Глава 8

Женщина в мусорном баке поднялась на ноги. Штольц выстрелил.

Картофелина разорвалась, словно осколочный снаряд, ее кусочки полетели в разные стороны. Штольц был к этому готов и даже глазом не моргнул, когда обломок картофельной шрапнели попал в стекло его защитных очков и рикошетом отлетел в угол. Выпущенная пуля прошила занавес, и по звукам, раздавшимся с той стороны, он понял, что выстрел достиг цели.

Когда полетела картошка, женщина отшатнулась и, потеряв равновесие, рухнула на пол фургона заодно с баком.

Штольц наступил на ее протянутую руку, пригвоздив к полу запястье. Она все еще сжимала пистолет, но прицелиться уже не могла. Холодно и спокойно он уставил на нее собственное оружие.

– Прошу вас, – сказал он, – разожмите пальцы. Все кончено...

Кончено.

Кончено.

– ...Переверни его. – Женский голос. Что?

– В голове не укладывается, что он мог упасть в обморок. – А это кто? Неужели... нет. О, нет. Нет-нет-нет...

– Никаких шансов, моя милая, – сказал Штольц. – Вы даже не представляете себе, с кем имеете дело.

Связанная по рукам и ногам, беспомощная, женщина могла только фыркнуть в ответ.

– Подожди, пока с тобой не разберется Следователь, – прошипела она.

– Увы, с ним я уже разобрался, – сказал Штольц. Он отбросил брезентовый полог, чтобы показать ей красивого мускулистого мужчину с коротким ежиком светлых волос на голове и аккуратной дырочкой от пули в самом центре лба – Жаль, что он оказался не столь метким стрелком...

– ...Не помешает, если только его не вырвет.

Не могу пошевелиться. Ничего не вижу. Во рту кляп. Они поднимают меня. Куда меня несут?

В тайное убежище.

– Здесь нам никто не помешает, – сказал он. Женщина была милашкой, даже с прилипшим к лицу ошметком картофельной кожуры.

– Я так рада, что ты убил его, – сказала она. – Он заставлял меня делать ужасные вещи. Мне всегда хотелось от него избавиться.

Она спустила с плеч обе лямки своей ночной рубашки, и та плавно соскользнула на пол. На каждой груди у нее было по пять сосков.

Пол дрожит, сотрясается. В автомобиле.

– Это всего лишь прибой, – прошептал он ей на ушко, когда они танцевали на палубе корабля. – Мы просто качаемся на волнах. Не о чем беспокоиться.

Она прижалась к нему всем телом, шепча:

– Сколько времени может потребоваться, чтобы вытащить из него пароль?

Что?

– Посмотрим. Если он впадет в ступор, мы никогда его не узнаем.

Нет. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет...

– Мне известно, кто ты.

– Пожалуйста. Пожалуйста, не делай мне больно.

– Мне известно, кто ты.

– А я тебя знать не желаю. Не хочу, ясно? Немедленно развяжи меня.

– У меня есть вопросы.

– Я расскажу все, что захочешь, но не делай мне больно, ладно? Пожалуйста...

– Назови свой пароль к "Волчьим угодьям".

– К чему? Знать не знаю, о чем ты говоришь... Ааааааа!

– Я могу понять твое нежелание предавать друзей. Но уже слишком поздно.

– Черт! О черт. Моя подруга записала номер твоей машины, она вызовет полицию, не делай этого. Брось, давай я отсосу тебе по высшему разряду, делай со мной что хочешь, только, пожалуйста, не убивай меня. Мне всего двадцать лет, о господи...

– Тебя зовут Джинн-Икс. Ты веб-мастер. Я сотворю с тобой кошмарные, кошмарные вещи. Хочешь заглянуть в будущее? Вот, взгляни на эту фотографию.

– О боже! Это подделка, подделка...

– Подделка? Нет, это шедевр мастера, девочка. И я сделаю с тобой все то, что он сделал с этим бедным парнем. Возможно, это покажется подражанием... в конце концов, это он настоящий художник, а не я. Я лишь его Патрон...

– Мне известно, кто ты.

Штольц приоткрыл глаза. Он привязан к стулу, стоящему в центре помещения, чьи стены обшиты блестящим черным пластиком. Вся остальная обстановка сводится к столу, на котором горит лампа и лежит ноутбук. Рядом стоит человек, чье лицо прячется в тени.

Он зажмурился. Темница сложена из холодного, влажного камня, но он непременно найдет способ спастись. Ведь тюремщики не знали о пяти детонаторах, спрятанных в его...

Чья-то ладонь с размаху врезалась в его лицо. Глаза широко раскрылись.

– Нет. Этого я тебе не позволю, – сказал Следователь. – Вот она, реальность. И ты не сможешь уйти от нее. Если ты еще раз закроешь глаза, я вырежу один из них.

– Что... что тебе нужно? – выдавил Штольц.

– Твой пароль к "Волчьим угодьям".

– "Штольц007", – выпалил он. – Пожалуйста. "Штольц007".

Какое-то время Следователь смотрел ему в глаза, не произнося ни слова.

– Я почти тебе верю, – сказал он наконец. – Но как я понимаю, ты должен был запрограммировать кодовое слово на уничтожение файлов. Придется предположить, что сейчас ты назвал именно его.

Штольц сглотнул слюну. В его животе разверзлась дыра – черный зев колодца, обрывающегося в бездну. Он осознал вдруг с предельной ясностью, какую ужасную ошибку только что совершил.

– Код уничтожения – "Блофельд", – сказал он. – Конечно, ты мне не поверишь. И существует только один способ узнать наверняка, лгу я или нет.

– Честно говоря, способов даже два Я могу рискнуть и попробовать ввести тот пароль, который ты назвал... или убедиться сначала в твоей искренности.

– Да, – сказал Штольц. – Я понимаю.

– Ну что ж, – хмыкнул Следователь, – вернемся к самому началу...

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Джентльмены, у всех нас появился повод для праздника. Дело сделано.

ГУРМАН: Какие-нибудь проблемы возникали?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Они не стоят упоминания. Западня сработала четко. Он явился ровно в полдень и был мертв меньше минуты спустя. Выражение его лица, когда он открыл крышку бака и увидел меня внутри, я сохраню как бесценное воспоминание; жаль, что я не догадался захватить с собой видеокамеру и запечатлеть его.

ПАТРОН: Ты не сделал ни единого снимка?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Конечно же, у меня есть фотографии. Но только трупа. И, боюсь, вам придется немного подождать, прежде чем вы их увидите: мой сканер сейчас в починке.

ГУРМАН: Расскажи о Следователе.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Документов при нем не было, так что я едва ли смогу назвать его имя. Белый, костлявый, лет сорока с лишним. Шатен, в лице что-то лягушачье. Ничем не примечателен, откровенно говоря.

ПАТРОН: Досадно, что ты не имел возможности сделать с ним все то, что он творил с нами. Стая очень многое смогла бы узнать.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Боюсь, это было бы не совсем в моем стиле. Достойный противник заслуживал быстрой смерти.

ГУРМАН: Он нейтрализован. Только это имеет значение.

ПАТРОН: Справедливо. Стая одержала великолепную победу. Мои поздравления, Дорожный Патруль.

ГУРМАН: Да. Прекрасная работа.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Вовсе нет. Рад, что смог быть полезным.

ПАТРОН: Не сомневаюсь, что Джинн-Икс тоже будет рад поздравить тебя с этим достижением. Странно, что он еще не в Сети... Мне казалось, он не меньше остальных жаждет узнать новости.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Да, немного странно. Возможно, он еще не вернулся с работы.

– Я же говорил тебе, что не лгу, – промычал Штольц. – Говорил же. Говорил.

"Рано или поздно это должно было случиться, – думал Джек. – Убийца безо всякой тяги к сопротивлению. Настолько напуганный, что немедленно готов выдать все, что знает".

Самое ужасное, что дела это не меняло.

Джек не мог верить его признаниям. И не важно, сколько Штольц упрашивал, хныкал и кричал: Джек был обязан убедиться. Хищники, подобные этому, были специалистами обмана, мастерами лжи, а их жизнь – а иногда и личность как таковая – хитроумно разработанной фальшивкой. Даже если такой хищник девять раз подряд говорит правду, нет никаких гарантий, что в десятый он не солжет. И если ему покажется, что Джек испытывает к нему жалость – даже на миг, – он не замедлит этим воспользоваться.

Тем не менее допрос не затянулся. Все убийства Штольца, кроме единственного, уже были достоянием общественности. По большому счету, он мог открыть Джеку только одно: чем именно ему насолили убитые. Печальный перечень мелких происшествий, начиная с обругавшего Штольца водителя и заканчивая кем-то, кто забыл включить сигнал поворота.

– А та проститутка, которую ты убил, чтобы пройти инициацию? – спросил Джек. – Как именно она нарушила правила движения?

– Ее мне жаль, так жаль... – всхлипнул Штольц. – Но это единственный способ. Только так я мог вступить в Стаю.

– Но зачем? Никто из них не убивал по той же причине, что и ты сам. Так с чего тебе хотеть стать членом Стаи?

Всхлипы Штольца постепенно затихли. Джек дал ему отдышаться.

– Когда ты был моложе, ты знал, что будешь делать в жизни? – выдавил Штольц.

Джек вспомнил, как впервые смастерил нечто, что готов был назвать произведением искусства.

– Да, – ответил он.

– Ну, а я не имел никакого представления. У меня не было конкретных планов или цели. Знаешь, ведь люди в большинстве своем – такие как я.

Джек молчал.

– Моя работа, моя жизнь... все это будто случилось со мной. И однажды я понял, что никому не нужен. Я незначителен. Все, что бы я ни делал, не имело значения. Мне никогда не совершить ничего выдающегося. Понять такое – смерти подобно.

– Значит, другие умерли вместо тебя?

– Все должно было быть иначе! Тот, первый, я просто хотел напугать его. Хорошенько поговорить с ним. Высказать все, что наболело. Но... он просто посмеялся надо мной.

– В общем, ты убил его. И из сострадания приколотил его собственные водительские права ему на лоб.

– Он не заслуживал этих прав! Как ты не понимаешь? Я должен был показать людям, почему этот человек расстался с жизнью. Надо было дать им понять. Иначе они посчитали бы меня обыкновенным преступником.

– Да уж, только не это. Ты ведь такой особенный, правда?

Штольц поднял взгляд. Впервые в его голосе прозвучало что-то кроме страха.

– Я никогда не был кем-то особенным, – с горечью сказал он. – Очередное лицо в толпе. Но когда я начал свою работу, все изменилось. Я добился перемен. Я сделал мир лучше.

– А остальные члены Стаи? Они что – тоже делают мир лучше?

– Они... они мои друзья. У меня ведь немного друзей.

– И ты закрываешь глаза на то, что все они – убийцы?

– Дружба – это договор, – упрямо сказал Штольц. – Ты соглашаешься не замечать чужих недостатков, а в ответ не замечают твоих собственных. Друзья не осуждают друг друга.

– Нет, только чужаков, чтобы затем убить их. Неужели ты и вправду воображаешь, что все зло на дорогах – от тех шестерых водителей, что их смерть хоть что-то изменила?

– Так и есть. Не потому, что они больше не сядут за руль, но потому, что все остальные знают почему. Люди стали вести себя иначе.

– Да, – тихо сказал Джек. – Это верно. Но ты не достиг цели. Ты не вернул людям вежливость, ты просто вселил в них страх. А в этом нет ничего хорошего, это ничему никого не учит.

Джек подался вперед с напряжением в лице.

– А знаешь, кого ты напугал больше всех? Семьи своих жертв. Невинных людей. Разве дети должны страдать из-за того, что их отец груб на дороге? Или жена?

– Я не... не хотел...

– Тебя не заботила судьба осиротевших. Тех, кто выжил. Но она заботит меня.

В руке Джека появилась узкая полоска стали. Автомобильная антенна.

– Обычно осиротевшие проходят через три стадии боли, – сказал Джек. – Первая стадия называется потрясение.

Он хлестнул антенной по лицу Штольца. Тот вскрикнул.

– На этой стадии человек переживает шок. Он с трудом концентрирует внимание, чувствует отчуждение от собственных эмоций. Он может испытывать отчаяние и ужас или спрятаться от случившегося, не верить своим глазам.

Джек нанес новый удар, размахнувшись слева. Антенна прочертила кровавую полосу на лбу Штольца.

– Не надо! – завопил Штольц.

– Следом идет стадия реакции. Человек много чего переживает – гнев, депрессию, отчуждение, чувство вины. И, разумеется, потерю – он теряет индивидуальность, самоуважение, контроль над собой. В его настроении случаются непредсказуемые скачки...

Новый удар.

И еще.

И еще.

– О господи, не надо, пожалуйста, зачем ты это делаешь, зачем...

– И наконец, последняя стадия: разрешение. Человек впитывает в себя боль, проникается ею. Он понимает, что она никогда, никогда его не покинет... теперь она стала частью его самого. Эту тяжесть люди несут всю дальнейшую жизнь. Она ни на минуту не становится легче, но мускулы, которые несут ее, могут окрепнуть.

– Что тебе нужно? Я все рассказал, пожалуйста, не мучай меня больше...

– Каждый по-своему переживает эти три стадии. Но существует нечто общее, что разделяют все, каждый из осиротевших... Знаешь, что это?

– Нет. Нет. Пожалуйста, я не знаю...

– Они хотят знать, как все было. И не важно, насколько это ужасно, безобразно или тошнотворно. Они хотят знать, как именно погиб человек, которого они так любили. Им нужны детали. Они нужны им, чтобы мысленно воссоздать последние мгновения жизни близкого им человека, потому что это – единственная замена тому, что им действительно необходимо: оказаться там. Чтобы попрощаться.

Джек замолчал, не сводя глаз с зажатой в руке антенны. На свету лампы капли крови блестели, выделяясь на хромированной поверхности темно-рубиновым цветом; абстрактными кляксами они скользили вниз по серебристой полоске.

– Этого я им дать не в состоянии. Но я могу передать детали. Если не суть, то голые факты.

– Пожалуйста, – простонал Штольц. – Я все тебе рассказал, все...

Джек отложил антенну. Подобрал кусок провода, обмотал его конец вокруг кулака, проделал то же самое с другим концом. Туго натянул удавку, разведя руки.

– Я знаю, – сказал он.

Никки сидела в дальней кабинке кафетерия и рассматривала выложенные на стол предметы.

Их было шесть, и они лежали рядком вдоль края стола. Вынимая их из небольшого пластикового мешочка, она действовала осторожно, оборачивая их салфеткой, чтобы случайно не коснуться поверхности даже краешком пальца Она знала, что полицейские подвергнут их самому тщательному анализу.

Коллекция трофеев у серийного убийцы – явление весьма распространенное. Если убийцы хранили у себя части тел своих жертв, Джек оставлял их полиции, но порою они забирали с места преступления и хранили у себя дома какую-нибудь мелочь, которую полицейские могли и не заметить. В таких случаях он посылал Никки на дом к убитому преступнику, чтобы забрать эти вещи, а потом, снабдив каждую из них своим ярлычком, оставлял их рядом с трупом. Поначалу Никки считала, что такие мелочи не оправдывают риска, но вскоре изменила точку зрения. Держать у себя трофей – вроде бы ерунда по сравнению с изнасилованием и убийством, но здесь насилие попросту было более тонким: стянуть крохотный кусочек чьей-то жизни, чтобы с его помощью вновь и вновь переживать убийство. Если предмет был достаточно безобиден, убийца мог даже не расставаться с ним и после ареста; Никки задумалась, сколько же убийц в тюрьмах повсюду таскают с собой такие вот талисманы "на счастье".

Первым из трофеев Штольца был маленький пластиковый брелок в форме единицы. На нем стояли слова "С нами Вы всегда – номер Один!" и логотип автомобильного салона.

Второй оказался маленькой, ярко раскрашенной пластмассовой лягушкой. С секунду Никки пристально разглядывала ее, а затем вытащила из сумочки пару красных перчаток и надела их. Итальянская кожа – гладкая, тонкая, хорошо облегающая руки. Чтобы полностью натянуть правую перчатку, Никки пришлось даже сдвинуть браслет с амулетами повыше с запястья, хотя кованая цепочка из отпущенной стали сидела на руке плотно и не пошла далеко.

Подняв лягушку, Никки рассмотрела ее поближе. Ярко-оранжевое земноводное с синими пятнами; Никки засомневалась, попадаются ли в природе особи с такой окраской или же владелец просто выкрасил лягушку, исходя из каких-то своих соображений.

Отложив ее, Никки подобрала третий предмет, коробочку леденцов "Пец" с клавишей-дозатором в виде головы Бэтмена. Она выдавила в ладонь конфетку, сунула в рот. Вишня. Лишь затем отвлеченно подумала: Штольц ведь мог сделать с леденцами какую-нибудь гадость, скажем покрыть их тонким слоем цианида (Джек говорил, у него было нечто вроде навязчивой шпиономании), но ничего не произошло.

Четвертым предметом был элемент паззла, картон под толстым слоем пластика-ламината. В уголок вдавлено металлическое колечко – для того, видимо, чтобы подвешивать к ключам. Не было никакой возможности определить, что изображала картинка в целом; цветные пятна и несколько полос. И вновь Никки не могла сказать, кто покрыл эту вещицу ламинатом – Штольц или его жертва. В любом случае это было сделано, чтобы защитить элемент: его владелец всегда мог сунуть руку в карман и прикоснуться к гладкой поверхности пластика рядом со связкой ключей, она напоминала ему о... О чем? О решенной головоломке – или об оборванной жизни?

Впрочем, какая разница?

Пятым предметом был Смарф – крошечная фигурка из синей пластмассы. Она была здорово потерта, нарисованные глаза совсем поблекли; кто-то очень долго носил ее в кармане, всегда держал при себе. Подарок от ребенка?

И последний предмет – маленькая алюминиевая бирка с выдавленным серийным номером и словами: "Город Портленд". Собачий паспорт.

Никки бегло осмотрела ее, перевернула. На обороте было выгравировано слово "РОЗИ".

Она постаралась представить, как Штольц таскает в кармане эту бирку, крутит ее в пальцах в минуты стресса. Вновь и вновь переживает свое преступление, фантазирует о следующем. Но у Никки не было того дара, каким владел Джек, она не умела взглянуть на окружающие ее вещи глазами убийцы; в ее сознании всплывали лишь образы виденных ею собак. Большие псы и маленькие шавки, лающие, подпрыгивающие, бегающие вокруг. Никки стало любопытно, какой породы была эта Рози, давно ли она умерла.

Она пробежала пальцем по тугой связке амулетов на браслете, слушая их знакомое бренчание. У нее были все возможные виды амулетов – сердечки, фигурки богини, листочки трилистника и черепа. Некоторые были подарены, другие она купила сама. Когда люди спрашивали о них, в ответ она пожимала плечами и жаловалась на свое суеверие.

В итоге она собрала всю коллекцию обратно в пакетик, сунула его в сумочку и вышла из кафе.

Вопросы лучше оставить Джеку.

Прежде чем избавиться от тела Штольца, Джек сфотографировал его.

"Волчьи угодья" работали на основе взаимообмена; информация за информацию. Если Джеку нужны детали, которые привели бы его к другим членам Стаи, ему придется заплатить за них, – а для этого годилась лишь одна валюта.

Он сделал множество снимков крупным планом.

Джек неплохо управлялся с фотоаппаратом, даже выполнял какие-то профессиональные заказы, прежде чем решил сосредоточиться на скульптуре. Он всегда предпочитал снимать статичные объекты, а не людей или природу: ему нравилось точно выверять освещение, угол и задник, не отвлекаясь на изменчивые формы, продиктованные движением. У каждого предмета, который ему приходилось снимать, имелась своя история; фотографу нужно было только найти способ рассказать ее, сделать очевидной.

Тело Штольца было хроникой боли. Ссадины, ожоги, порезы... и каждый – веха на пути разрушения. Не воли самого Штольца, нет; его собственный страх скомкал ее практически сразу.

То была хроника эрозии. Эрозии Джека.

Чем больше вопросов он задавал, тем яснее ему становилось, что Штольц не лжет.

Но он не прекратил пытки.

Джек сказал себе, что это необходимо – ему нужно быть абсолютно уверенным. Все это могло оказаться игрой гениального актера. Всего одна ложь, и он попадет в западню, а его секрет станет известен Стае.

Но тело Штольца поведало иную историю.

Джек помнил каждую ступень, значение каждой раны. Это был пейзаж потерь, разрушенная крепость тайн, которую он взял приступом. Он помнил свои ощущения на каждом этапе... и то, как в определенный момент перестал чувствовать вину.

Он все еще щелкал затвором фотоаппарата, когда в подвал спустилась Никки.

– Ты собираешься что? – переспросила Никки.

Джек изучал режущую кромку диска пилы.

– Собираюсь отправить Гурману мозг Штольца.

– Гурману? На хрен тебе Гурман? Давай нажмем на этого треклятого Патрона!

Никки вышагивала взад-вперед по пыточной камере. Тело Дорожного Патруля с распухшим, багровым лицом все еще было привязано к стулу.

– Я пока не придумал, как до него добраться, – сказал Джек. – У Гурмана крайне специфические вкусы. Он не упустит шанса проглотить мозги Следователя.

– Джек, я начинаю подозревать, что мозги Следователя уже кто-то проглотил. Ты хотел размяться с этим неудачником... – сказала она, указывая на привязанный к стулу труп, – ...отлично, я могу это понять. Но мы говорим сейчас о засранце, убившем твою семью!

– Да, – тихо ответил Джек. – И теперь я убиваю тех, кто близок ему...

Замерев, Никки с недоверием уставилась на него.

– Так вот чем ты занят, да? Ты воображаешь, что уничтожение Стаи заставит Патрона страдать? Это полная чушь, Джек, и ты сам это знаешь. Для начала, счастливое семейство-серийных-убийц было манией Джинна-Икс, а он уже отправился на Грандиозный Концерт Курта Кобейна на небесах. Во-вторых... Господи боже, Джек, Патрон плевать хотел на всех и каждого. Он шелестит оторванными частями тел, как писатели – исписанными страницами. Он самый больной долбаный монстр из всех, на кого мы только натыкались... и мне уже начинает казаться, что в нем больше отваги, чем в тебе.

– Это не конкурс на лучшую песню. Это процесс уничтожения.

– Даже слышать не хочу, Джек. Может, когда мы вдвоем гонялись за ними и убивали по одному, это и было правдой. Но теперь они знают. Черт побери, они уже пытались расправиться с тобой...

– И теперь думают, что им это удалось. – Джек начал отворачивать зажим, крепивший лезвие пилы. – Но мы их перехитрили. Победа за нами, а их ряды редеют.

– Прекрасно. Стало быть, они слабеют, а мы становимся сильней. Мы оставили их в дураках, и сейчас ты, наверное, даже чувствуешь азарт. Ты уверен в себе и в своей силе. Но это ненадолго, Джек... нельзя медлить, надо идти дальше.

Он снял лезвие, выбрал другое, с зубцами побольше.

– Обязательно. Я просто хочу быть уверен, что мы все сделаем правильно...

– Правильно? Правильно? – расхохоталась Никки. – Джек, неужто у тебя есть книжка "Погоня за серийными убийцами для чайников", о которой ты ничего мне не говорил? Я-то воображала, что мы пишем ее сами, по ходу пьесы.

Джек выровнял лезвие, затянул крепеж.

– Никки, ты же знаешь, как это работает. Надо иметь терпение.

– Теперь все иначе, Джек. Разве ты не понял? Мы больше не занимаемся ловлей на живца... Мы выслеживаем этих ублюдков. И они это знают.

– Говорю тебе, они думают, что я погиб...

– И сколько пройдет времени, прежде чем они убедятся в обратном? Ты и правда считаешь, что сможешь вечно водить этих ребят за нос?

Опустив пилу, Джек пристально посмотрел на Никки.

– Не вечно. Но достаточно долго.

Она покачала головой.

– Не знаю, Джек. Не могу понять, то ли ты настолько сосредоточен, что не собираешься менять своих планов... то ли просто не хочешь поймать Патрона.

– Думаешь, мне страшно?

– В том, чтобы чего-то бояться, нет ничего плохого, Джек. Мне только не понятно, чего ты боишься.

Ноутбук на столе издал короткую трель.

– Входящее сообщение, – сказал Джек. – Кто-то хочет пообщаться с Джинном-Икс.

– Давай, трепись со своими дружками, – бросила Никки. – Просто постарайся не забыть, кто ты такой на самом деле.

И размашистым шагом вышла из камеры.

ПАТРОН: Где ты пропадал, милый мальчик? Мы по тебе соскучились.

ДЖИНН-ИКС: Врубись, какой-то отморозок угнал мой велик. Я разбирался со страховкой, с копами, со всяким таким дерьмом.

ПАТРОН: Понимаю. Довольно печально, не правда ли, – когда у тебя отнимают что-то дорогое?

ДЖИНН-ИКС: Ну да, если я найду урода, сверну ему шею.

ПАТРОН: Не хочу показаться циничным, но... это весьма маловероятно, не так ли? Некоторые вещи если исчезают, то уже навсегда. Лучше смириться и жить дальше.

ДЖИНН-ИКС: Что за лабуду ты гонишь?

ПАТРОН: Ну как же, ведь это твоя собственная философия, разве нет? Человек, угнавший твой велик, не может нести ответственность: от него тянется целая цепочка виноватых, уходящая все выше и выше, так ведь?

ДЖИНН-ИКС: Угу, угу. Ты прав. Пожалуй, если пустить пару пуль в брюхо какому-нибудь корпоративному мерзавцу, я сразу почувствую облегчение.

ПАТРОН: Что ж, у меня найдется кое-что такое, что мигом поднимет тебе настроение: звуковой файл. Я его уже посылаю.

Джек нахмурился. В этих последних фразах он едва не облажался. Разговор с Никки расстроил его больше, чем ему казалось... Надо быть осторожнее.

Он поправил уровень громкости динамиков ноутбука и запустил файл. Первый услышанный им голос принадлежал, кажется, молодой женщине; второй был искажен электронными фильтрами. Очевидно, Патрон не хотел, чтобы кто-то услышал его настоящий голос... но когда Джек услыхал первые слова, сердце замерло у него в груди.

Патрон: Мне известно, кто ты.

Женщина: Пожалуйста. Пожалуйста, не делай мне больно.

Патрон: Мне известно, кто ты.

Женщина: А я тебя знать не желаю. Не хочу, ясно? Немедленно развяжи меня.

Патрон: У меня есть вопросы.

Женщина: Я расскажу все, что захочешь, но не делай мне больно, ладно? Пожалуйста...

Патрон: Назови свой пароль к "Волчьим угодьям".

Джека охватил чистый, животный страх. Он вдруг решил, что искаженный голос принадлежит ему самому, что Патрон как-то ухитрился записать один из его допросов и теперь прокручивает ему запись – за считанные мгновения до того, как он ворвется в дверь камеры и прикончит Джека...

Женщина: К чему? Знать не знаю, о чем ты говоришь... Ааааааа!

Патрон: Я могу понять твое нежелание предавать друзей. Но уже слишком поздно.

Женщина: Черт! О черт. Моя подруга записала номер твоей машины, она вызовет полицию, не делай этого. Брось, давай я отсосу тебе по высшему разряду, делай со мной что хочешь, только, пожалуйста, не убивай меня. Мне всего двадцать лет, о господи...

Патрон: Тебя зовут Джинн-Икс. Ты веб-мастер...

Файл кончился.

Джек заставил себя опустить глаза на следующее сообщение.

ПАТРОН: Но это не совсем верно, не правда ли... Следователь?

ДЖИНН-ИКС: Ты съехал со своих гребаных катушек.

ПАТРОН: Не исключено. Но я не ошибаюсь. Вчера из Грин-ривер полицейские выудили безрукий труп. Я полагаю, это и есть настоящий Джинн-Икс, и ты отрубил ему руки, чтобы затруднить установление личности. Какая неприятность, Следователь... а как же все эти бедняжки, его жертвы? Разве ты не хочешь даровать им успокоение?

ДЖИНН-ИКС: Так и быть, подыграю. Предположим, что я и есть долбаный Следователь. Значит, он замочил меня – точно так же, как и Поцелуя Смерти... Да, и еще Дорожного Патруля, ведь тот говорит – врет, должно быть! – что прикончил этого ублюдка своими руками. Кто там остался... Гурман, что ли? Или я еще и его придушил?