Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Энциклопедия тайн и сенсаций - История сыска в России, кн.1

ModernLib.Net / История / Кошель Пётр Агеевич / История сыска в России, кн.1 - Чтение (стр. 14)
Автор: Кошель Пётр Агеевич
Жанр: История
Серия: Энциклопедия тайн и сенсаций

 

 


Он без сожаления расстался с университетом и после вербовки в качестве полицейского агента был оформлен канцелярским чиновником в департамент иностранных дел, где служил Петрашевский. Если один человек (Петрашевский) ищет единомышленников, а другой хочет познакомиться с ищущим, то их встреча неизбежна.

Знакомство вскоре произошло, и агент так сумел расположить к себе Петрашевского, что тот поручает ему переводить французский «Политический словарь».

Полицейские чины, желая сделать себе карьеру на деле петрашевцев, решают спровоцировать Петрашевского, подвигнуть его на какие-то реальные поступки. Пока ведь одни разговоры. И вот Антонелли должен убедить Петрашевского, что у него есть тесные связи среди народностей Кавказа, недавно завоёванных и очень недовольных этим. Агент создаёт из числа дворцовой стражи группу «недовольных черкесов», якобы временно гостящих у него, и знакомит с ними Петрашевского. Разговор ведётся через переводчика – Антонелли – и убеждает Петрашевского в том, что горцы – «горячий материал», хотя им явно недостаёт образованности. Поэтому он тут же предлагает юному другу заняться пропагандой среди южан. Он уверен, что на Кавказе обязательно произойдёт переворот и черкесы создадут самоуправление.

На докладе графа Орлова о петрашевцах Николай I написал:

«Я всё прочёл, дело важно, ибо ежели было только одно враньё, то и оно в высшей степени преступно и нетерпимо. Приступить к арестованию, как ты полагаешь, точно лучше, ежели только не будет разгласки от такого большого числа лиц на то нужных… С Богом! Да будет воля его!»

Арестовывали петрашевцев по списку, составленному Антонелли на «пятницах» в доме Петрашевского. В списке значилось 36 фамилий.

Пять месяцев длилось следствие, затем император распорядился «означенных лиц передать суду, составя смешанную Военно-судную комиссию…» Последняя полтора месяца рассматривала дело петрашевцев и вынесла в отношении 23 человек приговор, по которому «за преступный замысел к ниспровержению существующего в России государственного устройства» 15 человек были приговорены к расстрелу, остальные – к каторге и ссылке. Из комиссии дело поступило в генерал-аудиторат (высший военный суд), который изменил приговор и осудил 21 человека к расстрелу, в том числе Достоевского, обвинявшегося, главным образом, в чтении на собрании петрашевцев «Письма Белинского к Гоголю». Приговорённых привезли на Семеновский плац в Петербурге, где была разыграна инсценировка смертной казни, после которой осуждённым сообщили о помиловании. Зачитали новый приговор: Петрашевскому – каторга без срока, остальным от 15 до двух лет каторжных работ, некоторых отдать в солдаты в действующую армию на Кавказе.

Столь суровый приговор правительство объясняло так «Пагубные учения, породившие смуты и мятежи во всей Западной Европе и угрожающие ниспровержению всякого порядка и благосостояния народов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени и в нашем отечестве. Но в России, где святая вера, любовь к монарху и преданность престолу основаны на природных свойствах народа и доселе хранятся непоколебимо в сердце каждого, только горсть людей, совершенно ничтожных, большею частью молодых и безнравственных, мечтала о возможности попрать права религии, закона и собственности».

«Цесаревич»

В 1840 году по Вятской губернии бродил человек – высокого роста, волосы и бакенбарды «с рыжа русые».

Сначала, появляясь в деревнях, он называл себя отставным гусаром Александром Александровым (что и было, собственно, верно) и говорил, что умеет предсказывать будущее, находить клады. Потом постепенно этот человек стал в беседах с зажиточными крестьянами утверждать, что он не кто иной, как цесаревич Константин, и в подтверждение показывал левую руку, где не было указательного пальца.

Почему самозванец принял имя цесаревича, он позже объяснить не мог. Вероятно, декабрьские события 1825 года и неожиданная смерть Константина Павловича от холеры в народном сознании приняли такие формы, что деревня готова была поверить во что угодно. За четыре года до этого в Красноуфимске объявился лжеимператор Александр I. Правда, его тут же схватили, наказали плетьми и сослали.

Лже-Константин бродил по вятским селениям, охотно принимаемый раскольниками и скрываемый ими. Нашлась самозванцу и подруга – гулящая крестьянка Акулина Васильева. На допросе она рассказала, что вместе с раскольниками принимала самозванца за цесаревича Константина Павловича и потому «из уважения к его особе уйти от него не смела», кроме того, он застращивал её, грозя «за малейшее с её стороны ослушание сказнить».

Наконец о самозванце узнал окружной начальник, и лже-Константина задержали. По дороге в уезд, во время остановок в сёлах, он ещё продолжал говорить, что предсказывает будущее, открывает клады, знает несколько мест с залежами золота, выдал даже своих приверженцев раскольников, указав их тайные молитвенные дома. Но о своём высоком происхождении уже молчал. Да и смешно было бы об этом говорить после найденных у него вещей. Обнаруженный при нём паспорт свидетельствовал, что его владелец – рядовой Мариупольского полка, уволенный в отставку. Был ещё солдатский железный шомпол, две картинки – одна с изображением Иоанна Дамаскина, другая с надписью «Жена Вавилонская», портрет Кутузова, несколько – по словам самозванца – воловьих жил в тряпке, завязанная в полотенце земля с рыбными костями и несколько аршин кожи, холста и прочих вещей, очевидно, собранных самозванцем у приверженцев. «Цесаревич» оказался к тому же неграмотным.

Что дальше? А дальше – плети, ссылка на каторжные работы.

Радетели сыска

Мы остановились на той стороне деятельности III Отделения, которая имела непосредственный политический характер. Но политические дела, настоящие или мнимые, бывали не так часты в жандармской практике. Это были праздники, сулившие повышения и награды, дававшие возможность сыпать всеподданнейшими докладами, словом, суетиться и производить патриотический шум. Праздники эти по возможности затягивались, в случае долгого отсутствия изобретались, но всё-таки бывали не каждый день. А между тем люди, служившие в «здании у Цепного моста», без работы никогда не сидели. Наоборот, учреждение это было очень деловое.

Просматривая описи архива III Отделения, поражаешься той бездне совершенно незначительных и никакого государственного значения не имевших дел, которыми занимались жандармы. В своём стремлении охватить всю жизнь населения, они вмешивались решительно во всякое дело, куда представлялась возможность вмешаться. Семейная жизнь, торговые сделки, личные ссоры, проекты изобретений, побеги послушников из монастырей – всё интересовало тайную полицию. В то же время III Отделение получало огромное количество прошений, жалоб, доносов, и по каждому шло расследование, на каждое заводилось особое дело.

Занимавшиеся этими мелкими делами жандармы не считали свою работу малозначительной. Наоборот, в отчёте о пятидесятилетии III Отделения отмечается, что «эта часть делопроизводства Отделения отличалась особенною обширностью, так как в сороковых годах ежегодно поступало от двух до пяти с половиной тысяч просьб, кроме всеподданнейших прошений, подаваемых во время высочайших путешествий, число коих колебалось между четырьмя и десятью тысячами. От лиц всех сословий без изъятия как русских подданных, так и иностранцев, проживающих в России и за границей, поступали просьбы и жалобы по частным делам самого разнообразного содержания».

Далее отчёт даёт сжатую квалификацию этих просьб и жалоб. Хотя классификация эта и не является исчерпывающей, но всё же она даёт представление о широте и разнообразности жандармских интересов. Предметами просьб были в особенности: а) содействие к получению удовлетворения по документам, не облечённым в законную форму; б) освобождение от взысканий по безденежным заёмным письмам и тому подобным актам; в) пересмотр в высших судебных местах дел, решённых в низших инстанциях, остановление исполнения судебных постановлений, отмена распоряжений правительственных мест и лиц; г) восстановление права аппеляции на решения судебных мест; д) домогательство о разборе тяжебных дел вне порядка и правил, установленных законами; е) помещение детей на казённый счёт в учебные заведения; ж) причисление незаконных детей к законным вследствие вступления родителей их в брак между собой; з) назначение денежных пособий, пенсий, аренд и наград; и) рассрочка и сложение казённых взысканий; к) возвращение прав состояния, облегчение участи состоящих под наказанием, освобождение содержащихся под стражей; л) с представлением проектов по разным предприятиям и изобретениям.

Жалобы были двух родов:

1) на поступки частных лиц и 2) на действия присутственных мест и должностных лиц.

Жалобы первого рода преимущественно подавались: а) на личные оскорбления; б) на нарушение супружеских обязанностей с просьбами жён о снабжении их видами для отдельного проживания и обеспечения на счёт мужей; в) на обольщение девиц; г) на неповиновение детей родителям и на злоупотребление родительской властью; д) на неблаговидные поступки родственников по делам о наследстве; е) на злоупотребление опекунов; ж) по делам о подлоге и несоблюдении форм и составлении духовных завещаний.

Жалобы второго рода преимущественно обращены были: а) на бездействие или медлительность по денежным взысканиям; б) на пристрастие, медленность и упущения при производстве следствий при рассмотрении дел гражданских и уголовных, при исполнении судебных решений и приговоров; в) на оставление просьб и жалоб без разрешения со стороны начальствующих лиц.

В некоторых просьбах и жалобах заключались, кроме того, указания на злоупотребления частных лиц по взносам казённых пошлин, по порубке, поджогу казённых лесов, по питейным откупам, по подрядам и поставкам и тд.

Далеко не всегда III Отделение ожидало, пока жалобщик или проситель обратится к нему, как к высшей государственной инстанции. Местные полицейские власти аккуратно доносили о «всех вообще происшествиях», и часто внимание начальства останавливали самые пустяковые подробности. Где-нибудь крестьяне сообщали местным властям, что им известно подземелье, в котором хранится клад. Дело не может обойтись без жандармского офицера. На прикомандирование такого офицера испрашивается разрешение центра. Шеф жандармов пишет доклад императору. Николай решает: «Объявить доносителям, что ежели вздор показывают, то с ними поступлено будет, как с сумасшедшими; хотят ли на сие решиться, и если настаивать будут, то послать».

К крестьянам посылается жандармский подполковник, и все вместе отправляются на поиски клада, которого, конечно, не находят. Напуганные заварившейся вокруг этого дела кутерьмой, крестьяне каются, что судили по преданию и по приметам, что «сами в погребе не были, а поверили другим и что, впрочем, подземельных сокровищ без разрыв-травы открыть нельзя». Дело опять движется по инстанциям и снова доходит до верха. Царское слово не может быть нарушено, и новая высочайшая резолюция гласит: «Так как было им обещано, что с ними поступлено будет, как с лишёнными ума, то и послать их на год в ближний смирительный дом».

Дел такого масштаба, прошедших через III Отделение и представленных на высочайшее разрешение, тысячи. Но особенно опекали жандармы нравственность и семейный мир жителей. В этом отношении вспомним одно дело.

Отставной гвардейский офицер князь Трубецкой увёз в неизвестном направлении жену сына коммерции советника Жадимировского. Об этом узнали в III Отделении, и Дубельт информировал об этом шефа жандармов Орлова. Тот доложил императору. Последовало распоряжение поймать беглецов. По разным направлениям помчались жандармские офицеры, засуетились местные власти. Николай всё время следил за ходом поисков, Наконец в одном из кавказских портов злополучная чета, собиравшаяся переправиться за границу, была найдена и доставлена в Петербург. Жадимировскую вернули мужу, а Трубецкого засадили в Алексеевский равелин, откуда он вышел уже разжалованным в солдаты.

Мы охарактеризовали круг действий машины сыска – III Отделения, и тот «блестяще организованный беспорядок», к которому фактически сводилась его работа. Остановимся на некоторых бытовых чертах жандармской жизни и на её руководителях.

С основанием III Отделения и до своей смерти шефом жандармов был граф А.Х.Бенкендорф. В 1844 году его сменил граф (впоследствии князь) А.Ф.Орлов.

Александр Христофорович Бенкендорф выдвинулся в качестве храброго боевого генерала ещё при Александре I ив 1819 году получил звание царского генерал-адъютанта. Уже в это время он обнаружил вкус к делу тайной полиции, но поощрения не получил. 14 декабря. 1825 года он командовал частью правительственных войск, затем был назначен членом следственной комиссии по делу декабристов. На этой должности он сблизился с молодым царём.

Его преемник, Алексей Фёдорович Орлов, в практической деятельности отличался ленью, и никакого, собственно, отпечатка на физиономию III Отделения не наложил… Движущей пружиной III Отделения в действительности являлся очередной помощник шефа жандармов, а потом управляющего III Отделением. Таких помощников в николаевское время сменилось три: М.Я. фон Фок, А.Н.Мордвинов и Л.ВДубельт.

Организатором III Отделения был Фок – старый полицейский волк, дослужившийся до поста директора канцелярии Министерства полиции, а потом внутренних дел и со всем своим аппаратом перешедший в III Отделение. «Я был знаком с директором Особенной канцелярии Министра внутренних дел (что ныне III Отделение канцелярии государя) Максимом Яковлевичем фон Фоком, – писал Н.И.Греч, имевший, правда, особые причины симпатизировать столпам жандармского корпуса, – с 1812 года и пользовался его дружбой и благосклонностью. Он был человек умный, благородный, нежный душой, образованный, в службе честный и справедливый… Бенкендорф был одолжен ему своей репутацией ума и знания дела…»

Фок явился в III Отделение во всеоружии полицейских методов александровского периода. Но времена настали иные. Возвысив полицию до высшего государственного органа страны, Николай стремился придать ей некоторое благообразие. Недаром сохранился анекдот о платке для утирания слёз обездоленных, который был им вручён Бенкендорфу в качестве инструкции.

Старые полицейские методы вызывали недовольство дворянства, и, перестраивая полицейский аппарат, правительство стремилось вовлечь побольше офицеров и дворян, привлечь интерес благородного сословия к жандармской службе. «Чины, кресты, благодарность служат для офицера лучшим поощрением, нежели денежные награды», – писал Бенкендорф в цитированной выше записке 1826 года. Деятели старой школы недоумевали и не могли воспринять нового направления. В 1829 году великий князь Константин писал Бенкендорфу: «Вам угодно было написать мне о жандармской службе в бывших польских провинциях и сообщить также о выгодах, кои последовали бы для этой службы в Вильне, если бы штабс-капитан Клемчинский мог быть назначен туда в качестве адъютанта при начальнике отдела; тем более, что, будучи уроженцем края, он мог бы иметь удобнейшие отношения в нём, при своих связях, интересах и родстве, а также благодаря хорошей репутации, которой он там пользуется».

По мнению великого князя, именно эти причины свидетельствовали о непригодности этого офицера. Но искавшее популярности у дворянства правительство шло своим путём. Недаром Герцен заставляет председателя уголовной палаты говорить о Бельтове: «Мне, сказать откровенно, этот господин подозрителен: он или промотался, или в связи с полицией, или сам под надзором полиции. Помилуйте, тащиться 900 вёрст на выборы, имея 3000 душ!»

Фок быстро почуял новую моду и начал к ней приспосабливаться. В своих письмах к Бенкендорфу летом 1826 года он рекомендует шефу новых сотрудников, набираемых из рядов столичного и провинциального дворянства… При Фоке начался процесс создания благородного и чувствительного полицейского в голубом мундире, но окончить создание этого типа Фок не мог: слишком крепка была в нём привязанность к старым методам работы, к агентам, набираемым из подонков общества, покупаемым деньгами и угрозами.

В 1831 году Фок умер и был заменён Мордвиновым. К сожалению, мы не распэлагаем данными о роли Мордвинова в III Отделении. Характеристику его дал мимоходом Герцен, считавший, что Мордвинов был единственным в жандармской среде «инквизитором по убеждению». Но уже в период владычества Мордвинова фигура его стала отходить на задний план по сравнению с им же рекомендованным Дубельтом. Кончилось тем, что Дубельт заменил Мордвинова и надолго олицетворил в себе одном всё III Отделение.

Леонтий Васильевич Дубельт был человеком незаурядным. Обратимся опять к Герцену. – «Дубельт – лицо оригинальное, он наверное умнее всего Третьего и всех трёх отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттенённое длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролись в этой груди, прежде чем голубой мундир победил, или, лучше, накрыл всё, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, т. е. выражали тонкую смышлёность хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость»;

В 20-х годах Дубельт был свободомыслящим: он состоял членом двух масонских лож и даже был привлечён по делу декабристов. Может быть, и не без труда сменил Дубельт свой армейский мундир на жандармскую лазурь, но имеющиеся в нашем распоряжении материалы свидетельствуют скорее о высокой степени лицемерия пред самим собой, чем о борьбе страстей в этот знаменательный час его жизни. Жене своей, боявшейся, что он замарает имя и честь жандармской службой, Дубельт пишет: «Не будь жандарм», – говоришь ты! Но понимаешь ли ты, понимает ли Александр Николаевич (Мордвинов) существо дела? Ежели я, вступя в корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе моё имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорою бедных, защитою несчастных, ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетённым, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямоЫахправедливое направление, тогда чем назовёшь ты меня?"

В 1913 году были опубликованы «3аписки» Дубельта, давшие некоторым историкам основание заподозрить его в «убожестве мысли». Действительно, эти записки, вернее, афоризмы чрезвычайно плоски и никак не поднимаются над уровнем официальной николаевской России. Мы, однако, полагаем, что записки эти писались Дубельтом для чужого употребления, а не для себя. Иначе нельзя объяснить то впечатление, какое он производил на современников, притом достаточно ему враждебных. Известный польский революционер Сераковский, познакомившись с Дубельтом непосредственно перед заключением в крепость, писал ему: «Генерал! Счастливы юноши, что Вы стражем порядка. Вы старик, но с верующею, потрясающею душою. Я уже решился! Выслушайте меня сами, зайдите ко мне сами, генерал. Богу помолюсь за Вас!»

Своей учтиво-сентиментальной манерой Дубельт умел привлекать допрашиваемых: Ф.МДостоевский, проходивший по делу петрашевцев, называл его «преприятным человеком». Отзывов такого рода немало.

Именно Дубельт, окончательно сформировав аппарат жандармерии, завершил и создание типа «благородного жандарма».

Назначенный жандармским офицером в Симбирск Э.И.Стогов следующим образом рисует разницу между жандармами «старой школы» и им, как представителем нового поколения: «Доверие и уважение к жандармскому мундиру в Симбирске было разрушено: Передо мной был полковник Маслов, тип старинных полицейских. Он хотел быть сыщиком, ему казалось славою рыться в грязных мелочах и хвастать знанием семейных тайн. Он искал случая ко всякому прицепиться, всё стращал, делал истории, хотел властвовать страхом и всем опротивел… Таким образом, я явился к обществу, предубеждённому к жандармскому мундиру, олицетворявшему идею доносчика и несносного придиралы даже в частной жизни». Конечно, Стогов не пошёл по пути своего предшественника и, как уверяет он в своих мемуарах, снискал к себе общее расположение, примиряя враждующих, уличая неправедных, словом, доставляя жандармскому мундиру то уважение, которого он заслуживал…

А. К.Толстой в своей сатире «Сон Попова» так рисует допрос в III Отделении:


Но дверь отверзлась, и явился в ней

С лицом почтённым, грустию покрытым,

Лазоревый полковник. Из очей

Катились слёзы по его ланитам.

Обильно их струящийся ручей

Он утирал платком, узором шитым,

И про себя шептал: "Так! Это он!

Таким он был едва лишь из пелен.

О юноша, – он продолжал, вздыхая

(Попову было слишком сорок лет), —

Моя душа для вашей не чужая!

Я в те года, когда мы ездим в свет,

Знал вашу мать. Она была святая!

Таких, увы! теперь уж боле нет!

Когда б она досель была к вам близко,

Вы б не упали нравственно так низко!

Но, юный друг, для набожных сердец

К отверженным не может быть презренья,

И я хочу вам быть второй отец,

Хочу вам дать для жизни наставленье.

Заблудших так приводим мы овец

Со дна трущоб на чистый путь спасенья.

Откройтесь мне, равно как на духу:

Что привело вас к этому греху?"


Описываемый им допрос советника Попова похож на допрос петрашевца Ахшарумова: «Ахшарумов! – сказал мне справа сидящий за столом генерал (это был Ростовцев, как я узнал впоследствии). – Мне жаль вас. Я знал вашего отца, он был заслуженный генерал, преданный государю, а вы, сын его, сделались участником такого дела!» Обращаясь ко мне с этими словами, он смотрел на меня пристально, как бы с участием, и в глазах его показались слёзы. Меня удивило это участие незнакомого мне лица, и оно показалось искренним".

Подобный стиль наружных отношений III Отделения требовал и соответственного подбора служащих. Даже квартальные надзиратели того времени старались блеснуть округлостью движений, мягкостью и благородством манер. В самом же полицейском святилище эти качества требовались в особой степени. Дубельт охотно приглашал на службу армейских и морских офицеров, если только они годились к работе в сыске. Если они ехали в провинцию, им рекомендовалось «утирать слёзы несчастных и отвращать злоупотребление власти, а обществу содействовать, быть в согласии». Они должны были снискать любовь окружающих, не играть в карты и пр. Всем этим Дубельт действительно поднял жандармский корпус на известную высоту, и отношение общества к жандармам оказывалось довольно терпимым. Тот же Герцен, которого нельзя заподозрить в симпатиях к голубому мундиру, пишет: «Большая часть между ними были довольно добрые люди, вовсе не шпионы, а люди, случайно занесённые в жандармский дивизион. Молодые дворяне, мало или ничему не учившиеся, без состояния, не зная, куда приклонить главы, они были жандармы, потому что не нашли другого дела». Несколько далее он же замечает: «Нельзя быть шпионом, торгашом чужого разврата и честным человеком, но можно быть жандармским офицером, не утратив всего человеческого достоинства».

В связи со всем этим в III Отделении стали не то чтобы косо, но недоброжелательно смотреть на добровольных доносчиков. Конечно, от их услуг не отказывались, но, с одной стороны, слишком был велик процент ложных доносов, а с другой – уж больно они не подходили к новым требованиям. П.П.Каратыгин рассказывает о Бенкендорфе и Дубельте, что они «презирали доносчиков-любителей, зная очень хорошо, что в руках подлецов донос весьма часто бывает орудием мести… Л.В.Дубельт при выдаче денежных наград – десятками или сотнями рублей – придерживался цифры трёх… „В память тридцати сребренников“, – пояснял он…»

Корпус жандармов – глаза и уши императора, говорили тогда. Общественное благо – его цель. Белый платок – для утирания слёз – эмблема его обязанностей. Какая же среда могла дать соответствующий контингент лиц для выполнения такой задачи? Только русская армия, в массе своей всегда служившая верой и правдой своим государям, создавшая им славу, ковавшая величие и могущество России. «По мысли государя, – говорил историк Шильдер, – лучшие фамилии и приближённые к престолу лица должны были стоять во главе этого учреждения и содействовать искоренению зла».

В царствование Александра И на офицеров корпуса жандармов было возложено производство дознаний по делам о государственных преступлениях, на правах следователей под наблюдением прокуратуры, согласно новым судебным уставам.

Всесильный диктатор, «волчьи зубы, лисий хвост» – граф М.Т.Лорис-Меликов – добился уничтожения независимости корпуса жандармов. В феврале 1880 года шеф жандармов был уволен от должности, III Отделение и корпус жандармов стали подчиняться Лорис-Мелико-ву. Высочайшим же указом б августа того же года корпус жандармов был подчинён министру внутренних дел, тому же Лорис-Меликову, III Отделение перестало существовать, и вместо него образован Департамент государственной полиции.

Подчинив себе корпус, Лорис-Меликов, не сумел, однако, целесообразно использовать его силы. Охрана государя была поставлена преступно небрежно. Ею ведали чиновники секретного отделения канцелярии обер-полицмейстера.

В упоении собственной славы Лорис-Меликов в одном из своих докладов красочно изобразил царю то успокоение и благополучие, которого он достиг якобы в империи своими либеральными мерами, смешав непозволительно для государственного человека в одну кучу народ, либеральное общество, политиканов и революционеров. За тот знаменитый доклад, образчик безграничного самомнения, легкомыслия и политического невежества со стороны министра внутренних дел, Россия заплатила спустя немного времени жизнью своего царя-освободителя.

После убийства Александра II было создано Петербургское охранное отделение с чинами корпуса жандармов. Предупреждение покушения на жизнь Александра III в марте 1887 года арестом террористической фракции «Народной воли» с бомбами на пути предполагаемого проезда царя явилось блестящим актом деятельности корпуса за то время. Чины корпуса разгромили по всей России терроризовавшую прежнее правительство «Народную волю» и, согласно высочайше утверждённому в августе 1881 года «Положению об усиленной охране», приняли к исполнению новую обязанность – производство расследования без участия прокурорского надзора.

Совокупностью энергично принятых мер достигнуто было успокоение.

Новое царствование императора Николая Александровича принесло с собой общественное оживление, властно выдвинулся новый фактор – рабочий вопрос. Корпусу предстояла новая сложная работа.

Люди в гороховых пальто

С конца XIX века до 1917 года в России существовал вопрос, игравший заметную роль в русской государственности, а именно: борьба правительства с различными оппозиционными и революционными партиями и группами.

Оставляя в стороне вопрос о степени необходимости такой борьбы, укажем только, что невероятное крушение огромной страны со всеми её духовными и материальными ценностями совершено именно теми людьми, против которых в своё время были направлены охранительные учреждения России. Вполне ясно, что многие законы были далеки от совершенства и некоторые из них подлежали коренному изменению, но розыскные учреждения к делу изменения законов отношения не имели, их деятельность сводилась только к охране существовавшего в империи государственного строя.

Борьба этих учреждений с различными революционными партиями и группами велась на основании законов, а потому говорить о произволе исполнительных органов не приходится.

Относиться к розыску, можно по-разному, но отрицать его необходимость нельзя, отчего он и существует без исключения во всех государствах мира, причём техника его везде одинакова. Правда, чем шире конституция в стране, тем уже сфера розыскной деятельности в политическом отношении.

Под понятием «политический розыск» подразумевались действия, направленные лишь к выяснению существования революционных и оппозиционных правительству партий и групп, а также готовящихся ими различных выступлений: убийств, грабежей, называемых «экспроприациями», агитаций и пр. С 1914 года это ещё и шпионаж в пользу австро-германского блока.

Розыск по политическим преступлениям – одно, а возмездие по ним – совершенно другое, посему никаких карательных функций у политического сыска не было, а осуществлялись они в ином порядке, о чём речь ниже.

Высшее руководство политическим и уголовным розыском в начале XX века сосредоточивалось в Департаменте полиции при Министерстве внутренних дел.

Как тем, так и другим, ведали отдельные делопроизводства, действовавшие самостоятельно друг от друга. В числе различных отделов департамента существовало делопроизводство регистрации, заключавшее в себе фамилии, клички, фотографии, дактилоскопические и антропометрические данные, относящиеся ко всем без исключения лицам, проходившим по политическим и уголовным делам империи.

В феврале 1917 года запылали по всей России драгоценнейшие для истории документы. Не избегло этой участи и одно из самых больших охранных отделений – Московское. В ночь на 2 марта его подожгли какие-то тёмные личности. Они же руководили толпой, разбрасывающей бумаги во все стороны. Но ещё 1 марта, около 10 часов вечера, группа вооружённых революционеров с солдатами на грузовиках прибыла к охранному отделению и проникла в него со двора. Взломав двери, они забрали находившееся там оружие, часть документов, много бумаг сожгли.

Как ни странно, всё же уцелели архивы всех политических дел, начиная с 1867 года до самого последнего времени – 27 февраля 1917 года.

«Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве» (таково его полное название) возникло в 1880 году и обслуживало не только Москву и Московскую губернию; оно было в то же время «районным отделением» центральной области, охватывая 13 губерний и являясь самым большим в России.

При мартовском налёте документы «охранки» были выброшены из шкафов, регистрационные карточки – много тысяч – без которых найти что-либо невозможно, рассыпаны по всему зданию, по двору. Ко всему этому при тушении пожара были выбиты все стёкла, всё залито водой и смёрзлось. Однако же погибли только списки лиц, служивших охранке, и библиотека революционных изданий. Исчезли и несколько отдельных дел, взятые, очевидно, не случайно. Так, например, дела № 1 и № б за несколько последних лет. Первое – о служащих охранного отделения, второе – о конспиративных приёмах работы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39