься? Есть она там или нет?

Тряхнув головой, он возвратился к реальности И присоединился к Диллону.

– Салли здесь нет.. Она явно тут побывала, но давно ушла. Каким-то образом она почувствовала, что мы близко. Не знаю как, но она это поняла. Пошли, Диллон!

– Ты не думаешь, что у ее матери могут быть на этот счет какие-то соображения?

– Будь реалистом, Диллон.

Но тем не менее они все-таки спросили миссис Сент-Джон. Та одарила их равнодушной улыбкой и посоветовала идти своей дорогой.

– И что теперь, Квинлан? – Дай подумать.

Квинлан облокотился на руль и уронил голову на руки. Было бы здорово выпить чашку кофе – пускай даже не хорошего дорогого кофе, а варева, которое подают в их бюро. Он подъехал к штаб-квартире ФБР на углу улиц Десятой и Пенсильвании – самому уродливому зданию, когда-либо построенному в национальной столице. Спустя десять минут он уже потягивал маленькими глотками обжигающую бурду, вполне пригодную для промывания канализации. Он принес еще одну чашку для Диллона и поставил по правую руку от него, на подставку для компьютерной мыши.

– Итак, она заполучила «олдсмобиль».

– Диллон, повторяю, никаких «сигналов всем постам»!

Диллон развернулся в своем вращающемся рабочем кресле спиной к светящемуся экрану компьютера.

– Но ты же не сможешь вечно держать это дело в тайне, как нашу личную охоту, Квинлан? Смотри на вещи реально: мы ее потеряли. Я и ты, друг мой, упустили жалкого дилетанта. Тебе не кажется, что пришло время раскинуть сеть?

– Пока нет. Салли прихватила заодно и мой бумажник. Подумай, ты можешь извлечь из этого какую-то пользу?

– Если она будет делать покупки, не выходя за пределы пятидесяти долларов, все шансы на то, что никто не станет наводить справки о ее кредитной карточке. Но если все же кто-то проверит, мы сможем засечь ее практически мгновенно. Подожди-ка минутку, я установлю нужный режим.

У Диллона Сэйвича были крупные руки с короткими толстыми пальцами. Квинлан изумленно наблюдал, как эти невообразимые пальцы легко порхают по клавиатуре компьютера. Диллон нажал последнюю клавишу и удовлетворенно кивнул.

– Да, все-таки в компьютерах что-то есть, – бросил он Квинлану, не оборачиваясь. – Они никогда с тобой не спорят, не действуют тебе на нервы. Только скажи им простым языком, что делать, и они это сделают. – Но они не умеют любить. – Умеют – на свой лад, конечно. Ну вот, теперь, если она воспользуется одной из твоих кредитных карточек и никто не наведет справки, мы сможем засечь ее в течение восемнадцати часов. Не Бог весть что, конечно, но все-таки сработает.

– Может быть, ей и придется воспользоваться кредитной карточкой, но она постарается не выходить за рамки пятидесяти долларов. Салли не глупа. Ты знаешь, что ее работа о том, во сколько обходятся американскому народу мошенники с кредитными карточками, победила на конкурсе штата? Лучше бы тебе сразу рассчитать, что она знает о тех восемнадцати часах, которые будут в ее распоряжении, и может решить, что этого ей вполне достаточно.

– Откуда ты все это знаешь? Уверен, у вас с ней было полным-полно и других тем для разговора. Силы небесные, да при вас в этом чертовом городишке с почтовой открытки произошло два убийства, причем оба трупа нашли лично вы! Наверняка это достаточная пища для беседы по меньшей мере часа на три.

– Когда я осматривал ее спальню, то видел стену, сплошь увешанную грамотами, премиями за статьи, короткие рассказы, эссе и тому подобное, что она написала. Очерк о кредитных карточках – один из них. Когда она его написала, ей было от силы шестнадцать лет.

– Что ж, выходит, Салли – писатель, возможно, даже талантливый писатель. Но в нашем деле она все равно остается обыкновенным любителем. Плюс к тому она еще и испугана. Она не знает, что делать. Ее все преследуют, причем из всей компании преследователей у нас, наверное, самые лучшие намерения, но на это ей плевать. Она все равно нацеливалась тебе в живот из твоего же собственного пистолета.

– Не скули! У нее в кармане около трехсот долларов наличными, с такими деньгами она далеко не уедет. С другой стороны, умудрилась же она пересечь всю страну из конца в конец на междугородном автобусе почти без денег.

– Ты не хранишь в бумажнике личный идентификационный номер владельца кредитной карточки?

– Нет.

– Это хорошо. Тогда она не сможет снять ни одного доллара наличными от твоего имени.

Квинлан уселся во вращающееся рабочее кресло рядом с креслом Диплома. Он сложил раскрытые ладони вместе и принялся ритмично постукивать кончиками пальцев один о другой.

– Знаешь, Диллон, она мне сказала одну вещь, которая буквально перевернула мне душу, нечто в том духе, что ни один человек из ее окружения отродясь ни заботился ни о ком, кроме собственной персоны. Я думаю, она потому и поверила мне так быстро, с такой готовностью, что где-то в глубине души у нее сидит эта потребность в доверии.

– Ты стал рассуждать, как психоаналитик.

– Нет, слушай. Ты прав, что она напугана, но ей нужен кто-нибудь, кому было бы небезразлично, что с ней происходит. Нужен кто-то, не считающий ее сумасшедшей, кто-то, способный ей просто верить, верить без ограничений и колебаний.

Она думала, что я как раз такой человек. И она была права, за исключением... ты сам знаешь, чего. Она была полгода заперта в этом проклятом месте, все в один голос твердили ей, что она сумасшедшая. Салли нуждается в полном доверии – полном и безоговорочном.

– Так кто же, скажи на милость, может предложить ей это самое безоговорочное доверие? Мать? Не могу в это поверить, хотя Салли и отправилась в первую очередь именно к ней. С миссис Сент-Джон происходит что-то непонятное. То, что она не могла пойти к ее мужу, Скотту Брэйнерду, я уверен на все сто, хотя мне хотелось бы встретиться с этим парнем; может быть, даже слегка разукрасить ему физиономию.

Квинлан достал досье Салли. Пока Диллон приводил все системы в готовность сработать в любой момент, как только Салли воспользуется кредитной карточкой, Квинлан в полном молчании очень долго изучал досье. Наконец он захлопнул папку и откинулся на спинку кресла, устало потирая глаза.

– Интересно, – задумчиво произнес он. – У нее было несколько довольно близких подруг, почти все они имели отношение к конгрессу. С того момента, как она вышла замуж за Скотта Брэйнерда, и до тех пор, как папочка поместил ее в этот миленький санаторий Бидермейера, все подруги как-то потихоньку исчезли.

– Это сокращает круг лиц, но никак не помогает нам. Так ты считаешь, что она не может отправиться к мужу, так ведь? Не могу себе этого представить, но...

– Нет. Ни в коем случае.

На экране компьютера сверкнула вспышка, раздался прерывистый звуковой сигнал.

– Так, сработало! – воскликнул Диллон, довольно потирая руки. Он набрал на клавиатуре несколько цифр и ввел еще две команды. – Она использовала кредитную карточку, чтобы расплатиться за бензин. Сумма небольшая, всего лишь двадцать два доллара пятьдесят центов, но у них на станции такая политика – проверять все кредитные карточки, независимо от суммы. Она в Делавере, Квинлан, в пригороде Уилмингтона. Проклятие!

– Уилмингтон не так уж далеко от Филадельфии.

– От Филадельфии? Я бы сказал, что Уилмингтон не так уж далеко от любого места, за исключением, может быть, Кливленда.

– Нет, я не это имею в виду. Бабушка и дедушка Салли живут по Главной железнодорожной магистрали как раз в пригороде Филадельфии. По-настоящему богатый район. Улица называется Фишерз-роуд.

– Фишерз-роуд, говоришь? Звучит как-то не слишком респектабельно.

– Не дай названию себя одурачить. У меня такое предчувствие, что Фишерз-роуд на поверку окажется одной из тех улиц, на которых сплошь большие каменные особняки, отодвинутые вглубь от дороги на добрую сотню футов. И, готов поспорить, солидные ворота.

– Что ж, мы довольно скоро увидим все своими глазами.

– Эти дед с бабкой – предки по материнской линии. Их фамилия Харрисон. Мистер и миссис Франклин Оглви Харрисон.

– Я так понимаю, у миссис Харрисон своего имени нет?

– Не-а. Если мужчина достаточно стар и богат, его жена именуется только так. Мне даже кажется, что они иногда придумывают себе заумное среднее имя для пущего эффекта...

Глава 17

– Я собирался рассказать, почему Салли не оплатила бензин из тех трехсот долларов наличными, что у тебя были, а воспользовалась кредитной карточкой.

Диллон вел машину – он управлял своим «порше» с такой же легкостью и мастерством, какое проявлял в обращении с компьютерами.

Квинлан тем временем изучал все материалы, которые у него были на деда и бабку Салли, светя себе маленьким карманным фонариком. Каждые пять минут ему приходилось поднимать глаза, чтобы его не вырвало.

– Ненавижу читать в машине. Моя сестрица имела обыкновение читать романы на заднем сиденье, и это ее ни секунды не беспокоило. Мне же стоило только взглянуть на картинку, как тут же начинало тошнить. Что ты сказал, Диллон? Ах да, почему Салли воспользовалась кредитной карточкой. Пока ты ходил за плащом, я посмотрел остальную информацию, которую они указали в счете. Номер машины изменился, значит, она купила подержанный автомобиль. Возможно, на это у нее ушли все триста долларов до последнего цента. Диллон буркнул:

– Передай мне кофе. Еще час, и мы будем на месте.

– На то, чтобы продать «олдсмобиль» и купить другую машину, ей потребовалось какое-то время, так что теперь разрыв между нами должен сократиться. Будем считать, что она опережает нас часа на два. Не так уж плохо.

– Будем надеяться, она не поймет, что ты находишься где-то поблизости. Похоже, ты всерьез веришь, что в прошлый раз, в доме матери, Салли почувствовала наше приближение.

– Да, она знала. Послушай-ка, Диллон, что я вычитал. Мистер Франклин Оглви Харрисон – президент и главный администратор Первого объединенного банка Филадельфии. Он владеет тремя магазинами готовой одежды под названием «Поставщик джентльмена». Его отцу принадлежали два крупнейших сталелитейных завода в Пенсильвании, он их вовремя продал и оставил семье миллионы. Что касается миссис Харрисон, она происходит из бостонского семейства Тормондсов. Старая семья, давно нажившая капитал на судоходстве, все служат в государственных учреждениях. У Харрисонов две дочери, Амабель и Ноэль, и сын Джеффри, который родился с синдромом Дауна и содержится в прекрасной частной лечебнице под Бостоном.

– Ты собираешься останавливаться на заправочной станции в Вильмингтоне? Мы будем там через полчаса.

– Давай остановимся. Может быть, кто-нибудь припомнит марку автомобиля, на котором едет Салли.

– Да уж, если она купила машину за триста баксов, это должен быть очень запоминающийся драндулет.

...Однако парень, который отпускал ей бензин, уже ушел домой. Они поехали прямо в Филадельфию.

Салли перевела взгляд с дедушки Франклина на бабушку Оливию. Она встречалась с ними каждый год по два или три раза, за исключением этого последнего года.

Горничная с первого этажа, Сесилия, впустила Салли в дом, даже глазом не моргнув при виде надетых на нее огромной мужской куртки и слишком тесных джинсов и блузки, и проводила ее в кабинет в задней части дома, который в общем-то не был предназначен для приема гостей. Бабушка и дедушка смотрели по телевизору сериал.

Сесилия не стала объявлять о приходе Салли, а просто оставила ее здесь и тихо прикрыла дверь. Довольно долго Салли молча ждала. Она просто стояла, слушая, как дед время от времени посмеивается. Бабушка держала на коленях книгу, но она ее не читала, а тоже смотрела на экран. Обоим было по семьдесят шесть лет, оба отличались прекрасным здоровьем и дважды в год наслаждались отдыхом на курорте Джамби Бэй на частном острове недалеко от Антигуа.

Салли дождалась рекламной паузы и сказала:

– Здравствуйте, дедушка, бабушка!

Бабушка резко повернула голову и вскрикнула:

– Сьюзен!

– Это действительно ты, Сьюзен? – спросил дед. – Ради всего святого, что ты здесь делаешь?

Никто из них не двинулся, чтобы подняться с дивана. Казалось, они прилипли к нему. Бабушкина книга соскользнула с колен и упала на великолепный персидский ковер. Салли сделала шаг к ним.

– Я надеялась, что вы сможете дать мне немного денег. Меня разыскивает уйма народу, и мне нужно где-нибудь укрыться, а в кармане осталось всего семнадцать долларов.

Франклин Харрисон медленно поднялся. На нем была куртка с бархатными отворотами и эскот. Салли даже не представляла, что такие веши еще производятся. Внезапно в памяти возник образ деда, одетого точно так же, когда она еще была совсем маленькой девочкой. Его седые волосы были такими же густыми и волнистыми, те же темно-голубые глаза, высокие скулы, но рот – рот был маленьким и плотно сжатым. Казалось, теперь его губы стали меньше и уже.

Оливия Харрисон тоже встала, расправляя на себе шелковое платье. Она протянула руку.

– Салли, дорогая, почему ты не с этим милым доктором Бидермейером? Ты ведь не убежала снова, нет? Это не очень хорошо с твоей стороны, дорогая, совсем не хорошо, особенно учитывая ужасный скандал, который вызвала смерть твоего отца.

– Он не просто умер, бабушка, его убили.

– Да, мы знаем. Мы все от этого пострадали. Нo сейчас мы беспокоимся о тебе, Сьюзен. Мама рассказала нам, как много для тебя сделал доктор Бидермейер, насколько тебе стало лучше. Мы однажды с ним встречались, и он произвел очень хорошее впечатление. Ну разве не мило с его стороны – приехать в Филадельфию, чтобы познакомиться с нами? Тебе ведь уже лучше, правда, Сьюзен? Ты уже не видишь всякую всячину, которой нет на самом деле, правда? Ты уже не обвиняешь людей в том, чего они не совершали?

– Нет, бабушка. Ничего такого со мной никогда не было.

– Я знаю, дорогая, – продолжала бабушка все тем же нежным голосом, за которым пряталась откровенная ирония. – Мы с твоим дедушкой говорили на эту тему и, как мне ни неприятно это говорить, пришли к выводу, что ты, возможно, вроде своего дяди Джеффри. Может, твоя болезнь передалась по наследству, поэтому, в сущности, ты не виновата. Позволь мне позвонить доктору Бидермейеру, дорогая!

Салли только и могла, что смотреть на бабушку, едва не раскрыв рот от изумления.

– Дядя Джеффри родился с синдромом Дауна. Эта болезнь не имеет ничего общего с психическим расстройством.

– Да, конечно, но, может быть, она указывает на какую-то генетическую неустойчивость, которая может перейти от отца или матери к дочери. Но это не имеет значения. Важно, чтобы ты вернулась в эту прекрасную клинику, где доктор Бидермейер сможет о тебе позаботиться. Пока твой отец был жив, он звонил нам каждую неделю, чтобы рассказать, как ты поправляешься. Конечно, бывали недели регресса, но он сказал, что в основном тебе стало лучше, когда начали применять новые лекарства.

Что Салли могла на это ответить? Рассказать им все, что ей удалось запомнить, и наблюдать, как недоверие на их лицах сменится гневом за то, что с ней сделали? Маловероятно.

Салли вдруг заметила, что на лице бабушки оставили свой отпечаток годы и годы негибкости, даже можно сказать, абсолютной косности. Она вспомнила, что ей рассказывала Амабель про то, как Ноэль вернулась домой, сбежав от побоев мужа, когда Салли была еще совсем младенцем. И они тогда не поверили своей дочери.

Разумеется, эта косность была в них всегда, но, поскольку Салли видела свою бабушку очень редко, до сих пор не было случая, чтобы эта косность обратилась бы против нее. Сейчас Салли имела возможность, как никогда ясно, увидеть, как обращалась ее бабушка со своей дочерью, когда та пришла в дом с мольбой о помощи. Она содрогнулась.

– Хорошо, – проговорил дедушка, олицетворение здоровья и бодрости, такой добродушный и такой слабохарактерный. – Рад тебя видеть, дорогая. Я знаю, что у тебя нет времени остаться, верно? Почему бы тебе не позволить нам отправить тебя назад в Вашингтон? Как сказала твоя бабушка, этот парень, Бидермейер, делает для тебя много хорошего.

Вот он, ее дед. Такой же высокий, как Джеймс, или по крайней мере был когда-то таким же высоким. Человек, который всю жизнь жил по правилам, установленным его женой или, может быть, его отцом. Человек, который не будет возражать, если кто-то отклонится от установленного курса, но который ни за что не станет заступаться за этого смельчака, если его жена находится где-то поблизости.

Салли всегда считала его таким милым, таким добрым, но сейчас дед и не подумал к ней приблизиться или... Боже правый, что же он на самом деле о ней думает? И почему его губы так непринужденно поджаты? Она объяснила:

– Я была в Коуве, погостила немножко у тети Амабель.

– У нас не принято говорить о ней, – сухо проговорила бабушка. Теперь она стояла прямо, будто аршин проглотила, и от этого казалась выше. – Она сама выбрала свой путь, что посеяла, то и...

– Амабель очень счастлива.

– Это невозможно! Она опозорила и себя, и нашу семью, выйдя замуж за этого нелепого человека, который зарабатывал на жизнь рисованием. Представьте себе, он рисовал картины!

– Тетя Амабель – прекрасный художник!

– Это просто баловство, не более того. Твоя тетка чем только не увлекалась! Если она действительно хороший художник, то почему мы о ней не слышали? Ее имя никому не известно. Она живет в своем захолустном городишке и зарабатывает жалкие гроши. Тебе следует забыть о ее существовании. Твой дед и я – мы оба сожалеем, что ты с ней виделась. Мы не можем дать тебе денег, Сьюзен, и уверена, что твой дед со мной согласится. Думаю, ты сама понимаешь почему.

Салли посмотрела прямо в глаза бабушке.

– Нет, я этого не понимаю. Объясните, почему вы не дадите мне денег.

– Сьюзен, дорогая моя, – начала бабушка тихим, успокаивающим голоском. – Ты не совсем здорова. Нам очень жаль, что так случилось, и мы, наверное, несколько озадачены этим обстоятельством, потому что в нашей семье никогда ничего подобного не бывало – разумеется, не считая твоего дяди Джеффри. Мы не можем дать тебе денег, потому что ты можешь воспользоваться ими себе же во вред. Ты можешь присесть с нами или даже остаться переночевать, а мы позвоним доктору Бидермейеру. Он мог бы за тобой приехать. Доверься нам, дорогая.

– Да, Сьюзен, доверься нам. Мы всегда тебя любили, всегда желали тебе самого лучшего.

– Вы имеете в виду, любили так же, как свою дочь – мою мать, когда отослали ее обратно к мужчине, который ее избивал?

– Сьюзен!

– Это правда, и вы оба прекрасно это знаете.

Он делал из нее отбивную, когда ему только вздумается.

– Никогда не употребляй подобных выражений в присутствии своей бабушки! – Рот деда сложился в жесткую складку.

Салли смотрела на него и недоумевала, зачем она вообще сюда явилась. Но, как бы то ни было, она должна попытаться, ей совершенно необходимо раздобыть денег.

– Я из года в год пыталась защищать Ноэль, но не могла ее спасти, потому что она сама позволяла мужу это делать. Вы меня слышите? Ноэль позволяла ему себя бить. Она была такой же, как те жалкие женщины, о которых вы, наверное, когда-нибудь слыхали.

– Не говори глупостей, Сьюзен, – произнесла бабушка голосом, который мог бы раздробить гравий. – Мы с твоим дедом обсуждали этот вопрос. Мы знаем, что все эти женщины – слабые и глупые существа. Они зависят от мужей, у них нет никакой цели в жизни, ни малейшего стремления улучшить себя. Эти женщины не способны изменить свое положение, потому что они плодятся, Кик кролики, а их мужья пропивают все деньги.

– Твоя бабушка абсолютно права, Сьюзен. Эти люди не такие, как мы, они не нашего круги. Разумеется, несчастные женщины достойны сочувствия, но не смей относить к этой категории свою мать.

На миг у Салли мелькнула шальная мысль, что она избрала совершенно неверный способ добиться от них денег. Она и не подозревала, что у нее в душе скопилось столько негодования по отношению к бабке и деду.

– Мы не собираемся обсуждать с тобой твою мать, Сьюзен, – заявила бабушка. Она едва заметно кивнула мужу, но Салли это увидела. Дед сделал шаг к ней. Интересно, может быть, он собирается ее схватить, связать и вызвать по телефону доктора Бидермейера? В этот миг Салли действительно желала, чтобы он так и сделал. Она была бы не прочь ударить по этому злобно поджатому рту, способному произносить одни лишь пустые, банальные фразы и скрывающему за внешней жесткостью безволие и слабость.

Салли отступила на шаг, вытянув перед собой руки.

– Послушайте, мне нужны деньги! Пожалуйста, если у вас есть ко мне хоть какие-то теплые чувства, дайте мне немного денег.

– Во что ты одета, Сьюзен? Это же мужская куртка! Надеюсь, ты не напала на какого-нибудь ни в чем не повинного человека? Ради Бога, Сьюзен, что ты натворила?

Какая же она была дура, что вообще сюда явилась! На что рассчитывала? Они так закоснели в своих взглядах, что их не сдвинуть и бульдозером.

Ее предки видят мир только одним способом – так, как его видит бабушка.

– Ты не вполне хорошо себя чувствуешь, правда, Сьюзен? Иначе ты бы не стала носить такую безвкусную одежду. Может быть, ты ненадолго приляжешь, а мы позвоним доктору Бидермейеру?

Дед снова направился к ней, и Салли поняла, что он попытается ее задержать. У нее осталась одна последняя козырная карта, и она решила ее разыграть. Салли даже улыбнулась этим старикам. Возможно, они когда-то любили ее – на свой лад.

– За мной гонятся агенты ФБР. Скоро они будут здесь. Ты ведь не хочешь, чтобы меня схватили фэбээровцы, правда, дедушка?

Он замер на месте как вкопанный и вопросительно посмотрел на жену. Мгновенно побледневшая бабушка проговорила:

– Откуда они вообще могут знать, что ты здесь?

– С одним из агентов я знакома. Он сообразительнее, чем им положено. А еще у него есть внутреннее чутье, которое подсказывает ему, как поступить. Я видела его в деле: можете не сомневаться, скоро он заявится сюда вместе с напарником. Если они меня здесь застанут, то заберут с собой. Тогда все откроется, я расскажу всему свету, что мой отец – известный, очень богатый юрист – избивал мою мать, а вы оба ничуть не волновались по этому поводу, не обращали внимания, делали вид, что все прекрасно, радуясь тому, что столь удачливый зять добавляет вам еще больше лоска.

– Ты ведешь себя, как не очень хорошая девочка, Сьюзен, – на белой коже бабушки выступили два пунцовых пятна. Наверное, от гнева. – Все потому, что ты больна, знаешь ли. Раньше ты такой не была.

– Дайте мне денег, и я исчезну отсюда в мгновение ока. Будете продолжать разговаривать – скоро придут агенты ФБР и схватят меня в вашем доме.

На этот раз дедушка уже не посмотрел на жену. Он достал бумажник. Не пересчитывая, вынул все банкноты, что были в нем, свернул их и подтолкнул к ней. Он не хотел к ней прикасаться. Салли снова задумалась: он, что, боится заразиться безумием, если дотронется до нее пальцем?

– Тебе следует немедленно поехать к доктору Бидермейеру, – сказал дед, медленно и четко выговаривая слова, словно беседуя со слабоумной, – с ним ты будешь в безопасности. Он защитит тебя и от полиции, и от ФБР.

Салли запихнула купюры в карман джинсов. Джинсы сидели на ней очень плотно, так что рука едва пролезла в карман.

– До свидания, и спасибо за деньги. – Она немного помедлила, уже взявшись за ручку двери. – А что вы оба вообще знаете о докторе Бидермейере?

– У него прекрасные рекомендации, дорогая. Возвращайся к нему. Сделай, как говорит дедушка, возвращайся назад.

– Доктор Бидермейер – страшный человек. Он держал меня, как в тюрьме. Он делал со мной ужасные вещи. Но опять же, это делал и мой отец. Разумеется, вы мне не поверите, с чего бы вам верить? Он такой замечательный – вернее, был замечательный. Вас не беспокоит, что вашего зятя убили? Это не очень-то респектабельно, не так ли?

Они только смотрели на нее глазами, полными ужаса и благородного негодования.

– До свидания.

Еще до того, как Салли вышла из комнаты, бабушка окликнула ее:

– Почему ты говоришь подобные вещи, Сьюзен? Я тебя не узнаю. Просто не верится, что ты можешь так себя вести – не только по отношению к нам, но и по отношению к своей бедной матери. А как насчет твоего дорогого мужа? Ты на него не наговариваешь?

– Ни слова, – хмыкнула Салли и, выскользнув из комнаты, закрыла за собой дверь. Она коротко усмехнулась.

В холле стояла Сесилия. Она поспешно проговорила:

– Я не звонила копам. Можете не волноваться, мисс Сьюзен, здесь никого нет, но вам нужно поторопиться. Поторопитесь, мисс Сьюзен.

– Я вас не знаю?

– Нет, но моя мама обычно ухаживала за вами каждый раз, когда ваши родители привозили вас к бабушке и дедушке. Она рассказывала, что вы были очень милой и такой умненькой малышкой! Еще она говорила, что вы умели писать на поздравительных открытках ко дню рождения целые поэмы. У меня до сих пор хранится несколько открыток с вашими стихами. Бегите, мисс Сьюзен, удачи вам!

– Спасибо, Сесилия.

– Я – агент Квинлан, а это – агент Сэйвич. Мистер и миссис Харрисон дома?

– Да, сэр, проходите пожалуйста, я вас провожу. – Сесилия проводила их в кабинет точно так же, как тридцать минут назад провожала туда Салли Брэйнерд.

Когда агенты вошли, она закрыла за ними дверь. Сесилия подумала, что теперь Харрисоны, должно быть, смотрят канал «Магазин на диване». Мистеру Харрисону нравилось сравнивать одежду, которую предлагали к продаже, со своей собственной.

Сесилия улыбнулась. Она и не подумает сказать фэбээровцам, что у Салли Брэйнерд теперь есть деньги. Правда, неизвестно, сколько ей удалось получить у этого старого скряги. Не больше, чем ему позволила дать жена. Сесилия от всего сердца желала Салли удачи.

Салли остановилась у ночного продовольственного магазина и купила себе бутерброд с ветчиной и банку колы. Потом она перекусила на улице при свете огней витрины магазина. Дождавшись, когда отъедет последняя машина, пересчитала деньги и невольно расхохоталась: ровно три сотни долларов!

От усталости Салли пошатывалась, как пьяная, но при этом не переставала смеяться. Похоже, она превратилась в истеричку.

Мотель – вот что ей нужно. Хороший недорогой мотель. Ей совершенно необходимо поспать часиков восемь, а потом уж можно двинуться дальше.

Она обнаружила его на выезде из Филадельфии – мотель «Конечная остановка». Салли расплатилась наличными, выдержав взгляд портье, которому явно не хотелось поселять ее в мотеле, но он не смог отмахнуться от денег, которые она держала в руке.

Салли подумала, что завтра ей обязательно придется купить кое-какую одежонку. Она воспользуется кредитной карточкой и потратит не больше, чем сорок девять долларов девяносто девять центов – ведь предельная сумма – пятьдесят долларов, не так ли? Уже засыпая в кровати, которая оказалась удивительно жесткой, она подумала: интересно, где сейчас Джеймс?

– ...Ну, и куда теперь, Квинлан?

– Дай мне избавиться от кровожадных мыслей. Черт бы их подрал! Салли же у них побывала, почему они отказываются нам помочь?

– Ты не думаешь, что они ее любят и пытаются защитить?

– Чушь собачья. Холод, который исходит от этой парочки, я почувствовал аж на расстоянии трех футов.

Диллон повернул ключ зажигания «порше».

– Интересно, что сказала миссис Харрисон, – заметил он. – Насчет того, что Салли больна, и как она надеется, что внучка вскоре вернется назад к замечательному доктору Бидермейеру.

– Готов поспорить на недельное жалованье, что они позвонили доброму доктору в ту же минуту, как Салли вышла за дверь. Тебе не показалось странным то, как миссис Харрисон пыталась представить мистера Харрисона как сильного, волевого человека? Не хотел бы я столкнуться нос к носу с этой старой боевой секирой. В этом семействе ужас внушает как раз мадам. Хотел бы я знать, дали ли они ей денег?

– Надеюсь, что дали, – сказал Джеймс. – У меня просто все сжимается внутри, как представлю, что она путешествует в подержанной колымаге без гроша в кармане.

– Но у нее есть твои кредитные карточки. Если старики не дали ей денег, она может ими воспользоваться.

– Я уверен, что она сейчас дрыхнет, как убитая. Давай найдем какой-нибудь мотель, и тогда мы сможем обзвонить по очереди все остальные мотели в округе.

Они остановились в «Кволити Инн» – гостинице, которую руководство ФБР одобряло в качестве временного пристанища для своих агентов. Через полчаса Квинлан сидел, уставившись на телефон: он был так удивлен, что не мог пошевелиться.

– Ты ее нашел? Так скоро?

– Она не дальше, чем в пяти милях отсюда, в мотеле под названием «Конечная остановка». Она зарегистрировалась под вымышленным именем, но портье ее запомнил, ему показалось, что она выглядит странно. Из-за мужской куртки и слишком тесной одежды она выглядит, как проститутка, но он понял, что она не из таких, и поэтому все-таки разрешил ей остановиться. Он сказал, что она казалась испуганной и потерянной.

– Слава Богу. Знаешь, Квинлан, я почему-то больше не чувствую себя таким усталым.

– Поехали.

Глава 18

Салли сняла джинсы, или, точнее, содрала их с себя, потому что они были ужасно тесными, и растянулась на кровати в майке и девчачьих хлопковых трусиках, которые купил ей Диллон. Бюстгальтера у нее не было – вот почему ей приходилось ходить в куртке Джеймса. Бюстгальтер, тоже купленный Диллоном, оказался такого размера, что пришелся бы в пору, когда ей было одиннадцать лет.

Кровать ей досталась – просто какой-то ужас, мало того, что жесткая, еще и бугристая, но все равно это лучше, чем ночевать в какой-нибудь канаве. Сквозь дешевые занавески просвечивала мигающая неоновая вывеска ночного бара «У Харви».

Хорошенькое местечко она выбрала для ночлега!

Салли закрыла глаза, повернулась на бок и опять предалась размышлениям о том, где сейчас Джеймс. В Вашингтоне? Интересно, что им с Диллоном наговорила Ноэль? Почему все-таки она не рассказала ей правду о той ночи? Должно быть, она бы так и сделала, будь у нее побольше времени. Как знать, правду ли сказала Ноэль, что оба, отец и Скотт, сговорились между собой, чтобы отправить ее в лечебницу? И тот, и другой? И Ноэль это допустила!

Потом Салли подумала о дедушке и бабушке. Пожалуй, они уже позвонили Бидермейеру, и этот фашист сейчас где-нибудь на пути в Филадельфию. Нет, скорее, он повременит. Доктор не станет гоняться за тенью, а это именно то, во что она собирается превратиться. Теперь ее никто не сможет поймать. С тремя сотнями долларов она прекрасно доберется до Мейна. Там она отправится в Бар-Харбор, найдет себе работу и выживет.

Наплыв туристов бывает только три месяца в году, а потом она будет скрыта даже лучше, чем нужно. Там ее никто не найдет. Салли понимала, что по-прежнему видит Бар-Харбор глазами семилетней девочки, тогда он казался таким волшебным. Наверняка он не мог очень сильно измениться.

Где же Джеймс? Салли инстинктивно чувствовала, что он близко. Не то чтобы она в полном смысле слова ощущала его приближение, но, как она уже сказала бабушке, Джеймс умнее, чем имеет право быть.

Салли искренне хотелось бы верить, что Джеймс сейчас у себя дома, в Вашингтоне, и занят тем же, что в эту самую минуту должна была делать она сама, да не смогла, то есть спит крепким сном. И все-таки насколько он близко?

– Проклятие! – громко произнесла Салли. Поразмыслив на эту тему еще несколько минут, она выбралась из кровати. Что ж, похоже, придется отправиться в Бар-Харбор раньше, чем она рассчитывала. Правда, она уже потратила двадцать семь долларов и пятьдесят два цента на номер в мотеле. Ужасно потратить деньги напрасно, но спать она все равно бы не смогла. Через пять минут Салли покинула комнату. Она завела мотоцикл и опять выехала на дорогу. Кричащие огни рекламы полуобнаженных девиц Харви отразились на ее мотоциклетном шлеме, создав на миг некое подобие святящегося ореола вокруг ее головы. «Странно», – подумала Салли, обгоняя «порше», она готова поклясться, что чувствует близкое присутствие Джеймса. Но ведь это невозможно!

Джеймс был за штурмана и высматривал из окна мотель «Конечная остановка». Когда она проехала не далее чем в пятидесяти футах от них, сперва Джеймс не поверил своим глазам. Потом он заорал:

– Господи, Диллон, подожди! Остановись!

– Почему? Что случилось?

– Это же Салли!

– Какая Салли? Где?

– На мотоцикле. Свою куртку я узнаю где угодно. Она не покупала подержанный автомобиль, она купила мотоцикл. Поехали за ней, Диллон! Черт, а если бы мы приехали на тридцать секунд позже?

– Ты уверен, что на том мотоцикле действительно Салли? Хотя да, ты прав, это и впрямь твоя куртка. Даже с такого расстояния она выглядит изъеденной молью. Ты хочешь, чтобы я прижал ее к обочине? Это может быть опасно, ведь она на этом чертовом мотоцикле.

– Погоди-ка. Давай как следует подумаем. Диллон пристроился за Салли так, чтобы удерживать между «порше» и мотоциклом дистанцию футов в пятьдесят.

– Однако она неплохо придумала – купить мотоцикл, – заметил он.

– Это чертовски опасная штука. Управляя мотоциклом, она рискует сломать себе шею.

– Прекрати рассуждать так, словно ты ее муж, Квинлан!

– Ты хочешь, чтобы я разбил тебе верхнюю губу? Эй, что происходит?

Четверка мотоциклистов обогнала «порше» и, прибавляя скорость, устремилась вперед за одинокой фигуркой на «хонде».

Диллон чертыхнулся:

– Этого нам только не хватало! Как ты думаешь, это банда?

– А почему бы и нет? До сих пор нам так везло, что аж противно. Сколько у тебя в запасе патронов?

– Достаточно, – коротко ответил Диллон, ни на секунду не отрывая глаз от дороги. Его руки все так же уверенно и спокойно, почти расслабленно лежали на рулевом колесе. В этот ночной час поток транспорта из Филадельфии был очень редким.

– Снова чувствуешь себя «одиноким рейнджером»?

– А почему бы и нет?

...Четверка мотоциклистов окружила Салли.

«Спокойно, Салли, без паники, – мысленно повторял Квинлан снова и снова. – Только не паникуй!»

Никогда в жизни она не была так напугана. Впрочем... Она чуть не расхохоталась по этому поводу. Ну, если уж говорить по совести, то по крайней мере за последние пять часов она ни разу не была так напугана. Все четверо – парни, все как один в черных кожаных куртках. Они мчались на гигантских «харлеях». Ни на одном из них не было шлема. Следовало бы объяснить им, что ездить без шлемов – большая глупость с их стороны. Может, они не поняли, что она женщина? Ха, на это надежды мало – Салли почувствовала, как полощутся на ветру ее волосы.

Что же делать? Или поставим вопрос так: что бы сделал Джеймс? Он бы сказал, что за ними численное преимущество, поэтому нужно убираться ко всем чертям. Салли изо всех сил крутанула ручку акселератора, четверо парней сделали то же самое. По-видимому, до поры до времени им нравилось просто сохранять сложившееся положение, плотно окружая ее и пугая до чертиков.

Она подумала о бесценных двухстах семидесяти с чем-то долларах – это все деньги, которые были у нее на свете. Нет, она не позволит им их забрать! Это все, что у нее есть.

Она крикнула, обращаясь к ближайшему парню:

– Что вам нужно? Убирайтесь прочь! Тот только рассмеялся и откликнулся:

– Поехали с нами! У нас есть одно местечко, там тебе понравится.

– Нет! – завопила Салли. – Убирайтесь! Неужели этот идиот говорит серьезно? Он не соответствовал стереотипу отвратительного жирного рокера, какими их обычно изображают. Этот парень был стройным, коротко стриженным и вдобавок носил очки.

Он вильнул, подъезжая ближе. Теперь между ним и Салли было не больше фута.

– Не пугайся! – крикнул мотоциклист. – Поехали с нами, мы свернем направо на следующем повороте. У Эла – это тот парень, который от тебя справа, есть маленький уютный домик в пяти милях отсюда. Ты могла бы провести некоторое время с нами, может быть, поспать. Мы так прикинули, что ты, наверное, ради этой куртки ограбила какого-нибудь парня. Что бы там ни было, нам все равно. Эй, послушай, мы добропорядочные граждане, уверяю!

– Да уж, точно, – крикнула Салли. – Прямо, как папа римский. Вы хотите, чтобы я поехала с вами, а вы бы меня ограбили, изнасиловали, а может быть, и убили! Идите к черту, мужики!

Она прибавила скорость, мотоцикл вырвался вперед. Салли могла бы поклясться, что услышала за спиной смех. Пистолет Джеймса ощутимо оттягивал карман куртки. Салли ниже склонилась к рулю и стала мысленно молиться.

– Вперед, Диллон!

Диллон разогнал «порше» и посигналил мотоциклистам. Те были вынуждены поспешно свернуть к обочине. Вслед автомобилю понеслись крики и проклятия.

Квинлан только усмехнулся.

– Давай-ка будем держаться между Салли и этой бандой, – сказал он. – Как ты думаешь, Диллон, нам придется охотиться за ней до тех пор, пока у нее не кончится бензин?

– Я могу резко затормозить и поставить машину поперек дороги.

– Мы не можем – не сейчас, когда сзади все еще эти четверо на мотоциклах. Просто сохраняй короткую дистанцию.

– Еще минута, и Салли непременно оглянется назад.

– Ничего страшного, Диллон, она никогда не видела твой «порше».

– Потрясающе! Тогда она подумает, что за ней гонятся не только несколько чокнутых мотоциклистов, но еще и парень в сексуально-красном «порше».

– На ее месте я бы предпочел тебя.

Почему машина ее не обгоняет?

Салли рискнула сместиться еще дальше к краю дороги. Тем не менее водитель «порше» не стал ее объезжать. На дороге две полосы, вокруг – ни единой машины. Неужели этому идиоту нужна еще и третья полоса?

Потом ее словно что-то ударило под дых. Этот тип в «порше» ее преследует! Кто он такой? Он должен быть как-то связан с Джеймсом – на это Салли готова была поставить последний цент.

Почему, ну почему она не осталась в мотеле? Лежала бы сейчас преспокойненько на этой жесткой кровати и считала овец. Джеймс, наверное, именно так и поступил бы. Так нет, ее понесло куда-то на мотоцикле посреди ночи.

Тут Салли заметила небольшое зияющее отверстие в перилах, отделяющих полосы дороги, ведущие на восток, от полос западного направления. Не задумываясь, она резко повернула, описав крутую дугу, и пролетела сквозь этот прогал. Водитель едва не сбившего ее «порше» яростно просигналил и, проезжая мимо, послал в открытое окно проклятия в ее адрес.

Обратно в Филадельфию ехало довольно много машин. Здесь она будет в большей безопасности.

– Боже правый, не могу поверить, что она это сделала! – в сердцах воскликнул Джеймс. Его сердце билось так сильно, что даже заболела грудная клетка. – Ты видел это отверстие? Оно же не больше фута в ширину! Придется накричать на нее, когда мы ее схватим.

– Что ж, она это действительно сделала. Выглядело, как работа профессионала. Ты говорил, что у нее есть выдержка? Я бы, пожалуй, уточнил, что у нее нервы, как стальные канаты, и везение ирландца. И – да, ты снова рассуждаешь как ее муж. Кончай это дело, Квинлан, меня это пугает.

– Тебя не испугать ничем, кроме выстрела гаубицы. Так что прекрати анализировать каждое мое слово и обрати внимание на дорогу. Мы ее достанем, Диллон. Прямо впереди есть проезд в заграждении.

На то, чтобы Салли вновь оказалась в их поле зрения, потребовалось некоторое время. Она лавировала туда-сюда в плотном потоке транспорта, направлявшегося в Филадельфию.

– Дьявольщина! – снова и снова ругался Квинлан, остро сознавая, что кто-нибудь может в любой момент отрезать от них Салли, или, вознамерившись перейти из одного ряда в другой, раздавит ее между двумя автомобилями.

– По крайней мере она считает, что оторвалась от пас, – сказал Диллон. – Интересно, за кого она нас приняла?

– Я бы не удивился, если бы она догадалась, что в машине – я.

– Да ну, как это может быть?

– Во мне снова заговорило чутье. Да, вероятно, она знает, в чем дело. Вот почему и мчится как угорелая. Смотри, Диллон, о Господи! Эй, поосторожнее, ты, козел! – Квинлан высунулся из окна и заорал на водителя. Потом повернулся к Диллону:

– Черт бы побрал этих пенсильванских водил! Ну так как ты собираешься ее достать?

– Давай просто висеть у нее на хвосте, пока не представится подходящая возможность.

– Мне это не нравится, Диллон. О черт, мотоциклисты снова тут как тут, все четверо!

Четверо мотоциклистов то расходились в потоке транспорта, то сходились вместе, когда появлялась возможность, потом рассредоточивались снова.

Салли была довольна. Она чувствовала себя ловкой: надо же, обставила того придурка в «порше» и четверых рокеров, без колебаний ринулась в подвернувшуюся щель и справилась с этим без малейшего труда. Хорошо, что у нее не было времени задуматься об этом, иначе она бы, наверное, намочила штаны от страха. Салли усмехнулась и ощутила на зубах мощный напор встречного ветра. Однако она едет не в ту сторону.

Она посмотрела на приближающийся дорожный знак: через полмили будет поворот на Мэйтлэнд-роуд. Она не знала, куда ведет Мэйтлэнд-роуд, но, насколько можно было судить, эта дорога поворачивала под шоссе назад, а значит, обратно на восток, Она перестроилась в правый ряд. Раздался гудок автомобиля, и Салли готова была поклясться, что почувствовала тепло машины, с ревом промчавшейся мимо нее. Никогда, подумала Салли, больше никогда в жизни она не сядет на мотоцикл! Хотя почему нет? Она же профи. Когда-то она в течение двух лет ездила на «хонде-350», точно такой же, как эта, начиная с шестнадцати лет.

Когда она сказала отцу, что собирается переехать обратно домой, он отказался купить ей машину, как обещал раньше. Мотоцикл был для Салли как бы промежуточным вариантом. Она сэкономила деньги и купила красную «хонду» – отличную вещь! Она до сих пор помнила, как разъярился отец. Он запретил ей даже близко подходить к мотоциклу.

Салли его проигнорировала. Он запретил ей отлучаться из дома. Салли это мало волновало – в любом случае она не хотела оставлять мать. Тогда отец просто перестал выступать по этому поводу. У нее закралось подозрение, что, возможно, он будет не против, если она разобьется на своем мотоцикле насмерть.

Не сказать, чтобы это имело сейчас значение. Все равно отец отомстил. Ей больше не хотелось об этом думать.

Салли свернула на Мэйтлэнд-роуд. Еще немного, и она будет мчаться обратно, в другом направлении, и на этот раз уже никто не будет ее преследовать. Дорога оказалась совершенно темной, нигде ни одного фонаря. Было ветрено. По обеим сторонам дороги тянулся высокий густой кустарник. И ни души. Салли показалось, что она чувствует запах собственного страха. Что же она натворила! Какого дьявола ей вздумалось свернуть с шоссе? Джеймс бы не стал этого делать. Она дура, полная идиотка, и ей придется за это заплатить.

Все произошло так быстро, что у нее даже не было времени ни закричать, ни по-настоящему испугаться. Салли увидела слева от себя головного мотоциклиста. Он махал ей рукой, что-то кричал, но, что именно, она не могла разобрать. Салли резко рванула вправо, вылетела на полосу, посыпанную гравием, мотоцикл занесло, и он потерял управление. Она вылетела из седла, перелетела через мотоцикл и приземлилась на край двухрядной дороги – не на само дорожное полотно, а в придорожные кусты.

У Салли было такое ощущение, словно ей на голову упал метеорит – взрыв боли и огненные круги в глазах, а потом ее окутала тьма – чернее, чем душа Эймори Сент-Джона.

Квинлан отказывался верить тому, что только что увидел.

– Господи, Диллон, она ранена! Быстрее, быстрее!

«Порше» с визгом затормозил футах в шести от того места, где вокруг Салли стояли четверо мотоциклистов. Один из них – высокий, долговязый, коротко стриженный – склонился над Салли.

– Ладно, ребята, теперь все назад, – распорядился Квинлан.

Трое из четверых повернулись кругом и встретили дула двух направленных на них пистолетов.

– Мы из ФБР. Чтобы через три секунды вас тут не было!

– Подождите, не так быстро, – это был мотоциклист, который ехал впереди. Теперь он стоял возле Салли на коленях.

– Что ты с ней делаешь?

– Я – врач... Ну, может быть, еще не вполне профессиональный, но я стажер. Моя фамилия Симпсон. Я просто пытаюсь понять, насколько серьезно она пострадала.

– Звучит несколько странно, если учесть, что именно ты столкнул ее с дороги.

– Мы не заставляли ее съезжать, ее мотоцикл занесло. Если уж на то пошло, мы поехали за ней, потому что увидели, что вы ее преследуете. Эй, ребята, мы просто хотели ей помочь.

– Я уже сказал, мы из ФБР, – повторил Квинлан, глядя на парня. – Послушай, она преступница. Крупная мошенница! С ней будет все в порядке? Можешь сказать, сломано у нее что-нибудь или нет? Диллон, последи за этими молодчиками. – Квинлан опустился на колени. – Можно снять с нее шлем?

– Нет, дайте лучше я. Наверное, нам тоже стоит носить шлемы. Если бы на ней его не было, у нее могло случиться сотрясение мозга, и еще не факт, что мозги вообще остались бы внутри черепа. Вы в самом деле из ФБР? И она правда преступница?

– Разумеется. Что ты делаешь? А, проверяешь, не сломаны ли руки. Молитесь, чтобы с ней было все в порядке, или мне придется сровнять вас с землей. Вы перепугали ее до полусмерти. Да, она типичный представитель вашей криминальной породы. Почему она все еще без сознания?

В этот момент Салли застонала и открыла глаза. Темнота. Она услышала голоса, много мужских голосов. Потом услышала голос Джеймса.

– Нет, – прошептала Салли, – нет, это невозможно, чтобы ты меня поймал. Я не думала, что это можешь быть ты. Боже, я опять ошиблась.

Джеймс низко склонился над ней и проговорил в дюйме от ее носа:

– Да, все в порядке, я снова тебя поймал. И это был последний раз, когда я собираюсь это делать. А теперь успокойся и лежи тихо.

– Я и не думал, что она может быть преступницей, – удивленно пробормотал Симпсон. – Она выглядит такой же милой и невинной, как моя младшая сестренка.

– Да, нам понадобилось много времени, чтобы ее схватить. Мы не знали, что она раздобыла мотоцикл. Шесть часов назад она ехала в машине... Ну, что Салли, как ты? Все в порядке? Что-нибудь болит? Ничего ведь не сломано, правда? Потом Джеймс обратился к Симпсону:

– Можно теперь снять с нее шлем?

– Хорошо, но давайте сделаем это очень осторожно.

Как только шлем сняли, Салли вздохнула с облегчением.

– Голова болит, – сказала она. – И больше ничего, кроме плеча. Оно у меня сломано?

Мотоциклист очень осторожно ощупал плечо.

– Нет, даже не вывихнуто. Наверное, вы на него приземлились, так что некоторое время оно будет ныть. По-моему, вам нужно отправиться в больницу и убедиться, что нет никаких внутренних повреждений.

– Нет. Я хочу сесть на мотоцикл и убраться отсюда. Мне нужно уехать от этого человека. Он меня предал.

– Предал? Что вы имеете в виду?

– Он охмурил меня и завоевал мое доверие. Однажды ночью я даже спала с ним, но это было в Орегоне. А потом ему хватило наглости сообщить, что он мне лгал и что на самом деле он агент ФБР. Но это он мне рассказал уже здесь, не в Орегоне.

– Ты уверен, что у нее нет сотрясения мозга? – с сомнением спросил Диллон у мотоциклиста, подталкивая его немного ближе.

– Она рассуждает на редкость здраво, – ответил Квинлан. – Если не можешь добавить ничего более разумного, Диллон, то будь добр, просто помолчи. – Квинлан коснулся руки Симпсона. – Спасибо за помощь. Теперь вы четверо можете быть свободны.

– Можно мне посмотреть ваши служебные удостоверения?

Квинлан рассмеялся сквозь зубы.

– Несомненно. Диллон, покажи человеку наши удостоверения еще разок. Он недостаточно хорошо рассмотрел их с первого раза.

Мотоциклист внимательно изучил документы, потом удовлетворенно кивнул и снова перевел взгляд на Салли, которая теперь приподнялась, опираясь на локоть.

– Все еще не могу поверить, что она мошенница.

– Видел бы ты ее бабушку! Эдакая престарелая снежная королева, она – главарь шайки фальшивомонетчиков, своего мужа держит в полном подчинении. Короче говоря, старуха – просто ужас, и эта молодая леди собирается стать в точности такой же.

Как только мотоциклисты с ревом умчались, Квинлан сказал Салли:

– Сейчас мы собираемся отвезти тебя в больницу.

– Нет!

– Не будь дурочкой. У тебя могут быть повреждены внутренние органы.

– Если ты силой доставишь меня в больницу, я объявлю во всеуслышание, кто ты и кто я.

– Нет, ты этого не сделаешь!

– Можешь проверить.

Квинлан понимал, что она его шантажирует, но если Салли сделает так, как грозилась, то пострадает только она сама. И он ей верил.

– Как вы себя чувствуете, Салли?

– Диллон? Так. это вы сидели за рулем «порше»? А Джеймс был рядом с вами и говорил, что делать. Мне следовало бы догадаться. Хотя слабое подозрение на этот счет у меня все-таки было.

– Да, – согласился Диллон, недоумевая, почему ей не приходит в голову придать хоть какое-то значение ему самому. – Позвольте, я вам помогу. В куртке Квинлана вы смотритесь не так уж плохо. Она немного длинновата, но в остальном превосходно вам подходит. Любой, кто водит мотоцикл так, как вы, определенно должен иметь самые широкие на свете плечи.

– Как вы меня нашли? О Боже, голова! – Салли покачала головой и зажмурилась. – Просто небольшая головная боль. Плечо немного побаливает, но это все. Никакой больницы.

Квинлан не мог смотреть, как она пошатывается из стороны в сторону, в его куртке, порванной на одном плече, и блузке с оторванными пуговицами.

– Ты не носишь бюстгальтер.

Салли опустила глаза на распахнутую блузку. Соединить обе полы вместе было практически невозможно, поэтому она просто застегнула куртку Джеймса.

– Когда Диллон отправился в магазин и накупил мне все эти милые, но бесполезные штучки на три размера меньше, чем нужно, он привез мне еще и тренировочный бюстгальтер, который я даже не смогла на себе застегнуть.

– Что ж, я не знал вашего размера. Прошу прощения, что не справился с заданием. Салли пнула его ногой в голень.

– Черт побери! Я вовсе не это имел в виду, – буркнул Диллон; потирая ушибленную ногу. – Я подумаю кое о чем и сообщу позже.

– Лучше не стоит.

Квинлан взял ее за руку и осторожно притянул к себе.

– Все в порядке, Салли, теперь все хорошо. – Он привлек ее ближе. – Ты уверена, что не хочешь показаться врачу?

– Никаких врачей. Я ненавижу врачей! Да, это он вполне мог понять. Он не стал обращать ее внимание на то, что врач и психиатр не одно и то же. Честно говоря, в эту минуту Квинлан вообще сомневался, что Бидермейер был врачом. Он сказал, обращаясь к Диллону:

– Знаешь, когда будет время, наведи кое-какие справки о Бидермейере. Я начинаю подозревать, что он просто отъявленный жулик. – Потом повернулся к Салли. – Ладно. Но тебе нужно отдохнуть. Давай найдем место, где можно переночевать.

– Как ты меня нашел?

– Мы чуть-чуть разминулись с тобой у Харрисонов. Так же, как и в доме твоей матери. Мы вычислили, что ты должна быть такой же уставшей, как мы сами, поэтому стали обзванивать все окрестные мотели. Тебе предстоит еще много чего выучить насчет побегов, Салли.

Тут она поняла, что проиграла, действительно проиграла. А для них все оказалось так просто! Если бы они не выследили ее на шоссе, Джеймс просто явился бы в ее номер в мотеле. Легко, очень легко. Она просто жалкая неудачница. Салли опустила взгляд на свою мертвую «хонду-350» с искореженным корпусом и порванной задней шиной.

– Мотоцикл разбит. Я его только что купила. Только начала к нему привыкать.

– Все нормально. Это не важно, – Как это не важно! На этот мотоцикл ушли почти все мои деньги!

– Поскольку это были мои триста долларов, я согласен их просто списать.

Все повернулось с ног на голову. Абсолютно все вышло не так, как нужно. Салли сунула руку в кармин куртки и достала пистолет. Она ткнула его дуло прямо в нижние ребра Квинлана.

Глава 19

– О Господи, только не начинай все снова, Салли, – простонал Джеймс, стараясь тем не менее не шевелиться.

– Она что, снова направила на тебя твой пистолет, Квинлан?

– Да, но не обращай внимания, все в порядке. Думаю, с прошлого раза Салли все-таки кое-чему научилась.

– Все кончилось, Салли. Давай, радость моя, убери пушку. И, что бы ты ни делала, помни о том, что спусковой крючок очень чувствителен. Черт возьми, наверное, когда я в следующий раз попаду в Куантико, стоит слегка отрегулировать пистолет. Фактически ты могла бы просто сунуть его обратно в мою кобуру, когда мы будем в машине. Буду очень признателен. Кобура у меня под мышкой пустует с тех самых пор, как ты украла мой пистолет. От этого я чувствую себя наполовину раздетым.

– Я не хочу в тебя стрелять, Джеймс, но мне действительно нужно от тебя избавиться. Ты меня на самом деле предал. Сам знаешь, я не могу тебе доверять. Прошу тебя, Джеймс, дай мне уйти.

– Нет, никогда, даже и не думай. Ты можешь мне доверять. Честно говоря, меня выводит из себя то, что ты вообще способна в этом усомниться. Выслушай меня, Салли, ты сейчас со мной, и все это кончено. Неужели ты скорее доверилась бы матери или ее родителям? О да, твоя милая бабушка – это нечто особенное!

– Нет, я никому из них не доверяю. Ну, может быть, я верю Ноэль, но она сейчас пребывает в растерянности и не знает, что и думать – то ли я сумасшедшая, то ли нет. Готова поспорить, все они позвонили Бидермейеру, даже Ноэль. Но она если и звонила, то не для того, чтобы вернуть меня в лечебницу, а для того, чтобы получить от него ответы на кое-какие вопросы. Постой, ты считаешь, что Бидермейер может ей повредить?

Квинлан не думал, что «доктор» станет причинять вред ее матери, если только от этого не будет зависеть спасение его собственной шкуры. Скоро так и будет, но еще не сейчас. Однако он сказал:

– Не знаю. Если Бидермейер почует угрозу, он способен сделать все что угодно, а сейчас он, вероятно, ее уже почуял, поскольку мы выкрали тебя из лечебницы. Кстати, знаешь, чтобы спасти тебя, я даже бросал собакам мясо.

Салли уставилась на него в темноте:

– Каким еще собакам? Ответил Диллон:

– В лечебнице на нас бросились два сторожевых пса. Чтобы они не вцепились в наши глотки, Джеймс кинул им по куску мяса. Одна из собак подпрыгивала, пытаясь схватить его за щиколотку, когда он перетаскивал вас через забор.

Несмотря на кромешную тьму, Салли все же различила тени и следы усталости, которые залегли на лице Джеймса.

– Ладно, – проговорила она наконец, чувствуя, что все равно не сможет долго продержать этот пистолет, потому что плечо болело так, что не передать словами. – Дерьмо.

– Именно эта мысль вертится у нас с Джеймсом в течение последних шести часов. Ну же, Салли, отдайте оружие! Квинлан полон решимости вам помочь. Он настроен вас защищать. Дайте же ему возможность проявить собственнические наклонности. Мне еще не приходилось видеть его таким, я получаю настоящее наслаждение.

Ладно, ребята, пора нам убираться отсюда. Того И гляди, появится какая-нибудь машина, и водитель либо остановится полюбопытствовать, либо – еще того хуже – вызовет местных копов.

Об этом Квинлан даже не подумал. Он быстро подхватил Салли на руки и отнес ее в «порше».

– Не считай себя суперменом, – произнесла Салли самым горьким голосом, какой ему только доводилось слышать, – подумаешь, короткая прогулка протяженностью шесть футов. Такое расстояние меня сможет пронести любой дурак.

– Это все мой пистолет. – Квинлан наклонился и легонько коснулся губами ее уха. – Он страшно тяжелый.

Посадив ее на колени, он устроился на пассажирском сиденье «порше» и протянул руку за пистолетом.

Салли посмотрела на него долгим-долгим взглядом.

– Ты правда испытываешь по отношению ко мне собственнические чувства?

– Ты украла мои деньги, мои кредитные карточки, мою машину и фотографии племянниц и всяких родственников. Я должен был тебя поймать, чтобы получить все это хозяйство обратно.

– Ублюдок! – Она отдала ему пистолет.

– Да, я такой, – сказал Квинлан. – Спасибо, Салли. Никогда больше не пытайся от меня сбежать, ладно? – попросил он, забрасывая пистолет на заднее сиденье.

– Не знаю.

– Ладно, я не буду ставить тебя перед выбором. Я лучше прикую тебя к себе наручниками. Как ты на это смотришь?

Салли ничего не ответила, опустив голову ему на плечо. Ей тяжело и больно, понял Квинлан, а он ее еще и поддразнивает!

– Отдохни, – сказал он, потом повернулся к Диллону. – Как насчет того, чтобы найти для нас хороший мотель?

– Противоречивая постановка задачи. Кто будет платить, ты или ФБР?

– Черт, я же теперь богач, мои кредитные карточки снова со мной. Так и быть, я плачу – но за исключением твоего номера, Диллон.

– Завтра мы купим тебе одежду подходящего размера.

Салли стояла посреди просторного гостиничного номера и осматривалась. В комнате был уголок отдыха с мягкой мебелью, телевизор и королевских размеров кровать.

Она обернулась к Джеймсу.

– Пришло время расплачиваться? Он слегка наклонил голову набок.

– Что ты имеешь в виду?

Салли кивнула в сторону кровати.

– Я так понимаю, что должна спать с тобой в этой постели?

– Я как раз собирался спросить, не выберешь ли ты диван? Мне-то он коротковат.

Бросив на Джеймса озадаченный взгляд, Салли побрела в ванную. Уже уходя, она спросила через плечо:

– Я тебя не понимаю. Почему ты на меня не злишься? Почему не кричишь? Я не привыкла к нормальным, разумным людям, особенно к разумным мужчинам. А посмотреть на тебя – ты выглядишь, как многострадальный Иов.

На щеке у нее начал выступать синяк. Джеймс подумал, как же должно выглядеть ее плечо.

– Я бы на тебя разозлился, если бы не увидел, как ты вылетаешь со своего мотоцикла. Из-за этого твоего трюка у меня появились седые волосы.

– Я ничего не могла поделать. Попался скользкий участок.

– Иди-ка Салли, прими хороший душ. Он должен помочь твоим синякам и болячкам.

Через пять минут в дверь, соединяющую их номер со смежным, постучали. Квинлан открыл. – Входи. Она в душе.

Диллон держал в руках объемистый пакет из «Бургер Кинг» и контейнер с тремя большими бутылками безалкогольных напитков.

– Ну и кутерьма! По крайней мере она, похоже, больше не собирается удирать. Я и не знал, что ты обладаешь таким шармом.

– Поболтайся поблизости, может, еще и не то узнаешь.

– Какого черта мы собираемся делать, Квинлан? Мы должны позвонить Брэммеру, нам же даже неизвестно, как продвигается расследование.

– Мне только что пришло в голову, что впереди – уик-энд. Сейчас ночь пятницы, или, точнее сказать, субботнее утро. Можно считать, что у нас выходной. У нас есть время до понедельника, прежде чем мы снова станем примерными сотрудниками, верно я говорю?

Диллон откинулся на спинку дивана, закрыв глаза.

– Брэммер сварит наши яйца на завтрак.

– Ничего подобного. Он бы их точно поотрывал, если бы мы потеряли Салли. Но этого не произошло, так что теперь все будет отлично.

– Не могу разделить твоего безбрежного оптимизма, – вздохнул Диллон. Услышав, что Салли выключила душ, он открыл глаза и сел прямо. – Чего у них только нет в ванной – пакетики шампуня, какие-то кондиционеры и еще всякая ерунда.

– Твоя позиция?

В ванной загудел фен.

– Никакой позиции, серьезно. Давай поедим. – Диллон откусил большой кусок бургера и добавил с полным ртом:

– У меня стресс. Мне нужно снять напряжение физической нагрузкой. Слава Богу, завтра суббота, боюсь только, что спортзал будет переполнен.

Было около трех часов утра. Темно и тихо. Джеймс знал, что она до сих пор не спит. Это сводило его с ума. В конце концов он не выдержал и спросил:

– Салли! В чем дело? Что-то не так?

– Что-то не так?! – Она вдруг начала хохотать. – Ты толстокож, как носорог. И ты еще спрашиваешь, что-то не так?

– Ну хорошо, ты права, по все равно тебе необходимо поспать. Так же, как и мне. Я не могу уснуть, пока ты не спишь.

– Чушь какая. Я же не издала ни звука.

– Знаю, именно это и сводит меня с ума. Я понимаю, что ты напугана до смерти, но, если помнишь, я обещал тебя защитить и разобраться со всей этой чертовщиной. Ты же знаешь – без тебя я не смогу этого сделать.

– Джеймс, я же уже говорила, что ничего не помню из той ночи. Ни единого момента. У меня в голове какие-то смутные звуки и образы, но ничего определенного. Я не знаю, кто убил отца. Может быть, даже когда я была там, он еще не был убит. Или, с другой стороны, я могла застрелить его сама. Ты даже представить себе не можешь, как сильно я его ненавидела. Ноэль поклялась мне, что она его не убивала. Есть еще что-то, но у нее не было времени мне рассказать, то есть, если она вообще собиралась мне рассказывать.

– Ты знаешь, что была в доме, когда его застрелили. И ты отлично знаешь, что не убивала его. Но к этому вопросу мы вернемся позже.

– Я думала, мама не рассказывает всей правды из-за того, что знает, что убила его все-таки я. Она пытается меня защитить, а не наоборот.

– Нет, ты в него не стреляла. Может быть, она промолчала, потому что у нее и впрямь не было времени: вскоре объявились мы с Диллоном. Или дело в том, что она пытается прикрыть кого-то еще. Мы все выясним, можешь мне поверить. Ноэль заявила и полиции, и нам, что ее весь вечер не было дома: она ходила в кино. Одна.

– Что ж, а мне она сказала, что была со Скоттом. Это означает, что у нее есть свидетель, который может подтвердить, что она не убивала отца.

– Со Скоттом? С твоим мужем?

– Не пытайся острить. Ты знаешь, что он мой муж, но пробудет им еще очень недолго.

– Ну хорошо. Мы обо всем позаботимся. А сейчас уже поздно, нам нужно хотя бы немного поспать. Я хотел только добавить, Салли, что ты молодец. Это была отличная гонка. Когда я случайно увидел, как ты отъезжаешь от мотеля на мотоцикле, у меня просто челюсть отпала. Было очень изобретательно с твоей стороны бросить автомобиль и купить мотоцикл. Ты застала нас врасплох.

– Да, но в конечном счете это оказалось не важно, правда?

– Верно, слава Богу, мы с Диллоном – мастера своего дела. А кроме того, удачливы, как собаки, вырвавшиеся на свободу на консервной фабрике. Куда ты направлялась?

– В Бар-Харбор. Дедушка дал мне триста долларов – все, что было у него в бумажнике. Когда я пересчитала, то чуть не расхохоталась.

– Ты шутишь? Ровно триста долларов?!

– Тютелька в тютельку!

– Твои предки мне не особенно понравились. Горничная проводила нас в этот неофициальный кабинет. Старики смотрели какое-то шоу, типа «Магазина на диване». Должен признаться, что меня это удивило: мистер Франклин Оглви Харрисон и его жена смотрят эту плебейскую передачу.

– Я бы тоже удивилась на твоем месте.

– Салли, ты не хочешь перебраться ко мне, на эту просторную кровать? Мне даже отсюда видно, что ты замерзла. Готов поспорить, что и плечо тоже болит, правда?

– Немножко. Скорее ноет, чем болит. Мне очень повезло.

– В этом ты права. Ладно, Салли, давай-ка, перебирайся сюда. Я обещаю на тебя не набрасываться. Помнишь, как славно мы оба спали в моей постели в гостинице Тельмы? Судя по тому, что ты с готовностью сообщила об этом мотоциклистам, причем довольно быстро, я понял, что это тебя не слишком обеспокоило.

После этих слов Салли молчала почти целую минуту. Потом наконец произнесла:

– Да, я помню. Не знаю, с какой стати открыла рот и проболталась совершенно незнакомым людям. Тогда мне приснился кошмарный сон.

– Нет, не совсем. Это был кошмар, но реальный. Ты вспомнила то, что происходило с тобой на самом деле. Там действовал твой «отец». По крайней мере это ты, в конце концов, мне рассказала. Иди сюда, Салли. Я совершенно обессилел, и даже такой прекрасной женщине, как ты, придется на время остаться без внимания.

К его облегчению и приятному удивлению, через мгновение она уже стояла рядом с кроватью, глядя на него. На Салли была одна из его футболок. Джеймс откинул одеяло.

Салли скользнула в кровать и легла на спину.

Он тоже лежал на спине – в четырех дюймах от нее.

– Дай мне руку.

Салли дала. Джеймс сжал ее пальцы.

– Давай немного поспим. Как ни странно, им это удалось. Проснувшись на следующий день рано утром, Квинлан обнаружил, что Салли лежит на нем, обратив его руками за шею, причем ее раскинутые ноги лежали точнехонько поверх его ног. Футболка во сне задралась до талии. О черт! Квинлан старался не шевелиться, изо всех сил пытаясь убедить самого себя, что это всего лишь еще одно испытание, с которым должен уметь справляться профессионально подготовленный агент ФБР. Однако в шестнадцатинедельном учебном курсе в Куантико эта часть почему-то оказалась упущена. Ладно, не беда. У него есть опыт.

Он уже не семнадцатилетний юнец. Квинлан вздохнул сквозь зубы.

Да, главное сохранить хладнокровие и самообладание, тогда он прекрасно справится с ситуацией. Сквозь боксерские шорты он почувствовал тепло ее тела. Его отделял от Салли только тонкий слой ткани и больше ничего. В его положении самообладание – первое дело.

– Салли?

– М-м-м?

Он был тверже, чем «волшебный жезл» дядюшки Алекса. Джеймс никоим образом не собирался ее пугать. Как можно осторожнее он сдвинул Салли с себя и положил ее на спину на кровать. Единственная проблема заключалась в том, что она его не отпускала. У Джеймса не было иного выхода, как только опуститься на нее сверху. Теперь «волшебный жезл» дяди Алекса оказался у нее между ног, как раз там, где ему и место.

В конце концов что такое хладнокровие? В эту конкретную минуту оно не показалось Квинлану таким уж важным.

– Салли, мне неудобно. Отпусти меня, хорошо? Руки, сомкнутые вокруг его шеи немного расслабились, но пальцы оставались сцепленными. Теперь он мог бы с легкостью отодвинуться от Салли, но оказалось, что он не в силах заставить себя это сделать. Она была такая тоненькая, такая теплая, и Квинлан подумал, что, в сущности, это просто прекрасно – то, где он и где она. Ему нравилось чувствовать на своей шее ее крепко сомкнутые руки, нравилось ощущать своей кожей тепло ее дыхания. Он подумал, что, пожалуй, было бы замечательно ощущать ее под своим телом до тех пор, пока он не взорвется.

Джеймс пристально посмотрел на Салли сверху, потом открыл рот и спросил:

– Салли, ты выйдешь за меня замуж? Она мгновенно раскрыла глаза.

– Что ты сказал?

– Я попросил тебя выйти за меня замуж.

– Не знаю, что и сказать, Джеймс, я ведь уже замужем.

– Тьфу ты, совсем забыл. Ради Бога, Салли, только не двигайся. Ты не хочешь убрать руки с моей шеи?

– Нет, пожалуй, нет. Ты такой теплый, Джеймс, и мне нравится ощущать на себе твой вес. Я чувствую себя в безопасности и почему-то кажется, что все будет в порядке. Если кто-то захочет до меня добраться, ему придется сначала одолеть тебя. А этого им в жизни не сделать – ты слишком крепкий, слишком сильный. Пожалуйста, не скатывайся с меня.

Слишком крепкий и сильный? Он стал еще тверже, если это вообще возможно.

– Ты уверена, что не боишься? После всего что случилось в лечебнице, я бы не хотел тебя пугать.

Салли нахмурилась и обняла его еще крепче.

– Может быть, это странно, но ты никогда меня не пугал, кроме того случая, когда с грохотом ворвался в дверь Амабель, как бешеный бык, – в тот день, когда этот «отец» позвонил мне в самый первый раз. Но после я ни разу тебя не испугалась, даже тогда, когда ты налетел на меня, а я только что вышла из душа.

– Ты была так прекрасна, я понял, что пропал, окончательно и бесповоротно.

– Прекрасна? Я? Ты шутишь, – фыркнула Салли. Джеймс был очарован. – Я худая, как палка, но все равно с твоей стороны очень мило так сказать.

– Но это правда! Я глядел на тебя и думал: она совершенна. Мне ужасно понравилась маленькая черная родинка у тебя на животе.

– Ого, ты так хорошо меня рассмотрел?

– Мужчина может разглядеть женщину очень быстро, когда есть стимул. Почему бы тебе не бросить Скотта Брэйнерда? Ведь тогда ты сможешь выйти за меня?

– Не думаю, что он будет возражать, – ответила Салли после недолгого раздумья. – Сказать по правде, он сам уже меня бросил, несмотря на все эти лицемерные мольбы по телевизору. – Она легонько потерла ладонями его плечи. Кожа Джеймса оказалась теплой и гладкой. – Уже вскоре после того как мы поженились, я поняла, что наш брак – ошибка. Я была так же занята работой, как и он, постоянно в движении, каждый день у меня были какие-то встречи, по вечерам я должна была выполнять какие-то обязанности на вечеринках, я то и дело вела переговоры по телефону, всегда была окружена людьми. Такая жизнь мне нравилась и ему, казалось, тоже – поначалу.

Потом он заявил, что ожидал, что, когда мы поженимся, я откажусь от всего этого. Судя по всему, он рассчитывал, что я буду сидеть дома, встречать его с работы, кормить-поить, возможно, делать массаж. А потом, ловя каждое слово, выслушивать его рассказ, как прошел день, и, возможно, раздевать его, если он пожелает секса. Во всяком случае, он этого ждал. Понятия не имею, как эти идеи пришли ему в голову.

Я несколько раз пыталась поговорить с ним, но он всякий раз только качал головой, повторяя снова и снова, что я веду себя неразумно, что я просто никудышная жена. Он даже сказал, что я ему лгала. Но это не правда. Когда после нашей свадьбы он вдруг начал выступать по поводу моего расписания, это оказалось для меня полнейшим потрясением. Пока мы только встречались, я работала точно так же, и он ни словом не возразил. Однажды даже признался, что гордится мной.

В конце концов я сказала ему, что знаю о его романе на стороне и хочу развестись. Тогда он завопил, что я придумываю то, чего нет на самом деле. Скотт сказал, что я просто глупенькая, – по крайней мере так он говорил первое время. Потом, спустя лишь несколько дней, вдруг стал говорить, что мне мерещится всякая ерунда. И я сама во всем виновата. Но он со мной не разведется, потому что я начинаю сходить с ума, и это было бы непорядочно – дескать, он так со мной не поступит. Я не могла понять, о чем он толкует, пока не прошло еще дня четыре.

Он спал с другой женщиной, Джеймс, готова поспорить на собственную жизнь. Не знаю, что он делал после того, как меня заперли в этой лечебнице. Я почти надеялась, что мне больше не придется с ним встречаться. Я его и не видела, приходил только отец. Но Скотт наверняка замешан в этом деле так же, как и он. В конце концов он же был и остается моим мужем, и это Скотт первый сказал мне, что я чокнутая.

«Интересно», – подумал Джеймс, а вслух произнес:

– Да. Он увяз в этом деле по самые уши. С кем у него был роман?

– Не знаю. Может быть, с кем-нибудь с работы, из компании «Транскон». У Скотта большие возможности.

– Мне очень жаль, – прошептал Джеймс, наклоняясь к Салли и целуя ее в ухо, – но тебе все-таки придется с ним встретиться, по крайней мере один раз. Преимущество в том, что я твой герой и заступник, и к тому же я представитель закона, так что тебе не о чем беспокоиться. Знаешь, Салли, может быть, твоего отца убил Скотт. Возможно, Ноэль защищает именно его.

– Нет, Скотт – слизняк, маленький, жалкий слизняк. У него бы не хватило духа застрелить моего отца.

– Ладно, оставим это.

«Как много боли, – подумал Джеймс, – слишком много. Все это выяснится, обязательно должно выясниться».

Он снова склонился, чтобы поцеловать Салли, на этот раз – в губы. Ее губы раскрылись, и больше всего на свете Джеймсу захотелось проникнуть в глубину ее рта, так же, как ему хотелось глубоко войти в ее тело, но разумом он понимал, что прямо сейчас это невозможно. В ее мире все сместилось, смешалось и вышло из-под контроля. Он не хотел добавлять еще что-то свое к путанице, царящей сейчас в ее жизни. Слава Богу, что он попросил ее выйти за него замуж.

– Может быть, это не такая уж плохая мысль, – проговорила Салли, притягивая его к себе, чтобы поцеловать.

– Какая именно? – выдохнул Джеймс.

– Выйти замуж. За тебя. Ты такой нормальный – большой и нормальный. У тебя же не было трудного детства, правда?

– Нет. У меня две старшие сестры и старший брат. Я считался в семье «младшеньким», и все меня баловали почем зря. Не могу сказать, чтобы наша семья была особенно неблагополучной. Никто никого не бил. Дети, правда, между собой дрались, но это, по-моему, вполне нормально. Я был силен в спорте, во всех видах, но главной моей страстью был и до сих пор остается футбол. Футболу принадлежали все воскресные дни. А ты любишь футбол?

– Да. У нас в школе была учительница физкультуры из Сан-Франциско, так она была просто помешана на футболе и научила нас играть. У нас отлично получалось, единственной проблемой оказалось, что во всей округе не было ни одной женской команды, так что нам не с кем было играть. Бейсбол и баскетбол мне не нравятся.

– С этим я могу смириться. Мы даже будем играть с тобой в контактный футбол.

Салли поцеловала его в шею. Почувствовав, как она раскрывается под ним еще больше, Джеймс вздрогнул. Он поспешно произнес:

– Самой большой моей ошибкой была женитьба на Терезе Раглан. Мне было тогда двадцать шесть. Она была из Огайо и казалась просто созданной для меня. Тереза, как и твой муж и любимый папочка, адвокат. Так уж вышло, что она влюбилась в одного парня из военно-морского флота, который продавал секреты направо и налево – любому, кто хотел их купить. Его поймал именно я. Моя жена его защищала. Она отмазала его от наказания, потом ушла от меня и вышла за него замуж. – Просто поразительно, Джеймс. И что же с вей стало?

– Они живут в Аннадэйле, штат Вирджиния. У нее уже двое детей, а тот парень – что-то вроде лоббиста, и ему платят хорошие деньги. Похоже, дела у них идут просто отлично. Я их время от времени встречаю. Только не надо драматизировать эту историю и думать, что я страдал от разбитого сердца. Ничего подобного. Некоторое время я был потрясен и бесился, пока Диллон не объяснил мне полную абсурдность всей этой ситуации: хороший парень ловит плохого парня; жена хорошего парня защищает плохого парня, выпускает его на свободу, а потом выходит за него замуж. Если в этом копаться, то увязнешь. И он был прав. Все это весьма напоминает плохую мелодраму или мыльную оперу.

– Джеймс, ты просто чудо! Даже во всей этой неразберихе ты сохранил способность смеяться и даже смешить меня. Ты даже не рассердился, что я приставила к твоему животу пистолет и украла твою машину, которую мне пришлось бросить. Потом я купила мотоцикл. Мне было необходимо уехать. Я думаю, если бы ты мог забыть, кто ты и кто я, и уехать вместе со мной в Бар-Харбор, все обернулось бы гораздо лучше, чем оно скоро будет на самом деле. Когда-то я любила жизнь, Джеймс, до того как... ладно, сейчас это не имеет значения.

– Нет, это важно. Хочешь узнать еще кое-что?

Нечто такое, что лишний раз докажет тебе, какой я потрясающий парень?

– Что же это?

– Я даже не рассердился, когда ты направила на меня пистолет во второй раз.

– Что ж, значит, эту проблему можно считать решенной, правда?

Салли шевельнулась под ним, и Джеймс понял, что теперь-то окончательно пропал. Он изо всех сил старался быть холодным, как камень, а сердце билось тяжелыми, быстрыми ударами совсем близко от ее груди.

Джеймс не собирался выпускать события из-под контроля. Но крайней мере не намеревался до того, как она под ним передвинулась – теперь ее ноги оказались широко раскинуты, и он лежал как раз между ними.

Он поцеловал Салли и проговорил:

– Ты прекрасна и чувствуешь, как сильно я тебя хочу. Но мы не можем позволить, чтобы это произошло. У меня нет презерватива, а тебе еще только не хватало забеременеть для полного счастья. – Он услышал, как в соседней комнате ходит Диллон. – Кроме того, Диллон проснулся и встал. Уже почти семь часов. Нам пора двигаться домой.

Салли отвернулась от него к стенке. Ее глаза были закрыты. Джеймс подумал, что это может быть из-за боли – или в плече, или в голове. Не задумываясь, он приподнялся и через голову стянул с Салли футболку. Салли непонимающе моргнула и сделала движение, чтобы прикрыться.

«Нет, она к этому не готова», – подумал Квинлан.

– Все в порядке. Я хочу посмотреть, насколько сильно пострадало твое плечо. Лежи тихо.

Он склонился над Салли, стоя на коленях меж ее ног. Прикосновения его рук, когда он ощупывал ее плечо, были легкими и нежными. Салли поморщилась.

– 0'кей. Лежи спокойно.

Она выглядела, как итальянский флаг. Свежие яркие синяки спускались от плеча до груди и покрывали верхнюю часть руки. Цвета их местами переходили один в другой, но преобладал зеленый.

Джеймс наклонился и поцеловал ее в плечо.

– Мне так жаль, что ты пострадала, – прошептал он. Потом поцеловал снова, на этот раз в левую грудь. Он прислонился щекой к ее груди и прислушался к биению сердца. Сильные и четкие удары заметно участились.

«А почему бы и нет?» – вдруг подумал Джеймс. Он поднял голову и улыбнулся Салли.

– Женщине, которая жила в таком напряжении, какое выпало на твою долю, разрядка просто необходима. Это лучшее лекарство. – Он снова поцеловал Салли и, скатившись с нее, лег на бок рядом.

Он скользнул ладонью по ее телу, легонько приласкав живот, потом пальцы нашли то, что искали. Он ласкал ее, продолжая целовать и понимая, что она напугана и взвинчена, все равно не останавливался. Пальцы проникли глубже, изменяя ритм движений. Дыхание Джеймса участилось, когда он почувствовал, что напряжение отпускает Салли, возбуждение от того, что он делает с ней и для нее, прорывается сквозь броню смущения.

Он поднял голову, посмотрел ей в лицо и улыбнулся ее ошеломленному выражению.

– Все хорошо, любимая! Тебе это нужно. Видит Бог, и мне тоже.

Он снова стал ее целовать, шепча прямо в губы какие-то слова – примитивные и одновременно возбуждающие. Когда Салли достигла экстаза, он принял, поглотил своим ртом ее восторженный вскрик, крепко обнимая и прижимая к себе. В эту минуту он безумно желал войти в нее, его твердая до боли возбужденная плоть тесно прижалась к бедру Салли.

Но он не смог.

Диллон тихо постучал в дверь, соединяющую их комнаты.

Джеймс взглянул в самые голубые глаза, какие ему только доводилось видеть в жизни. Салли лишь смотрела на него и не могла поверить в то, что только что произошло.

– Ты в порядке?

Она все так же безмолвно смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Эй, Квинлан, Салли, вы проснулись? Давайте, ребята, пора вставать, у нас впереди долгий путь.

– Это парень, которому принадлежит «порше», – сказал Квинлан. – Нам придется за него держаться. – Он поцеловал Салли в кончик носа и заставил себя оторваться от нее.

Глава 20

– Мне нравится твоя квартира, Джеймс. Квинлан усмехнулся у нее за спиной.

– Ничего удивительного – в ней побольше индивидуальности, чем в том гостиничном номере.

Салли повернулась к нему лицом. Она уже не была одета в слишком тесные джинсы, куртку Джеймса, доходившую ей едва не до колен, и блузку, то и дело распахивающуюся на груди.

По дороге в Вашингтон они сделали остановку у универмага Мэйси в Монтгомери Плаза. Диллон тут же покинул их, устремившись в торговый центр, в магазин программного обеспечения для компьютеров.

Салли с Джеймсом отправились за покупками и, выбирая их, развлекались от всей души. Шутливый спор разгорался по любому поводу от цвета ночной рубашки до фасона туфель. В конце концов Салли вышла из магазина, одетая в темно-коричневые вельветовые брюки, кремовый шерстяной пуловер поверх коричневой водолазки и отличные кожаные туфли, тоже коричневые.

Свою куртку – ту самую, в которой она убежала, Джеймс нес в руках. Он сильно сомневался в том, что какой-нибудь химчистке удастся вывести с нее масляные пятна, оставшиеся после происшествия с мотоциклом.

– Я слышала, что квартиры одиноких мужчин обычно напоминают свалку – ну знаешь, повсюду, включая ванную, пустые картонки из-под пиццы, еле живые растения и жуткая мебель, перекочевавшая с мамочкиного чердака.

– Мне нравится жить хорошо, – сказал Джеймс и понял, что это правда. Он не любил беспорядок и подержанную мебель, а любил комнатные цветы и картины импрессионистов. Ему посчастливилось иметь в соседках миссис Малгрэйви. В отсутствие Джеймса она следила за порядком, а особенно за его любимыми африканскими фиалками.

– Ты прекрасно управляешься с цветами.

– Наверное, весь секрет в том, что я играю для них на саксофоне. Большинство из них предпочитает блюз.

– Не думаю, что мне нравится блюз, – сказала Салли, все так же пристально глядя ему в лицо.

– А ты когда-нибудь слышала Декстера Гордона? Джона Колтрейна? Уверен, что альбом Гордона «Грустные ноты» заденет тебя за живое.

– Я слышала Гато Барбиери.

– О, он тоже потрясающий. Я многому научился и у него, и у Фила Вудса. Однако у тебя еще все впереди, Салли. Сегодня вечером ты наслушаешься вдоволь. Пусть мелодия и ритм говорят сами за себя.

– Это твое хобби, Джеймс?

Он выглядел немного смущенным.

– Да, я играю на саксофоне в «Бонхоми-клубе» – вечерами по пятницам и субботам. За исключением тех случаев, когда меня нет в городе, как, например, вчера.

– Ты играешь сегодня вечером?

– Да, то есть нет, не в этот раз. Ведь ты здесь.

– Я бы с удовольствием тебя послушала. Почему мы не можем пойти? Он медленно улыбнулся.

– Ты правда хочешь?

– Правда.

– Ладно. Вероятнее всего, тебя никто не узнает, но все-таки давай подстрахуемся – наденем на тебя парик и большие темные очки.

Джеймс еще не сказал Салли то, что она, вероятно, понимала и сама: что завтра она, он и Диллон с головой окунутся во всю эту канитель. Ему не терпелось взглянуть в глаза Скотту Брэйнерду, он не мог дождаться встречи с Бидермейером. Но сегодняшний день Джеймс хотел отдать Салли, чтобы ее не донимал ни он сам, ни кто-то другой. Ему хотелось видеть, как она улыбается.

– Как ты считаешь, Джеймс, можно мне позвонить нескольким подругам?

– Кто они?

– Женщины, которые работают на Капитолийском холме. Вот уже больше шести месяцев, как я ни с кем из них не разговаривала. Ну, правда, одной я звонила перед самым отъездом из Вашингтона в Коув. Ее зовут Дилл Хьюз. Я попросила у нее взаймы денег. Она согласилась, причем очень быстро, и захотела со мной встретиться. Что-то в ее поведении было не так, и я не поехала на встречу. Сейчас мне бы хотелось позвонить Монике Фримен, она была моей лучшей подругой. Хочу посмотреть, как она себя поведет, что у нее найдется мне сказать. Это не мания преследования, но я всего лишь хочу знать, кто тут на моей стороне.

В том, как Салли говорила, не чувствовалось никакого намека. Тем не менее Квинлану показалось, что в него воткнули нож, да еще повернули в ране.

– Да, – легко сказал он. – Давай позвоним Монике и посмотрим, не обработал ли кто-нибудь и ее тоже.

Моника Фримен была очень энергичной особой и работала в департаменте жилья и городского развития. Салли позвонила. Она немного смутилась оттого, что забыла телефон и пришлось узнавать его через информационную службу. До того как выйти за Скотта, она знала ее номер, как свой собственный.

Телефон прогудел раз, другой, третий, наконец – «Алло?»

– Моника? Это Салли.

Джеймс наклонился и стал что-то быстро записывать.

Наступила долгая пауза.

– Салли? Салли Брэйнерд?

– Да. Как поживаешь, Моника? Джеймс подвинул к ней листок бумаги. Салли прочла, медленно кивнула, и сказала:

– У меня неприятности, Моника. Ты можешь мне помочь? Можешь дать мне взаймы немного денег?

Последовала еще одна длинная пауза.

– Послушай, Салли, скажи, где ты находишься?

– Нет, Моника, не могу.

– Позволь мне позвонить Скотту. Он может за тобой приехать. Где ты, Салли?

– Ты никогда раньше не звала его Скоттом, Моника. Помнишь, он тебе не нравился? Бывало, ты называла его придурком, когда знала, что я слышу. Ты же, наоборот, всегда хотела защитить меня от Скотта. Помнится, ты обычно говорила, что он взял власть в семье и пытается разлучить меня со всеми подругами. А помнишь, когда мы со Скоттом уже были женаты, всякий раз, как ты звонила, то первым делом спрашивала, ушел ли Скотт, чтобы мы могли нормально поболтать? Ты же его не любила, Моника. Однажды ты даже посоветовала мне пнуть его ногой в пах.

В трубке повисла пронзительная тишина. Потом Моника заговорила:

– Я была к нему несправедлива, Салли. Он очень за тебя беспокоится. Скотт даже приходил ко мне в надежде, что ты позвонишь, и я смогу ему помочь. Он хороший человек, Салли. Давай я ему позвоню. Мы можем встретиться с ним где-нибудь по дороге и...

Салли очень осторожно нажала на портативном телефоне кнопку отключения.

К ее удивлению, Джеймс усмехнулся.

– Ха, может быть, мы только что вышли на любовницу твоего мужа. Я делаю слишком поспешные выводы? Возможно. Но все же, что ты на это скажешь? Может, он настоящий жеребец – спал и с Джилл, и с Моникой? Как ты думаешь, у него хватило бы пороху?

Всего несколько мгновений назад Салли казалось, что, даже попади она в ад, ей не могло бы быть хуже, чем сейчас. Но Джеймс, как делают лучшие из докторов, ухитрился придать ситуации юмористический оборот.

– Не знаю. Ее настрой явно изменился – точь-в-точь как и у Джилл. Две любовницы. Честно говоря, Джеймс, я сомневаюсь, он всегда бывал так занят. Мне кажется, сделки возбуждают Скотта гораздо больше, чем просто секс.

– Сделки? Какого рода?

– Он работал в адвокатской фирме моего отца, причем до того, как мы поженились, я об этом не знала. Звучит странновато, но это правда. Очевидно, Скотт не хотел, чтобы я узнала об этом до того, как мы поженимся. Он работает в области международных финансов, имеет дело в основном ; с нефтяными картелями. Бывало, он приходил домой, удовлетворенно потирая руки, и рассказывал мне, как поразит всех та или иная его сделка, хвастался, как не упустил своего и запросто заработал на каком-то шейхе полмиллиона. И все примерно в таком роде.

– Как долго вы были женаты?

– Восемь месяцев. – Она прищурилась и принялась теребить листья роскошного филодендрона. – Разве это не странно? Я не считаю тех шести месяцев, что провела в лечебнице.

– Это не слишком большой срок для замужества, Салли. Даже мой брак, почти катастрофический, и тот продлился два года.

– Сразу же после того как мы поженились, я поняла, что отец – такая же неотъемлемая часть брака, как мы. Охотно допускаю, что он и предложил меня Скотту как один из пунктов какой-нибудь сделки между ними двоими. – Салли глубоко вздохнула. – Я думаю, отец упрятал меня в сумасшедший дом в качестве мести за все те годы, когда я пыталась заступаться за Ноэль. И вполне могу допустить, что другой частью плана его мести было выдать меня за Скотта. Он надавил на Скотта, и тот сделал то, что ему велели. Все это месть.

Когда я заикнулась Скотту, что хочу развода, он заявил, что я спятила. Я сказала, что если ему так отчаянно нужен Сент-Джон, то пусть он и женится на моем отце. И спустя, наверное, дня два, я очутилась в лечебнице. По крайней мере мне кажется, что прошло два дня, у меня в голове время все еще перепутано.

– Но у него была любовница, может быть, Моника, может быть, Джилл. А может, кто-то еще, кого мы не знаем вовсе. И быстро ты узнала, что V него роман на стороне?

– Через три месяца после свадьбы. У меня был довольно решительный настрой на то, чтобы оделить наш брак удачным, но когда я нашла у него несколько любовных записок без подписи и две квитанции из отеля, то перестала особенно стараться. Я оказалась между двух огней – если учесть, что на заднем плане постоянно маячил отец, – и решила просто выйти из игры.

– Но отец не позволил тебе ускользнуть.

– Не позволил.

– Очевидно, Сент-Джон знал о вашем браке абсолютно все. Должно быть, когда ты попросила развода, Скотт незамедлительно доложил тестю, раз тот так быстро отреагировал. Кто знает? А может, это была идея самого Скотта. Хочешь позвонить еще кому-нибудь?

– Нет. Осталась только одна Рита. Боюсь, что мне будет трудно воспринять спокойно, если еще и она примется меня уговаривать позвонить Скотту. С меня достаточно, я бы даже сказала, более чем достаточно.

– О'кей. Сегодня – больше ни слова о работе, хорошо?

– Так это была работа?

– Несомненно. Мы только что нашли еще одно звено в этой головоломке.

– Как ты думаешь, Джеймс, кто оглушил нас с тобой ударами по голове и вернул меня доктору Бидермейеру?

– Или сам Бидермейер, или какой-нибудь его приспешник. Не думаю, что это Скотт. Скорее всего это был тот самый парень, который тогда ночью за окошком спальни играл роль твоего отца.

Но теперь у тебя есть я. Так что пусть тебя не беспокоит количество негодяев на белом свете.

– Мне иногда кажется, что все они, как нарочно, группируются вокруг меня. За исключением Ноэль.

Было бы неплохо попросить Салли мысленно повторить вместе с ним все, что произошло с того дня, когда она познакомилась со Скоттом, и до последней минуты. Но Джеймс не стал этого делать. Нужно дать ей денек передышки, пусть у нее на лице появится улыбка. Может быть, они могли бы заняться любовью на ковре перед камином. Ему неимоверно захотелось заняться с ней любовью. Пальцы помнили мягкость ее плоти и чуть ли не зудели от желания почувствовать это вновь, ощутить, как она извивается под его прикосновениями...

Джеймс попытался сосредоточить внимание на африканских фиалках.

Вечером Салли гладко зачесала волосы назад и закрепила сзади на шее заколкой. Она водрузила на нос огромные темные очки.

Квинлан подошел сзади и положил руки ей на плечи.

– Тебя не узнает ни одна живая душа. Но, знаешь что, давай-ка все же наденем парик. Когда убили твоего папашу – недели три назад или около того? Это событие попало во все газеты, в бульварную прессу, на телеэкраны. То же самое можно сказать и о тебе – пропавшей дочери убитого. Зачем рисковать, вдруг кто-нибудь все-таки тебя узнает? Должен признаться, ты мне нравишься в этих темных очках. У тебя такой таинственный вид. Ты и вправду та самая женщина, которая согласилась выйти за меня замуж? Та же самая, что разбудила меня сегодня утром, лежа на мне сверху?

– Да, я все та же. Что касается остального, Джеймс... честно говоря, я думала, что с твоей стороны это была всего лишь шутка. Ты что, всерьез имел это в виду?

– Не-а. Я просто хотел заполучить тебя в постель и сделать так, чтобы ты кончила. Салли ударила его в живот. – Да, Салли. Я говорил это всерьез.

Глава 21

«Бонхоми-клуб» на Хауттон-стрит размещался в старом кирпичном здании в окружении того, что они называли «пограничным» соседством. Приезжать в клуб на такси считалось здесь общепринятым правилом: в противном случае ты подвергался очень большому риску не только лишиться покрышек, но и вообще потерять машину.

Джеймс раньше никогда всерьез не задумывался о том, какой это опасный район, до того момента, когда помогал Салли выбраться из такси. Он огляделся по сторонам, улица была полутемной, многие фонари не горели. На тротуарах было полно мусора, но не перед клубом, потому что мисс Лилли терпеть не могла отбросы – во всех смыслах этого слова, в том числе отбросы общества.

Нанимая его – это было года четыре назад, – она сказала: «Как я уже говорила, молодой человек, мне нравится твой вид. Никаких серег в ушах, никаких татуировок, ни одного плохого зуба и ни малейшего намека на брюшко. Тебе придется присматривать за девицами. Этим вечно озабоченным особам достаточно одного взгляда на тебя, и они уже мысленно видят, как обсасывают твоего сладкого петушка». Она оглушительно расхохоталась над собственной шуткой, в то время как Джеймс, опытный агент ФБР, мужчина, который чего только не повидал и которому доводилось слышать, наверное, все мыслимые и немыслимые комбинации из непристойных слов, стоял перед ней, покраснев с головы до самых кончиков пальцев.

А она дернула его за мочку уха двумя пальцами с ярко-розовыми ногтями дюймовой длины и рассмеялась опять.

– Думаю, ты отлично справишься, парень, просто здорово.

И он справился. Поначалу посетители – компания завсегдатаев, в подавляющем большинстве черных, – смотрели на него, как на некоего диковинного зверя, сбежавшего из зоопарка. Но Лилли его представила, отпустив пару-тройку сомнительных шуточек по поводу его достоинств по части сакса и секса.

Впоследствии Лилли стала одним из его лучших друзей. В январе даже повысила зарплату.

– Мисс Лилли тебе понравится, – сказал Квинлан Салли, открывая перед ней тяжелую дубовую дверь клуба. – Я для нее белый только с виду.

Марвин-Вышибала встретил их у самого входа с суровым и мрачным выражением на уродливом лице, которое мгновенно испарилось, как только он увидел, что это Квинлан.

– Привет, Квинлан. Что это за пташка с тобой?

– «Пташку» зовут Салли. Можешь так ее и называть, Марвин.

– Здравствуйте, Марвин.

Но Вышибала не был расположен переходить на имена. Он только кивнул.

– Мисс Лилли сейчас у себя в кабинете, играет в покер с мэром и некоторыми из его толстозадых приятелей. Нет, Джеймс, никаких наркотиков. Ты же знаешь мисс Лилли, она скорее застрелит кого-нибудь, чем позволит нюхнуть. Пока тебе не придет время играть, она не выйдет. Что до вас, шишка, пока Джеймс будет там на сцене изливать свое сердце, вы держитесь у меня в поле зрения, ладно? Она – миленькая пташка, Квинлан. Я о ней Позабочусь.

– Спасибо, Марвин. Она действительно прелестна, но за ней охотится немало плохих людей. Поэтому буду рад, если ты за ней присмотришь. Тогда я смогу без лишних волнений завывать на своем саксе.

– Могу сказать сразу, Квинлан, мисс Лилли попытается ее накормить. Глядя на нее, можно подумать, будто она с месяц не ела как следует. Вы голодны, пташка?

– Пока нет, но все равно спасибо, Марвин.

– У крошки по-настоящему хорошие манеры, надо же, Квинлан! Это согревает сердце мужчины. Салли улыбалась. Она слегка махнула Марвину рукой.

– Он приглядит за тобой, не беспокойся.

– Честно говоря, я об этом даже и не думала. Не могу поверить, что ты запросто выдал ему всю правду.

– А, Марвин все равно мне не верит. Он считает, что я просто боюсь, как бы какой парень не попытался тебя подцепить, вот и все.

Салли оглядела внутреннее убранство «Бонхоми-клуб», насколько это было возможно в полумраке и клубах табачного дыма.

– У этого местечка есть свой стиль, Джеймс.

– Да, и год от года он становится все более ярко выраженным. Я думаю, это потому, что дерево со временем стареет. Бару уже больше ста лет, это гордость Лилли. Она выиграла его в покер у какого-то типа в Бостоне. Она всегда называет его «Мистер Ваше здоровье».

– Да, очень своеобразное место. Квинлан усмехнулся.

– Сегодняшний вечер – только для развлечений, идет? Тебе известно, что ты выглядишь просто великолепно? Мне нравится этот маленький сексуальный топ.

– Это экспромт? – усмехнулась Салли. Но ей было приятно. Джеймс сам настоял, чтобы они купили этот топ в универмаге Мэйси. Она улыбнулась самой настоящей улыбкой. Салли и правда чувствовала себя хорошо, непринужденно, легко. «Сегодняшний вечер – только для развлечений», – повторила она про себя. Как же давно это было в последний раз! Развлечения. Она просто забыла смысл этого слова.

Пусть кошмары подождут до завтра. Может быть, позже, когда Джеймс привезет ее домой, ему захочется ее поцеловать, а может, даже заняться с ней любовью. Она до сих пор чувствовала на себе тепло его пальцев.

– Хочешь выпить?

– Я бы не отказалась от белого вина. Так давно его не пила!

Он вскинул бровь.

– Уж и не знаю, приходилось ли когда-нибудь Фаззу-Буфетчику слышать такое. Сядь и попытайся проникнуться здешней атмосферой. А я пойду посмотрю, что там у него есть.

«Фазз-Буфетчик», – мысленно повторила Салли. Она попала в мир, которого прежде даже не могла себе вообразить. Как много она потеряла!

Салли посмотрела на Джеймса, который указал на нее необъятному негру с черепом, лысым и сияющим, как бильярдный шар. Тот улыбнулся Салли и взмахнул винной бутылкой, покрытой толстым слоем пыли. Салли помахала в ответ и подняла в знак одобрения большой палец.

Откуда взялось такое странное имя, Фазз? В клубе было всего полдюжины белых – четверо мужчин и две женщины. Однако, похоже, здесь никого не заботило, у кого какой цвет кожи. На маленькой дощатой сцене женщина азиатского типа с прямыми черными волосами, доходящими до талии, играла на флейте. Мелодия была тихой и завораживающей. Ровный гул голосов, казалось, не стихал и не становился громче.

Джеймс поставил перед Салли стакан белого вина.

– Фазз говорит, что это вино досталось ему года два назад от одного парня, которому до смерти хотелось виски, да не было денег. И буфетчик взял в обмен эту бутылку белого вина. Салли отпила глоток. Вино оказалось ужасным, она ни за что не дала бы за него стакан «Кендалл-Джексон».

– Восхитительно! – крикнула она Фаззу-Буфетчику.

Джеймс сел рядом с ней со стаканом светлого пива в руке.

– Должен сказать, парик не так уж плох. На мой вкус он, пожалуй, чересчур рыжий, и кудряшек могло быть поменьше, но на сегодняшний вечер сгодится.

– Жарко, – вздохнула Салли.

– Если ты сможешь немного потерпеть, то, когда мы вернемся домой, я постараюсь что-нибудь предпринять по этому поводу и что-нибудь достаточно неприличное, – пообещал Джеймс.

– Тебе нравится белый атлас? Мне тоже. Я слыхала, считается, что женщинам с такой статной фигурой, как у меня, не полагается носить белое. Ну и пусть, мне все равно нравится. В белом платье я снова чувствую себя молоденькой и девственной. Так и кажется, будто я собираюсь идти на свидание и мне еще только предстоит попробовать мужчину в первый раз.

Ну а теперь сиди тихо и слушай моего Квинлана. Сейчас он играет Стэна Гетца. Он заставляет старого Стэна звучать так, словно это голос ангела греха. Да, Квинлан хорош. Ну, слушай как следует и не вздумай дурить ему голову.

– Я буду внимательно слушать.

Мисс Лилли похлопала Салли по спине своей огромной ручищей, отчего та чуть не ткнулась носом в стакан с вином, и величаво, как корабль под парусом, двинулась к кабинке, что находилась возле самой сцены.

Квинлан начал наигрывать медленную, чувственную песню в ритме блюза. Похоже на Джона Колтрейна, но полной уверенности у Салли не было – для нее все это было пока в новинку.

Она неожиданно обратила внимание на то, что все перестали разговаривать. В клубе воцарилось молчание. Всеобщее внимание полностью сосредоточилось на Джеймсе. Салли заметила, что по меньшей мере четыре женщины поднялись со своих мест и придвинулись поближе к сцене. «Бог мой, он прекрасно играет», – подумала она. У Джеймса превосходный диапазон, каждая нота звучала так глубоко и сладко, что могла разбить сердце. Она почувствовала комок в горле и сглотнула. Саксофон пел и плакал, мелодия лениво скользила от высоких регистров к низким, глубоким нотам, которые переворачивали душу. Глаза Джеймса были закрыты, тело слегка покачивалось в такт музыке.

Салли поняла, что любит этого человека, но она была пока не готова признать это здесь и сейчас. Она знала, что именно его колдовская музыка сделала ее такой сентиментальной, именно от музыки она растаяла, как снеговик на солнце.

Мужчина в униформе и мужчина, играющий музыку «соул», – смертельно опасное сочетание. Джеймс заговорил в микрофон:

– Следующая мелодия – специально для Салли, это из песни Джона Колтрейна «Высшая любовь».

Если Салли все еще и сомневалась в том, что чувствует к ней Джеймс, то эта песня положила конец всем сомнениям. Она слушала, глотая белое вино Фазза-Буфетчика вперемежку с собственными слезами.

Еще две женщины передвинулись поближе к сцене. Салли улыбнулась.

Закончив, Джеймс помахал ей рукой. Потом прочистил горло и объявил:

– Я получил заявку на Чарли Паркера.

Слушая, Салли допила последний глоток вина и поняла, что ей надо в туалет. Встав из-за стола, она. бросила взгляд на Фазза-Буфетчика, и он показал ей на открытую дверь сразу за стойкой бара. Салли прошла мимо Фазза и сказала, улыбаясь:

– Когда я вернусь, можно рассчитывать еще на один стакан, мистер Фазз?

– Обязательно, мисс Салли. Я приготовлю, и он будет вас дожидаться.

Выйдя из общего туалета, Салли невольно улыбнулась. Отсюда было слышно, как Джеймс перешел к следующей мелодий, и Салли ее узнала. Эта мягкая, проникновенная музыка ей нравилась, но она и не догадывалась, что это блюз.

Вдруг Салли почувствовала, что она не одна. Она ощутила за спиной, совсем рядом, чье-то присутствие. Было даже слышно чье-то дыхание – частое тихое дыхание.

В туалете, кроме нее, не было ни единой женщины. Коридор был узким. «Но это же глупо, должно быть, это все же еще какая-то женщина», – мелькнула мысль где-то на задворках сознания. Основное внимание Салли было приковано к песне, которую исполнял Джеймс.

Но это оказалась не женщина. Это был доктор Бидермейер. За ним маячили еще двое мужчин. Один держал в руках шприц.

Бидермейер взял ее за руку легким прикосновением любовника. Но характер прикосновения очень быстро изменился: Салли почувствовала, как ее кожа растягивается и мнется под нарастающим давлением его пальцев.

Другой рукой он крепко вцепился ей в подбородок, не давая пошевелить головой. Потом склонился и поцеловал в губы.

– Привет, Салли. Как прекрасно ты выглядишь, дорогая. Знаешь, тебе не стоило пить – спиртное плохо сочетается с лекарством, к которому привык твой организм. Я наблюдал, как ты потягивала эту жуткую дрянь. Как ты сюда попала? Догадываюсь, что этот парень, который выставляет себя на посмешище в этой занюханной норе, и есть Джеймс Квинлан, агент ФБР, с которым ты была в Коуве? А он неплохо смотрится, Салли. Теперь я уверен, что он твой любовник. Мужчина вроде него не станет цацкаться с женщиной, если она ему не дает. Ай-ай, бедный Скотт, как он будет расстроен, когда все узнает! Ну да ладно, моя дорогая, нам пора. Тебе пришло время возвращаться в свое уютное гнездышко. Новое гнездышко. Теперь-то этот ублюдок за тобой не явится.

«Не может быть, чтобы это был Бидермейер», – мелькнуло в голове у Салли. Но это был он. Господи, но отец же мертв! С какой стати Бидермейер все так же отчаянно жаждет ее заполучить?

– Я ее подержу! Давайте шприц, и побыстрее! Пора выбираться из этого Богом забытого места.

– С вами я бы не пошла даже в рай.

– Разумеется, пойдешь, дорогуша. Никуда не денешься!

Теперь он впивался в руку Салли, словно железными клещами, прижимая ее спиной к себе, а ладонью зажимая рот. Салли изловчилась и изо всех сил ткнула его свободным локтем в живот.

У него перехватило дыхание, и, пока он судорожно ловил ртом воздух, Салли рванулась и сбросила с лица руку Бидермейера.

– Джеймс! Марвин! – выкрикнула она что есть мочи за секунду до того, как ладонь снова впечаталась в ее рот.

– Проклятие! Заткните ее! Сделайте ей укол! Салли ухватилась за край небольшого столика, служившего подставкой для телефона, и пихнула его, направляя на одного из приспешников Бидермейера. Она завизжала, но на сей раз у нее вырвался лишь свистящий шепот, потому что рука мужчины крепко зажимала ее рот, закрывая заодно и нос, так что Салли не могла дышать. Она отчаянно дергалась, брыкалась, пыталась посильнее пинать того, кто ее держал, но бесполезно – ее все равно держали крепко.

Она почувствовала, как чьи-то пальцы шарят по ее руке, отыскивая вену.

Игла. Он пытается воткнуть в ее руку иглу. Бидермейер снова хочет превратить ее в зомби. Салли лягнула его так сильно, как только могла. На миг рука, зажимавшая ее рот и нос, немного ослабла. Салли наклонилась вперед, ударила мужскую руку, державшую наготове шприц, и снова завопила:

– Джеймс!

Ладонь Бидермейера вновь легла ей на лицо. Один из его помощников ругался на чем свет стоит, другой пытался схватить ее за вторую руку, но Салли удалось как следует замахнуться и с силой послать локоть назад. Удар пришелся по животу противника. Она больше не чувствовала прикосновения иглы к своей коже, послышался стук о деревянный пол – он выронил шприц.

– Я должен был предвидеть, что такие бестолочи, как вы двое, провалят все дело. Поднимай этот проклятый шприц, идиот! Черт! Я же знал, что надо было просто стукнуть эту сучку по голове или сразу же сделать ей укол. Проклятие, надо убираться отсюда! Все, забудьте про шприц, забудьте про девчонку. – Доктор Бидермейер был в ярости.

Потом Салли услышала, как Фазз-Буфетчик выкрикивает самые сочные ругательства, какие ей только приходилось слышать. Мужчина выпустил ее. Чуть придя в себя, Салли заорала:

– Тебе конец, проклятый ублюдок! Ты проиграл! Убирайся ко всем чертям и забирай с собой своих псов, или Джеймс тебя убьет!

Бидермейер тяжело дышал, взбешенный.

– Я думал, все будет легко, нужно лишь вставить иглу тебе в руку. Ты переменилась, Салли. Но это еще не конец!

– Ты прав, это не конец. Я собираюсь вышвырнуть тебя из медицины, фашист! Я собираюсь засадить тебя в тюрьму и очень надеюсь, что тебя перетрахают все тамошние обитатели.

Бидермейер занес было руку, чтобы ее ударить, но оба его помощника одновременно налетели на него, пытаясь добраться до выхода по узкому коридору.

– Остановитесь, олухи! – рявкнул Бидермейер. Потом все трое побежали к запасному выходу. Было слышно, как дверь распахнулась, потом захлопнулась.

Оглянувшись, Салли увидела, как Марвин-Вышибала несется к ней, словно потерявший управление поезд. Было слышно, как Фазз-Буфетчик бежит, натыкаясь на столы и изрыгая еще более непристойные ругательства, чем раньше.

До Салли дошло, что весь инцидент занял считанные секунды, а казалось – целую вечность.

Салли сделала два нетвердых шага вперед. Она увидела, как Джеймс спрыгнул со сцены и вытащил пистолет. Мисс Лилли подхватила бейсбольную биту и зашагала с ней, как бог войны амазонского племени.

Все произошло так быстро... но страха, который она испытала, хватило бы, наверное, на целую жизнь. Снова получить укол в вену, который превратит ее в подобие тряпичной куклы? Нет, она бы не смогла это вынести, только не это.

Потом Салли почувствовала, что страх утихает, отпускает ее, и она подняла голову.

Она победила! Она ему врезала! Жалко, что она не смогла его застрелить. Или всадить ему нож прямо в кишки.

Марвин-Вышибала, бросив на Салли лишь один мимолетный взгляд, с грохотом распахнул дверь запасного выхода и выбежал наружу. Вслед за Марвином мимо Салли на улицу промчался и Фазз-Буфетчик. Она услышала топот ног... Многих ног. Мысленно Салли молилась за то, чтобы им удалось схватить Бидермейера.

Внезапно ее охватила такая слабость, что она не смогла устоять на ногах. Колени ее подогнулись, и, привалившись к стене, она сползла на пол.

Потом она обхватила согнутые колени руками и уткнулась в них лицом.

– Салли, потерпи немного, я сейчас вернусь! – Джеймс промчался мимо нее вслед за Марвином и Фаззом.

Мисс Лилли покачала головой, причем тугие черные кудри не сдвинулись ни на миллиметр.

– Все хорошо, девочка моя. Марвин говорит, Джеймс предупреждал его насчет того, что за тобой охотятся какие-то гады. Я не сержусь – даже при том, что эта заваруха прервала одну из моих любимых песен. Ну и сглупили же эти парни, если хотели добраться до тебя в нашем клубе! Должно быть, их здорово подпирало. Или же они просто дураки. Да, могу поспорить, они дураки. Ну что, ты готова теперь подняться, Салли?

– Как наша маленькая пташка? В порядке? – раздался бас Марвина.

– Да, Марвин, она просто переводит дух. По-моему, она неплохо обработала этих ребят. Ты, конечно, не догнал гадов?

– Нет, мисс Лилли. Мы были уже близко, но они дали деру на большой машине. Квинлан стрелял и пробил пулей заднее стекло, но потом остановился. Он сказал, что знает, кто это был и достанет этого ублюдка завтра. Потом он расхохотался и стал потирать руки – надо сказать, это было нелегко, так как у него в руках все еще была пушка.

Марвин-Вышибала оглянулся на Джеймса:

– Верно я говорю, Квинлан?

– Салли, ведь это был Бидермейер? Салли подняла голову. Она уже справилась с собой и снова чувствовала себя прекрасно.

Мисс Лилли схватила ее за руку и помогла подняться.

– Пошли! Фазз, подай-ка Салли еще того замечательного белого вина, которое ты припас.

– Да, это был Бидермейер с двумя подручными и шприцем. Шприц, должно быть, все еще валяется где-то тут на полу. Я ухитрилась выбить его у них из рук.

Марвин кивнул, выражая всем своим видом одобрение.

– Я понял, что ты, пташка, хоть и тощая, но не беспомощная. Это было неплохо сработано.

– Спасибо, Марвин. Спасибо вам всем.

– Помни, что ты желанный гость в моем клубе, – сказала мисс Лилли. Потом она крикнула в зал:

– Все возвращаются за столы! Все уже в порядке. Это послужит наукой тем из вас, которые рассчитывают обвести вокруг пальца Марвина: номер не пройдет. Они повыбили дурь из тех типов, что пытались ограбить Салли. Теперь все позади... Квинлан, – она обернулась к Джеймсу, – забрось-ка свою очень привлекательную задницу на сцену и сыграй моего любимого Декстера Гордона. За что, ты думаешь, я тебе плачу?

– За мою музыку. Салли, я хочу, чтобы ты была рядом со мной на сцене, хорошо? – Он поднял с пола шприц, аккуратно завернул его в салфетку и спрятал в карман рубашки. – Я хочу узнать, что этот ублюдок собирался тебе вколоть. Завтра мы отдадим шприц на анализ в лабораторию ФБР. Пошли, Салли.

– Я принесу вина, – засуетился Фазз.

...Джеймс расхаживал из конца в конец гостинной. Диллон удобно устроился в мягком кресле, согнувшись над клавиатурой своего персонального компьютера «Гейтвей 486SX Номанд», который он называл «Максом».

Салли ничего не делала – просто наблюдала за Джеймсом. Наконец сказала:

– По-моему, с меня хватит.

Взгляды обоих мужчин обратились к ней. Салли улыбнулась:

– Я не хочу ждать до завтра. Лучше покончить со всем этим сегодня же вечером. Давайте отправимся к моей матери. Ей известно, что произошло в ту ночь, когда убили отца. Во всяком случае, она знает гораздо больше, чем рассказала вам, или полиции, или мне. Я хочу знать правду.

– А еще лучше, – сказал Диллон, не сводя глаз с экрана компьютера, – давайте соберем вместе всех троих: Ноэль Сент-Джон, вашего мужа и доктора Бидермейера. Как думаешь, Квинлан, подходящий момент наступил?

– Не знаю. Может быть, еще немного рановато. – Квинлан бросил встревоженный взгляд на Салли. – Ты и вправду в этом уверена, Салли?

Она выглядела сейчас сильной: узкие плечи горделиво выпрямлены, в голубых глазах светится твердая решимость. Казалось, она готова сразиться даже с медведем.

– Уверена.

Это все, что ему нужно. Да, пришло время выяснить истину. Квинлан кивнул.

– Возможно, они выдохнутся, – произнес Диллон. Потом вдруг воскликнул:

– Чтоб мне провалиться, все-таки нашел! – Он одарил их широкой улыбкой. – Ну я и молодец, в самом деле молодец, – повторил он, удовлетворенно потирая руки.

Квинлан широкими шагами подошел к Диллону.

– О чем это ты тут толкуешь? – Он склонился и посмотрел на экран компьютера.

– Я нашел все, что мы хотели знать о добром докторе Альфреде Бидермейере. Его настоящее имя – Норман Липси. Он канадец. И у него действительно есть медицинское образование – он учился в Мак-Гилле в Монреале.

Ну и ну! Его специальность – пластическая хирургия. Тут еще много чего есть. Жаль, что у меня ушло на это столько времени. Я просто никогда и не предполагал, что он может быть канадцем – это с его то фамилией Бидермейер! Потому и искал не в тех базах данных. – Он снова потер руки. – Я нашел его в базе по хирургам-косметологам, там же была и фотография. Сообщается, что он окончил Мак-Гилл.

– Это невероятно, – воскликнул Квинлан. – Ты просто гений, Диллон!

– Клянусь твоей задницей! А сейчас, до того, как мы уедем, дай-ка я попытаюсь выяснить несколько вопросов относительно Скотта Брэйнерда. Где он получил юридическое образование, Салли?

– В Гарварде.

– Ага, здесь действительно сказано, что он в 1985 году окончил Гарвард с отличием. Очень плохо. Я-то надеялся, что он, может быть, наврал по этому поводу.

– Салли, ты не передумала? – спросил Квинлан. – Ты действительно готова встретиться со Скоттом? И с Бидермейером после всего, что он пытался вчера сделать? Ты уверена?

– Да, уверена. Я не могу больше ждать. Это ведь уже какое-то безумие. Пора заканчивать. Если это действительно я убила отца, то мне нужно об этом знать. Если его убила Ноэль или кто-нибудь еще, давайте это выясним. Я не развалюсь на части, Джеймс, не бойся; Я больше не в силах выносить эту неопределенность, эту постоянную мешанину из смутных, полустертых образов и голосов, сливающихся воедино.

Тогда Джеймс проговорил очень медленно, в своей удивительно успокаивающей манере:

– Перед тем как мы уедем, я хочу вместе с тобой пройтись еще по некоторым моментам. Ты в состоянии?

– О да. Я готова. Мы ведь уже говорили и о Скотте, и о моем отце. – Она замялась, теребя пальцами складки вельветовых брюк.

– В чем дело?

– Это связано с отцом. И с моей матерью. – Она опустила взгляд на собственные руки. Тонкие руки, костлявые пальцы, коротко остриженные ногти. Хорошо хоть, что с момента встречи с Джеймсом она перестала их обкусывать.

– Так что же это, Салли? Ну давай, смелее, больше никаких секретов.

– Он избивал маму, избивал жестоко. Я застала его за этим занятием, когда мне было всего шестнадцать. Именно тогда я вернулась из женской школы в Вирджйнии обратно домой. Я пыталась ее защитить...

Диллон встрепенулся:

– Вы хотите сказать, что ваш отец, старший юрисконсульт «Транскон Интернэшнл», избивал свою жену?!

– А я вот почему-то не удивлен, – хмыкнул Квинлан. Он сел рядом с Салли, взял ее за руку и ждал – просто ждал, ничего не говоря. – Она и это пережила?

– Моя мать – Ноэль – не собиралась ничего предпринимать по этому поводу. Она просто смирилась. Он был богатый, уважаемый и очень известный. Мне кажется, мать не могла перенести унижения, да и не хотела лишиться всего, что имела. – Салли задумалась, вспоминая. – Я всегда с нетерпением дожидалась всяких вечеринок, дипломатических приемов, пышных лоббистских банкетов, всех этих интимных ленчей для узкого круга людей, облеченных властью, – на них всегда приводили жен. Его обычно приглашали чуть ли не на все эти мероприятия, и я знала, что в этом случае он не посмеет ударить Ноэль – ведь их должны фотографировать вместе. А он знал, что я это знаю, и за это ненавидел меня еще сильнее.

Когда я решила не поступать в колледж и осталась дома, я думала, он меня убьет. Он здорово рассчитывал на мой отъезд, даже помыслить не мог, что я никуда не уеду и останусь наблюдать за ним. Никогда не забуду ненависти, горевшей в его глазах. Он ведь был очень привлекателен – ты знаешь, – высокий, стройный, густые темные волосы с седыми прядями, темно-голубые глаза. И лицо такое... изящно вылепленное, с высокими скулами, как у кинозвезды. На самом деле он в точности являл собой копию Скотта – только в более старшем варианте. Ну не странно ли, что меня угораздило влюбиться в мужчину, который похож на моего отца?

– Да, – заметил Диллон, – я бы не сказал, что это здорово. Хорошо еще, что Квинлан не похож ни на кого, кроме самого себя.

– А потом, когда я уже училась в колледже, я приезжала домой без предупреждения и в самое разное время. Он знал, что так будет. Однажды после такого посещения я уже возвращалась в колледж, но по дороге вспомнила, что забыла дома свитер. Я вернулась домой. И что вы думаете: он – был тут как тут, пинал ногами Ноэль. Я бросилась к телефону, чтобы вызвать службу «9-1-1». Этот случай стал для меня последней каплей. Мне просто стало на все наплевать. Он должен был ответить за все! И вы не поверите, но мать сама бросилась ко мне – можно сказать, приползла на коленях, обхватила меня за ноги и стала умолять, не звонить в полицию. А отец в это время стоял, сложив руки на груди, в дверях библиотеки. Он бросал мне вызов, все время наблюдая со стороны, как мать рыдает и умоляет, стоя передо мной на коленях и цепляясь за мои джинсы. Господи, это было ужасно! Я положила трубку и ушла. И больше не возвращалась. Просто не могла. Что бы я ни делала – все по большому счету было бессмысленно. Если я какое-то время была дома, он просто дожидался, когда я уеду. Потом он все равно ее избивал и, может быть, даже яростнее, чем если бы я не появлялась вообще. Помню, как я задавала себе вопрос, не сломал ли он ей в тот раз ребра, но вслух так и не спросила. Что хорошего, если бы я все-таки задала этот вопрос?

– Вплоть до последних шести месяцев он не пытался мстить, – сказал Диллон. – До того как начать свои преследования, он ждал чуть ли не пять лет – чего ждал?

– Это не совсем так. Его месть началась со Скотта. Теперь я в этом убеждена. Да, за моим браком со Скоттом стоял отец. До этого в моей жизни не было ни одного мужчины. После колледжа я сразу стала работать на сенатора Бэйнбриджа. С родителями я не виделась. У меня было много друзей, я была счастлива. Отца я время от времени встречала случайно и могу сказать, что он по-прежнему смертельно меня ненавидел. Помню, однажды на вечеринке я столкнулась в дамской комнате с матерью. Она подняла руки, расчесывая волосы, и длинный рукав, соскользнув вниз, обнажил у нее на руке огромный лиловый синяк. Как сейчас помню, увидев синяк, я спросила: «Что за чудовище внутри тебя заставляет позволять этому мерзавцу тебя бить?»

Она дала мне пощечину. Наверное, я этого заслуживала. С тех пор я ее не видела до той самой ночи, когда, спасаясь от вас, пришла просить у нее денег. – Ты действительно помнишь, что в ночь убийства Сент-Джона ты побывала в родительском доме?

– Да, помню. Но все остальное – в тумане. Откуда у меня вообще взялась уверенность, что отец мертв? Я не знаю. Но мне кажется, я почти что верила в это, что в конце концов Ноэль не вынесет дальнейших издевательств...

Салли потерла виски ладонями.

– Нет, не знаю, Джеймс. Кажется, я помню крики, вроде бы я видела пистолет... но больше ничего, только эти образы. А еще, кажется, кровь. Да, я помню, кровь. Но отец? Мертвый? И была ли там Ноэль? Я ни в чем не могу поклясться. Очень жаль, но от меня нет совсем никакого проку.

Но Квинлан не беспокоился, даже бровью не повел. Он глянул на Диллона, чьи пальцы плясали по клавиатуре портативного компьютера. Он знал, что Диллон слышал каждое слово. Знал он и то, что тот тоже нисколько не волновался. Все это Квинлан преодолел раньше. Ему много над чем пришлось поработать. Теперь Салли готова.

Он медленно произнес – скорее больше обращаясь к самому себе, – чтобы она могла снова успокоиться:

– Значит, твой отец дожидался своего часа.

– Да. Только когда мы уже поженились, я обнаружила, что отец – босс Скотта. Он никогда мне не рассказывал, в какой фирме работает. Он отвечал уклончиво, и, честно говоря, я не очень-то обращала на это внимание. Когда я узнала, тогда-то все и покатилось по наклонной плоскости.

Квинлан заходил по своей гостиной. Это было не нервное метание, а просто ритмичные шаги из конца в конец. Диллон трудился за клавиатурой, набирая текст. Салли стирала пыль с маленького каучукового деревца, что росло в горшке в восточном стиле рядом с диваном.

Квинлан остановился. Он улыбнулся Салли:

– Думаю, тебе пора сделать несколько звонков. Кажется, настала пора собрать всю компанию вместе и малость навести шороху. Посмотрим, что из этого выйдет.

Он протянул ей телефон.

– В таком порядке; маме, потом Скотту, потом Бидермейеру...

Глава 22

– Знаете, что не дает мне покоя? – спросил Диллон, поднимая голову от компьютера и потягиваясь. – Я хочу знать, с какой стати Бидермейер все еще за вами гоняется. В лечебницу вас в свое время упрятал отец, сейчас он мертв. Кто пошел по стопам вашего старика? Вы говорили, что в этой истории должен был быть замешан Скотт. Ладно, допустим, но сейчас-то ему это зачем? Было бы логичнее допустить, что ему просто нужен развод, с тем чтобы он мог идти дальше своей дорогой. Вы уверены, Салли, что готовы к встрече с ними?

– Уверена. Точнее будет сказать: я не могу дождаться этого момента. Мне не терпится плюнуть в лицо Бидермейеру. Что же касается того, зачем они снова меня забирали в лечебницу, – сколько я об этом ни думала, так и не смогла найти ни одной разумной причины. А теперь дайте-ка мне позвонить этим троим.

Салли взяла телефон и стала набирать номер. Ждать не пришлось ни секунды, мать подняла трубку на первом же гудке.

– Мама? Это я. Я хотела узнать, можно ли мне зайти? Мне нужно с тобой поговорить. Да, прямо сейчас. Тебе это удобно?

Салли медленно нажала рычаг телефона. Потом начала набирать номер Скотта. Квинлан слегка коснулся ее руки своей и покачал головой.

– Нет, я думаю, остальных участников пьесы мы встретим у твоей матери.

– Джеймс прав, – поддержал его Диллон. – Если же там никого не будет, мы поговорим с ней одной. В любом случае нам это необходимо. Нам нужно точно знать, какую роль играет в нашей драме миссис Сент-Джон.

– Да, Джеймс прав, – согласилась и Салли, с трудом сглотнув комок в горле. – Остальные будут на месте. Но все равно знайте – она пыталась меня защитить. В этом я готова поклясться жизнью.

Джеймсу страшно хотелось ее обнять, но он этого не сделал. Он смотрел, как она сморгнула слезы и промолчала, пока вновь не овладела собой. Да, в выдержке Салли не откажешь.

Спустя десять минут Джеймс постучался в дверь дома Сент-Джонов дверным молотком в форме головы грифона.

Дверь открыла сама Ноэль Сент-Джон. На ней было бледно-голубое шелковое платье. Волосы – чуть светлее, чем у Салли, – были закручены в аккуратный пучок. Она выглядела элегантно, но была очень бледна и казалась напряженной. После короткого колебания она протянула обе руки навстречу дочери. Салли не шелохнулась. У Ноэль Сент-Джон был такой вид, точно она вот-вот расплачется. Она уронила руки, и они печально повисли вдоль ее тела.

Потом Ноэль быстро заговорила, причем слова вылетали чуть ли не все одновременно, словно ей не терпелось выговориться как можно скорее.

– Ах, Салли, ты пришла! Я так волновалась! Когда позвонили дедушка с бабушкой, я просто не знала, что делать. Входи, дорогая, входи скорее! Сейчас мы все уладим.

Тут она заметила на заднем плане Квинлана.

– Вы?

– Да, мадам. Могу я тоже войти?

– Нет, не можете. Салли, что происходит?

– Что ж, мне очень жаль, но, если не войду я, не войдет и Салли.

Ноэль казалась растерянной. Она перевела взгляд с Салли на Джеймса и обратно, потом покачала головой.

– Все в порядке, Ноэль. Позволь нам войти.

Она снова покачала головой.

– Но он же из ФБР! Я не хочу, чтобы он находился в моем доме! Он уже здесь был, еще с одним агентом, и они осматривали дом, пытаясь найти тебя. Мне не понятно, как ты можешь желать, чтобы он был рядом с тобой? Это же бессмыслица. Ведь он тебя обманывает! Использует в своих целях. С ним ты будешь чувствовать себя еще более смущенной.

– Смущенной? Нет, Ноэль. Я не испытываю по этому поводу никакого смущения или растерянности.

– Но, Салли, когда мне позвонили родители, они сказали, что он пришел сразу за тобой и что ты заявила, будто знаешь, что он вот-вот появится. Еще, помню, ты сказала, что он очень умный. С маминых слов я поняла, что ты хочешь убежать и где-нибудь скрыться. То же самое ты говорила и мне. Так почему же сейчас он с тобой? Почему ты хочешь быть с ним вместе?

– Он меня поймал. Я – любитель, а он – профессионал. И можешь мне поверить, ты тоже захочешь, чтобы он был со мной. Салли сделала маленький шажок вперед и слегка коснулась пальцами руки матери.

– Да, это я мадам, «очень умный», это про меня. Специальный агент Джеймс Квинлан. Польщен, что вы меня помните.

– Я бы предпочла не помнить вас, сэр, – сказала Ноэль, оглядываясь через плечо. Джеймс улыбнулся: теперь он точно знал, что в гостиной еще кто-то есть. Скотт Брэйнерд? Доктор Бидермейер? Или оба сразу? Он чертовски надеялся, что оба.

– Или мы идем вместе, или не идет никто, – подытожил Квинлан. – Здесь довольно холодно, так что решайте, мадам.

– Ну хорошо, хотя я по-прежнему не понимаю, почему вы оказались с Салли. Вы не имеете на это никакого права. Она – моя дочь, и она больна. Ни ФБР, ни полиция не могут ее задержать, потому что она психически неуравновешенна. За Салли отвечаю я. Я ее опекун, и я заявляю, что она возвращается в лечебницу. Это единственный способ обеспечить ее безопасность.

– Даже так? – Джеймс взглянул на Ноэль с удивлением. Она же смотрела так, словно с большим удовольствием влепила бы ему пощечину. – Лично мне она не кажется «психически неуравновешенной». Готов поклясться, она бы выдержала, если бы ее избивали резиновым шлангом или вырывали ногти. В мозгу Салли нет ни одной неуравновешенной клеточки.

– В последние полгода Салли была очень больна. Ноэль отступила, пропуская их в дверь. Они прошли мимо нее в холл. На прекрасном столике старинной работы, над которым висело большое позолоченное зеркало, стояли свежие цветы. «В этой жуткой восточной вазе всегда стояли свежие цветы, – подумала Салли, – обычно белые и желтые хризантемы».

– Проходи в кабинет отца, Салли. Давай покончим с этим, а потом я позабочусь о том, чтобы ты снова была в безопасности.

– Снова в безопасности? – прошептала Салли. – Она что, рехнулась?

Квинлан быстро обнял ее и прижал к себе, и когда Салли подняла на него глаза, подмигнул и тихо шепнул: «Не волнуйся».

– Ну и ну, какой сюрприз! – произнес он вслух, громко.

У камина стоял доктор Бидермейер. Квинлан столько раз рассматривал его фотографию, что у него сложилось впечатление, будто он уже допрашивал доктора, хотя они еще не разу не встречались. Не этот ли мерзавец оглушил его по голове тогда в Коуве? Скоро, скоро он это выяснит.

Он повернулся ко второму мужчине:

– А это, насколько я понимаю, твой муж, Салли? Тот знаменитый делец Скотт Брэйнерд? Тот, что работал на твоего отца? Кто, возможно, женился на тебе потому, что так приказал Эймори Сет-Джон?

– Ее зовут Сьюзен, – вмешался мужчина. – Салли – это уменьшительное детское имя, мне оно никогда не нравилось. Я звал ее Сьюзен. – Он шагнул было вперед, но потом остановился. – Ты выглядишь несколько взвинченной, Сьюзен, и это неудивительно. Что ты делаешь рядом с этим человеком? Ноэль только что рассказала нам, что он – агент ФБР...

– ...Специальный агент, – уточнил Квинлан. Ему хотелось так поддеть этого хлыща, чтобы он заскрежетал зубами от злости. – Я всегда был специальным агентом.

– Он ее догнал, – вставила Ноэль, – и привез обратно. Я не знаю, зачем он здесь, но считаю, мы просто обязаны его убедить, что Салли не совсем здорова, и поэтому она не может нести ответственность за убийство отца. Мы можем защитить ее от преследований. Доктор Бидермейер может снова принять ее в свою лечебницу, и Салли будет в безопасности.

Салли посмотрела прямо в глаза матери.

– Поскольку отец мертв, – сказала она, – возникает сразу несколько вопросов. Например: теперь, когда его с нами нет, кто будет навещать меня в лечебнице каждую неделю, чтобы бить, лапать и унижать?

Мать уставилась на Салли с открытым ртом. Губы шевелились, но наружу не вылетало ни звука. Лицо Ноэль потеряло все краски. Теперь она выглядела неуверенной и почти больной.

– О Господи, Салли, нет! Это невозможно. И твой отец, и Скотт, и доктор Бидермейер – все они каждую неделю рассказывали, как хорошо ты поправляешься, какой прекрасный уход ты получаешь в лечебнице. Нет, не может быть, чтобы это было правдой.

– Ей не следует говорить в таком тоне о своем покойном отце, – раздался голос Бидермейера.

– Доктор прав. – Это был Скотт. – Все это только лишний раз доказывает, насколько она больна. Эймори избивает собственную дочь? Лапает ее? Это же бред сумасшедшего. Она безумна и только что подтвердила это.

Бидермейер встал у камина, приняв картинную позу.

– Классический случай, – изрек он. – Фантазии некоторых пациентов настолько сильны, что они сами начинают верить в плод своего больного воображения. Обычно им представляются вещи, о которых они всегда подсознательно мечтали.

Твой отец был красивым мужчиной, Салли. Он вызывал у девушек физическое влечение. Здесь нечего стыдиться. Единственная причина, по которой тебе пригрезилось, что приходил отец, заключается в том, что ты сама страстно этого желала. Та часть галлюцинаций, которая связана с избиением и унижениями, тоже объяснима. Ты как бы мысленно обращала себя в беспомощное состояние, и это помогало тебе простить саму себя за недостойные чувства.

– Ну и дерьмо! – в сердцах бросил Квинлан. – Я понял, вы – доктор Бидермейер. Как приятно, наконец встретиться с вами лично.

– Сожалею, но не могу сказать то же самое о вас. Я здесь для того, чтобы забрать Салли, вы ничего не сможете с этим поделать.

– Зачем вы три часа назад пытались похитить Салли из «Бонхоми-клуб»?

– Альфред! О чем он говорит?

– Это простое недоразумение, Ноэль. Мне удалось обнаружить, где находится Салли. Я думал, что смогу просто взять ее с собой, без шума и лишнего беспокойства, но, к сожалению, не получилось.

– Не получилось? – повторила Салли. – Вы пытались меня похитить, насильно накачав меня наркотиками, и все, что вы после этого можете сказать, так это «не получилось»?!

Бидермейер только улыбнулся и чуть заметно пожал плечами.

– Он привел с собой еще двоих лакеев, Ноэль, – добавил Квинлан. – Все втроем они набросились на Салли, когда та выходила из туалета, и попытались сделать ей укол. – Он повернулся к Бидермейеру. Руки чесались, как хотелось свернуть этому ублюдку шею. – Мы вас почти взяли, ничтожная пародия на человека! По крайней мере вам придется заменить заднее стекло.

– Нет проблем, – усмехнулся Бидермейер. – В любом случае это была не моя машина.

– Что здесь происходит? – спросил Скотт. – Ноэль рассказала мне, что Салли сбежала. А теперь с ней агент ФБР. Со слов доктора Бидермейера я понял, что она встретилась с этим человеком в том захолустном городишке в Орегоне и они стали любовниками. Но это невозможно! Салли, ты же все еще моя жена. Что происходит?

Квинлан улыбнулся всем троим самым сердечным образом:

– Почему бы вам просто не рассматривать меня как своего рода адвоката Салли? Я здесь для того, чтобы убедиться, что вы не навалитесь на нее всей кучей или что наш добрый доктор не попытается вколоть ей еще какую-нибудь дрянь.

Он разглядел Скотта Брэйнерда получше. Высокий, стройный, прекрасно одетый, но его красивое лицо выглядело каким-то изможденным. Под глазами залегли темные круги. Не похоже, чтобы вся эта история доставляла ему удовольствие. Более того, он выглядел испуганным. Что ж, так и должно быть. Квинлан мог сразу сказать, что этот парень не носит оружия. Скотт нервничал, его руки то и дело совершали какие-нибудь беспорядочные, суетливые движения. Он вытащил трубку из кармана превосходно сшитого английского пиджака. Разумеется, пистолет под мышкой нарушил бы безупречную линию этого костюма. Щеголь чертов!

Квинлан молча наблюдал, как Скотт Брэйнерд закуривает свою трубку. Он представил себе, как во время деловых переговоров Скотт Брэйнерд использует возню с трубкой, чтобы выиграть время. К тому же трубка позволяет ему занять руки, когда он нервничает или сильно перепуган.

– Так вы и есть тот самый мужчина, который похитил Салли, я прав? Именно вы вломились в мою лечебницу?

Джеймс улыбнулся Бидермейеру:

– «Да» по обоим пунктам обвинения. Как поживают немецкие овчарки? Милые собачки и знают толк в хорошем сыром стейке.

– Вы не имели права вламываться в мое заведение! Я затаскаю вас по судам!

– Пожалуйста, потише, Альфред, – вмешалась Ноэль. – И вы тоже, мистер Квинлан. Салли, почему бы тебе не присесть? Может быть, хочешь чаю?

Ты выглядишь изможденной – такая худенькая, тебе нужно отдохнуть.

Салли посмотрела на мать и медленно покачала головой.

– Прости, Ноэль, но я боюсь, что доктор Бидермейер с твоего позволения мог подмешать в чай снотворное.

У Ноэль сделалось такое лицо, будто дочь ее ударила. Казалось, она обезумела. Протянув руку, Ноэль шагнула к Салли.

– О нет, Салли! Я же твоя мать! Я не могу тебе навредить! Ради Бога, не говори так! Я желаю для тебя только самого хорошего.

Салли дрожала мелкой дрожью. Джеймс взял ее за руку, ощутимо сжав, и проводил к небольшому диванчику. Он держался почти вплотную к ней, понимая, что ей очень важно чувствовать рядом его присутствие, ощущать его теплоту, твердость его духа. Заложив руки за голову, Джеймс принялся разглядывать всю троицу из-под полуопущенных ресниц.

Он обратился к Скотту Брэйнерду, который теперь яростно пыхтел своей трубкой:

– Расскажите мне, как вы впервые встретились с Салли.

– Да, Скотт, расскажи ему, – поддержала Салли.

– Если я это сделаю, ты скажешь ему, чтобы он убирался из нашей жизни ко всем чертям?

– Это не очевидно, – ответил за нее Квинлан. – Я скажу вам то, что могу обещать совершенно твердо: я обещаю не бросать Салли в кутузку.

– Я очень рада, – проговорила Ноэль. – Салли необходимо надежное убежище. Доктор Бидермейер об этом позаботится, он мне это пообещал.

«Черт бы их подрал, они повторяют имя Бидермейера как молитву», – подумал Квинлан. Неужели Ноэль тоже часть этого заговора? Или она настолько легковерна? Как можно, неужели она не в состоянии посмотреть трезвым взглядом на собственную дочь? Разве она не видит, что Салли совершенно нормальна?

Скотт принялся расхаживать по комнате, то и дело посматривая то на Ноэль, которая, в свою очередь, смотрела на Салли так пристально, словно пыталась прочесть мысли дочери, то на Бидермейера, расположившегося в большом уютном кресле и пытавшегося принять столь же непринужденно уверенный вид, какой так легко удавался этому чертову фэбээровцу.

– Я встретил Сьюзен в Национальной галерее искусств, на выставке Уистлера. Это был восхитительный вечер. Они представляли публике шестнадцать «японских» полотен Уистлера. Салли появилась в компании друзей – как всегда, впрочем. Нас представил друг другу один адвокат. Мы разговорились, потом выпили кофе. После я пригласил ее на обед." Именно так все и началось – ни прибавить, ни убавить. Мы с Салли обнаружили, что у нас много общего. Влюбились друг в друга. Поженились.

Бидермейер неторопливо встал и демонстративно потянулся.

– Ужас, до чего романтично. Скотт. Ну да ладно, поговорили и хватит. Уже поздно, Салли нужно отдохнуть. Нам пора отправляться, детка.

– Я так не думаю, – произнесла Салли настолько спокойно, насколько могла. Джеймс почувствовал, как дрожит ее рука. – Мне двадцать шесть лет, я абсолютно здорова. Вы не можете заставить меня ехать с вами. Кстати, Скотт, ты случайно забыл рассказать Джеймсу, почему, до тех пор пока мы не поженились, ты не упоминал, что работаешь на моего отца.

– Но ты никогда и не спрашивала, ведь так? Ты была слишком поглощена собственной карьерой, всеми этими изысканными вечеринками и эксцентричными друзьями. На самом деле ты не слишком интересовалась, чем я занимаюсь. Ты никогда меня не расспрашивала, черт бы тебя побрал!

– Я спрашивала, только ты ни разу не ответил прямо: ты просто говорил, что работаешь в юридической фирме, и этим ограничивался. Я прекрасно помню, что спрашивала, но ты никогда особо не распространялся.

Квинлан почувствовал нарастающее напряжение Салли и незаметно для других еще крепче сжал ее руку. Она прекрасно справляется. Квинлан был доволен и полон оптимизма. Однако чаша его терпения по отношению к этой троице быстро переполнялась. «Еще немного, – подумал он, – теперь уже скоро».

Чуть помедлив, Салли спокойно произнесла:

– Честно говоря, после того, как я узнала, что у тебя роман на стороне, мне стало решительно все равно.

– Это ложь! Не было у меня никакого романа! Я всегда был тебе верен, даже эти последние полгода.

Ноэль покашляла, прочищая горло.

– Так мы ни к чему не придем. Салли, ты хочешь сказать, что совершенно здорова, а в лечебнице ты подвергалась жестокому обращению со стороны отца...

– И доктора Бидермейера. У него был маленький придурковатый санитар по имени Холланд, которому нравилось меня раздевать, купать в ванне, причесывать мне волосы, и он обожал просто сидеть на краешке моей кровати и пялиться на меня.

Ноэль повернулась к Бидермейеру.

– Это правда? Тот пожал плечами.

– Лишь отчасти. За ней действительно ухаживал санитар по имени Холланд. Сейчас он уволился. Возможно, он когда-то перешел границы. Такое случается, Ноэль, особенно если пациент так тяжело болен, как наша Салли. Что же касается остального, то это всего лишь часть ее заболевания – галлюцинации, мрачные фантазии. Поверьте мне, Ноэль, так же, как вы верили своему мужу и Скотту. Скотт жил с ней бок о бок, он видел, как распадается ее личность. Верно я говорю, Скотт? Брэйнерд кивнул.

– Да, это производило пугающее впечатление. Поверьте, Ноэль, мы вас не обманываем.

И Ноэль Сент-Джон им действительно поверила. Квинлан видел это по ее лицу. У нее появилось выражение глубокой боли и вместе с тем какой-то определенности, новой решимости. Обращаясь к дочери, она сказала:

– Послушай меня, Салли, я тебя люблю и всегда любила. Ты поправишься, мне безразлично, сколько это будет стоить. Тебе будет обеспечен самый лучший уход. Если не хочешь лечиться у доктора Бидермейера, мы найдем другого врача. А пока что, дорогая, прошу тебя, возвращайся с ним в лечебницу. Там ты будешь под надежной защитой.

– Судья Харкин объявил тебя умственно недееспособной. Ты ведь даже не помнишь, как проходило слушание дела, правда? Что ж, ничего удивительного, ты была очень больна. На протяжении всего слушания ты не произнесла ни единого слова – просто сидела, уставившись в пространство перед собой. Я пыталась с тобой заговорить, но ты смотрела сквозь меня и не видела, даже не узнала. Это было ужасно.

После смерти отца я считаюсь твоим опекуном, фактически мы оба, я и Скотт. Прошу тебя, Салли, доверься мне. Я желаю тебе только добра, девочка моя, я тебя люблю.

К Скотту вернулась уверенность, и он сказал:

– Пожалуй, мистер Квинлан, вы можете задержать Сьюзен на один день, но не более того. Судья также вынес решение, что Сьюзен не в состоянии отвечать за свои действия. Вы ничего не можете с ней сделать. Сьюзен не станут судить за убийство отца.

Салли сохраняет самообладание, отметил Квинлан, хотя он знал, что она потрясена. Да, ну и компания! Он все еще не мог определиться в отношении Ноэль Сент-Джон. Казалось, она такая заботливая, говорит совершенно искренне, но... Похоже, они твердо уверены, что Салли убила отца. Решающий момент для его вмешательства почти настал. Но только почти.

Салли подняла руку, чтобы остановить мать:

– Ноэль, тебе известно, что доктор Бидермейер все время держал меня на наркотиках? Вот почему я не помню судебного слушания. Я тебе говорила, что отец приходил избивать меня два раза в неделю? А ты знаешь, что Бидермейер за этим наблюдал? Да-да, доктор, мне известно про двухстороннее зеркало. Я знаю и то, что, когда отец ласкал себя, стоя над моей кроватью, где я лежала абсолютно голая, вы подводили зрителей смотреть в окошко в двери!

Она вскочила на ноги, и Квинлан был уверен, что она собирается наброситься на Бидермейера. Он слегка коснулся ее руки. Все ее мышцы застыли в напряжении. Салли закричала:

– Вы ведь получали удовольствие, поганый извращенец?

Она резко повернулась, чтобы посмотреть в лицо матери.

– Я много чего не помню, потому что он накачивал меня лекарствами до бессознательного состояния, чтобы я не могла бороться с ним и с его надзирателями. Неужели ты не понимаешь! Они ни под каким видом не могли отказаться от лекарств. Я бы вывела их на чистую воду. А ты знаешь, что отец иногда специально велел Бидермейеру уменьшать дозу, чтобы, когда он придет надо мной поиздеваться, я могла бы получше это прочувствовать. Это правда, Ноэль, поверь! Мой отец, твой муж. Я тебя не обманываю. Я не выдумала все это специально для того, чтобы потешить свое извращенное самолюбие. Мой отец был настоящим чудовищем, Ноэль. Но ведь ты сама это знаешь?

Ноэль закричала на Салли, чуть не завизжала:

– Больше ни слова об этом, Салли! Достаточно этой безумной лжи! Я не могу этого вынести, просто не в состоянии.

Скотт Брэйнерд тоже повысил голос:

– Да, Салли, правильно. Этого более чем достаточно. Сейчас же извинись перед мамой за ужасные вещи, которые ты наговорила ей про мужа.

– Но все это правда, и ты это сам знаешь, Скотт. Отец не мог бы упечь меня без твоего участия. Скажи, Скотт, зачем ты хотел убрать меня с дороги?

– Что ты, Сьюзен, мне было так жаль, что тебя пришлось поместить в лечебницу! Меня это просто убивало. Но мы были вынуждены так поступить, ведь ты могла причинить вред самой себе.

К радости Квинлана, Салли удалось расхохотаться.

– О, Скотт, это замечательно, у меня просто нет слов. Да ты – жалкий лжец! Знаешь, Ноэль, когда отец меня избивал или просто занимался своим делом, стоя надо мной и прижимая меня к кровати, – так вот, ты знаешь, он при этом смеялся и приговаривал, что наконец-то ему удалось устроить, чтобы я оказалась как раз там, где мне самое место, где он всегда хотел меня видеть.

Господи, сейчас я все припоминаю! Он заявил, что это его месть за все годы, которые я пыталась защищать тебя от него. А еще сказал, что пребывание в этом милом местечке поможет держать мой рот на замке. Я, мол, не смогу проболтаться обо всем остальном – только не знаю, что он при этом имел в виду.

– Зато я знаю, – вставил Квинлан. – Мы вернемся к этому позднее.

Салли улыбнулась ему и согласно кивнула. Потом снова обратилась к матери:

– Он тебе рассказывал, как сильно меня ненавидит? Мне кажется, что ему было недостаточно просто посадить меня под замок. Наверное, ему было мало того, что он избивал тебя, потому что он стал приходить, чтобы бить и меня тоже. Два раза в неделю. Как часы. Это был человек, подчинивший дисциплине даже свои слабости. Я была настолько одурманена, что иногда теряла счет времени, но Холланд – тот маленький сентиментальный придурок, про которого я уже говорила, – бывало, говорил: «Да-а. Старик является каждый :вторник и каждую пятницу и давай бить-колотить».

Разумеется я не все время была без сознания. Многие его «посещения» я помню, особенно те, когда мне уменьшали дозу. Ему доставляла удовольствие сама мысль, что я осознаю, что это он. Но совершенно бессильна его остановить или помешать ему делать со мной все, что ему вздумается.

Ноэль Сент-Джон повернулась к доктору Бидермейеру.

– Она ведь больна, правда, Альфред? Ведь это не может быть правдой? И не только Эймори, но и Скотт – они же мне клялись, что Салли очень больна. В том же уверяли и вы.

Бидермейер пожал плечами. «Похоже, это любимый ответ доктора на все вопросы», – подумал Джеймс.

– Я думаю, миссис Сент-Джон, что она сама верит в то, что говорит. Салли действительно очень серьезно больна. Именно потому, что она верила, будто отец делал с ней все эти вещи, она чувствовала, что должна его убить – чтобы успокоить собственное чувство вины. Я вам рассказывал, как она ухитрилась спрятать успокаивающие средства под языком и сбежать из лечебницы. Салли направилась прямо сюда, как почтовый голубь, взяла с письменного стола пистолет отца и, как только он вошел, выстрелила. Вы слышали выстрел, Ноэль. И вы. Скотт, тоже. К тому времени, когда я прибыл, Салли стояла над телом, глядя, как из груди отца сочится кровь, а вы двое просто смотрели на нее, не веря своим глазам. Я пытался ей помочь, но она направила этот пистолет на меня и снова сбежала.

«Вот оно, начинается». Квинлан выпрямился на диване. Время пришло. Его тут ничто не удивило, через несколько минут все это не будет удивлять и Салли.

Бидермейер повернулся к Салли.

– Успокойся, дорогая. Я огражу тебя от полиции. – Его голос звучал так тихо и успокаивающе, как шорох дождя по оконному стеклу. – Я спасу тебя от ФБР, от прессы, от кого угодно. Тебе нужно оставить этого мужчину – ведь ты даже не знаешь, кто он такой.

– Сьюзен, – раздался голос Скотта. – Я очень сожалею о случившемся, но я понимаю, что ты не могла с собой справиться. Все эти иллюзии, фантазии, о которых рассказал доктор Бидермейер, все это было с тобой. Ты действительно застрелила Эймори, мы застали тебя с пистолетом в руке. Мы видели, как ты, держа пистолет, склонилась над телом. Все просто хотели тебе помочь. Мы не сказали полицейским ни слова, доктор Бидермейер уехал еще до их появления. Никто тебя не обвинял. Мы с самого начала защищали тебя.

– Я не убивала своего отца. Заговорила Ноэль:

– Но ты говорила, что совсем ничего не помнишь. Ты рассказывала, как боялась, что Эймори убила я, и именно поэтому ты и пустилась в бега. Чтобы выгородить тебя, я заставила полицию подозревать меня в убийстве – я старалась вести себя так, будто виновата, хотя на самом деле я его не убивала. Спасло меня то, что они так и не нашли орудия убийства. Ни Скотт, ни я не рассказали полиции, что мы практически были свидетелями выстрела. Скотт им даже не сказал, что был в доме. Это навлекло на меня еще больше подозрений. Они не смогли тебя найти. У полиции сложилось мнение, будто ты знала, что убийца – я, и поэтому скрылась. Но я этого не делала, Салли, не делала. Это сделала ты.

– Я тоже знаю, что Ноэль не убивала, – подтвердил Скотт. Его остывающая трубка теперь свободно болталась в правой руке. – Мы встретились в коридоре и вместе прошли в гостиную. Ты была там – склонилась над телом с пистолетом в руке. Ты должна поехать с доктором Бидермейером, или тебе придется закончить свои дни за решеткой.

– Ах да, – встрепенулся Квинлан. – Добрый доктор Бидермейер! Или мне следует называть вас Норманом Липси, представителем нашего доброго северного соседа – Канады?

– Я предпочитаю Бидермейера, – произнес доктор с завидным хладнокровием. Он еще удобнее расположился в кресле – само олицетворение невозмутимого расслабленного мужчины, безмятежное спокойствие которого не омрачено ни единой проблемой.

– О чем он говорит? – насторожился Скотт.

– Наш добрый доктор – шарлатан, – пояснил Квинлан. – Его маленькое укромное убежище не что иное, как тюрьма, в которую можно упрятать нежелательную персону, если родственники или еще кто-то хотят убрать человека с дороги. Мне давно любопытно, какую кругленькую сумму платил ему отец Салли, чтобы держать свою дочь в лечебнице? Может, вы знаете, Скотт? Возможно даже, часть этих денег была вашей. Я почти уверен, что так оно и было.

– Вы меня оскорбляете. Я – врач. Я подам на вас в суд за клевету.

Ноэль неуверенно заговорила:

– Я бывала в лечебнице доктора Бидермейера. Это современное заведение, очень чистое, трудно пожелать пациентам лучшего места. Я не навещала Салли только потому, что она была очень больна. Что вы имеете в виду, мистер Квинлан, когда говорите, что клиенты платят доктору Бидермейеру за то, чтобы он держал, как вы утверждаете, в «тюрьме» их врагов?

– К сожалению, это правда, миссис Сент-Джон, сущая правда. Ваш муж мечтал убрать Салли с глаз долой. Хотел ли он таким образом отомстить ей наконец за ее многочисленные попытки заступиться за вас? Готов поклясться, что все это действительно часть его мести.

Квинлан переключил внимание на Салли.

– Знаешь, я думаю, что ты, пожалуй, зря теряла время, защищая мать, Салли! Кажется, она готова сейчас же бросить тебя обратно на растерзание псам.

– Это не правда! – Ноэль заломила руки. – Салли, скажи, что ты ему не веришь! Квинлан только улыбнулся.

– Так или иначе, миссис Сент-Джон, ваш муж каждый месяц платил Норману Липси кучу денег, чтобы его дочь напичкивали под завязку лекарствами, чтобы ему было позволено навещать свою девочку и издеваться над ней. О да, он действительно над ней издевался, унижал. Он обращался с ней, как с маленькой сексуальной рабыней. У нас есть свидетель.

Глава 23

Ни поза, ни выражение лица Бидермейера не изменились ни на йоту. Скотт же буквально подпрыгнул на месте. Что касается Ноэль, то она стала белее мела.

– Не может быть, – прошептала она. – Свидетель?

– Да, мадам. Агенты ФБР задержали Холланда. Мне позвонили как раз перед тем, как мы отправились сюда. Знаете, Норман, он поет. Его маленькие легкие чуть не разрываются от бесконечных песен. В лечебнице держали далеко не одну Салли. К примеру, есть еще дочь одного сенатора – ее зовут Патриция. Доктор Бидермейер сделал ей лоботомию – и, кстати, неудачно.

– Это ложь, от первого до последнего слова.

– Оставьте, Норман, в самое ближайшее время агенты ФБР будут в лечебнице с ордером на обыск. Можете не сомневаться, они набросятся на вашу контору, как муравьи на остатки пикника. Все ваши маленькие грязные секреты выплывут наружу. У меня есть друг в «Вашингтон пост», так что о вас скоро узнает весь мир. А все те несчастные, которых вы держали под замком, вернутся на свободу. – Он обратился к матери Салли:

– Ну, Ноэль, учитывая последние новости, вы все еще хотите сказать что-нибудь в защиту этого господина?

Ноэль перевела взгляд с Квинлана на Бидермейера.

– Сколько вам платил мой муж?

Внезапно Квинлан заметил, что перед ним стоит другая Ноэль – это было уже не бледное хрупкого вида создание, а новая, сильная женщина. Расправленные плечи, твердая линия подбородка. В ее голубых глазах, которые теперь сурово сузились, Квинлан безошибочно прочел гнев.

– Я делал только то, что нужно для ее же пользы, Ноэль, и ничего более. Случай вашей дочери очень тяжелый, у нее параноидальная шизофрения. Она страдала психическим расстройством уже довольно длительное время. Чтобы облегчить симптомы заболевания, мы перепробовали несколько препаратов, но достичь полного успеха не удалось ни разу. Эта навязчивая идея – то, что она выдумала про своего отца, – овладела ею настолько, что Салли сосредоточила все силы на том, чтобы сбежать и убить его. Вот так, ни больше ни меньше. Я не сделал ничего предосудительного. А Холланд... Бедняга, на редкость простая душа. Что ж, я взял его на работу. Он действительно обслуживал Салли. Холланд преклонялся перед ней на свой кретинский манер. Только дурак может принимать его слова всерьез. Он с радостью скажет все, что вы ни пожелаете, просто для того, чтобы сделать вам приятное. Должно быть, в ФБР это поняли и решили использовать в своих интересах.

– Однако для непрофессионала в области психоанализа вы неплохо умудряетесь вешать лапшу на уши, – заметил Квинлан.

Скотт снова задергался:

– Непрофессионала? Что вы имеете в виду?

– Он – пластический хирург. Его специальность то, что находится снаружи черепа, а не внутри. Он шарлатан. Более того, он преступник. И он наблюдал за тем, как ваш муж издевается над собственной дочерью. Мне незачем вас обманывать, миссис Сент-Джон.

– Ублюдок! – буркнул Бидермейер, на этот раз несколько выходя за рамки величавой невозмутимости. – Хорошо, Ноэль, если вы мне больше не доверяете, если мои слова для вас ничего не значат, в таком случае я не забираю Салли с собой. Я уезжаю. Мне больше нечего вам сказать. Я оказался здесь с единственной целью – помочь вашей дочери.

Бидермейер шагнул вперед, но Квинлан в тот же миг вскочил на ноги. Три шага – и вот уже галстук Бидермейера зажат у него в кулаке. Очень мягко, вкрадчиво Квинлан произнес ему прямо в лицо:

– А теперь, когда Эймори Сент-Джон мертв, кто платит вам за содержание Салли? Скотт? Если так, то почему? Чем она ему мешает? Это ведь не просто месть, правда?

Квинлан знал ответ, но хотел услышать его из уст Бидермейера.

– За текущее лечение Салли платит Ноэль, платит ту же сумму, которую я получал всегда.

– Чушь собачья. Кто вам платит?! Если вы все еще предпочитаете врать, я отвечу сам. Да, миссис Сент-Джон, как только ФБР закончит просматривать его бумаги, я смогу совершенно точно сообщить, какую сумму ваш муж выплачивал каждый месяц этому мерзавцу.

– Вы не смеете! Я немедленно звоню своему адвокату. Вы пойдете под суд – вы все!

– Еще один вопрос: если миссис Сент-Джон платит вам только за лечение Салли, то чего ради вы поперлись в Коув, свалили и Салли, и меня ударом по голове и утащили ее назад в свою лечебницу? Интересно, вы выставили Ноэль счет за авиаперелет? А как насчет вашей маленькой экскурсий в «Бонхоми-клуб» в компании с двумя приятелями – за их услуги вы тоже послали счет Ноэль? А кто оплатил ремонт заднего стекла автомобиля, которое я прострелил? А ваши сверхурочные – разве они не оплачиваются? Что, на этот раз никаких комментариев? И вы даже не торопитесь настаивать на том, что вы – такой замечательный врач, который ради своих несчастных пациентов готов сделать все, что угодно?

Квинлан повернулся к Ноэль. У той был такой вид, словно она сожалеет, что у нее в руках нет ножа. Она теперь смотрела на доктора Бидермейера совершенно новыми глазами.

– Когда я вытащил Салли из лечебницы, – сказал ей Квинлан, – она была так напичкана всякой дрянью, что ей потребовалось больше суток, чтобы прийти в себя. По-моему, это выглядит, как очень серьезное «лечение». Согласны, Ноэль?

– О, мистер Квинлан, я вам верю!

Доктор Бидермейер только в очередной раз пожал плечами и опустил глаза. Квинлан продолжал:

– Может быть, это Скотт жаждет держать свою жену в смирительной рубашке?

– Какая нелепость! – завопил Скотт. – Я никогда ничего такого не делал! Я всего лишь сказал отцу Сьюзен, что она меня беспокоит.

– Нет, Скотт, это не правда, – вмешалась Ноэль. Ее голос звучал неожиданно спокойно. – Ты тоже лгал. Вы все мне лгали. Если бы это были только слова Эймори, я бы ни на минуту не обратила на них внимания. Так нет же, вы трое в один голос, как хор в греческой трагедии, снова и снова твердили мне одно и то же, пока я в конце концов не поверила. Я тебе поверила, будь ты проклят! Я позволила тебе отправить мою девочку в это ужасное заведение!

Заметив движение Ноэль, Квинлан быстро отошел в сторону. Женщина рванулась вперед и до того, как Бидермейер успел хотя бы попытаться увернуться, ударила его кулаком в челюсть.

Он отшатнулся в сторону каминной доски. Ноэль, тяжело дыша, отступила.

– Мерзавец! – прошипела она. Потом резко повернулась к Скотту.

– А ты? Ты, злобное ничтожество, почему ты так поступил с моей девочкой? Сколько мой муж заплатил тебе за это?

Салли поднялась с дивана и медленно подошла к матери, обняла ее за плечи и уткнулась лицом в волосы.

– Спасибо, мама. Спасибо тебе. Надеюсь, что до того, как все это кончится, я сама смогу как следует врезать Бидермейеру.

Салли вытерла повлажневшие ладони о брюки.

Она испытала такое облегчение, что у нее даже во рту пересохло.

Когда она повернулась к Скотту, на лице появилась настоящая улыбка.

– Я развожусь с тобой. Это не займет много времени, потому что мне от тебя ничего не нужно. Мой адвокат пришлет тебе бумаги сразу же, как только я смогу это устроить.

– Ты – ненормальная. Ни один адвокат не обратит внимания на твои слова.

– Если вы сделаете в ее сторону хотя бы один шаг, мне придется вас просто убить. Или, может быть, я отдам вас Ноэль. Взгляните на бедняжку Нормана – у него из губы течет кровь. А знаете, пожалуй, мне понравится считать Салли вдовой.

Квинлан не спеша приблизился к Скотту Брэйнерду, отвел назад кулак и с размаху двинул его в живот.

– Это от Салли, Ноэль и от меня лично. Скотт взвизгнул и, схватившись за живот, согнулся пополам, судорожно ловя воздух.

Потирая костяшки пальцев, Квинлан повернулся к Салли. Ему страшно хотелось добавить Скотту Брэйнерду еще, но он понимал, что это будет не спортивно.

– Салли, одна из моих невесток – как раз адвокат. Она займется твоими бумагами о разводе. Думаю, будет несложно разорвать узы с этим слизняком. На это уйдет полгода. Может, мне стоит его убить? Скотт, вы не хотите предпринять попытку к бегству? Ах да, господа, я забыл вам сообщить, что ФБР завершило работу над бухгалтерскими книгами в фирме Эймори Сент-Джона. Оно над ними немало потрудилось. Это и есть истинная причина того, почему ФБР вообще занялось этим делом. Вопрос довольно деликатный, поэтому до поры до времени он держался в секрете, но сейчас не вижу причин, почему бы не поставить вас в известность.

Продажа оружия в страны вроде Алжира, Ирака или Ливии – что ж, мы действительно не приветствуем подобные трюки. И, должно быть, именно это, Салли, является второй причиной, почему твой отец и муж пожелали запрятать тебя подальше. Очевидно, они считали, что ты можешь сообщить о них нечто изобличающее их как предателей.

– Но я же никогда ничего такого не видела, – удивилась Салли. – Значит, Скотт, все дело в этом?

– Нет, черт возьми! Я не имею к этому никакого отношения.

– А знакомство с Салли – его подстроил Сент-Джон? И он заставил вас жениться на своей дочери?

– Нет, это не правда... Ну хорошо, я действительно согласился отправить Салли в больницу. Но только потому, что я думал, она в самом деле больна.

– Интересно, Скотт, почему тебе пришло в голову, что я ненормальная?

Он помедлил, махнув в сторону Салли своей трубкой.

– Ты была плохой женой, Салли. Твой отец клятвенно заверял, что карьера была для тебя способом чем-то занять себя до замужества. Он говорил, что ты похожа на свою мать, женщину, которой в жизни по-настоящему нужен только муж, который бы о ней заботился, и дети, которыми бы занималась она. Мне хотелось, чтобы жена оставалась дома и ухаживала за мной, но тебе это не нравилось. Ты была мне нужна, чтобы помогать, понимать – но нет. Тебе ни разу не захотелось остаться ради меня дома.

– Но от этого она не становится сумасшедшей, Скотт, – возразил Квинлан.

– Я отказываюсь дальше обсуждать эту тему, – заявил Скотт.

– Интересно, почему меня не удивляет, что Эймори был предателем? – воскликнула Ноэль. – Но меня действительно это не удивляет. Раз так, то возможно, в конце концов Салли его и не убивала? Может быть, его прикончил один из его преступных клиентов. Какая жалость, что его убийцей был не Скотт. Так вот ты каков, Скотт, сентиментальное ничтожество!

«Очень хорошо, – отметил про себя Квинлан, – она пытается найти другой способ объяснить убийство мужа». Он был доволен своей работой и рад за Салли.

– Да, он был предателем, миссис Сент-Джон, – сказал он. – Итак, вы говорите, что вошли в комнату вместе со Скоттом и застали Салли в буквальном смысле стоящей над трупом, с дымящимся пистолетом в руках?

Ноэль задумалась. Ее лоб пересекли хмурые морщины, губы чуть шевелились.

– Да, это так, но Салли объяснила, что услышала выстрел и прибежала, а пистолет подняла с пола. Она сказала, что пришла попросить у меня денег и собиралась тут же уехать.

Квинлан достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и пробежал глазами.

– Это заявление, которое вы сделали полиции, Ноэль. Здесь нет ни единого упоминания о Салли. К сожалению, сосед сообщил, что видел, как Салли выбегала из дома. Это правда, что в ту ночь вы были со Скоттом? Вы действительно вместе вбежали в кабинет, где застали Салли над телом Эймори Сенг-Джона?

Скотт яростно швырнул трубку на каминную полку, и она с громким стуком ударились о твердую поверхность полированного мрамора, – Черт бы вас побрал! Конечно, я действительно был с Ноэль! Мы весь вечер были вместе.

Скотт все еще время от времени потирал живот, и от этого настроение Квинлана улучшалось еще больше.

Он опять повернулся к Ноэль.

– Рад слышать, что вы пытались уберечь Салли. Но честно говоря, у меня были сомнения, не участвовали ли вы во всей этой истории с самого начала заодно с этими благородными джентльменами.

– Что ж, за это я вас не виню, – вздохнула Ноэль. – Можно подумать, что я была с ними заодно. Но это не так. Я была просто глупой.

Салли улыбнулась матери.

– Знаешь, мам, я тоже была дурочкой, да еще какой: я же вышла замуж за Скотта. Только взгляни на него получше!

– Послушайте, что я вам скажу, Ноэль. Только очень плохая женщина способна выступать против собственной дочери после всего, что она пыталась для вас сделать с тех самых пор, как ей исполнилось шестнадцать. Она ведь была тогда всего-навсего девчонкой, почти ребенком – и тем не менее пыталась вас защитить! Поэтому я хочу услышать, что это не правда, что вы не убивали своего мужа. Скажите мне, что не вы убили этого монстра, который издевался над вами многие годы.

– Я его не убивала, не убивала! О Боже, Салли, ведь ты мне веришь, правда? Ты не считаешь, что я убила твоего отца, скажи, что не считаешь!

Салли не колебалась ни секунды. Она обняла Ноэль.

– Я тебе верю, мама.

– Но это еще далеко не все, Салли, – мягко сказал Квинлан. Он говорил ровным, но уверенным голосом. – Пришло время разобраться во всем до конца. Я хочу, чтобы сейчас ты попыталась вспомнить. Посмотри на Ноэль и вернись мысленно к той ночи.

Салли немного отстранилась, не сводя с матери глаз. Потом медленно повернулась к Квинлану.

– Сейчас я очень ясно вижу эту картину: отец лежит на полу, прямо на этом самом месте, вся грудь у него в крови... Мне очень жаль, Джеймс, но больше я ничего не помню.

– Ноэль говорила, что у тебя в руке было оружие. Подумай, Салли. Ты не помнишь, каким образом оно у тебя оказалось?

Салли энергично замотала головой, потом опустила глаза, тупо разглядывая свои коричневые ботинки.

Квинлан подсказал:

– Это был старинный пистолет «рот-стейр». Вероятно, твой отец купил его у какого-нибудь старого англичанина, ветерана первой мировой войны. Это довольно неуклюжее оружие длиной около девяти дюймов.

Салли медленно подняла голову, отошла от Квинлана и направилась к тому самому месту, где обнаружила тело Эймори Сент-Джона – к пятачку на полу перед огромным письменным столом красного дерева.

– Да. Я вспомнила этот пистолет. Это была его гордость. Английский посол подарил ему это оружие в семидесятые годы за какую-то особую услугу. Да, теперь я ясно вижу! Припоминаю, как я подняла пистолет с пола, помню, как я его держала. Помню, я еще подумала тогда: какой же он тяжелый! Он оттягивал мне руку. А еще помню, что он был горячий на ощупь, как будто им только что пользовались.

– Да, он тяжелый. Эта пушка весит больше трех фунтов. Ты смотрела на него, Салли?

Салли стояла сейчас рядом с ним, но ее здесь не было. Мысленно она была далеко и от Квинлана, и от всех них. Джеймс знал, что она вспоминает, собирает воедино разрозненные кусочки мозаики. Дело шло медленно, но он верил, что она справится.

– Он горячий, Салли, – подсказал Квинлан. – Он обжигает тебе руку. Что ты собираешься с ним делать?

– Помню, что я обрадовалась, – хорошо, что этот подонок мертв. Подлец, он все эти годы истязал Ноэль, вот наконец и поплатился за это. Он . всегда делал только то, что хотел, именно то, что хотел. Он меня просто достал! И вот справедливость восторжествовала – в первый раз! Да, точно! Помню, именно так я и подумала: ты мертв, мерзавец, и я рада. Теперь мы все от тебя освободились. Ты мертв!

– Салли, а ты помнишь, как вошла Ноэль?

Помнишь, как она закричала?

Салли напряженно смотрела на свои руки, сгибая и разгибая пальцы.

– Какой горячий пистолет! Я не знаю, что с ним делать. Теперь я тебя вижу, Ноэль. Да. А рядом с тобой Скотт. Но вы оба в пальто. Значит, вас не было дома, вы пришли с улицы. Здесь был только отец, больше никого.

Ты начала визжать, Ноэль. А Скотт – Скотт палец о палец не ударил. Ты смотрел на меня так, словно я дикая собака, словно ты был бы рад меня пристрелить.

– Мы думали, что ты его убила, – вмешался Скотт. – В ту ночь он вообще не должен был быть дома. Предполагалось, что Эймори в Нью-Йорке, но он неожиданно вернулся. Ты схватила пистолет и застрелила его.

Но Салли только покачала головой. Она не казалась испуганной – скорее, просто задумчивой. Она нахмурила лоб.

– Нет. Помню, когда я добралась до дома, то первым делом попыталась войти через парадный вход. Я не ожидала, что дверь может быть открытой, но она действительно оказалась не заперта. В тот же миг, когда я повернула ручку, раздался выстрел. Я прибежала сюда: отец лежал на полу, грудь залита кровью. Я помню... – Салли остановилась, напряженно хмурясь. Потом она закрыла глаза и прижала ко лбу кулаки. – В голове такой туман, все так расплывчато... Это все проклятые препараты, которыми вы меня пичкали! Господи, за одно это я готова вас убить!

Квинлан усмехнулся.

– Бидермейер сейчас попал в такую передрягу, Салли, что убить его в данный момент – это только значит помочь ему легко отделаться. Мечтаю увидеть, как он спустит все свои деньги на адвокатов, а в результате до конца своей жалкой жизни будет гнить в тюрьме. Не беспокойся о нем. Итак, все в тумане, но ты помнишь. Что ты видишь?

Салли уставилась туда, где было тогда распростерто тело – руки раскинуты по сторонам, ладонь правой обращена кверху. Кровь. Много крови. Как много было крови! Ноэль сменила ковер в комнате. Но было еще что-то странное, нечто такое, чего она никак не могла ухватить, что-то... Вот оно!

– В комнате был кто-то еще! – воскликнула Салли. – Да, был еще кто-то.

– Как у тебя в руках оказался пистолет? Она ответила сразу, без колебаний:

– Он лежал на полу. Тот человек как раз наклонился, чтобы его поднять, и в этот момент в комнату вошла я. Он очень быстро выпрямился и побежал к окну.

Салли медленно повернулась и посмотрела на высокие, от пола до потолка, окна, которые выходили на патио. Между их домом и соседским росли высокие кусты и стоял забор.

– Ты уверена, что это был мужчина?

– Да, уверена. Я видела его руку, когда он поворачивал защелку окна. Он был в перчатках – черных кожаных перчатках.

– Ты видела его лицо?

– Нет, он...

Салли застыла. Она вдруг закачала головой.

– Нет, – прошептала она, глядя на окна-двери. – Это невозможно, этого просто не может быть.

– Ты его видела, Салли? – голос Квинлана прозвучал твердо и неспешно.

Она посмотрела на Квинлана, потом на мать, потом на Скотта и, наконец, перевела взгляд на доктора Бидермейера.

– Знаешь, Джеймс, возможно, они в конце концов оказались правы. Наверное, я сошла с ума.

– Кто это был, Салли?

– Нет, нет, мне почудилось. Я сошла с ума.

– Кто это был?

Плечи Салли поникли, голова понуро опустилась. Она выглядела так, словно потерпела полное поражение. Она тихо прошептала:

– Это был мой отец.

– А! – Как будто даже облегченно воскликнул Джеймс. – Все встало на свои места. – Теперь ему была ясна полная картина – ему, но не остальным.

– Твой отец? – в ужасе прошептала Ноэль. – Но, Салли, это же невозможно! Твой отец лежал на полу мертвый. Я его видела, я вставала на колени возле его тела, я его даже встряхнула. Это был он, я-то не могла ошибиться.

Скотт махнул в сторону Салли своей трубкой и, укоризненно покачав головой, изрек:

– Она совершенно спятила, моя жена еще более сумасшедшая, чем мы думали. Твой отец мертв, Салли, Ноэль права. Я тоже видел его мертвым. Не забывай, что нас там было двое.

– Все в порядке, Салли, – вкрадчиво произнес Бидермейер. – Это всего лишь еще один симптом твоего заболевания. Надеюсь, теперь-то ты согласишься поехать со мной? Я могу позвонить адвокату мистера Сент-Джона, и он придет и позаботится, чтобы этот человек не засадил тебя в тюрьму.

Квинлан решил на какое-то время просто махнуть рукой на весь этот поднявшийся шум и гам. Потом встал, подошел к Салли, взял ее руки в свои.

– Молодчина, – сказал он, склонился над ней в поцеловал.

– Ну ты, ублюдок! Это же моя жена! Как бы я к ней ни относился, она все еще моя жена. Квинлан снова поцеловал Салли.

– Наконец все встает на свои места. – Он обернулся к Бидермейеру. – Теперь все сходится. Вы – специалист в области пластической хирургии, Норман. Должно быть, вы в этом деле большой мастер. Где же вы откопали мужчину, чье лицо переделали в лицо Эймори Сент-Джона?

– Вы сами не знаете, что говорите. Убитый был Эймори Сент-Джоном. В этом никто не сомневается, да и с чего бы можно было усомниться? Не возникало никаких вопросов.

– Не возникало потому, что не было поводов сомневаться. Ну, к примеру, с какой стати кто-нибудь будет проверять отпечатки пальцев, если жена покойного опознала тело, если его лицо выглядит точно так же, как на всех фотографиях на письменном столе. Хотя, честно говоря, меня несколько озадачило, что медэксперт не заметил шрамов от пластической операции. Должно быть, вы мастер своего дела, Норман.

– Боже правый, значит, вы действительно это сделали, доктор Бидермейер? – взвился Скотт. – Вы с Эймори, как я вижу, хорошо продумали: сделать какому-то несчастному его лицо и потом его прикончить? А меня он собирался оставить на растерзание?! Проклятие, так оно и есть! Он считался бы мертвым, и во всем обвинили бы меня одного. А я не совершал этого, клянусь! Конечно, остается еще история с Салли... Но это было необходимо! Мы знали, что она прочла несколько коротких сообщений, которые я по ошибке оставил в дипломате. У нас не было выбора. Я был вынужден действовать заодно с Эймори.

Тут уж Квинлан не выдержал и прервал поток этих излияний мощным ударом, на этот раз в челюсть. Он очень надеялся, что сломал ее.

Скотт рухнул на пол, потеряв сознание. Бидермейер посмотрел на него сверху вниз.

– Какое ничтожество! Но это уж не моя проблема. Ладно, Квинлан, оставьте ваши умозаключения. Все это чушь! Убитый – сам Эймори Сент-Джон, и покончим с этим. С меня достаточно. Я уезжаю. Мне жаль, Салли, я пытался тебе помочь, но теперь мне уже все равно.

– Когда дьявол покинет ад, вот когда я поеду с вами, доктор Бидермейер.

– Знаешь, Салли, тебе лучше подыскать другое сравнение. Я точно знаю, что дьявол рыщет по всему свету, а двое его подчиненных – здесь с нами. – Потом Квинлан повернулся к Бидермейеру. – Так, значит, отец Салли вам все еще платит. Что ж, это дает ответ на все оставшиеся у меня вопросы.

– Я уезжаю, – повторил Бидермейер и направился к двери.

Дверь открылась раньше, чем он взялся за ручку.

– Не думаю, что вы хотите уехать прямо сейчас, – сказал Диллон, входя в комнату. Раздался голос Ноэль Сент-Джон:

– Когда этот червяк очнется, я хочу добавить ему от себя. Нет, пожалуй, я даже не стану дожидаться. – Она подошла к Скотту и пнула его ногой в ребра. – Что же касается вас, – она повернулась к Бидермейеру, – если только мистер Квинлан даст мне резиновую дубинку, я вас изобью. Что вы творили с моей дочерью! Господи, да я готова вас убить!

– Обещаю проследить, чтобы вы получили эту резиновую дубинку, Ноэль, – заверил Квинлан.

– Я подам на вас в суд. Это не что иное, как жестокое обращение со стороны полиции, а еще и клевета! Только взгляните на бедного Скотта!

Салли подошла и тоже пнула Скотта в ребра. Потом она вернулась в объятия матери.

Глава 24

Диллон кивнул Квинлану и улыбнулся Салли. – Неплохо сработано. Квинлан большой мастер помогать людям вспоминать. – Он повернулся к доктору Бидермейеру. – Не думаю, что вы все еще надеетесь уехать. У меня масса друзей, которые прибудут как раз с минуты на минуту. И все они – специальные агенты, а это означает, что им ничего не стоит с пятидесяти ярдов отстрелить кончик вашего розового пальчика и заставить вас прокричать на весь свет все секреты, которые у вас были, начиная с двухлетнего возраста. Они – настоящие профессионалы, поэтому вам, доктор Бидермейер, лучше всего оставаться на месте и не делать резких движений. Ноэль внимательно посмотрела на Бидермейера.

– Надеюсь, что ты сгниешь в самой глубокой яме, какую они только найдут для такого подонка, как ты. А теперь отвечай, паршивец, где мой муж? И кто был тот несчастный, которого вы оба убили?

– Хороший вопрос, – заметил Квинлан. – Расскажите нам, Норман.

Все произошло очень быстро. Бидермейер выхватил из кармана пальто маленький пистолет.

– Ты, Квинлан, сукин сын, я ничего не обязан тебе рассказывать! Ты испортил мне всю жизнь! У меня нет больше ни дома, ни денег, ничего – и все из-за тебя, будь ты проклят! Господи, с каким бы удовольствием я тебя убил, но боюсь, что тогда мне вообще не будет покоя.

С улицы донеслось хлопанье дверей нескольких автомобилей.

– Слишком поздно скулить, Норман, – сказал Квинлан. – Сейчас вы отправитесь прямиком в кутузку. Можете считать, что мы заключаем сделку, которая позволит малость скостить вам срок: рассказывайте, где скрывается Эймори Сент-Джон. Рассказывайте, как звали того парня, лицо которого вы перекроили. Давайте-ка поведайте нам всю эту гнусную историю от начала до конца.

– Иди к черту, Квинлан!

– Надеюсь, это мне предстоит еще не скоро. Итак, человек, который до сих пор продолжает платить тебе за то, чтобы ты держал Салли под замком, – сам Эймори Сент-Джон. И не он ли последовал вслед за Салли в Коув, звонил ей, маячил ночью в окне ее спальни? А ты – ты тоже с ним был? Не вы ли двое стукнули нас с Салли по голове и утащили ее обратно, в ваш прекраснейший санаторий? Да, похоже на то. По телефону Салли звонил сам Эймори Сент-Джон, и в окошке она видела его собственную физиономию.

– Это все ложь! – завизжал Бидермейер. – Я уезжаю. Ноэль, быстро ко мне! Сомневаюсь, что кто-то вздумает стрелять, пока ты со мной.

– Должно быть, отец пришел в ярость, когда я застала его выходящим из этой комнаты. Он побоялся, что я разнесу эту новость по всему свету. Вот почему ему было нужно, чтобы вы держали меня в лечебнице.

– Не говори глупостей, Салли, это просто нелепо, – возразил Бидермейер. – Ты же сумасшедшая, которая сбежала из психушки. Даже если бы ты поспешила выложить все копам, как только они появились в доме, тебе бы никто не поверил, ни единая душа.

– Но в любом случае это вызвало бы массу вопросов, – заметил Квинлан. – Я бы, например, удивился и призадумался. Когда дело доходит до таких вещей, я становлюсь самым настоящим фэбээровским занудой, можете мне поверить. Я бы этого так не оставил. Салли права – и вам, и ее отцу было позарез необходимо запереть ее в лечебнице. Это удобный способ надолго, если не навсегда, убрать ее с дороги. К тому же Сент-Джон считал, что даже если Салли и не знает наверняка о его предательстве, то, по крайней мере, подозревает, что он не является верным гражданином своей страны.

– Заткнись! Ноэль, подойди сюда или я пристрелю твою девчонку!

– О какой сумме идет речь, а, Норман? Миллиона два? Больше? До меня только сейчас дошло, почему Салли была вам так отчаянно необходима. Она для вас – нечто вроде страхового полиса, верно? Имея ее, можно не беспокоиться, что Эймори Сент-Джон решит прикончить своего бывшего компаньона. Разумеется, он мог бы убить заодно и Салли, но это неизбежно вызвало бы массу вопросов. Нет, ему лучше было продолжать откупаться, пока не появится какая-нибудь светлая мысль, как избавиться от вас навсегда. Ну что, Норман, я в чем-нибудь не прав? Обожаю закрученные сюжеты, взятые из жизни! Никакой детективный роман не может тягаться с реальностью.

Бидермейер махнул рукой с зажатым в ней пистолетом.

– Пошли, Ноэль! За мной! На полу завозился Скотт. Он помотал головой, медленно сел, потом принялся потирать ребра.

– Что здесь происходит? Что вы делаете, доктор Бидермейер?

– Я уезжаю, Скотт. Если хочешь со мной, валяй. Мы забираем с собой Ноэль. Копы не рискнут стрелять – побоятся задеть ее. – Он наставил револьвер на Салли. – Пошли, Ноэль. Быстро!

Ноэль медленно приблизилась к Бидермейеру. Он схватил ее за левую руку и плотно прижал к себе.

– Мы просто выйдем через французское окно – медленно и спокойно. Медленно и спокойно, Ноэль. Знаешь, Скотт, пожалуй, тебе лучше остаться на месте. Ты мне никогда особенно не нравился, я всегда считал тебя жалкой тварью, без всякого положения в обществе. Да, оставайся здесь.

– Вы поступаете не слишком разумно, Норман, – сказал Квинлан. – Поверьте, это плохая идея.

– Заткнись, ублюдок!

Бидермейер распахнул ногой стеклянную дверь и вытолкал Ноэль наружу. Квинлан не двинулся с места, он переглянулся с Диллоном и покачал головой. Тот пожал плечами:

– Что ж, ты его предупредил, Квинлан. Послышались голоса, крики. Два раза выстрелили. Потом повисла мертвая тишина. Диллон выбежал во дворик.

– Ноэль! – вскрикнула Салли и тоже выбежала через открытую дверь в патио. Она снова и снова повторяла имя матери. Все смотрели, как Ноэль, спотыкаясь, подошла к дочери. Женщины обнялись.

– Люблю, когда все кончается хорошо, – вздохнул Квинлан. Потом весело обратился к Скотту:

– Ну-ка, Скотт, расскажите нам теперь, с какой же из женщин у вас роман – с Джилл или с Моникой?

– Ни с какой, черт бы вас побрал! Я голубой.

– Господи Иисусе, вот это номер!

Диллон вернулся в комнату. На его лице сияла широченная улыбка.

– Бедняга Норман Липси всего лишь ранен в руку. С ним будет все в порядке.

– Рад слышать, – ответил Квинлан.

Салли все еще смотрела на мужа, открыв рот от удивления.

– Джеймс, так Скотт – голубой? Как ты мог на мне жениться?

– Мне пришлось. Я всего-навсего провернул кое-какие незначительные махинации со счетами клиентов, но твой отец это обнаружил и втянул меня в свою торговлю оружием и тогда же заставил жениться на тебе. Правда, он мне кое-что заплатил, но это была явно недостаточная плата за то, что я терпел тебя в течение шести месяцев. Квинлан расхохотался и привлек к себе Салли.

– Надеюсь, эта новость произвела на тебя не слишком угнетающее впечатление?

– Наверное, я начну брыкаться.

Они слышали, как снаружи чертыхается Бидермейер. От проклятий он перешел к стонам, а потом стал громогласно жаловаться:

– Я умру от потери крови! Эти мерзавцы хотят моей смерти! – возмущался он.

Диллон в ответ засмеялся и громко провозгласил:

– Ну нет, потерпите до суда. Я и правда хочу, чтобы правосудие свершилось.

– Однако это еще не все. Справедливость еще не восстановлена, – возразила Салли. – Где мои отец?

Квинлан поцеловал ее в губы и сжал в объятиях.

– Прежде всего, радость моя, мы проверим, не исчез ли его паспорт. Если он на месте – значит, мы схватим голубчика довольно быстро.

– И еще один момент, – вмешался Диллон. – Где этот чертов пистолет «рот-стейр»?

– Я помню, как выбежала во двор вслед за отцом. И выбросила пистолет в кусты.

– Полицейские должны были его обнаружить. Но не обнаружили.

– Это означает, что Сент-Джон видел, как Салли его выбросила, и вернулся за ним. – Квинлан улыбнулся. – Этот пистолет удостоверяет личность убийцы лучше всяких отпечатков пальцев.

– А этот бедняга, которому Бидермейер сделал пластическую операцию? Интересно, кто он?

– Не думаю, что мы когда-нибудь это узнаем, Салли. Разве что Бидермейер сам расскажет. Его кремировали. Черт, у меня же были все улики, и лежали под самым моим носом! Твой отец около девяти месяцев назад изменил завещание, особо оговорив, что после смерти его тело должно быть немедленно кремировано. Норман Липси оказался хирургом по пластическим операциям. Ты была абсолютно уверена, что говорила по телефону именно с отцом. Все сходится! Я должен был тебе поверить, но я искренне решил, что ты слышала в трубке смонтированную запись с голосом твоего отца. Мы до него доберемся, Салли, клянусь!

Квинлан отвез Салли к себе домой и заставил дать обещание, что она там и останется. Сам он должен был отправиться в контору, чтобы посмотреть, как продвигается расследование.

– Но сейчас ведь уже перевалило за полночь!

– Не важно. Дело очень важное. В здании ФБР наверняка светятся все окна, с первого этажа до последнего. Ну, может быть, и не все, но на пятом этаже уж точно светятся.

– А можно мне с тобой?

Квинлан представил картину: три десятка мужчин и женщин снуют туда-сюда и разговаривают все одновременно, просматривая кипы бумаг. Одна группа анализирует информацию, добытую в офисе Эймори Сент-Джона, другая – усиленно изучает бумаги доктора Бидермейера.

Кроме того, есть еще Бидермейер, ожидающий допроса. О, как Квинлан мечтал заполучить Нормана в кабинет для допросов – чтобы были только они двое и магнитофон. В предвкушении этого момента он чуть не потирал руки.

– Да, – сказал он Салли, – пойти-то ты можешь, но имей в виду, что к тебе тут же привяжутся агенты и станут донимать своими вопросами до тех пор, пока тебе не захочется свернуться клубочком и уснуть.

– Я готова побеседовать, – сказала Салли, улыбаясь ему. – Знаешь, Джеймс, мне стало так легко! Скотт оказался голубым, а мама ни в чем не замешана. Значит, кроме тебя, у меня все-таки есть кто-то еще.

Марвин Брэммер – заместитель директора и начальник Отдела криминальных расследований, высказал пожелание, чтобы Салли осмотрели врачи и психоаналитики из ФБР. Квинлан отговорил его от этой затеи. Салли не знала, как он добился своего, но не сомневалась, что Джеймс сумел привести убедительные доводы.

В результате у нее просто состоялся долгий разговор с Марвином Брэммером. Сам того не желая, он был отменно любезен.

К концу этой беседы, растянувшейся на целый час, он узнал от Салли еще больше подробностей о той роковой ночи. В том, что касается ведения допроса, Брэммер был одним из лучших в ФБР – Организации, которая вообще славится по этой части. Может быть, он был даже лучше, чем Квинлан, – хотя Салли сомневалась, что Джеймс согласился бы это признать.

Когда она вышла из кабинета Марвина Брэммера, причем Брэммер шел чуть позади, слегка поддерживая ее под локоть, она увидела Ноэль, спящую на стуле в уголке. Мать выглядела молодой и очень хорошенькой. Но у Салли мелькнула беспокойная мысль: а что, если отец снова доберется до Ноэль? Что, если он доберется до нее самой? Она поделилась своими опасениями с Брэммером, но тот еще и еще раз заверил Салли, что ФБР приставит к ним обеим охрану. У Эймори Сент-Джона теперь нет никаких шансов приблизиться ни к Салли, ни к Ноэль. Кроме того, как считал Брэммер, невозможно представить, чтобы человек был настолько глуп. Нет, все должно быть хорошо.

– Это моя мать, – пояснила Салли. – Ну разве она не прекрасна? Она всегда меня любила. – И Салли одарила Брэммера такой улыбкой, которая запросто могла бы обезоружить и более циничного мужчину.

Брэммер прочистил горло и слегка пробежал пальцами по своей густой, рано поседевшей шевелюре. Молва гласила, что с тех пор как его волосы поседели за одну ночь – тогда произошла перестрелка, в которой его чуть было не убили, и было это пять лет назад, – его умение вести допрос резко пошло вверх. Благородная седина оказывала на допрашиваемых такое воздействие, что человеку стоило только взглянуть на Брэммера, как он тут же проникался к нему доверием.

– Судя по тому, что мне сообщил Квинлан, а он настаивает на разговоре со Скоттом Брэйнердом, похоже, что Брэйнерд действительно присваивал средства клиентов, хотя и в очень небольших количествах. Ваш отец поймал его за руку, и это решило дело. Скотт стал выполнять за Сент-Джона кое-какую грязную работенку и, таким образом, по-настоящему оказался у него на крючке. А еще – вы были правы. У вашего мужа был-таки любовник, парень по имени Аллен Фолкес из британского посольства. Мне очень жаль.

– Честно говоря, все это вызывает у меня только чувство облегчения. Я не испытываю боли, мистер Брэммер, – сказала Салли, и это была чистая правда. – Хотя, конечно, я не перестаю удивляться всем этим открытиям. Оказывается, меня просто использовали, и использовали на все сто!

– Да, это так. К сожалению, многих людей используют изо дня в день. Пусть не в такой степени, как вас, но все же ими манипулируют. Те, у кого больше власти, те, кто более ловок и сообразителен, или те, у кого больше денег. Постарайтесь не думать об этом. Как я уже сказал, вам это больше не грозит, миссис Брэйнерд.

– Пожалуйста, называйте меня Салли. Не думаю, что после всего этого мне когда-нибудь захочется, чтобы меня связывали с фамилией Брэйнерд.

– Салли. Прекрасное имя. Теплое, забавное и какое-то уютное. Квинлану ваше имя нравится. Он мне говорил, что от звука этого имени у него теплеет на душе и появляется такое ощущение, будто его всегда ждет ваша улыбка. Я-то думаю, что даже нечто большее. Но этого Квинлан никогда не добавлял. Иногда он бывает очень тактичен, во всяком случае, на работе, или, еще точнее, когда он разговаривает со своим боссом, то есть со мной.

На это Салли ничего не ответила.

Сказать по правде, Брэммер и сам не понимал, что это он вдруг разговорился. Как бы то ни было, эта молоденькая женщина, успевшая перенести столько горя, сколько по справедливости ей не должно было бы выпасть и за всю жизнь, понятия не имевшая, как вытягивать из людей информацию, ухитрилась как-то развязать ему язык. И сама она при этом не сказала ни слова.

У него почему-то возникло желание отвести эту женщину к себе домой, как следует накормить и рассказывать ей всякие забавные истории до тех пор, пока она не станет ежеминутно хохотать.

Побуждаемый всеми инстинктами защитника и покровителя, которые пробудила в его душе Салли, он вдруг заговорил о Джеймсе:

– Я знаю Квинлана уже шесть лет. Он великолепный агент, сообразительный, с хорошо развитой интуицией. У него есть нечто вроде шестого чувства, и это много раз помогало ему проникнуть в душу другого человека – или в его мысли. Иногда я сам не был уверен, куда именно. Бывало, мне приходилось его сдерживать, даже кричать на него, потому что он любит выступать в одиночку, а у нас это не поощряется. Агентов ФБР готовят к тому, чтобы работать в команде – разумеется, кроме агентов из Нью-Йорк-Сити и нашего Квинлана из столичного офиса. Но я всегда в курсе, когда он начинает действовать самостоятельно, хотя он, должно быть, думает, что ему удается меня дурачить.

А еще Квинлан очень ловко умеет заставить человека вспомнить то, что глубоко запрятано в его сознании. Если не ошибаюсь, прошлым вечером он проделал это и с вами?

– Да. Хотя, с другой стороны, мистер Брэммер, вы вытянули из меня гораздо больше.

– Хм, это вышло исключительно потому, что Квинлан, так сказать, открыл пробку, – сказал Брэммер, хотя на самом деле был очень польщен. – Он, знаете ли, не только лучший агент в нашем офисе, но и очень одаренный человек. К примеру, он играет на саксофоне. Квинлан – выходец из огромной семьи, расселившейся по всему восточному побережью. Отец Джеймса был одним из лучших начальников, которых знавало наше бюро. Два года назад он вышел на пенсию. Была у Квинлана одна большая ошибка – это его жена, Тереза. Но с этим давно покончено. На некоторое время он затих, «лег на дно» и многое передумал. Но в конце концов вышел из зимней спячки и вполне поправился. А потом встретил вас, и все, на что он теперь способен, – это постоянно улыбаться, то и дело потирать руки и строить планы на будущее. Обращайтесь с ним как следует, Салли.

– В смысле, быть с ним нежной? Марвин Брэммер расхохотался.

– Ничего подобного! Покажите ему, где раки зимуют, заставьте его побегать, не позволяйте ему никаких проделок.

– Проделок?

Брэммер удивленно улыбнулся Салли, потом покачал головой.

– Вы еще мало его знаете. Вот погодите, дайте срок, и увидите сами, когда поженитесь, а может быть, даже до того, как поженитесь. Его отец был в точности таким же. Но у Квинлана есть то, чего не было у его отца.

– Что же это?

– Это вы. – Марвин Брэммер слегка коснулся пальцами ее щеки. – Не надо волноваться, Салли. Мы схватим вашего отца, и он полной мерой заплатит за все, что успел натворить. Когда Квинлан вводил меня в курс дела, он без умолку трещал, как пулемет. Он рассказал, как отец дважды звонил вам по телефону, как его лицо вдруг возникло среди ночи за окном вашей спальни, когда вы остановились в маленьком городке под названием Коув, в доме своей тетушки. Разумеется, он думал, что кто-то просто копирует голос покойного Сент-Джона или использует монтаж магнитофонной записи. Но вы, как он рассказывал, были уверены, что это отец собственной персоной, и это вас здорово пугало. Он сказал, что больше никогда в жизни не будет в вас сомневаться ни по какому поводу. Будем говорить начистоту, Салли. Перед нами не просто убийство некоего неизвестного мужчины. И дело не только в том, что творил с вами Эймори Сент-Джон, хотя мысль об этом ужасает меня. Все гораздо сложнее и глубже. Это уголовное дело связано с грязным бизнесом, которым ваш отец занимался уже несколько лет. Он продавал оружие бандитам. Федералы будут обвинять его именно в этом. И, разумеется, именно поэтому ФБР вообще оказалось вовлеченным в это дело после того, как его убили. Мне жаль, что он ваш отец. Но мы считаем, у него была еще какая-то причина, чтобы запереть вас в лечебнице Бидермейера. Судя по тому, что говорил Скотт Брэйнерд, Сент-Джон действительно опасался, что вы видели какие-то компрометирующие бумаги. Не припоминаете, вам не попадались на глаза какие-нибудь документы, подтверждающие участие вашего отца в торговле оружием? Салли покачала головой.

– Нет, мистер Брэммер, не попадались. Но вы серьезно верите, что это было одной из причин, почему отец поместил меня в бидермейеровскую психушку?

– Звучит очень правдоподобно. Что касается другой версии – из соображений мести – это тоже выглядит логичным, но, откровенно говоря, мне кажется, что самой по себе мести для мотива все же маловато. Нет, я думаю, тут целый букет, но в первую очередь он понял, что Скотт вас теряет, а значит, и он, Эймори Сент-Джон, теряет над вами контроль. И он предполагал, что вы видели какие-то компрометирующие документы, касающиеся торговли оружием. Этого более чем достаточно, Салли. Что для вашего отца было важнее – не знаю. Думаю, мы никогда этого не узнаем.

– Вы не представляете, как сильно он меня ненавидел. Я уверена, даже мама считает, что из-за этой ненависти он способен на все, – Это мы выясним, когда его поймаем, – сказал Марвин Брэммер. – И тогда он ответит за все. Мне действительно очень жаль, Салли, что все так сложилось. Я имею в виду даже не столько неблагополучное детство. Просто на свете встречаются порой такие мерзавцы – и вам как раз в этом смысле «повезло».

– Что будет с доктором Бидермейером?

– А, Норман Липси! Если бы мы раньше догадались натравить на него Диллона! Этот парень способен выбивать на клавиатуре компьютера чечетку. Мы обычно шутим, что он не одиночка, как Квинлан, потому что у него всегда есть под рукой компьютер, а с шеи, как стетоскоп, всегда свисает провод от модема. Диллон способен подключиться к любой компьютерной системе на планете. Он – просто чудо. Мы поддразниваем его, что он даже спит с этой штукой. Думаю, если бы ему кто-нибудь дал телефон начала века, он все равно бы сумел придумать модем, который бы работал и с этим допотопным аппаратом. В ФБР у агентов нет напарников в обычном смысле, как у полицейских, но Квинлан и Диллон всегда отлично управляются вместе.

Боже правый, – опомнился Марвин, – с чего это я разболтался об этом? Вы же спрашивали меня о Нормане Липси. Ему предстоит сесть в тюрьму на весьма длительный срок. Не беспокойтесь об этом типе. Он отказывается что-либо говорить. Заявляет, что Холланд – кретин и лжец. Но это не имеет значения. У нас есть на него материал.

Салли вздрогнула. Она обхватила себя руками. Брэммеру хотелось как-то ее успокоить, но он не знал, как именно.

Он сказал:

– Поверьте мне, Липси по-настоящему не поздоровится. Мы пока еще не знаем имена всех людей, которых он держал у себя против их воли. Наши сотрудники побеседуют с каждым, заглянут в каждое личное дело, поговорят со всеми родственниками. Скоро дело развернется вовсю. Я подозреваю, что, когда все кончится, многим очень богатым и очень известным людям придется несладко.

Кроме того, Липси является соучастником убийства. Так что, можете больше о нем не беспокоиться. Он исчез с вашего горизонта навсегда.

Боже правый, что же этот человек ей сделал? Брэммер не мог себе представить. И, честно говоря, не хотел и пытаться.

Когда вошел Квинлан, его глаза ожили и засветились при виде Салли – такой худой, бледной, со спутанными волосами. Ее глаза тоже, в свою очередь, засияли при виде Джеймса. Марвин Брэммер тихо побрел обратно в свой кабинет, думая на ходу, что не может припомнить другого случая, чтобы он так много разговаривал.

Она могла бы выудить у Квинлана любой секрет, и парень бы даже не понял, что она делает. Более того, Салли сама не сознавала, каким воздействием на людей обладает.

«Хорошо, что она не иностранная шпионка, а то бы все мы оказались полными идиотами», – подумал Брэммер. И еще он, сам не зная почему, чувствовал огромное облегчение от того, что ее мать оказалась не замешанной во всю эту мерзость.

Глава 25

Квинлан привез Салли к себе домой, в свою квартиру, в свою спальню, в свою кровать. И вот теперь он лежал с ней рядом, слегка поглаживая ее рукой по спине, вниз и вверх.

Какая же она худенькая! Сквозь ткань ночной сорочки явственно прощупывались ее бедренные кости, он чувствовал хрупкость ее рук. На миг у него возникло желание заказать по телефону что-нибудь из китайской кухни – побольше сахара в говядине по-жешуаньски и хороший горшок риса, – но он сдержался и решил, что лучше все-таки делать именно то, чем он занимается сейчас. Кроме того, он и так уже до отвала накормил Салли спагетти, щедро посыпанными пармезаном<Вид сыра>, и горячими чесночными тостами, которые, правда, и в половину не были так хороши, как те, что делала Марта.

– Джеймс?

– Предполагалось, что ты крепко спишь.

– Мистер Брэммер был со мной очень мил. Кстати, он рассказал кое-что и о тебе.

Квинлан уставился на Салли, не веря своим ушам.

– Ты шутишь! Брэммер – самый большой молчальник во всем ФБР. Если бы за молчание давали награды, он бы завоевал их без труда.

– Только не сегодня ночью. Может быть, он устал или был слишком возбужден – как ты. Да, он мне много чего порассказал. Например, я знаю теперь, что у тебя была большая семья, и что ты очень похож на своего отца.

Это интересно. Квинлан кашлянул, прочищая горло, и произнес, зарывшись лицом в волосы Салли:

– Хм, разве он не говорил исключительно о расследовании и участниках этой истории?

– Большей частью, но не только об этом. Джеймс почувствовал, как пальцы Салли скользят по его бицепсам. Он тут же напряг мускулы. «Мужчина, – подумал Квинлан, – он всего-навсего мужчина, который хочет, чтобы его женщина знала, какой он сильный». Он чуть не расхохотался над самим собой.

– Что ты имеешь в виду, говоря «не только об этом»?

– Я имею в виду тебя. Он рассказал мне о тебе, о твоем отце и о Диллоне.

– Брэммер и мой отец прошли вместе немалый путь. Хотел бы я, чтобы ты могла познакомиться с моим стариком. Это был классный мужик, Салли. Так жаль, что он умер – в прошлом году. От сердечного приступа. Все произошло так внезапно, отец совсем не мучился, но все-таки рано, ему было всего шестьдесят три года. Он бы просто свел тебя с ума – в один миг тебе бы хотелось засветить ему в глаз, а через минуту ты бы уже сгибалась пополам, держась за живот от смеха.

– Ты во многом похож на него – так сказал Брэммер. А еще он сказал, что ты любишь охотиться в одиночку, но он всегда знал, что ты делал, даже если ты готов был поклясться, что он об этом и не подозревает.

– Старый плут! Я бы не стал с этим спорить. У него повсюду доносчики!

– Может быть, теперь у него есть шпион, который лежит в твоей собственной постели.

– Все нормально, – сказал Квинлан и поцеловал ее.

Салли была мягкой и податливой, но она была не с ним, – пока еще нет – и он ничуть не винил ее за это. Он проговорил в ее теплые губы:

– Осталось разобраться только с твоим отцом, Салли. Мы его достанем. Он от нас не уйдет. Предстоят крупный скандал и большое судебное разбирательство. Ты сможешь с этим справиться?

– Да. – Голос Салли неожиданно сделался холодным и твердым. – На самом деле я просто не могу дождаться. Мечтаю засадить его за решетку. Очень хочется рассказать всему миру, как этот мерзавец избивал жену. Я хочу рассказать всем, что он сделал со мной. Джеймс?

– Что?

– Как ты думаешь, в жизни моего отца была какая-то другая женщина? Кто-то, с кем он собирался покинуть страну?

– Не сказать, чтобы мы это знали, но мысль тем не менее интересная. Надо будет проверить. Еще рано, очень рано. Как я уже говорил, наши люди просматривают сейчас каждый клочок бумаги в офисе твоего отца и в его доме. Все будет изучено самым тщательным образом.

Ты вообще не представляешь, что значит тщательно изучать вещдоки, если не видела, как это делает ФБР. Что касается нашего дорогого хирурга-косметолога Нормана Липси, то ему не отвертеться, даже если он наймет самых лучших адвокатов. По крайней мере до следующей среды, а то и дольше, его будут допрашивать наши агенты. То, что он пока не сказал ни слова, ровным счетом ничего не значит. Он заговорит! Они уже накопали более чем достаточно доказательств, чтобы осудить его по нескольким статьям: преступный сговор, незаконная деятельность, похищение людей... и это только для начала. Ну же, Салли, в чем дело, почему ты все еще отстраняешься от меня? Что происходит?

– Джеймс, а что, если я ошибаюсь? Если я была все еще настолько одурманена наркотиками, что видела то, чего на самом деле, может быть, вовсе и не было? Если человек, которого я видела убегающим через окно, совсем не мой отец? Вдруг это кто-то другой? А что, если я вообще никого не видела? Что, если я сама застрелила отца, а все остальное – скажем так, игра воображения?

– Нет. Ничего подобного, – уверенно сказал Джеймс и снова ее поцеловал. – Если я в чем и разбираюсь, так это в сумасшедших. Ты не сумасшедшая! Готов поспорить, у тебя нет даже предменструального синдрома.

Салли шутливо шлепнула его по руке, Джеймс тут же напряг мускулы, и она захихикала.

– А вот это уже совсем другое дело, этот чудесный звук мне нравится. Просто выкинь из головы всю эту чушь насчет сумасшествия, Салли. Ты видела именно отца. По этому поводу нет ни малейших сомнений ни у меня, ни у Брэммера, ни у Диллона, ни у мисс Лилли – бьюсь об заклад, когда мы ей расскажем, у нее сомнений не будет... Должно быть, дело было так: твой отец остановился, увидел, как ты выбросила прочь этот драгоценный пистолет, и вернулся его подобрать. Само по себе это вполне убедительно, тебе не кажется? Если он не возвращался за оружием, то куда тогда оно подевалось? «Ротт-стейр» у него – ставлю на обед в мексиканском ресторане «Кантина», когда мы его найдем.

Салли слегка приподнялась и поцеловала его в губы.

– Господи, как я на это надеюсь! Ты был так уверен, что я все вспомню.

– Хм, я молился об этом даже усерднее, чем в семнадцатилетнем возрасте, когда боялся, что Мелинда Херндон может быть беременна.

– Я так рада, что не застрелила отца независимо от того, что на самом деле мне бы этого хотелось. Интересно, где он сейчас?

– Мы его отыщем. Паспорт его исчез. Агенты заставили Ноэль просмотреть его домашний сейф и сейфы в банке. Есть вероятность, что Сент-Джон улетел или в Швейцарию, или в Гранд Кайманз – они нашли кое-какие документы, свидетельствующие, что у него есть банковские счета в этих местах. Мы его достанем. На это даже не уйдет много времени.

Салли лежала рядом с ним тихо, совершенно неподвижно. Джеймсу нравилось чувствовать, как прижимается к нему ее тело, нравились ее прикосновения. Его адреналин все еще держался на самом высоком уровне, но Салли, должно быть, совсем без сил. У нее выдался тот еще денек. Джеймс вздохнул. Потом решился коснуться ее губ легким поцелуем.

– Ну что, теперь ты готова спать?

– Знаешь, Джеймс, у меня такое чувство... – медленно проговорила она, и ее теплое дыхание щекотало его щеку, – это странное чувство, и я не могу его объяснить, но мне почему-то кажется, что он никуда не уезжал. То есть я хочу сказать, что он не уехал из страны. Он где-то здесь, только я не могу представить, где именно. У нас, правда, нет ни домика на побережье, ни бунгало в горах, о которых мне было бы известно.

– Это интересно. Завтра поговорим с Ноэль. Ну, Салли, ты даешь! Надеюсь, ты не собираешься затмить меня по части интуиции?

Квинлан немного переменил положение. Он все еще был одет в брюки и рубашку, хотя в эту минуту он бы хотел, чтобы на нем не было ничего. Салли была в ночной рубашке – эдаком хлопковом изделии, закрывающем ее от шеи до самых щиколоток. Хорошо бы, чтобы на ней тоже ничего не было. Вздохнув, Квинлан поцеловал ее в правое ухо.

Хотел бы он, чтобы весь адреналин в его теле куда-нибудь испарился! Он был возбужден до предела. Чтобы отвлечься, он заговорил:

– Забыл тебе сказать, мне позвонил Дэвид Маунтбэнк – помнишь, шериф? Он был очень мил, спрашивал о тебе.

Он почувствовал, как кончики ее пальцев слегка касаются швов, наложенных на рану у него на голове.

– Следа почти не осталось.

– Ладно. Так вот, у шерифа все еще нет никаких зацепок в связи с теми двумя убийствами. Да, смерть доктора Спайвера – это тоже убийство, в этом уже нет сомнений. Он хотел, чтобы ФБР официально оказало ему помощь – и он ее получит. Ему удалось убедить всех, что исчезнувшая пожилая пара – Харви и Мардж Дженсен – была убита где-то в районе Коува и что все остальные без вести пропавшие тоже как-то связаны между собой. Туда прибудут агенты из портлендского офиса, а из вашингтонского – я. Весь чертов городишко будет обшарен вдоль и поперек.

А Салли тем временем целовала его шею, ее пальцы легонько подергивали волосы у него на груди.

– Я поеду, Салли, – медленно проговорил Квинлан. – И – да, Брэммер знает, что я поеду. Он считает, что это хорошая мысль. Брэммер желает, чтобы я поговорил с Амабель. Нам всем хочется разобраться, как она вписывается во всю эту историю. И, можешь мне поверить, в этой головоломке у нее где-то обязательно должно быть свое место. Мне кажется, тебе стоит подумать о том. чтобы поехать со мной.

Он мысленно взвесил все за и против, пытаясь понять, что для Салли опаснее: находиться с ним в этом маленьком городишке в Орегоне или остаться здесь, но без него, когда ее отец все еще на свободе. Нет, пусть уж лучше она едет с ним. Это единственный способ ее защитить. В Коуве и его окрестностях будет околачиваться столько агентов ФБР, что ни у кого просто не будет возможности напасть на Салли.

– Как Амабель может быть замешана в эту историю? Она же меня любит. Тетя меня приютила, она...

– Только не надо считать меня идиотом, ладно? Она замешана. После того как она заявила мне и Дэвиду, что ты, наверное, просто сбежала, потому что испугалась, – после этого у меня уже не осталось сомнений, что она замешана. А вот насколько глубоко, это мы еще выясним.

– Теперь у меня снова есть мама. Было бы неплохо иметь еще и тетю Амабель. Я изо всех сил буду молиться, чтобы она оказалась ни при чем.

– У тебя теперь есть не только мама, у тебя есть я, и меня-то ты никогда не потеряешь, клянусь. А еще ты получишь всю мою семью. Они все отвратительные, любящие, в общем, потрясающая семья. Что до Амабель, то, если она как-то связана со всем этим, мы разберемся – ты и я, мы оба займемся этим делом.

Квинлан почувствовал, как ее ладонь скользнула вниз по его груди, пальцы, лаская, проникли за застежку рубашки. Он выгнулся так, что чуть не свалился с кровати. Нет, она устала, он не может ей этого позволить, только не сегодня.

Потом Джеймс принял решение: он ни в коем случае не будет ее торопить. Покачав головой, он хрипловато спросил:

– Салли, ты уверена?

– О да, уверена. – Салли поцеловала его грудь, открывшуюся в вырезе рубашки. – Можно, я сниму с тебя рубашку, Джеймс?

Он рассмеялся. Он все еще смеялся, когда ее рот оказался на его животе, потом еще ниже, смыкаясь вокруг его возбужденной плоти. После этого ему стало уже не до смеха. Джеймс метался и постанывал от остроты ощущений. Он думал, что, наверное, никогда не перестанет стонать, не перестанет сгорать от желания, пока не оказался глубоко внутри нее. Это то, чего он желал больше всего на свете – чтобы он был глубоко в ней, а она полностью его принимала, любила его, кричала об этом ему и всему свету.

И когда он наконец оказался там, Джеймс понял, что это правильно, даже больше, чем правильно. Салли – его жизненная сила, его будущее. Пожалуй, это лучшее, чего ему удалось достичь в жизни.

Она прошептала, уткнувшись лицом в его грудь:

– Я люблю тебя, Джеймс.

Он весь дрожал, двигался яростными толчками, как безумный, но и она не уступала ему в страсти, и это приводило Джеймса в еще большее исступление.

«Мужчина, – мелькнула мысль в голове Джеймса в последний миг перед тем, как все его тело содрогнулось, – мужчина испытывает такую же сильную потребность кому-то принадлежать, как и женщина. Ему так же, как женщине, необходимо, чтобы его желали, ласкали и лелеяли».

Салли куснула его в шею, и он вскрикнул. Он понял, что все будет прекрасно.

– Я тоже тебя люблю, – ответил он ей прямо в рот, и его теплое дыхание смешалось с ее дыханием.

«Странная все-таки штука – жизнь», – подумал Квинлан перед тем, как погрузиться в глубокий сон. Он приехал в Коув для того, чтобы разыскать какую-то сумасшедшую женщину, которая убила собственного отца. Вместо этого он нашел Салли.

Вот уж воистину жизнь прекрасна.

Глава 26

День выдался теплым, воздух был соленым от океанских брызг, высоко в небе сияло солнце. «Коув никогда еще не выглядел таким прекрасным», – подумал Квинлан, помогая Салли выйти из машины, взятой ими напрокат.

– Городок с почтовой открытки, – заметила Салли, оглядываясь вокруг. – Все те же четверо стариков играют в карты, сидя вокруг старой бочки. Смотри-ка, Джеймс, перед магазином «Лучшее в мире мороженое» припарковано полдюжины машин, не меньше! Вон и Марта! Выходит из «Сейфвэя» с двумя сумками всякой всячины. А вот и преподобный Ворхиз – прогуливается с опущенной головой, словно ему предстоит кому-нибудь признаться в том, что он страшно согрешил. Как тут могло что-то случиться? Городок выглядит просто безупречно. Кругом все спокойно, никто не бегает вокруг, размахивая топором, никто не кричит, дети не портят стены зданий своими художествами.

– Точно, – сказал Квинлан. Он нахмурился.

– Что-то не так, Джеймс?

В ответ он только покачал головой. Интуиция. Салли ткнула его локтем в ребра. Он схватил ее за руку и сказал:

– В том-то и дело, что Коув даже чересчур безупречен. Вот я и думаю, с чего бы это? Как ему удается быть таким безукоризненным? Только взгляни на эти яркие цвета на стенах и витринах – краска же повсюду свежая. Нигде ничего не поломано, нигде ничего старого. Все, как говорится, тип-топ.

– Но хватит об этом картинном местечке. В два часа мы встречаемся у Тельмы с Дэвидом и двумя агентами ФБР из портлендского офиса. Сейчас уже почти два. Я встречусь с ними, а потом приду в дом Амабель, хорошо?

Он выглядел встревоженным, и Салли, пытаясь разрядить обстановку, снова ткнула его, на этот раз кулаком в руку.

– Ты что, думаешь, она может запереть меня в погребе? Будет тебе, Джеймс, не глупи. Она же моя родная тетка.

– Ну хорошо. Я вернусь к тебе так быстро, как только смогу. И, пожалуйста, позаботься о том, чтобы Амабель об этом знала.

Дэвид Маунтбэнк выглядел усталым. И обеспокоенным. Представляя Квинлана агентам – и мужчинам, и женщинам, – он отнюдь не казался счастливым. Глядя на шерифа, можно было подумать, что все вокруг управляют им и помыкают. Такое действительно иногда случалось, когда являлись федералы и обращались с местными стражами порядка как с рабочей скотиной. В прошлом такие случаи происходили довольно часто, но сейчас уже гораздо реже. И Квинлан искренне надеялся, что здесь-то такая ситуация не возникнет. В процессе шестнадцатинедельной подготовки в Куантико агентов учили, что они никогда не должны узурпировать прерогативы местных органов правопорядка. Но, может быть, он и ошибается. Возможно, шериф просто в подавленном настроении из-за двух недавних убийств. Квинлана на его месте это тоже здорово бы угнетало.

Кори Харпер и Томас Шреддер тоже выглядели озабоченными. Все пожали друг другу руки и устроились в гостиной Тельмы Неттро. Вошла Марта и просияла при виде старых знакомых.

– Салли, мистер Квинлан! Как замечательно видеть вас снова! Кто-нибудь хочет выпить кофе? А еще могу предложить мой особый нью-джерсийский сырный кекс.

– Ого, нью-джерсийский сырный кекс! – Квинлан чмокнул Марту в щеку.

– Он гораздо вкуснее любого сырного кекса из Нью-Йорка, – заверила Марта и приветствовала Салли коротким объятием.

– Вы, ребятки, просто занимайтесь тут своим делом, а я мигом вернусь.

– Как поживает Тельма? – поинтересовалась Салли.

– В данный момент она прихорашивается. Не для вас, Салли, нет, – для мистера Квинлана. Можете себе представить, она даже велела мне пойти и купить персиковую губную помаду. -Марта поцокала языком и вышла из просторной гостиной.

– Я бы предпочел заняться делом, – заявил Томас Шреддер, вложив в свой голос достаточное количество нетерпения – как раз столько, что у Квинлана возникло озорное желание развалиться в кресле, закинуть руки за голову и чуток вздремнуть, просто чтобы позлить этого зануду.

Шреддеру было около тридцати, это был высокий, долговязый и очень горячий парень – из той породы людей, от которых Квинлан старался бежать как от чумы. Они нервировали его хотя бы уже потому, что никогда не смеялись, абсолютно не понимали шуток и обычно видели лес, но не различали деревьев.

Что касается женщины – специального агента Кори Харпер, – то она пока что не произнесла ни слова. Это была высокая молодая женщина со светлыми волосами и очень красивыми серо-голубыми глазами. Она тоже явно рвалась в бой – сидела на самом краешке дивана, на коленях блокнот, шариковая ручка наготове застыла над открытой страницей. Судя по всему, она не так давно вышла из Куантико. Он готов был поспорить, что портлендский офис – первое назначение мисс Харпер.

– Кори рассказала мне обо всех ваших треволнениях в Вашингтоне, – начал Дэвид Маунтбэнк, не обращая внимания на Томаса Шреддера. – Господи Иисусе, это было что-то! Вы в порядке, Салли?

– Да, сейчас все хорошо. Они все еще не поймали моего отца, но Джеймс обещает, что обязательно поймают, говорит, что это лишь вопрос времени.

Квинлану вдруг показалось, что Томас Шреддер вот-вот взорвется. Он улыбнулся коллеге и пояснил:

– Я приехал сюда, разыскивая Салли. Я появился как частный детектив, якобы нанятый для того, чтобы найти двух стариков, которые пропали в этих краях примерно три года назад. Это было моим прикрытием. Но в то же время это была правда. Эти люди действительно пропали в этом районе. Самое забавное, что, когда я стал задавать вопросы в рамках моей «легенды», начали происходить всякие неприятные вещи. Салли, расскажи-ка им про женские крики.

Салли так и сделала, обойдя, однако, молчанием то обстоятельство, что Амабель не верили, что это в самом деле были крики женщины.

– На следующее утро, гуляя но прибрежным скалам, мы натолкнулись на женский труп, – продолжил рассказ Квинлан. – Несчастную убили и сбросили со скал. Не очень-то приятное дело. Естественно было предположить, что это та самая женщина, чей крик Салли слышала целых две ночи подряд. Должно быть, ее держали взаперти где-то поблизости от коттеджа Амабель, тетушки Салли. Почему ее держали в плену? Мы не имеем ни малейшего представления. Однако я охотно готов поспорить на любую сумму, что эти убийства напрямую связаны с теми пропавшими людьми.

– Да, да, все это мы знаем, – бросил Шреддер. Он буквально замахал руками на Квинлана, словно тот был какой-то мухой, которую нужно согнать с куска хлеба. – Нам также известно ваше мнение по поводу этой якобы существующей связи. Однако до сих пор у нас нет никаких реальных доказательств того, что эти явления связаны между собой. Что имеем, так это два убийства. Одно – местного старожила, доктора Спайвера, другое – женщины из нового микрорайона, по сути, вовсе не местной жительницы. А что нам требуется – так это установить связь между этими двумя убийствами, а вовсе не между ними и исчезновением больше трех лет назад какой-то пожилой пары!

– Что ж, пусть будет так, – остановил его пыл Квинлан. – Дэвид, почему бы вам не поделиться со мной последними новостями? Чего вы добились с тех пор, как я умчался домой на прошлой неделе?

Шреддер поспешно вмешался, не дав Дэвиду и рта раскрыть. Его голос прозвучал резко:

– Шериф Маунтбэнк мало что сделал. Мы с мисс Харпер находимся здесь только с понедельника – не слишком большой срок для раскрытия преступлений, однако мы подошли уже близко к разгадке, очень близко.

Кори Харпер прокашлялась.

– Фактически Дэвид собрал показания у каждого жителя городка. Он расспросил всех очень подробно, но никто не смог ничего толком рассказать. Все слишком потрясены и подавлены, особенно смертью доктора Спайвера.

– Мы уже начали повторять опрос, – вставил Шреддер. – Кто-то же обязательно должен был что-нибудь видеть. Мы таки добьемся от них толку. Старикам бывает трудно что-нибудь вспомнить, если их не подтолкнуть правильным образом. А для того чтобы знать, как это сделать, нужно иметь специальную подготовку.

– Ничего подобного, – возразил Квинлан. – Я прекрасно делал это и до того, как прошел обучение. С другой стороны, Дэвид знает всех этих людей. Он поймет, когда они лгут и по какому поводу.

– Это мы еще посмотрим, – заявил Шреддер. Кори Харпер казалась смущенной. В дверях возникла Марта с огромным подносом в руках. Квинлан поднялся и принял у нее поднос.

– Какой приятный молодой человек, – сказала Марта, обращаясь к Салли. – Вот сюда, пожалуйста, мистер Квинлан. Да, вот так. Ладно, молодые люди, я понимаю, вы не хотите, чтобы я слушала все эти важные разговоры, поэтому я просто оставлю вас одних. Справитесь сами?

– Да, спасибо, Марта, – ответил Квинлан. – Как поживает Эд?

– А, этот бедняга! Тельма все никак не оставит его в покое. Теперь она обвиняет его в том, что он скомпрометировал меня на кухонном столе, и по этому случаю она вознамерилась купить дробовик. Сейчас Эд в больнице, ему делают анализы в связи с его простатитом. Бедняга!

Томас Шреддер взглянул на Кори Харпер, а потом на поднос. Девушка прикусила губу и принялась расставлять чашки. Квинлан понимающе усмехнулся и стал помогать ей. Салли налила кофе в первую чашку.

– Дэвид, вам добавить сливок?

Томас Шреддер сидел и наблюдал, как все самостоятельно себя обслуживают. Квинлан одарил его широкой ухмылкой и указал на последнюю чашку, оставшуюся на подносе.

– Берите сами, Томас. И, пожалуй, стоит поторопиться. Боюсь, от нью-джерсийского сырного кекса скоро ничего не останется.

– Просто невообразимо вкусно! – Кори Харпер отправила в рот последний кусочек.

– Мы с Джеймсом собираемся попросить Марту поехать вместе с нами в Вашингтон, – сказала Салли. – Она самая лучшая повариха из всех, кого я знаю. А как она печет – пальчики оближешь!

Квинлан чувствовал, что Шреддер готов взорваться с минуты на минуту. Ладно, он и так уже достаточно подзавел эту задницу. Как ни в чем не бывало он произнес:

– Забудьте о ваших допросах, Томас. Нам нужно взглянуть на это дело под другим углом. Знаю, это звучит странно – то, что исчезнувшие люди могут иметь какое-то отношение к двум недавним убийствам, но суть в том, что вплоть до тех самых пор, когда исчезли Мардж и Харви Дженсен, Коув был настоящим захолустьем – старым, полуразвалившимся городишком. Ни следа свежей краски, покосившиеся и рухнувшие заборы, вся дорога в выбоинах. Даже деревья падали. Молодежь разбежалась, остались одни старики, живущие на пособия по социальному обеспечению. Мой вопрос таков: почему Коув так разительно изменился по сравнению с тем, что он представлял собой всего лишь три года назад? Почему все здесь вдруг начало каким-то неведомым образом просыпаться и оживать примерно в то время, когда исчезли Дженсены?

– О Боже! – ахнула Кори Харпер. – Я как-то не сопоставила события по времени.

– А я сопоставил, Квинлан, – сказал шериф, – но никогда не задавался таким вопросом по одной простой причине: общеизвестно, что доктор Спайвер как раз примерно в то время получил кучу денег. Поскольку у него нет наследников, он выгодно вложил деньги и весь доход пустил на развитие города.

– Я думаю, что это обстоятельство заслуживает серьезной проверки. Помню, вы рассказывали, что по завещанию Спайвера его имущество переходит городу и что его стоимость оценивается в двадцать тысяч долларов. Если он был так небогат, тогда город снова начнет сползать вниз, причем довольно скоро. Вам не кажется? Наводит на размышления, правда?

Я позвоню Диллону – это компьютерный зануда из нашего бюро – и попрошу его заняться этим вопросом. Назовите мне номер счета и в каком он банке, Дэвид. Мы с Салли остановимся здесь. Позвоните мне, и я свяжусь с Диллоном.

– Это какой Диллон – Дилпоп Сэйвич? – встрепенулась Кори Харпер.

– Он самый. В том, что касается компьютера, он просто гений, только не говорите ему об этом, а то он подумает, что вы к нему подлизываетесь.

– Знаю. Я ему это уже говорила, когда проходила курс обучения в Куантико. Он прочел мне парочку небольших лекций и, вероятно, в самом деле подумал, что я подлизываюсь. – Никогда не слышал об этом Диллоне, – заметил Томас Шреддер. – Кому интересны чудаки-компьютерщики? Спору нет, на своем месте они хороши, но мы-то живем в реальном мире. Вот то, чем мы тут занимаемся, действительно имеет значение.

Дэвид задумался. Он медленно проговорил:

– Независимо от того, связаны ли как-то пропавшие люди с этими убийствами, то, на что вы тут очень тонко намекаете, Квинлан, довольно-таки горькая пилюля, которую трудно проглотить. Этих людей я знаю чуть ли не всю свою жизнь. Они стреляные воробьи, им пришлось пережить все экономические бедствия, которые у нас бывали. Господи, только подумаю, что один из них – убийца, так у меня завтрак в горле застревает. Среди них, очевидно, есть и еще убийцы, не только один? Нет, не может быть.

Как ни странно, на этот раз Томас Шреддер был почти согласен с шерифом. Он заявил с изрядной дозой сарказма:

– Это не горькая пилюля. Это просто бред. Вы, Квинлан, параноик.

В ответ Джеймс лишь пожал плечами.

– Этот городок выглядит как голливудская декорация. Помню, именно таким было мое первое впечатление, когда я сюда приехал. Я хочу знать, как и почему он таким стал.

– Ну хорошо, у нас есть общее направление? – спросил Дэвид, наклоняясь вперед. – Я собираюсь более детально проверить банковский счет доктора Спайвера. Я уже подобрал полицейские отчеты за последние три года на всех людей, объявленных пропавшими без вести в этом районе. – Дэвид сделал паузу и набрал в грудь побольше воздуха. – Таких без вести пропавших набирается около шестидесяти человек!

– О Господи! – воскликнула Кори Харпер.

– Джеймс ошибается, – поспешно вставила Салли. – Моя тетя живет в этом городе уже больше двадцати лет. Она не может участвовать в таком гигантском заговоре убийц. Амабель просто не способна на это.

– Очень хочется верить, что я ошибаюсь, Салли. – Джеймс взял ее за руку. Рука была холодной. Он налил немного кофе в хрупкую чашечку китайского фарфора, чтобы она немножко согрелась. – Но возникает слишком много вопросов. Просто не могу придумать никакого другого способа двигаться дальше в наших рассуждениях.

– И я тоже, – вздохнул Дэвид.

– Что ж, зато я могу. – Томас Шреддер поднялся и встал перед камином. Он принял театральную позу – ни дать ни взять Эркюль Пуаро, готовый объявить слушателям свое решение. Ему не хватало только знаменитых усов, чтобы их подкручивать.

– Мы все – внимание, – чуть заметно улыбнулся Квинлан. – Надеюсь, ваша версия этого заслуживает. Вперед, начинайте представление.

– Вешать эти убийства на нескольких местных жителей просто бессмысленно. Равно как и связывать их со всеми вашими пропавшими людьми, Дэвид. По-моему, об этом нужно просто забыть.

– Но, Томас... – начала было Кори, однако Шреддер поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Это все теория и ничего больше. А у нас есть реальные факты. Будем конкретными. Я изучил всe, что касается преподобного Хэла Ворхиза и его жены Шерри. Действительно, они живут в Коуве двадцать семь лет, а до этого жили в Телте, штат Аризона. У них было два приемных сына, но кончилось все тем, что оба малыша, попав к Ворхизам, погибли в течение года. Один упал с дерева и сломал шею. Другой – сжег себя до смерти, включив газовую духовку. И то, и другое – несчастные случаи, по крайней мере так было заявлено, и эта точка зрения была принята официально. Все очень переживали по этому поводу, буквально каждый говорил, что Ворхизы – милейшие люди, к тому же Гарольд – проповедник, почему бы это Богу было угодно взять обоих их ребятишек?!

Но были кое-какие вопросы. Кажется, за время, пока Ворхизы жили в Телте, там произошло еще несколько несчастных случаев с детьми. Потом они переехали из Аризоны сюда. Здесь вроде не было никаких детей. Впрочем, кто знает?

Он подождал аплодисментов – и получил их.

– Да, это уже кое-что! – воскликнул шериф Маунтбэнк. – Неплохое начало, Томас. У вас есть еще что-нибудь?

– Есть еще одна история про Гаса Эйснера – старика, который ремонтирует в этом городе все, у чего есть колеса. Оказывается, Вельма не первая его жена. Первая жена была убита. Эйснер обвинялся в убийстве, но окружной прокурор так и не сумел собрать достаточно улик, чтобы отправить его в тюрьму. Через месяц Гас женился на Вельме, и они перебрались в Коув. Из Детройта. Дьявол! Нам придется навести справки о каждой живой душе в этом городе. Кори, к примеру, сейчас занимается Китонами.

– Да, вы правы. Нужно проверить их всех, – сказал Квинлан. Шреддер воззрился на него с неподдельным удивлением, в его темных глазах мелькнул радостный огонек. – Я надеюсь, что это либо тот, либо другой. Но все-таки что-то тут не чисто.

– Знаете, Квинлан, – сказал Томас Шреддер, – поскольку доктор был убит, мы как следует покопались и в его прошлом.

– Погоди, Томас, – перебила его Кори Харпер, – на самом деле все справки о докторе навел Дэвид.

– Да, это так. – Дэвид выпрямился на стуле. – Спайвер приехал в Коув в конце сороковых годов вместе с женой. В середине шестидесятых его жена умерла от рака груди. У них было два сына, сейчас обоих уже нет в живых: один погиб во Вьетнаме, другой разбился на мотоцикле в Европе. Был еще некий богатый дядюшка, который умер. Это все, что я сумел раскопать, Квинлан.

– Ну что ж, посмотрим. Если деньги не могли поступать от доктора Спайвера, значит, они должны идти откуда-то еще.

В дверях послышалось стариковское покашливание, настойчиво привлекая всеобщее внимание.

– Ага, значит, вы вернулись, Салли, и вы, мистер Квинлан! Я слыхала от Амабель, что в нашей столице, этом отвратительном оплоте несправедливости, ФБР разобралось почти во всем. – Она немного помолчала, качая головой. – Слава Богу, мне определенно хотелось бы туда съездить.

Тельма Неттро распахнула дверь и предстала перед ними, опираясь на трость и сияя улыбкой. Персиковая помада смазалась, и часть ее попала на вставные зубы.

– Привет, Тельма. – Квинлан встал и направился к пей. Потом склонился и чмокнул старуху в щеку. – Вы выглядите, как французская фотомодель. В чем секрет?

Глава 27

– У вас хорошо подвешен язык, молодой человек, – ответила Тельма. Она была явно в прекрасном расположении духа. Старуха потрепала Квинлана по щеке. – Помогите-ка мне сесть в кресло, и я расскажу вам обо всех моих трюках.

Как только Квинлан помог ей усесться, она пробасила:

– Ну, так что там такое – я слышала по каналу Си-эн-эн, будто отец Салли убил какого-то человека, которого некий хирург-косметолог за большие деньги сделал на него похожим? Он держал вас под замком, Салли? А потом удрал?

– Все примерно так и было, Тельма. Мой отец, к сожалению, все еще на свободе, но ФБР его поймает. Его лицо показали по всем каналам телевидения. Кто-нибудь обязательно его опознает. Отец не сможет выехать из страны, его паспорт не пропустят через границу.

– Он мог получить другой паспорт, – возразил Томас Шреддер. – Это не составляет труда.

– Дерьмо! – выругался Квинлан. – Прошу прощения, Тельма, как-то само собой вырвалось, Вы правы, Томас.

– Молодой человек, за свою жизнь я слыхала словечки и похлестче, чем ваше ругательство. Я вижу, вы пригласили сюда еще несколько агентов ФБР. Хотите раскрыть эти убийства, а? – Да, мэм, – ответила вместо него Кори Харпер.

– Мы все считали, что док сам себя убил, но та дамочка из Портленда заявила, что это не так.

– Медицинский эксперт, – пояснил шериф. – Мне повезло, что у нее оказалась такая хорошая подготовка. В противном случае смерть Спайвера могла сойти за самоубийство.

– Бедняга доктор, – вздохнула Тельма. – Ну кому могло понадобиться сунуть ему в рот дуло пистолета? На редкость некрасивый поступок, вы не находите?

– Да, очень;

– А что до той молодой женщины, матери троих детей – что ж, это тоже достойно сожаления, но в конце концов она все же не была одной из нас. Она из нового микрорайона.

– О да, Тельма, она совсем чужая – жила аж в трех милях отсюда, – усмехнулся Квинлан. Но он видел, что его ирония прошла мимо ушей Тельмы. – Однако правда состоит в том, что умерла-то она как раз здесь!

Квинлан снова уселся на обитый ситцем диван рядом с Салли и заговорил в своей тихой, вкрадчивой, располагающей к доверию манере. С таким голосом он смог бы выудить информацию даже у телеграфного столба.

– Скажите, Телъма, а вы встречали когда-нибудь богатого дядюшку доктора Спайвера?

– Нет, никогда. Даже не помню, где он жил, – если вообще когда-нибудь знала. Но о нем все слышали. Мы знали, что он стар, как Мафусаил, и что, если мы еще чуть-чуть потерпим, он окочурится, и док получит в наследство кучу денег.

Разумеется, у меня есть деньги, но не так много, как было у этого богатого дядюшки. Мы все боялись, что старикан может потратить их все на сиделок и дома престарелых. Однако, как сказал док, он просто тихо скончался во сне, и тогда Спайвер получил солидный чек. На нем было больше нулей, чем кому-нибудь в нашем городе вообще доводилось видеть, доложу я вам.

– Тельма, – вмешался Дэвид, – а вы знаете кого-нибудь в Коуве, кто мог встречаться с этим пресловутым дядюшкой?

– Нет, не знаю. Но я выясню. Марта! Тельма завопила так, что у Салли зазвенело в ушах. Она поморщилась, но при этом и улыбнулась: Кори подпрыгнула на месте, выронив ручку и блокнот.

– Очень здоровые легкие, – заметил Квинлан. Марта показалась в дверном проеме, вытирая руки о фартук.

– Что ты там готовишь на обед. Марта? Дело близится уже к четырем.

– Твое любимое блюдо, Тельма – жаркое из баклажанов, посыпанное сверху большим количеством тертого пармезана, и чесночные гренки – такие рассыпчатые и поджаристые, что у тебя зубы затанцуют. А еще – салат «Цезарь» с козьим сыром.

– Дядюшка, Тельма, – подсказал Квинлан.

– Ах да, Марта, ты когда-нибудь встречала богатого дядюшку доктора Спайвера?

Марта сосредоточенно нахмурилась, потом медленно покачала головой.

– Нет, я только годами слышала упоминания о нем. Всякий раз, когда дела шли совсем плохо, мы, бывало, говорили об этом дядюшке – насколько он стар, какие у него болезни, пытались прикинуть, когда он может скончаться. Разве ты не помнишь, Тельма? Хэл Ворхиз еще всякий раз с осуждением говорил, что мы как вурдалаки – дескать, грешно вести такие разговоры, словно мы дружно молимся о смерти бедного старика.

– Мы и молились, – заметила Тельма. – Во всяком случае, бьюсь об заклад, что Хэл сам молился потихоньку, когда поблизости никого не было. Ну я-то как раз не желала старику смерти, потому что я не была бедной, как все остальные в Коуве. Однако, когда док получил наследство, я громко ликовала вместе с другими горожанами.

– Если не ошибаюсь, вы живете в городе с сороковых годов? – уточнил Дэвид.

– Да, я приехала сюда еще в тысяча девятьсот сорок пятом, с моим мужем Бобби Неттро. Наши дети тогда уже выросли, и нам стало неуютно в большом старом доме в Детройте. Мы как-то заехали. в Коув и решили, что это место как раз нам подходит. – Она вздохнула полной грудью, так что воздух, проходя между ее вставными зубами, породил свистящий звук. – Бедняжка Бобби, он скончался в пятьдесят шестом, как раз вскоре после того, как Эйзенхауэра переизбрали на второй срок. Знаете ли, он умер от пневмонии. Но он оставил меня состоятельной женщиной, доложу я вам, очень состоятельной. В конце шестидесятых я взяла к себе Марту, мы стали жить вместе и прекрасно управляемся. Она работала школьной учительницей в Портленде, но ей это не нравилось – знаете, всякие хиппи, наркотики, свободная любовь и все такое. А поскольку я знавала ее маму, когда та была жива, то знала и Марту. Мы всегда поддерживали связь. Но знаете, Квинлан, я не оправдала надежд ее матери – все еще не могу найти Марте мужа, а ведь я ей обещала, что найду. Видит Бог, я потратила на поиски больше лет, чем у меня во рту зубов.

– У тебя совсем нет зубов, Тельма! – уточнила Марта. – Почему бы вам просто не сжевать эту прекрасную помаду и не переключиться на баклажаны с пармезаном?

– Что ж, я привыкла иметь полный рот зубов. Знаете, что я вам скажу, Квинлан! Похоже, все без толку – как бы она ни возбуждалась и как бы ни выпячивала напоказ свой бюст перед старыми греховодниками. Возьмем, к примеру, беднягу Эда... Марта закатила глаза и выплыла из комнаты. Квинлан попытался вернуть разговор в нужное русло.

– А все-таки, Тельма, не могли бы вы рассказать о своих детях?

– У меня было два мальчика. Одного убили на войне – на мировой войне, не в Корее или во Вьетнаме. Другой – другой живет в Массачусетсе. Сейчас он на пенсии, у него уже выросли внуки, и у них тоже есть дети... Это превращает меня в такую древнюю старуху, что просто невыносимо об этом думать.

Салли поднялась, улыбаясь, и подошла к Тельме, чтобы поцеловать ее мягкую морщинистую щеку.

– Сейчас, Тельма, я собираюсь навестить Амабель, но мы с Джеймсом остановимся в вашем номере в башне.

– А, так ты все еще пользуешься, его услугами? Бедный мальчик, у него нет ни единого шанса. В первый же раз, когда я увидела вас вместе, то сразу поняла, что ты в два счета заставишь его снять штаны.

– Тельма, съешь-ка лучше кусочек нью-джерсийского сырного кекса!

Нахмурившись, Тельма повернулась к Марте, которая как раз возвращалась в комнату с очередным подносом кексов.

– Какая ты грубая, Марта, какая грубая! Могу поспорить, ты – фригидная женщина, и Эду каждый раз, когда он хочет добиться от тебя милостей, приходится выпрашивать их на коленях.

– Увидимся позже, – попрощалась Салли, усмехнувшись Джеймсу, Дэвиду и двоим опешившим от удивления специальным агентам из Портленда.

– Я скоро к тебе присоединюсь, Салли, – крикнул ей вслед Квинлан.

Когда Салли выходила из парадной двери гостиницы Тельмы, он уже продолжал расспрашивать хозяйку.

День был замечательный – теплый ветерок, который касался лица так легко, словно крылья бабочки, доносил соленый запах океана.

Салли вздохнула полной грудью. Перед магазином «Лучшее в мире мороженое» стояла Шерри Ворхиз. Салли помахала ей рукой, и та махнула в ответ. Потом из магазина вышла Хелен Китон – та самая, чья бабушка изобрела рецепт мороженого. Остановившись рядом с Шерри, она посмотрела на Салли и тоже приветственно помахала рукой. Милейшие женщины. Определенно они не могут иметь ни малейшего отношения к убийствам или исчезновению людей.

– Сорт, которым мы торгуем на этой неделе, – ореховый крем с бананом, – окликнула ее Хелен. – Обязательно зайдите с мистером Квинланом и попробуйте! Это не совсем то, что готовила моя бабушка, но мне нравится придумывать новые сорта. Ральф любит бананово-ореховое, он говорит, оно такое вкусное, что обязательно должно быть вредным.

Салли вспомнила, что Ральф Китон – хозяин похоронного бюро. Она увидела и Ханкера Доусона, ветерана второй мировой войны, который всегда носил свои две медали на кармашке байковых рубашек. Доусон подтянул мешковатые брюки и крикнул с другой стороны улицы:

– А вы знаменитость, Салли Брэйнерд! Пока вы не уехали, мы и не разобрались, что вы сумасшедшая. А теперь оказалось, что вы даже и не сумасшедшая. Я думаю, репортеры здорово разозлились, что вы не чокнутая. Помешанных да злодеев они любят гораздо больше, чем невинных или жертв.

– Ага, точно, – вступил Пурн Дэвис. – Газетчикам страсть как хотелось, чтобы вы были полным психом и кидались на людей. Им было явно неприятно сообщать, что вы оказались нормальной. Зато потом они накинулись на вашего папашу.

– Я рада, что они в конце концов занялись этим, – откликнулась Салли.

– За своего папашу можете не волноваться, Салли, – крикнул Гас Эйснер. – Его физиономию показывают чаще, чем президента. Они его схватят.

– Да, – присоединился Ханкер Доусон, – как только репортеры как следует запустят в него свои когти, они позабудут про все остальное. Они всегда так делают. Для них это теперь главный материал дня.

– Я очень на это надеюсь, – крикнула в ответ Салли.

– Ханкер Доусон, оттягивая пальцами подтяжки, равнодушно, просто констатируя факт, прокричал:

– Моя жена, Арлен, всегда раскачивалась в своем кресле-качалке. Она годами качалась, пока не померла.

Пурн Дэвис крикнул, поясняя:

– Ханкер имеет в виду, что она была малость не в своем уме.

– Такие вещи случаются, – сказала Салли, но, вероятно, недостаточно громко, чтобы они ее услышали.

Четверо стариков прервали игру в карты и все уставились на нее. Даже уже отвернувшись, она знала, что они смотрят ей вслед, пока она шла по этому прекрасному деревянному тротуару к коттеджу Амабель. Она заметила жену Гаса, Бельму Эйснер, и помахала ей рукой. Бельма ее не заметила – опустив голову, она шла в направлении универмага Пурна Дэвиса.

Коттедж Амабель выглядел свежим, как сама весна. На недавно высаженной клумбе красовались лиловые ирисы, желтые крокусы, белые пионы и оранжевые маки – все это было безупречно расположено и имело на редкость ухоженный вид. Оглядевшись по сторонам, Салли заметила цветочные ящики и маленькие садики, полные свежих цветов. Кругом множество и множество оранжевых маков и желтых нарциссов. Какой все же прекрасный городок! Похоже, горожане гордятся тем, как выглядят их дома и садики. Все тротуары чисто подметены. Интересно, нет ли у Коува викторианского побратима в Англии?

По дороге Салли раздумывала о том, что рассказал ей Джеймс по поводу всех этих исчезнувших людей. Она понимала ход его мыслей, но не принимала его. Просто не могла принять. Это невозможно, оскорбительно. Салли ступила на небольшое крылечко Амабель и постучала в дверь.

Нет ответа.

Она постучала еще раз и окликнула тетю. Похоже, Амабель нет дома. Что ж, несомненно, она скоро вернется. Салли знала, куда она хочет пойти – куда должна пойти.

И вскоре она уже стояла в центре небольшого кладбища. Оно было распланировано как большое колесо – самые старые могилы расположились в середине. Кладбище было таким же ухоженным, как и все в городе, газон недавно скосили, и от него исходил восхитительный аромат травы. Салли положила руку на верхнюю грань мраморного надгробного камня и прочла:

Элайя Бэттери.

Лучший бармен в Орегоне,

Умер 2 июля 1897 года.

81 год.

Канавки шрифта были тщательно прорезаны и оглажены. Салли взглянула на другие надгробия. Некоторые были невероятно разукрашены, на многих могилах сначала были деревянные кресты, которые, судя по всему, не раз заменяли. Надгробия, которые плохо сохранились, тоже были заменены.

Неужели в этом городе ничего не упускают из виду? Неужели все должно быть в безупречном состоянии, все – включая каждый надгробный камень?

Салли прошла от центра кладбища к краю. Здесь надгробия становились новее. Она нашла захоронения, относящиеся к двадцатым годам нашего века, потом – к тридцатым, сороковым и так далее, до восьмидесятых. Те, кто проектировал кладбище, были очень точны, разрабатывая его от центра так, что если вы хотите быть похороненным здесь в девяностых годах, то вам придется покоиться почти что на границе кладбища. Насколько Салли могла судить, они придерживались этой радиально-кольцевой планировки с самого начала. Сейчас здесь было очень много могил. Она представила себе, что, когда первые горожане решили заложить кладбище, участок земли, который они отвели под захоронения, наверное, казался им безграничным. Однако он таким не был. Сейчас здесь осталось очень мало места, потому что с западной стороны границей служили скалы, а с востока и севера его ограничивали церковь и чей-то коттедж. С юга оно почти упиралось в единственную дорожку, что вела вдоль скал.

Салли прошла к западному краю кладбища. Здесь могилы были совсем новые и столь же хорошо ухоженные, как другие. Она наклонилась, чтобы прочесть надписи на надгробиях.

Там были имена, даты рождения и смерти, но больше – ничего. Ничего оригинального, ничего личного, ни слова о том, что здесь покоится чей-то необыкновенный муж, отец, жена, мать... Только голые факты.

Салли достала из сумочки небольшой блокнотик и принялась записывать имена, высеченные на надгробиях. Она дошла до периферии кладбища, и у нее набралось добрых три десятка имен. Все эти люди умерли с начала и до конца восьмидесятых годов.

Что-то тут не так. Ведь город очень мал и становится с каждым десятилетием все меньше и меньше. Что же, тридцать человек умерло всего лишь за восемь лет? «Впрочем, все может быть», – подумала Салли. Возможно, стариков скосила какая-нибудь эпидемия гриппа.

Потом она заметила еще кое-что и почувствовала, как волоски на ее руках встают дыбом.

На каждом из этих камней было написано мужское имя. Ни одного женского. Ни одного имени ребенка – ни единого. Здесь были похоронены только мужчины. На одной из могил и вовсе было выбито: «Билли» и дата смерти. И ничего более. Что здесь происходит? Неужели за этот отрезок времени не умерла ни одна женщина, только мужчины? Это казалось странным.

На миг Салли закрыла глаза, думая о том, что она обнаружила. Она поняла, что обязана показать свой список шерифу Маунтбэнку и Джеймсу. Как же ей хотелось верить, что эти люди действительно жили здесь и умерли. Необходимо было удостовериться, что все они не имеют никакого отношения к тем, объявленным пропавшими. От одной мысли о том, что такая связь может быть, ей хотелось схватить Джеймса за руку и бежать из этого проклятого города как можно быстрее и как можно дальше.

Она покачала головой, особенно пристально вглядываясь в одно из надгробий. Имя показалось ей странным – Люсьен Грей. Ну и что, странное так странное, это не имеет значения. Все эти имена – подлинные, должны быть подлинными. Умершие были местные жители, и просто так уж вышло, что они умерли на протяжении этих восьми лет. Умерли одни мужчины. Она вдруг поймала себя на том, что ищет могилу Харви Дженсена. Конечно, ее тут не было. Но был этот камень с выбитым на нем именем Люсьена Грея. Он выглядел очень новым, действительно новым...

Салли покрылась холодным потом, в то время как мысли бешено завертелись в голове.

«Нет, нет! – уговаривала она себя. – Что за наваждение? Этот город – настоящий». В Коуве поселились хорошие добрые люди, а вовсе не зло, не смерть – больше смерти, чем она даже в состоянии себе представить.

Салли спрятала блокнот обратно в сумочку. Ей почему-то расхотелось возвращаться в коттедж Амабель.

Она боялась.

Прежде всего, зачем ту бедную женщину, крики которой она слышала две ночи подряд, держали взаперти? Может быть, она увидела нечто, чего ей не следовало видеть? Слышала что-то, чего ей слышать не полагалось?

Почему убили доктора Спайвера? Может быть, это он убил ту женщину, а кто-нибудь в городе об этом узнал и застрелил доктора, в некотором роде верша правосудие?

Салли попыталась выкинуть из головы все эти мысли. Она терпеть не могла бояться. Она слишком долго боялась.

Глава 28

Салли остановилась у входа в магазин «Лучшее в мире мороженое». Амабель здесь не было, зато была Шерри Ворхиз.

– Салли, как я рада видеть вас снова! Вы здесь с этим милым мистером Квинланом?

– Да. Можно мне попробовать бананово-ореховое мороженое?

– О, оно такое вкусное – просто пальчики оближешь! За всю историю магазина мы никогда не продавали так много мороженого в неделю, сколько сейчас. У нас теперь появилось так много постоянных клиентов – некоторые регулярно приезжают из разных мест в радиусе чуть ли не пятидесяти миль, – что нам, наверное, придется нанять кого-нибудь из тех старых бездельников, что вечно играют в карты вокруг своей бочки.

Из задней комнаты вышла Бельма Эйснер. Служебные помещения были отделены от магазина занавеской в очаровательных голубых цветочках. Бельма фыркнула:

– Да уж, Шерри, могу себе представить, как эти старые простаки будут торговать мороженым. Да они его сами все слопают, а потом будут рыгать и пытаться напустить на себя жалостный вид. – Она обернулась к Салли и расплылась в улыбке. – Мы когда-то обсуждали, стоит ли подключать к делу мужчин. Конечно, они ворчали, жаловались и вообще говорили, что это женская работа. Но в результате мы решили держать их подальше от магазина.

– Вероятно, вы правы, – проговорила Салли, принимая рожок с мороженым. Она откусила кусочек, и ей показалось, что она уже на небесах и вкушает райскую пищу. Она откусила еще немножко и вздохнула.

– Просто восхитительно. Жалко, что Хелен не может выйти за меня замуж.

Женщины рассмеялись. Шерри сказала:

– Да, с тех пор, когда мороженое хранили в гробах у Ральфа Китона, мы прошли немалый путь, правда, Бельма?

Бельма в ответ только улыбнулась, принимая у Салли два доллара шестьдесят центов.

Из подсобки вышла Хелен.

– Привет, Салли. А Амабель уехала в Портленд.

– За покупками и принадлежностями для своих занятий живописью, – добавила Бельма. – Она обещала вернуться дня через два. Вероятно, к пятнице приедет.

– О!

Салли снова лизнула мороженое, почувствовала во рту непередаваемый вкус и в блаженстве закрыла глаза.

– Должно быть, это еще более порочное занятие, чем съедать по три яйца в день.

– Да будет вам, какая разница, если вы съедите всего лишь один рожок в неделю. – Хелен повернулась к Бельме. – Знаешь, в прошлый вторник я видела, как Шерри съела целых три рожка подряд!

– Я не ела!

– А я тебя видела. И все они были политы двойной порцией горячего шоколада.

– Не ела я!

И три женщины накинулись друг на дружку. Судя по всему, они занимались этим уже многие годы. Каждая знала слабые места других и самозабвенно упирала как раз на них. Салли молча наблюдала, поедая свой рожок с бананово-ореховым мороженным. Последнее слово осталось за Вельмой. Прежде чем Шерри или Хелен успели хотя бы пикнуть, она обратилась к Салли:

– Нет, мы не позволим мужчинам встать за прилавок. Они тут все съедят. Салли рассмеялась:

– Боюсь, что я ничуть не лучше мужчин. Я бы в одно утро проглотила все ваши запасы. – Она доела рожок и добавила, похлопывая себя по животу:

– Сейчас я уже не ощущаю себя такой тощей.

– Оставайтесь здесь, Салли, и вы в два счета превратитесь в такую же мягкую и уютную пышку, как мы, – заверила ее Шерри Ворхиз.

– Я восхищаюсь этим городом. Он такой милый, красивый и совершенно безупречный. А все эти цветы! Даже кладбище – и то в образцовом порядке. Трава вовремя подстрижена, все надгробия в идеальном состоянии. У меня такое впечатление, что вы никогда не упускаете ни единой детали, мешающей Коуву выглядеть абсолютно безукоризненным.

– Да, мы стараемся думать обо всем, – кивнула Хелен. – Раз в неделю у нас бывает общее собрание горожан, и мы обсуждаем, не нужно ли что-то усовершенствовать, заменить или исправить.

– А что вы вообще делали на кладбище? – вдруг спросила Вельма, вытирая мокрые руки о передник, сшитый из той же веселенькой ткани в голубой цветочек, что и занавеска.

– Да я просто бродила по окрестностям, когда поняла, что Амабель нет дома. Я заметила кое-что, показавшееся мне несколько необычным.

– Что же это было? – поинтересовалась Хелен. На миг у Салли в голове мелькнуло сомнение, не лучше ли ей держать язык за зубами. Но она прогнала эту мысль: побойся Бога, девочка, эти женщины спорят между собой из-за мороженого! Они знают, кто и когда умер в этом городе. Конечно, они могут ей что-то рассказать, а почему бы и нет? Здесь же не происходит ничего страшного. И она сказала:

– Видите ли, по периметру кладбища находится около тридцати могил. Все эти люди умерли в восьмидесятые годы, и все они – мужчины. На их надгробных плитах нет ничего личного, специфического – только имена и даты рождения и смерти. На других надгробиях есть какие-то тексты. А одно – совсем особенное, на нем выбито только имя – «Билли». Это показалось мне странным. Может быть, просто всем надоело вникать в какие-то личные подробности. Так много умерло мужчин – и ни одной женщины. Наверное, вас самих это удивило?

Шерри Ворхиз тяжело вздохнула и покачала головой:

– Это было ужасно. – Она нахмурилась. – Хэл был очень подавлен тем, что мы в те годы потеряли так много паствы. И вы совершенно правы, Салли, умирали именно мужчины. Все умирали от разных причин, но нам было одинаково тяжело.

А Хелен Китон поспешно проговорила:

– Не забывайте, что довольно многие из этих могил принадлежат людям, жившим в микрорайоне. Их родственникам показалось, что наше кладбище выглядит романтично – расположено вблизи скал, обдувается океаническим бризом и все такое. Мы разрешили им похоронить здесь своих умерших.

– А та несчастная женщина, которую мы с мистером Квинланом нашли у подножия скал, тоже здесь похоронена?

– Нет, – ответила Бельма Эйснер. – Ее муж – просто молодой грубиян. Он кричал на всех перекрестках, что мы каким-то образом ответственны за ее смерть. Я велела ему посмотреть получше на нас, на наши мускулы и как следует подумать. Будто мы могли иметь какое-то отношение к смерти его жены! Он вылетел отсюда как ошпаренный.

– Этот тип даже не отведал нашего мороженого! – возмущенно вставила Хелен. – В ту неделю мы торговали ванильным мороженым со свежей голубикой. Он так и не вернулся.

– Да, не очень-то хорошо с его стороны, – согласилась с ней Салли. – Пожалуй, мне пора идти. Спасибо за мороженое. – В дверях она оглянулась. – Кстати, я не нашла могилы доктора Спай-вера.

Ей ответила Вельма:

– Его могилы здесь нет. Доктор хотел, чтобы его кремировали и отвезли прах в Огайо. Он говорил, что ни за что на свете не допустит, чтобы его готовил к погребению Ральф Китон.

Хелен Китон расхохоталась:

– Ну и возмущался по этому поводу Ральф, доложу я вам!

– Возмущался, – хмыкнула Шерри. – Да Ральф был просто взбешен. Это про тебя можно сказать, что ты возмущаешься, когда, например, Ральф не бросает шорты в корзину с грязным бельем.

Женщины рассмеялись, и Салли вместе с ними. Она сразу же направилась на другую сторону улицы в «Ночлег и завтрак» Тельмы Неттро.

Шерри Ворхиз резко опустила занавески на окнах магазина. Обращаясь к двум другим женщинам, она сказала:

– У нас в городе сейчас три агента ФБР и шериф Дэвид Маунтбэнк.

– Ну, с такими большими шишками мы все должны быть в безопасности, – заметила Вельма.

– О да! – Хелен Китон залезла пальцами в емкость с мороженым и не торопясь облизала их. – В безопасности, как клопы в зимнем одеяле рудокопа!

Наконец Квинлан повесил трубку.

– Да, на то, чтобы зачитать все эти имена и даты, потребовалось немало времени. Диллон займется ими прямо сейчас. Разыскать сведения обо всех этих ребятах для него – пара пустяков. Скоро он присоединится к нам.

Салли медленно проговорила:

– Я только что поделилась своим удивлением с женщинами в магазине «Лучшее в мире мороженое». Ну, что не нашла на кладбище могилы доктора Спайвера. Они сказали, что доктор был кремирован, а прах послан в Огайо.

– Интересно. – Квинлан хмыкнул и снова взялся за телефон. – Диллон? Это опять я. Выясни, правда ли док Спайвер был кремирован, а прах отправлен в Огайо, ладно? Нет, это не так важно, как те имена. Просто нам с Салли будет интересно узнать. По идее, у Спайвера нет живых родственников. Тогда почему его кремировали и не похоронили на местном кладбище?

– Нет, не говори так. Это невежливо. Готов поспорить, Салли слышит. Да, она действительно слышала и качает головой. – Все еще продолжая слушать, Джеймс усмехнулся:

– Что-нибудь еще? Нет? Ну хорошо, как только что-то раскопаешь, тут же звони нам. Мы останемся здесь на обед, тут же и переночуем. – Вешая трубку, он все еще посмеивался. – Обожаю слушать, как Диллон ругается. Он не очень хорошо умеет это делать – просто повторяет снова и снова одно и то же. Я пытался кое-чему его обучить, так сказать, расширить его словарный запас – ну, ты знаешь, есть кое-какие фразы, которые включают изрядное количество действительно грязных слов – части тела там, слова из области метафизики, и все такое. Но он просто не в состоянии их освоить. – Квинлан продемонстрировал ей несколько примеров, принимая для каждого случая соответствующую позу. – А вот этот, например, лучше получается у Брэммера, но только тогда, когда он действительно рассержен на одного из агентов...

Салли так хохотала, что упала на кровать. Потом вдруг пришла в себя. Смех? Какой же тут смех?

– Будет тебе, Салли! Иногда полезно забыться. Слышать, как ты смеешься, просто замечательно. Пожалуйста, делай это почаще. А теперь, когда я удовлетворил твои тайные непристойные желания, давай-ка пойдем, отведаем стряпню Марты.

Это был настоящий пир, как справедливо заметила Кори Харпер. Лучше, чем бывает на День Благодарения. Марта внесла огромное блюдо, в центре которого была гора жаркого, а вокруг – овощи: морковь, картошка и лук. Была тут и огромная миска салата «Цезарь» с терпкой заправкой, и чесночный хлеб – такой, что и впрямь язык проглотишь, а на десерт – яблоки, запеченные в тесте, покрытые хрустящей корочкой. Помимо все-то этого сбоку еще стояла порция баклажанов. Тельма не должна ждать. Она рассчитывает получить свои баклажаны ровно в четыре тридцать.

Марта появлялась как раз в нужный момент, чтобы вновь наполнить их стаканы таким прекрасным каберне «Совиньон», какого никто из них давно уже не пробовал.

Особенно она кудахтала вокруг мужчин, убеждая их поесть как следует. Наконец Квинлан бессильно уронил вилку и со стоном откинулся на спинку стула.

– Уф, Марта, еще немного – и Господь покарает меня за прожорливость. Вы только взгляните на Дэвида – его рубашка так натянулась, что пуговицы, того и гляди, отлетят. С вами даже худой Томас в два счета отъестся. Поскольку я настоящий джентльмен, то уж молчу, как объелись наши женщины.

Салли швырнула в него корочкой чесночного гренка. Потом повернулась к сияющей Марте.

– Так вы говорите, запеченные яблоки. Запеченные в тесте, Марта?

– Да-да, Салли, а сверху еще обильно политые мороженым «Французская ваниль» из нашего магазина.

Потом они выпили кофе с «Амаретто». Ликер им прислала в подарок Тельма, которая теперь ела у себя в комнате, потому что Квинлан успел утомить ее своими разговорами – во всяком случае, по словам Марты, она заявила именно так. На самом деле Тельма так объелась жареными баклажанами, что ей нужно было как следует отоспаться.

После того как Марта вернулась к себе на кухню, Салли рассказала Томасу Шреддеру, Кори Харпер и Дэвиду Маунтбэнку про то, что увидела на кладбище.

Квинлан сообщил:

– Я уже позвонил Диллону. Учитывая, как быстро он действует, не удивлюсь, если он перезвонит мне уже сегодня вечером. Если сообщит что-нибудь особенное, я вас всех разбужу.

– Честно говоря, сомневаюсь, что меня вообще сможет кто бы то ни было разбудить, – заметил Дэвид, потягивая кофе. – И забудьте, что кофе считается стимулирующим средством. Это лучший «Амаретто», какой мне только доводилось пробовать. Я уже чувствую, что мне пора на боковую. Надеюсь, что дочки не вздумают карабкаться по мне, когда я вернусь домой. Если мне повезет, Джейн к моему приходу уже уложит их спать.

Салли ничего не сказала. Она терпеть не могла «Амаретто» – никогда его не любила. Она отпила один глоток, а потом потихоньку вылила свой кофе в чашку Джеймса. В это время Кори Харпер рассказывала историю о том, как в тренировочном лагере в Куантико один парень по ошибке арестовал приехавшее с проверкой начальство, подозревая его в ограблении банка в Хоганс-Элли – вымышленном американском городе, специально возведенном в Куантико для обучения агентов. Самый главный из заезжих начальников считал это неплохой учебной операцией, пока один из курсантов не защелкнул на нем наручники.

Квинлан пообещал шерифу позвонить, если Диллон обнаружит что-то срочное. Хотя он и не мог себе представить, что сумеет проснуться, как бы там ни трезвонил телефон.

– По-моему, ты пьяна, – заявил он Салли. Одной рукой он поддерживал ее, а другой – отпирал дверь своего номера в башне.

– Я пьяна?

– Думаю, если бы тебя сейчас увидела мисс Лилли, она бы пришла в восторг.

– Ха, в следующий раз, когда мы с ней встретимся, мне придется рассказать, что хоть я и была пьяна, а сняла с тебя штаны в рекордно короткое время.

Салли с хохотом прыгнула на Джеймса. Он обхватил ее руками, внес в комнату, и они вместе повалились на кровать так, что Джеймс упал на спину, а Салли оказалась сверху.

– Если ты меня хорошенько попросишь, я так и быть не стану рассказывать Марте, что ты сделала. Не забыла, что вылила свой кофе с ликером в мою чашку? Ну, так что ты там говорила насчет того, чтобы снять с меня штаны?

Салли попыталась изобразить страстный взгляд. Джеймс захохотал чуть ли не вдвое громче. Потом она коснулась его, и смех застрял в горле. Джеймс застонал. Он закрыл глаза, мышцы шеи конвульсивно подергивались.

– О Боже, – прошептал Джеймс. Он начал целовать Салли, язык проник в ее рот, и ей нравилось его чувствовать, ощущать его вкус. Он обхватил ладонями ее маленькую попку, сильные руки мяли упругую плоть, прижимали ее к нему. Он был твердым и крепким, как стальные прутья решетки на окнах лечебницы Бидермейера. О Господи, с чего ей вдруг пришло в голову такое неуместное сравнение?

Салли вздрогнула, по коже прошел мороз. Нет, это всего лишь воспоминание – пусть ужасное, – но оно принадлежит прошлому. Сейчас оно уже не может ее волновать. Она снова поцеловала Джеймса. Его губы стали какими-то вялыми. И плоть, что упиралась в ее живот, уже не была такой твердой, как секунду назад. Его руки больше не потирали ее ягодицы.

Салли приподнялась на локтях и всмотрелась в его лицо, ожидая увидеть, что он ей подмигивает, готовясь к тому, что он сбросит ее с себя и опрокинет на спину.

– Джеймс!

Он рассеянно улыбнулся. Не подмигнул, не пошевелился – ничего такого.

– Я устал, Салли. – Он говорил тихо и как-то невнятно. – А ты разве не устала?

– Есть, немножко, – призналась Салли, потом склонилась и снова поцеловала его.

Внезапно Джеймс закрыл глаза и его голова бессильно упала набок.

– Джеймс? Джеймс!

Что-то тут не так! Что-то очень и очень не так! Салли приложила пальцы к жилке на шее Джеймса, где бился пульс. Биение медленное, ровное. Прижала ладонь к груди в районе сердца – сердце билось медленно и твердо. Салли приподняла пальцами его веки и снова окликнула Джеймса по имени. Потом похлопала его по щекам...

Никакой реакции.

Он был без сознания. Чертов кофе был отравлен! Она-то, слава Богу, сделала только один глоток, вот почему еще в сознании. Никакого другого объяснения быть не может. Салли попыталась сползти с Джеймса, и ей это даже удалось, но руки и ноги вдруг стали ватными, они дрожали и плохо слушались. Неужели так действует всего лишь один глоток этого проклятого «Амаретто»?

Ей нужна помощь. Нужно добраться до Томаса Шреддера и Кори Харпер. Они оставались здесь же, только внизу, в холле. До них недалеко, совсем близко. О Господи, они ведь тоже пили этот кофе с ликером! И Дэвид пил, а он еще и поехал на машине. Нужно выяснить, в сознании ли Томас и Кори. Она должна добраться до их комнат и узнать. Она сможет!

Салли упала с кровати и покатилась по полу. Она. чуть-чуть полежала на спине, уставившись в потолок – по всему его периметру протянулся прекрасный лепной карниз. Были тут даже херувимы – непременный атрибут викторианской эпохи – эдакие пухлые голенькие малыши, которые смотрели на нее из всех четырех углов, держа арфы и цветы.

Она должна двигаться! Салли заставила себя встать на четвереньки. В какой комнате поселилась Кори Харпер? Она точно ей говорила, но Салли никак не могла вспомнить. Ладно, не важно, она отыщет их обоих. Их комнаты должны быть где-то рядом, внизу. Салли подползла к двери. Совсем не далеко, нет. Ей удалось дотянуться до дверной ручки и повернуть ее, чтобы открыть дверь.

Коридор слева от нее простирался почти до бесконечности – темный, едва освещенный. А что, если в этом полумраке притаился тот самый человек, который подсыпал снотворное в кофе? Что, если он ждет, чтобы убедиться, на всех ли подействовало его зелье, и готов убить любого, кого оно не свалило? Салли покачала головой и исхитрилась подняться на ноги. Она усилием воли заставила ноги двигаться – понемногу, шаг за шагом. Это все, что ей нужно: просто выставить вперед одну ногу, потом другую... Она обязательно найдет Томаса и Кори. Наконец слева от нее показалась дверь. Номер сто четырнадцать. Салли постучала.

Ей никто не ответил.

Она попыталась крикнуть, но с губ сорвался только слабый шепот:

– Томас! Кори!

Она снова постучала. Снова в ответ – тишина. Салли повернула ручку. К немалому удивлению, дверь открылась. Открылась так быстро, что Салли споткнулась на пороге и влетела в комнату. Колени ее подогнулись, и она упала на бок.

– Томас! Кори! – окликнула Салли.

Собравшись с силами, она опять встала на четвереньки. В комнате горела только одна лампа – на прикроватной тумбочке. Томас Шреддер лежал на спине, широко раскинув руки и ноги. Он был без сознания. А может быть, мертв. Салли попыталась завизжать. Ей хотелось пронзительно крикнуть, но изо рта вырвался лишь слабый вскрик.

Она услышала шаги где-то позади. Ей кое-как удалось развернуться лицом к открытой двери. Может быть, это Джеймс? Может быть, с ним уже все в порядке? Но Салли не выкрикнула его имя – она боялась услышать, что это не он. Джеймс выпил целую чашку отравленного кофе, это никак не мог быть он. А кто мог – Салли даже боялась подумать.

Свет был очень тусклым. Полумрак наполнял комнату, застилал глаза. В дверях, засунув руки в карманы, стоял мужчина.

– Привет, Салли.

Глава 29

– Нет! – пролепетала Салли. Она уставилась на эту призрачную фигуру, понимая, кто это, и смиряясь со своим открытием. Но даже приняв это неизбежное, она снова прошептала:

– Нет, не может быть, чтобы это был ты.

– Ну конечно, может, дорогая. Ты же везде узнаешь своего папочку, правда?

– Нет! – Салли яростно замотала головой.

– Почему ты не можешь встать, Салли?

– Ты нас чем-то напоил. Я выпила всего чуть-чуть, но, должно быть, это действительно очень сильное средство.

– Так тебе не хватило, дорогая? – Он быстро подошел к ней, слишком быстро. – Доктору Бидермейеру пришлось перепробовать на тебе очень много новых препаратов. Честно говоря, я удивляюсь, что в результате тебе удалось сохранить здоровые мозги. Что ж, я об этом позабочусь.

Он наклонился и, схватив Салли сзади за волосы, запрокинул ей голову.

– Вот так..

Он влил ей в горло какую-то жидкость, а потом отшвырнул ее от себя. Салли тяжело рухнула на спину.

Она пристально смотрела на отца, но его фигура качалась и таяла в полумраке. Салли попыталась сфокусировать взгляд, вглядеться в него как следует, но его черты стирались, рот вдруг стал шевелиться и расти, расти. Его шея вытягивалась, становясь все длиннее и длиннее, пока не стала такой длинной, что Салли уже не могла видеть из-за нее голову. Наверное, именно так чувствовала себя Алиса в стране чудес.

– О нет, – прошептала она, – нет...

Она упала на бок и почувствовала под щекой холодные гладкие доски дубового пола.

Здесь был ее отец! Это была первая мысль, которая пришла Салли в голову, когда она очнулась, Ее отец.

В этом нет сомнений. Это был он. Он был в этой комнате. Он накачал ее наркотиками. Теперь он запросто может ее убить, ведь она совершенно беспомощна – точно так же, как беспомощна она была день за днем, неделю за неделей все эти полгода.

Салли была не в состоянии двигаться, не могла даже пошевелить хотя бы одним пальцем. Она поняла, что ее руки связаны спереди – не слишком туго, но достаточно крепко. Она немного переместила центр тяжести. Ноги тоже связаны – в щиколотках. Но ее разум свободен от оков. Слава Богу, что голова ясна. Если бы сознание снова было затуманено, она бы, наверное, просто лежала сложа ручки и ждала смерти. Но нет, она в состоянии думать. Она способна вспоминать. Она даже может открыть глаза – но вот только хочет ли?

Джеймс, подумала Салли и заставила свои глаза раскрыться.

Она лежит на кровати. Когда она переместилась с одного бока на другой, заскрипели пружины. Салли попыталась выяснить еще какие-то детали, но не смогла. Комнату освещал лишь слабый свет, проникавший из коридора. Похоже, это небольшая спальня, но понять что-нибудь еще Салли не смогла.

Где она? Все еще в Коуве? А если да, то где конкретно?

Где ее отец? Что он собирается делать? Салли увидела какую-то неясную фигуру, входящую в спальню. Свет был слишком тусклым, чтобы можно было разглядеть лицо. Но она знала, кто это. О да, она знала, что это он.

– Ты? – сказала она и удивилась, что это слово вылетело из ее собственного рта. Оно прозвучало хрипло и неизмеримо печально.

– Здравствуй, Салли.

– Это действительно ты. Я молилась, чтобы оказалось, что я ошибаюсь. Где я?

– Еще немного рановато тебе рассказывать.

– Мы все еще в Коуве? Где Джеймс? Где другие два агента?

– Об этом тоже рановато говорить.

– Будь ты проклят, я так отчаянно молилась за то, чтобы ты уехал из страны или чтобы ты умер. Нет, на самом деле я молила Бога, чтобы они тебя схватили и посадили в тюрьму до конца твоих дней. Где я?

– Бедняжка Ноэль, как долго она страдала от твоего злобного язычка. Ты всегда на нее накидывалась, вечно морализировала, вечно говорила ей, что она должна делать. Ты хотела, чтобы она вызвала полицию. Ты хотела, чтобы она ушла от меня! Но правда состоит в том, что она не желала от меня уходить. Ну, может быть, поначалу у нее и было такое намерение, но потом – нет. Но ты никак не могла остановиться. Ты просто подавляла ее всей этой критикой, своим презрением. Вот почему она никогда не приходила навестить тебя в лечебнице. Она боялась, что дочь снова начнет учить ее жизни, даже при том, что сама – помешанная.

– Это все чушь собачья. Разумеется, сейчас ты можешь говорить все, что тебе вздумается. Ноэль здесь нет, поэтому она не может сказать, что она на самом деле о тебе думает. Могу поспорить, что как только она действительно поймет, что больше не обязана служить для тебя боксерской грушей, то почувствует себя самой счастливой женщиной в Вашингтоне. Уверена, она уже вновь начала носить платья и блузки с коротким рукавом. Она может больше не бояться, что кто-нибудь увидит ее синяки. Бьюсь об заклад, этим летом она даже осмелится надевать раздельные купальники. Сколько лет она не могла их носить? Тебе нравилось тыкать ее в ребра, правда? Ты ее терроризировал. Если в мире вообще существует справедливость, то ты за все заплатишь. Жаль, что ты еще не подох!

– Ого, за эти несколько минут я услышал от тебя больше, чем за шесть месяцев. За время твоего слишком краткого пребывания в санатории ты по большей части была благодатно молчаливой. Очень плохо, что из-за этого ублюдка Квинлана доктор Бидермейер отлучен от дел. Все так сильно усложнилось – и только по твоей вине, Салли. Пока Квинлан не выкрал тебя из санатория Бидермейера, все было шито-крыто.

– Его зовут не Бидермейер, а Норман Липси. Он хирург по пластическим операциям. И он преступник. Он сделал какому-то бедняге твое лицо, но убил-то его именно ты! Ты не просто муж, который избивает жену, а еще и грязный убийца! И изменник родины.

– Почему ты обвиняешь меня только в каких-то скучных делах? Я совершил один хороший поступок, о котором ты даже не упомянула, – дело, которым я вполне заслуженно горжусь.

Я упрятал с глаз долой мою дорогую доченьку на целых полгода. Я серьезно считаю, что это мой лучший – и самый любимый – проект за последние пять лет. Убрать тебя с дороги! .Иметь тебя в своей власти. Никогда не читать на твоем лице презрения и ненависти – когда тебе случалось меня увидеть. Господи, какое же это наслаждение! Как мне нравилось видеть тебя существом, похожим на тряпичную куклу с открытым ртом. Ты выглядела такой глупой и ничего не соображающей, что я даже не получал большого удовольствия, наблюдая, как этот жалкий Холланд снимает с тебя одежду, купает в ванне, а потом снова одевает тебя, как свою любимую куколку. Под конец я даже не получал удовольствия, когда бил тебя по щекам, чтобы привлечь твое внимание. С тебя было нечего взять, к тому же ты стала слишком тощей. Я велел Бидермейеру кормить тебя получше, но он сказал, что все, что он может, – это поддерживать тебя в стабильном состоянии. А потом ты спрятала таблетки под язык и сбежала.

Да, это было настоящим потрясением – встретить тебя в моем доме, в моем кабинете, да еще сразу же после того, как я застрелил Джекки.

Он принял позу, которую она за свою жизнь видела так много раз. Подпирая одной рукой локоть другой, он обхватил пальцами подбородок. Салли предполагала, что эта поза изображает у него состояние глубокомысленной задумчивости. Для полноты картины не хватало только трубки Скотта и еще, может быть, шляпы Шерлока Холмса.

– И вот, ты оказалась там – склонилась над бедняжкой Джекки, этой жадной свиньей. Потом ты повернулась и заметила меня – разглядела ясно, как день. Я видел в твоих глазах момент узнавания. Подняла с пола мой пистолет – я перед этим положил его, чтобы взять с письменного стола кое-какие бумаги, но ты его подобрала, и у меня не оставалось другого выхода, кроме как бежать. Я выскользнул наружу и незаметно наблюдал, как ты трясешь головой, явно не веря своим глазам. Я видел, как прибежали Ноэль и Скотт, слышал, как она начала визжать – визжала и визжала... А Скотт чуть не сжевал свою несчастную трубку.

А потом ты сбежала, правда, Салли? Сбежала и зашвырнула мой драгоценный пистолет в кусты. Тогда я не мог к тебе подойти и рассказать правду. Я был напуган. Однако перво-наперво я должен был вернуть свой пистолет, и я это сделал. Но, как я уже сказал, я был встревожен, и тревога не покидала меня еще долгое время. Что, если ты объявила всему свету, что видела меня – своего отца? Если ты это сделала, то, хотя тебя официально и признали сумасшедшей, они могли бы настоять на том, чтобы произвести вскрытие, сравнить отпечатки пальцев. Но ты так боялась, что просто удрала. Ты сбежала сюда – в Коув, к Амабель.

По меньшей мере дня четыре я не догадывался, что твоя память заблокировала весь этот эпизод. Ты сбежала, потому что думала, будто меня убила либо ты сама, либо твоя дражайшая Ноэль.

Салли пыталась переварить всю эту информацию, уяснить, что она никогда и не ошибалась, понять в конце концов, что представляет собой этот человек.

– Квинлан помог мне вспомнить – он сам и воссоздание картины преступления, как бы ты, наверное, выразился. И тогда я все вспомнила абсолютно все.

– Готов поспорить, тебе не терпится узнать, кто был тот убитый. Это был обычный парень, которого я обнаружил однажды в Балтиморе, когда встречался с одним из представителей Ирака. Он был в то время на мели и замечательно походил на меня – тот же рост, примерно тот же вес. Как только я его увидел, то сразу понял, что это именно тот человек, который меня спасет.

«Почему, – недоуменно подумала Салли, – почему он так много болтает? С какой стати он стоит тут и изливает на нее все эти сведения?» Потом она поняла, что ему просто доставляет удовольствие хвастаться перед ней собственной гениальностью. Ему хочется, чтобы она почувствовала, какой он необыкновенный, потрясающий. В конце концов она же пребывала по этому поводу в полном неведении. О да, он явно наслаждался собой.

– А как фамилия Джекки?

– Знаешь, я, по правде говоря, не помню его фамилии. Да и кому она нужна? Свою роль он уже сыграл, и сыграл ее превосходно. – Эймори Сент-Джон довольно расхохотался. – Я пообещал ему кучу денег, если он сумеет выдать себя за меня. Слышала бы ты, как он пытался подражать моему голосу, моему акценту. Зрелище было жалкое, но и я, и доктор Бидермейер заверили его, что у него потрясающий слух и он точно схватил все мои характерные черты – одним словом, что может довести свою игру до совершенства. Простак наивно верил, что так все и будет. Джекки полагал, что ему предстоит занять мое место и сыграть мою роль на важной конференции. Это был его шанс что-нибудь сделать, возможность заиметь крупный счет в банке. Доверчивый дурак!

– Теперь он мертвый дурак.

– Да.

Салли начала незаметно от отца потихоньку ослаблять свои путы, стараясь его заговорить:

– Доктор Бидермейер выбыл из игры, но ты уже и сам все это знаешь. Остаток своей ничтожной жизни он проведет в тюрьме. Холланд все рассказал агентам ФБР. Все пленники, которые содержались у Бидермейера – люди, вроде меня, – они будут выпущены из тюрьмы, которую ты почему-то называешь санаторием. Словно это какой-то курорт, куда люди приезжают отдохнуть и поправить здоровье.

– Да, знаю. Но кому какое дело до всех этих людей? Они не моя забота, меня волнуешь только ты, все, что касается тебя. А сожалею я только о том, что санаторий будет закрыт. Это было такое замечательное, подходящее для тебя место! Способ убрать тебя с дороги навсегда. Когда я познакомился с Джекки, все сразу встало на свои места. Я уже знал про доктора Бидермейера и его небольшое жульничество. Примерно семь месяцев назад все удачно сошлось. Я убрал тебя с дороги, разумеется с помощью Скотта. Он – такой трусливый, ничтожный дурак, все боялся, что его поймают. Но смею тебя уверить, ему определенно нравились деньги, которые он получал от меня в оплату за помощь. Конечно, я все знал про его любовника, но по крайней мере я удостоверился, что ты не заразишься СПИДом. Я приказал Скотту, чтобы он обязательно пользовался презервативом, если станет заниматься с тобой любовью – если, конечно, сможет заставить себя совершить такой подвиг. Доктор Бидермейер делал тебе анализ крови. Благодаря мне ты здорова. Но Скотт свою роль сыграл. Как только он от тебя освободился, он смог тратить деньги и в открытую встречаться со своим любовником. Он был просто пешкой в моей игре...

Так на чем я остановился? Ах да, затем Джекки лег на операцию, и я подвел свои планы к завершению. Но тебе обязательно нужно было встрять и все испортить, правда, Салли?

Ты была у меня так надежно упрятана под замок и все-таки выбралась! Все-таки тебе снова нужно было попытаться нарушить мои планы. Что ж, больше этого не будет.

– Скажи, неужели ты так сильно ненавидел меня только за то, что я пыталась защитить мать от твоих кулаков?

– Разумеется, нет. Это естественно, что ты не вызывала у меня особых симпатий.

– Потому что ты думал, что я узнала про твое участие в незаконной торговле оружием?

– А ты знала?

– Нет.

– Мои дела с правительствами других стран не имеют с тобой ничего общего. Скотт боялся, что ты что-нибудь подсмотрела, но я-то знал, что в таком случае ты отреагировала бы мгновенно. Нет, это меня не заботило. Суть в том, что ты – не моя дочь. Ты – незаконнорожденная, проклятый маленький ублюдок. И именно поэтому, дорогая моя Салли, Ноэль бы никогда от меня не ушла. Однажды она попыталась это сделать, когда ты была еще младенцем. Не поверила, когда я сказал ей, что она повязана со мной до конца своих дней. Может быть, она хотела меня испытать. Она примчалась в Филадельфию, обратно к своим богатеньким чопорным родителям. А те повели себя в точности так, как я от них и ожидал. Они заявили, что ей следует вернуться к мужу и прекратить возводить на него напраслину. В конце концов ведь это я спас ее шкуру. Как могла она говорить такие ужасные вещи обо мне – замечательном человеке, который женился на ней, когда она уже была беременна от другого мужчины?

Он расхохотался – долгим, глубоким смехом, от которого у Салли мурашки поползли по коже. Она продолжала потихоньку ослаблять эти веревки. Теперь они явно стали чуть свободнее. Но на самом деле в данный момент она думала уже не об этих веревках. Она пыталась понять Эймори Сент-Джона: как следует осмыслить его слова. Но это было очень трудно.

Он продолжал, голос звучал завораживающе:

– Когда я сейчас об этом думаю, то понимаю, что Ноэль не верила мне всерьез. Она не осознавала, что плата, которую я беру за то, что женился на ней, – это не те пятьсот тысяч долларов, которые я получил от ее родителей, а то, что она останется со мной навсегда, иначе я не хочу ее вовсе. Когда она приползла обратно с тобой на руках – маленьким пищащим отродьем, – я отобрал тебя у нее и подержал над огнем в камине. Помню, огонь тогда горел очень хорошо. Он опалил брови и волосенки на твоей голове. О, как она визжала! Я объяснил ей, что, если она хоть раз попытается сделать что-нибудь подобное, я тебя убью. И я действительно имел это в виду, ты знаешь. Бьюсь об заклад, тебе интересно узнать, кто был твоим настоящим отцом.

Салли чувствовала себя так, словно ее накачали тонной наркотиков. Она не могла ухватить смысл того, что он ей говорил. Слова она понимала – Эймори не ее отец, – но, казалось, не могла как следует вникнуть в их смысл.

– Ты не мой отец, – бездумно повторила она, уставившись в пространство над его левым плечом – туда, где находилась открытая дверь. Ей хотелось кричать от радости. В ее жилах нет ни капли крови этого чудовища. – Ты удерживал Ноэль при себе, угрожал убить меня, ее единственного ребенка.

– Да. Моя милая женушка в конце концов мне поверила. Не могу передать словами, какое мне доставляло удовольствие бить эту богатую сучку. А ей приходилось терпеть. У нее не было другого выхода.

Потом тебе исполнилось шестнадцать, и ты увидела, как я ее избивал. Очень жаль. С тех пор все изменилось, но по крайней мере у меня появился хороший повод от тебя избавиться. Помнишь тот последний случай? Ты вернулась в дом, когда я как раз пинал ее ногами, и схватилась за телефон, чтобы вызвать помощь, а она приползла – действительно приползла к тебе на коленях и умоляла не звонить. Помнишь? Я получил тогда настоящее удовольствие, я наслаждался, наблюдая твою разобщенность с матерью.

После того как ты ушла, я врезал ей еще пару раз. Она восхитительно стонала. А потом я занялся с ней сексом, и она все время ревела.

После этого я от тебя надолго освободился. На протяжении тех четырех лет, когда тебя не было в моем доме, когда ты не лезла в наши отношения с Ноэль, моя жизнь была действительно хороша. Но я хотел, чтобы ты за все заплатила. Я заставил Скотта взять тебя в жены. Это на некоторое время убрало тебя с дороги, но он был тебе не нужен, правда? Ты почти сразу же раскусила, что он не настоящий. Да ладно, это не имеет значения.

Мне просто нужно было дождаться своего часа. Когда я увидел Джекки, то понял, что делать. Видишь ли, федералы уже подбирались ко мне. Я не дурак и понимал, что это лишь вопрос времени. Я стал очень богатым человеком, но продажа оружия в места наподобие Ирака – занятие весьма рискованное. Да, это был всего лишь вопрос времени. Я хотел, чтобы ты заплатила за все неприятности, которые мне причинила. Те шесть месяцев, что ты провела в заведении Бидермейера, были для меня просто чудесными. Мне нравилось иметь тебя у своих ног, смотреть, как я ласкаю тебя повсюду, ласкать самого себя... Я испытывал восхитительные ощущения, избивая тебя, наблюдая, как ты морщишься от боли. Но потом ты удрала, и все пошло прахом. – Эймори Сент-Джон наклонился и ударил ее по щеке. По левой, по правой, потом снова и снова.

Салли почувствовала во рту привкус крови. Он разбил ей губу.

– Ты вонючий трус! – Салли плюнула в него, но он вовремя увернулся. Потом снова дал ей пощечину.

– В лечебнице мне никогда не хотелось тебя трахнуть, – прошипел он, приблизив свое лицо к ее лицу, – хотя, видит Бог, я мог тебя поиметь. Я достаточно часто видел тебя голой, но никогда тебя не хотел. Черт, Скотт на тебя и не взглянул! Он приходил всего один раз, и то, потому что я настоял. Теперь этому ублюдку придется отвечать, потому что поблизости нет меня. Ну, Салли, давай, плюнь в меня еще раз. Это не я трус, а ты.

Салли и плюнула, и на этот раз она не промахнулась. Она молча смотрела, как Сент-Джон вытирает лицо тыльной стороной ладони. Потом он улыбнулся ей с высоты своего роста. В памяти вспышкой сверкнуло воспоминание о том, как в лечебнице он так же улыбался, стоя над ней.

– Нет, – прошептала Салли, но она ничего не могла изменить.

Он ударил ее очень сильно, и Салли провалилась в темноту. Последней мыслью было: слава Богу, что он больше не дал ей наркотиков...

Глава 30

– По-моему, ребята, дела наши совсем плохи, – в сердцах бросил Квинлан, и он действительно так считал. Но думал он не о себе и не о других агентах – он думал о Салли. Если она здесь, в этой темной норе, значит, она все еще без сознания или мертва.

В ответ ему раздалось мрачное бурчание со стороны Томаса Шреддера и тихое «да» Кори Харпер. Это правда. Их положению действительно не позавидуешь. Правда и то, что в этой комнате, где их заперли, было темно, как на дне котла ведьмы. Нет, это была не комната. Это был какой-то сарай с земляным полом. Возможно, тот самый сарай, что стоит за коттеджем доктора Спайвера.

– Послушайте, ребята, – послышался голос Томаса, – Квинлан прав: дела наши совсем плохи. Но мы же – тренированные агенты. Мы сможем отсюда выбраться! Если мы не выберемся, они нас сожгут. Тогда прощай карьера и государственная пенсия. Нет уж, мне чертовски не хочется терять свою федеральную медицинскую страховку.

Кори Харпер рассмеялась, несмотря на судороги в связанных щиколотках. С руками у нее все в порядке. Они связали ее запястья не так уж туго – может быть, потому, что она женщина.

Однако узлы были затянуты крепко и развязать их было не так-то просто.

– Знаешь, Томас, это самая смешная вещь, какую я вообще когда-либо от тебя слышала.

Квинлан попытался растянуть веревки у себя на запястьях.

– Не иначе, как один из этих клоунов во время второй мировой войны служил в военно-морском флоте. Веревки завязаны на редкость хорошо, не поддаются ни на йоту. Кто-нибудь хочет попытаться руками или зубами?

– Я бы попыталась, – ответила Кори, – но я тут привязана к стене. Да, у меня веревка вокруг талии, и я чувствую, что она накручена на одну из досок стены. И очень крепко. Так что мне до вас не добраться.

– Я тоже связан, – пробурчал Томас и выругался.

– По крайней мере все живы. Хотел бы я знать, что случилось с Дэвидом? – сказал Квинлан. Но на самом деле его больше всего интересовала судьба Салли. Он просто боялся произнести ее имя вслух.

– Вероятно, он свалился в кювет. – Томас говорил об этом, как о само собой разумеющемся. – Здесь его нет. Возможно, он уже мертв.

– Или, может быть, его кто-нибудь спас, – предположила Кори.

– Что вы имеете в виду под «уже мертв»? Квинлан от всей души желал разглядеть вокруг себя хоть что-то, хотя бы общие очертания. Он продолжал трудиться над веревками, но они все никак не поддавались.

– Как вы думаете, они собираются держать нас тут следующие десять лет?

– Надеюсь, нет. Они все такие старые, что за десять лет перемрут сами. Страшно не хочется быть позабытым в этой норе.

– Не смешно, Квинлан.

– Может быть, но я пытаюсь быть остроумным.

– Продолжайте пытаться, – поддержала его Кори. – Не хотелось бы впасть в уныние. Мы должны что-то придумать. Прежде всего кто это с нами сделал?

– Черт возьми, по-моему, это довольно очевидно. Эта проклятая старая развалина! Она велела Марте принести «Амаретто» и подмешала в него какую-то дрянь, – сказал Томас. – Только я лег на кровать, как в ту же секунду вырубился.

– Где Салли? – вдруг спросила Кори. Квинлан вздохнул.

– Не знаю. – И повторил:

– Не знаю. – Он мысленно молил Бога, чтобы Салли оказалась запертой вместе с ними, а то, что они ее пока не обнаружили, это потому, что она была все еще без сознания. – Ну-ка, все дружно вытяните ноги перед собой. Попробуем определить, какого размера этот сарай.

Квинлан еле-еле коснулся ногами носков ботинок Томаса.

– А теперь наклонитесь сначала в одну сторону, потом – в другую. – Квинлан ухватил пальцами краешек блузки Кори.

Никаких признаков Салли.

– Значит, Салли здесь с нами нет, – произнес он вслух. – Куда они могли ее деть? – Боже правый, и зачем ему взбрело в голову задавать этот вопрос! Квинлан не хотел слышать ответ Томаса!

– Хороший вопрос, Джеймс. Зачем они вообще взяли на себя труд нас разделить? Квинлан ответил не сразу. Он медленно произнес:

– Потому что тетка Салли – Амабель – принимает во всем этом участие. Может быть, девушка у нее, будем надеяться, она за нее заступится.

К его удивлению, Томас вздохнул и сказал:

– Хочется верить, что вы правы. Проклятие, голова у меня гудит, как барабан в рок-группе!

– У меня тоже, – подала голос Кори. – Но все-таки я в состоянии думать. Так, значит, Джеймс, вы считаете, что весь город участвует в заговоре? Вы думаете, что все жители этого чертова города за последние три-четыре года убили по меньшей мере шестьдесят человек? Ради денег? А потом они хоронили убитых на своем кладбище?

– В знак уважения, – ухмыльнулся Квинлан. – Только представьте себе такую картину: вся эта почтенная публика сгрудилась над пожилой парой, которую они только что укокошили. Глядя на тела, они поглаживают подбородки и рассуждают примерно так: что ж, Ральф Китон может подготовить их к погребению, потом мы похороним их по всем правилам, а преподобный Ворхиз скажет все приличествующие случаю слова... Да, Кори, именно весь этот милый городок. А какие еще могут быть варианты?

– Это какой-то бред, – сказал Томас. – Занюханный городишко в полном составе убивает людей? Нам ни за что не поверит ни одна живая душа, особенно если учесть, что большая часть жителей – пенсионеры.

– Зато я верю. Еще как верю! Готов поспорить, что началось все случайно – с аварии на дороге. После этого происшествия им достались деньги, и у них – ну, может быть, не у всех, а только у одного из них или нескольких – возникла мысль, как они могут помочь своему бедному городу. Так и пошло, дальше – больше.

– А этот огромный рекламный плакат на шоссе помогает им заманивать путешественников в Коув, – задумчиво проговорила Кори.

– Точно! Магазин «Лучшее в мире мороженое». Кстати сказать, это и впрямь самое вкусное мороженое, какое мне только доводилось есть. – Квинлан не мог не шутить, иначе он бы просто сошел с ума. Где Салли? Может ли Амабель в самом деле ее защитить? Честно говоря, у него были серьезные сомнения по этому поводу.

– Приглашаем вас купить последний рожок мороженого в вашей жизни! – ядовито произнес Томас. – Вот в чем суть!

– А как насчет той убитой женщины? И доктора Спайвера?

Квинлан ответил, не переставая яростно бороться с веревками на запястьях.

– Вероятно, эта женщина случайно услышала нечто такое, чего ей слышать не следовало. Они продержали ее взаперти по меньшей мере ночи три, а может, и больше. Должно быть, она как-то избавилась от кляпа, потому что в первую ночь своего пребывания в Коуве Салли услышала ее крик. Потом, спустя две ночи, она слышала ее снова. А на следующее утро мы с Салли нашли ее труп. Я предполагаю, что они были просто вынуждены ее убить. Не хотели, но все же убили. Они знали, что у них, по сути, нет выбора: или они, или эта женщина. Должно быть, они здорово разозлились, потому что даже не потрудились похоронить ее на своем любимом кладбище – просто сбросили с утеса.

– А как насчет доктора Спайвера? – спросил Томас. – Проклятие, какие крепкие веревки. Не могу ослабить узлы ни на миллиметр.

– Не прекращайте над ними работать, ребята! Так вот, по поводу дока Спайвера. Возможно, он оказался слабым звеном в их цепи. Наверное, его как врача воротило от всех этих убийств, а убийство этой женщины стало последней каплей. И Спайвер сломался. Тогда они застрелили его, сунув дуло в рот, и попытались представить его смерть как самоубийство. Они снова попали в ситуацию, которая показалась им безвыходной.

– О Господи! – прошептала Кори Харпер. – А вы знаете, ребята, что агенты ФБР никогда и близко не подходят к такому дерьму, в какое мы с вами влипли? Некоторые из них за всю жизнь ни разу не доставали пистолета. Вся их работа состоит в разговорах с людьми. Я даже слышала, что многие агенты, уйдя в отставку, становятся психологами – такие они мастера выуживать у людей информацию.

Квинлан рассмеялся.

– Кори, мы отсюда выберемся, можешь мне поверить.

– Думаешь, Квинлан, ты такой сообразительный? – сказал Томас. – Как, черт возьми, мы можем освободиться? Того и гляди, в любую минуту появится толпа этих старичков. Как ты считаешь, они создадут расстрельный взвод? Или просто забьют нас до смерти своими стариковскими палками?

– Не надо, Томас, – тихо попросила Кори. – Попытаемся освободиться. Обязательно должен быть какой-то способ. Не хочу оказаться беспомощной, когда кто-нибудь из них придет, а что они придут – сами знаете.

– Как, черт возьми! – заорал Томас и добавил несколько словечек покрепче. – Что мы можем сделать? Веревки завязаны слишком туго. Они даже привязали нас к стене, так что мы не можем дотянуться друг до друга. Тут полная темнота. Какого дьявола мы собираемся делать?!

– Выход обязательно должен быть.

– Возможно, он есть, – закончил Квинлан.

У Салли болела челюсть. Она несколько раз открыла и закрыла рот, пока наконец боль не притупилась до глухой пульсации. Она лежала в темноте, немного света проникало только через открытую дверь в коридор.

Салли была одна. Руки ее были связаны спереди. Она подняла кисти ко рту и принялась распутывать узлы зубами. Она так сосредоточилась на этом занятии, что чуть не вскрикнула от неожиданности, когда вдруг раздался тихий голос:

– Это совершенно бесполезно, Салли. Просто расслабься, детка. Не двигайся, просто расслабься.

– Нет, – прошептала Салли, – О нет!

– Ты не узнаешь это место? Мне кажется, должна уже узнать.

– Нет, здесь слишком темно.

– Посмотри в окно, дорогая. Может быть, ты снова увидишь там лицо отца.

– Я в спальне, рядом с твоей собственной.

– Да.

– Почему, Амабель? Что происходит?

– Ах, Салли, зачем тебе нужно было возвращаться! Я бы все отдала, чтобы ты не появилась в тот день на моем пороге. Боже, я не могла тебя не впустить! Мне действительно не хотелось впутывать тебя во всю эту историю, но вот ты снова здесь, и я ничего не могу поделать.

– Где Джеймс и два других агента?

– Не знаю. Наверное, они в том маленьком сарае, что за коттеджем доктора Спайвера. Это крепкая тюрьма, им никогда оттуда не выбраться.

– Что вы собираетесь с ними делать?

– Честно говоря, детка, это решаю не я.

– А кто?

– Город.

У Салли защемило сердце и перехватило дыхание. Так это правда. Весь город!

– Сколько человек убил Коув, Амабель?

– Самая первая пара стариков – Харви и Мардж Дженсен, якобы разыскивая которых сюда приехал Квинлан, – они погибли случайно. С обоими случился сердечный приступ. В их «виннебаго» мы нашли наличные. Следующим был мотоциклист. Он стал нападать на бедного старого Ханкера, и Пурн, заступаясь за него, стукнул парня по голове стулом. И убил его. Еще один несчастный случай.

Потом приятельница мотоциклиста поняла, что он мертв. Шерри Ворхиз ничего не оставалось, кроме как ее убрать. Она разбила ей голову мясорубкой. И знаешь, дальше пошло уже легче. Мы выбирали какую-нибудь пару или просто кого-то, кто выглядел богатым. Или наши женщины, работающие в магазине «Лучшее в мире мороженое», замечали в бумажнике у какого-нибудь покупателя крупную сумму наличными. Тогда мы просто делали это. Да, было уже легче. Это стало почти что игрой, но не пойми меня превратно, Салли. После того, как они умирали, мы обращались с ними с величайшим почтением.

Вот ты сказала мне, что Коув стал очень красивым. Да, раньше он почти разваливался. Но теперь наши денежные дела идут неплохо, каждый живет в комфорте. К нам теперь приезжает много туристов, и не только ради лучшего в мире мороженого, но и для того, чтобы осмотреть город, купить сувениры и перекусить в нашем кафе.

– Какая радость для вас! Есть из кого выбирать. Наверное, вы обсуждаете между собой: какая пара выглядит богаче – та или эта? Вы просто играете с людьми в русскую рулетку. Какая мерзость!

– Я бы не стала выражаться так прямолинейно, но, коль скоро наш город стал более привлекательным для туристов, мы можем себе позволить быть более разборчивыми. Но мы убивали только стариков, Салли. Все они уже отжили свое.

– Приятельница мотоциклиста не отжила. Амабель пожала плечами.

– Тут уж ничего нельзя было поделать. Салли верила и не верила одновременно. Она замотала головой на подушке.

– Господи, Амабель, вы убивали людей! Вы что, не понимаете? Вы убили ни в чем не повинных людей! То, что они были старыми, ничуть не меняет дела. Вы их грабили. Потом хоронили на своем кладбище... О, я поняла! Вы зарывали их по двое в одну могилу и писали на надгробии только имя мужчины. У кого-нибудь из вас есть список, в какой могиле кто лежит на самом деле?

– Нет, но мы оставляли удостоверения на телах. Не надо так ужасаться, Салли! Мы здесь буквально вымирали. Нам так хотелось выжить, и мы это сделали. Мы победили.

– Нет, Амабель, теперь-то на ваши головы падут все грехи. В городе три агента ФБР и шериф Маунтбэнк, который знает все, что знают они, а может быть, и больше. Если вы убьете агентов, вас всех ждет газовая камера. Неужели не понятно? К делу подключилось ФБР!

– Ах, Салли, вот ты снова и снова рассуждаешь о вещах, которые, в сущности, тебя не касаются. А как насчет тебя самой, детка? Как насчет твоего отца?

– Слава Богу, этот мерзавец – не мой отец! По крайней мере это я выяснила.

– Хорошо, я слышу в тебе гнев. А я боялась, что ты по-прежнему пытаешься убедить себя, что Эймори – всего лишь ночной кошмар, который вернулся, чтобы тебя помучить.

– Вы хотите сказать, Амабель, что он здесь, с вами! Он вам нужен?!

Салли знала ответ, но не хотела его слышать.

– Конечно, Салли.

Салли воззрилась на мужскую фигуру, возникшую в дверном проеме позади Амабель. Отец. Нет, он не ее отец, слава Богу! Это тот мерзавец, который ее воспитывал, и он же упрятал ее в психушку Бидермейера. Тот ублюдок, который до полусмерти избивал ее мать – просто потому, что это доставляло ему удовольствие.

– Ну-с, Эмми, как себя чувствует наш маленький ублюдок?

Эмми? Что бы это значило?

– Это не я ублюдок, а ты!

– Салли, мне не хотелось бы бить тебя на глазах твоей тетушки. Ей это будет неприятно, хотя Эмми и знает, какой у тебя злобный язычок, и понимает, что мне приходится бить тебя, чтобы держать в узде.

– Амабель, что он делает с вами, в вашем доме? Он – убийца! Предатель!

Амабель присела на кровать рядом с Салли. Мягкими и легкими движениями она погладила ее лоб кончиками пальцев, аккуратно заправила пряди волос за уши Салли, провела по ее бровям.

– Пожалуйста, Амабель, в чем дело? Когда я была здесь в прошлый раз, именно он звонил по телефону, я знаю. Он сам признался, что заглядывал в окно моей спальни.

– Да, дорогая.

– Почему? Что все это значит, Амабель?

– Он должен был здесь появиться. Ему нужно было вернуть тебя в лечебницу. А этими телефонными звонками и своим появлением в твоем окошке он надеялся заставить тебя усомниться в собственном рассудке.

– Но как он вообще мог узнать, что я здесь?

– Я ему позвонила. Он жил тогда в маленькой гостинице в Оклахома-Сити. Первым же самолетом он прилетел в Портленд, потом приехал сюда. Но ведь ты знала ответ еще до того, как задала этот вопрос, правда, детка?

Но ты нисколько не усомнилась в своем здравом рассудке. Отчасти благодаря Квинлану. Ох уж этот Квинлан! Его появление в Коуве так все усложнило! Ну не странно ли? Чтобы объяснить свой приезд, сочинил историю, что пытается отыскать следы пропавшей пары стариков. А ему нужна была только ты. Его ничуть не интересовали никакие пропавшие без вести люди, только ты. Он думал, что ты либо сама убила Эймори, либо выгораживаешь свою мать, которая это сделала.

Меня всегда забавляло, какие повороты порой делает судьба... Но сейчас мне не до смеха. Слишком много возникло проблем.

– Полно, Эмми, не думаешь же ты, что только злая судьба привела всех этих милых старичков в Коув отведать лучшего в мире мороженого специально для того, чтобы вы могли их убить и прикарманить все их деньги?!

Амабель, нахмурившись, повернулась к Сент-Джону.

– Не знаю, Эймори, да и ты сам этого не знаешь. Мне все равно, что будет с Квинланом и другими агентами, но я не хочу, чтобы пострадала Салли.

– Он с вами не согласится, тетя Амабель. Он меня ненавидит. Вы знаете, что он мне не отец. И у него нет ко мне никаких нежных чувств. Что ж касается мамы... Амабель, вы знали, что он силой заставляет Ноэль жить с ним?

– Ой, Салли, ну конечно.

Салли на миг потеряла дар речи. Тут уж ничего не поделаешь. Хотя, с другой стороны, почему она так удивляется? За последние семь месяцев весь ее мир так часто переворачивался вверх дном и рассыпался на части, что она уже к этому привыкла и сможет пережить. Похоже, она никогда по-настоящему не знала, кто она такая и почему все сложилось именно так, как сложилось. И она еще ненавидела родную мать за слабость! Боже правый, она же презирала ее, ей даже самой хотелось как следует встряхнуть Ноэль за то, что она позволяет мужу себя колотить!

– Кто мой отец?

– Смотри-ка, она хочет знать, – ухмыльнулся Эймори Сент-Джон. Он не спеша вошел в маленькую спальню, руки – в карманах.

– Кто?

– Хорошо, детка, я скажу, – тихо проговорила Амабель. – Твоим настоящим отцом был мой муж. Да, он стал моим мужем раньше, чем познакомился с Ноэль, и они воспылали друг к другу любовью.

– Ты хочешь сказать, Эмми, похотью?

– И это тоже. Как бы то ни было, Ноэль всегда была довольно глупа, а Карл тоже не был семи пядей во лбу. Даже зная их обоих так хорошо, как знала я, с трудом можно догадаться, кто кого затащил в постель. Но это было неизбежно. Ноэль забеременела. К счастью, в то время она встречалась с Эймори, и в конце концов все разрешилось ко всеобщему удовольствию.

– Не всеобщему. Мама не была счастлива.

– О нет! Она была в восторге, что ей не придется делать аборт. Если бы у нее не было прикрытия – мужа, – ей бы пришлось от тебя избавиться, Салли... Я привезла своего Карла сюда, в Коув. Тут он мог спокойно рисовать и провести остаток своей никчемной жизни, продавая свою мазню на выставке в аэропорту по двадцать долларов за штуку вместе с безвкусной позолоченной рамой. Больше Карл никогда не развлекался на стороне. Фактически он умолял меня о прощении и клялся, что, если только я его не брошу, он больше не совершит ничего подобного. И я дала ему покоптить небо, до того как он умер двадцать лет назад.

– Не вы ли его убили?

– О нет, это сделал Эймори. Но Карл тогда был уже смертельно болен раком легких. Он так никогда и не переставал курить «Кэмел» без фильтра. Да ему просто посчастливилось, что в машине отказали тормоза и он умер так быстро. Спасибо тебе, Эймори.

– Всегда рад помочь, Эмми.

– Так сколько же времени вы были любовниками?

Амабель тихо рассмеялась, оборачиваясь, чтобы взглянуть на мужчину, стоявшего в дверях.

– О, очень долго.

– Значит, вы ничего не имели против того, чтобы он избивал вас, Амабель?

– Нет, Эймори, не надо! – Амабель быстро подошла к нему и перехватила занесенную для удара руку. Потом бросила через плечо, обращаясь к Салли:

– Послушай, Салли! Не стоит так разговаривать. Нет никакого смысла раздражать твоего отца.

– Он мне, к счастью, не отец!

– Тем не менее попридержи язычок. Разумеется, меня он не бил, только Ноэль.

– И меня он тоже бил, Амабелъ.

– Ты этого заслуживала, – бросил Эймори. В тусклом свете Салли не видела их достаточно отчетливо. Эймори взял Амабель за руку и притянул поближе к себе. Казалось, тени вокруг них сгустились, их фигуры сливались в одну, растворялись во мраке... Салли поежилась.

– А я-то думала, вы меня любите, Амабель.

– Да, детка, я действительно люблю тебя. Ты ведь дочка моего мужа и моя племянница. И я совершенно согласна с Эймори, что лучше бы тебе оставаться в этом прекрасном санатории. Ты не слишком хорошо себя вела. Эймори рассказывал мне, какой ты стала сумасбродной, как ты изменяла мужу, якшалась с неподходящими людьми, принимала наркотики. Он объяснил, что доктор Бидермейер тебе поможет. Я, кстати, с ним встречалась. Это замечательный врач, и он рассказывал, что твои дела идут прекрасно, но ты нуждаешься в полном покое и постоянном наблюдении специалистов.

– Все это сплошная ложь. Даже если вы отказываетесь верить, что он настоящее чудовище, просто задумайтесь об этом. Вы читали газеты, видели новости по телевизору. Всем известно, что многие пациенты в лечебнице Бидермейера содержались там против их воли, как в тюрьме – точно, как и я.

– Ах, детка, лучше бы тебе этого не говорить. Мне очень не хотелось бы засовывать тебе в рот кляп, но придется. Не могу позволить тебе говорить о нем в таком тоне.

– Ладно, хорошо. Но разве вы не засомневались, насколько я сумасшедшая, когда он объявился в Коуве, оглушил меня ударом по голове и накачал наркотиками? Когда он чуть не убил Джеймса?

Эймори Сент-Джон сбросил руку Амабель. Он подошел к кровати и навис над Салли.

– При этом слабом освещении я не могу сказать, будут у тебя синяки или нет.

– Ты действительно бил ее так сильно, Эймори?

– Не волнуйся, Эмми. Она того заслуживала. Она даже плевала в меня. С годами я научился точно определять, какой силы должен быть удар, чтобы у Ноэль получился синяк определенного размера и цвета. Но кожа у всех разная. Что ж, поживем – увидим, правда?

– Ты сумасшедший, – прошипела Салли. – Настоящий псих.

– Если бы ты хоть раз осмелилась сказать такое, живя со мной под одной крышей, я бы тебя высек.

– Не обращай внимания, Эймори. Салли просто напугана. Она не знает, что с ней будет.

– Нет, я как раз точно знаю, что меня ждет. У него больше нет под боком «доктора» Бидермейе ра, чтобы держать меня под замком. И вы сами это понимаете, Амабель, иначе не стали бы признаваться во всем. Не надо, не отрицайте, вы уже с этим смирились. Но я мало, что значу. За что вам действительно достанется – так это за то, что вы причинили вред агентам ФБР. Только попытайтесь убить Джеймса, и вы выпустите на свободу всех чертей! Я знаю его босса, у вас нет абсолютно никаких шансов.

– Они дураки, все поголовно. – Эймори пожал плечами. – Я знаю, что ситуация еще больше осложнится, но мы с этим справимся. Фактически я уже привел машину в движение. По правде говоря, я действительно не рассчитывал, что Квинлан снова вытащит тебя из лечебницы. Вот что нарушило все мои планы. Все, Салли, абсолютно все нужно было организовывать заново. Это выбило меня из колеи. Итак, благодаря вам обоим я больше не покойник. И теперь мне придется навсегда уехать из страны.

– Попробуй! Они тебя поймают. Продажей оружия Саддаму Хусейну ты добился, что тебя ищут федералы. Ты им так нужен, что они готовы перевернуть вверх дном весь мир, только бы до тебя добраться!

– Знаю. Очень жаль. Но все будет отлично. Еще около года назад я снял со счетов на Кайманах и Швейцарии большую часть денег. На счетах в иностранных банках у меня осталось всего чуть-чуть – специально, чтобы подразнить федералов. Пусть они поймут, что я точно знал, что делал. Они сойдут с ума от злости, но меня не поймают.

– Джеймс тебя схватит.

– Схватит? Да твой драгоценный Джеймс Квинлан не схватит даже насморк. Не успеет – прежде его закопают на шесть футов в землю.

В душе Салли вскипел такой гнев, что она не смогла с собой справиться. Приподнявшись, она ударила его по лицу связанными руками. Хорошо ударила. Эймори выругался и оттолкнул ее обратно на кровать. Его кулак взметнулся в воздухе.

Салли услышала вопль Амабель:

– Не надо, Эймори!

Но занесенный кулак не остановился в своем движении, он опустился – но не на лицо, а на ребра Салли.

Глава 31

– Тьфу ты, черт, – пробормотал Квинлан. – Очень жаль, ребята, но старые хрычи оказались весьма дотошными. Мой армейский нож исчез. Я всегда носил его при себе, у щиколотки. – Он выругался.

– Вы правы. Кори, что ты делаешь? Что ты корчишься, как рыба на крючке? Господи, почему ты так странно пыхтишь и стонешь?

Кори тяжело дышала.

– Скоро увидите. Я и не рассчитывала, что Квинлан найдет свой нож. Потерпите еще минуту, я уже почти справилась.

– С чем справилась? – спросил Квинлан, отчаянно пытаясь разглядеть ее в кромешной темноте.

– Когда-то я была гимнасткой. Мне принадлежит сомнительная честь считаться самым гибким из агентов, проходивших подготовку в Куантико. Сейчас я подсунула руки под задницу и пытаюсь протолкнуть их вперед. Так, еще немного... Господи, оказывается, это гораздо труднее, чем тогда. Я была моложе и стройнее... – Она умолкла, напрягшись и тяжело дыша. – Я это сделала! – с трудом переводя дыхание, Кори расхохоталась.

– Что, Кори? Ради Бот, что ты сделала?

– Теперь мои руки связанны не за спиной, а впереди, Томас! Хвала Всевышнему, они оставили достаточно пространства между мной и стеной, Веревка, что у меня вокруг талии, была выше, чем веревка, которой связаны запястья. А теперь я собираюсь развернуться кругом и развязать веревку вокруг талии. Когда я это сделаю, то смогу заняться ногами, а потом добраться и до вас, ребята!

– Кори, – торжественно произнес Квинлан, – если ты нас отсюда вытащишь, мы оба – Томас и я – дадим тебе рекомендации, чтобы тебя сделали старшим специальным агентом в Портленде. Верно я говорю, Томас?

– Если она нас отсюда вытащит, я буду на коленях умолять ее выйти за меня замуж.

– Томас, ты сексуальный маньяк; Я никогда не выйду за маньяка.

– Как ты там. Кори? – спросил Квинлан.

– Дело идет. Узел на талии развязывается довольно легко.

– Отлично! Только поторопись!

Кто знает, сколько у них осталось времени до того, как за ними придет кто-нибудь из этих мерзких стариков? Где Салли? Квинлан не так часто обращался к Богу в своей жизни, но сейчас он молился. Взяла ли ее Амабель к себе?

– Есть, готово! Теперь дайте только освободить ноги.

– О черт! Я слышу какой-то звук! – зашептал Томас. – Быстрее, Кори, быстрее!..

– ...Эймори, не бей ее!

Амабель перехватила его руку и рванула в сторону. Кулак шумно приземлился на кровать – всего лишь в дюйме от ребер Салли.

Эймори шумно дышал. Со вновь занесенным кулаком он резко развернулся на пятках.

– Тебе не стоило этого делать, Эмми! Салли, выгибаясь, приподнялась на кровати, насколько могла.

– Идиот, кретин, не смей ее бить! – завопила она. Но он ударил. Кулак с силой врезался в челюсть Амабель, отбросив женщину к стене. Амабель тяжело осела на пол.

У Салли слова застряли в горле. Она смотрела на него и молилась, чтобы тетя осталась жива. Должно быть, Эймори сошел с ума.

– Как ты мог? Вы же с ней любовники. Если бы она тебе не позвонила, ты бы не узнал, где я, и не смог бы меня заполучить. И ты бьешь ее точно так же, как Ноэль!

Эймори Сент-Джон потер костяшки пальцев.

– Фактически это первый случай, когда мне пришлось ее приструнить. Думаю, ей больше не взбредет в голову идти против моей воли. Интересно, быстро ли у нее появляются синяки?

Дверь сарая со скрипом приоткрылась – сначала чуть-чуть, потом шире. Но пленников не ослепил яркий свет дня, в открывшуюся щель они увидели только звезды и молодую луну.

– Эй, вы там, не спите? – Это был голос какого-то старика. Которого из них? Квинлан пока не понял. Один ли он пришел проверить своих пленников или с ним кто-то еще? Квинлан молил Бога, чтобы старик оказался один.

– Еще не совсем утро, но вряд ли вы можете спать.

– Да, – откликнулся Томас, – мы бодрствуем.

А что? Вы надеялись, что уже успокоили нас навсегда?

– Не-а, – протянул старик. – У доктора под рукой оказалось маловато этой штуки, чтобы отправить вас на тот свет. Хотя таким способом было бы гораздо легче. А теперь... что ж, это будет совсем не забавно.

Квинлан чуть было не выпрыгнул из штанов, когда вдруг услышал шепот Кори:

– Ой-ой, прошу вас, я очень плохо себя чувствую. Отведите, меня, пожалуйста, в ванную, прошу вас. – Она тихо, но очень убедительно застонала.

– Что за чертовщина, – проворчал старик, – это ты, девчонка?

– Да. – Кори удалось издать такой звук, словно ее вот-вот вырвет. – Прошу вас побыстрее.

– Ну хорошо. Черт, я не ожидал, что кого-нибудь из вас может тошнить. Прежде ни с кем такого не бывало.

Кори сидела, привалившись к стене, как раз напротив старика. Открыв дверь пошире, тот вошел в сарай. Квинлан узнал Пурна Дэвиса – того самого типа, который был хозяином универмага. Кори держала руки за спиной, делая вид, будто они по-прежнему связаны.

– Быстрее, пожалуйста, – шептала Кори. У нее был достаточно убедительный голос, Квинлан сам чуть не поверил, что ее вот-вот вывернет наизнанку.

Он переглянулся с Томасом и кивнул. В тот самый момент, когда Пурн Дэвис проходил мимо Квинлана, Джеймс резко выбросил вперед ноги, ударив его на уровне бедер, и толкнул его прямехонько на колени Кори.

– Получилось! – воскликнула Кори. Старик начал было бороться, тогда она подняла сложенные вместе кулаки и ударила его так, что Пурн Дэвис рухнул без сознания.

– Молодец, Кори, – похвалил Томас. – Ты по-прежнему уверена, что не хочешь за меня замуж? А что, если я пообещаю исправиться?

– Спросишь меня об этом снова, если мы выберемся отсюда живыми. Ладно, ребята, я собираюсь развязать руки Квинлану, потом – тебе, Томас. Вы пока присмотрите за этим стариком.

На то, чтобы развязать Квинлана, у нее ушло не больше трех минут. Еще три минуты – и все трое были свободны. Они встали и принялись разминаться и потягиваться, восстанавливая кровообращение в затекших руках и ногах.

– Сейчас я его привяжу как следует, – сказала Кори. Она опустилась на колени. – Смотри-ка, Квинлан, у него же один из наших пистолетов.

– Слава Богу! – Квинлан выглянул из сарая. – Дело близится к рассвету. Нигде ни души. Думаю, они просто послали его удостовериться, что мы еще живы. Зачем – ума не приложу. Они никак не могут себе позволить оставить нас в живых – просто ни в коем случае.

– А, взгляните, старик принес нам несколько бутербродов. Вот они, на подносе. Интересно, как он себе представлял, мы сможем есть их с завязанными руками?

– Готово! – Кори поднялась и встала рядом с мужчинами. – Что теперь, Квинлан?

– Давайте-ка, Томас, закроем сарай на засов, а потом двинемся к дому покойного Спайвера. Молитесь, чтобы его телефон не был отключен, зовем сюда группу захвата, а потом пойдем искать Салли...

– Он совсем рехнулся; Амабель. Тетка потирала челюсть. Она выглядела изумленной.

– Он никогда раньше меня не бил, – медленно проговорила она. – Он всегда меня любил, ласкал и ни разу не бил. Я всегда считала, что Ноэль сама во всем виновата – это она выпускала на свободу его темные инстинкты. Она вроде как заставляла Эймори ее избивать, словно была какой-то больной и нуждалась в таком обращении.

– Нет, Амабель, она это ненавидела. Он ее унижал, а она терпела все это только потому, что Эймори грозился убить меня, если она не останется с ним и не будет безропотно выносить все его выходки. А вас он не бил, потому что вы были с ним не так долго. К тому же, если бы он попытался, вы, наверное, застрелили бы его или просто бросили. А Ноэль не могла его бросить. Она оставалась с ним, чтобы защитить меня. Теперь, когда он заполучил вас, он будет и вас бить до полусмерти, когда ему только захочется.

– Нет! Я ему скажу, что, если он посмеет ударить меня еще хоть раз, я от него уйду.

– Что ж, можете попытаться, но я почти уверена, что он найдет способ вас удержать – так же, как вашу сестру.

– Ты ошибаешься. Не может быть, чтобы не ошибалась. Мы были близки с ним двенадцать лет. Я хорошо его знаю, он меня любит. Он и сегодня ударил меня только потому, что испугался. Эймори расстроен и беспокоится, что мы не сумеем уехать. А ты его еще и спровоцировала. Да, ты его разозлила, это все твоя вина.

– Что вы говорите, Амабель, очнитесь! Он же сумасшедший.

– Тише, Салли, Эймори идет сюда.

– Амабель, скорее развяжите меня, мы можем сбежать.

– Ну, что тут такое? Две мои девочки устраивают против меня заговор?

– Нет, дорогой, – проворковала Амабель, поднимаясь навстречу Эймори Сент-Джону. Она обняла его, поцеловала в губы. – Конечно, нет. Бедняжка Салли считает, что раз уж ты ударил меня однажды, то теперь будешь делать это постоянно. Но я знаю, что это не так – правда, Эймори?

– Разумеется, Эмми, я не стану тебя бить. Я просто и так был в таком напряжении, а ты еще принялась спорить. Прости меня, пожалуйста. Я больше никогда тебя пальцем не трону.

– Он лжет, – сказала Салли. – Вы просто дура, Амабель, если ему верите. Ну давай, ты, ничтожество в человеческом обличье, иди сюда, ударь меня снова. Я связана, так что не смогу дать тебе сдачи. Ты в безопасности. Давай, бей, ты, жалкая пародия на мужчину!

Эймори был в бешенстве, он весь покраснел, на шее вздулись вены.

– Заткнись, Салли! – рявкнул он.

– Только взгляните на него, Амабель. Он готов меня убить. Он же не владеет собой, он просто безумен.

Эймори повернулся к Амабель:

– Я о ней позабочусь. Мне ясно, что надо делать. Клянусь тебе, что я ее не убью.

– Что ты собираешься делать?

– Доверься мне, Амабель. Можешь мне поверить? Последние двенадцать лет ты мне верила.

Поверь и сейчас.

– Думаете, тетя, он меня не прикончит? Да он мерзкий врун. Хотите стать соучастницей убийства? – и тут она запнулась, едва произнеся эти слова. Господи, да Амабель и так уже раз шестьдесят была соучастницей убийства. Может быть, некоторых из этих людей она даже сама и убила.

Салли закрыла рот.

Эймори Сент-Джон тихо и злобно рассмеялся.

– Я вижу, Салли, ты все понимаешь. Эмми принадлежит мне. Мы с ней одного поля ягоды. А теперь, Эмми, развяжи-ка девчонке ноги. Я забираю ее отсюда.

Салли не могла встать – ноги онемели. Амабель опустилась на колени и принялась массировать ей лодыжки и икры.

– Так лучше, детка?

– Почему ты просто не убил меня сразу? Зачем тебе понадобилось устраивать всю эту комедию с участием Амабель?

– Тихо, маленькая сучка!

– Эймори, ты можешь поклясться, что не причинишь ей вреда?

– Я же уже сказал, – бросил он. Нетерпение его было так очевидно, что Салли удивилась: неужели Амабель и вправду может его не замечать, не видеть, что он вот-вот сорвется. – Я ее не убью.

Когда Салли наконец была в состоянии держаться на ногах, Эймори схватил ее за руку и потащил прочь из спальни.

– Оставайся здесь, Эмми, – бросил он через плечо. – Скоро я вернусь, и мы с тобой сразу уедем.

– Чего вы ждете, Амабель? Позвоните Ноэль. Расскажите ей, как вы позволили ему меня убить. Да-да, Амабель, расскажите своей сестре.

Он поволок ее за собой, и когда они оказались вне поля зрения Амабель, и только тогда ткнул локтем в ребра. Салли согнулась пополам, задыхаясь от боли. Он рывком вернул ее в вертикальное положение.

– Заткни свой рот, Салли, или я тебе еще добавлю. Ты этого хочешь?

– Чего я хочу, – ответила Салли, когда наконец снова смогла говорить, – так это, чтоб ты сдох. Очень медленно и мучительно.

– Тебе этого никогда не увидеть, дорогая, – рассмеялся он.

– Они тебя все равно поймают. Тебе ни за что не сбежать – только не от агентов ФБР.

Он продолжал смеяться – тихо, явно забавляясь. Потом вышел на ярко освещенную верхнюю площадку лестницы и остановился. Смеясь, он повернулся к Салли.

– Посмотри, Салли, посмотри мне в лицо.

Она подняла глаза. Это был не Эймори Сент-Джон.

Телефон все еще действовал. Томас позвонил в портлендский офис. Повесив трубку, он сообщил:

– Они высылают к нам вертолет. Максимум через тридцать минут он будет здесь.

– Что с Дэвидом? – взволнованно спросила Кори.

– Боже правый, – ахнул Квинлан, – дайте я позвоню его жене. – Милой, славной жене Дэвида Джейн – той самой, которая приютила его, когда ему разбили голову, той, что кормила его супом. Только бы Дэвид был жив. Господи, не дай ему погибнуть!

Джейн подняла трубку.

– Привет, это Квинлан. Ради Бога, скажите мне, что Дэвид дома. Что? О нет! Черт возьми, мне очень жаль. Скажите докторам, что его напичкали наркотиками. Нет-нет, сейчас мы контролируем здешнюю ситуацию. Нет, я собираюсь позвонить в его контору и вызвать сюда трех его представителей. Да, я скоро с вами свяжусь. Салли? Не знаю. Как раз сейчас мы собираемся заняться ее розысками. Квинлан повесил трубку.

– Дэвид в коме. Они переправили его в Портленд. Пока что состояние его без изменений. Но никто ничего не знает – известно только, что он съехал с дороги и врезался в единственный дуб, растущий недалеко от его дома. Первой до него добралась жена. Врачи ей сказали, что, если бы Дэвида не привезли в больницу так быстро, возможно, он был бы уже мертв.

– Это просто кошмар, – прошептала Кори. – Весь этот чертов город и все его жители – проклятые убийцы. Как мне хочется до них добраться, Квинлан!

– Да, я определенно не прочь лишить их пособий по социальному обеспечению, – сказал Томас. – И безо всякой проверки доходов!

– Это не смешно, – оборвала Кори, но не удержалась от улыбки.

– Комедия вперемешку с трагедией. Как в пьесе Шекспира.

– Нет, – возразил Квинлан, – это чистая трагедия. Зло в Коуве не родилось само, старики взрастили его своими руками. А теперь – вперед, пошли искать мою будущую жену.

Это был Эймори Сент-Джон – и не он. Салли зажмурилась и снова открыла глаза. Нет, освещение отличное.

– Доктор Бидермейер изменил твое лицо – так же, как тому человеку, которого ты убил.

– Да. Я не хотел полностью менять внешность, а лишь настолько, чтобы, если случится встретить старого друга, он бы не удивился. Бидермейер сделал все необходимые разрезы и швы сразу после того, как мы в первый раз вернули тебя из Коува. – Он похлопал себя по шее. – Возраст тоже начинал брать свое, но и с этим мы справились. Он заодно сделал мне подтяжку. Ну как, Салли, ты бы пошла со мной на свидание? Или какая-нибудь другая молодая женщина твоего возраста?

Салли ничего не ответила. Она боялась, что может потерять сознание, если он ударит ее опять. А сейчас она никак не могла позволить себе грохнуться без чувств: ноги свободны, онемение почти прошло. Она должна от него сбежать! Ей необходимо найти Квинлана и остальных. Что, если они уже мертвы? Нет, нельзя так думать!

Салли снова взглянула на Эймори Сент-Джона. Она даже не представляла, что можно испытывать к другому такую сокрушительную ненависть, какую она испытывала к нему. Ей хотелось заставить его страдать, уничтожить его. Она мечтала, чтобы Эймори Сент-Джон в полной мере ощутил свое поражение, осознал, что на самом деле он вовсе не такой ловкий и сообразительный, каким привык себя считать.

– Скотт рассказал ФБР обо всех твоих подвигах. Он стал с ними сотрудничать, надеясь спасти свою шкуру.

– Какая разница, что делает этот ублюдок? Хватит болтать, заткнись и пошли отсюда.

Он вытолкал ее на лестницу и заставил спуститься по ступенькам. Словно догадываясь, что Салли может попытаться что-то предпринять, он схватил ее за волосы и стал спускаться следом.

Что же делать?

У входной двери послышался какой-то шум. Эймори Сент-Джон рванул ее волосы кверху. Но Салли даже не заметила этого. Она услышала, как он выругался сквозь зубы. Почувствовала момент, когда он вытащил пистолет.

– Будем надеяться, что это всего лишь один из стариков.

Но это было не так. Дверь медленно и очень тихо приоткрылась. Если бы они были все еще наверху, то вообще бы ничего не услышали. Словно загипнотизированная, Салли уставилась на дверь.

Она увидела в щель лицо Квинлана. Салли ни о чем не успела подумать, она просто действовала. Она резко подняла руки, схватила Эймори за волосы и рванула вниз. Эймори споткнулся и покатился по лестнице вниз. В конце концов он приземлился на спину, тяжело дыша, но все еще находясь в сознании. В мгновение ока Квинлан уже стоял над ним, приставив к виску пистолет.

– Кто вы такой, черт подери?

– Это Эймори Сент-Джон, – ответила Салли. – Доктор Бидермейер сделал ему пластическую операцию. Так же, как тому мужчине.

«Зиг-зауэр» Квинлана еще сильнее уперся в висок Сент-Джона.

– Салли, ты в порядке?

– Со мной все отлично. Моя тетя наверху. Он как раз меня уводил – наверное, чтобы убить. Он заверил Амабель, что не сделает этого, но ты же знаешь, какой он лжец. Представляешь, Джеймс, он ее ударил, а она готова все ему простить. Что с ней такое?

– Пойду найду ее, – сказал Томас. – Не беспокойтесь, Салли, я не причиню ей вреда.

Салли поднялась на ноги. У нее все болело, кожа головы под волосами горела, но она чувствовала себя так хорошо, как еще никогда в жизни.

– Джеймс, – проговорила она, – как я рада тебя видеть! И вас тоже. Кори! Амабель сказала, что вас заперли в сарае за домом доктора Спайвера.

– Да. Но мы же не кто-нибудь, а специальные агенты! Мы выбрались. Честно говоря, в основном это заслуга Кори. Кори, развяжи ей руки!

Когда к ее рукам вернулась чувствительность, Салли подошла и встала над мужчиной, который многие годы считался ее отцом, – человеком, которого она столько лет ненавидела и который ненавидел ее. И вот он лежит на полу у ее ног.

Салли опустилась на колени. Она улыбнулась.

– Теперь пришел мой черед сказать, что я о тебе думаю. Ты жалок. Ты ничто, пустое место. Больше никогда в жизни тебе не удастся ни над кем властвовать. Я тебя ненавижу! Больше того, я презираю тебя! – Салли занесла кулак и ударила его по носу. – Господи, как же давно я мечтала это сделать! – Она потерла костяшки пальцев.

Эймори Сент-Джон весь затрясся от гнева, из носа у него потекла кровь. Он немного затих только после того, как почувствовал, что дуло пистолета давит в его висок еще сильнее.

– Хочешь знать еще кое-что? Ноэль просто в восторге, что ты уехал. Она ненавидит тебя не меньше, чем я. Теперь она от тебя освобождена. И я свободна от тебя. Скоро ты будешь за решеткой – как раз там, где тебе самое место.

Салли еще раз присмотрелась к Эймори Сент-Джону. Его глаза горели гневом, из носа сочилась кровь.

– Мерзкий ублюдок. – Она поднялась и пнула его ногой в ребра.

– Заткнись, ты, чокнутая! Эй, полиция, почему вы позволяете ей меня бить?

– Я позволю ей все, что она пожелает, – заверил Квинлан. – Салли, не хочешь его пристрелить?

– Нет, не сейчас. Скажем так, не в эту конкретную минуту. А знаешь что, старик? Ноэль стала такой красавицей! Я уверена, что скоро она снова станет ходить на свидания. Она сможет иметь любого мужчину, какого захочет.

– Она не посмеет! Ноэль знает, что я ее убью, если она хотя бы посмотрит на другого мужчину.

Да, я убью их обоих!

– Ты больше никого не убьешь, – глаза Салли чуть ли не светились от ненависти, а в голосе звучала радость, – тебе предстоит провести остаток твоей никчемной жизни за решеткой. – Она потрепала его по щеке. – Ты уже не молод. Подумай о том, как быстро ты обрюзгнешь и покроешься морщинами в тюрьме.

– Я не сяду в тюрьму. Подожди, я еще тебя достану. Бог мой, я ведь забавлялся с тобой шесть месяцев! Надо было давно тебя придушить.

– Только попытайся ты, старый мерзавец! – Салли улыбнулась и, размахнувшись, пнула его в пах.

Сент-Джон завизжал, скорчившись на полу.

– Отлично сработано, Салли, – сказал Квинлан. – Уверена, что ты не хочешь его застрелить?

Выстрел раздался на втором этаже.

Глава 32

Квинлан с силой двинул Эймори Сент-Джона в челюсть. «Один нейтрализован», – мысленно отметил он, глядя, как голова Сент-Джона бессильно свесилась набок. У них была только одна единица оружия на всех – пистолет Квинлана, отобранный у Пурна Дэвиса, и его-то Квинлан и приставлял к виску Сент-Джона.

Когда Томас отправился на второй этаж безоружным, Салли и не подумала – даже представить себе не могла, что Амабель может выстрелить в кого бы то ни было.

Внезапно Кори как молния бросилась в небольшую затененную нишу у самой лестничной площадки. Все молча наблюдали, как Томас, зажимая пальцами рану на руке, спускается по лестнице. Меж пальцами сочилась кровь. Вслед за Томасом спускалась Амабель, приставив к его затылку пистолет.

– Мистер Квинлан, бросьте ваш пистолет в сторону гостиной, или я размозжу ему голову.

Квинлан почти подчинился, но подтолкнул пистолет по отполированному до блеска дубовому полу так, что он заскользил прямо к тому месту, где притаилась Кори.

– Похоже, вы не слишком меткий стрелок, мистер Квинлан. Ну да ладно, не важно. А теперь отойдите от него подальше. Вот так. Встаньте рядом с Салли. А вы, сэр, двигайтесь вперед, или я прострелю вам череп. Думаю, вам это не понравится.

Томас казался ошеломленным:

– Нет, меня это совсем не устраивает.

– Вы залили мне кровью весь пол, молодой человек. Хотя какая разница? В любом случае мы вряд ли когда-нибудь сюда вернемся. А теперь, мистер Квинлан и ты, Салли, два шага назад. Вот так! И не пытайтесь выкинуть какой-нибудь фокус! Вы любите похвастаться, какие супермены агенты ФБР, но этот парень такой же, как и вы, – он всего лишь человек. Посмотрите, как много крови, а ведь у него всего лишь пустяковая рана в руке. Хотя, надо отдать ему должное, он не скулит. А теперь – никому не двигаться! – Амабель посмотрела вниз. – Эймори, можешь уже вставать!

Сент-Джон не издал ни звука.

– Эймори! – размахивая пистолетом, Амабель закричала, на Квинлана. – Мерзавец! Что вы с ним сделали?

– Я послал его в нокдаун. Хорошо послал! Не думаю, что он очухается в ближайшее время.

– Мне следовало бы пристрелить вас прямо сейчас. Вы стали занозой с той самой минуты, как ступили в наш город, с того момента, как встретились с Салли. Нет, Салли, не говори ничего, закрой рот. С Эймори мое будущее, и я не собираюсь от него отказываться. И со мной все будет в порядке. Меня никто не поймает, даже твое любимое ФБР.

Амабель подтолкнула Томаса к нижней ступеньке. Должно быть, она что-то почувствовала, потому что поспешно отступила на два шага назад.

– Только попытайтесь на меня напасть, молодой человек, и я разнесу вам голову.

– О нет, мэм, я ничего не собираюсь делать. Можно мне спуститься вниз, чтобы Квинлан перевязал мне рану носовым платком? Не хотелось бы умереть от потери крови. И жаль портить ваш замечательный пол и ковры.

– Идите, но только без глупостей, иначе вы – покойник!

Томас был бледен, его губы исказила гримаса боли. Он крепко прижимал к туловищу раненую руку, но кровь все равно медленно сочилась между пальцев и капала на пол.

– Иди сюда, Томас. – Квинлан жестом предложил ему подойти. – У тебя есть носовой платок?

– Да, в правом кармане плаща.

Квинлан достал из его кармана носовой платок с вышитыми в уголке инициалами Т. Ш. и перевязал руку.

– Должно помочь. Очень жаль, Амабель, что ваши ребята укокошили доктора Спайвера, как раз сейчас его услуги пришлись бы Томасу весьма кстати.

Нужно, чтобы Амабель спустилась на оставшиеся три ступени. «Ну, давай же, – мысленно повторял Квинлан, – спускайся скорее!»

Вдруг заговорила Салли, ее голос прозвучал неожиданно громко:

– Смотрите, у него изо рта течет кровь! – Она указала рукой на распростертого на полу Эймори Сент-Джона. – И показалось еще что-то белое... кажется, пена! О Боже, у него пена на губах!

– Что?! – медленно, стараясь не выпускать из виду обоих агентов и Салли, Амабель спустилась на последние три ступени. – Вы все, подойдите поближе друг к другу! Садитесь на пол! Быстро!

Все сели.

«Ну, еще чуть-чуть, – мысленно твердил Квинлан, – еще немного вперед!» Он видел, как Кори напряженно застыла, держа наготове его «зиг-зауэр».

Как раз в это мгновение Эймори Сент-Джон застонал, его тело дернулось, он чуть приподнялся и опять упал на спину. Потом снова застонал и открыл глаза.

– Господи, – очень убедительно взвизгнула Салли, – у него кровь в глазах! Джеймс, неужели ты так сильно его ударил?

Драгоценных секунд, в течение которых все внимание Амабель было приковано к Сент-Джону, оказалось достаточно, чтобы Кори выпрыгнула из своего укрытия. Вот она, прекрасная подготовка, полученная в Куантико! Одним точным, хорошо отработанным движением Кори одновременно ударила Амабель правой рукой в бок, левой по шее. Амабель обернулась, но было поздно. Пистолет выскользнул из ее руки и, перевернувшись в воздухе, упал на пол.

– Я сожалею, Салли, – бросила Кори Харпер и тут же ударила Амабель в челюсть. Женщина рухнула на пол и потеряла сознание.

Эймори Сент-Джон снова застонал.

– Кори, – сказал Томас, – прошу тебя, скажи, что выйдешь за меня замуж. В свое время я бросил курить, можешь считать, что теперь я еще и перевоспитавшийся сексуальный маньяк. Я вообще подамся в феминисты.

Салли расхохоталась, испытывая невероятное облегчение. Приказав Томасу не подниматься с пола, Квинлан встал, пожал руку Кори, крепко обнял Салли.

– Теперь нам остается только дождаться прибытия группы захвата.

Вдруг Томас напряженно выпрямился, нюхая воздух.

– Пахнет дымом. Черт возьми, Квинлан, дым ползет вон из-под той двери.

– Это кухня, – сказала Салли, метнувшись в ту сторону.

– Нет, Салли, не открывай! Если ты откроешь дверь, пламя только затянет сюда.

Эймори Сент-Джон снова застонал и перевалился на бок.

– Господи, еще и огонь! – ахнула Кори. – Кто-то решил нас поджарить. Ребята, старики подожгли дом!

– Кори, бери Амабель, а я понесу Сент-Джона.

Салли, ты сможешь помочь Томасу? Пора выбираться отсюда к чертовой матери.

– Кто бы ни устроил этот пожар, он будет поджидать нас снаружи, – возразила Салли. – Ты сам это понимаешь, Джеймс.

– Знаешь, я скорее предпочел бы рискнуть быть застреленным, нежели сгореть заживо. Все согласны? Другой выход из дома – через кухню, но дверь уже горит. Так что остается только парадный вход.

– Вперед, – сказала Кори, засовывая за пояс пистолет Джеймса.

Она взвалила Амабель на плечо, как выносят людей из огня пожарные. Квинлан таким же манером подхватил Эймори Сент-Джона. Он первым подошел к двери и пинком распахнул ее настежь. Солнце только вставало, рассветное небо окрасилось в розоватые тона. Воздух был чист и прозрачен, в утренней тишине ясно слышался мягкий ритмичный шорох океанских волн. Одним словом, денек обещал быть прекрасным.

Перед коттеджем собралось по меньшей мере человек тридцать стариков. Все они были вооружены. Преподобный Хэл Ворхиз выступил вперед и крикнул:

– Бросайте оружие, Квинлан, или мы убьем женщин!

Ладно, черт побери, хорошо хоть это старичье не пристрелило их в ту же секунду, как только они вышли на порог коттеджа Амабель. Вся эта бравада насчет того, что лучше быть застреленным, чем поджаренным, – все это чушь собачья. Никто не хочет умирать. Теперь у них есть в запасе какое-то время – по крайней мере Квинлан молился, чтобы это оказалось так. Он кивнул Кори. Та швырнула «зиг-зауэр» в направлении Хэла Ворхиза, и пистолет шлепнулся прямо у ног «преподобного».

– Хорошо. Теперь положите этого ненормального на землю и Амабель рядом с ним. Нам плевать, что с ним станет. Он – паразит, низкий предатель и ничего больше. Это он настроил Амабель против нас. А теперь, вы четверо – вперед, пойдете с нами.

– Мы что, отправляемся в церковь на проповедь, ваше преподобие? – Лучше заткнитесь, Квинлан, – буркнул Ханкер Доусон.

– В ближайшие пять минут прибудет вертолет с группой захвата, Хэл! – Квинлан опустил Сент-Джона на землю, положив его в самую середину клумбы с нарциссами Амабель. – Мы позвонили из дома доктора Спайвера в портледский офис ФБР. Скоро сюда прибудут и представители шерифа Маунтбэнка.

На самом, деле представители шерифа должны были быть здесь уже давным-давно. Куда, к дьяволу, они подевались?

Гас Эйснер ответил на его незаданный вопрос:

– О представителях шерифа мы уже позаботились. Идите, не задерживайтесь. Мы не хотим больше тратить время. Насчет вертолета вы, конечно, наврали, но это и не важно. К тому времени, когда объявятся федералы, вас уже не будет.

– Неужели вы думаете, что вам это так просто сойдет с рук? – воскликнула Салли. – И не надейтесь! Вы хоть сами-то понимаете, что делаете?

– Посмотрите на нас, Салли, – раздался голос Шерри Ворхиз, – только взгляните на этих милых почтенных стариков. Мы же мухи не обидим, правда? Кто станет с нами возиться? Да им здесь и делать нечего. Мы пригласим их всех попробовать лучшее в мире мороженое.

– Сейчас дело зашло гораздо дальше, чем вы думаете. – Салли выступила немного вперед. Преподобный Ворхиз незамедлительно вскинул ружье. – Послушайте, что я вам скажу, – продолжала Салли. – Всем известно, что Джеймс и еще два агента ФБР находятся в Коуве. Вас засекут. Кроме того, полиция вскроет все могилы на кладбище и обнаружит, что там лежат все те люди, что были объявлены пропавшими без вести за последние три года. Все кончено. Прошу вас, отнеситесь к этому разумно, подумайте хорошенько. Оставьте вашу сумасшедшую затею.

– Замолчите, Салли! – оборвал ее Ханкер Доусон. – Вы все, хватит молоть чепуху! Пошли!

– Как скажете, Ханкер, – сказал Квинлан. Значит, у них еще есть время. Он не имел понятия, сколько именно, но даже одна лишняя минута уже означала дополнительный шанс.

Они пошли впереди толпы, как заключенные под конвоем. Несмотря на закрадывающийся в душу страх, Квинлан чувствовал какую-то странную нереальность ситуации. Он бросил через плечо:

– Интересно, о чем будет ваша проповедь в следующее воскресенье, Хэл? О духовном величии массового убийства? О нет, я догадался! Это будет молитва за упокой души людей, которые были зверски убиты за то, что имели в кошельках слишком много наличности.

Квинлан пошатнулся от сильного толчка в плечо.

– Хватит! Закройте рот! – оборвал его Гас Эйснер. – Вы расстраиваете дам.

– Лично я нисколько не расстраиваюсь, – заметила Кори. – Я была бы счастлива повыбить вам все зубы и послушать, какой при этом будет крик.

– У меня нет ни одного зуба, мисс, – ответил Доусон, – так что для нашей компании вы придумали не очень подходящее наказание.

Что тут ответишь? Квинлан подмигнул Кори, Она казалась разъяренной. Томас мог идти сам, но Кори его поддерживала. Рана кровоточила уже не так сильно, но значительная потеря крови давала себя знать.

Салли тихо плелась рядом. Она выглядела бледной и очень задумчивой. Стараясь почти не разжимать губ, Квинлан пробормотал ей так тихо, что можно было надеяться, старики не услышат:

– Выше нос, Салли! Мы что-нибудь придумаем! Черт возьми, десятка полтора стариков я мог бы взять на себя! Как думаешь, ты смогла бы отлупить дам?

Салли не удержалась от улыбки.

– Да, пожалуй, я бы с удовольствием втоптала их в пыль. Но мне хочется вернуться назад и подобрать Эймори Сент-Джона. Они же просто бросили их обоих – и его, и Амабель. Эти мерзавцы придут в себя и улизнут. Тетя... не знаю, она оказалась не совсем той тетушкой, как я ожидала.

«Это еще слишком мягко сказано», – подумал Квинлан. Еще один удар для Салли. Еще один человек, которому, как она раньше думала, можно доверять, ее предал. Слава Богу, что мать оказалась на ее стороне. Пожалуй, в будущем он мог бы полюбить Ноэль Сент-Джон. Если у него вообще есть будущее. Вслух же Квинлан сказал совсем другое:

– Может быть, группа захвата успеет прибыть до того, как Сент-Джон и твоя тетушка дадут деру. Но даже если они и сбегут, мы все равно рано или поздно их схватим.

К удивлению Квинлана, их привели к гостинице Тельмы «Ночлег и завтрак» и заставили подняться по этим безукоризненно выкрашенным белым ступеням. Он-то подозревал, что их ведут к дому Ворхиза.

– Будь я проклят! – воскликнул Квинлан, когда ощутимый толчок в спину дулом винтовки втолкнул его в просторную гостиную. В своем любимом кресле, весьма напоминающем трон, восседала Тельма Неттро собственной персоной. Она улыбнулась пленникам, демонстрируя полный комплект вставных зубов и губную помаду тыквенного цвета, и заявила:

– Я тоже хотела принять участие в этой забаве, да только жаль, уже не могу передвигаться так легко, как бывало.

Был тут и Пурн Дэвис – он сидел на диване, бледный и какой-то усохший. Хорошо, значит, Кори крепко ему всыпала.

– Зачем нас сюда привели? – спросил Квинлан, поворачиваясь к Хэлу Ворхизу.

– Вы здесь потому, что так хочу я. Потому что я приказала своим людям привести вас ко мне. А еще потому, мистер Квинлан, что я собираюсь сообщить вам, что мы намерены с вами сделать.

Все молча воззрились на Марту, пока та выходила вперед из-за кресла Тельмы Неттро. Сейчас в ней не было ровным счетом ничего от той мягкой, домашней женщины. А громкий четкий голос – это был, несомненно, голос командирский, а не нежный голосок кухарки, приглашающей отведать пищу богов. «Ну и ну, что же тут происходит», – подумал Квинлан.

– Марта? – прошептала изумленная Салли. – О нет, и вы тоже!

– Не смотрите так удивленно, детка.

– Я не понимаю. Вы же превосходная кухарка, Марта... и вы встречаетесь с «беднягой Эдом»... терпите притеснения со стороны Тельмы... вы такая милая! Что происходит?

Квинлан медленно произнес:

– Я знал, что у банды обязательно должен быть главарь, некая личность, способная видеть дальше, чем все остальные, заставить всех действовать в одном направлении. Я прав, Марта?

– Абсолютно, мистер Квинлан.

– Почему вы просто не предложили им избрать вас мэром Коува? Зачем было убивать невинных людей? – воскликнула Салли.

– Оставим этот разговор, Салли. О, бедный мистер Шреддер! Ну-ка, Кори, усадите его в кресло. Жаль, что доктор Спайвер раскис от трусости и раскаяния. Он вытянул жребий и должен был убить женщину, которая подслушала, что говорилось на нашем собрании. Мы застали ее, когда она набирала 9-1-1. Бедная дурочка! Это было совсем другое дело, мы не знали, как с ней поступить. Она была не такой, как туристы, приезжавшие в Коув за мороженым. Нет, мы бы сами никогда ее не выбрали – она слишком молода, к тому же у нее дети. Но так уж вышло, и мы просто не знали, что с ней делать. Отпустить мы ее тоже не могли, как вы понимаете.

Когда она в первый раз вырвалась ночью на свободу и подняла крик – вы ее слышали, как нам потом рассказала Амабель, – пришлось приставить к ней охрану. Но спустя две ночи она опять вырвалась, и Амабель была вынуждена позвонить Хэлу Ворхизу – из-за вас, Салли. Она должна была умереть. Другого выхода у нас просто не было. Всем нам было очень жаль, но это было необходимо. Поскольку доктор Спайвер был виноват в том, что она вырвалась, то он и должен был ее убить. Но старик не смог этого перенести. Он даже собрался звонить шерифу Маунтбэнку. – Марта пожала плечами. – Справедливость превыше всего. Да, мы всегда очень щепетильны в том, что касается справедливости. Жребий пал на Хелен Китон. Она вложила пистолет доктору в рот и спустила курок. Если бы не шериф и этот дотошный судмедэксперт из Портленда, смерть была бы объявлена самоубийством. Да, какая жалость! Удивительно неудачно все получилось.

Квинлан отметил про себя, что это весьма примечательное обстоятельство – все преступники, с которыми ему приходилось сталкиваться, любили поговорить, поразглагольствовать на тему собственной исключительности. Каждый считал себя умнее остальных. И эта старуха – туда же.

– Действительно, – сказал он, – очень жаль. Марта теребила в руках очки, наверное, потому, что жемчуга на ней сейчас не было, но голос ее звучал уверенно и ровно.

– Вы не цените того, что мы сделали, мистер Квинлан. Убогий, умирающий городишко мы превратили в город с почтовой открытки. У нас все так хорошо продумано, распланировано, мы не упустили ни единой мелочи. Есть даже служба озеленения специально для тех горожан, которые не любят копаться в цветниках, и каждую неделю приезжает бригада маляров. Разумеется, каждая служба имеет своего председателя из числа горожан. Все мы – лояльные интеллигентные люди, трудолюбивая команда пожилых граждан. У каждого есть свое задание, к которому он относится очень ответственно.

– Кто выбирал жертв? – спросила Кори. Она стояла рядом с Томасом, положив руку ему на плечо. Томас был в сознании, но его лицо было белее мела. Кори укутала его шерстяным пледом ручной вязки. При виде этого пледа в сознании невольно возникал образ доброй бабушки, часами связывающей между собой на радость внукам эти маленькие квадратики пастельных тонов.

Квинлан уставился на плед. Потом на Марту. Он мог бы поспорить, что эту уютную вещицу связала она. Но нет, не теперь – о добрых бабушках, Марта – расчетливый, хладнокровный убийца.

– Кто? – Марта тихо рассмеялась. – Да все мы вместе, мисс Харпер. Помните четырех джентльменов, что всегда играют в джин вокруг старой бочки? Они осматривают каждого, кто заезжает в магазин «Лучшее в мире мороженое». В кафе за каждым туристом наблюдает Зик, через кухонное окошко. А если он слишком занят, то к покупателям присматривается Нельда – когда они достают кошельки, чтобы расплатиться.

Шерри и Нельда держат маленький магазинчик сувениров в коттедже, что у самого берега океана. Они тоже проверяют туристов. Вы, наверное, догадываетесь, что нам приходится принимать решения очень быстро. – Марта вздохнула. – Бывало, мы допускали ошибки. Как обидно! Одна пара выглядела весьма состоятельной, они даже приехали в Коув на «мерседесе», но мы нашли у них только триста долларов и больше ничего сколько-нибудь ценного. Все, что нам оставалось, – это послать Гаса в Портленд, чтобы он продал машину. Так оказалось, что «мерседес» взят напрокат. Насколько я помню, Ральф даже отказался их обмывать, правда, Ральф? Да, действительно, ты тогда заявил, что они этого не стоят, и мы все согласились. Они не были с нами честны. Они притворялись.

– Так и было, – поддакнул Ральф Китон. – Я просто завернул этих прощелыг в дешевую тряпку. Хелен даже предлагала выбить на надгробии надпись Шейлок, но мы-то знали, что не можем себе этого позволить – будет слишком явно. В конце концов мы остановились на фамилии Смит – такой безликой, будто их и не было на свете.

– Изумительно, – только и смогла произнести Салли, разглядывая стариков по очереди. – Просто нет слов. Должно быть, вы все спятили. Интересно, что с вами сделают? Посадят в тюрьму за массовые убийства? Или просто поместят в сумасшедший дом?

– Я слышу вертолет, – обеспокоено сообщил Хэл Ворхиз. – Нам нужно поторопиться. Марта.

– Вы собираетесь нас застрелить? – спросила Кори, отступая от Томаса. – И вы серьезно надеетесь, что убийство агентов ФБР может сойти вам с рук?

– Ну конечно. – Пурн Дэвис, кряхтя, поднялся с дивана. Он уже не казался таким бледным. Подхватив лежащий рядом обрез дробовика, он прошел вперед. – Нам терять нечего. Совсем нечего, правда. Марта?

– Совершенно верно, Пурн.

– Вы все идиоты, маразматики! – закричала Салли.

В это мгновение, когда всеобщее внимание было устремлено на нее, Квинлан быстрым движением выхватил у Пурна Дэвиса его обрез, прыгнул к Марте, повалил ее на пол и уперся дулом дробовика ей в поясницу. Правая рука запуталась в цепочке Мартиных очков.

Воцарилось напряженное молчание. Тельма Неттро медленно повернулась в своем кресле.

– Отпустите ее, Квинлан. Если вы этого не сделаете, мы просто убьем ее заодно с вами. Ты ведь не против, Марта?

Выбора не оставалось. Квинлан это знал. Он понимал, что должен действовать очень быстро, без малейших колебаний. Нужно заставить их поверить в серьезность его намерений. Он должен напугать их по-настоящему. Это должен быть настоящий шок, чтобы старики вернулись к действительности. Нужно сбросить их на землю из того мира, который они сами себе придумали и в котором пребывали до сих пор. Он обязан показать им, что у них больше нет власти.

Квинлан поднял дробовик и выстрелил в грудь Пурну Дэвису. Воздушной волной старика подбросило над полом и отшвырнуло к старинному пианино. Повсюду разлетелись брызги крови. Старик осел на пол, не издав ни единого звука. Тут же комната наполнилась криками, проклятиями и просто воплями ужаса.

Перекрывая гомон, Квинлан крикнул;

– Прежде чем вы меня возьмете, я смогу уложить как минимум еще троих из вас. Кто может поручиться, что следующим будет не он? Ну давайте, старые перечницы, вперед, попытайте счастья.

Дробовик был двухзарядным. Скоро кто-нибудь из них поймет, что у Квинлана остался в запасе только один выстрел.

– Кори, хватай мой пистолет, быстро! Девушка мгновенно выполнила его команду. Преподобный Ворхиз поднял ружье. В ту же секунду Квинлан прострелил ему правую руку. Кори бросила ему «зиг-зауэр».

– Кто следующий? – спросил Квинлан. – Этот пистолет – полуавтоматический, им можно уложить вас всех. Так кто еще желает? Он превратит вас в кровавую мешанину почище той, что сделал из бедняги Пурна его дробовик. Ваши старые кишки будут разбросаны по всей комнате. Бьюсь об заклад, никто из вас не разделывался со своими жертвами при помощи полуавтоматического оружия. Зрелище будет не из приятных. Только посмотрите на Пурна! Да, да – посмотрите! На его месте может быть любой из вас.

Тишина. Мертвая тишина. Квинлан услышал, как кого-то вырвало. Уму непостижимо! Неужели кого-то из этих может вывернуть наизнанку при виде Пурна Дэвиса – это после того, как они убили шестьдесят человек?!

Первой заговорила Тельма Неттро:

– Марта, с тобой все в порядке?

– О да, – ответила та. Она размяла пальцы. Улыбнулась и ударила Квинлана в пах. Джеймс почувствовал острую боль, перед глазами все поплыло, к горлу подступила неизбежная тошнота. Он поднял «зиг-зауэр» и ударил Марту рукояткой в висок.

Он не знал, умерла она или только потеряла сознание. Да его это и не особенно заботило. Борясь с тошнотой, он произнес сквозь стиснутые зубы:

– Салли, дай мне ружье Гаса и встань от них подальше. А вы, остальные, бросьте оружие и свои старые кости на пол. Нам предстоит тихо и спокойно дожидаться, пока прибудут наши ребята.

Тельма Неттро проскрипела со своего кресла:

– Мистер Квинлан, вы ее убили?

– Понятия не имею! – Боль в паху все не отпускала.

– Марта была мне как родная дочь – помните, я вам как-то говорила?

Тельма подняла с колен пистолет и выстрелила. В следующее мгновение входная дверь с шумом распахнулась. Салли, которая бросилась к Квинлану, услышала мужской голос:

– Всем оставаться на своих местах! ФБР!

Глава 33

– Мистер Квинлан, вы меня слышите?

– Слышу, – очень отчетливо выговорил он.

Слышу, но не желаю слушать. Я ранен и хочу страдать в одиночестве. Командир нашего отряда бойскаутов давным-давно объяснил мне, что мужчина не должен скулить или стонать, если только он не в одиночестве.

– Вы настоящий боец, мистер Квинлан. Давайте-ка, я помогу вам. Очень сильно болит?

– Если оценивать по десятибалльной шкале – тянет на тринадцать баллов. Уходите. Дайте мне спокойно постонать.

Медсестра улыбнулась Салли:

– Он всегда такой?

– Не знаю. Мне еще не приходилось бывать с ним, когда он ранен.

– Будем надеяться, и не придется.

– Этому больше не бывать! Если Джеймс еще хоть раз позволит себя подстрелить, я его убью.

Медсестра ввела морфий в одну из многочисленных капельниц, висевших над Квинланом.

– Ну вот, – сказала она, слегка растирая его руку повыше локтя. – Теперь вам осталось потерпеть еще совсем недолго, и боль скоро пройдет. Как только вы придете в себя, сможете сами снимать боль по мере необходимости этим лекарством. А вот и доктор Виггс.

Хирург оказался высоким, тощим, как жердь, мужчиной с самыми красивыми черными глазами, какие только Квинлану доводилось видеть.

– Я в Портленде?

– Да, в клинике Орегонского научно-медицинского центра. Меня зовут доктор Виггс. Это я вынул из вашей груди пулю. Вы хорошо идете на поправку, мистер Квинлан. Наслышан, что вы очень храбрый мужчина. Приятно спасти храбреца.

– Скоро мне придется стать еще храбрее, – пробормотал Квинлан. Его речь постепенно теряла четкость – сказывалось действие морфия. Сейчас он чувствовал себя просто прекрасно. Фактически если бы он не был привязан к кровати всеми этими многочисленными шлангами, зажимами и иголками, то с радостью пустился бы в пляс, а может быть, даже сыграл на саксофоне. Хотелось позвонить мисс Лилли, возможно, даже перекинуться шуткой с Марвином-Вышибалой. Квинлан понимал, что слегка съехал с катушек. Не забыть бы попросить Фазза-Буфетчика запастись приличным белым вином специально для Салли.

– Это еще почему, мистер Квинлан? – спросила медсестра.

– Что «почему»?

– Почему вам придется стать еще более храбрым?

– Я собираюсь жениться на Салли, – сообщил он, и в его слабеющем голосе прозвучало столько гордости и счастья, сколько их вообще может звучать в голосе мужчины. Потом он повернулся к Салли и одарил ее глупейшей улыбкой. – Медовый месяц мы проведем в моем бунгало в Делаваре, на озере Луис-Линн. Это восхитительное место. Там такой воздух, что все чувства обостряются и... – тут Джеймс отключился.

– Очень хорошо, – удовлетворенно отметил доктор Виггс. – Ему нужно побольше спать. Не тревожьтесь, мисс Брэйнерд, с ним все будет хорошо. Должен признаться, во время операции я немного за него волновался, но Джеймс молод, силен, и у него редкостная воля к жизни. А сейчас позвольте мне осмотреть больного. Почему бы вам не выйти из палаты? В комнате для посетителей сидят мистер Шредцер и мисс Харпер. Ах да, там еще Марвин Брэммер и некий господин с портативным компьютером на коленях.

– Брэммер – это начальник Джеймса. Он помощник заместителя директора ФБР. А мужчина с компьютером...

– Очень сексапильный, кстати, – вмешалась медсестра.

– Да, это Диллон Сэйвич. Он тоже из ФБР.

– У мистера Брэммера хотя бы заметен живой огонек в глазах, что же касается этого компьютерщика, то какой бы он ни был потрясающий мужчина, я не уверен, сознает ли он вообще, где находится. Я слышал, как он как-то раз воскликнул:

«Эврика!» – ни к кому конкретно не обращаясь, но больше – ни слова.

Выйдите, пожалуйста, из палаты, мисс Брэйнерд, и оставьте меня наедине с пациентом.

Комната для посетителей располагалась чуть дальше по коридору. Войдя туда, Салли попала прямо в руки Марвину Брэммеру.

– Джеймс в порядке, – снова и. снова повторяла она. – Он уже начал жаловаться. Джеймс вдруг вспомнил, что когда-то командир отряда бойскаутов учил его, что мужчина не стонет и не хнычет, если только он не наедине с самим собой. Джеймс поправится, и все будет хорошо. Мы собираемся пожениться, и тогда уж я позабочусь о том, чтобы его больше не подстрелили.

– Я рад.

Брэммер крепко стиснул Салли в объятиях и повернул лицом к Диллону. Тот бросил на нее отсутствующий взгляд и чмокнул в щеку.

– Я их нашел, Салли, нашел, – радостно сообщил он. – Я нашел того мерзавца, который вам не отец.

– Так вот к чему относилось ваше «Эврика!»?

– Вот именно. Мне нужно срочно связаться с офисом в Сиэтле. Они в аэропорту Си Тэк. Да, эти глупцы купили два билета до Будапешта через Нью-Йорк. Он воспользовался фальшивой кредитной карточкой и фальшивым паспортом.

– Тогда как же вы ухитрились их засечь? – подключился к беседе Томас Шреддер. Его рука была все еще на перевязи, но щеки обрели прежний здоровый цвет. Он больше не пребывал в шоке. – Ведь этот подонок изменил внешность.

– Это оказалось нетрудно. – Диллон любовно похлопал рукой по портативному компьютеру. – Мы втроем – я, «Макс» и наш модем – можем все. Тетка Салли проходила по собственному паспорту. Разве не чудо? Думаю, у нее просто не было другого выхода. Они, видно, понадеялись на авось. Этой парочке стоило бы затаиться, пока они не раздобудут второй поддельный паспорт. Должно быть, вы с Кори перепугали их до полусмерти, и они не чаяли дождаться первой возможности удрать из страны.

Диллон стал звонить в офис ФБР в Сиэтле.

– Итак, все почти закончилось, – задумчиво проговорила Салли. – Что же будет с Коувом, мистер Брэммер?

– Сейчас наши агенты заканчивают с кладбищем. Как старики и говорили, каждый убитый ими человек захоронен с удостоверением личности, так что установить, кто есть кто, оказалось совсем несложно. – Брэммер покачал головой. – Да, это настоящее массовое убийство, по-другому и не назовешь, причем совершенное компанией пенсионеров. Чего я только на своем веку не повидал, но такое... Этот случай ни с чем не сравнится. Зло может дать ростки где угодно, – добавил он, потирая подбородок. – И заметьте, никто из стариков не говорит ни слова. Нужно отдать им должное, они верны друг другу, хотя сейчас это и не важно. Женщина, которую Квинлан ранил – Марта Криттлан, – представьте себе, выкарабкалась, хотя я почти уверен, что она не хотела поправляться. Подумать только: на вид такая милая пожилая леди, а оказалась мозговым центром всего города.

– Она – лучшая кухарка на свете, – со вздохом заметила Кори Харпер, – последний ее обед был самым вкусным, какой мне доводилось есть за всю жизнь.

– Точно. И он мог бы стать и нашим последним обедом на этом свете, потому что старуха нас отравила, – ухмыльнулся Томас.

– К счастью, вы выжили. Ах да, я и забыл – один из наших агентов нашел тот самый дневник, который эта самая Тельма вела все то время, что жила в Коуве.

– О да! – воскликнула Салли. – Он всегда был у нее при себе. Знаете, у нее даже образовалось на языке чернильное пятно оттого, что она облизывала кончик ручки перед тем, как начать писать!

– Зная наших людей, не удивлюсь, если они это отметили. Старуха очень подробно описывала, как все происходило. Наверное, это самое лучшее доказательство и описание всей истории, какое только может кто-нибудь дать. Я имею в виду, что она начала свою летопись еще в сороковые годы, когда они с мужем переселились в Коув, и записывала абсолютно все... Теперь это все уже проблема генерального прокурора. Почти уверен, они возненавидят каждую минуту этого дела. Вы и представить себе не можете, во что превратят эту историю средства массовой информации. Хотя, пожалуй, вы-то как раз и можете себе это представить. Это безумие. По крайней мере есть одна хорошая новость: сегодня утром шериф Маунтбэнк вышел из комы. Три его помощника тоже поправляются. Их отравили и привязали в том же сарае, что и вас.

– Меня интересует судьба Эймори Сент-Джона и Амабель, – сказала Салли. – Что их ждет, когда ваши люди их схватят?

– Сент-Джону грозит три пожизненных заключения. Что же касается вашей тети, Салли, я точно не знаю, будут ли ее судить вместе с остальными стариками или добавят еще обвинение в заговоре и киднеппинге. Остается только ждать.

– Эврика!

Все головы дружно повернулись к Диллону. Он поднял глаза и усмехнулся с некоторой робостью.

– Э... я только хотел сообщить вам всем, что процедура развода Салли завершится через шесть месяцев. Это будет... скажем, в середине октября. Я заказал на четырнадцатое октября пресвитерианскую церковь в Вашингтоне, на Элм-стрит. Все заметано.

– Кори, ты выйдешь за меня замуж? – напомнил Томас Шреддер.

Кори бросила на него проницательный взгляд:

– Тебе еще предстоит доказать, что ты умеешь ценить женщину не просто как сексуальный объект, но и как личность. На это уйдет не меньше года, да И то, если ты очень постараешься. И не забывай: условие, что я стану старшим специальным агентом в портлендском офисе, по-прежнему остается в силе.

– Если он примется за старое, вы всегда можете прострелить ему вторую руку, – усмехнулся Брэммер. – Что же касается старшего специального агента, мисс Харпер, – что ж, я над этим подумаю.

Салли улыбнулась всем этим людям, которые теперь стали ее друзьями на всю жизнь, и побрела обратно к Джеймсу.

Он будет жить, и это главное. Что до всего остального, об этом она просто не будет думать, пока не возникнет непосредственная необходимость.

Пока они летели на вертолете в Портленд, а Джеймс лежал рядом с ней на носилках белый как полотно, и к нему тянулись шланги от капельниц, Салли вдруг поняла, что перед ней открывается вся жизнь. И она не спускала глаз с лица Джеймса – милого дорогого лица. Скорее бы уж он поправлялся, чтобы они могли пойти в «Бонхоми-клуб», и Джеймс сыграл бы на саксофоне.

На следующее утро Квинлан открыл газету «Орегониен», которую ему принесла медсестра. Броский заголовок на первой странице гласил: «Эймори Сент-Джон убит агентами ФБР при попытке к бегству». Можно подумать, мерзавец этого не заслуживал!

– Да, не повезло бедняге, – сказал он вслух и стал читать дальше. Очевидно, Эймори Сент-Джон попытался бежать, но ему это не удалось. Он, ни секунды ни задумываясь, бросил Амабель, вскочил на багажную тележку, выкинул водителя на асфальт и попытался уехать. Он даже оказался настолько глуп, что стал стрелять в агентов, отказываясь выполнить приказ остановиться и бросить оружие.

Итак, он мертв. Наконец-то этот подонок сдох. Салли не потребуется пройти через суд над Эймори Сент-Джоном. Ей больше никогда не придется взглянуть ему в лицо.

Что тут пишут насчет Амабель? Казалось, в редакции «Орегониен» не знали, какую тему сделать гвоздем номера: убийства в Коуве или дело Эймори Сент-Джона. Похоже, они решили, что сегодня настала очередь Эймори, поскольку накануне они уделили главное место Коуву.

Амабель Порди, прочел он, отвергла все обвинения, как касающиеся Эймори Сент-Джона, так и связанные с событиями в Коуве. Она утверждала, что в обоих случаях не имела ни малейшего понятия о том, что происходило. Она просто художница, заявила Амабель, она помогала продавать мороженое, и это все.

«Ничего, подождите-ка, пока пресса пронюхает про дневник Тельмы, – злорадно подумал Квинлан. – Тут-то нашу художницу и припрут к стенке. Всем этим старикам не поздоровится». Джеймс страшно устал, грудь нещадно болела, поэтому он решил подкачать себе в вену небольшую дозу морфия.

Скоро он уснет сном младенца, и его сознание освободится от всей этой дряни. «Вот только хорошо бы еще разок повидать Салли до того, как он снова отключится», – мелькнула мысль.

Когда она, улыбающаяся, вдруг возникла возле его кровати, Джеймс подумал, что, должно быть, он спит и видит сон.

– Ты выглядишь как ангел. Он услышал ее смех и почувствовал на своих губах ее губы – воплощение тепла и мягкости.

– Прекрасно, – прошептал он. – Еще.

– А ну-ка спать, парень! – ответила Салли. – Когда ты проснешься, я буду здесь.

– Каждое утро?

– Да. Всю жизнь.

ЭПИЛОГ

Салли Сент-Джон Брэйнерд и Джеймс Рейли Квинлан поженились в день, назначенный для них Диллоном Сэйвичем, – 14 октября. Диллон Сэйвич был на свадьбе шафером Квинлана, а мать Салли – посаженной матерью. На свадьбе дочери она присутствовала вместе с сенатором Мэттом Монтгомери из Айовы – вдовцом, которому оказалось достаточно бросить на Ноэль один только взгляд, чтобы влюбиться без памяти. Этим летом Ноэль снова начала носить раздельные купальники.

На свадьбе было сто пятьдесят специальных агентов ФБР, включая двоих – из портлендского офиса, один из которых был новоиспеченный старший специальный агент. В пресвитерианскую церковь на улице Элм-стрит в Вашингтоне, департамент Колумбия, прибыли все Рейли и Квинланы, живущие в пределах досягаемости. Салли буквально утонула в своей новой семье.

В числе приглашенных были мисс Лилли, Марвин-Вышибала и Фазз-Буфетчик. Мисс Лилли была в своем любимом белом атласе, а Марвин-Вышибала заявлял всем и каждому, что пташка в свадебном платье выглядит просто грандиозно. Фазз принес в качестве свадебного подарка бутылку шардоннэ.

На свадьбе было полным полно репортеров, как и следовало ожидать, потому что процесс по делу доктора Бидермейера, он же Норман Липси, закончился только неделю назад, и Салли выступала на нем главным свидетелем обвинения. Доктор был признан виновным в заговоре, убийстве, похищении людей, вымогательстве, а также сокрытии доходов, что, по мнению ведущего программы теленовостей, является самым серьезным из обвинений и позволит упрятать его в тюрьму до двадцать второго столетия.

Скотт Брэйнерд в обмен на более короткое тюремное заключение согласился признать себя виновным в похищении и преступном сговоре, на что суд в конце концов и согласился, поскольку федералы не смогли найти достаточно неопровержимых доказательств его участия в торговле оружием. Скотта приговорили к десяти годам тюрьмы. Однако Салли была уверена, что он станет самым образцово-показательным заключенным за всю историю существования тюремной системы и не сомневалась, что этот слизняк, будь он неладен, за примерное поведение выйдет на свободу в ближайшие три года. Разумеется, Салли поделилась своими соображениями с Квинланом, в ответ на что тот, потирая руки, заявил, что ждет не дождется этого момента.

В июне Салли назначили старшим помощником сенатора Боба Мак-Кейна. Она начала знакомить Квинлана со светским Вашингтоном, который существенно отличался от того города, к которому привык он. Джеймс заявил, что не может сказать, какой Вашингтон нравится ему больше. Салли опять бегала по утрам каждый день, обычно вместе с Джеймсом.

Амабель Порди, как было решено в последних числах июля, должна была предстать перед судом отдельно от остальных пятидесяти жителей Коува. Ей было предъявлено обвинение в совершении восьми убийств, в покушении на специального агента ФБР и похищении племянницы. К тому же она помогала скрываться подозреваемому в убийстве, что равнозначно соучастию. Ожидалось, что процесс над Амабель состоится в конце года. Салли и Квинлан отнюдь не жаждали принять в нем участие.

Все убийства оказались самым детальным образом описаны в дневнике Тельмы Неттро – кто, как и когда их совершал. Тельма писала, что после того, как на тот свет была отправлена двадцатая жертва, горожане уже мало раскаивались в своих деяниях, а то и не раскаивались вовсе. Их излюбленным способом был яд, поскольку, как писала Тельма, Ральф Китон не переносил вида покалеченных тел.

Она лично убила двух человек – пожилую пару из Арканзаса. Старики умерли легко, с улыбкой на устах, потому что ели в этот момент сырный кекс Марты и не чувствовали вкуса яда.

Стало известно, что последние двое пожилых людей, которые имели несчастье отведать лучшее в мире мороженое, были убиты за два месяца до того, как Салли Квинлан впервые приехала в Коув, чтобы найти убежище в коттедже своей тети Амабель. А преподобный Хэл Ворхиз показал просто чудеса высшего пилотажа. Он уговорил состоятельную пару остаться на специальную вечернюю церковную службу, которая в действительности уже закончилась.

Тельма писала в дневнике, что это была очень приятная служба, с большим количеством прихожан, которые возносили благодарение Богу за то, что он для них делает. После службы всем предложили угощение – пунш и свежую выпечку. Преподобный Ворхиз положил в булочки, предназначавшиеся жертвам, недостаточную дозу мышьяка, потому пожилую пару пришлось травить по второму разу. Конечно, всех это очень огорчило, и особенно – доктора Спайвера.

Про Коув было написано три книги, каждая представляла дело под своим углом зрения. Наибольшим успехом у публики пользовалась та, в которой преподобный Ворхиз был изображен как свихнувшийся мессия, который убил двоих детей в Аризоне, а потом переселился в Коув, где обратил всех жителей в сатанинскую веру.

Поскольку было совершенно очевидно, что убийства продолжались бы до тех пор, пока все жители Коува не поумирали бы от старости или пока их не разоблачили бы – как и случилось, – Департамент юстиции и адвокаты пришли к соглашению, что стариков необходимо разделить. Их определили в различные психиатрические учреждения в разных штатах. В интервью после официального объявления приговора генеральный прокурор прокомментировал это решение очень просто: «Мы не можем допустить, чтобы даже двое из них находились поблизости друг от друга. Сами видите, что произошло».

Американская коллегия адвокатов возражала, правда, не очень настойчиво, утверждая, что старики не могут нести ответственность за свои поступки, поскольку компоненты лучшего в мире мороженого, рецепт которого, кстати, так и остался тайной, провоцировали у пожилых людей истерию, лишая их способности рассуждать здраво. Когда одного из адвокатов коллегии спросили, захотел ли бы он сам съездить в Коув попробовать знаменитого мороженого, тот ответил, что, пожалуй, и поехал бы при условии, что на нем будут рваные джинсы, а передвигаться он будет на стареньком «фольксвагене-битл». Одна газета даже высказала предположение, что все происшедшее явилось следствием повышения уровня сахара в крови жителей Коува.

Тельма Неттро тихо и мирно скончалась во сне еще до того, как была окончательно решена судьба ее друзей. Марта повесилась в своей камере в середине июля, когда надзирательница сообщила ей, что «молодой Эд» умер от рака предстательной железы.

Что касается самого Коува и магазина «Лучшее в мире мороженое», то оба они прекратили свое существование. Вывеска на развилке шоссе 101 и 101 А упала года через два и оставалась лежать, пока какой-то рьяный коллекционер не утащил это сокровище в свой подвал.

Велосипедисты по-прежнему время от времени бывают в тех краях. Теперь там мало что осталось, но вид заката над морем – не важно с бутылкой мартини или без – по-прежнему завораживает.