Энциклопедия тайн и сенсаций - История сыска в России, кн.1

Исполнителем вызвался быть Гольденберг. Но его отвергли как еврея. Покушаться на русского царя должен русский. По той же причине не стали даже слушать поляка Кобылянского.

Исполнителем стал Александр Соловьёв. Ему был куплен большой револьвер и несколько граммов яда, чтобы не даться живым.

Михайлов на совете «Земли и воли» сделал сообщение о предстоящем покушении, не называя имени исполнителя. Это вызвало целую бурю. Плеханов и другие были категорически против убийства царя. Они считали систематический террор не согласующимся с программой народников. К тому же после покушения неизбежны репрессии, придётся ликвидировать типографию, оставить работу среди крестьян.

Но Соловьёв уже вшил в брюки потайной клеёнчатый карман для револьвера, купил патроны. Он сбрил свою бородку, купил форменную фуражку какого-то гражданского ведомства. Несколько раз Соловьёв выходил по утрам на угол Невского и Адмиралтейской площади наблюдать за выходом царя на прогулку. Александр II обычно шёл от правого подъезда Зимнего дворца вокруг здания сельскохозяйственного музея и обратно. Прохожих в это время там было мало. По пути следования царя дежурили, конечно, филёры.

Ночь накануне покушения Соловьёв провёл у проститутки. В восемь часов утра он вышел и отправился к Адмиралтейской площади, походил там немного и двинулся по тротуару навстречу царю, появившемуся из-за угла штаба. На расстоянии двух-трёх шагов Соловьёв стал стрелять. Царь, уже до выстрелов что-то заподозривший, бросился бежать зигзагами к Главному штабу. Он запутался в полах шинели и упал. Соловьёва схватили. Он ещё успел выстрелом ранить одного из нападавших и раскусить орех с ядом. Но яд оказался выдохшимся и не подействовал.

Дадим слово генералу Н.Литвинову:

«В доме градоначальника нас встретил какой-то хожа-лый, предложивший услуги, чтобы провести в комнату, где находился стрелявший… Мне бросилась в глаза на дверях надпись „Отделение приключений“ – в эту дверь мы и вошли… В длинной, но светлой комнате в одно окно было порядочно много народу. Тут были и штатские, и военные, и полицейские… На.кожаном диване в полулежачем положении находился молодой человек лет около тридцати, высокого роста, с длинными русыми волосами и тонкими белесоватыми усами. Он был в толстом осеннем пальто, левая рука его покоилась на колене, головою он уткнулся в угол диванам и правою рукою подпирал щеку. Он имел вид человека в обморочном состоянии. Под ногами на полу были две лужи. Помощник градоначальника мне объяснил, что преступника рвало, он ему давал молоко…»

Литвинов побывал на благодарственном молебствии и снова отправился в дом градоначальника: «Признаюсь, что любопытство страшно тянуло меня к преступнику… Обстановка изменилась. Диван стоял уже не подле стены, а посреди комнаты, на нем во всю длину лицом к свету лежал преступник. Волосы его были всклочены, лицо бледное и истомлённое, глаза несколько мутны. Его перед тем только что рвало, благодаря рвотным средствам. В него влили несколько противоядий, и они, конечно, произвели действие, совсем не подкрепляющее силы. Подле него на полу стояла умывальная чашка с порядочным количеством блевоты…»

На выстрелы Соловьёва правительство ответило установлением генерал-губернаторской власти на местах, обязательной полицейской пропиской в Петербурге, Москве, Харькове, Одессе и Ялте. Катков в «Московских ведомостях» призывал: «Ещё ли государственный меч будет коснеть в своих ножнах? Ещё ли не пора явить святую силу власти во всей грозе её величия? Её проявления на страх врагам ждёт, не дождётся негодующий народ, беспрерывно оскорбляемый в своей святыне… Пора и всем нашим умникам прекратить праздномыслие и празднословие, выкинуть дурь из головы и возвратиться к частному здравому смыслу…»

Народовольцы

После раскола «Земли и воли» эта организация разделилась. Наиболее радикальные, сторонники палаческой борьбы и террора, образовали партию «Народной воли». В неё вошли Михайлов, Зунделевич, Квятковский, Фигнер, Перовская, Тихомиров, Баранников, Фроленко, Морозов, Пресняков.

Позже были приняты Желябов, Колоткевич, Ширяев и Ошанина.

У нас почти ничего не говорилось о виленском адвокате Зунделевиче, обладавшем огромными связями за границей. Он купил и перевёз в Россию две типографии: «Русскую вольную типографию» и типографию «Начала», переименованную потом в типографию «Земли и воли». С 1875 года он в своих руках держал всех евреев-контрабандистов на западной границе, по его указанию через границу переводились десятки людей, перевозились сотни пудов нелегальной литературы.

Состав «Народной воли» быстро пополнялся. Много сочувствующих ей было среди либеральных адвокатов, врачей, земских деятелей.

Александр Михайлов был сыном землемера из Путивля. Путь в революцию – обычный: учёба в технологическом институте, участие в студенческих волнениях, высылка на родину. Зимой 1875 году в Киеве он знакомится с пропагандистами, получает у них рекомендации и едет в столицу. Там он попадает под покровительство Натансона и Плеханова. Революционная романтика воспламеняет Михайлова. Он даже создаёт правила конспирации для тайной организации. Каждый революционер, чтобы не вызывать подозрений, должен быть прилично одет. Конспиративная квартира имеет 2-3 выхода, на окнах обязательно выставляются условные знаки. Михайлов составил список всех проходных дворов в Петербурге и требовал от товарищей эти дворы изучить. Ему дали кличку Дворник.

Когда народники расходятся по деревням Поволжья – волостными писарями, фельдшерами, мастеровыми, – Михайлов пытается вписаться в сектантскую раскольничью среду. Выдавая себя за мелкого приказчика, он поселился в Саратове на квартире у старообрядцев.

Потом – опять Петербург. Михайлов вначале каждый день просиживает в Публичной библиотеке, знакомясь с богословской литературой. Но скоро столичные дела поглощают его, и Михайлов забывает о своих раскольниках. Он участвует в освобождении Преснякова из полицейского участка, пытается освободить переводимого из харьковской тюрьмы Войнаральского. При покушении на Мезенцева Михайлов был сигнальщиком. Плеханов отправил его на Дон, где началось брожение казаков. Предполагалось организовать там боевые дружины.

Вернувшись в столицу, он обнаруживает полный разгром «Земли и воли». Нет ни денег, ни паспортов. Он неутомимо восстанавливает былые связи, собирает деньги, с Зунделевичем устраивает типографию. В своей комнате Михайлов повесил плакат: «Не забывай своих обязанностей!» Это он составил смертный приговор Рейнштейну, был сигнальщиком при покушении на Дрентельна.

Михайлов сумел увлечь идеями террора Николая Клеточникова, помощника делопроизводителя III Отделения.

Пензенский мещанин Клеточников слушал лекции в Московском университете, но по болезни вынужден был уехать в Крым. Там он работал кассиром, жил спокойно. Но в столицу его тянуло, и когда Клеточников приехал в Петербург подыскивать место, он случайно познакомился с Михайловым. Сначала Дворник прощупывал Клеточникова, но тот был чист и безмятежен, как дитя. Михайлов красочно рисовал ему счастье борьбы во имя свободы, обещал найти хорошую службу, помочь деньгами. Он посоветовал Клеточникову снять комнату в доме на углу Невского и Надеждинской, где жили агенты «охранки».

Клеточников очень понравился хозяйке за ежевечернюю игру в карты и тихое поведение. Она рекомендовала его своему знакомому, и тот устроил Клеточникова в агентурное отделение. Там Клеточников занимался тем, что переписывал результаты агентурных наблюдений, шифровал и расшифровывал секретные телеграммы, оформлял различную переписку. Короче, он стал посвящён во все дела сыска. Сведения Клеточников сообщал Михайлову, которого он знал как Петра Ивановича. Так продолжалось два года.

При аресте Клеточников отрицал свою принадлежность к партии, но в показаниях заявлял: «Не сделавшись социалистом, я не могу не сознаться, что начал сочувствовать некоторым их идеям и стал считать их дело своим… я руководствовался, главным образом, корыстными целями и желанием разнообразной жизни в столице, а также сочувствием к высказанным Александром Михайловым идеям о развитии и обогащении народа, к идеям, которым будто бы служат он и его сподвижники».

На судебном же разбирательстве Клеточников, видимо, решил выглядеть героем и понёс откровенную околёсицу:

«До тридцати лет я жил в глухой провинции, среди чиновников, занимавшихся дрязгами, попойками, вообще ведших самую пустую, бессодержательную жизнь… Наконец, я попал в Петербург, но и здесь нравственный уровень общества был не выше. Я стал искать причины такого нравственного упадка и нашёл, что есть одно отвратительное учреждение, которое развращает общество, заглушает все лучшие стороны человеческой натуры и вызывает к жизни все её пошлые, тёмные черты. Таким учреждением было III Отделение. Тогда я, господа судьи, решился проникнуть в это отвратительное учреждение, чтобы парализовать его деятельность…»

Михайлов повлиял не только на жизнь Клеточникова. Многим обязан ему в выборе своего пути и Желябов.

Сын бывшего дворового, Андрей Желябов окончил керченскую гимназию и поступил на юридический факультет Одесского университета. За участие в студенческих беспорядках исключён. Он определился домашним учителем в семью сахарозаводчика Яхненко, на дочери которого и женился. Может быть, Желябов так бы и прожил спокойно оставшуюся жизнь, выплёскивая свою энергию в лучшем случае в земскую деятельность, но, наезжая в Одессу, он познакомился с кружком Волховского и после долгих колебаний вошёл в него.

Но кружок скоро распался: кто ушёл в народ, кого арестовали. Желябова тоже привлекли по делу 193-х, но по суду оправдали. В тюрьме он провёл около семи месяцев.

Опять вернулся Желябов к своему хозяйству, работал в поле, выхаживал коней, играл с сыном.

Когда его казнят, вся эта жизнь развалится: тестя хватит удар, семью разорят жулики и кредиторы, и несчастная обезумевшая жена будет просить, как и родственники Каракозова, об изменении фамилии хотя бы во имя сына.

Хозяйством Желябову скоро надоело заниматься и он уехал в Подольскую губернию бахчеводом-пропагандистом.

На Липецком съезде Желябов сходится с Михайловым. Они да Лев Тихомиров составят будущий костяк «Народной воли».

Желябов даже выработал несколько свой взгляд на эволюцию общества.

Л. Тихомиров вспоминал:

«Политический агитатор рано сказался в нем. Так, например, он принимал деятельное участие в организации помощи славянам, рассчитывая, как рассказывал впоследствии, на деле возрождения славян помочь политическому воспитанию самого русского общества. Русская революция представлялась ему не исключительно в виде освобождения крестьянского или даже рабочего сословия, а в виде политического возрождения всего русского народа вообще. Его взгляды в этом случае значительно расходились со взглядами большинства современной ему революционной среды».

На деньги, данные Зунделевичем, в Сапёрном переулке организовалась типография, в которой работали Бух, Луб-кин и специально выписанный из-за границы Цукерман. Типография просуществовала полгода. В январе 1880 года её накрыла полиция. Абрам Лубкин, двадцатилетний юноша, при этом застрелился. Так он и остался лии1ь именем в революционном движении. Кем был Лубкин, откуда, почему перешёл в нелегалы, о чем думал долгие часы за типографским станком – кто знает?

С осени 1879 года все силы народовольцев сосредоточились на организации покушений на Александра И.

Было намечено несколько мест под Александровском Екатеринославской губернии, под Одессой, под Москвой. Предполагалось взорвать царский поезд, идущий из Крыма.

В Одессу переправили полтора пуда динамита. М.Фроленко устроился сторожем в железнодорожную будку в 14 верстах от города и вместе с Татьяной Лебедевой готовил взрыв. Но выяснилось, что маршрут царского поезда изменён, и сосредоточились на Александровске. Это была Лозово-Севастопольская железная дорога. Желябов, выдав себя за ярославского купца, приобрёл у местной думы кусок земли, прилегающий к железнодорожному полотну, якобы для постройки кожевенного завода. Сам он с Якимовой поселился в Александровске и занялся подготовкой к взрыву поезда. Под полотном железной дороги они заложили две мины, от которых шли провода. Окладский и Пресняков привезли гальваническую батарею. 18 ноября, глядя на проходящий царский поезд, Желябов под выкрик Складского – «Жарь!» соединил два конца провода. Но взрыва почему-то не произошло. Поезд благополучно проследовал к Петербургу.

Взрыв поезда на Московско-Курской дороге организовывал Михайлов. На третьей версте от Москвы Гартман по подложному паспорту купил дом и поселился там с Софьей Перовской. Террористы намеревались прорыть подземный ход из дома к железной дороге. Кроме хозяев, в этой затее участвовали сам Михайлов, Исаев, Морозов, Ширяев, Баранников, Гольденберг и Арончик.

Работа была адской. Пол постоянно сырой, просачивалась вода. Двигаться можно было лишь чуть поднявшись на четвереньки. Донимал холод – все же ноябрь. Тяжело было вынимать землю. Когда подкоп почти закончили, полил сильный дождь. Ход затопило. Воду выносили вёдрами, выливая ночью во дворе. Воздух в подкопе стал тяжёлым, копать приходилось в грязи. Свеча поминутно гасла. Подземный ход пролегал под дорогой, где ездили с тяжёлыми грузами. Телега или лошадь могли провалиться.

«Положение работающего походило на заживо зарытого, употребляющего последние нечеловеческие усилия в борьбе со смертью, – писал Михайлов. – Здесь я в первый раз заглянул ей в холодные очи и, к удивлению и удовольствию моему, остался спокоен».

Перовская постоянно дежурила наверху. При появлении полиции она должна была выстрелить в бутыль с нитроглицерином и тем самым взорвать дом.

Софья Перовская была дочерью бывшего с-петербургского вице-губернатора. В 16 лет она с сестрой поступила на так называемые «аларчинские» курсы при петербургской гимназии. Правительственная печать отмечала потом, что эти курсы «посещались всеми нигилистками и эмансипированными, изобиловавшими в столице». Именно курсам стоит приписать формирование антиправительственных взглядов у Перовской. Она близко сошлась с сёстрами Корниловыми, с Вильберг, Лешерн фон Герцфельд. Мать и сестра вынуждены были сопровождать больного отца за границу, и Софья провела все лето в Лесном под Петербургом со своими новыми друзьями.

Софья решает уйти из родительского дома и поселиться у Корниловых. Отец обратился к полиции, прося препроводить дочь назад. Брат Василий добился выдачи Соне отдельного вида на жительство, уговорил отца.

Через Корниловых Перовская познакомилась с Натансоном, Кравчинским, Лопатиным, Тихомировым и другими народниками. Она тоже «ходила в народ», прожила зиму в Тверской губернии. В Самарской губернии Перовская занималась оспопрививанием, работала в школе, готовившей сельских учительниц. Подражая герою романа Чернышевского, она спала на голых досках, ела самую грубую пищу. В Твери Перовская выдержала экзамен на звание народной учительницы.

В 1873 году она ведает кружковой квартирой в Петербурге, ходит в ситцевом платье, мужских сапогах, сама носит воду из Невы. Полиция узнала о подозрительной квартире, и Перовскую арестовали. Скоро её отпустили на поруки отцу. Тот отправил её вместе с матерью в своё имение в Крым. Софья поступила в Симферопольскую фельдшерскую школу, окончила её и три года работала в земской больнице.

После суда над 193-мя пропагандистами Перовскую все же назначили к высылке в Олонецкую губернию. В дороге она сбежала от сопровождавших её жандармов и приехала в Петербург. С этого Дня Перовская переходит на нелегальное положение и живёт по фальшивым паспортам. Она вызывается заняться освобождением политических заключённых из Харьковской тюрьмы.

Перовская, привезя деньги из Петербурга, передаёт в тюрьму книги, тёплые вещи, подыскивает людей. Она готова сама, одна, с револьвером в руках штурмовать тюремные ворота. Столичным революционерам не до неё, там свои проблемы. Харьковская подруга Перовской вспоминала:

«Я жила с ней в одной комнате, когда получилось известие, что в Петербурге многие из членов „Земли и воли“ арестованы. Трудно изобразить, какое горе причинило ей это известие. Как человек чрезвычайно скрытный, она ни перед кем не изливала его и казалась даже спокойной и не особенно убитой, но зато по ночам, когда она была уверена, что я сплю и никто не услышит её, давала волю своему горю. Помню, как Перовская провела первые Три ночи… Я вынуждена была притвориться спящей из боязни своим присутствием или участием только стеснить её, но как сжималось моё сердце при этих постоянно раздававшихся тихих рыданиях… С их арестом у неё явилось сомнение в возможности осуществить свой план. Расстаться с этим планом ей было невыносимо тяжело, но все же пришлось, так как за первыми арестами последовали другие, и попытка освобождения не могла состояться».

Перовская вернулась в Петербург. Оставшиеся соратники-народники советовали ей ехать за границу.

– Нет, нет, – решительно отвечала она, – я останусь здесь погибать вместе с борющимися товарищами.

Перовская стала членом террористической организации «Народная воля».

Во многом этому способствовал и Желябов, в которого Софья без памяти влюбилась. Ей шёл 26-й год, и – первая любовь. Желябов был высок, красив. Говорили, что он немного похож на Александра И. Прожили они, как муж и жена, год.

Итак, прокопали с огромным трудом 47 метров. До самых рельсов не дошли. Заряд с двумя пудами динамита уложили в трёх аршинах. Дальше земля не поддавалась. Но сила взрыва должна была быть достаточно велика. Взрыв производился при помощи спирали, помещённой в сундук с бельём на втором этаже, и гальванической батареи в сарае.

Закончив подкоп, все уехали. Остались Перовская и Ширяев. Перовская караулила поезд, а Ширяев должен был соединять провода.

Утром 19 ноября 1879 года раздался взрыв. Но он оказался слишком слабым: только разрушил полотно, остановив поезд. Царь к тому же проехал в следующем поезде.

Будущий год принесёт народовольцам много разочарований. Но они пока не знают об этом. Одна из террористок вспоминает встречу Нового года на конспиративной квартире:

«Там были многие: Фроленко, Желябов, Михайлов, Морозов, Ширяев, Лебедева, Якимова, Геся Гельфман, Перовская и другие. Присутствовавшие избегали касаться недавно всплывших тяжёлых жгучих вопросов: мы перекидывались шутками, пели, разговаривали. Особенно запала мне в память сцена приготовления жжёнки: на круглом столе посредине комнаты поставили чашу (суповую), наполненную кусками сахара, лимона и специй, облитых ромом и вином. Когда ром зажгли и потушили свечи, картина получилась волшебная: тревожное пламя, то вспыхивая, то замирая, освещало суровые лица обступивших его мужчин… Морозов вынул свой кинжал, за ним другой, третий, их положили, скрестив, на чашу и без предупреждения, по внезапному порыву, грянул могучий торжественный напев известной гайдамацкой песни: „Гей, не дивуйтесь, добрые люди, що на Вкраине повстанье!“ Когда пробило двенадцать часов, стали чокаться, кто жал соседу руку, кто обменивался товарищеским поцелуем; все пили за свободу, за родину, все желали, чтобы эта чаша была последней чашей неволи…»

В наступившем году арестовали Квятковского, Преснякова, Веру Фигнер. От чахотки умирает Ольга Натансон. В январе разгромлена типография.

Для очередного покушения Квятковский и Желябов подготовили рабочего Степана Халтурина. Он устроился под чужим именем столяром в Зимний дворец.

В феврале в Петербург в гости к царской семье приехал принц Александр Гессен-Дармштадтский с сыном. Это был любимый брат императрицы, старый боевой офицер. Рассказывали как легенду: он преследовал Шамиля и подобрал Коран, обронённый неуживчивым горцем… Теперь он жил тихо, весь отдавшись нумизматике.

Император Александр вышел ему навстречу в малый фельдмаршальский зал, и тут раздался оглушительный взрыв. Погас свет, повалил дым. С разных сторон слышались крики.

Взрыв, как оказалось, произошёл в подвальном этаже под помещением главного караула. А над караулом находилась комната, где был приготовлен стол для царского обеда. Десять солдат было убито на месте. 56 человек получили различные ранения.

Появились агенты III Отделения. Они быстро установили, что взрыв произведён из комнаты столяров. Их арестовали, но не нашли четвёртого столяра.

Несколько месяцев он носил и складывал в свою подушку динамит. От паров динамита очень болела голова. Три пуда заложил Халтурин в сундук, который и взорвал.

Сын разбогатевшего крестьянина, Степан Халтурин окончил техническое училище в Вятке и вместе с двумя социалистами решил отправиться в Америку. Однако те, украв у него немногие деньги, скрылись. С тех пор Халтурин работает на разных заводах, нигде подолгу не задерживаясь, поскольку выгоняли за пропаганду. Человек он был довольно ограниченный и самолюбивый, но много читал, умел говорить с рабочими. На покушение его, по всей видимости, толкнуло тщеславие.

Взрыв в Зимнем дворце подвинул правительство на решительные меры. Была создана Верховная распорядительная комиссия во главе с графом М.Лорис-Меликовым. Комиссия обладала чрезвычайными полномочиями.

Новый диктатор предполагал безболезненный переход самодержавия на буржуазную дорогу. Он ратовал за создание земских учреждений по всем губерниям, за городское самоуправление. При нем прекратилась огульная раздача казённых земель. Лорис-Меликов дал некоторую свободу прессе, отменил III Отделение. Либеральная интеллигенция была в восторге.

Исполком «Народной воли», начавший было готовить покушение на Лорис-Меликова, понял, что оно бы вызвало резко отрицательную оценку у общества.

Однако экзальтированный юноша Ипполит Млодец-кий, недавно приехавший из глухой провинции, решил единолично совершить покушение. В феврале 1880 года он у подъезда канцелярии Министерства внутренних дел попытался застрелить Лорис-Меликова. Стрелял Млодецкий в упор, но граф уцелел.

Уже вечером следствие о злоумышленнике, оказавшемся мещанином города Слуцка Минской губернии, Ипполите Осипове Млодецком «было окончено». Назавтра его приговорили к смертной казни.

Был Молодецкий крещёным евреем. Виленский генерал-губернатор сообщал: «Ипполит Млодецкий приготовлялся в виленском духовном братстве к восприятию святого крещения, крещён и вскоре отправился в Петербург… Затем через полгода Млодецкий явился к секретарю братства, будто бы проездом в Слуцк по случаю смерти отца, в крайней бедности, что видно было по его платью. Из сумм братства выдано ему пособие 10 рублей».

Народовольцы получили сведения, что царь из Крыма поедет в Россию через Одессу. Там в это время жила Вера Фигнер. К ней приехали Перовская и Саблин и от имени исполнительного комитета «Народной воли» предложили заняться подкопом для укладки мины. Фигнер тогда готовила другой теракт: убийство правителя канцелярии ге-нерал-губернторства. Его предполагалось заколоть кинжалом. Но приказ есть приказ, и Фигнер подключилась к новому делу. Прибыли из столицы Исаев – специалист по динамиту, второй техник в партии после Кибальчича, и Якимова. Привлекли также местных – Меркулова и Зла-топольского.

На Итальянской (ныне Пушкинская) улице Перовская с Саблиным под видом супругов сняли бакалейную лавку. Нужно было спешить: стоял апрель, а царь поедет уже в мае. Подкоп через улицу шёл трудно, почва твёрдая. Сначала землю складывали в жилых комнатах, но потом сообразили, что полиция, возможно, будет осматривать дома по пути следования царя, и стали выносить землю в корзинах, узлах…

Исаеву при работе с динамитом оторвало три пальца. Ему пришлось лечь в больницу.

Вдруг Петербург известил, что подкоп нужно бросить, что царь в Крым не поедет.

Тогда Перовская и другие предложили все же продолжать свою работу с тем, чтобы взорвать генерал-губернатора Тотлебена.

Но Тотлебен был переведён из Одессы, и бакалейная лавка на Итальянской прекратила своё существование.

Потери народовольцев в то время были значительны.

В 1879 году арестованы Гольденберг, Ширяев, Квятков-ский и Зунделевич. Гартман сбежал за границу.

Родился Лев Гартман в семье немецкого колониста. С юности отдался революционной работе, исколесил почти всю Россию с целями пропаганды, попал в Саратовскую губернию, где познакомился с Соловьёвым и Михайловым, присоединился к местному кружку Фигнер. Устроился там писарем, но после доноса вынужден был скрыться и отправиться в Петербург. Далее – жизнь эмигранта, в Париже его чуть не выдали русским властям, но французская радикальная пресса подняла шум. Гартман перебрался в Лондон, где познакомился с Марксом и даже сватался к его дочери. Потом Америка, снова Лондон, где он и умер в 1903 году.

В 1880 году арестованы С. Иванова, Пресняков, Баранников, Колоткевич и Михайлов.

В январе 1881 года взяли Златопольского, Клеточникова и Морозова.

Произошло это во многом благодаря психически неуравновешенному Гольденбергу, запутавшемуся и ставшему выдавать всех и вся. Гольденберг после убийства им князя Кропоткина и участия в подкопах, случайно был арестован в Елисаветграде, когда он перевозил динамит. Родившийся в Бердичеве, сын купца, он в свои 24 года никогда не работал. Благо, родители держали магазин в Киеве.

Гольденберг, видимо, испугался, что его повесят. Он стал давать показания.

Михайлов и Желябов тщательно собирали революционный архив, думая хранить его где-нибудь вне Петербурга, возможно, у украинского националиста МДрагомано-ва, раз за разом переправляя ему новые документы. Этот архив и стал причиной гибели осторожного Дворника. Михайлов, желая заказать снимки карточек казнённых Квятковского и Преснякова, зашёл в фотографию на Невском. Хозяин, снимая для III Отделения, узнал людей на снимках. Его жена, стоя за спиной мужа, посмотрела многозначительно на Михайлова и провела рукой по шее. Помешанному на конспирации Дворнику не приходить бы туда за фотографиями… Но он пришёл и оказался в руках полиции. Агенты «охранки» очень удивились, узнав, кто им попался. Михайлов считался вождём русского терроризма. На его квартире обнаружили динамит.

Покушение

После ареста Михайлова руководство террором полностью взял на себя Желябов. Он разработал новый план покушения на царя.

На углу Невского проспекта и Малой Садовой у сырной лавки должна быть заложена мина. Если взрыв не совпадёт с моментом проезда царской кареты, то в запасе будут четыре бомбометателя. Если же и у них сорвётся, то из толпы должен броситься Желябов и поразить царя кинжалом. Если с Желябовым что-то случится, его заменит М.Тригони.

Но Тригони-то как раз попался первым. Его выследили, и когда к нему пришёл Желябов, их взяли обоих. Как только террористов ввели в канцелярию градоначальника, товарищ прокурора воскликнул: «Желябов, да это вы!» Он его знал по Одессе, когда тот привлекался по делу 193-х.

Казалось бы, покушение не состоится. Но после Желябова осталась его гражданская жена Софья Перовская. Её биографы – Тихомиров, невестой которого она была когда-то, и Степняк-Кравчинский – отдавая должное воле и характеру Перовской, не могли не отметить в ней скрытность, озлобленность, упрямство и грубость, бессердечие и жестокость.

На конспиративной квартире, где жили Фигнер с Исаевым, собрался исполнительный комитет: Перовская, Фроленко, Лебедева и другие.

По воскресеньям царь ездил в Михайловский манеж на развод. Оттуда он возвращался по Екатерининскому каналу. На повороте к каналу, как приметила Перовская, кучер придерживает лошадей, и они идут почти шагом.

Три с половиной месяца ежедневно наблюдался царский маршрут.

Итак, исполнительный комитет собрался, назавтра было воскресенье, Михайлов с Желябовым арестованы.

Подкоп на Малой Садовой был сделан, но мина ещё не заложена. Исаев заверил, что за этим дело не станет.

Решено было заложить мину и снабдить бомбами метальщиков. План Желябова действовал.

Всю ночь на квартире Фигнер техники Кибальчич, Исаев, Суханов и Грачевский готовили бомбы.

В восемь утра Перовская унесла две – вполне готовых – на другую конспиративную квартиру, где жили Геся Гельф-ман и Н.Саблин. Чуть позже пришли метальщики – Рысаков, Гриневицкий, Тимофей Михайлов и Емельянов – все молодые люди.

Появился Кибальчич с двумя остальными бомбами.

Перовская начертила план и каждому метальщику указала место.

Будет, нет ли взрыв на Малой Садовой – все равно метальщики должны быть наготове.

Рысаков будет стоять у Екатерининского сквера, Емельянов – на углу Невского и Малой Садовой.

На противоположной стороне этой улицы у Манежной площади будут более опытные Гриневицкий и Тимофей Михайлов.

Все отправились по местам. Пошла и Перовская. В сырной лавке на Садовой тоже были готовы. Фигнер писала:

"В 10-м часу ко мне пришёл тот, который был избран сомкнуть в магазине электрический ток (Ю.Богданович). Я с удивлением увидела, что из принесённого свёртка он вынимает колбасу и бутылку красного вина и ставит на стол, приготовляясь закусывать. В том возбуждении, в каком я находилась после нашего решения и бессонной ночи, проведённой в приготовлениях, мне казалось, что ни есть, ни пить невозможно. «Что это?.. – почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обречённого почти на верную смерть под развалинами от взрыва. „Я должен быть в полном обладании сил“, – спокойно ответил товарищ и, невозмутимый, принялся за еду…»

Император, как обычно по воскресеньям, отправился в манеж, но не поехал по Невскому и Малой Садовой. Перовская это сразу уловила и дала сигнал метальщикам, которые переменили места. Как их не определила охрана, контролировавшая проезд по каналу, – непонятно. Вероятно, совсем обленились.