Когда говорят револьверы

Осенью 1901 года образовалась отдельная боевая группа, вдохновителем которой стал Гершуни. Он обладал сильной волей, большой способностью убеждать людей. Хитрый и беспринципный, Гершуни, как паук, вовлекал в свои сети романтическую молодёжь, делая её исполнителем своих замыслов. Он организовал убийство Сипягина и покушение на Оболенского, готовил убийство Победоносцева и Клейгельса.

До перевода в Петербург, Дмитрий Сергеевич Сипягин был губернатором в Москве.

Став министром внутренних дел российской империи, он нисколько не изменился. От Сипягина так и веяло русской патриархальностью. С окладистой бородой, умными карими глазами, неизменным радушием и внимательностью он походил на традиционного русского помещика. Работы у Сипягина образовалось много, но, выкроив какое-то время, он хотя бы на день выезжал на охоту. Другой его страстью была музыка. Он играл на виолончели.

Было у Сипягина в Клинском уезде небольшое имение. «Жизнь в Клусове, – вспоминал один из гостей, – переносит в даль прожитых времён при стройном сочетании многих условий старого быта, бережно сохранившихся рядом с новыми, вызываемыми жизнью и потребностями времени. И в этом сочетании не было противоречия…»

Переехав в Петербург, Сипягин купил двухэтажный домик на Мойке. Главной комнатой стала столовая, где хозяин любил угощать гостей. Была она в древнерусском стиле, с резным орнаментом.

Став министром, Сипягин повёл борьбу на два фронта. Как грибы росли революционные организации. Другая беда заключалась в том, что между самодержавной властью и народом стояла бессовестная и корыстная бюрократия. Россией правили сорок тысяч столоначальников, далеко не всегда следовавших закону.

Предшественник Сипягина – министр Боголепов был убит. Не миновал этой участи и Сипягин.

В петербургской гостинице поселился некто Степан Балмашев, саратовский уроженец. Его отец дважды подвергался административной ссылке за пропаганду. Сына исключили за участие в беспорядках из университета, он ничем не занимался, жил то в Харькове, то в Саратове. Вскоре Степан Балмашев попал под влияние Гершуни. Тот снабжал его деньгами, распалял революционный пыл и подвёл наконец к поступку – убийству Сипягина.

Балмашев под чужим именем заказал в магазине адъютантскую форму. Потом приобрёл погоны, шашку и прочее к форме.

Наняв карету, Балмашев приехал к зданию Государственного совета, где в этот день было заседание кабинета министров. Но террористы, видимо, не знали, что заседания высших учреждений начинаются не в 12 часов, а позже. Представившись адъютантом одного из великих князей, Балмашев потребовал доложить о нем министру внутренних дел. Швейцар ответил, что того нет, но скоро будет. Балмашев бросился в карету, но минут через пять вернулся, сказав, что по дороге встретил карету министра.

Когда Сипягин вошёл в подъезд Мариинского дворца и стал снимать с помощью швейцара шубу, Балмашев подошёл к нему и подал пакет, сказав: «От Его императорского высочества». Сипягин стал надрывать конверт, и в это время террорист выстрелил в него в упор. Пуля попала в живот. У Сипягина подкосились ноги, и он стал опускаться на колени. Балмашев со словами «не будешь больше циркуляров писать» выстрелил ещё. Пуля попала в шею. Двумя другими выстрелами Балмашев ранил выездного лакея министерства внутренних дел.

Набежал народ. Сипягина перенесли на диван. По рубашке тонкой струйкой бежала кровь. Он пришёл в себя, глаза открылись: «Послали ли за женой?» Потом посинел и потерял сознание. Так несколько раз. «Сообщите государю. Хочу видеть государя. Я верою и правдой служил государю и никому не желал зла». Глаза опять закрылись. Ему дали кислород. «Священника», – послышался слабый голос.

Министра отвезли в больницу. Через несколько минут он там скончался.

Балмашева приговорили к смертной казни.

Так погибли эти две жертвы начинающегося русского кровавого зарева.

Исполнителями убийства Победоносцева и Клейгельса Гершуни наметил слабохарактерного артиллерийского поручика Григорьева и его невесту Юрковскую, дочь польского шляхтича, участника восстания 1863 года. В день похорон Сипягина они должны были стрелять в свои жертвы, которые там явно будут. Григорьев и Юрковская пришли на похороны, но стрелять не отважились. Они потом попытались избавиться от Гершуни, который через своих агентов не давал им покоя даже из-за границы.

Убийство Сипягина придало Гершуни ещё больший авторитет среди рвущейся в революцию молодёжи. С.Слетов вспоминал о Гершуни тех дней: «Он бодр и жизнерадостен. Весь дышит первым и крупным успехом». Да, Гершуни на подъёме: «Гордиев узел разрублен. Террор доказан. Он начат. Все споры излишни. Пора выступать молодёжи. Пусть грешит против конспирации. Время не ждёт. Дана команда: все наверх!»

По университетам распространялись стихи:

После убийства Сипягина «Боевая организация» признается партийным органом, а Гершуни её руководителем. «Боевая организация» строилась на началах строгой конспирации, её работа – дезорганизация и террор в России. Она получала из центра общие директивы об устранении неугодных лиц, в остальном же была совершенно самостоятельной.

При Гершуни «БО» состояла из 12 – 15 человек, которые жили и действовали согласно его приказам. За все время существования в «БО» входило около 80 человек.

Под Киевом у Гершуни была конспиративная квартира, что-то вроде штаба. Туда переправлялись письма из-за границы, под видом прислуги жила Брешко-Брешковская, там осенью поселился, привезя с собой кучу революционной литературы, Мельников, помогавший Гершуни в организации покушения на Сипягина.

Михаил Мельников был недоучившимся студентом горного института. По делу о «Петербургском кружке эсеров» отдан под гласный надзор полиции на три года, но скрылся. Другим помощником Гершуни был Павел Крафт.

Летом 1902 года Гершуни стал организовывать покушение на харьковского губернатора кн. И.Х.Эболенского за усмирение крестьянских беспорядков весной в Харьковской и Полтавской губерниях. Студентов, готовых к «высокому подвигу», хватало, но лучше бы смотрелся исполнитель из других социальных слоёв. Так вышли на недалёкого, безграмотного столяра из крестьян Фому Качуру. Сначала его обрабатывал житомирский эсер Вейценфельд, потом подключился сам Гершуни. Он изо дня в день вдалбливает ему якобы великое назначение жизни Качуры – убить Оболенского. Наконец тот соглашается. Гершуни учит его стрелять и не отходит от Качуры до последнего момента.

В летнем театре сада Тиволи в антракте князь остановился у дверей, разговаривая со знакомыми. Качура дважды выстрелил, но промахнулся. При аресте он ещё успел ранить харьковского полицмейстера. В кармане у Качуры нашли конверт с надписью «Приговор харьковскому губернатору князю Оболенскому». Там говорилось: "Лишённая в силу условий русского государственного режимам возможности сместить и призвать к общественному суду князя Оболенского за все совершенные преступления, глубоко возмущённая наглым вызовом, брошенным всей мыслящей и трудящейся России Николаем II, выразившим князю Оболенскому за его расправу над крестьянами высочайшую благодарность, «Боевая организация» находит себя вынужденной выполнить лежащий на ней гражданский долг и сместить князя Оболенского, как поддерживаемого царём, единственным, оставшимся в её распоряжением средством – смертью. Приведение в исполнение приговора поручается члену «Боевой организации».

Это все было написано самим же Качурой под диктовку Гершуни. Тот понимал, что эта бумага будет цитироваться газетчиками, и оттого мнение о значимости партии эсеров будет возрастать в обществе.

Качура сперва запирался, но потом покаялся в содеянном и рассказал, что знал.

Гершуни тем временем поехал в Москву, где на квартире инженера Зауера встретился с Азефом. Они прожили там три дня, и поговорить двоим упырям, видимо, было о чем. Именно тогда Гершуни передал Азефу все явки и связи по «Боевой организации». Тогда же они наметили убийство уфимского губернатора Богдановича, которого либеральные круги осуждали за усмирение златоустовских беспорядков. Азеф поехал в Уфу и там нашёл исполнителя – местного железнодорожного рабочего Дулебова, который и застрелил вышедшего на прогулку Богдановича. Дулебову удалось скрыться, он потом принимал участие в покушении на великого князя Сергея.

Гершуни уже был известен полиции. Его искали. Министр внутренних дел Плеве даже однажды вызвал Зубатова и показал ему фотографию Гершуни на письменном столе, сказав, что она будет украшать кабинет, пока террориста не найдут. Приметы были разосланы всюду. По вокзалам то и дело задерживали похожих людей.

В Киеве полиция «засекла» конспиративную квартиру фельдшерицы Розы Рабинович, где уже Гершуни бывал. Установили наблюдение.

И вот агент-провокатор Розенберг, по кличке Конёк, сообщил, что местным комитетом получена какая-то телеграмма, после чего члены комитета пришли в необыкновенное волнение.

Полиция обратилась в почтовое ведомство. Телеграмма была послана в адрес Рабинович. Добыли и копию телеграммы: «Папа приедет завтра. Хочет повидать Федора. Дарнициенко». Полиция определила так: папа – это, возможно, Гершуни, Федор – один из эсеров, а Дарнициенко – место встречи, станция Дарницы.

За эсерами усилили наблюдение. На станциях Киев-1, Киев-2, Дарница и Боярка дежурили филёры с револьверами. Все они были решительные люди, из запасных унтер-офицеров.

Гершуни в этот раз ехал из Саратова в Смоленск, а оттуда за границу.

Вечером на станции Киев-2 филёры увидели вышедшего из поезда хорошо одетого господина в фуражке инженера с портфелем. Вроде бы он! – но уверенности не было. Поезд ушёл, а господин нагнулся, будто бы поправляя шнурки на ботинках, а на самом деле оглядываясь по сторонам. «Наш, – сказал один из филёров, – глаза его, с косинкой».

Они были одеты по-разному, и купцами, и богомольцами. Гершуни подошёл к ларьку с минеральными водами и стал пить. Рука дрожала.

Его скрутили и повезли в участок. Гершуни говорил, что это недоразумение, что полиция ошиблась.

Но дадим слово начальнику Киевского охранного отделения А.Спиридовичу:

На следующий день террориста под сильным конвоем увезли в Петербург. Его ждали крепость, военный суд и смертный приговор, заменённый бессрочной каторгой…

По-своему интересно пребывание Гершуни в Шлиссельбургской крепости. Он после вспоминал в своей книге:

После полуторагодичного заключения в крепости, Гершуни был переведён в Сибирь. В 1907 году он бежал из тамошней тюрьмы в бочке с квашеной капустой. Умер за границей в 1908 году.

С осени 1902 года начались аресты эсеров. Только в Саратове было задержано 66 человек, причём найдены чистые паспорта, множество брошюр для крестьян, гектографы. В начале 1903 года прошли групповые аресты в Киеве, Екатеринославе, Курске, Одессе, Москве, Петербурге и других городах. Много было еврейской молодёжи. Киевский комитет, например, весь состоял из евреев.

Полиции стало известно, что в Киеве ждут некую террористку из Минска для устройства типографии. Это оказалась Фрума Фрумкина. Она ещё в 1902 году хотела убить минского жандармского полковника. После Киева Фрумкина намеревалась ехать в Одессу для убийства тамошнего градоначальника графа П.Шувалова, боевого офицера, участника русско-турецкой войны. Ему к тому времени было уже 73 года. Эсеры обвиняли его в попустительстве одесским еврейским погромам. В конце концов его все же убили в 1905 году. Для этой акции был подобран русский учитель, тщеславный Куликовский, осуждённый потом на вечную каторгу. Он явился на приём и убил графа четырьмя выстрелами.

Фрумкина сняла комнату. Наблюдение установило, что к ней стали носить типографские части. Провели обыск Печатный станок был замаскирован в кухонном столе, нашли и шрифт.

Сама Фумкина была чёрная, как галка, с неопрятными сальными волосами, да ещё вдобавок хромая. Её посадили в тюрьму. Там она раздобыла где-то ножик и потребовала разговора с начальником киевской полиции генералом Новицким, якобы для признания. Фрумкину привели на допрос, та начала рассказывать генералу какие-то выдуманные истории.

Тот, довольный, стал записывать. Фрумкина, кинувшись к нему, схватила за волосы и хотела перерезать горло. Новицкий с силой отбросил её рукой к стене. По шее текла кровь. За эсеровскую деятельность и покушение на Новицкого Фрумкину осудили на 11 лет каторги, которую она отбывала в Горном Зерентуе. После царского манифеста 1905 года её отправили на поселение, но Фрумкина по дороге бежала в Москву. В начале 1907 года её арестовали в Большом театре с револьвером в сумочке. Она намеревалась убить московского градоначальника Рейнбота. В Бутырках она ранила начальника тюрьмы. Казнена летом 1907 года.

В январе была арестована группа террористов дворянки Серафимы Клитчоглу. Они готовили убийство Плеве. При обыске найден распорядок министра и маршруты его передвижений в Петербурге.

В Одессе арестовали Израиля Марголина, ведшего среди тамошних евреев революционную работу, в Петербурге – Кракова, готовившего покушение на министра юстиции.

Ещё в Швейцарии Гершуни предложил Гоцу для утверждения своего возможного преемника – Азефа. Гоц кандидатуру одобрил. Когда Азеф появился в июньской Женеве 1903 года, Гоц встретил его очень радушно. Нового руководителя «Боевой организации» не нужно было искать – он стоял перед Гоцем.

Как убивали Плеве

Директор Департамента полиции А.А.Лопухин был старшим сыном в старинной дворянской семье – одной из наиболее старых коренных фамилий. Жена Петра Великого – Евдокия носила эту фамилию. Как и все такие семьи, Лопухины не могли похвастаться особенными богатствами. Но и к «оскудевшим» их причислить было трудно: Лопухин получил по наследству свыше 1000 десятин в Орловской и Смоленской губерниях. Не принадлежали к «оскудевшим» Лопухины и по способностям, по уму, по воле к житейской борьбе. Все они были наделены большой долей честолюбия, в особенности Алексей Александрович. В 22 года окончив Московский университет, он с 1886 года был зачислен на службу по ведомству Министерства юстиции и затем быстро зашагал вверх по служебной лестнице.