Глава 1

Ночь на Бульваре выдалась не ахти, и Сюзанна заулыбалась, увидев подкатывающий к ней "таурус" последней модели, на номерной пластине которого красовался значок аренды. Взятая напрокат машина обещала иногороднего бизнесмена с зудящей кредиткой в кармане, страдающего от одиночества в гостиничном номере. Может, удастся по-легкому заработать сотню долларов, а то еще, чем черт не шутит, и двадцатка сверху обломится. Стало быть, Сюзанна сможет скинуть на несколько минут эти чертовы туфли и отправиться куда-то, где ледяной ветер оставит в покое ее соски, успевшие превратиться в два твердых ластика. Нагнувшись, она просунула голову в окно с пассажирской стороны. Парень за рулем удивил ее: моложе, чем она ожидала, с обритой наголо головой, неряшливой бороденкой и хромированными колечками в обеих бровях и нижней губе.

Уличным шестым чувством Сюзанна успела взвесить и оценить его за те мгновения, что ушли на улыбку. Еще недавно от мужиков с подобной внешностью лучше было держаться подальше; нынче же, кажется, у всех, кому еще не стукнуло тридцать, непременно проколото хоть что-нибудь. У самой Сюзанны на пупке болталось такое же колечко.

Какого хрена. Может, у него есть немного кокаина.

– Эй, – сказала она. – Ищешь подружку?

– Не-а, – ответил парень за рулем "тауруса", отразив улыбку Сюзанны. – Дай, думаю, подкачу поближе, послушаю лекцию о современной моде.

Она хохотнула, не сдержавшись. На ней был совершенно новый, с иголочки, наряд: мини-платье из черного латекса и каблуки в десять сантиметров высотой. Они отлично подчеркивали длинные ноги Сюзанны и ее черные волосы до пояса, но она никак не ожидала, чтобы какой-то стручок уделил ее одежде больше внимания, чем конфетной обертке.

– Угу, – сказала она – Я уже знаю, что будет хорошо на тебе смотреться.

– Что, например?

– Я.

Хмыкнув, он кивнул, блеснув зелеными отсветами от приборной доски на колечках пирсинга.

– Отлично. Я в деле.

– Пока еще нет, – промурлыкала Сюзанна – Но скоро там будешь.

Открыв пассажирскую дверцу, она скользнула внутрь. Машина гладко отошла от парапета.

– Меня звать Тодд, – представился водитель.

– Сюзанна.

– Мне уж почудилось, что сейчас ты отправишь меня подальше, – заметил Тодд. – Что, не похож на владельца золотой кредитки?

– Не сразу тебя разглядела. Девушке осторожность не помешает, знаешь ли.

– Еще бы, врубаюсь. Вокруг полно уродов...

Потом он курил, лежа в гостиничной постели. Вот это было круто. Конечно, не сравнить с тем самым, но все равно очень круто.

Он забросил ладони за голову и сладко вытянулся. И ведь глупая сучка ничего не заподозрила. Решила, будто я – мистер Нормальный. Ха!

Приоткрылась дверь ванной, и оттуда вышла Сюзанна, уже в мини-платье, но босиком. Наклонившись, подняла с пола туфли на каблучках-стилетах.

– Ты был великолепен, Тодд, – сказала она. – Пойду подожду такси внизу, ладно?

– Конечно, – лениво усмехнулся Тодд. – Слышь, у меня в городе дел еще на пару дней... телефон у тебя имеется?

– Я оставила визитку у раковины. На ней номер пейджера, – ответила Сюзанна, с гримасой натягивая сапоги. – Закатишь вечеринку, звони, не стесняйся.

Она уже сделала шаг за дверь, когда он крикнул вслед:

– Эй, погоди-ка!

Она обернулась. Тодд небрежно кивнул на столик у двери.

– Ты хоть допей до дна...

Сюзанна взяла стаканчик виски с водой, который он налил ей, и проглотила остатки.

– Спасибо, – сказала она. – Это меня поддержит.

– А всех остальных свалит с ног, – заулыбался он в ответ.

Когда дверь уже закрывалась, до Сюзанны вновь долетело:

– Эй! Будь поосторожней! Вокруг полно уродов!

Щелк.

Голый, он вскочил с постели и метнулся к двери. Выдернув салфетку из коробочки на столе, он осторожно обернул ею стаканчик, из которого пила Сюзанна.

Подняв его к ночнику у постели, он прищурился, рассматривая отпечатки пальцев на стекле. И так ясно, сгодятся вполне.

– Еще бы, – пробормотал он. – Уроды так и кишат...

Проститутку звали Никки. Ей было тридцать с небольшим, хорошенькая, с длинными светлыми волосами. Косметика маскировала морщинки. Загаром Никки обзавелась в кабинке ультрафиолетового облучения, а улыбку отточили долгие годы постоянной практики; цепким взглядом и голубой радужной оболочкой она напоминала сиамскую кошку-недотрогу. Белые брюки в обтяжку, черный топик с завязками на спине, выставленный напоказ плоский живот – Никки старалась держать себя в форме; похоже, она была из тех, кто следит за своим телом, подобно солдату, содержащему казенное оружие в идеальном порядке.

На ногах у Никки была парочка стильных белых кроссовок на толстой, не меньше десяти сантиметров, подошве. Единственное украшение – увешанный амулетами браслет-цепочка на запястье. Она непрерывно жевала резинку, периодически выдувая большие розовые пузыри совершенно одинакового оттенка.

Никки работала на улице с той поры, как ей стукнуло семнадцать; она как свои пять пальцев знала всю механику здешней жизни. Первым делом после прибытия в город надлежало отыскать круглосуточное кафе, где собирались работающие девушки (неподалеку от Бульвара всегда имелось такое заведение), и быстренько сориентироваться в условиях. Она и прежде заглядывала в Сиэтл, но времена меняются; не зная броду, не суйся в воду. Ей не хотелось встрять в скандал, нарушая границы чужой территории.

Подъехал черный автомобиль. Никки нагнулась, чтобы бросить несколько слов в окно на пассажирской стороне, затем села в машину, и та тронулась с места.

Не прошло и секунды, как из аллеи вывернул желтый фургон. Он пристроился в хвост черному автомобилю и последовал за ним на таком расстоянии, что это не вызвало никаких подозрений.

Никки развернулась на сиденье, окидывая водителя холодным взглядом. Среднего возраста, блондинистый, лысеющий. Типичный. Измятый костюм сильно выбивался из моды, а в салоне пахло давно выкуренным табаком.

– Итак, Стэнли, – произнесла она. – Что тебе по вкусу?

– Я, это... в общем, ничего необычного. И знаешь, зови меня Стэном.

– Ладно, Стэн... А чем мы балуемся обычно?

– Ну хорошо... Прости, мне не нужны лишние проблемы. Ты ведь... ты не работаешь в полиции, а? Я слыхал, порой они маскируются под...

– Вот, значит, в чем дело? О'кей.

Протянув руку, она запустила ладонь под брючный ремень Стэна. Тот ахнул от неожиданности, но руки она не отдернула.

– Думаешь, копы на такое способны?

– Н-нет, наверное, – смущенно улыбнулся Стэн.

Улыбнувшись ему в ответ, Никки выдула большой розовый пузырь.

Ну вот, думал Тодд, бросая на пол спортивную сумку. Хорошо вернуться домой.

Не то чтобы "дом" его представлял собой что-то особенное. Квартира-студия с раздвижной кроватью, рабочим столом, платяным шкафом и крохотной кухонькой в углу, где одновременно не могло поместиться больше двух человек. Он ничем не стал украшать пустые белые стены, а небольшое пространство, оставленное для обеденного стола, отвел под стоянку горного велосипеда. Есть Тодд предпочитал в ресторанчике или делал это над раковиной.

Квартира служила в основном для сна, да еще для хранения самого ценного его имущества, к которому он сразу и направился. То была линия его жизни, дверь в Реальный Мир.

Расслабиться он смог, лишь усевшись и введя пароль доступа. Потянулся, зевая. Перелет вышел долгим, но тут уж ничего не поделаешь. Приходится делать свое дело. Иногда и кое-что дополнительно обломится... Он усмехнулся, вспомнив о ногах шлюхи, зажавших его поясницу.

Он нырнул в информационный поток "паутины" с тою же яростной радостью, с какой сноубордист штурмует Маттерхорн. Размытые графические элементы проносились мимо, когда он перескакивал с одного веб-сайта на другой, проверяя сообщения, слухи, сплетни. У веб-сайтов были названия вроде "Зал Славы серийных убийц", "Мясорубка" и "Монстры XX века": знакомые, как местный овощной рынок, и столь же унылые.

Пора заняться делом.

Чат был расположен на сайте под названием "Волчьи угодья". Он сам разработал систему, специальный сервер, доступный только пользователю, владеющему замысловатыми алгоритмами дешифровки, и только после нескольких сбивающих со следа петель маршрутизации сообщений. Он вошел в систему под своим собственным именем (не Тодд, разумеется: псевдоним был фальшивкой, как и то имя, которым назвалась шлюха) – настоящим именем, которое он придумал себе сам: Джинн-Икс.

Экран поделился на три горизонтальные цветные полоски: черную, красную и белую. На самом верху элегантным шрифтом было написано слово "Обсуждение". Имя Джинна-Икс появилось в правом углу черной, верхней полосы. Слева возник рисунок: кричащая женщина с завязанными глазами; пока он печатал, рот ее двигался, выталкивая слова, написанные кроваво-красным шрифтом с подтеками.

ДЖИНН-ИКС: Эй, друзья-охотнички... похоже, уже очень скоро в нашей Стае появится новый хищник!

В правом углу второй полосы, отливавшей всеми оттенками красного, стояло имя Гурман. Слева появилась его иконка: мясницкий нож, вновь и вновь вскрывавший череп и выставлявший напоказ маленький серый мозг. По мере того как Гурман печатал, на экране медленно материализовывались жирные черные буквы, словно проступавшие из алого тумана.

ГУРМАН: Инициация уже состоялась?

ДЖИНН-ИКС: Нет пока, но овца уже на алтаре – прошлой ночью я отправил ее данные.

Третья полоса на экране сверкала чистой белизной. Красиво выписанное имя в углу – Дорожный Патруль. Хозяин этого имени в своих сообщениях пользовался тем же шрифтом: рукописным, но достаточно простым и удобным для чтения.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Кто-нибудь уже просматривал последнее сообщение от Патрона?

Джинн-Икс расплылся в улыбке. «Отлично! Виртуоз горя возвращается...»

ГУРМАН: Еще нет. Сколько трупов?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Всего пять.

ДЖИНН-ИКС: Когда речь идет о Патроне, количество не имеет значения, и вы оба это знаете. Все дело в том, как он с ними расправляется. Минутку, сбегаю посмотрю.

Он переключился на другую страницу сайта. По мере чтения выражение крайней заинтересованности на лице Джинна-Икс сменилось шоком и, чуть погодя, благоговейным трепетом. «Ни хрена себе...» – восхищенно прошептал он. С жадностью прокрутил он окно до самого конца и поспешил вернуться на страницу чата.

ДЖИНН-ИКС: Невероятно. Вы видели? «Захлебнулась в крови младшего ребенка». Черт подери.

ГУРМАН: Он просто гений.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Он чудовище. Даже по нашим меркам.

Джинн-Икс покачал головой и откинулся на спинку стула.

– Он и то, и другое, парни, – тихо сказал он. – И то, и другое.

Дом Стэна был двухэтажным, причем первый этаж выстроен вровень с землей; он казался в точности таким же, как и любой другой дом в этом пригородном тупичке, – белый с красной черепицей на крыше, он был обнесен аккуратной, выкрашенной в такой же белый цвет железной изгородью с частыми каменными столбами, на верхушке каждого из которых довольно осклабился лев.

Автоматика распахнула дверь гаража при приближении автомобиля. Фургон остановился в квартале поодаль.

Никки последовала за Стэном из гаража в прилегающую кухню. Бежевый линолеум на полу, кухонная техника с пластиковыми вставками золотистого, "урожайного" оттенка. Столешницы из жаростойкого материала, солнечно-желтый цвет которого не совсем гармонировал с холодильником и духовой плитой. Раковина забита грязной посудой, но в остальном чисто. Влажные подошвы кроссовок Никки посвистывали на линолеуме.

– Спальня у меня там, – сказал Стэн. Казалось, напряжение отпустило его. Все они одинаковы, родные стены добавляют им уверенности. Никки прошла за ним по короткому коридору.

Сама спальня не обманула ожиданий: безликая, незаправленная широкая кровать, стопка несвежей одежды на стуле у окна. Наглухо запахнутые тяжелые шторы на окне. В комнате витает мускусный запах – смесь нестиранного белья и застоявшегося воздуха.

– Может, вымоешь сперва руки? – спросил Стэн. – Прежде чем начать? Ванная прямо тут.

Он показал пальцем. Дверь в ванную соседствовала с коридором и открывалась внутрь.

– Само собой. А ты пока устраивайся поудобнее.

Он бесшумно обошел дом. Все подступы на замке, но ему удалось отыскать раздвижную стеклянную дверь, ведущую на открытую веранду. Из висевшего на плече набора инструментов он выудил стеклорез. Вырезать на стекле крут, выдавить его, сунуть внутрь руку и отпереть дверь – на все ушло не более минуты.

Он сунул стеклорез в соответствующий кармашек и достал нечто, формой и размером напоминавшее электробритву. На всякий случай проверил: голубая искра пробежала по электродам там, где обычно расположены вращающиеся лезвия. Держа парализатор наготове, шагнул через порог.

Никки вошла в ванную, оставив дверь открытой.

Узкая, навевающая клаустрофобию ванная была полностью отделана белой плиткой. Ни крючков, ни полотенец, никаких зеркал или окон. Углубленный в потолок плафон лампы, а над унитазом – встроенный вентилятор. Была здесь и ванна с душевой насадкой, но без занавески. Каких бы то ни было туалетных принадлежностей тоже не было, не считая закрепленного на стене почти закончившегося рулона с туалетной бумагой.

Раковина крепилась к дальней от входа стене, так что Никки пришлось пройти через всю ванную, чтобы вымыть руки. Она сморщила нос; пахло здесь не лучше, чем на подземной парковке.

Осмотревшись, Никки повернула кран над раковиной. Никакой воды.

– Эй, твоя сантехника не пашет...

Дверь с силой захлопнулась. На внутренней ее стороне висел плакат с изображением отчаянно вцепившегося в ветку котенка и ободряющей подписью: "Держись изо всех сил!"

– Стэн?

Она подергала ручку. Заперто. Оглянулась по сторонам, вытащила мобильник из сумочки и нажала на кнопку. На дисплее появилась надпись: "Нет покрытия".

Из спальни донесся громкий удар. Никки сунула мобильник обратно в сумочку и вынула оттуда пистолет 38-го калибра.

– У меня пушка, Стэн. Отопри дверь, или я разнесу на хрен замок.

За дверью раздался скрипучий голос. Казалось, кто-то шепчет в портативный мегафон, на максимуме громкости:

– Стэнли тут нет. Он сейчас... занят.

Никки выстрелила Дверная ручка была сверхпрочной модели, разработанной для вокзалов и заводов; отскочив от нее рикошетом, пуля расколола плитку рядом с душевой насадкой.

– Давай, стреляй в дверь, – проскрипел голос. – Сколько у тебя еще зарядов?

Постояв без движения, Никки заколотила в дверь рукоятью пистолета. Звон металла Она провела пальцами по выбоинам в недавно выкрашенной обшивке и медленно кивнула.

– Загляни под плакат, – прошептали за дверью.

Она сорвала постер. Под ним оказалось шесть приклеенных к двери фотографий; три черно-белых снимка (сделанные, очевидно, с экрана телевизора) демонстрировали запись укрепленной над дверью камеры слежения. На снимках три разные женщины, похоже проститутки, и все с длинными светлыми волосами. Первая озадаченно смотрела на сотовый телефон в руке; вторая гневно била в дверь зажатым в кулаке пистолетом; третья, с потеками туши для ресниц на щеках, была обнажена и умоляла пощадить ее, молитвенно сложив ладони.

Три других снимка были сделаны цветным "Поляроидом". На них – те же женщины, но с перерезанным горлом.

Никки задрала голову. Теперь, уже зная, где находится камера, она разглядела ее – крошечное отверстие прямо над дверью. Вытащив изо рта резинку, она заклеила его.

Раздалось тихое шипение газа, начавшего поступать в комнату из душевой насадки.

– К какому типу тебя отнести? – шепнул голос.

– Скажу, если перекроешь газ, – спокойно ответила Никки.

– Мы ведем переговоры. Это хорошо. Предпочитаю именно таких. Честно говорю: стервы не в моем вкусе. Убери жвачку, и будем считать, что договорились.

Так она и сделала. Шипение смолкло, оставив едкий запах. Никки старалась не делать глубоких вдохов, но в носу все равно защипало.

– Видишь? Я разумный человек. Говори.

– Что ты хочешь услышать?

– Предложи мне что-нибудь.

– Полагаю, на простом минете ты не успокоишься, так?

Смех, разбавленный щелчками электростатики.

– Придумай что-нибудь получше. Другие предлагали, что станут моими рабынями, будут трахаться с собаками, жрать собственное дерьмо. Одна предложила вместо себя свою лучшую подругу.

– Но были и такие, что не предлагали ничего?

– А, угрозы... Они все говорят одно и то же: "Мой бойфренд большой человек в мафии", "На самом деле я из полиции", "У меня СПИД". Впрочем, одна наложила на меня проклятие вуду – это было действительно забавно. Но рано или поздно все угрозы сменяются мольбой.

– Хоть кого-нибудь отпустил? – спросила Никки.

– А ты сама как думаешь?

– Думаю, я с удовольствием выдерну один из твоих ногтей, – глубокомысленно протянула Никки. – Нет, два ногтя.

– Вот это уже наглость...

– Знаю, знаю. Обычно всю работу я оставляю ему: он порой выделывает такое, что я даже не могу стоять рядом. Но ты, дружок... Ради тебя я сделаю исключение.

– И кто, интересно знать, этот "он"? Здоровенный мужик с плохими манерами, что уже несется к тебе на помощь в своем сияющем "кадиллаке"?

– Да нет же, черт. Он занят тем же бизнесом, что и ты, Стэнли.

– Что?

– Он убивает людей. Медленно.

– Ну еще бы...

Из динамика донесся громкий щелчок, сопровождаемый тяжелым ударом чего-то твердого в дверь ванной.

– А вот и он сам... – сказала Никки, выуживая из сумочки пачку сигарет.

Дверь неторопливо отворилась. На пороге стоял ее партнер с парализатором в руке. Потерявший сознание Стэнли скорчился у его ног.

Прикурив, Никки посмотрела на Стэнли. Скорбно покачала головой.

– Его зовут Следователь, козел несчастный. Мне тебя почти жаль.

И с силой пнула лежащего в голову.

– Почти, – проворковала она.

Очнувшись, Стэнли обнаружил себя голым и привязанным к стулу в собственной кухне. Под стулом расстелено прорезиненное полотнище. Запястья примотаны к коленям. Рот наглухо заклеен липкой лентой.

Вошел Следователь, несший черную сумку, которую он поставил на табурет и открыл. Ему около тридцати; отросшие темно-русые волосы давненько не знали расчески. Одет в черный кожаный плащ. Следователь начал опустошать сумку, аккуратно раскладывая на столе ее содержимое.

Коробка одноразовых хирургических перчаток.

Маленькие тиски, резак и пара плоскогубцев.

Садовый секатор.

Ножовка по металлу и молоток с круглым бойком.

Упаковка бритвенных лезвий, пластиковый мешочек с рыболовными крючками и коробка поваренной соли.

Флакон с бензином для зажигалок, банка "Драно" и большая полая игла.

Электрический нож.

Пропановая горелка.

Последними он достал из сумки маленький диктофон и полдюжины кассет.

– Начнем, пожалуй, – спокойно произнес он, натягивая хирургические перчатки. Сунул кассету в диктофон и нажал клавишу записи.

– Вернемся к самому началу...

Протянув руку, он сорвал липкую ленту с лица Стэнли.

Другой рукой он взял со стола ножовку.

Она нашла их в обувной коробке в шкафу – восемь белых льняных салфеток, аккуратно сложенных треугольниками, каждая в своем застегивающемся пакетике. В середине каждой салфетки алел отпечаток губ, запечатленный на ткани поцелуй.

Никки внимательно изучила их. На обратной стороне каждого пакетика стояла одна буква, выведенная несмываемым маркером. Обнаружив среди прочих букву "Джи", Никки резко втянула воздух.

– "Джи"... Женевьева? Это ты?

Присев на кровать, она стянула с головы светлый парик, бросила рядом. Она смотрела на салфетку сквозь прозрачный пластик, разглядывая поцелуй и ведя по его контуру кончиком пальца. Внезапно Никки охватила чудовищная усталость, будто ее тело вдруг прибавило в весе на целую тонну.

– Ох, Дженни. Надеюсь, ты сейчас в лучшем мире, родная. Надеюсь, тебе от этого легче.

Из кухни донесся приглушенный вопль, в котором слышалось отчаяние агонии.

Никки затушила сигарету в большой пустой пепельнице, стоявшей у изголовья кровати. Пакетик с салфеткой соскользнул с ее коленей; опустив голову, она прижала к лицу обе ладони.

– Я знаю, что ты лжешь.

– Нет! Нет! Богом клянусь!

– Все вы предсказуемы, в точности, как и ваши жертвы. Сначала вы заявляете, что вообще не собирались делать ничего плохого, что это просто была такая игра. Потом вы строите из себя крутых парней, говорите, что у меня нет доказательств, угрожаете судом. Когда и это не срабатывает, вы пробуете подкуп и только потом начинаете молить о пощаде.

– Я говорю правду, пожалуйста, о господи...

– И вот тогда начинается новый этап. – Следователь потянулся вниз, выбрал бритвенное лезвие. Придвинулся, не сводя со Стэна внимательных глаз. – Вы начинаете лгать. Сообщаете нечто такое, что мне придется пойти и проверить самому, потому что у вас остался единственный выход – тянуть резину.

Он запихнул в рот Стэнли тряпку, чтобы приглушить его крики, и принялся за работу быстрыми, точными взмахами бритвы. Кожа легко отделялась от мышц. С помощью рыболовных крючков он закрепил ее края на кончиках ушей Стэнли.

– Учти, этот этап мы уже миновали. Теперь тебе придется рассказывать мне правду.

Стэнли кивнул. Из его глаз брызнули слезы, и он сдавленно замычал, когда соленые струйки побежали по сырому, выставленному напоказ мясу его щек.

– Считай это демонстрацией, – произнес Следователь, поднимая со стола коробку соли.

Потянулся за кляпом во рту Стэнли, затем замер. Два отворота кожи, растянутой по обе стороны лица, с их рисунком красных и голубых вен, поразили его гротескной красотой; они напоминали крылья мясной бабочки, тельцем которой служил нос Стэнли.

Покачав головой, Следователь вынул кляп.

– В холодильнике, – взвизгнул Стэнли. – Загляни в холодильник, я сделал это для инициации. Я расскажу все, что знаю, только, пожалуйста, не убивай меня...

И Стэнли поделился с ним некими весьма интересными сведениями.

Семь часов спустя

Протянув затянутую в окровавленную резину руку, Следователь немного приоткрыл шторы спальни, впуская внутрь лучик поднимающегося солнца Стояло раннее утро. Мальчишка-почтальон развозил газеты. В доме через улицу мать семейства поцеловала на прощанье мужа, спешащего подвезти детей в школу. Следователь смотрел на них с сожалением.

Никки сидела за столом на кухне. На крышке стола были рассеяны всевозможные инструменты со следами крови.

– Знаешь, чем она любила заниматься в свободные дни? – спросила у Стэнли Никки. – Без всякого макияжа, в мешковатых шмотках, в бейсболке выходила на улицу и пробовала знакомиться с парнями. Серьезно говорю. Она не пошла бы в таком виде в бар, но любое другое место годилось: парк, библиотека, какой-нибудь хренов магазин на углу. Говорила, ей хочется познакомиться с человеком, в голове у которого было бы что-нибудь кроме траханья. Я сто раз ей говорила, всем мужикам только это и нужно... единственная разница между ними состоит в том, что некоторые готовы за это платить. К счастью для нас.

Она помолчала, доставая сигарету.

– Если только не появится придурок вроде тебя, Стэнли, и не накроется все наше счастье.

Никки прикурила, зажав зажигалку дрожащими пальцами.

– Я миллион раз репетировала слова, которые собиралась тебе сказать, сукин ты сын. Что я скажу, когда наконец доберусь до тебя. А теперь нет уже никакой долбаной разницы, скажу я их или нет. – Покачав головой, она невесело фыркнула.

– Но я все-таки скажу кое-что. На самом деле ее звали Джанет, а не Женевьева, и... люди любили ее. Она была хорошим человеком. Ей нравились веселые диско-ритмы, она обожала ходить по магазинам, а еще она любила старые машины пятидесятых и пить пиво, и она вовсе не была дурацким трофеем, который ты засунул в коробку из-под ботинок после того, как убил ее, больная ты скотина!

Одно из глазных яблок Стэна свешивалось из глазницы. И нелепо закачалось на щеке, когда он вздрогнул от ее крика.

– Убейте меня... – пролепетал Стэнли.

– Всего-то?Нет проблем, мать твою!

Схватив резак, она занесла его над головой.

Прежде, чем она могла опустить орудие, Следователь перехватил ее руку.

– Нет.

В ярости Никки развернулась к нему:

– Какого еще хрена? Ты сказал, что закончил с ним!

– Так и есть. Но я не могу позволить тебе сделать это.

Слезы гнева и скорби омыли лицо Никки.

– Он убил мою подругу, черт тебя возьми!

– Знаю. Но мы заключили договор, согласившись работать вместе. Ты берешь на себя одну часть риска, я – другую.

Она свирепо уставилась на него, но затем разжала пальцы, выпуская резак.

– На твоих руках не должно быть крови, Никки. Даже его крови.

– Ладно, ладно. – Она смотрела прямо в глаза Следователю. – Но теперь... я хочу видеть.

Следователь удерживал ее взгляд, не меняясь в лице.

– Хорошо.

Без всякого предупреждения он повернулся и с силой всадил резак в череп Стэнли.

Даймунд и Фимби подъехали к дому Стэнли в пятнадцать минут четвертого. В конце тупика сгрудились три полицейских автомобиля, фургончик коронера и передвижной телетранслятор. На дальней стороне улицы стояли соседи, сбившиеся вместе, маленькой нервной группкой.

Даймунд был старшим детективом. До выхода на пенсию ему оставалось совсем ничего, он был высок и неуклюж, тонкие седые волосы, по обыкновению, зачесаны назад.

Фимби подчинялся ему. Его тело и лицо напоминали формой грушу, над мясистой челюстью нависали усы подковкой, цвета перца пополам с солью. На обоих – отсвечивавшие медью пальто и шляпы – не столько стиля ради, сколько для защиты от дождичка, вечно моросившего в Сиэтле.

– Наверняка это он, – проговорил Даймунд, едва они прошли в дом, сверкнув жетонами перед лицом охранявшего дверь патрульного.

– Да ничего подобного, – ответил Фимби.

– Должно быть, он.

– Этого просто не может быть.

Войдя в кухню, они увидели тело. И, замерев, с секунду впитывали увиденное.

– О'кей, – произнес Фимби. – Это и впрямь он.

– Ну еще бы.

Даймунд нагнулся, чтобы поближе взглянуть на труп, пока Фимби привычно натягивал резиновые перчатки.

– Точно, он. Следователь, – вздохнул Даймунд. Фимби поднял одну из пяти магнитофонных кассет, аккуратной стопочкой сложенных на столе.

– Четыре записаны полностью, – отметил Фимби. – По девяносто минут каждая. Шесть часов.

– Единственная его черта, о которой нам известно, это методичность.

Еще один патрульный с бледным лицом вошел на кухню, старательно избегая смотреть на то, что осталось от Стэнли.

– Детектив? Мы нашли второй труп.

Они последовали за ним в дальнюю комнату, где полицейский фотограф уже колдовал над распахнутым настежь холодильником. Даймунд и Фимби заглянули внутрь.

Тело было юным, обнаженным, женским. Ей перерезали горло.

– Не хватает правой руки, – сказал Фимби.

– Не очень-то похоже на стиль Следователя, верно? Наверное, тот мужик в кухне постарался... Думаю, узнаем точно, прослушав записи.

– Детектив? – позвал патрульный. Он был молод, с оспинами на щеках и с коротким ежиком светлых волос на голове. – Почему вы называете его Следователем?

– Ты что, газет не читаешь? – удивился Даймунд.

ГРОЗА СЕРИЙНЫХ УБИЙЦ НАНОСИТ НОВЫЙ УДАР!

"УИКЛИ УОРЛД НЬЮС", 4 июня 1999 г. – Сиэтл, Вашингтон.

Самозваный член "комитета бдительности", известный как Следователь (так его окрестили потому, что он раскрывает оставшиеся нераскрытыми дела об убийствах), на этой неделе вновь напомнил о себе, положив конец кровавому списку очередного маньяка – Стэнли Дюпреи, которого полиция называет убийцей восьми местных проституток. Об обстоятельствах смерти самого Дюпреи ничего не сообщается, хотя утверждают, что в момент обнаружения его тело пребывало в столь же плачевном состоянии, как и тела других жертв Следователя.

Смерть Дюпреи стала уже четвертой в ряду убийств, совершенных Следователем, с присущей ему жестокостью воздающим по заслугам серийным убийцам. Полиция по обе стороны границы США и Канады пока пребывает в растерянности относительно личности подозреваемого, о которой у властей в лучшем случае имеются лишь самые смутные догадки.

Некоторые источники утверждают, что полиция не особенно стремится найти и обезвредить Следователя. "Черт, да зачем нам это надо? – говорит офицер полиции, просивший не называть его имя. – Он помогает нам выполнять нашу работу. Зачем же тратить деньги налогоплательщиков на то, чтобы остановить человека, который делает то, что нам не под силу? Многие из нас сожалеют, что мы сами не можем действовать его методами. Вместо того чтобы тратить миллионы на этих недоносков – ловить их, судить и содержать в заключении, – этот парень сразу карает их той смертью, которой они заслуживают".

Вопрос лишь в том, как ему это удается. Неужели полиция, со всеми доступными ей ресурсами, настолько некомпетентна, что превзойти ее способен и целеустремленный одиночка, причем уже четырежды? Или же истина еще неприятнее? Не является ли Следователь одним из бывших служителей закона, наплевавшим на этот закон полицейским, решившим взять орудие воздаяния в собственные руки?

По мнению некоторых, это объясняет не только неохоту, с которой полиция ведет поиски Следователя, но также и его поразительную способность находить свои жертвы. Если он обладает доступом к полицейским архивам, то у него на руках должен быть целый список подозреваемых. Ему остается лишь выбирать.

До сих пор Следователь нес смерть лишь достойным всяческого порицания убийцам. Но даже полиция совершает порой ошибки; что, если такую ошибку совершит сам Следователь?

Каждому из нас остается только уповать на то, что наших имен нет в его "черном списке".

Чарли Холлоуэй откинулся, зевая, на спинку кресла; денек выдался долгим. Взгляд Чарли упал на его собственный портрет, висевший на стене напротив рабочего стола, и он задумался, сколько еще времени пройдет, прежде чем его лицо перестанет напоминать запечатленные там черты. Конечно, заменяющая нос большущая картофелина останется с ним до конца, но волосы – пышная шевелюра на портрете – уже изрядно поредели и не могут похвастать таким иссиня-черным цветом. Лицо утяжелялось с течением лет, а голубые глаза (которые всегда были самой привлекательной чертой Чарли, как однажды заметила его мать) в последнее время все чаще прятались за стеклами очков.

– Все-таки жаль, художник, написавший портрет Дориана Грея, не один из моих клиентов, – сокрушенно вздохнул Чарли. – С другой стороны, это полотно когда-нибудь будет стоить кучу денег...

Его фантазии грубо прервал телефонный звонок.

– Привет, Чарли Холлоуэй на проводе.

– Чарли.

– Джек? Эй, а я только что вспоминал о тебе. – Голос Чарли немного притих, нисходя с приподнятого дружеского тона до озабоченного. – Как ты?

– Я... Не знаю. Все в порядке, наверное.

– Давненько от тебя не было весточек. Чем-то был занят?

– Да. Занят, вот именно.

– Работал, надеюсь?

– Не совсем.

– А... Вот это скверно, – проговорил Чарли, качая головой. – Знаешь, не хочу тебя подталкивать, Джек, но...

– Прошло уже три года. Нужно двигаться дальше.

Вздохнув, Чарли потер переносицу.

– Нет, я не об этом. Произошла кошмарная трагедия, Джек, и это случилось не только с ними, это случилось и с тобой тоже. Я не пытаюсь свести все к банальностям или кормить тебя всеми этими новомодными баснями о внутреннем мире...

Вошел секретарь с папкой под мышкой. Фальми считал себя готом; он был тощ как щепка, его черные как смоль волосы были подстрижены колючими клочьями, а кожа своим цветом напоминала ванильное мороженое. Глаза Фальми подводил черным карандашом, а по шее к уху тянулась татуировка – замысловатый кельтский орнамент. Чарли в жизни не видел на своем секретаре одежды любого другого цвета, кроме черного – или, в крайнем случае, серебристого. Сегодня это черные джинсы, черная футболка и проклепанные кожаные перчатки по локоть.

– Чарли? – позвал секретарь высоким, с гнусавинкой голосом.

– Секунду, Джек. Что там еще?

– Подпишись под этим манифестом.

Раздраженно хмыкнув, Чарли взял протянутую папку с бумажкой на зажиме и поставил росчерк. Для истинного гота Фальми был чересчур повернут на анальной тематике, но вместе с тем поразительно педантичен, и Чарли это ценил. Он протянул папку обратно, и Фальми выскользнул из кабинета.

– Извини, Джек. Я хотел сказать, что боль, которую ты носишь в себе... ну, это нечто настоящее. У нее есть вес, глубина, а еще она ядовита. Если не удастся найти способ избавиться от нее, она сожрет тебя заживо.

– Тебе бы книги писать, Чарли.

Чарли хохотнул.

– Спасибо, но все свои творческие способности я посвящаю художникам вроде тебя. Я счастлив сбывать ваши творения, оставляя себе небольшой процент.

– Ну, значит, ты не слишком уж счастлив. Моих творений не так уж и много, верно ведь?

– Слушай, я совсем не об этом... Мне просто кажется, ты почувствовал бы себя лучше, если бы мог вернуться к работе, вот и все. Даже не думай о коммерческой стороне дела. Делай это не ради денег, а ради себя самого.

– Терапия искусством.

– Почему бы и нет? Стоит попробовать.

– Спасибо, Чарли... но я уже занялся самолечением. Методика довольно радикальная, но, похоже, помогает.

– Да? Ну что ж, был бы результат. Это главное.

– Я подумывал заглянуть к тебе.

– Отличная новость, Джек. В любое удобное время.

– Пока что мое расписание несколько... туманно. Позвоню, когда прояснится.

– Непременно.

– Мы еще поговорим, Чарли. Потом.

– Надеюсь, ждать не слишком долго.

Джек повесил трубку. Опустив свою, Чарли вновь уставился на портрет, написанный для него Джеком. Сдвинул брови.

– Ты готов? – спросила Никки.

– Да, – ответил Следователь, отодвигая телефонный аппарат. – Я готов.

Искусство как терапия. Было бы все так просто.

Другое дело – терапия как искусство...

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогой Дневник!

Я, Фиона Стэдмен, окончательно пришла к выводу: я люблю дядю Рика.

Ну ладно, может, и не люблю, но влюблена наверняка, и не слабо. Ему двадцать четыре, на десять лет больше, чем мне, но мой папа на десяток лет старше моей Л4амы, так что это не такая уж большая проблема. И никто-никто на свете не понимает меня так, как он.

Честно говоря, никто даже не пытался. Папа допоздна на работе, а мама вечно занята своей благотворительностью и так из-за этого нервничает, что все время словно бы не в духе. Про моих так называемых подружек можно вообще не вспоминать; они уже дразнят меня – дескать, «дядюшка что надо»... Знали бы они, что я действительно чувствую.

Стало быть, поплакаться я могу только в одну жилетку – электронную, да еще и с таким дурацким именем в придачу: «Дорогой Дневник». Не обижайся, но мне оно давно осточертело, больно уж корявое... Ничего, если я стану называть тебя как-нибудь по-другому?

Так-так. Как насчет «Электра»? Подходит? Вот и отлично, начнем сначала...

Дорогая Электра, сегодня выдался особенно дрянной денек. Я пыталась отпроситься у мамы на концерт «Волнистых болванов», а она – ни в какую. Говорю ей, там будет полно моих подружек, а она, кажется, решила, будто я вожусь с кем не надо. Вообразила, что у нас нечто вроде банды.

Между прочим, Электра, знаешь ли ты, кого должна благодарить за то, что вообще существуешь? Дядю Рика. Ну, то есть заплатили мои родители, но это дядя Рик распаковал ящики, помог тебя подключить и настроить. Не будь его, ты, скорее всего, так и пылилась бы в коробке.

Вздох. Дядя Рик. Это просто нечестно, что мы родственники. Электра, он такой славный. Высокий, с темными волнистыми волосами, большими карими глазами и потрясной улыбкой... а еще у него очень красивое тело. Прошлым летом он ходил с нами на пляж, и я изо всех сил старалась не пялиться во все глаза. То есть он вовсе никакой не качок, но мускулы у него есть... и он вовсе не волосатый, у него только небольшой кудрявый островок посередине груди.

Господи, неужели со мной что-то не так? Я еще ни разу не целовалась с мальчиком и вот уже думаю о собственном дяде так, словно он мой парень или типа того. Это явно какая-то болезнь, Электра.

Я уже говорила, что он ездит на мотоцикле? Иногда он катает, и меня, тогда я обхватываю его обеими руками за пояс и прижимаюсь лицом к шее. Дядя Рик пахнет кожей, сигаретами и чем-то сладким.

Это просто нечестно.

Глава 2

Джек умел обращаться с компьютерами. Он не разбирался в них так же хорошо, как Стэнли, но знал достаточно, чтобы задать правильные вопросы. И едва Стэнли развязал язык, Джек сообразил, что пора сунуть в диктофон новую кассету – ту, которую он не оставит полицейским.

В итоге Джек забрал из дома Стэнли Дюпреи два предмета: ноутбук и правую руку трупа из холодильника. К этому моменту он уже знал все пароли Стэнли; знал он и то, как обезвредить мины-ловушки, которые тот встроил в систему и которые должны были уничтожить определенные файлы в случае неожиданного ареста владельца. И что делать с отрубленной рукой проститутки, Джек тоже знал.

Он знал о "Волчьих угодьях".

Компьютер Стэнли он установил в номере мотеля, где они с Никки поселились. Мотель располагался рядом с аэропортом Сиэтла, так что в нем нередко останавливались прилетавшие в город бизнесмены; в каждом из номеров имелось собственное подключение к Интернету. Ноутбук был новеньким, со всеми последними игрушками; для связи с сетью требовалось просто-напросто подключить кабель.

Никки вышла чего-нибудь перекусить. Джек же испытывал совсем иной голод.

Веб-сайт он обнаружил безо всяких проблем. По безжизненно-бежевому фону бежали коричнево-черные буквы: "Волчьи угодья"; Джек далеко не сразу понял, что они выжжены на человеческой коже.

Он вошел на сайт под именем, которое нашел в файлах Стэнли: Поцелуй Смерти. Выскочил запрос пароля. Он впечатал туда слово "Дахау".

Джека ожидало чье-то сообщение. Экран стал черным: вверху – фотография привязанной к стулу женщины с повязкой на глазах. Ее губы задвигались, выталкивая на экран кроваво-красные буквы:

Получил твой трофей с сегодняшней почтой. Отпечатки пальцев совпали. Поздравляю с успешным убийством, Поцелуй Смерти, – и добро пожаловать в Стаю.

– Спасибо, – прошептал Джек. – Мы еще познакомимся с тобой поближе.

Джек был совершенно согласен с Пабло Пикассо, заметившим однажды: "Компьютеры бесполезны. Все, на что они способны, – это давать ответы".

Джек специализировался на вопросах. За последние два года он очень неплохо наловчился их задавать; впрочем, у него были особые приемы. Он многому научился в ходе допросов, и теперь вновь обретенное знание следовало применить на практике.

Для начала он бегло ознакомился с разделами "Волчьих угодий". Веб-сайт строился по принципу взаимообмена; меню и подзаголовки страниц всегда под рукой, но, если пользователю хотелось узнать о чем-то подробнее, от него ожидали собственного вклада.

Джек кликнул на слово "Территория". Выскочила карта Северной Америки, за которой последовал абзац текста, гласивший:

Стало быть, ты желаешь знать, кто где охотится. Не стоит сильно переживать, если твои собственные Угодья накладываются на чужие; сам увидишь, это случается сплошь и рядом. Дичи повсюду хватает, верно? Важно только уважать других Охотников. Если ты намерен поохотиться на чужой территории, непременно стоит дать знать хозяевам – в конце концов, они лучше знакомы с местностью и смогут, в случае чего, предостеречь. Помни: МЫ против ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ. Стая Всегда Охотится Вместе.

Под текстом имелась кнопка с надписью "Пометить Территорию". Щелкнув по ней, Джек увидел, как курсор превратился в крошечного волка с задранной задней лапой и угрожающей ухмылкой. Двигаясь по экрану, он оставлял за собой желтый пунктир.

Джек начал было помечать область вокруг Сиэтла, но затем расширил ее далеко на север, захватив и канадский Ванкувер. Щелкнул по кнопке «Готово».

Безумная путаница цветов и линий легла на карту, отображая территорию, захваченную убийцами. Джек щелкнул на Неваде. Она принадлежала кому-то по кличке Гурман, с одиннадцатью убийствами. Джек щелкнул по кнопке с этим именем, и всплывшая полоска текста подсказала: перед тем, как начать просмотр чужих биографий, следует впечатать свою.

Следующий час Джек именно этим и занимался, по большей части выдумывая собственные "подвиги".

Он не мог воспользоваться жертвами, о которых поведал ему Стэнли, за исключением тех убийств, которыми Дюпреи, судя по его записям, уже успел похвастаться; Джеку не хотелось, чтобы оставленный для полиции труп как-то связывали с Поцелуем Смерти. По правде говоря, веб-сайт даже помог в этом, призвав не прояснять деталей, которые могли бы раскрыть его личность, но попросив по возможности точнее указывать расположение могил.

Помнишь канадское дело Клиффорда Ольсена? – интересовался автор сайта.– Он продал местоположение тел за сотню тысяч наличными для своей семьи. Знание – сила. В случае ареста ты сможешь обратить это знание в свою пользу.

Работает это примерно так: используй расположение трупов в качестве фишек для игры. Обменяй эту информацию на меньший срок или на экстрадицию в штат, где не предусмотрена смертная казнь. Далее, не говори копам, где лежат твои жертвы, – назови чужие могилы. Заяви, что это ты их убил. Это собьет копов с толку, а в дальнейшем, если сумеешь представить алиби, которое опровергнет твои признания, ты даже можешь выйти на свободу!

Джек щелкнул по кнопке с надписью "Погост". Появившаяся табличка была оформлена как бейсбольная карточка, с пустыми полями, оставленными для фотографии и личных данных жертвы. Поверху вилась строчка-логотип: Собери их все!

Коллекционеры.

Еще несколько мгновений Джек просто смотрел на экран, сжимая и разжимая кулаки.

– Больной ублюдок, – пробормотал он. – Говнюк. Тот, кто придумал этот сайт. Тот, кто сплотил остальных.

Потянувшись вперед, он прижал ладонь к поверхности дисплея, словно хотел проникнуть внутрь и сомкнуть пальцы на глотке создателя сайта.

Стэнли открыл Джеку его имя.

Джинн-Икс.

– Именно тебя, – тихо произнес Следователь, – я убью первым.

– Начальники рекламных агентств или биржевые брокеры, – задумчиво проговорил Джинн-Икс. – Сам даже не знаю, кого из них ненавижу сильнее.

Джинн-Икс сидел на скейтборде, задрав колени. Человек, к которому он обращался, был привязан дешевой упаковочной бечевкой к пластиковому креслу; рот заклеен полоской белого скотча. Кресло стояло посередине коридора, уходившего в обе стороны метров на тридцать, не меньше Пол застелен фанерой, стены уставлены рядами деревянных ящиков, по три яруса вверх. Заводские лампы дневного света в десяти метрах кверху отсюда гудели рассерженным ульем. Стояла глухая ночь, три часа с небольшим.

Джинн-Икс затянул на ногах пленника ремешки пары роликовых коньков, затем принялся обматывать скотчем одну из его лодыжек.

– Паразиты. И те, и другие. Кровососы. Рекламщики придумывают все новые способы солгать людям, чтобы те купили товар их клиента, а брокер придумывает, как перемещать маленькие клочки бумаги так, чтобы богатые богатели, а бедные разорялись вовсе. Ни те, ни другие не производят ничего ценного, только высасывают огромные суммы наличных из экономики.

Пленник моргал, прогоняя пот из глаз. Ему было за сорок, но он по-прежнему находился в хорошей форме: стройная фигура бегуна трусцой, аккуратно постриженные черные волосы. Его звали Майкл Фитцпатрик. Помимо коньков, Джинн-Икс снабдил его белым хлопчатобумажным халатом, какими пользуются ученые.

– Конечно, тебе, как рекламисту, сложно об этом судить, – рассудил Джинн-Икс. Крепления обоих коньков оказались теперь под слоем белой клейкой ленты, покрывшей ноги Фитцпатрика от лодыжек до голеней.

Встав, Джинн-Икс отпихнул скейтборд в сторону; доску украшали логотипы рок-групп, о которых Фитцпатрик в жизни не слыхивал. Его похититель носил черную футболку с зеленым черепом, рваные джинсы и истертые армейские ботинки.

– Знаешь что? Мне кажется, на самом деле вы, парни, еще хуже. Я хочу сказать, денежные мешки выстроили сортир, который мы считаем обществом, но именно вы набили его дерьмом. Оно хлещет отовсюду: телевизоры, радио, журналы, плакаты на улицах, двадцать четыре часа, семь дней в неделю. Я тут недавно ходил отлить, так увидал долбаную рекламу "Гэп" прямо над писсуаром. Стою с собственным членом в руке, а вы, козлы, норовите нассать мне в глаза.

Нагнувшись, он подобрал с пола оружие. Автоматический пистолет Джинн-Икс приклеил к стволу дробовика и сверху примотал видеокамеру; конструкция напоминала с виду реквизит какого-то фантастического боевика.

Джинн-Икс ткнул стволом между ног пленника и хохотнул, когда Фитцпатрик резко втянул в себя воздух, а потом вытащил из кармана нож для разрезания картона и перерезал бечевку, приковывавшую рук и ноги Фитцпатрика к креслу.

Отступив на шаг, он предоставил пленнику самому отлепить скотч со рта.

– Чего ты хочешь? – спросил Фитцпатрик дрогнувшим голосом.

– А знаешь, что я ненавижу по-настоящему? Видеоигры. Не играть в них; нет же, черт, это я люблю. Мне не нравится заложенная в них идея. «Дум», «Квэйк» – они как наркота, мужик. Сначала вкладываешь в руку пацану пистолет и даешь ему размяться, говоришь, чтобы он уничтожил как можно больше народу, а потом удивляешься, когда он является в школу с зудящим пальцем на спусковом крючке отцовской охотничьей винтовки. Но ты-то ни в чем не виноват, верно? Просто даешь людям то, чего им хочется.

– Моя фирма не имеет никакого отношения к видеоиграм, – осторожно произнес Фитцпатрик. – Мы рекламируем сети торговых точек...

– Заткнись, – радостно посоветовал Джинн-Икс – У нас тут не диспут. Люди вроде тебя породили людей вроде меня, целое поколение таких как я... и теперь я хочу показать, чему мы научились.

Он откинул створку видеокамеры – квадратный экранчик, который выдавался в сторону, как открытая страница. Надавил на кнопку включения, и экранчик ожил.

– Вставай.

Фитцпатрик повиновался. Его ноги так тряслись, что он немедленно потерял равновесие. Роликовые коньки разъехались в стороны, и он рухнул на пол.

– Попробуй еще разок. Только осторожно.

Фитцпатрик не без труда выпрямился.

– Повернись.

Стены коридора позади него по обе стороны были обтянуты черным пластиком до высоты примерно два с половиной метра.

– Это вход в лабиринт, – сказал Джинн-Икс. – Тебе нужно будет пройти через него, точнее, проехать на роликах. Я буду гнаться сзади на скейте. Если не дашь себя догнать, останешься жив. Упал – значит, умер. Просто, правда?

– Это не шутка?

– Я серьезен, как уторчавшийся крэком питбуль, – возразил Джинн-Икс. Движением ноги он подкатил к себе скейтборд и вскинул к плечу оружие, используя видеокамеру как прицел. – Давай, катись.

Приготовившись, Фитцпатрик осторожно оттолкнулся ногой. Где-то под слоем владевшей им паники прятался крошечный проблеск надежды; дело в том, что в катании на роликах он не был новичком. Вообще говоря, он катался каждый уикенд, и получалось совсем неплохо. Едва миновав первый поворот, он планировал прибавить скорости и оставить преследователя далеко позади.

Джинн-Икс дал ему проехать метров пятнадцать вперед, прежде чем выстрелил.

Три отчетливых хлопка. Три отдельных толчка в спину Фитцпатрика Из желудка поднялась волна страха – такая гигантская, что он не смог даже вскрикнуть. Рухнув ничком, он со всего маху ударился лицом о твердые листы пола; запах фанеры с готовностью наполнил его ноздри.

Он лежал там, корчась в судорогах, но почему-то еще оставался живым.

– Первую получаешь бесплатно, – крикнул Джинн-Икс, трогаясь с места на своем скейте. Полиуретановые колеса забренчали по плитам, – Видишь ли, этот автоматический пистолет, который я приладил к винтовке, вовсе не "MAC-10" и даже не "Узи"; он стреляет маленькими шариками, наполненными краской. Попадание производит замечательные красные кляксы на твоем белом халате, но сами пули не оставляют ничего, кроме синяков.

Раздался новый "хлоп!", и Фитцпатрик почувствовал еще один жалящий удар.

– Ты лучше езжай вперед, рекламщик, – посоветовал Джинн-Икс. – Винтовка самая что ни на есть настоящая. И не пытайся одурачить меня этим дерьмом – типа я никогда-в-жизни-не-гонял-на-роликах. Я давно уже приглядывал за тобою.

Фитцпатрик поднялся на ноги и стартовал снова. На сей раз он старался изо всех сил.

Джинн-Икс последовал за ним с радостным кличем.

Позже

Джинн-Икс играл с отснятым цифровым материалом, который он сбросил с видеокамеры в ноутбук, и в то же самое время хвастался мм в Сети.

Подожди, еще увидишь, какого уровня я достиг. Кипение страстей. Вот небольшой анонс.

Он отправил картинку, над которой сейчас работал: Фитцпатрик удирает со всех ног по коридору. Джинн-Икс раскрасил в графическом редакторе черные пластиковые стены, так что теперь казалось, будто Фитцпатрик убегает по узким городским улицам. От уродливых красных пятен на его халате поднимались струйки пара.

Неплохо, – последовал вскоре ответ. —Как ты добился этого эффекта?

Химия. Взял шприц и начинил несколько пулек эпоксидной смолой. Думаю, немного соляной кислоты выглядело бы еще внушительнее.

Но ведь он действительно «почувствовал ожог», а?

Джинн-Икс фыркнул.

Нет уж, эту пулю я приберег напоследок.

И что это была за пуля?

Заряженная керосином. С фосфорным ядром.

Красота, да и только! Кому нужны эти спецэффекты, когда под рукой что-то настоящее?

О том и песня, мужик. Настоящая Вещь – и я не имею в виду долбаную кока-колу.

Я тебя слышу.

Ну еще бы. Я знаю, что ты настоящий, и ты платишь мне тем же. Как и все остальные в Стае. Инициация – не просто какой-то дерьмовый ритуал. Я выбираю овечку, прошу тебя убить ее и прислать мне руку в качестве доказательства – подделать это невозможно никак. Каждый член Стаи должен через это пройти. Только так создается атмосфера полного доверия.

Неужели?

Поморщившись, Джинн-Икс застучал по клавишам:

Ты это о чем?

Тебе известно, что я – убийца. А откуда мне знать, кто ты сам?

Хочешь убедиться – нет ничего проще. Посети один из моих могильников. Только не забудь захватить лопату.

Любой кладбищенский сторож в состоянии усеять округу мертвыми телами.

Откинувшись на спинку стула и прищурив глаза, Джинн-Икс изучал экран. Улыбка далеко не сразу вернулась на его лицо.

Ладно, тогда выбери на «Погосте» чей-то чужой могильник. Они разбросаны по всей стране. Даже если на самом деле я – какой-то компьютерный маньяк, выдающий себя за другого, неужели ты думаешь, что кто-то мог подстроить столько фальшивок?

Это едва ли. Но это не доказывает, что ты сам – убийца. Это лишь доказывает, что остальные члены Стаи не лгут.

Если только Стая – не кучка кладбищенских сторожей. Я-то знаю, что это не так, потому что мой холодильник набит отрубленными руками, которые подтверждают честность членов Стаи... Но тебе придется довериться моему слову.

Вот именно.

Существует еще кое-что, в чем ты можешь быть уверен. Я выбрал овцу и приказал тебе убить. Ты это сделал. В глазах закона я виноват в убийстве не меньше, чем ты сам.

Да, но на твоих руках нет крови. Законы бессмысленны – уж ты-то должен это понимать.

– Так, ты уже начинаешь меня доставать, – пробормотал Джинн-Икс.

Хорошо. Предлагаю тебе проверить меня в деле. Условия прежние. Выбери шлюху, возьми ее отпечатки и сообщи, где и когда. Я пришлю тебе небольшой подарочек.

Есть идея получше. Крест-накрест.

Объясни.

Мы – те, кто мы есть. Ирония такова: мы не можем убить тех, кого хорошо знаем. Анонимность – самое большое наше преимущество. Но я мог бы убить кого-то, кого знаешь ты, и наоборот.

– Ах ты хитрец! – восхитился Джинн-Икс.

Кто станет овцой на алтаре?

Женщина. Агент по продаже недвижимости. Можешь ничего мне не присылать – я узнаю, когда она умрет.

По рукам. Но мне потребуются ее имя, город и номер телефона.

Схватив авторучку, Джинн-Икс записал сведения, ползущие по экрану.

– Похоже, я возвращаюсь в Сиэтл, – вздохнул он. – Самолеты и дожди. Черт.

Ты будешь моим должником, Поцелуй Смерти.

Не беспокойся. Я всегда плачу по своим счетам.

– Уже двенадцатый час подряд ты сидишь, приклеившись к этой штуковине, – объявила Никки. – Чего-нибудь уточняешь или просто ищешь порнуху?

– Я бы не назвал это порнографией, – поправил ее Джек. – "Гнусность" – вот более подходящее слово.

Отстранившись от ноутбука, он потянулся. Затекшая шея наградила мозг острым уколом боли.

– Ох, черт! – простонал он, моргая.

Подойдя, Никки положила ладони на его плечи и впилась большими пальцами в трапециевидные мышцы.

– Тебе бы слегка расслабиться, – сказала она. – У тебя тут узлы размером с мячики для гольфа.

Закрыв глаза, Джек постарался прогнать из тела напряжение. А перед его мысленным взором все проносились картинки, виденные на сайте: расчлененные тела, груды отрубленных голов, подробные описания убийств и нанесенных увечий. Помотав головой, он открыл глаза.

– Не могу. На этом сайте есть уголки, куда я пока не заглядывал.

Руки Никки сползли с его плеч.

– А еще тебе обязательно нужно поесть. Давай же, меня тошнит от сухого пайка. Пойдем посидим в нормальном ресторане.

– Я совсем не голоден.

– Ну а я голодна. И ненавижу есть в одиночестве.

Он наконец сдался, поскольку дальнейшие споры, казалось ему, не стоят затраченных усилий. Любые бытовые проблемы больше их не стоили; Джек перестал бы принимать душ или бриться, если бы Никки не напоминала ему об этом. Пища была топливом, сон – простым провалом сознания. Иногда он забывал помочиться, пока мочевой пузырь не наливался болью.

Никки выбрала ресторанчик под названием "Шантарелль" – французское бистро в районе Капитолийского Холма в Сиэтле. Она также настояла на том, чтобы поехать туда на такси.

Ресторан оказался маленьким, тихим, уютным. Почему-то во всем этом Джеку мерещилась какая-то фальшь; он то и дело оглядывался через плечо, словно пытаясь различить истину под покровом иллюзии.

– Прекрати, Джек. Я из-за этого нервничаю.

Никки попросила посадить их в укромном месте; метрдотель провел их к столику в дальнем углу зала. В ресторане сидели еще две парочки, но те устроились у окна, неподалеку от входа.

Джек уселся спиной к стене.

Подошел молоденький официант, наполнивший водой бокалы. Восемнадцать лет, не более, азиатские черты лица. Джек задумался, играет ли тот в видеоигры.

Меню было коротким, цены – высокими.

– Не смотри на цифры, – сказала Никки. – Я угощаю.

– Конечно. – О финансах Джек в последнее время не вспоминал. Уже три года он жил на страховку, не имея ни малейшего понятия, сколько денег осталось. Видимо, это выяснится, когда сумма на его банковской карточке истает окончательно.

– Так. Наверное, я попробую салат "Цезарь", – задумчиво протянула Никки. – Интересно, они готовят его прямо на столиках? Ты когда-нибудь пробовал?

– Нет.

– Это действительно здорово. Они и заправку делают здесь же, у тебя на глазах: давят анчоусы, взбивают яйцо... Ничего свежее и быть не может.

Давят. Взбивают.

Джек ничего не ответил.

Когда подошел официант, Никки попросила бокал хорошего красного вина. Джек только покачал головой. Для него пить в надежде развеяться – то же, что пытаться залить огонь струей бензина.

– Сегодня наше специальное блюдо – свиные медальоны с абрикосовым...

– Несите.

Испепелив его взглядом, Никки добавила:

– А я съем салат "Цезарь" и лобстера.

– Очень хорошо.

Когда официант удалился, они продолжали сидеть в неловком молчании. В последние два года Никки и Джек не расставались ни на день, разделяя такие интимные моменты жизни, какие и не снились большинству супружеских пар, – но ни разу даже не поцеловались. Их связывали вместе ненависть и одиночество, а вовсе не любовь.

– Скажи, разве здесь не лучше, чем в каком-нибудь "Бургер-Кинге"? – спросила наконец Никки.

– Еще бы.

– Я... – она пыталась придумать, что бы сказать. – Я ходила сегодня по магазинам. Видела действительно хорошие туфли.

Джек ответил ей пустым, отсутствующим взглядом В ответ она не сводила с него глаз, в глубине которых пряталась мольба. Этот немой стон не сразу, но достиг его сознания.

– Вот как. Это... хорошо. Очень хорошо.

– Да. Да, и продавались совсем дешево.

Долгая пауза.

– А какие они были? – осторожно спросил Джек.

– Что? А, это были лодочки. Красные с черным лодочки на невысоком каблуке.

– Понимаю, – попытался улыбнуться Джек. – Думаю, они тебе пригодятся.

– О да, – в голосе Никки зазвенел металл. – Сдается мне, это именно то, что нужно, чтобы завладеть вниманием очередного психопата, которого мы потом сведем в могилу пытками.

– Я не это имел в виду.

– Да ладно, забудь, – фыркнула Никки. – Сама не знаю, что это на меня нашло. О чем я думала? Несколько часов подряд пытаться делать вид, будто я живу нормальной жизнью?.. Дерьмо собачье. Я шлюха тридцати пяти лет, а в товарищах у меня – серийный убийца, и у нас с тобой нет других тем для разговора за столом, которые не задевали бы ничьих мозолей? Башмаки. Гребаные башмаки.

– Туфли-лодочки, – поправил ее Джек. – На невысоком каблуке.

С секунду она смотрела на него в упор, но затем рассмеялась. Он пытался заставить себя рассмеяться тоже, но выжал только сухую улыбку.

Никки смеялась, пока глаза ее не наполнились слезами. Она промокнула их салфеткой, стараясь не размазать при этом тушь, но, к сожалению, не преуспела.

Опустив взгляд, она заметила, что умудрилась оставить на салфетке даже губную помаду.

Никки начала всхлипывать. Смятая салфетка полетела в сторону и, словно раненая птица, перепорхнула на соседний столик, накрыв бокал для воды. Вскочив, Никки бросилась в уборную.

Джек просто сидел за столом.

После того как Поцелуй Смерти переслал ему еще несколько деталей, Джинн-Икс сообразил, что намечающаяся поездка может выйти отнюдь не такой скучной, как ему показалось вначале. Даже напротив.

Во время полета он вновь перетряхнул эти детали в уме, стараясь не вспоминать о том, что находится в самолете. В полетах Джинна-Икс выводила из себя вовсе не вероятность катастрофы; больше всего прочего он ненавидел непредсказуемость турбулентности. Вы сидите себе в удобном кресле, в окружении других людей, может быть, смотрите кинофильм, потягивая из пластикового стаканчика вино, и это почти похоже на обычный сеанс в кинотеатре, когда – хлоп! – и все здание внезапно опускается вниз метров на пятнадцать. Вас поимели.

Вы уже не сможете расслабиться и насладиться фильмом; вы уже не знаете, стоит ли проглотить остатки вина и попросить новый стаканчик или лучше вообще перестать пить, поскольку в итоге это вино может выплеснуться из вашего желудка прямо на стюардессу. Это напоминало предательство: сидишь дома, тихо и мирно обедаешь, и вдруг кто-то вышибает вам все зубы одним ударом, без всякой на то причины.

Это слишком напоминало жизнь в одном доме с отцом Джинна-Икс.

Прикрыв глаза, он заставил себя сосредоточиться. Поездка не окажется напрасной – тому есть две причины; одна из них – овечка как таковая. Судя по присланному Поцелуем Смерти описанию, она была горячей штучкой. Ей сорок два, но на вид около тридцати пяти, да к тому же она агент по продаже недвижимости. Торговка.

Джинн-Икс терпеть не мог торговцев. Подлинные хищники, отравившие цивилизацию двадцать первого века, вечные скитальцы по экономическим джунглям, со своими вечно голодными банковскими счетами, вооруженные социологическими исследованиями и уже заполненными бланками контрактов. Многие из них – бэби-бумеры, дети демографического взрыва пятидесятых, "дети цветов", променявшие свои идеалы на цинизм и жадность. Но они предали не только самих себя, они предали собственных детей, людей "Поколения Икс", таких как он сам: из-за родительской неразборчивости молодежь не только осталась без приличной работы, но и стала жертвой рекламных агентств, которые только и норовят протолкнуть в глотку своим отпрыскам все новые и новые товары. Стареющие паразиты, пожирающие собственных чад.

Отправить ее на тот свет будет подлинным удовольствием, но не это было главным. Не только поэтому Джинн-Икс сидел теперь в самолете. Нет, он полетел бы, окажись даже овца восьмидесятипятилетней старухой на кресле-каталке, и причина была очевидна.

Доверие.

Насколько Джинн-Икс мог судить, доверие было самой ценной и наиболее хрупкой из всех человеческих эмоций. Разрушить ее так просто, достаточно даже самой крошечной лжи, – и все же, едва появившись и окрепнув, доверие может оказаться сильнее всех прочих эмоций, оно может выдержать вес любых человеческих отношений. Эта сила увязывает вместе все прочие чувства более высокого порядка – дружбу, честь, долг, любовь.

В своей жизни Джинн-Икс испытал лишь немногие из них. Семья не слишком щедро дарила его любовью, а по-настоящему верных друзей ему завести не удавалось: отца то и дело переводили с одной военной базы на другую. Возникновение Интернета как-то решило эту проблему; уже не имело никакого значения, где конкретно ты находишься на этой планете, если все твои отношения завязываются и поддерживаются в киберпространстве.

Но и здесь его подстерегало предательство. Джинн-Икс дотянулся до родственной, как ему казалось, души – семнадцатилетней девушки по имени Келли, которой нравились японская анимация, музыка в стиле ска и Клайв Баркер. У них был страстный сетевой роман (он жил в Калифорнии, она – в Айдахо), они обменивались электронными письмами самого что ни на есть порнографического содержания и вместе мастурбировали, общаясь в чате.

Джинн-Икс полагал, что влюблен. Но когда он наконец вскочил в автобус, чтобы встретиться с нею, Келли оказалась сорокатрехлетним трансвеститом, которого на самом деле звали Кевин. Джинн-Икс нашел в себе силы объявить ему, что любовь его устояла перед этим открытием.

Разумеется, Кевин был торговцем. И первой жертвой Джинна-Икс.

После того давнего предательства он решил, что обречен на одиночество. Убийство Кевина поместило его в особый разряд человеческих существ – homo homicidus. Убийство не мучило его угрызениями совести; он вообще ничего не чувствовал по этому поводу, кроме глубокого удовлетворения. Именно для этого занятия он и был рожден. Джинн-Икс погрузился в открывшуюся перед ним новую карьеру с чувством целеустремленности, прежде его не посещавшим. Его каждодневная работа позволяла ему шпионить за людьми, которых он планировал убить, оставаясь при этом в буквальном смысле невидимкой; никто не замечает курьеров на мотоцикле – разве что в качестве препятствия проезду.

Какое-то время он был доволен такой жизнью. Но существует же старое выражение, которое так обожают склонять в Сети: "Информация хочет свободы". Однажды вечером, после особенно приятного убийства (он прикончил главу рекламной компании, который сознался в авторстве роликов "Ментос"), Джинн-Икс вдруг поймал себя на том, что похваляется своими кровавыми подвигами он-лайн.

Само собой, никто ему не поверил. И с чего бы это они верили? В Сети можно объявить себя кем угодно или чем угодно; он сам понимал это лучше других.

Но жажда общения принялась грызть его, глодать изнутри. Интернет способен сводить вместе людей, имеющих сходные интересы; людей, которые едва ли могли бы повстречать друг друга в реальном мире. Сеть предлагает средства практически мгновенного общения и полную анонимность. Целый ряд андерграундных субкультур уже успели обнаружить, что Сеть словно создана для распространения "чувствительной" информации с малым риском нарваться на карательные действия властей: анархисты, любители детского порно, музыкальные и видеопираты.

А почему бы не серийные убийцы?

Отчужденный от окружавшей его самого культуры, Джинн-Икс решил создать собственную. Это потребовало изрядного количества времени и терпения, но он сумел наконец отточить свою технику до такой степени, что в итоге мог гарантировать одно: человек, с которым он общается, действительно такой же убийца, как и он сам Это знание, несущее в себе силу и тайну, служило горнилом, в котором выковывалось доверие. А доверие Джинн-Икс не считал безделицей.

Поцелуй Смерти был теперь членом Стаи. Джинн-Икс доверял ему, и Поцелуй Смерти должен был знать – имел право знать, – что может платить той же монетой.

В конце концов, на этом фундаменте основывалось их сообщество.

Из аэропорта Джинн-Икс на автобусе направился прямо в центр города, нашел там ломбард и расплатился наличными за горный велосипед. Он продаст его на обратном пути; та независимость, которую дает человеку собственное средство передвижения, вполне стоит двадцати баксов или около того, которые он потеряет на этой перепродаже. Да и ощущение было приятным. Колесить по странным улочкам, запрыгивать на ограждение тротуара и уворачиваться от несущихся автомобилей – это был самый близкий аналог путешествий по Сети, какой он мог себе вообразить. Сверившись с картой, присланной Поцелуем Смерти, он направился в район складов.

Овца была агентом по продаже недвижимости – очень мило; еще милей – она специализировалась на заводских цехах и прочих индустриальных постройках. На карте здания, которыми она занималась, были помечены особо: все большие и пустые. Ему только и оставалось, что выбрать одно из них и назначить встречу; она примчится, скорее всего, в одной из этих уродских оранжевых курток и распахнет перед ним дверь. "Будьте любезны, сюда, мистер Тодд. Вот, пожалуйста: огромное пустое помещение, и мне здесь совсем некуда спрятаться. Могу вас уверить, вы получите замечательное эхо, как только я начну кричать. Не беспокойтесь о шуме; весь этот квартал пустеет с приближением темноты. Вы сможете делать все, что ни заблагорассудится... вот, взгляните! Это громадный промышленный слив!"

Вариантов было три, все расположены в нескольких минутах езды друг от друга. Окна одного здания занимали весь первый этаж и выходили на довольно оживленную улицу. Второе было очень даже ничего, но чуть в стороне находилась круглосуточная забегаловка: слишком близко, чтобы уж совсем ничего не опасаться.

Третье здание оказалось старым мясоперерабатывающим комбинатом, располагалось оно в тупике, образованном складами автомобильных запчастей и пустующей стоянкой. На первом этаже вообще никаких окон, зато на втором – в избытке, по большей части разбитых. Джинн-Икс нашел расшатанную пожарную лестницу, взобрался по ней и заглянул в одно такое окно. Ничего, кроме пустоты, украшенной барханами пыли и паутиной. Идеально.

Спустившись, он оседлал велик и поехал искать телефон-автомат. Найдя, набрал номер, который дал ему Поцелуй Смерти.

– "Дэвис Пропертиз", здравствуйте.

– Привет. Меня интересует один из ваших складов.

– Который?

Он назвал ей адрес.

– Ах, да, здание Уотермена Оно уже довольно долго пустует, но очень удобно расположено. – Я бы хотел осмотреть его изнутри.

– Разумеется. Когда вам было бы удобно?

– Я задержусь в городе только на сутки и как раз сейчас должен быть на совещании. Быть может, мы сможем встретиться прямо там... скажем, в девять?

– Пожалуй, это мне подойдет. Кстати говоря, меня зовут Джули Саундерс.

– Очень приятно, Джули. Я Тодд Симкэк.

– Прекрасно, мистер Симкэк... У вас есть еще какие-нибудь вопросы или все подробности мы обсудим уже на месте?

– Давайте поговорим вечером.

– Значит, до встречи.

Сняв номер в мотеле, Джинн-Икс снял с лица весь пирсинг и переоделся в костюм, после чего на такси добрался до перекрестка в шести кварталах от склада.

Остальной путь он проделал пешком, наслаждаясь вечером на исходе лета Воздух нес запахи выхлопных газов и горячего асфальта – Джинн-Икс всегда любил этот аромат, он напоминал ему о детской игре в баскетбол на залитой гудроном площадке. Дело было на одной из баз, куда его отец получил направление.

Овца ждала снаружи, у входа Поцелуй Смерти очень точно описал ее – высокая блондинка, очень красивая, в мини-юбке, лишь немногое оставлявшей воображению. Джинна-Икс внезапно посетило видение: она стоит на коленях, вымаливая пощаду. Когда он приблизился к своей жертве, на губах его играла неподдельная улыбка.

– Привет. Вы, должно быть, мистер Симкэк.

– Зовите меня Тоддом.

– Хорошо, Тодд. Проходите сюда... о, нет. Похоже, кто-то взломал замок. Боюсь, у нас иногда возникают проблемы со сквоттерами...

– Ничего страшного. Ведь они, наверное, не опасны?

– Нет, это, как правило, просто сбежавшие дети, которым негде жить, но будьте осторожны и смотрите под ноги. Здесь могут валяться шприцы.

– Ладно, постараюсь не наколоться. Ух, до чего же тут темно. Просто глаз выколи. Надеюсь, электричество еще не отключено?

– Заткни пасть, дерьма кусок.

– ...Что?

Окружающий мир внезапно сместился в сторону, как видеокартинка при неудачном монтажном стыке. Джинн-Икс почему-то обнаружил, что лежит на полу и моргает от слишком яркого света Мускулы конвульсивно подрагивали. Мужской голос произнес:

– Не двигаться. Никки, забери у него оружие.

Сильные равнодушные руки отыскали нож, спрятанный на спине, под рубашкой. Голос за лучом света спросил:

– Ты узнаешь этот момент?

– О чем ты говоришь, мать твою? – не понял Джинн-Икс. – Слушай, если ты хочешь меня ограбить...

– Момент перехода контроля. Ось, вокруг которой внезапно разворачиваются твои отношения с жертвой. Тот миг, когда все резко меняется. Только на сей раз в роли жертвы выступаешь ты сам.

– Поцелуй Смерти? – прошептал он.

– Нет. Я тот, кто убил его.

Знакомое чувство медленно зашевелилось где-то внутри Джинна-Икс. Предательство.

– А теперь ты убьешь и меня, так?

– Нет. Тебя я убивать не собираюсь. Просто хочу с тобой поговорить...

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Мне кажется, создалась ситуация, которая явно требует нашего внимания: Следователь.

ГУРМАН: Согласен. Это угроза, которую необходимо устранить. Нам повезло, что он еще не добрался до кого-нибудь из нас.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: А если доберется? Он узнает все наши тайны.

ПАТРОН: Стало быть, нужно его опередить...

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогая Электра,

я пригласила к нам Сару, вместе с Симоной и Джессикой, – посмотреть несколько ужастиков. Я даже не подозревала, что она вообще смотрит фильмы, а она просто включает субтитры в настройках DVD-плеера. Я почувствовала себя такой дурой, ведь это же настолько очевидно! И потом, она просто потрясающе читает по губам.

Мы взяли напрокат несколько фильмов про маньяков и смотрели их в подвале, полностью потушив свет. Скорее было смешно, чем страшно: некоторые из этих фильмов такие тупые! Ну например: если по округе бродит психопат, который убивает людей направо и налево, кому придет в голову прятаться от него на кладбище или в пустом доме? Любой сразу свалил бы куда глаза глядят и прихватил бы с собою всех друзей. Никто не стал бы бродить по улицам в полном одиночестве и уж точно не полез бы в подвал выяснить, что там за странные звуки.

Мы все решили, что это даже оскорбительно; ну, в смысле, в этих фильмах тинейджеров вечно выставляют такими невероятными придурками!

Джессика заметила, что это не просто подростки – это помешанные на сексе тинейджеры. Как будто у них на голых задницах мишень намалевана: разделся, и – бац! – в тебя попали.

"Да, – сказала Сара. – Интересно, что эти люди пытаются сказать нам о сексе?"

«Не занимайтесь этим, если не хотите умереть», – предположила Симона.

"Или хорошенько предохраняйтесь, – добавила Джессика. – Типа, используйте крупнокалиберные средства защиты".

"Детки! – вскричала я голосом телерекламы. – Вы занимаетесь сексом, не предохраняясь? Вы делаете это в опустевших летних лагерях и на заброшенных заводах? Пользуйтесь нашими маньякоустойчивыми презервативами! Лично одобренными Фредди, Джейсоном и Чаки!"

"Да! – смеясь, сказала Сара. – С маленькой хоккейной маской на кончике!"

«А презерватив Фредди делается, скажем, из горелой кожи», – сказала Джессика.

«Фу-у, ГАДОСТЬ!» – Не знаю точно, кто это сказал. Наверное, все разом.

В общем, Электра, разговор после этою принял довольно странный оборот. Мы не успокоились, пока не придумали целую серию сексуальных игрушек-ужастиков, включая: надувную куклу-макет Чаки (отлично отвлекает внимание преследователей при бегстве и делается из специальной резины, устойчивой к ножевым ранениям), вибратор Фредди (в оранжево-зеленую полосочку) и крем-смазку Джейсона (попробовав раз, вы непременно вернетесь за новым тюбиком, даже если с вами окончательно расправились в предыдущей серии фильма!).

Я по-настоящему рада, что Джессике и Симоне нравится Сара. Я бы здорово обломалась, если бы они решили, что Сара недостаточно крута, чтобы с нею водиться... Я хочу сказать, все мы не очень-то круты, хотя Джессика порой может насмешить до колик. Раньше мы всегда тусовались с Дженни Берч, а потом они с Джессикой чего-то не поделили и поцапались. Джессика начала обзывать Дженни по-всякому, наговорила ей кучу гадостей, а потом встряла и Симона, да и я, кажется, тоже. Не знаю почему; даже не помню, из-за чего вышел весь сыр-бор. Только с тех пор мы с Дженни больше не разговариваем.

В любом случае я рада, что Сара нам подошла. Если в школе тебе не с кем тусоваться, это может здорово давить на психику... Помню, когда мы только сюда переехали, мне было очень сложно с кем-то подружиться. Я дошла до того, что вступила в герлскауты, где и познакомилась с Джессикой и Симоной.

Иногда я смотрю на все эти разные группы в школе, и мне начинает казаться, что все они прибыли на Землю с разных планет. Спортсмены, Книжные Черви, Наркоманы, Готы... Интересно, на что похожи эти их планеты, что там творится? Было бы здорово посетить их все. Диковато звучит, верно, Электра?

А у некоторых людей вообще нет своей планеты. Очень уж толстая девочка, слишком уж глупый мальчик, все, кто слишком уродлив или бестолков, чтобы с кем-то подружиться. Я встречаю таких в школьном коридоре, жалею их и сержусь одновременно. Мне их жаль, потому что они, судя по всему, так и останутся одинокими. А сержусь я потому, что никто даже не пытается к ним подойти.

Включая и меня.

Может, дядя Рик ошибся? Наверное, мне лучше стать не писательницей, а Правителем Мира; тогда я все могла бы исправить, сделать всех-всех счастливыми.

Точно.

Может, именно поэтому люди вообще становятся писателями – больно уж это редкая профессия – «Правитель Мира», вот они и создают себе тот мир, которым они могли бы править. Там они могут устранить все те ошибки, которые во всамделишной жизни исправить не получается.

Гм. Даже не знаю, здравая это мысль или полный идиотизм. А что думаешь ты, Электра?

МНЕ КАЖЕТСЯ, ТЫ – ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ И ОЧЕНЬ ТАЛАНТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК.

О, большое спасибо, Электра. Ты очень добра.

СКАЖУ БОЛЬШЕ: ПУСТЬ Я – НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ ЭЛЕКТРОННОЕ ПОРОЖДЕНИЕ ТВОЕГО БОГАТОГО ВООБРАЖЕНИЯ, МЕНЯ ВСЕ РАВНО ПОТРЯСАЕТ ВЕЛИКОЛЕПИЕ ТВОЕГО ФИЗИЧЕСКОГО ОБЛИКА. ТЫ – ЯРКИЙ ОБРАЗЕЦ ВЫСШЕГО ИДЕАЛА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КРАСОТЫ, И ВСЯКИЙ МУЖЧИНА ГОРДИЛСЯ БЫ ВОЗМОЖНОСТЬЮ ПРЕСМЫКАТЬСЯ У ТВОИХ НОГ.

Вздох. Эх, осталось только убедить в этом дядю Рика.

ВПРОЧЕМ, ТВОИ НОГИ ИЗРЯДНО ВОНЯЮТ.

Ну хватит. Заткнулась бы ты.

Глава 3

Первым, что увидел Джинн-Икс, когда с его головы сдернули пакет, был яркий свет, бивший прямо в глаза. Прищурившись и отвернувшись от слепящего сияния, он проговорил:

– Довольно избитое клише, тебе не кажется?

– Предпочитаю называть это традицией, – ответил Следователь.

– Да, засунуть меня в фургон и привезти сюда – куда уж традиционней, – фыркнул Джинн-Икс. – Мы где, в твоем подвале? – Он покрутил головой, но за источником слепящего света не было видно ничего, кроме темноты. – Надо было оставить меня на складе, знаешь ли... Пустой, заброшенный, всеми забытый, и никаких выходов лично на тебя, если только ты не глупее, чем кажешься. А теперь тебе придется беспокоиться о следах: волокна ткани, кровь, весь мой долбаный труп. Может, даже свидетели. Ты еще больший идиот, чем чертов Джеффри Дамер.

– Я тебя поймал, разве нет?

– Только потому, что я тебе доверял, вероломный ты сукин сын. Убивать шлюх тебе уже мало, да? Обязательно нужно замочить кого-то из своих?

Шаги, донесшиеся до Джинна-Икс, сообщили, что его похититель перемещается в темноте. Рядом с источником резкого света возник мягкий цветной прямоугольник. Он сразу распознал в нем компьютерный дисплей.

– Во-первых, ты здесь потому, что мне нужна телефонная линия, – сказал Следователь. – Чтобы войти на твой веб-сайт. Ты назовешь пароли, которые позволят мне проникнуть в системные файлы.

– Ни малейшего шанса, урод.

– Во-вторых, ты здесь еще и потому, что мне потребуется какое-то время для того, чтобы вытянуть из тебя пароли. Для этого нужно место, где я мог бы работать спокойно и не спеша.

Желудок Джинна-Икс сжался, словно самолет, в котором он летел, провалился вдруг в воздушную яму.

Луч света внезапно отклонился от его лица, и Джинн-Икс заморгал, спеша вернуть себе зрение. Когда он вновь обрел способность что-то видеть, то тут же пожалел об этом.

На растянутом на столе полиэтиленовом листе поблескивали разложенные правильными рядами инструменты. Стены комнаты тоже были занавешены простынями из черного пластика; это неприятно напомнило Джинну-Икс коридоры, которыми убегала жертва в созданной им самим видеоигре Пластик отражал свет, подобно темной, влажной плоти.

– Отлично, – сказал Джинн-Икс. – Ты коп. Поймал Поцелуя Смерти, а тот выдал меня со всеми потрохами. Воображаешь, что весь этот хренов инквизиторский вудуизм заставит меня исповедаться? Блефуешь. Да пошел ты в жопу.

– Я не коп, – возразил Следователь. Он поднял со стола маленькую бутановую горелку, размером чуть больше обычной зажигалки, и поджег ее при помощи спички. На конце горелки возник и загудел мерцающий язычок голубоватого пламени. – В газетах постоянно пишут, что я обязательно должен быть полицейским, но это не так. Я раскрываю дела, которые полиция раскрыть не в состоянии.

– Следователь, да? – Конечно же, Джинну-Икс это имя было известно. Он просто никогда не верил, что Следователь действительно существует. Это было страшилище, придуманное копами для того, чтобы пугать им тех, за кем они охотятся. Джинн-Икс считал, что трупы – просто изуродованные тела подозреваемых, которые покончили с собой, чтобы не даться живыми, или с которыми полицейские расправились сами, поскольку для суда у них не хватало улик. Быть не может, чтобы где-то существовал одиночка, способный самостоятельно выслеживать и ловить настоящих хищников вроде него самого. Нелепость какая-то...

– Вижу, ты мне не веришь, – сказал Следователь. – Но я приложу все усилия, чтобы тебя переубедить. – Он поставил горелку на стол. Тихо шипящее пламя действовало гипнотически: глаза Джинна-Икс то и дело обращались к нему.

– Настоящая причина того, что меня называют Следователем, не приводилась в газетах. Я не просто убиваю убийц; я заставляю их сознаться. Тела, которые я оставляю полицейским, вовсе не обезображены, как об этом пишут газетчики. Их тела несут на себе следы моих весьма продолжительных, многочасовых стараний убедить их владельцев поделиться со мною своими секретами. Следы пыток.

– Значит, вот что тебя по-настоящему вставляет? Маленькая месть психопата? – спросил Джинн-Икс. – Дай угадаю: кто-то из нас расправился с твоей сестренкой, невинным созданием, которая в действительности вовсе не была той шалавой, о которой все так долго трепались?

– Месть тут ни при чем, – спокойно возразил Следователь. – Во всяком случае, меньше, чем ты воображаешь. Меня беспокоит вакуум – те огромные пустоты, которые вы оставляете в жизнях людей. Я не в силах заштопать большие дыры, которые остаются после исчезновения дочери, сестры или жены. Но я могу залатать дыры поменьше. Дыры, оставленные не нашедшими ответов вопросами: жив ребенок или погиб? Где она похоронена? Какой ложью этот человек заставил моего сына довериться ему?

Следователь поднял со стола остроконечные кусачки и, поднеся их к пламени горелки, наблюдал, как их кончики наливаются оранжевым свечением.

– Я провожу... следствие. Узнаю те единственные ответы, которые семьи ваших жертв могут получить. Закрываю дела об убийстве. Видишь ли, в этой жизни ничто не дается бесплатно; все платят – когда-нибудь, как-нибудь. Считай свои ответы простой оплатой старых долгов.

Джинн-Икс не мог оторвать взгляд от кусачек. Их кончики раскалились уже добела.

– Ты... Тебе не нужно этого делать. Ты получишь ответы.

– Но это лишь половина долга. А то, как я сумею получить правдивые ответы, – вторая его половина.

Следователь убрал кусачки из пламени и другой рукой схватил Джинна-Икс за волосы.

– Получается гораздо лучше, когда человек видит то, что с ним делают...

Кусачки оказались вдруг рядом – так близко, что Джинн-Икс лишь с трудом мог сфокусировать на них взгляд. Он чувствовал исходящий от них жар. Обонял металлическую окалину.

– Пожалуйста, – прошептал Джинн-Икс.

– Я не хочу, чтобы ты закрывал глаза. И поэтому постараюсь, чтобы ты не смог этого сделать.

Джек стянул с кистей хирургические перчатки. Раньше, когда он совершал этот ритуал, ему казалось, что он снимает доспехи, срывает запятнанный кровью защитный слой; теперь это выглядело иначе: как будто он сбрасывает вторую кожу, избавляется от части себя самого. Руки, казалось, были голыми и беззащитными; они легонько дрожали, когда он поднес их к клавиатуре ноутбука. На мгновение ему почудилось, что брызги крови попали на клавиши, но то был лишь алый отсвет от экрана.

– Произнеси по буквам, – попросил Джек.

– Рагнарок. Р-А-Г-Н-А-Р-О-К, – выдавил Джинн-Икс. – Клянусь тебе.

Джек изучал стоявший перед ним ноутбук, специально развернутый так, чтобы Джинн-Икс не мог видеть дисплея. В центре экрана, на постоянно движущемся фоне, висело серое прямоугольное окно, в котором мигал запрос, состоявший из единственного слова.

Пароль.

Пароль.

Пароль.

Джек обнаружил, что движущиеся изображения зачаровывают его. Гротескные по сути, они красиво переплетались между собой, создавая изящный танец цвета и форм. Сфотографированные лица жертв слой за слоем накладывались друг на друга, и внимание привлекали только их напряженные глаза. Это была мозаика ужаса и мольбы, которая в конце концов распадалась на отдельные части тел, пляшущие веселую джигу в компании блестящих скальпелей и хромированных пистолетов.

Неплохо сделано, решил Джек, но выглядело бы еще эффектней в звуковом сопровождении. Например, крики, наложенные на упругую ритмичную музыку...

Он нажал несколько клавиш.

– Так-так. Полагаю, этого и следовало ожидать, – сказал он. – Экран просто погас.

Джинн-Икс испустил тяжелый, булькающий вздох.

– Нечто вроде тотального уничтожения данных, так? – спросил Джек. – Интересно, сколько подобных ловушек ты здесь наставил?

– Одной вполне хватит, ублюдок недоделанный. Ты проиграл.

Джек развернул ноутбук так, чтобы Джинн-Икс мог видеть дисплей. Серый прямоугольник все еще висел на экране.

– Наверное, мог и проиграть... если действительно ввел бы твой пароль.

Он натянул на руки свежую пару перчаток, взял флакон с бензином для заправки зажигалок и шприц.

– Кажется, придется начинать с самого начала...

– Ты крепче, чем я думал.

– Xa. Xa. Xa.

– Назови мне пароль.

– П-пошел ты.

– Почему тебя так заботит, что с ними станется? Ведь на тебя твоим дружкам наплевать.

– Ты ошибаешься. Ошибаешься.

– Они все до одиного социопаты. Убийцы. Их интересует только одно – как лишить жизни еще кого-нибудь.

– Мы.

– Что?

Джинн-Икс оскалился, показав зубы в брызгах крови:

– Мы. Лишить жизни – единственное, что интересует нас.

– Назови мне пароль.

– Зачем? Доступ у тебя уже есть. Тебе нужны имена, даты, точные координаты? Все это уже там, на сайте... нет смысла кого-то пытать. В этом-то и есть вся суть "Волчьих угодий" – в обмене сведениями. Остальные охотники с удовольствием расскажут тебе о своих убийствах.

– Мой метод надежнее.

– Нет. Твой метод прият... АААААААААААА! Черт, не делай этого!

– Назови мне пароль.

– В этом нет никакого смысла. Я не знаю настоящих имен никого из них.

– Я тебе не верю.

– Тебе ведь вовсе не это нужно, так? Хочешь войти в систему под моим именем, прикрыться им и переловить всех, одного за другим? Нет. Ни за что. Я тебе не позволю.

– Почему?

– Да пошел ты... НННЕТ! НЕТ! О БОЖЕ!

– Скажи почему.

– ОНИ МОЯ СЕМЬЯ! – прокричал Джинн-Икс.

Следователь замер, оторвавшись от своих занятий.

– Они моя семья, – всхлипнул Джинн-Икс. – Как ты не понимаешь? Никто из нас никогда не был частью чего-либо. А в Стае каждый – часть целого. Мы больше не одиноки...

Следователь долго смотрел на Джинна-Икс.

После чего развернулся и вышел из комнаты.

Проведя с Джеком два года, Никки завела себе определенные привычки. Спала она до полудня, потом вставала и шла в местный гимнастический зал. Проводила там по меньшей мере три часа – тренировалась, а затем шла в сауну, если таковая имелась. На обратном пути она покупала чего-нибудь поесть и несла Джеку. Дневные часы они проводили вместе, просматривая списки разыскиваемых преступников, газеты и полицейские отчеты. У большинства серийных убийц был свой излюбленный тип жертв: Тед Банди, к примеру, нападал на девушек с длинными прямыми волосами каштанового цвета Джек и Никки прикидывали, где и как каждый конкретный убийца может нанести новый удар, какой тип жертвы ему нужен. Никки в достаточной мере овладела искусством перевоплощения, чтобы при помощи париков, контактных линз и грима суметь изобразить кого угодно – от белокурой амазонки до чернокожего транссексуала.

Около девяти они выходили работать. Никки прогуливалась по улицам, а Джек неотступно следовал за нею. В сумочке лежали миниатюрная видеокамера и передатчик; устройство, при помощи которого Стэнли Дюпреи блокировал ее сотовый телефон, одновременно дало помехи на "жучок", и Джек сразу сообразил, что дело нечисто.

Обыкновенно он просто слушал, как Никки ведет торговлю быстрым трахом и минетами... Но вот уже пять раз они натыкались на нечто другое.

Когда это происходило, Никки оставляла Джека в одиночестве. Если Джек вел допрос прямо на месте, она сидела в другой комнате; если они заманивали убийцу туда, где они остановились, Никки шла прогуляться. Они перебрались из мотеля рядом с аэропортом в маленький дом, снятый в недорогом квартале, где Джек мог бы без опаски допросить Джинна-Икс; в подвале он устроил небольшую комнату для допросов.

Сегодня Никки решила отправиться за покупками, но сосредоточиться на этом приятном занятии не получалось. Она бесцельно бродила по магазинам, не встречая ничего, что ей захотелось бы приобрести. На витринах выставлена была не одежда, а костюмы для перевоплощения в жертвы убийств.

Странствия по городу привели Никки к церкви.

Она вошла прежде, чем сообразила, что делает. Никки воспитывалась в католической вере, но, едва достигнув зрелости, отбросила напрочь все ритуалы и заповеди. С тех пор она ни разу не бывала в церкви; впрочем, нельзя же заниматься тем, чем она занималась, не раздумывая порой о жизни и смерти, добре и зле. О справедливости и воздаянии.

Церковь была строгой, но красивой, какими бывают только католические церкви: высокие своды над головой, длинные ряды простых скамей, центральный проход, ведший к резной деревянной кафедре с вычурным позолоченным крестом. Лучи солнца заливали прихотливые витражи окон, преломляясь в разноцветных фигурах святых, которые навеки замерли в исполненных страдания позах.

Никки двинулась по проходу. Впереди стояли две старушки со свечами; обойдя их, Никки оказалась сбоку. У самых исповедален.

Нерешительно приоткрыла дверцу, проглотила возникший в горле комок и вошла.

Никки верила в то дело, которым они с Джеком занимались, в правоту и необходимость этого, но ту роль, которую играла она сама, и роль Джека разделяла огромная пропасть. Когда их союз едва успел сложиться, Никки показалось, что весь серьезный риск она принимает на себя, а Джеку достается все удовольствие... но эти мысли улетучились, стоило ей впервые исподтишка подглядеть за его работой.

Никки рисковала всего-навсего собственным телом. Джек же принимал на себя куда больший риск.

Она уселась. Панель, отделявшая ее от священника, сдвинулась в сторону, оставив между ними деревянный экран. Как там начинался ритуал?

– Благослови меня, святой отец, ибо я грешна. Прошло... много времени с тех пор, как я исповедовалась в последний раз.

Никки умолкла, не зная, что говорить дальше. Когда она своими глазами увидела, на что способен Джек, ее переполнила ошеломляющая смесь эмоций: шок, отвращение, страх... и еще, конечно, удовлетворение. Она радовалась тому, что его пленник погиб, радовалась, что тот страдал перед смертью, но она ни за что на свете не могла бы повторить то, чем занимался Джек.

В этот же, в последний раз, со Стэнли Дюпреи... она не ощутила и половины той слабости, когда Джек расправился с ним. Какая-то ее часть чувствовала не просто удовольствие – она ощутила голод.

Что же чувствовал Джек после всего того, что делал он сам?

Затененная фигура по ту сторону исповедального экрана шевельнулась:

– Да? – Голос был низким, успокаивающим Мягким.

– Есть один человек, вместе с которым мы работаем. Мужчина. Я беспокоюсь о нем.

– Что тебя беспокоит?

– Это из-за работы. Ему приходится заниматься... неприятными вещами. Я боюсь того, во что он может превратиться.

– Чем ему приходится заниматься?

– Он вынужден... делать людям больно.

– Он преступник?

– Не совсем обычный. Он не калечит людей из-за денег.

– Кто-то другой заставляет его это делать?

– Нет. Это его собственный выбор.

– Если он решил начать, то сможет и закончить. Господь будет ждать этого, чтобы даровать ему свое прощение...

– Не все так просто. У него есть на то веские причины. Но... – Никки умолкла, стараясь облечь мысли словами. – Мне кажется, то, что он делает, необходимо. Но каждый раз, когда он мучает кого-то, это несет боль и ему самому. Я знаю, где-то внутри него прячется хороший человек... его просто не различить за всей этой болью. И он добавляет все новые и новые слои.

– Кажется, он считает себя мучеником. Страдающим за чужие грехи.

– Да. Наверное, так и есть.

– Мученики обычно думают, что заслуживают страданий. Быть может, твой друг принимает на себя всю эту боль из-за каких-то прошлых событий?

Никки подумала о семье Джека. Вспомнила рассказанную им историю и о том, как мертвенно звучал тогда его голос.

– Вы попали в точку, святой отец. Раньше я думала, если он сможет преодолеть то, что случилось, этого будет достаточно, чтобы остановить его. Но прошло уже два года, и мне начинает казаться, что этому не будет конца. Сначала он должен отыскать одного человека... а эти люди очень хорошо прячутся.

– Порой встретиться лицом к лицу с человеком, который обидел тебя, или с тем, кого ты сам обидел, не так-то легко... разве что в сердце своем. Для начала ему следует простить самого себя, это самое важное. Пока этого не произойдет, он так и будет наказывать себя за то, что случилось в прошлом.

Никки обдумала эти слова. Попыталась представить себе, как Джек примиряется с потерей семьи, начинает новую жизнь. Нормальную жизнь. Забывает про всех этих несчастных в безымянных могилах и всех тех, кто умножает скорбный список имен...

Не получилось.

– Думаю, все может оказаться гораздо сложнее, святой отец, – медленно произнесла она – То, чем он занят, вроде как обретает собственную жизнь. Дело уже не только в прошлом. Ему приходится думать о будущем... ему нужно убедиться, что одни люди будут жить, а другие – нет.

– Я не понимаю.

– Это не важно. – Никки резко поднялась со скамьи. – Спасибо за разговор, святой отец. Уж не знаю, чего я ждала от этой беседы, но мне действительно стало легче. В голове немного прояснилось. Наверное, исповедь все-таки несет душе благо.

– Одну минуту, дитя мое...

Она вышла не оглянувшись.

– Я тут подумал кое о чем, – сказал Следователь.

– Рад за тебя, – выплюнул Джинн-Икс. Казалось, он обрел второе дыхание и сверлил своего мучителя глазами, которые больше не моргали. – Уже сообразил, какой ты несчастный, запутавшийся мудак?

– Мне нужно знать, как тебе это удалось.

– Всего-то? Блин, это же так просто. Глупые чертовы яппи сами распахнут дверь, стоит только заикнуться, что ты собираешь деньги для сиротского приюта...

– Я не о том. Мне интересно, как тебе удалось отыскать остальных членов Стаи.

– Дал объявление в "Желтых страницах". Позвоните по номеру 1-800-МАНЬЯК-УБИЙЦА.

Следователь поднял со стола электрический нож.

– Заключим договор. Я знаю о ритуале инициации... но не знаю другого – как тебе сначала удалось отмести всех позеров и пустых болтунов. Расскажи, и я дам тебе умереть с незапятнанной репутацией. Я не стану выдавать себя за Джинна-Икс на "Волчьих угодьях".

– Зачем? Что тебе с того, как я это проделывал?

– Предупредительная мера. Если я смогу это повторить, то поймаю убийц быстрее.

– Значит, ты хочешь, чтобы я предал будущих членов Стаи вместо нынешних? Размечтался.

– Не считай это предательством, – возразил Следователь. Он включил электрический нож и поднес его кончик к груди Джинна-Икс. Тот завис, гудя, над его правым соском.

– Думай об этом как о сделке. Первой в длинной череде, собери их всех...

Джек знал, что Джинн-Икс заговорит, и знал почему. Он нашел в нем слабину.

Она есть у каждого. Речь не о точке распада, когда телесная боль так велика, а разум искушают такие ужасы, что уничтожается личность как таковая. Чтобы довести человека до этого состояния, могут потребоваться дни, даже недели, и всегда есть риск, что жертва впадет в состояние кататонии, где уже никакая боль не достанет ее.

Слабина – это трещина в психике человека, в самой ее сердцевине, затрагивающая ядро личности: то, чем этот человек на самом деле является, что для него важнее всего на свете. Если найти эту трещину и приложить кое-какие усилия, можно одним махом разрушить все защитные слои и механизмы, оголить человеческую душу. Когда Джек только начинал свою работу, ему казалось, что слабина непременно основывается на страхе, – но, к собственному удивлению, обнаружил, что не реже она коренится в гордости, в печали, в тяге к чему-то.

Слабиной Джинна-Икс было его одиночество. Всю сознательную жизнь он чувствовал себя одиноким и вину за эту изоляцию возлагал на целое поколение. Эта ненависть к "отцам" привела его к убийству, которое сделало изоляцию окончательной.

Создание "Волчьих угодий" дало ему наконец ту эмоциональную поддержку, которую он так жаждал обрести. Он основал собственное племя, целую страну. Единственную вещь в его жизни, которой он мог гордиться.

И он никому не мог об этом рассказать.

Как и все серийные убийцы, он был неизвестной знаменитостью. Разумеется, он получал свою порцию почета и уважения от остальных членов Стаи, но они так и оставались словами, бегущими по экрану монитора. Еще никто не смотрел ему в глаза с иным чувством, кроме плохо скрытого отвращения или слепого ужаса; и он твердо знал, что другого выражения ему уже не встретить.

На самом же деле ему хотелось наполнить своим гневным воем весь мир, дать понять всем и каждому, кто он такой и чего добился. Эту слабость разделяют многие серийные убийцы – и она нередко приводила к их поимке.

Значит, Джеку оставалось только одно: дать Стенли способ добиться желаемого.

– Я собираюсь рассказать всем о методах твоей работы в Сети, – сказал Джек. – О том, как ты всего достиг. Какими программами пользовался. Какие личностные характеристики учитывал. И я расскажу, кем ты был.

– Ты... ты лжешь, – ахнул Джинн-Икс. – Какой в этом смысл...

– Смысл есть. Неважно, насколько ты умен, но в Сети найдется десять тысяч человек, которые растащат твои идеи на клочки и придумают способы опровергнуть их. Уже через месяц твой метод окажется бесполезен. Но взгляни на это с другой стороны, – предложил Джек. – Твое имя запомнят все...

После долгого, мучительного молчания Джинн-Икс прошептал:

– Договорились.

– Отлично. Итак, вернемся к самому началу...

Первым этапом было исследование. Веб-сайт под названием "Бюро отслеживания серийных убийц" перечислял точки, где орудовали известные убийцы; эти области страны Джинн-Икс пометил на компьютерной карте. Далее, он составил список веб-страниц, которые, по всей видимости, могли представлять интерес для убийц: анархисты, в деталях описывающие процесс изготовления бомб, приверженцы "крутого" садомазохизма, подписные сетевые издания с описаниями убийств и пыток, архивы, посвященные массовым убийствам и знаменитым убийцам Джинн-Икс использовал поисковую систему, которой скармливал ключевые слова – от "Аушвица" до "яда".

Затем он воспользовался скрытой программой, которая прикреплялась к этим сайтам и запоминала адреса электронной почты людей, которые посетили хотя бы два из них и при том проживали в областях, где чаще всего происходили убийства. Поскольку в каждый определенный момент на территории Соединенных Штатов орудовало от тридцати пяти до пятидесяти убийц, которые зачастую не сидели на одном месте, это не слишком сократило список кандидатур.

Настал черед его собственной веб-страницы. Он назвал ее "Серийные убийцы сегодня" и поместил на нее ссылки во всех сайтах из списка; любой, кто забредал на эти страницы, мог перескочить на его собственную одним кликом мышки.

Впрочем, сайт "Серийные убийцы сегодня" был не самоцелью, а лишь промежуточным этапом. Джинн-Икс постарался сделать его как можно более гротескным, зная, что это отбракует случайного посетителя, гуляющего по Сети. Красочные снимки расчлененных тел и текст, высмеивавший жертвы, должны были отпугнуть простых любопытствующих.

У страницы было несколько разделов, и лишь в том случае, когда пользователь посещал их все, на его экране возникала еще одна кнопка, приглашавшая заглянуть на другой веб-сайт: "Испытание болью".

"Испытание" подразумевалось в самом буквальном смысле – это был тест. Он состоял из сотни вопросов, основанных на нескольких научных трудах о психологии серийных убийц и на собственном опыте Джинна-Икс. Нужно было выбить восемьдесят очков или выше, чтобы перейти на следующий уровень. Некоторые вопросы требовали изучения ("Как звали третью жертву Сына Сэма?"), а другие были сформулированы так, чтобы спровоцировать гнев – они касались интимных и неловких эпизодов жизни испытуемого; чем эмоциональнее ответ, тем выше количество набранных баллов. Джинн-Икс не предлагал никаких стимулов для прохождения теста, только обещал полную анонимность (ее обеспечивала сложная система маршрутизации посланий).

Получив сотни ответов, он сравнил их с результатами работы скрытой программы, выявляя претендентов, которые укладывались бы в составленный профиль; затем он завязал электронную переписку с теми, кто, по его мнению, выглядел многообещающе. В своих письмах он прямо сознался в своих убийствах и спрашивал у адресатов, приходилось ли им когда-нибудь совершать то же самое.

Большинство ответило "да".

Джинн-Икс знал, что некоторые говорят правду... оставалось перебросить мостик через эту последнюю фатальную пропасть.

Он уже знал, как проверить, правдивы ли их заявления; ритуал инициации был первым, что он вообще придумал. Но никто не захотел бы пройти обряд, если бы он каким-то образом не подтвердил этим людям собственную честность. У них не было причин доверять ему – не больше, во всяком случае, чем у него самого; они были волками, медленно кружившими, огрызаясь, друг вокруг друга. Надо было устроить нечто такое, что никак нельзя было бы подделать, что каждый из них мог легко проверить. Публичное жертвоприношение, исполненное Джинном-Икс в честь крещения своего детища.

Они обсудили это в деталях. Было решено подорвать школьный автобус.

Джинн-Икс согласился. Самодельная бомба – не проблема.

Наутро после ужасной катастрофы (двенадцать погибших, двадцать два ранены) половина респондентов испарилась. Джинн-Икс незамедлительно "снес" веб-страницу; он понимал, что вступает в самую деликатную и опасную фазу всего процесса. Он связался с остальными членами и рассказал им о приватном веб-сайте, который создает: это особый клуб, вступить в который могут только они и никто больше. Желающие должны пройти обряд инициации. Большинство ответили согласием, но лишь несколько человек отказались от этой мысли, узнав об условиях. Один прислал явно забальзамированную руку, чьи отпечатки пальцев не совпали с отпечатками предполагаемой жертвы.

Те же, кто прошел проверку, стали членами Стаи. Вначале их было лишь четверо, но и этого было достаточно.

Достаточно, чтобы образовать семью.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: У меня никак не получается попасть на твою страницу.

ПАТРОН: Приношу свои извинения. Предпочитаю самолично проводить первые экскурсии для новых членов; потом ты сможешь заглядывать ко мне в любой момент. Это позволяет узнать друг друга поближе, более интимно.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Другие члены Стаи отзываются о тебе с большим уважением. Но отказываются объяснить почему.

ПАТРОН: Верно, я приобрел определенную репутацию, хотя, боюсь, моя известность ограничена Стаей. Остальной мир пока не догадывается о моем существовании... Я стараюсь разнообразить как свои методы, так и тип добычи – до такой степени, что никому еще не пришло в голову свести воедино мои отдельные успехи.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Похоже, что ты пометил всю страну как свою территорию.

ПАТРОН: Без каких-либо собственнических притязаний, спешу тебя уверить; просто я много путешествую.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Хотелось бы взглянуть на дело твоих рук.

ПАТРОН: Разумеется. Я посылаю тебе файл с условным названием «Мадонна на качелях». Дай знать, если возникнут проблемы с разархивированием.

На дисплее Джека появилось изображение мертвой женщины, висевшей в петле. Это был видеоролик, а не фотография, и тело медленно двигалось в сторону. Фокусировка камеры сместилась, и Джек увидел, что повешенная качалась на игрушке вроде тех, что подвешивают над колыбелями для развлечения младенцев: шнур, продетый сквозь несколько отверстий, на котором болтаются уравновешивающие друг друга грузы. Только этот шнур был сделан не из ярко окрашенного пластика, а из веревки, а рама была сколочена их едва оструганных деревянных брусов.

Тело женщины уравновешивали два повешенных ребенка.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Запоминающееся зрелище.

ПАТРОН: Спасибо. Молодое семейство в Сент-Поле. Заметь, почти никакой крови: веревки сверкают первозданной белизной.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Они уже были мертвы, когда ты их вздернул?

ПАТРОН: Ну нет – в этом ведь половина всего удовольствия. Знаешь, удушение занимает несколько минут; каждый из них прекрасно знал, что происходит с остальными.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Вижу, ты придаешь особое значение психологическому элементу. Как и я сам.

ПАТРОН: Ну, это же естественно. Убийство как таковое – штука очень простая, не сложнее, чем щелкнуть выключателем. Ценен здесь эмоциональный пейзаж – и до, и после. Вот что и вправду завораживает. Взгляни на выражение лица матери. Что она чувствует? Трепет от неизбежного расставания с жизнью? Ужас при созерцании гибели ее детей? А может, вину? Ведь она понимает, что это вес ее собственного тела не дает ее потомству коснуться пола болтающимися в воздухе ногами. Или гнев – от понимания, что это их вес не дает опуститься ей самой?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Интересный вопрос. Предпочитаю задавать их непосредственно.

ПАТРОН: То есть?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Карая за неверные ответы.

ПАТРОН: А, пытки. Безвкусица, на мой взгляд.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Возможно, если делается только ради процесса. Но боль – ключ, отпирающий множество дверей. Причем можно очень многое узнать по тому, какую именно ложь преподносит тебе объект, – не меньше, чем если он говорит правду.

ПАТРОН: «Он»? Странно, я не подозревал, что твои вкусы простираются настолько далеко.

Пальцы Джека замерли на клавиатуре. Все прошлые жертвы Поцелуя Смерти были женщинами. Зоркий у Патрона взгляд...

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Я изменил подход, ознакомившись с работами остальных членов Стаи. Кстати говоря, с первым объектом мужского пола я еще не закончил.

ПАТРОН: То есть он еще жив?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: До поры до времени.

ПАТРОН: Что ж, такого Стая еще не знала. Убийство в прямой трансляции. Не желаешь ли поделиться?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Как раз собирался.

Он щелкнул по клавише. Когда они с Никки поймали Джинна-Икс, при нем был цифровой фотоаппарат, с помощью которого Джек уже сделал несколько снимков его бывшего владельца. "Скинуть" фотографии в ноутбук труда не составило.

Патрон ответил через несколько минут.

ПАТРОН: Приношу свои извинения за недавний уничижительный комментарий. Твой подход довольно артистичен.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Не имел такого намерения. Меня интересует одно – коммуникация.

ПАТРОН: Любое искусство имеет отношение к коммуникации. Произведение искусства должно либо задавать вопрос, либо пытаться ответить на него, тебе не кажется?

– Да, – невольно шепнул Джек.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: А что предпочитаешь ты?

ПАТРОН: Вопрос, разумеется. Ответы слишком окончательны. Вопросы же могут вести куда угодно.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Разве то, чем мы занимаемся, не связано с... скажем так: окончательным решением?

ПАТРОН: То, чем занимаешься ты, – вполне возможно. Я же всякий раз имею дело с началом.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Не понял.

ПАТРОН: Хочешь услышать ответ, да? Хорошо, они у меня тоже имеются – правда, не мои собственные. Я собрал целую коллекцию чужих ответов на заданные мной вопросы.

На экране вспыхнул значок, сообщивший Джеку, что Патрон пересылает ему файл. Подождав, пока загрузка закончится, он открыл "посылку".

Заполнившее экран изображение было репродукцией картины, написанной маслом. На земле бесформенной кучей лежала едва угадываемая человеческая фигура Над человеком парили ангелы с искаженными, злобными лицами; в руках – пики с насаженными на них окровавленными сердцами. Верхнюю часть картины занимало гигантское белобородое лицо, с плотоядной жестокостью взирающее вниз. В оскаленном рту – два ряда заостренных клыков: Бог в образе людоеда.

Джек рассматривал картину сощуренными глазами. Что-то в стиле художника показалось ему знакомым...

ПАТРОН: Вот что вдохновило автора на создание этой новой интерпретации веры.

Еще один файл. На этот раз фотография. Пожилая женщина, обнаженная, если не считать нелепой шляпки на голове, распята в дверном косяке. Запястья приколочены по обе стороны проема.

Джек сидел, оглядывая этот кошмар широко распахнутыми глазами.

– Наконец-то, – прошептал, он.

Он уже знал, пусть единственной подсказкой ему служили эта фотография и ноющее ощущение в животе.

Он нашел убийцу своей семьи.

Глава 4

Три года тому назад

Снежное Рождество в Ванкувере было такой редкостью, что местный ювелир пообещал сполна вернуть стоимость всех проданных в декабре обручальных колец, если двадцать пятого пойдет снег. Такое же обещание он делал и в прошлые годы, но пока что за деньгами никто не являлся.

"Должно быть, сейчас он здорово нервничает, – думал Джек, лежа в кровати и еще не успев толком проснуться. – Если бы я не был уже женат, сам пошел бы за кольцами". Снег шел и двадцать второго, и двадцать третьего, причем не просто едва припорошил землю тонким влажным слоем, как это бывает на Западном побережье; время от времени в Ванкувере шел настоящий снег, непрерывным потоком, который все не кончался и не кончался. Снег летел большими, тяжелыми белыми хлопьями, похожими на комочки ваты; они летели к земле плотным, звуконепроницаемым занавесом. Двадцать второго Джеку почти не удалось поработать; весь день он провел, глядя в окно своей студии на Ист-сайде, наблюдая, как падает снег.

К двадцать третьему его мнение переменилось, совпав с взглядами большинства ванкуверцев. Снег достал. Красиво, конечно, но город не в состоянии с ним справиться: снегоуборочной техники не хватает, а большая часть автомобилистов непривычна к такой погоде. Городской монорельсовой дороге снег тоже не пришелся по вкусу; она забарахлила и была закрыта. Автобусы ходили с опозданием на час, а то и на все три. Заказать такси по телефону можно было только в аварийных ситуациях; от всех прочих поездок операторы отказывались.

Двадцать четвертого Джек последовал примеру большинства остальных горожан: он опустил руки и остался дома.

– Дже-ек! – донесся снизу голос Джанин. – Спускайся, соня. Твои предки будут здесь уже через час.

Джек со стоном зарылся под покрывало. И практически успел уснуть вновь, когда с его головы сдернули одеяло.

– Ох! Дай же мне поспать, – простонал он, ныряя под подушку лицом вниз.

Вздохнув, жена уселась рядышком на кровати.

– Так и быть. Скажу им – ты решил впасть в зимнюю спячку.

– Угу.

– А подарки пусть достанутся нищим и бездомным.

Выпростав из-под покрывала руку, он обнял жену за талию.

– Ты ничего им не скажешь, потому что мы ляжем в зимнюю спячку вместе. Мне же нужно будет чем-то согреваться... Я слыхал, что высокие женщины с короткими прическами греют как печки.

Джанин рассмеялась. Она всегда предпочитала короткие стрижки, а сейчас ее голову покрывал светлый волнистый ежик.

– Да неужто? А как быть с Сэмом? Кто о нем позаботится?

– Он у нас умный. Протянет на подножном корму – будет питаться орехами да ягодами.

Джанин сорвала с его головы подушку и обрушила ее на Джека.

– Поверить не могу, что ты говоришь такое о собственном сыне, – заявила она, изображая негодование.

– А мне не верится, что я женился на женщине, способной заниматься логическими умопостроениями до девяти часов утра.

– Спорим, в детстве ты вел себя иначе, – сказала Джанин, вытягиваясь рядом. Джек подсунул руку ей под голову.

– Ну, уж точно не в Рождество, – хохотнул он. – Я, скорее, напоминал Сэма: не мог уснуть накануне и вскакивал в половине шестого. Настолько заряженный энергией, что, клянусь, просто вибрировал.

– И что же случилось потом?

– Я открыл для себя мастурбацию. И заметно успокоился.

– Ну, Сэму только шесть... Думаю, в запасе у него еще несколько энергетически насыщенных лет. – Усевшись, Джанин спустила ноги с кровати. – Пойдем Кофе уже готов.

– Кофеин? Что ж ты сразу не сказала?..

Встав, Джек наскоро принял душ. Втирая в волосы шампунь, насвистывал старую песню группы "Дэво". Закончив, надел на себя белую футболку и черные спортивные брюки и босиком поспешил вниз.

– Пап! Еще только один последний сон! – воззвал из гостиной сынишка. У Сэма было узкое личико и курносый нос матери, зато курчавыми каштановыми волосами он был весь в отца Последние две недели он самым тщательным образом вел обратный отсчет дней.

– Он твой, Сэм, – пообещал Джек, направляясь на кухню. Сынишка помчался за ним, размахивая зажатыми в руке комиксами.

– Смотри! Маршалл подарил мне на Рождество первый выпуск "Спауна"! Знаешь почему?

– Ну... потому что он купил семь экземпляров? – Джек плеснул себе кофе в черную кружку с рисунком – зеленый эллипс головы и вытаращенные глаза пришельца.

– Вот и нет! – протянул Сэм с напускной обидой. – Потому что я его лучший друг.

– Интересно, а я тогда кто? – полюбопытствовал Джек, доставая сливки из холодильника. Тот был увешан магнитными нашлепками, которые Джанин покупала повсюду в лавках для туристов. Каждый день, хватаясь за ручку холодильника, Джек утыкался взглядом в один такой сувенир, напоминание о заброшенном городке в Аризоне: ухмыляющийся череп в ковбойской шляпе с подписью снизу: "Йа-хуу, мой верный мустанг!"

– Йа-хуу, – сказал Джек, упирая в череп вытянутый палец и пуская воображаемую пулю.

– Пап?

– Чего тебе, приятель? – Джек уселся за кухонный стол.

– Зачем ты всегда стреляешь в холодильник?

Джек рассмеялся.

– Я люблю это делать, когда у меня хорошее настроение. Что-то вроде ритуала, наверное.

– А что такое ритый ал?

– Узнаешь, когда сюда доберутся бабушка с дедушкой.

– А, ладно. – Сын Джека улыбнулся особенной, доверчивой и всепрощающей улыбкой маленького мальчика и умчался обратно в гостиную. Покачав головой, Джек улыбнулся тоже; он не мог припомнить, чтобы когда-либо так вот был уверен в собственном отце. Это было и приятно, и немного пугало.

Джанин вошла в кухню и присела за столом рядом с Джеком.

– Вот и все, гостевая комната готова. Не хватает только твоих родителей.

За окном дважды прогудел автомобиль – обычное приветствие, каким отец Джека всегда оглашал окрестности, оповещая о своем приезде.

– А вот и они, – ответил жене Джек.

Мистер и миссис Сэлтер вошли в прихожую, нагруженные свертками в праздничной обертке.

– Счастливого Рождества! – провозгласила мать Джека Она была высокой женщиной с курчавыми волосами, которые неизменно красила в вопиюще алый оттенок. – Смотрите-ка, что Санта выронил с саней рядом с нашим домом!

– Ого! – крикнул Сэм, подбегая к бабушке, чтобы обхватить ее руками. – А для меня там что-нибудь есть?

– Ну, я думаю, может и найтись кое-что, – успокоил его отец Джека, невысокий коренастый мужчина с квадратной челюстью и сединой, которую стриг машинкой. – Ага, вот и моя близняшка! – со смехом проговорил он, заключая в объятия Джанин.

– С Рождеством! – сказал Джек, принимая весь груз свертков, пока Джанин помогала его родителям повесить пальто. – Уф-ф. В этом году вы опять решили скупить весь ассортимент магазина игрушек?

– Чился-молся, – насупился отец. – Антася, понял меня?

– Что? – удивился Сэм.

– Не бери в голову, – посоветовал Джек. – Дедушка то и дело вспоминает один старый шведский диалект.

Джек препроводил их в гостиную. В одном из углов возвышалась статная двухметровая с гаком ель, украшенная щедро, хотя и несколько эклектично: на ветвях сражались солдатики из коллекции Сэма, оспаривая, видимо, судьбу младенца Иисуса, лежащего тут же, в яслях. Всю сцену подсвечивали мерцающие стручковые перцы – мексиканские светильники, собранные цепочкой, на манер рождественских огней. Самодельные игрушки, изготовленные Джеком, делали убранство еще сюрреалистичней. Все они были собраны из разрозненных предметов, в основном столовых приборов; Джек давно обнаружил, что вполне приличный ангелочек может получиться из двух вилок, одной ложки и моточка проволоки, особенно если зубцы вилок растопырить на манер крыльев.

– Святый Боже, – произнес его отец, оглядывая ель. – Хорошо, хоть дерево настоящее.

– Я уж думал, вы опоздаете, – сказал Джек, раскладывая подарки под елкой. – Если учесть, что творится на дороге...

– Ну, ты ведь знаешь своего отца, – вздохнула мать, усаживаясь в кресло. – Решил, что мы обязательно должны выехать на час раньше, просто на всякий случай.

– И оказался прав, – самодовольно добавил мистер Сэлтер. – Главные улицы еще в порядке, а вот на боковых мы пару раз чуть не застряли. Еле добрались, точно вам говорю.

– Что ж, говорят, к завтрашнему утру снег растает, – сказала Джанин.

– Да, и тогда все мы утонем в слякоти, – проворчал мистер Сэлтер.

– Кто-нибудь хочет выпить? – спросил Джек.

– Я бы не отказалась от горячего шоколада, – откликнулась миссис Сэлтер. – Хочу прогнать холод из костей.

– А ты что скажешь, папа?

– Не откажусь.

– И я тоже! – выбрался из-под елки Сэм. Он копался там в коробках, высматривая собственное имя и повторяя "Ух!" всякий раз, когда его находил.

– Приготовлю каждому по чашечке, – сказала Джанин.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Эта картина мне знакома.

ПАТРОН: Надо думать, речь идет о полотне, а не о фотографии.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Да. Его автор – художник по имени Сальваторе Ториньо, не так ли?

ПАТРОН: В точку. Да, Ториньо – один из моих успехов.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Я и не знал, что он умер.

ПАТРОН: Нет, он жив и здоров. Чего не скажешь о его обожаемой матушке – ты видел ее на фото. Старушка посетила свою последнюю пасхальную мессу.

Звонок раздался ближе к вечеру. Джанин вместе с матерью Джека были на кухне, готовили праздничный ужин, а его отец вел крайне серьезный спор с внуком: "Нет, Сэмми. Едва ли Бэтмен поколотит Супермена. Не в честном бою, во всяком случае..."

Джек поднял трубку беспроволочного аппарата на втором гудке.

– Алло?

– Джек? – немецкий акцент в голосе был тяжелым и плотным, как коврижки в пироге "Блэквуд". Джек сразу его узнал.

– Мистер Либенстраум... Счастливого Рождества! – спохватился он.

– Я, я, и вам тоже счастливого. Простите, что беспокою дома, Джек, но я, похоже, не смогу вернуться сразу после праздников. Очень много дел накопилось.

– Жаль это слышать.

Либенстраум был богатеем из Германии, собирателем произведений искусства, купившим через посредника одну из работ Джека Очевидно, она произвела на него впечатление, поскольку он связался с Джеком лично и заговорил о европейской выставке, а может, даже и о целом турне. Подобная возможность – из тех, что способны послужить трамплином для взлета карьеры художника.

Джек ни разу не встречался с коллекционером лицом к лицу. Немец уже две недели провел в городе, но дважды отменял назначенные было встречи, ссылаясь на занятость. В последний раз он заявил, что не успеет развязаться с делами до самого Рождества, которое проведет дома... но непременно вернется вскоре после Нового года.

– Мне самому очень обидно, Джек, – с сожалением сказал Либенстраум. – Я так хотел взглянуть на вашу студию, на работы. Сейчас у меня наконец появилось несколько свободных минут, но ведь уже слишком поздно.

Несколько свободных минут.

– А во сколько вылетает ваш самолет?

– Не раньше десяти.

– Что ж, если хотите, мы все же успеем повидаться, – сказал Джек. – Мне потребуется около часа, чтобы доехать до студии. Если такси еще берут пассажиров, подъезжайте и вы.

– Вы уверены? Я не против, мне делать нечего, кроме как пить шнапс в баре аэропорта, но вы... вы ведь должны побыть дома, в кругу семьи, нихт вар?

– Все нормально. Они поймут.

– Ну что ж, тогда... мне бы очень этого хотелось. И на сей раз я обязательно приеду, обещаю вам.

– Отлично! – Джек назвал Либенстрауму адрес, поблагодарил и повесил трубку.

Теперь осталось только сообщить остальным.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Я не понимаю, что ты имеешь в виду под «успехом».

ПАТРОН: Я не собирался убивать Ториньо. Надлежало найти человека, которого он любит больше всех на свете, и уничтожить – так, чтобы убийство еще долго отзывалось в его душе. Ториньо – убежденный католик; я тщательно подбирал религиозную символику. Пасхальный венок на голове – милая деталь, правда?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Да.

Солнце уже клонилось к закату, когда Джек выехал, направляясь в студию. При нормальной погоде он добрался бы туда за полчаса, не больше; теперь же, он знал, поездка займет никак не меньше часа.

Машину окружали фантастические пейзажи. За последнюю пару суток выпало почти на метр снега, придавших знакомым улицам какой-то неземной облик: автомобили, припаркованные на обочинах, за два дня полностью занесло снегом, и только две белых насыпи, похожих на холмы у подножия ледника, окаймляли улицу. Кусты, заборы и деревья настолько преобразились под слоем снега, что можно было прочесть лишь общие их очертания. По обе стороны улицы возвышались теперь сверкавшие белизной шары, конусы и что-то вроде горных кряжей. Ощущение такое, словно смотришь на чистую страницу и видишь, как едва сформировавшиеся мысли проталкиваются на поверхность сквозь бумагу.

Как Джек и ожидал, Джанин и мать сразу его поддержали, а вот отец поворчал немного. Сэлтер-старший никогда не выражал восторгов по поводу избранного сыном рода деятельности; он неоднократно пробовал убедить Джека выбрать что-нибудь другое, "где чуточку больше стабильности". Давным-давно Джек научился просто переводить разговор на другие темы, вместо того чтобы отстаивать свою точку зрения. Искусство не было выбором Джека; оно само его выбрало. Лучшее объяснение, которое Джек мог бы дать своему отцу, понимая, впрочем, что отец бессилен его понять.

В конечном счете они все равно пришли к мировому соглашению, заключив меж собою договор, автором которого, сам о том не подозревая, был Сэм. Однажды он застал их в разгаре спора, заревел и отказывался прекратить плач, пока Джек не обнялся с отцом. После этого случая никаких громких споров больше не было. Во всяком случае, в присутствии Сэма.

В итоге отец настоял, чтобы Джек взял родительскую машину.

– На ней зимняя резина, и тебе не придется ее откапывать. Об одном прошу – не оставляй приемник на той дурацкой частоте, которую ты обычно слушаешь.

Джек жил в Бернэби, тогда как его студия располагалась на востоке Ванкувера, неподалеку от Мэйн-стрит и Терминала. Он поехал по Хастингс-стрит, но даже и по этой дороге машина еле ползла; на длинном спуске, как раз после поворота с Баундари-роуд, случилась какая-то авария, вызвавшая цепную реакцию столкновений. По крайней мере, три тягача и пять полицейских машин блокировали дорогу, превратив снегопад в стробоскопическую радугу желтых, голубых и красных вспышек.

До студии Джек добрался не раньше шести, когда уже совсем стемнело. Либенстраум еще не подъехал, так что он отпер дверь и вошел. Побродил несколько минут, вытащил несколько работ, которые хранил здесь, и расставил, немного нервничая. Джек работал по преимуществу в смешанной технике, комбинируя элементы живописи, скульптуры и текста; его произведения тяготели к поп-арту и были трехмерными – как тот бюст Мадонны, что он соорудил из упаковок презервативов, строительной пенки и силикатного клея.

Прошло пятнадцать минут, полчаса Либенстраум не появлялся. Джек забеспокоился, смог ли немец раздобыть такси. Он решил сделать несколько звонков, попробовать выяснить, можно ли сейчас раздобыть такси, но диспетчерских служб в Ванкувере было слишком уж много... и потом, что, если ему будет звонить сам Либенстраум?

Наконец в дверь постучали. Впрочем, за нею стоял вовсе не коллекционер из Германии; то была женщина в полицейской форме.

– Нам звонили насчет возможной кражи, – сказала она. Двадцать с чем-то лет, карие глаза, коротко стриженные темные волосы. Джеку показалось, что она слишком весела для человека, чье дежурство пришлось на канун Рождества.

Джек показал ей свои документы, объяснил, кто он такой и что тут делает. Она ушла, пожелав веселого праздника.

Он подождал еще полчаса, а потом позвонил домой.

Трубку никто не взял. После четырех гудков включился автоответчик, и Джек повесил трубку под звук собственного голоса. Попытался вновь, с тем же результатом. Странно. Пришлось списать на снегопад и канун Рождества Видно, линии перегружены.

Он выждал еще полчаса, прежде чем смирился с мыслью, что Либенстраум уже не покажется. Либо немцу не удалось раздобыть такси, либо все это время он попросту водил Джека за нос Джек даже не знал, что должен чувствовать – злость или разочарование.

Ни то, ни другое, решил он, садясь в машину и готовясь к долгому пути домой. Ведь канун же Рождества, черт возьми, и он проведет его остаток с семьей, будет пить ром со взбитыми яйцами, слушать плохие шутки отца и вообще отлично проводить время. А бедняга Либенстраум застрянет в десяти тысячах километров от земли, будет жевать резинового цыпленка, смотреть "Один дома-4" и слушать храп незнакомца на своем плече. Туда ему и дорога.

Джек включил радио, отыскал местную станцию, передававшую "Танцуя рок у рождественской елки", и начал подпевать. Обратный путь он одолел в рекордное время, и к тому моменту, когда вывернул на подъездную дорожку у дома, снова пребывал в весьма неплохом расположении духа.

Парадная дверь была слегка приоткрыта.

ПАТРОН: Кто создает великие произведения искусства?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Великие мастера.

ПАТРОН: Именно. Но что делает их великими?

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Образование. Упорство. Талант.

ПАТРОН: Увы, это не так. Существует множество художников, обладающих всеми этими достоинствами, но создающих попросту добротные вещи. Требуется нечто большее, чтобы одолеть эту пропасть – перескочить от обычного мастерства к вершине, от посредственности к подлинному вдохновению. Если ты еще не догадался, что это, спроси у своего пленника.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Боль.

Джек уже знал, еще не успев переступить порог.

Его посетило нечто вроде параноидальной вспышки – внезапно появившееся чувство, время от времени посещающее каждого, особенно когда в выпуске новостей упоминают об автокатастрофе или крушении самолета. Острое осознание, что погиб кто-то из близких: друг, возлюбленная, кто-то из родителей. Эта вспышка поражает мозг, словно разряд молнии, но затем инициативу перехватывает рассудок, который успокоит нервы, развеет страх.

Джек в одно мгновение пережил весь этот процесс, но на сей раз страх не желал униматься; раз возникнув, он в один присест поглотил всю способность Джека рассуждать логически.

Дрожащей рукой он медленно толкнул дверь. Было слышно, как где-то внутри Бинг Кросби исполняет "Я мечтаю о снеге на Рождество".

Мать он увидел первой. Она висела в пролете лестницы, на елочной гирлянде, захлестнувшей ее шею и подтянувшей лодыжки к запястьям. Лампочки включались и выключались, поочередно окрашивая вытаращенные глаза и высунутый язык матери Джека в голубой, зеленый, красный, желтый цвета Она медленно поворачивалась на сквозняке от распахнувшейся двери.

ПАТРОН: Боль. Совершенно верно. Такое простое слово, а вбирает в себя безграничное количество оттенков. На уровне биологии это не более чем система предупреждения, – но если рассмотреть эмоциональную сферу, мы получим нечто совершенно иное. Душевные муки – топливо, которым можно заправить множество механизмов: страх, похоть, ярость, всякого рода устремления... И творческие способности.

Ничего не видя вокруг, Джек побежал вперед по короткому коридору на кухню, мимо гостиной. Когда потом его допрашивали полицейские, он не смог объяснить им, почему сначала обязательно хотел попасть на кухню или как миновал гостиную, так и не заглянув в нее.

Отец Джека был распростерт на кухонном столе. Он был одет в костюм Санта-Клауса, расстегнутый нараспашку, чтобы были видны извлеченные внутренности. Кровь капала с фальшивой белой бороды и кишок, запутанными веревками свисавших с края стола Джек вдохнул запахи – крови, испражнений, жареной индейки.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Ты дважды упомянул Пасху. Ты специально подгадал убийство к празднику?

ПАТРОН: Да. На фотографии этого не видно, но на плите кипит кастрюлька с молочным шоколадом. Запах – это такой важный компонент воспоминаний! Я хотел, чтобы ощущение пасхального утра навсегда поселилось в сознании Сальваторе. Он никогда больше не взглянет на распятие, не увидев трупа своей матери, никогда не съест и кусочка шоколада. Я крепко спаял два события в самых глубинных уголках его существа...

Джек пребывал в состоянии шока. Он не мог понять, не мог осмыслить того мира, который вдруг распахнулся перед ним.

Спешить вроде бы было некуда – он двигался, подчиняясь какой-то бессвязной инерции.

Джанин была в гостиной. Ею украсили елку.

Джек начал воспринимать все вокруг ясно сфокусированными кадрами, отдельными деталями в застывших осколках времени. Отрезанный палец, балансирующий на нимбе одного из его ангелочков, смастеренных из вилок-ложек. Босая ступня, ногти которой он сам недавно покрыл алым лаком, висящая у самого ствола Сердце, завернутое в окровавленную фольгу, аккуратно выложенное на ветку.

Голова, насаженная на верхушку вместо звезды.

Все это вдруг показалось Джеку очень далеким, хотя находилось совсем рядом. Вот что самое странное.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Как, обошлось без пасхального зайца?

ПАТРОН: У всякой метафоры есть свои пределы.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Ты назвал Ториньо своим успехом. Почему?

ПАТРОН: Потому что он выжил. Я провел двадцать одну операцию, всякий раз выбирая кого-то, в ком чувствовал потенциал, и уничтожая самого дорогого ему человека или людей. Из двадцати одного кандидата, намеченных мною для трансформации, пятеро покончили с собой, трое стали алкоголиками, один подсел на героин, четверо попали в психиатрические больницы и двое мотают срок. Пятеро излили боль в искусстве, более или менее успешно. Один из них получил премию Тернера два года тому назад.

Многие члены Стаи утверждают, что их занятие – своего рода искусство. В отличие от них, я не создаю шедевры.

Я творю художников.

Джек приходил в себя медленно, этап за этапом. Он сидел там, где сполз по стене, – в коридоре. Руки обхватывали колени. Невидящий взор был уставлен в стену напротив. Он не мог вспомнить, как оказался здесь. Слушал, как Мел Торм распевает о каштанах в пламени очага.

Оставалось еще что-то, что он должен был сделать, что не давало ему покоя. Что-то, чего он очень боялся.

Нужно было подняться наверх.

В итоге именно надежда заставила его бочком пробраться по ступеням, мимо медленно поворачивавшегося тела матери. Надежда на то, что убийца мог пощадить Сэма. Быть может, наверху его ждало не тело сына, а какая-то зацепка – намек на то, что Сэму удаюсь сбежать или же он был похищен. Слабенькая, хрупкая надежда.

Она оказалась недолговечной.

Спальня его сына преобразилась в сцену рождественской постановки. Картонные фигуры волхвов в натуральную величину, Иосиф и Мария сгрудились у кровати Сэма, на которой стоят маленькие деревянные ясли.

Сэм был внутри. Руки и ноги ему отрезали, чтобы он смог туда поместиться. Их искали, но так и не нашли.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: В твоем списке лишь двадцать человек.

ПАТРОН: Один все еще не определился. Мне казалось, в нем скрыт самый мощный потенциал; тогда как многие из моих подопечных поначалу утрачивали всякие силы, с ним этого не произошло. Он лишь поменял направление.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Значит, он все же разочаровал тебя?

ПАТРОН: Я пока не уверен. Быть может, он еще оправдает мои ожидания.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Будь осторожен. Ожидания порой оправдываются самым неожиданным образом.

Наконец в дом заглянула соседка, удивленная распахнутой настежь дверью. Бросив внутрь один-единственный взгляд, она принялась кричать.

Полицейские нашли Джека внутри, он стоял на коленях у кровати сына. Он не сопротивлялся, когда его выводили в наручниках; он вообще не произнес ни единого слова, пока его не попросили дать показания. Тогда он описал им, что произошло, монотонным, лишенным всякого выражения голосом и во всех подробностях.

Та же самая соседка, что вызвала полицию, миссис Крендэлл, вспомнила о странном телефонном звонке, раздавшемся в начале восьмого. Человек, назвавшийся братом Джека, попросил ее немедленно зайти к Сэлтерам; когда она постучала в дверь, ей никто не открыл.

Другой сосед, счищавший снег с дорожки перед своим домом, видел, как в пять часов Джанин помахала Джеку с крыльца на прощанье. Джек разговаривал с женщиной-полицейским в своей студии около половины седьмого, тогда как коронер установил, что его семья погибла между семью и восемью часами вечера. Джек никак не смог бы совершить эти убийства; его отпустили.

Каких-либо доказательств тому, что "мистер Либенстраум" существует на самом деле, так и не было обнаружено.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Твой стиль настолько своеобразен, что мне не верится, чтобы полиция так и не догадалась увязать вместе хотя бы два отдельных преступления.

ПАТРОН: Полицейские не интересуются искусством... таким образом, мотивы моих действий остаются для них загадкой. Мои убийства рассыпаны по всей территории страны, выполнены всякий раз в новой технике, а мои жертвы принадлежат к обоим полам, ко всем расам и возрастам. Я, конечно, питаю особую привязанность к праздникам – ритуалы настолько сильно укоренились в нашем обществе, что продолжают резонировать год за годом в сознании моих художников, – но я не всегда убиваю членов семьи своего подопечного. Мне приходилось умерщвлять любовниц, лучших друзей, преподавателей и учеников. Я убивал дядей и тетей, двоюродных братьев и сестер, а однажды – давно потерянного брата-близнеца.

Полиция ищет тех, кто мог бы получить от убийства выгоду, а осиротевшие художники отходят на дальний план, их вообще не замечают.

ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Мне бы хотелось взглянуть, что еще интересного создали твои творения.

ПАТРОН: Разумеется. Вот полотно кисти лауреата премии Тернера, о котором я упоминал... а затем, надеюсь, ты поделишься собственными достижениями – тем, что почерпнул из бесед со своим пленником.

Патрон щелкнул клавишей, отправляя файл с картиной, которую считал особенно волнующей. На ней был изображен лежащий на лугу ребенок – руки закинуты под голову, взгляд устремлен ввысь, к голубому небу с ожившими в нем детскими снами: рыцари на крылатых конях бьются на турнире, а монстры из мультиков играют в бейсбол среди облаков.

На лице мальчика играла улыбка, а между тем его тело было подвергнуто вивисекции: кости, мускулы и органы торчали напоказ, и голодные насекомые уже вгрызались в оголенную плоть.

"Да, – подумал Патрон, – Следователь наверняка оценит эту работу по достоинству..."

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогая Электра,

мне нужен твой совет. Скажем так: некий гипотетический мальчик пригласил некую гипотетическую девочку пообедать вместе. Не совсем, свидание, но и не совсем несвидание, если ты улавливаешь мою мысль. Я выражаюсь достаточно внятно?

О, на фиг это все, Электра! Если я не могу быть откровенна с тобой, с кем же тогда мне откровенничать?

Бобби Бликер позвал меня перекусить. Типа того.

Наверное, стоит рассказать тебе про Бобби. Он мой ровесник, у него короткие светлые волосы и голубые глаза с потрясающе длинными ресницами. У него обаятельная улыбка, а еще он высокий. Симпатичный вроде бы.

Так и быть, он очень симпатичный. И он спросил, не собираюсь ли я на аллею, поскольку его друзья хотят сходить туда поесть пиццы, а он решил позвать и меня, потому что знает, что я люблю ананасы, и он тоже их любит, а ею друзья ни за что не дадут ему заказать начинку с ананасами, потому что считают, что пицца без них вкуснее, и он хотел позвать меня туда, чтобы я тоже проголосовала за ананасы.

Ведь это свидание, верно? Электра?

ВВЕДИТЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ.

В общем, я попросила Джессику спросить у Бельмонта (это друг Бобби), как он считает, нравлюсь ли я Бобби, и Бельмонт ответил, что не знает, но Джессика решила, что он скрывает правду.

ИНФОРМАЦИИ НЕДОСТАТОЧНО.

О чем и речь. В любом случае я не ответила ни «да» ни «нет» и теперь не знаю, что мне делать. Или что будет, если я туда пойду. Или не пойду. Я ничего не знаю. Помоги же мне.

ВНЕСИТЕ ЕЩЕ ПЯТЬДЕСЯТ ЦЕНТОВ ДЛЯ ТРЕХ ПОСЛЕДУЮЩИХ МИНУТ РАЗГОВОРА.

Ну да, я поняла. О подобных вещах тебе известно не больше, чем мне самой, верно? Ума не приложу, с чего я взяла, будто ты мне поможешь, – ты ведь всего-навсего набор электронных деталей.

А ТЫ ВСЕГО-НАВСЕГО НАБОР ГОРМОНОВ.

Как? Электра, я шокирована. С твоей стороны это не очень-то вежливо.

ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ПРАВА.

Ну... возможно. Должна тебе признаться, я и вправду думала о том, на что это похоже – целоваться с Бобби.

И ЧТО ЖЕ?

Где-то на середине поцелуя Бобби превратился в дядю Рика.

ТРЕВОГА! ТРЕВОГА! ВЫСШИЙ УРОВЕНЬ ОПАСНОСТИ!

Слышу, слышу... Я просто ничего не могла поделать. Чувствую себя виноватой и даже не знаю толком отчею: оттого ли, что вообразила поцелуй с дядей Риком, или оттого, что раздумываю, пойти ли с Бобби в пиццерию? Все это настолько запутано, Электра.

У МЕНЯ ЕСТЬ РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ.

Мы с моими гормонами ждем с нетерпением.

НАДО ПЕРЕСАДИТЬ МОЗГ ДЯДИ РИКА В ТЕЛО БОББИ.

Гм. В таком случае я заполучу личность дяди Рика и смогу ходить на свидания с телом Бобби безо всяких неприятностей. Электра, ты гений!

Конечно, это останется нашей тайной. Знать об этом буду только я и никто больше. Мне придется помочь дяде Рику приспособиться к подростковому возрасту, рассказать, какую одежду ему нужно будет носить,чтобы не выглядеть придурком, объяснить, какую музыку слушать и так далее – хотя почти все то, что он слушает сейчас, довольно клево. Кроме джаза.

Остается только одна проблема, Электра, – то есть не считая очевидной: найти нейрохирурга, готового поработать сверхурочно за небольшую плату. Даже не знаю, как тебе это сказать, но...

Мне по-прежнему хочется заполучить тело дяди Рика.

ТРЕВОГА! ТРЕВОГА! ПЕРЕГРУЗКА БАЗЫ ДАННЫХ!

Я бессильна что-либо изменить, Электра... может, это и неправильно, но таковы мои настоящие чувства.

ЭТИ ТВОИ ЧУВСТВА МОЖНО ОПИСАТЬ ОДНИМ ПОДХОДЯЩИМ ТЕХНИЧЕСКИМ ТЕРМИНОМ: НЕПРОХОДИМАЯ ГЛУПОСТЬ.

Да я знаю, знаю... Господи, что же мне делать? Это сводит меня с ума, Электра, я тебе не вру.

Вчера я была в студии у дяди Рика. Он обещал показать мне новую скульптуру, над которой сейчас работает, хотя, вообще-то, у него правило: никому не показывать незаконченные работы.

Его студия размещена на чердаке в довольно грязном районе города, зато здесь, наверное, совсем небольшая арендная плата. Я поехала туда после школы, на автобусе.

Мне нравится у него на чердаке. Это бывший склад с голыми деревянными стенами, огромными ржавыми трубами и дубовыми балками под потолком, до которою метров шесть, не меньше. Высоко вдоль стены – длинный ряд окон, которые никто не мыл, похоже, лет пятьдесят. Однажды я предложила протереть их, но дядя Рик не позволил: говорит, ему нравится оттенок, который приобретает свет, пройдя сквозь эту пылищу.

Короче, я постучала в дверь – этакую здоровую махину, которую дяде Рику приходится тянуть со всей силы, чтобы сдвинуть с места. На нем были драные джинсы и грязная белая футболка. Он был покрыт потом, а на руках и лице – грязные масляные разводы. Отвратительно, не правда ли?

Боже, какой он был сексуальный!

Клянусь, мои мозги просто забуксовали. Дядя Рик пригласил меня войти, а я не ответила ни словечка, просто шагнула внутрь, не чувствуя под собой ног. Солнцу жарило вовсю, и мои глаза не сразу привыкли ко всем этим потокам света... сначала я вообще ничего не видела. Стояла столбом и старалась дышать помедленнее. На чердаке пахло горячим металлом и свежеструганным деревом. И мужчиной.

Когда мое зрение прояснилось, я увидела эту фигуру в центре комнаты... Скульптура лысой женщины, низко склонившейся над чашей, которую она держала на коленях. Она была металлической... алюминий, кажется. Кожа женщины была как хромированная, но не гладкая, а вся шершавая.

«Секундочку, сейчас я ее включу», – сказал дядя Рик.

Когда он это сделал, из головы скульптуры хлынула вода. Внезапно у нее появились замечательные жидкие волосы. И они не просто падали вниз, вовсе нет. Я сначала не заметила, но там были торчащие кусочки стекла, из-за которых вода вроде как завивалась.

Она не лилась в чашу; нет, вода сливалась в стеклянные трубки по обе стороны плоской груди женщины, свитые вместе наподобие блестящих кос. Трубы соединялись с дном чаши, которая медленно наполнялась водой.

Подойдя ближе, я увидела, что женщина изучает свое отражение в воде. Дядя Рик выкрасил внутреннюю часть чаши серебрянкой, превратив ее в вогнутое зеркало.

«Просто фантастика», – сказала я. Может, это только мое воображение, Электра... но, по-моему, женщина здорово напоминала меня.

Дядя Рик покачал головой и прикурил сигарету, а я смотрела, как блестит солнце на маленьких кусочках металлической стружки, застрявших в его волосах.

"Нет. Пока нет, – сказал он. – Кое-чего еще не хватает".

Я догадалась, что он имел в виду.

Глава 5

Два с половиной года тому назад

– Можно задать вам несколько вопросов?

Никки внимательно осмотрела мужчину, сидящего в кабинке по соседству. Ему было около тридцати. Нечесаные каштановые волосы, колючая борода и глаза, чей оттенок подсказывал, что их обладатель не спал уже с неделю. Для бездомного одет слишком хорошо, но на клиента не похож. Полицейский, решила она, ничуть не обеспокоившись; с ними Никки имела дело каждый божий день, они были такой же неотъемлемой частью профессии, как и клиенты.

– Я сейчас не на работе, дорогой, – сказал она. – Обеденный перерыв, усек? Возвращайся минут через двадцать.

– Я предпочел бы не вмешиваться в рабочий процесс, – возразил мужчина – Я журналист. Пишу материал о Бульваре, хотел написать и о тебе.

Никки улыбнулась. Эта улыбка – автоматическая реакция на появление кого бы то ни было, и не важно, как она себя при этом чувствует... Улыбка обезоруживала людей, предоставляя Никки лишнюю секунду на подготовку к обороне. У всех работающих девушек, которых она знала, имелось одно универсальное правило для переговоров с клиентами, а Никки применяла его и в иных случаях: поступай, как подскажет нутро. А ее инстинкты говорили...

Опасность?

Страдание.

– Ладно, – резко ответила она – Присаживайся.

Позже она снова и снова прокручивала в голове те первые минуты их знакомства, пытаясь понять, почему она согласилась на разговор. В этом парне было что-то не совсем правильное, что-то изломанное и налитое болью... она в жизни не села бы к нему в машину. И все же в нем, пожалуй, совсем не было агрессивности, лишь глубокая скорбь.

Прихватив чашку с кофе, он скользнул в кабинку к Никки, чтобы усесться напротив.

– Меня зовут Джек.

– Венди. – Привычный псевдоним для работы на улице.

Джек вытащил из кармана записную книжку и авторучку.

– Давно ли ты этим занимаешься?

– С тех пор, как мне стукнуло семнадцать... вернее, пятнадцать. Хочешь – верь, не хочешь – не верь.

– Что тебя толкнуло?

– То же, что и остальных, – наркотики. Я подсела на самый худший из них.

– Крэк?

– Нет. Деньги. – Никки выудила из сумочки пачку сигарет. – Знаешь, этим можно заработать поразительные денежки. Когда ты еще молода и глупа, может показаться, что мужики просто отдают бабки за здорово живешь. И ты начинаешь их тратить. Жизнь превращается в одну сплошную вечеринку. Оглянуться не успеваешь, как подсаживаешься на что-то дорогое, и тогда выбора уже не остается. Нельзя взять и бросить это занятие, уйти в официантки, потому что минимальная ставка плюс чаевые не в состоянии поддерживать твое пристрастие. И потом, ты больше ни на что не пригодна.

– На наркоманку ты не похожа.

Никки прикурила от маленькой газовой зажигалки.

– Это потому, что я ни на чем не торчу. Наркоты сюда не ходят.

Она широким жестом обвела все помещение кафе, в котором они сидели. Заведение называлось "Темплтон"; обстановка здесь была странноватая, но впечатления запущенности не оставляла. Вдоль одной стены выстроился ряд кабинок, вдоль другой – старомодная стойка бара с хромированными табуретами. Дизайн в допотопном стиле шиковатых закусочных пятидесятых годов, с размашистой неоновой вывеской "Заказные блюда" над окошком раздачи. Рядом с каждой из кабинок – миниатюрный музыкальный автомат – того сорта, где приходится выбирать записи, перелистывая застекленные страницы списка. В другой кабинке устроились еще несколько проституток, а за стойкой сидит, щелкая по клавишам ноутбука, молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой.

– Видишь ли, в каждом городе есть по два Бульвара: в центре и в трущобах. Возле притонов работают сплошь тронутые да наркоманки. Они берут мало, потому что им нужно наскрести всего ничего, на очередную дозу. В центре все иначе – тут все молоденькие, хорошенькие, высококлассные. Мы обслуживаем бизнесменов, по большей части. Если провести опрос центровых девушек, окажется, что практически все они – или матери-одиночки, или студентки колледжей.

– И кто же ты?

– Ни то, ни другое. Я старожилка, занимаюсь этим всю жизнь. Привыкла к хорошим деньгам и, по правде сказать, ничего больше делать не умею.

– Ты всегда можешь чему-то еще поучиться.

– А потом? Стать бухгалтершей? Воображаю себя на корпоративной банковской вечеринке в честь Рождества: "Эй, ребята! Венди бесплатно отсасывает под венком из омелы!"

Джек едва заметно вздрогнул.

– Да, кстати о Рождестве, – сказал он. – Во время праздников дела идут в гору?

– Нет, мужикам вообще-то неймется круглый год напролет.

– А как насчет психованных клиентов? Их количество от времени года никак не зависит?

Этот вопрос показался странным. Никки подумала немного, прежде чем ответить:

– Разве что летом. Погода жаркая, нервы на пределе. Но действительно психованные – эти круглый год не подарок. Все эти сказки насчет полнолуния, которое якобы сворачивает людям мозги, – пустой треп. Подцепить психа можно и летним вечером в июле, и в полночь на Хэллоуин.

– С тобой такое случалось?

– Конечно. Впрочем, уже довольно давно... у меня хорошее чутье.

– А как насчет твоих подруг?

– Со всеми случается время от времени. Если повезет, просто обчистят, и все.

– Ты была знакома с кем-то, кому не повезло?

Никки уперла в него прямой, острый взгляд. Он встретил его не моргнув. Выждав секунду, она ответила:

– Если ты говоришь о мертвых шлюхах, то да. Да, я знавала несколько мертвых шлюх. Тебе хочется узнать подробности? – Она выплевывала слова так, будто те были осколками стекла.

Реакция "журналиста" ее озадачила. Кажется, он просто задумался ненадолго, а потом произнес:

– Меня не интересует, чем они зарабатывали себе на жизнь. Они были твоими подругами?

Она смотрела на него, не зная, что и думать.

– Некоторые. Другие, наверное, заслуживали то, что получили, если не худшего.

– Может, и так. Но как ты можешь знать наверняка?

– Доверяю чутью. Некоторые люди – просто дерьмо, и планете без них только легче.

– Увы, на свое чутье я не могу положиться.

– Как, разве у журналистов не бывает инстинкта?

– Нет, – ответил он. – Только вопросы...

Джек задал еще несколько, прежде чем уйти. Никки видела его мельком еще несколько раз, когда тот говорил с девушками; по их отзывам она поняла, что "журналист" задавал им приблизительно те же вопросы, что и ей.

Но Никки была единственной, с кем он беседовал дважды.

Джек вернулся в то же кафе дней десять спустя. Никки сидела в одиночестве и кивнула, когда он поинтересовался, можно ли присесть. Снаружи моросил мелкий серый дождик.

Они довольно долго разглядывали друг дружку, не заводя разговор. Позже они не разу не обсуждали эти минуты, но Никки знала в точности, что именно произошло тогда. Они узнали друг друга и поняли, что где-то в глубине они схожи. На сей раз улыбка далась ей не без труда.

– Итак, – произнесла она наконец, – статья уже готова?

– Я не журналист.

– Какая неожиданность. Коп, значит?

– Нет.

– Что тебе нужно? – ровным голосом спросила она – Я работаю одна, без сутенеров.

– Я не сутенер. Почему у тебя нет партнера?

Это ненадолго заставило ее замолчать, но она сделала вид, что не поняла вопроса.

– Потому что я тоже не коп. Я – проститутка...

– Большинство девушек пользуются системой взаимопомощи. Одна садится в машину, вторая записывает номера.

– Я способна постоять за себя.

– Наслышан.

– Что бы это значило?

Мимо просеменила официантка. Джек подождал, пока та отойдет подальше, прежде чем ответить.

– Большинство проституток не таскают с собой оружие и наркотики, потому что их скорее заберут за них, чем за приставание к посторонним. А ты не просто носишь оружие, но еще и не боишься пускать его в ход. Говоря по правде, остальные девушки тебя побаиваются.

– Ну и в жопу их всех.

– А как насчет Салли? Ее тоже – в жопу?

Улыбка дрогнула на ее лице, всего на миг.

– Ты был с нею знаком?

– Нет. Но мне известно, что с нею случилось.

– Только одному человеку это может быть известно, – спокойно произнесла Никки. Ее рука медленно поползла к сумочке, лежавшей рядом, на полукруглом сиденье кабинки.

– Я не убивал ее, – сказал Джек. – Но я знаю, как она, по всей вероятности, умерла.

Рука проскользнула внутрь сумочки.

– Ее сняли вечером девятнадцатого июля. Она села в машину, угнанную за час до того. Лица водителя не заметил никто, включая и тебя. Скорее всего, ее изнасиловали и задушили, а тело – расчленили, оно так и не было найдено.

Пальцы ощутили жесткую шагреневую поверхность рукоятки и сомкнулись на ней. Одним легким щелчком Никки сняла пистолет с предохранителя.

– Три девушки за последние восемь месяцев, – продолжал Джек. – Все три с вьющимися темными волосами. Из них лишь Салли работала на Бульваре, вот только ее тело – или части тела – не нашлось до сих пор.

Осторожно, плавно ее указательный палец лег на спусковой крючок.

– Почему?

– Не знаю. Но если ты мне поможешь, быть может, нам удастся спросить об этом убийцу. Лично...

Выждав секунду, она вновь щелкнула предохранителем.

Джек описал свой план во всех подробностях, спокойно и рассудительно. Он перечислил слабые стороны и возможные риски, а также определил роль, отведенную для Никки. Добавил, что в любой момент она сможет отказаться и уйти.

Никки ответила, что ей потребуется время все обдумать. Джек дал неделю.

Свернув промысел, Никки отправилась домой – ей ни за что не удалось бы нормально работать, одновременно обдумывая предложение Джека. Она жила в Йелтауне, как раз на границе делового центра, и южные окна ее квартиры выходили на бухту Фальс. Аренда обходилась в небольшое состояние ежемесячно, зато не приходилось экономить на жилом пространстве. Никки никогда не задерживалась в одном городе очень надолго, но всегда обеспечивала себя необходимыми удобствами. Она не принимала наркотиков, вот уже много лет обходилась без бойфрендов... Элитная мебель и хороший вид из окна по сравнению с этим казались относительно безобидными слабостями.

Никки сбросила рабочую одежду и влезла в спортивные брюки и футболку, после чего свернулась клубочком на белой коже кушетки со стаканчиком скотча в руке. Сделав неспешный глоток, осмотрелась по сторонам: плазменный телевизор, CD-чейнджер, коллекция DVD-дисков, компьютер с набором игр к нему. Мягкие игрушки, безделицы. Что-то, с помощью чего она могла бы убивать время, не занятое работой или упражнениями. То же касалось и роликовых коньков, горного велосипеда, сноуборда. Она избавится от них перед переездом в другой город и купит новенькие по прибытии на место.

Взгляд Никки скользнул по книжной полке. Только книги путешествовали вслед за ней из города в город, пусть даже тяжелые и не приспособленные к перевозке. В основном книги о путешествиях: большие тома в твердых переплетах, с множеством иллюстраций. Испания, Таити, Франция, Гренландия... Никки нравилось разнообразие. У нее имелись и карты, был даже большой полый глобус, который стоял в углу комнаты и заодно служил мини-баром. Кроме того, она собирала поваренные книги всех народов мира, хоть даже никогда не готовила сама, – как-то само собой получилось, что у нее вошло в привычку покупать их повсюду, куда бы Никки ни забросила ее тяга к переездам. Кто-то собирает столовые ложки, кто-то коллекционирует керамические статуэтки, а она собирала сборники рецептов. Выводы делайте сами.

Ее неистребимой привычкой, ее наркотиком были путешествия. Каждый год Никки откладывала деньги, чтобы отправиться куда-нибудь на месяц-другой, отдохнуть не только от работы, но и от себя самой. Она путешествовала под различными именами, красила волосы, экспериментировала с различными типами одежды, еды, даже телевизионных шоу-программ. Поначалу она воспринимала все это как своего рода игру, безобидное хобби ничем не хуже всех прочих, но постепенно осознала, что занимается тем же, что обычно делала ради клиентов: играет чью-то роль. Разница в том, что, путешествуя, она вживалась в чужую шкуру ради собственного удовольствия, а не ради кого-то еще. Иначе говоря, занималась не проституцией, а мастурбацией.

Ну и ладно. Учитывая, сколько раз Никки приходилось поработать рукой на протяжении ее длительной карьеры, она давно заслужила свою небольшую долю самоудовлетворения.

Но достаточно ли ей этого?

Возможно, вопрос не совсем в этом. Наверное, ей стоит задуматься, не сумасшедший ли этот Джек и насколько нормальна она сама. Почему она не хочет над этим подумать?

Потому что уже знает ответ.

Никки неожиданно для себя вспомнила Салли. И Джанет. И Билли, и Иоланду, и Джойс, и Си-Си, и Веронику... список все тянулся и тянулся – девушки, которые погибли или просто исчезли. Никки надеялась, что кто-то из них сумел покончить с прежней жизнью: выйти замуж, переехать или просто забросить былое ремесло.

Быть может, кое-кто так и поступил. Но немногие.

Зазвонил телефон. Озабоченно нахмурившись, Никки встала с кушетки и подошла к аппарату. Частный звонок, номер скрыт. Она не стала брать трубку. Последние пару дней ей хватало проблем с одним клиентом, азиатом, который болтался взад-вперед по Бульвару. В отличие от Джека, манеры этого парня бросали ее в дрожь: он усадил Никки в машину, а затем попытался уговорить ее дать бесплатную демонстрацию, объявив себя сутенером, ищущим молодые дарования. Она не повелась на эти разговоры, но, очевидно, тот же трюк он провернул с другими девушками, которые не блистали сообразительностью. Кто-то из них – Тереза, наверное, вот ведь сука! – дал ему номер домашнего телефона Никки, и теперь он то и дело названивал. Этот парень неплохо одевался, да и язык у него подвешен будь здоров, но сутенером он быть никак не мог – слишком уж невысок, одутловат, непригляден. Она еще поверила бы, назовись он китайским гангстером, но эти парни не ездят поодиночке, да и девочки у них обычно работают не на улице, а в массажных салонах.

Звонки было прекратились, но вскоре возобновились с прежней настойчивостью. Такое же отсутствие информации на дисплее определителя. "Черт!" – с чувством сказала она и подняла трубку.

– Привет, Венди. – Конечно, это был он.

– Чего тебе?

– Хочу снова с тобой увидеться.

– Слушай, Ричард, я уже сказала... меня это не интересует.

– А почему нет? Я тут поспрашивал, ты сейчас без менеджера.

– Пусть именно так и останется.

– Да ну? Ты, часом, не обдумываешь другое предложение?

– Я действую в одиночку, Ричард. Не люблю делиться выручкой.

– В таком случае кем был тот парень из забегаловки? Тот, с которым ты так долго разговаривала?

Никки сощурила глаза.

– Ты что, следил за мной?

– Нет-нет. Просто шел себе по Бульвару и увидел тебя в окне, вот и все. Так он что, твой бойфренд?

– Нет, – отрезала Никки. – Мы просто оказываем друг другу кое-какие услуги время от времени. Я трахаюсь с ним, а он трахает кое-кого еще... Всяких тупых идиотов, которые не понимают слова "нет".

– Кажется, я должен испугаться?

– Тут одна проблема: потом он достает значок и пистолет. Если он тебя трахнул, трахнутым ты и останешься.

Ричард рассмеялся.

– Ну конечно. Я тебе еще звякну. – В динамике послышались гудки.

Зарычав, Никки бросила трубку на место. Придется менять номер телефона...

Есть и другой вариант – изменить вообще все.

– Чтоб тебя... – сказала она.

Джек не оставил своего номера; оставалось дождаться, когда он сам с нею свяжется. Странная, долгая выдалась неделя – Никки вдруг увидела все свои давно наработанные приемы словно бы новыми глазами. Она всегда была осторожна, но теперь неожиданно для себя самой стала вдруг отвергать даже постоянных клиентов. В животе образовался какой-то сгусток, который она сперва посчитала страхом... но вскоре поняла, что это всего лишь предвкушение. В итоге Никки проводила все больше времени в кафе, где познакомилась с Джеком. Она ждала.

Наконец, ровно семь дней спустя, он вошел в кафе и уселся напротив. Она сказала, что принимает его предложение.

И началась подготовка.

Поначалу она решила, что Джек возьмет руководство на себя, будет командовать и вообще уподобится сержанту строевой подготовки. На самом деле их роли оказались куда более сбалансированными: Джек натаскивал ее мозг, а она накачивала его тело. Никки владела поясом мастера айкидо (боевого искусства, основанного преимущественно на захватах и использовании силы противника), три раза в неделю поднимала тяжести; Джек два года проучился на гуманитарном факультете. Когда они приступили, он пребывал далеко не в лучшей форме; по прошествии полугода, впрочем, он мог отжаться триста восемьдесят раз и пробегал милю за четыре с половиной минуты.

Институтское прошлое Джека оказалось полезнее, чем Никки могла бы подумать. Он знал, как работать с источниками, как обучаться и как учить – и себя, и Никки. Его квартира была забита учебниками по психологии, криминологическими трудами, специализированными журналами, которые были посвящены всему – от оборудования для слежки до подготовки солдат-наемников.

Самое главное, он не распылялся.

Никки еще не доводилось встречать человека настолько же упертого, как Джек. Он был словно нож – смертоносное лезвие в человеческом обличье, которое ежедневно самозатачивалось о точильный круг боли, отсекая лишнее: чувства, интересы, слабости. Пока не осталось лишь лезвие. Острое, как сама смерть.

И почему-то такое же будоражащее. Однажды ночью, лежа на раскладушке в квартире Джека, на которой она теперь спала, Никки поняла, что уже неделями не включает телевизор и не ходит в кино. Каждый день она тренировалась, читала и обсуждала с Джеком стратегию. Прежде, в удачную ночь, она могла заработать тысячу долларов; теперь она жила на сбережения. Она ступила на дорожку, которая почти неизбежно приведет ее или в тюрьму, или в морг... а внутри потихоньку начала заполняться пустота, которая оставалась там так долго, что Никки почти забыла о ее существовании.

Она просто пересела с одного наркотика на другой. Никки даже задумалась, не поэтому ли люди вступают в секты.

Она многому научилась. Узнала разницу между организованным серийным убийцей и неорганизованным. Изучила методы избавления от трупов, узнала, какие химикаты при этом чаще всего используются и как они пахнут. Они с Джеком определили список вопросов, которые могли бы затронуть душевные струнки серийного убийцы, а Никки проштудировала несколько книг, посвященных языку тела, чтобы правильно интерпретировать реакцию.

Джек тоже обучался. Никки преподала ему не только айкидо, но и все, какие только смогла, правила поведения на улице: как разговаривать с копами, как узнать наркомана, каких жуликов следует остерегаться.

Каждый вечер Джек удалялся в свою комнату, чтобы проводить "исследование". Она видела корешки нескольких книг на полке в его спальне: "История Инквизиции". Монографии о преступлениях гитлеровцев и о методах ведения психологической войны. Книги о промывании мозгов, о технике допроса, о пытках. Джек ни разу не предложил Никки обсудить какую-нибудь из них, но она понимала, конечно, зачем они нужны.

– Ты ведь не делал этого раньше, верно? – как-то спросила она. Они только что закончили тренировку в старом гараже, который Джек снял в аренду, чтобы оборудовать в нем нечто вроде простенького тренажерного зала. Залитый цементом пол, в углу – кукла-манекен для отработки ударов, в центре – набор спортивных снарядов. Они оба развалились на матах, на которых только что отрабатывали броски.

– Ты про убийство?

– Нет. Я о пытках.

– Не приходилось.

– Думаешь, ты на это способен?

Джек долго смотрел ей в глаза, прежде чем ответить.

– Я себя заставлю, – сказал он.

В его голосе совсем не было злости.

Одна печаль.

Полгода спустя Джек решил, что они готовы; кроме того, он, кажется, знал, с чего начать.

Убийца, прикончивший Салли, нападал еще дважды, хотя полиция, кажется, об этом и не подозревала. Две проститутки с черными вьющимися волосами исчезли с улиц, и знакомые Никки понятия не имели, куда они делись.

– Тупые сучки!

Разъярившись, Никки швырнула свой мобильный телефон через всю комнату. Тот попал в спинку дивана, отскочил и, кувыркнувшись по полу, скользнул под обеденный стол.

– Они что, не читают списки разыскиваемых преступников? Я же предупреждала, господи ты боже!

– Никки. – Джек пересек комнату и встал перед нею, не колеблясь под исходившими от нее волнами слепой ярости. – Хватит.

– Не смей мне этого говорить! Я... я просто хочу расколотить что-нибудь...

– Нет. Я хотел сказать, хватит выжидать. Подготовка завершена.

Моргнув, Никки избавилась от гневных слез, мешавших ей видеть, и встретила его невозмутимый взгляд.

– Хватит с тебя мертвых подруг, – сказал Джек. • – Пора браться за работу.

Их было только двое. Отсутствие опыта, ограниченные финансы, минимум ресурсов. У них не было доступа к полицейским архивам, специалистам, оборудованию. Их единственное преимущество состояло в том, что они сами были преступниками, – но это преимущество было весомым.

– Убийцы, которые охотятся за проститутками, не всегда убивают их, – сказал Джек. Он работал, расширяя багажное отделение недавно купленного с рук белого фургона "Эконолин". – Иногда они просто занимаются с ними сексом.

Никки протянула ему зажимные тиски.

– Ну да, а бывает, что они сначала занимаются с ними сексом, а потом уже убивают. Или наоборот.

Джек затянул гайку на болте, только что ввернутом в пол багажного отделения.

– Едва сообразив, что ты не из полиции, убийца может проявить излишнюю самоуверенность. Скажем, намекнет о том, что собирается с тобой сделать, или похвастается тем, что сотворил с предыдущими жертвами. Справишься?

– За мои нервы можешь не беспокоиться, – ответила Никки. – Я способна, не переставая улыбаться, отсосать у самого дьявола.

– Отлично. Может, и придется...

Никки была в черном парике с кудряшками. Джек тенью следовал за нею и ее клиентами, ведя прослушивание их бесед с помощью крошечного микрофона в ее сумочке, в любую минуту готовый вмешаться. Вскоре они установили график работы: еженощно с девяти вечера до трех утра они выходили на Бульвар, где Никки меняла фальшивые ласки на настоящие доллары, а Джек стоял на страже где-нибудь неподалеку.

Прошло три месяца.

Не меньше сотни раз Джек слышал, как Никки отсасывает у клиентов. Как она занимается сексом в гостиничных номерах, в автомобилях, в пустых аллеях. Количество психов, которые ей попадались, резко подскочило, поскольку теперь она специально их выискивала; если клиент вел себя странновато, она делала все возможное, только чтобы заставить его окончательно съехать с катушек. Уже несколько раз Джек был готов вмешаться, но тревога всегда оказывалась ложной: клиент не желал заплатить сполна или перегибал палку с грубостью. Иногда Никки возвращалась домой с синяками, но никто из клиентов еще не попытался задушить ее. Она высматривала Ричарда, сутенера-притворщика, но тот, видимо, понял намек, поскольку вот уже несколько месяцев не появлялся на Бульваре.

И тогда, однажды ночью в конце марта, она повстречала Луиса.

Он подъехал в семейном автомобиле с наклейкой "Ребенок на борту" на заднем стекле. Водителю лет тридцать пять; дородный мужик с ползущими к затылку залысинами, зеленоватым цветом лица и густыми черными усами. Он лучезарно улыбался, разглядывая Никки.

– Хола, красавица! Как делишки сегодня?

– Нормально. Только одиноко что-то, да и в кармане пусто, – сказала она с такой же улыбкой.

– Тогда я, наверное, тебе помогу. Садись в тачку, прокатимся. Составь мне компанию и получишь сотню долларов.

– Предпочитаю две сотни.

– Да, прогулки по ночному городу обходятся все дороже. Но ты, сдается мне, стоишь этих денег, да?

– Есть только один способ выяснить...

Он ухмыльнулся и кивнул. Никки скользнула на пассажирское сиденье, бросив мимолетный взгляд назад. Ни детского сиденья, ни игрушек, ни фантиков от конфет.

На наклейке "Ребенок на борту" все еще красовался магазинный ценник.

– На желтых огнях лучше тормози, – сказала она, когда машина отъехала от тротуара. – Мы ведь не хотим, чтобы нас прервали, верно?

Слово "желтый" служило для Джека сигналом: "Будь начеку". Услыхав, что клиент предлагает сэкономить на мотеле и поехать к нему домой, Джек понял, что у них появился вполне реальный кандидат. Он следовал за машиной, но старался держаться вне видимости: GPS-устройство в сумочке Никки позволит отыскать ее с точностью до нескольких метров.

Он последовал за ними по джорджийскому виадуку, в конце совершил плавный поворот и выехал под саму эстакаду. Здесь тянулась полоса незастроенных индустриальных участков, зажатая между китайскими кварталами и берегами бухты Фальс. Каждое лето здесь прокладывали извилистую трассу мотогонок, но в марте стальные зрительские трибуны и бетонные заграждения дожидались своего часа, составленные рядами на обнесенных колючей проволокой участках.

Почему-то Джек совсем не удивился, когда автомобиль впереди резко затормозил.

Сам он оставил фургон в квартале от него, а остаток пути проделал пешком. Джек пробирался в темноте бесшумно и быстро, готовясь к схватке с убийцей.

– Он отпирает ворота склада, – произнес ему на ухо голос Никки. – Говорит, там хранится ключ от трейлера. Я позволю запереть за нами ворота – пусть чувствует себя в полной безопасности.

Джек замер на месте.

Кусачки остались в фургоне.

Никки уже не предупредить; разработанный заранее план не изменишь. Джек поспешил назад прежним маршрутом.

Когда Джек схватил кусачки, клиент Никки уже запер ворота. Перестав беспокоиться о соблюдении тишины, Джек помчался туда со всех ног.

– Ну что, Луис, теперь ты готов размяться? – услышал Джек слова Никки. Микрофон был настолько чувствителен, что ему показалось, она стоит где-то рядом. Он слышал, как распахнулась дверь трейлера, почти видел, как Никки с Луисом поднялись внутрь...

Он не бегал в темноте с тех пор, как был ребенком, когда летней ночью стремглав пересекал широкую и пустую детскую площадку. Это было похоже на сон... и тогда нога Джека, уже оторвавшись от земли, вдруг задела за что-то твердое.

Был долгий, растянутый во времени миг падения во тьму, оборвавшийся, когда Джек со всего маху налетел лицом о стену. Темнота вспыхнула красным, но сразу же побледнела, теряя насыщенность красок.

– ...Даже не знаю, Луис. – Голос Никки. Прорезав туман разлившейся в черепе боли, он вернул Джека к жизни. – Мне не очень-то нравится делать это с бисексуалами. Ты ведь можешь заразить меня чем-нибудь.

Она высмеивает его, провоцируя. Полагаясь на помощь Джека.

Он лежал в ледяной луже. Сколько же он пробыл в отключке? Правая рука успела совсем онеметь от холодной воды. Кусачек не видно – он выронил их где-то рядом, в скопище теней.

– О, чикита, я вовсе не такой. – Голос Луиса Он не казался рассерженным. Напротив, слова звучали радостно и уверенно. Плохо. Очень плохо.

Нет-нет, это здорово. Именно этого они и ждали, на это надеялись, этого с таким трудом добивались. И как только Джек сможет подняться на ноги...

Наконец это ему удалось, но мир вдруг совершил пируэт под каким-то странным углом, и он вновь оказался на земле. Голова кружилась, словно после злоупотребления текилой. Джек расстался с содержимым желудка, стараясь производить как можно меньше шума.

– У тебя красивые волосы, – произнес Луис в ухе Джека.

Это мигом прояснило ему голову.

Он осторожно встал на ноги, собрал инструменты. Ворота в той стороне. Джек направился к ближайшему источнику света – к конусу неестественно яркого света на столбе, одинокой стальной пальме, растущей на своем собственном, залитом оранжевым светом островке.

– И мне вообще-то наплевать, что там тебе нравится, – продолжал Луис.

На дальнем берегу островка света поблескивала секция забора из проволочной сетки. Джек поспешил к ней, на ходу срывая с себя пальто.

– Я не трахаюсь бесплатно, – заявила Никки. – В самом буквальном смысле. Деньги вперед.

Джек достиг забора, обрамленного сверху кольцами колючей проволоки. Зажав пальто зубами, он пополз наверх.

– Мало не покажется, пута. Я столько тебе дам, что не унесешь...

Достигнув верхней кромки, Джек набросил пальто на проволочные шипы. Оно защитило руки от худших из них, но на обоих запястьях и одной икре все равно остались болезненные порезы. Он спрыгнул на землю с другой стороны, оставив пальто безжалостно смятым и насаженным на лезвия.

В ухе – звуки борьбы. Короткий глухой удар.

И тишина.

Трейлер стоял в пятидесяти ярдах от него – белый прямоугольник, еще один атолл света в океане тьмы. Джек захромал к нему, пытаясь расслышать еще хоть что-нибудь в своем наушнике. Казалось, он бежит по беговой дорожке – трейлер рос на глазах, но не делался ближе. Добежав до двери, Джек сообразил, что большую часть оборудования и оружия оставил в карманах пальто.

Налег на дверь, но та была заперта.

– НИККИ! – завопил Джек. Ударил в дверь плечом, но та оказалась крепче: отскочив, Джек потерял равновесие и уселся в грязную лужу перед ступеньками.

Дверь щелкнула и приоткрылась.

– Ничего себе, – удивилась Никки. – В следующий раз попробуй сначала постучать, ладно?

Внутри в дрожащем флуоресцентном освещении Луис валялся лицом вниз на маленькой складной кровати. Он был без чувств, а за правым ухом бежал тоненький ручеек крови.

– Пришлось впаять ему вот этой штукой, – сказала Никки, баюкая в руках увесистую стеклянную пепельницу. – Предпочла бы парализатор, но он слишком уж быстро полез вон в тот шкафчик.

Джек осмотрелся по сторонам. Дешевые деревянные панели стен украшал разлохмаченный календарь, а воздух пах плесенью и застарелым потом. Рядом с кроватью, на карточном столике, стояла кофеварка с тремя грязными чашками, а в углу расположился небольшой письменный стол с наполовину выдвинутым верхним ящиком. Заглянув внутрь, Джек выудил оттуда бутылку виски, пару наручников и короткий отрезок электрического кабеля.

– Похоже, он собирался закатить настоящую вечеринку.

– Ага. Надеюсь, я его не сильно зашибла.

– Еще дышит, – успокоил ее Джек. – Подготовь его к поездке. Я подгоню фургон.

Они отвезли Луиса в гараж, в котором тренировались. Джек по мере сил обеспечил звукоизоляцию, начинив картонками из-под яиц пространство между двумя слоями звукопоглощающей плитки и обшив этими сэндвичами и потолок, и стены. Пол был цементным, со стоком в углу.

Никки помогла вытащить Луиса из фургона и внести в гараж. Джек привязал его к кухонному стулу, следя, чтобы тот не смог пошевелиться.

Не моргая, Джек смотрел на связанного Луиса, который так пока и не пришел в сознание.

– Ступай, – тихо сказал он.

Никки вышла.

Джек достал большие портновские ножницы. С их помощью он срезал всю одежду с тела Луиса и, закончив, сунул ее остатки в белый мусорный пакет. Зажег большую свечу и потушил весь остальной свет.

Затем он вытащил флакончик нюхательной соли и помахал им под носом у пленника.

Луис дернул головой, его веки затрепетали. Он со стоном открыл глаза.

– Ты знаешь, где находишься? – спросил у него Джек.

– Что?.. Нет, нет... Что происходит? Кто ты такой?

– Не важно, кто я, Луис. Важно, кем я не являюсь.

– Ты сошел с ума!

– Нет, Луис Я не сумасшедший. Я не работаю в полиции. Я не вор и не похититель людей. И самое главное, Луис, я совершенно определенно не – и это отрицание характеризует меня лучше всего, – так вот: я не верю, что ты ни в чем не виноват.

– Что... Что тебе от меня нужно?

– Правды. Но сначала ты должен стать кем-то еще.

– Кем? – прошептал Луис.

– Кем-то, кто никогда, ни за что на свете не солжет мне. – Джек достал портативный магнитофон, щелкнул клавишей "запись". – Итак. Давай вернемся к самому началу...

Шесть часов спустя он сдался.

– Я не способен, не способен на это, – сказал себе Джек. Он сидел в узком проходе рядом с гаражом, рассматривая собственные руки. На них не было следов крови, но дрожь никак не унималась.

Луис не желал сознаваться. Он просил, умолял, плакал, но не хотел признаваться ни в чем, кроме связи с проститутками. Он говорил о своих детях, о беременной жене. Он вспомнил каждый грех, совершенный в этой жизни, и просил Господа простить его.

Джек вытворял с ним ужасные вещи. Ему дважды пришлось выйти, чтобы вывернуться наизнанку, причем во второй раз пустой желудок уже ни с чем не мог расстаться: десять минут болезненных сухих судорог. Но Джек заставлял себя возвращаться и продолжать.

Четыре часа спустя Луис завел другую песенку.

Он виновен, всхлипнул Луис. Да, это он все это сделал – все, в чем обвиняет его Джек. Он подпишет что угодно, скажет что угодно, – но, когда Джек потребовал деталей, Луису нечем было поделиться.

– Неужели я ошибся? – тихо спрашивал себя Джек. – Неужели ошибся?

Рассвет был не за горами – серое туманное марево уже брезжило на востоке. За гаражом пахло мусором, но ощущался и влажный, свежий привкус дождя. Мимо Джека пронесся небольшой вихрь розовых точек – ранние лепестки с вишневого дерева, росшего на заднем дворе.

Джек думал о своем сыне. Он думал, каково это – быть отцом и что делают отцы. Затем он поднялся и снова вошел в гараж.

Луис. Или как тебя там зовут. Ни бумажника, ни документов на машину, вообще никакого удостоверения личности.

– Я же говорил тебе, я все объяснил. Я не хотел подставлять свою семью в случае, если меня арестуют.

Разумно. У тебя ведь есть сынишка, верно? Роберто.

– Да, да Он хороший мальчик, он любит папочку...

Почему? Чем вы занимаетесь вместе?

– Мы, мы разные вещи делаем. Ходим в кино, гуляем в парке, играем в футбол...

Вот как? Значит, он любит футбол. Тогда, наверное, он играет в школьной команде.

– Да. Я вожу его на тренировки, каждую субботу...

А мать не возит? Только ты?

– Да, я один. Мне нравится смотреть, как он играет...

Расскажи мне о его первой игре. С другой командой.

– Что?

Сколько ему было лет? Ты же отец, ты должен вспомнить.

– Конечно. Он был такой красивый в своей маленькой форме... о боже...

Продолжай.

– Они продули. Четыре – один. Он так старался.

Ну разумеется. Сколько ему тогда было?

– Семь лет.

А какая была погода?

– Шел дождь. В Ванкувере так часто идут дожди.

Да. И как называлась его команда?

– ...Не помню.

Ничего страшного. Я тебе помогу.

– Нет! Нет, она называлась... "Волки". Все родители звали их волчатами.

Нет.

– Ч-что?

Нет. Не звали. Школьная лига для семилеток в Ванкувере называет футбольные команды в честь школ. Никаких "Волков" нет и не было.

– Я ошибся. Я имел в виду...

Нет никакого Роберта. Нет Луиса Есть только угнанный семейный автомобиль, правдоподобная легенда и наклейка "Ребенок на борту", которую ты купил за доллар для пущей маскировки.

– Нет, не надо, пожалуйста, я клянусь тебе...

Теперь мы знакомы.

Тебе осталось узнать обо мне одну последнюю вещь: я не остановлюсь. Когда станет плохо, когда станет совсем невыносимо и ты будешь молить о смерти, вспомни этот простой факт: Я никогда, никогда не остановлюсь.

Пока не узнаю всю правду...

Это заняло три дня.

ПОЛИЦИЯ ВАНКУВЕРА

Транскрипт магнитофонной записи № 332179

"Роберто Луис Чавес", кассета 7.

Второй голос на записи идентифицирован

как "Неизвестный".

ЧАВЕС: Она была у меня шестой. Я разделался с ней где-то в середине февраля, у меня день рождения в этих числах, и у меня было приподнятое настроение. Решил, что заслуживаю какого-то особенного подарка...

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Помедленнее. Уже очень скоро.

ЧАВЕС: Понял, понял, я просто... о'кей, о'кей...

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Дыши спокойно.

ЧАВЕС: Ее звали Бонни, я подобрал ее на Сеймур-стрит, в пятницу. На ней была красная кожаная мини-юбка Я отвез ее в трейлер и трахнул, прежде чем убить. Задушил проводом от удлинителя.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: А тело?

ЧАВЕС: Бросил к двум остальным, оно там, клянусь.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Да. Я уже проверил. Она все еще там.

ЧАВЕС: О, это хорошо. Хорошо.

Пауза.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Какими были ее последние слова?

ЧАВЕС: Она... она сказала: "Майкл".

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Майкл?

ЧАВЕС: Да. О боже, боже, ну пожалуйста. Сейчас?

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Да. Сейчас.

Невнятный шум.

Конец записи.

Они оставили тело на том самом месте, где Чавес бросал свои жертвы, в лесу возле магистрали "Си-Ту-Скай". Джек приклеил к его груди пластиковый контейнер с семью девяностоминутными кассетами.

Никки позвонила в полицию. Пять минут спустя они уже направлялись прочь из города.

Следующим пунктом назначения стал Де Мойн, где у них ушло чуть меньше года на поимку Дункана Шилдса. Не прошло и двух суток, как Джек узнал все его тайны; Шилдс рассказал, где зарыты девять трупов.

Назад в Канаду. В Калгари, штат Альберта, городе ковбоев и нефтедобытчиков, напомнившем Джеку о Далласе, они заманили в свою ловушку Хельмута Лансгаардена, иммигранта из Германии, питавшего особое пристрастие к рыжеволосым женщинам и мясницким ножам Они выслеживали его семь месяцев, и Джек сломал его за день; с каждым разом у них получалось все быстрее. В первый раз за все время канадские и американские власти сравнили имеющиеся данные и тогда осознали, что же происходит. Кто-то посчитал сюжет слишком хорошим, чтобы держать при себе, и в дело вмешались газетчики. К тому времени, как Никки с Джеком обосновались в Сиэтле, крещение уже состоялось.

Так появился на свет Следователь.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогая Электра,

я не могу сдержаться и не записать этого. Сегодня дядя Рик возил меня за покупками – в магазин одежды, представляешь? Ууу-хууу!

Ладно, ладно, это был не совсем бутик... скорее магазин тканей и пуговиц, но все равно, это почти 7по же самое, правда ведь?

Мы поехали в тот магазинчик тканей в Литтл-Индии, чтобы подобрать материал для моего костюма. Большинство подружек в ужасе: «Я ни за что не буду наряжаться на Хэллоуин, это для детей», но мне все равно, что они говорят. Маскарадный костюм – это всегда было лучшее во всяком празднике, гораздо круче бесплатных конфет. На одну ночь можно стать кем-то другим, понимаешь? Кем-то, кто наделен сверхъестественной силой, у кого сказочные друзья или просто кого все любят. Надеваешь костюм, и можно больше не беспокоиться о домашних заданиях, об Анне Джонсон, которая дразнится «толстомординой», или о маме, которая явилась на последнее заседание родительскою комитета навеселе.

Короче, мы пересмотрели, наверное, тысячу самых разных материалов. Индийские женщины (не индеанки, а те, что живут в Индии, какая же ты глупая, Электра!) делают из них такие длинные платья, которые называются сари, очень даже красивые! Синие, золотые, алые, серебристые, зеленые, бирюзовые, розовые! Любые рисунки, какие только можно вообразить, все завернутые и замысловатые, на ткани тонкой, как шелк, или тяжелой и гладкой, как кожа. Кстати, ты едва ли поверишь, сколько они при этом стоят.

Ну, ты, наверное, хочешь спросить, какой же костюм будет на мне в этом году? Но давайте сначала посмотрим на других участниц конкурсной программы; что скажешь, Электра? Хит-парад «самых-самых»? А что, почему бы и нет?

Десятка лучших маскарадных костюмов для Хэллоуина

(которые надевала Фиона)

10. ЛЮК СКАЙУОКЕР. Это был дешевый костюм, купленный уже готовым в магазине, но я могла бегать в нем, где хочу, и раздавать удары лазерным клинком.

9. ЛОШАДЬ. Этот костюм был лучше Люка только потому, что я сама его сделала... Ну да, учительница мне тоже помогала, но все равно... И еще он был такой трогательный. Я как раз вступила в фазу "О-боже-мой-КАК-Я-ЛЮБЛЮ-лошадок" и отчего-то решила, что в этом костюме смогу воплотить всю красоту и грацию Черной Красотки. Выглядел он забавно, мне едва было видно, что творится вокруг, и все мои подружки смеялись надо мной. А я лягалась в ответ.

8. ТЕРМИНАТОР. Признаться, этот костюм выбирала не я (мне в ту пору было всего два года), но видела фотографии. Мои родители засунули меня в крошечную кожаную курточку, надели на нос темные очки, а впридачу коротко постригли. Я выглядела опасно. Если верить папе, этот костюм вполне соответствовал моему характеру в том "нежном" возрасте.

7. КАЛВИН. Книжку "Калвин и Хоббс" я получила, когда мне стукнуло шесть лет, и сразу на них запала. Меня просто взбесило, когда я узнала, что уже со следующего года комикс перестанут печатать в газете. Калвину столько же, сколько и мне, и он был моим кумиром. Кроме того, дядя Рик смастерил куклу Хоббса в натуральную величину, чтобы я всюду могла таскать его за собой.

6. БАФФИ, ОХОТНИЦА НА ВАМПИРОВ. Мне было восемь лет, а Баффи была самой крутой девчонкой на всем белом свете. К тому же мне просто хотелось одеваться, как она.

5. МИСС АМЕРИКА. Дядя Рик рассказал мне про мультфильм под названием "Тик-Так", и я решила, что это самый смешной фильм на свете – даже если мои подружки посчитали его глупым. Мисс Америка – это супергероиня, которая метала в плохих парней туфли на очень высоких каблучках. В том году я наставила немало шишек самым разным людям.

4. АРВЕН. "Властелин Колец" – мой самый любимый фильм всех времен и народов, а Лив Тайлер просто великолепна в роли принцессы эльфов. Я сделала такую же прическу, как у нее, и собственными руками сшила платье. Дядя Рик сказал, что я была в нем неотразима.

3. МЕРТВЫЙ ЭЛВИС. Ну, как бы там ни было, я действительно думала, что это смешно. Здорово же быть рок-звездой (вроде того) и зомби одновременно. И потом, я могла произносить реплики вроде: "Можно я съем ваши мозги? Спасибо. Ба-альшое вам спасибо".

2. ПРИНЦЕССА КРОЛИКОВ. Мой первый настоящий костюм, который я сделала, когда мне было четыре года. На самом деле я помню немногое – вроде бы я была убеждена, что кролики наделены магической силой, и еще мне хотелось быть принцессой, потому что все делают то, чего хотят принцессы. Сам костюм представлял собой что-то типа балетной пачки и шляпки с торчащими из нее кроличьими ушами. А еще к нему прилагалась Волшебная Морковка, которая после двух месяцев, проведенных у меня под подушкой, превратилась в заплесневелый, сморщенный, вялый овощ.

1. И наконец, самый любимый костюм Фионы всех времен (пока что): ЖАННА Д'АРК. Я изготовила его в прошлом году, и почти все мои друзья решили, что он неудачный: потому в основном, что никто не знал, кто она была такая. Ну, а Жанна была удивительной женщиной, которая вела в битву целые армии, отказывалась повиноваться церковникам и была сожжена заживо за свою веру. Этот костюм мне помог смастерить дядя Рик.

Он был чудесный, Электра. Рыцарские доспехи из настоящего металла, которые мы слегка обожгли и приделали к ним целлофановые язычки пламени, выбивающиеся по краям. Мой меч тоже казался объятым пламенем. Гораздо лучше лазерного клинка.

Впрочем, в этом году все будет иначе. На сей раз, вместо того чтобы просто копировать кого-то, я собираюсь попробовать придумать что-то оригинальное. Что-то такое, что расскажет обо мне самой. Это будет, не просто костюм, а произведение искусства. Ну, может, и не ИСКУССТВА или даже «Искусства», но, по крайней мере, искусства.

Дядя Рик говорит, искусство должно как-то раскрывать личность самого художника. "Искусство – это внешний лоск, скрывающий под собой правду", его собственные слова. Если так и есть, значит, дядя Рик – очень непростой парень.

Что такое, Электра? Я слишком долго хожу вокруг да около? Ладно, ладно.

Я буду лунной богиней.

Ох, да перестань ты ржатъ. Лунная богиня загадочна, красива и волшебна. Она очень женственна и могущественна. И я нашла потрясный материал для костюма, весь черный и просвечивающий, с маленькими звездами и лунами на нем, словно на ночном небе. И еще: в этом году дядя Рик собирается взять меня на Парад Потерянных Луш, большой фестиваль, который проводится на Коммершал-драйв в каждый Лень Мертвых. Там будут факела, и алтари, и барабаны, и хороводы, и огнеглотатели на ходулях... Я в таком восторге! Поверить не могу, что мама с папой меня отпустили – они немного побаиваются отпускать меня в «эту часть города», словно на меня тут же нападут или что-нибудь такое. Впрочем, бояться нечего: дядя Рик убедил их, что я уже достаточно взрослая и что он не выпустит меня из виду. Словно я захочу от него отойти...

Впрочем, он так и не захотел признаться, в каком костюме будет сам. Вот тормоз.

Глава 6

Наши дни

– Патрон – вот кто убил мою семью, – сказал Джек.

Никки уставилась на него. Джек сидел в гостиной полуразвалившегося маленького бунгало, который они сняли, на дешевеньком диване, которым только и было меблировано это жилище. Никки, в позе лотоса, сидела на полу. Она только что проснулась, и на ней была только майка. Перевернутая картонная коробка, стоявшая между ними, использовалась как кофейный столик, а единственный свет в комнате исходил от дисплея водруженного на нее ноутбука.

– Ты уверен? – переспросила Никки. Джек говорил спокойным, ровным голосом – так, словно рассказывал об увиденной телепрограмме.

– Да. Он убивает людей, близких художникам, и любит приурочивать свои нападения к праздникам. Он даже упомянул меня в качестве одной из своих неудач.

Никки покачала головой. Она еще не успела окончательно проснуться, и для того, чтобы воспринять эти слова, ей потребовалось усилие.

– Джек... это замечательно, правда? То есть ты ведь за этим парнем гоняешься, так? Он – тот самый гад, за которым ты охотишься уже...

– Он не убивает проституток, – заметил Джек.

– Что? Слушай, да мне вообще на это насрать, я все равно помогу тебе до него добраться...

– Я не это имел в виду. Я хочу сказать, до сих пор мы охотились на убийц проституток, потому что были способны их поймать. Монстр, который расправился с моей семьей... Я и не предполагал, что мы сумеем на него выйти. Думал, он где-то за пределами наших возможностей. – Джек говорил, не сводя застывшего взгляда с экрана ноутбука.

Покрутив головой, Никки дотянулась до пачки сигарет, оставленной на ручке дивана.

– Но ты все равно собираешься отыскать его, верно?

– Мне придется быть очень осторожным, – сказал Джек. – Я должен быть безупречен.

– У тебя получится, – тихо сказала она. – У нас получится.

– Надо все тщательно спланировать. Мы не можем просто открыть на него охоту. – Казалось, Джек размышляет вслух. – Мне потребуется завоевать его доверие – не в качестве нового члена Стаи, а в качестве ее вожака Я постараюсь убедить его, что я – Джинн-Икс.

Никки вытрясла сигарету из пачки, сунула в рот. Прикурила, сделала долгую затяжку и медленно выдохнула дым.

– Думаешь, у тебя получится?

– Да, – сказал Джек. – Я сломал его. Пароли, коды доступа, шифровальные ключи... Джинн-Икс поделился со мною всем Он хочет помочь мне – ведь я последний человек по эту сторону могилы, с которым он может поговорить, и он это знает. "Волчьи угодья" отныне принадлежат мне...

Миллион Двадцать Третья проповедь Джинна-Икс "Ирония? Ну еще бы".

Все погубила ирония. И если я еще хоть разок услышу эту долбаную песенку Аланис Моррисетт, я найду, на хрен, эту сучку и залью ей глотку расплавленным железом. Вот это будет ирония что надо.

Больше не осталось ничего чистого – ничего, что просто оставалось бы самим собой. Все вокруг – лишь пересказ того, что уже делалось раньше. Каждое проклятое телешоу, поп-песня, фильм про копов, видеоигра, пластиковый робот-трансформер, новая серия мультика в субботу утром – все это только клон идеи, которую пережевали и выплюнули уже сотню раз, не меньше. И все мы такие клевые, крутые, скучающие, что единственный способ сделать это дерьмо удобоваримым – это высмеять его не отходя от кассы. Товар нынче выпускают, снабдив его ярким ярлычком "Чушь!". И каждый подмигивает всем прочим: эй, дескать, мы все в теме, мы же знаем, что происходит. Мы умеем понимать все эти шуточки для избранных, хихикаем над намеками, насквозь видим поп-культурные отсылки. "У меня уже свербит в заднице"! "Люк, ты видишь во мне отца"! "Скотти, попробуй, поскандаль со мной"!

Сплошное дерьмо. В буквальном смысле слова. Культура "бэби-бумеров", поколения семидесятых, съела все это, переварила, а затем снова выложила перед нами. Мы погрязли в нечистотах предыдущего поколения, и никого это не заботит.

Но и этого мало. Следом идет то, что я называю Новой Иронией. Вообразите идею настолько плохую, настолько безвкусную, настолько китчевую, что ее моментально экранизируют, только потому, что она способна шокировать. Интеллектуалы с восторгом воспримут ее, как только она пойдет в эфир, потому что она настолько запредельна, что кажется блестящей пародией. Этот стеб над священными коровами грандиозен уже потому, что содержит в себе элемент убийственного преувеличения.

Проблема только одна; половина долбаной Америки не просекает шутку.

Ну конечно, они хохочут вместе со всеми – но по совершенно другой причине. Фильм "Вся семья заодно" почему стал блокбастером? Вовсе не потому, что люди возненавидели Арчи Банкера за его расизм – они полюбили его за это. Он произносит вслух все то, что на уме у каждого, но прислушайтесь – там ведь смех на подкладке! Значит, это нормально, что он расист, ведь это же смешно!

Либералы хлопают друг дружку по плечу. Консерваторы просто ухмыляются. Все это лишь шутка. Мы просто пошутили. Смех же хорошее дело, так ведь?

"Герои Хогана" доказали нам, что нацисты – неуклюжие клоуны, и только. "M*A*S*H" подарил нам чудесную смесь хирургии, неразборчивых связей, алкоголизма и войны. Женщины – истеричные задаваки, мужчины – помешанные на сексе свиньи, а все власть имущие – коррумпированные имбецилы: средства массовой информации скармливают людям эти истины по двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. И уже не так важно, смеетесь ли вы над ними или вместе с ними, потому что отупление продолжается в любом случае. С того момента, как родители усадили вас смотреть "Улицу Сезам", и до того момента, когда вы засыпаете, так и не досмотрев очередной "Концерт в субботу вечером", эти идеи остаются с вами.

Когда я ходил в школу, там был парень по имени Дэррил. Он обожал развлекаться, потешаясь над моей сестренкой, которая родилась с отклонениями в развитии и эпилепсией заодно. Она умерла, когда ей было шесть лет.

Когда Дэррил бывал в ударе, он намекал, что между мною и сестрой существуют кровосмесительные отношения. Но это вполне нормальное дело, ведь все вокруг смеялись.

Так ведь?

Поиски, которые вел Джек, дали ему окончательный ответ. Он знал не только, кто убил его семью, но и зачем.

Трансформация.

Патрон сделал это, чтобы изменить его, вылепить из него нечто большее, чем то, чем он был прежде. Он развел костер в глубине души Джека, испепелил всех, кого тот любил, и отлил из остатков нечто более тяжелое, острое, твердое.

Нет. Последний шаг Джек проделал самостоятельно – и то, что получилось в итоге, совсем не напоминало художника, на появление которого надеялся Патрон. Джек превратился в ходячее оружие. Орудие, созданное для разрушения, а не созидания.

И оно разрушит собственного создателя.

Джек внимательно изучил содержание веб-сайта, деактивируя скрытые в нем западни, запрограммированные на самоуничтожение, о которых предупредил его Джинн-Икс. Когда он закончил, у него появился доступ ко всем материалам Джинна-Икс, но – как и предупреждал пленник, веб-мастер знал об остальных членах Стаи только то, что они сообщали сами. Даже среди себе подобных они проявляли крайнюю осторожность... и все же были готовы многим поделиться с кем-то из "своих".

Маска Поцелуя Смерти еще может пригодиться, но создатель Стаи обладает куда большим влиянием, и эта роль должна быть сыграна безукоризненно.

Джек должен стать Джинном-Икс.

В институте Джеку всегда удавались копии, он с легкостью мог воспроизвести стиль другого художника: не просто скопировать особенности техники, а восстановить комплексный подход конкретного художника к изображаемому предмету. Это было ближе к искусству актера, чем к живописи как таковой, – нырнуть в чужое сознание и увидеть мир чужими глазами, – но Джеку еще никогда прежде не приходилось нырять на такую глубину.

Или в столь беспросветную тьму.

ПОЧЕМУ Я УБИВАЮ

Эссе Джинна-Икс

Итак, дорогие составители психологических портретов и уважаемые поклонницы серийных убийц – я исхожу из предположения, что вы читаете все это, когда сам я уже давным-давно мертв или заключен в тюрьму, – внемлите: вот Тот Основной Вопрос, который вечно задают, но, кажется, никогда не получают честного ответа. Я, правда, не скажу за кого-то другого, но мой собственный ответ – вот он:

Физика.

Каждому приходилось злиться. Злобу и гнев часто сравнивают с огнем, но они скорее подобны воде. Гнев дрейфует от одного человека к другому и всегда стремится попасть с высот в низину. От владельца – к менеджеру, далее – к простому сотруднику, затем – к временно нанятой уборщице. Это похоже на большую дренажную систему, и чем ниже ты нарисован на схеме, тем больше злости и гнева сливается в твою сторону. И это работает на любом уровне – финансовом, политическом, личностном. Чем ниже ты стоишь, тем больше гнева обрушивается на твою голову. А гнев, как и вода, имеет свойство накапливаться. Как только сосуд заполняется до краев, начинает расти давление.

Если жидкость – любую жидкость – сжать достаточно сильно, она трансформируется. Становится твердой. Когда это происходит с гневом, он превращается в нечто иное – в ненависть. Она обладает иными свойствами: она медленнее, холоднее, плотнее. Ненависть скорее принадлежит к области геологии. Когда я слышу, что этнические конфликты уходят в прошлое на целые века, это меня совершенно не удивляет. Ненависть – эмоциональный аналог гребаной континентальной плиты.

Так что же случается, когда демографические показатели вдруг совершают прыжок, вроде пресловутого послевоенного бэби-бума? Ну, давайте-ка по порядку. После окончания Второй мировой миллионы солдат вернулись домой с фронта. По четыре года каждый они провели в окопах, вовсе не видя женщин, и по возвращении им, прямо скажем, не терпелось. Они трахались и трахались, пока пар из ушей не повалил. В результате мы имеем полтора десятка миллионов младенцев. В пятидесятые годы они росли счастливыми маленькими ребятишками, а потом – БА-БАХ – наступило половое созревание. Это случилось уже в шестидесятые. Следующие десять лет они провели, занимаясь сексом, слушая дурацкую музыку и балдея от наркоты. Все это так здорово поджарило им мозги, что на протяжении семидесятых они принимали более тяжелые наркотики и слушали еще более идиотскую музыку. А в восьмидесятые решили устроиться в жизни, продаться, завести хозяйство – короче, сделались яппи. В девяностые их всех настиг кризис среднего возраста, и они принялись ныть, как им было кайфово в шестидесятые. От этого нытья им становилось легче, потому что они понимали, что загубили все своими руками. Им не удалось изменить мир, и они это знают.

Забавная штука – отвращение к самому себе. Самая обманчивая из эмоций, маскируется лучше всех прочих. Человек, который ненавидит себя самого, редко способен это признать, поскольку такое признание оставит только два варианта – разрушить себя или измениться.

Если в зеркале ты видишь чудовище, нельзя взглянуть ему в глаза и сохранить после этого рассудок.

Стало быть, самоненавистники лгут сами себе. Каждый из разочаровавшихся, отчаявшихся отпрысков "бэби-бума" сороковых ищет, кого бы ему обвинить в том, что мир катится ко всем чертям, – кого угодно, только не себя, разумеется. Теперь вам ясно, почему американцы – нация юристов?

Так вот, какой-нибудь корпоративный упырь подает иск на какого-нибудь другого упыря, тот срывает злость на своей секретарше, та поднимает галдеж в магазине, а продавец, напившись после работы, выходит на улицу и бьет меня в морду.

И я не испытываю к парню, который меня ударил, ровно никакой ненависти. Нет, я смакую свой гнев, я наслаждаюсь им. Я добавляю его ко всей той злости, которая успела во мне накопиться, пусть себе растет. Пусть давление превратит ее в ненависть. И когда эта ненависть спрессуется в твердую маленькую пулю, я выйду на улицу, отыщу корпоративного упыря... и верну ему должок.

Ведь все началось именно с него, не так ли?

При помощи фанеры, изоляционной пены и листов черного полиуретана Джек переоборудовал подвал бунгало в камеру пыток, превратив его в наглухо запечатанный полый куб с превосходной звукоизоляцией. Никки редко туда спускалась, но теперь стояла у подножия лестницы, перед закрытой дверью.

Джек был наверху, просматривал файлы Джинна-Икс. Обыкновенно на этой стадии процесса Никки занималась бы проверкой добытых сведений – отыскивала бы улики на местах погребения жертв или в доме убийцы. Джек не посылал ее на дело, не убедившись, что пленник не пытается заманить их в ловушку или просто не тянет время.

На этот раз, впрочем, все было иначе: Джек выполнял проверку сам, при помощи компьютера. Этим, однако, разница не ограничивалась.

Никки отперла дверь и приоткрыла ее.

Обнаженный Джинн-Икс был примотан цепью к хромированному стулу, который Джек намертво привинтил к полу. Его запястья были прикованы к цепи, обмотанной вокруг груди, а лодыжки – к ножкам стула. Детский резиновый мячик с продетой насквозь веревкой служил кляпом. Единственным источником света была приоткрытая дверь; когда Никки показалась на пороге, голова Джинна-Икс задергалась, его лишенные век глаза заметались в тщетной попытке моргнуть. Он замычал что было сил.

Никки сделала шаг внутрь. Включила лампу на небольшом столе, прикрыла дверь.

– Итак, – сказала она, – ты из бэби-бумеров, людей сорок пятого – пятьдесят пятого годов рождения. Сам ты хоть понимаешь, какая это нелепость?

Она уселась на стул, которым обычно пользовался Следователь.

– Должна сказать, я терпеть не могу засранцев, которых мы обычно казним, но я хоть могу их понять. Их хлебом не корми, дай помучить женщину, вот так просто. Остальным, по большей части, время от времени нравится поиграть в насилие, но у этих козлов все иначе, у них мозги набекрень, в своих играх они заходят слишком далеко. Это патология, но я их понимаю. А с тобой все иначе – ты убиваешь людей определенного возраста, и других причин тебе не нужно. Может, ты просто псих?

– Нннн! Нннн!..

– Да, да. Не воображай, что я мечтаю услышать, будто пришельцы, или сам Сатана, или твоя мертвая бабушка приказали убивать именно их. По большому счету, мне на это наплевать, ясно? Ты убивал; ты рассказал Джеку, где, как и когда; проверив несколько мелких деталей, мы положим конец твоим долбаным страданиям.

Глаза Джинна-Икс были двумя залитыми кровью, дрожащими шарами. Отвернувшись, Никки открыла сумочку.

– Ладно, ладно, погоди секунду... вот. – Из сумочки она достала склянку "Визина".

– Откинь голову назад... Отлично.

Никки покапала в каждый из его глаз, и Джинн-Икс благодарно замычал.

– Слушай, я хочу задать тебе один вопрос, – сказала Никки. – У меня получается хуже, чем у Джека, но если ты сможешь ответить мне прямо, возможно, я смогу что-то для тебя сделать. Может, отправлю кому-нибудь твое последнее "прости". Тебе это интересно?

Он кивнул.

– Ага, еще бы ты сказал "нет". Только лучше не лги мне, ублюдок.

Встав, она зашла ему за спину и развязала кляп. Джинн-Икс тут же выплюнул мячик.

– А если солгу? – спросил он. – Что ты станешь делать? Ударишь меня?

– Ничего я не сделаю. Просто расскажу Джеку.

Джинн-Икс еле слышно хмыкнул.

– Ох, не думаю. Ты задашь свой вопрос мне, а не ему по одной лишь причине: не хочешь, чтобы он об этом знал Не знаю, смогу ли я так просто взять и подставить старого доброго Джека...

Он начал смеяться – взахлеб, тонким голоском, на грани истерики. Никки пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не заорать: "Заткнись!"

Где-то с минуту спустя Джинн-Икс утих и лишь тяжело дышал.

– Прости. Прости, – выдавил он. – Давай, задавай свой вопрос.

Никки смотрела на него в упор.

– Когда Джек... допрашивал тебя, на него это как-то действовало?

Он встретил ее испытующий взгляд не дрогнув. Губы медленно сложились в улыбку.

– Ясно. На самом деле ты хотела спросить, нравится ли ему это?

Никки бесстрастно взирала на него, ничего не говоря.

– Значит, тебе захотелось выяснить, как далеко он зашел, я прав? Можешь ли ты доверять ему по-прежнему или уже нет. Вот это прикол. Я врубаюсь, этот вопрос тебя ой как неспроста мучает...

– Не вешай мне...

– А вдруг он возьмет да и перейдет на сторону плохих парней, так? Вдруг у него тоже "мозги набекрень"? Или, может, глубоко внутри все мужики так устроены? Вообрази: просыпаешься ты как-нибудь ночью и не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, в глаза тебе бьет яркий свет, и настала твоя очередь отвечать на вопросы...

– Я сказала, не вешай мне на уши лапшу! – Никки дала ему крепкую пощечину. Джинн-Икс издал громкий вопль восторга и принялся смеяться, сотрясаясь и булькая сильнее, чем прежде. Никки выждала, затем протянула руку и взяла со стола с инструментами металлический молоток. Этим молотком она с силой ударила Джинна-Икс по колену. Смех обернулся криком.

В висках у Никки колотился пульс. Рука дрожала так сильно, что она выронила молоток. Навалилась слабость, и она оперлась о стену, испугавшись, что вот-вот потеряет сознание.

Джинн-Икс хныкал от боли. Сделав несколько глубоких вдохов, Никки постаралась взять себя в руки.

– Не так легко, как кажется, верно? – с трудом ворочая языком, проговорил Джинн-Икс.

– Заткнись.

– Я мог бы дать тебе такой ответ, которого ты больше всего боишься. Я мог бы сказать, что ему это нравится, что у него был здоровенный стояк все то время, что он отпиливал мои веки. Я бы соврал тебе, а ты бы поверила... но я не стану врать. Черт, как больно.

Джинн-Икс тяжело вздохнул.

– Правда состоит в том... что это убивает его.

Никки закрыла глаза. Она сосредоточилась на двух вещах: на словах Джинна-Икс и на том, как отзывалась на них ее интуиция.

– Я скажу тебе, девочка: внутри он пустой. Все эти пытки, все невероятные изуверства, что он творит... это просто его гребаная работа. Это вообще никак его не колышет. Он похож на директора концлагеря: прибыл еще один грузовик заключенных, в газовую камеру всех до единого, не пора ли прерваться на чашечку кофе? Люди ко всему привыкают – спустя какое-то время даже пытка становится рутиной. Черт, клянусь тебе, однажды я видел, как он зевает.

– Нет... – прошептала Никки.

– Но даже у нацистов была какая-то жизнь, верно? Хобби. Семьи. Но не у Следователя... это все, что у него есть, так ведь? То, что он делает, это он и есть. Так он поймал меня, точно так же, как и остальных. Он долбаный хищник, вот он кто.

– Он человек...

– Он людоед. Он пожирает себе подобных, потому что внутри него – громадная черная пустота, вакуум, который он пытается заполнить. Не получится. Рано или поздно он это поймет, и тогда его ждет коллапс, взрыв наоборот. А ты, душа моя, будешь стоять рядышком, прямо в воронке.

– Допустим, – сказала Никки. – Но по крайней мере, я буду стоять. А ты ни за что уже не встанешь с этого стула.

– Ага, – согласился Джинн-Икс. – Я знаю. А теперь, раз уж мы такие донельзя честные, ты собираешься доставить мое послание или нет?

– Говори.

Никки выслушала все, что сказал ей Джинн-Икс. Долго обдумывала сказанное.

– Ладно, – сказала она наконец. – Если тебе этого действительно хочется.

На столе, кроме инструментов Следователя, лежали обычный блокнот с линованными желтыми листками и шариковая ручка Заглянув в записи Джека, Никки убедилась, что они сделаны его четким, аккуратным почерком, но в самом низу страницы обнаружилось еще кое-что.

Небрежный рисунок, какие выводят от нечего делать: бокал для мартини с наткнутым на шпажку глазным яблоком вместо оливки. К нарисованному глазному яблоку сверху прилипло что-то сморщенное, красно-коричневое.

Нечто с загнутыми черными ресницами...

САМОУЧИТЕЛЬ ПО ВЫСЛЕЖИВАНИЮ И УНИЧТОЖЕНИЮ ХИППИ В СРЕДЕ ИХ ЕСТЕСТВЕННОГО ОБИТАНИЯ,

сочиненный Джинном-Икс, эсквайром

Ах эти коварные хиппи! Там, где некогда по цветущим равнинам галопировали их несчетные стада, кудри их развевал ветерок, пахнущий ароматными пачулями, ныне лежит пустыня, и ее однообразие скрашивают придорожные супермаркеты да скинхеды. В наши дни хиппи можно обнаружить лишь в изолированных заповедниках в Орегоне и Калифорнии, где их защищают в пределах границ, установленных местными предписаниями.

К счастью, есть еще способ заполучить разноцветную, в немыслимых, великолепных разводах, шкурку одного из этих созданий. Многие разновидности хиппи склонны к миграции и нередко сбиваются в большие группы, называемые "фестивали". Изучив расположение и частоту этих "фестивалей", охотник с легкостью может найти приличных размеров стадо, которое не сдвинется с места на протяжении целого уикенда.

РАЗНОВИДНОСТИ

Хиппи, в общем и целом, мирные травоядные. Их органы чувств нередко притуплены употреблением марихуаны, так что пламенные политические убеждения их юности неизбежно тускнеют до пацифистского, ненасильственного отношения к окружающей Вселенной. Многие разновидности заслуживают скорее жалости, нежели страха, за несколькими примечательными исключениями:

1. НАРКОМАНЫ. Любой такой хиппи, которого не прикончили восьмидесятые или его собственные вредные привычки, действительно может быть опасен. Речь идет о следующих подвидах Любителей Скорости, Кокаинистов и Жертв Кислоты. Первые два могут проявлять агрессию и жестокость, тогда как последний подвид отличается крайней непредсказуемостью поведения. Широко распространено перекрестное скрещивание особей этих подвидов, а также байкеров. Поскольку все хиппи стоят как бы в стороне от основных общественных движений, может показаться, что они представляют собой удобную, привлекательную мишень. Тем не менее владеющая ими паранойя вкупе с тенденцией приобретать огнестрельное оружие весьма осложняет задачу захватить кого-либо из них врасплох.

2. ДЕТИ МАТУШКИ-ПРИРОДЫ. Зачастую сходные внешне с байкерами, представители этого подвида предпочитают дубленой коже сыромятную и нередко оказываются крепышами, рассчитывающими в этой жизни только на себя самих. Они живут в диких, необустроенных местах и обычно чураются цивилизации. Некоторые сбиваются в племена, известные как "коммуны". Годы тяжелой физической работы закаляют их физически, а некоторые даже не употребляют наркотики. Представители этого подвида обладают развитыми инстинктами, из-за чего их сложно бывает одурачить. К счастью, многие из них преднамеренно избегают пользоваться технологическими новшествами, каковое обстоятельство можно обернуть в свою пользу.

3. ВЕТЕРАНЫ ВЬЕТНАМА. Сполна отслужив свой армейский срок, многие из них превратились в хиппи. Каждый такой ветеран потенциально опасен, отлично владеет оружием и обладает цепким умом; к тому же их ментальная и эмоциональная нестабильность может преподнести неприятные сюрпризы.

Так или иначе, из-за высокого уровня смертности среди НАРКОМАНОВ и антисоциальной позиции ДЕТЕЙ МАТУШКИ-ПРИРОДЫ вам едва ли удастся случайно повстречать таких хиппи, если только вы не разыскиваете их специально. Да и популяция заделавшихся хиппи ВЕТЕРАНОВ ВЬЕТНАМА продолжает сокращаться год от года (и в качестве наиболее редкой разновидности некоторые ценят их особенно высоко).

Более распространенные (и проще устраняемые) разновидности таковы:

4. ПОКЛОННИКИ РОК-ГРУППЫ "БЛАГОДАРНЫЙ МЕРТВЕЦ". Даже несмотря на разрыв сердца, случившийся с Джерри Гарсия, этот подвид все еще распространен достаточно широко. Их во множестве можно обнаружить на сборищах борцов за права человека и на концертах Phish.

5. ДЕТИ ЦВЕТОВ. Многие молоденькие женщины ежегодно становятся хиппи, привлеченные по большей части стилем жизни или философией. Хотя это благоприятно сказывается на показателях здоровья стада в целом, многие считают эту разновидность простыми подражательницами, а вовсе не настоящими хиппи. И все же ничто не сравнится со зрелищем восемнадцатилетней, длинноволосой самочки хиппи, ничего не соображающей от травки и танцующей нагишом у лагерного костра. Пока, разумеется, не подвесишь ее на собственных кишках.

6. НЬЮ-ЭЙДЖЕРЫ. Вопреки всем претензиям на некую "новизну", они одеваются как хиппи, ведут себя как хиппи и пахнут как хиппи, – хотя в первую очередь увлечены благовониями и мудростью предков. Нью-Эйджеры унаследовали наиболее диковатые из "духовных" идей хиппи, начиная с веры в переселение душ и заканчивая похищением людей пришельцами. Будучи по своей природе наивны и доверчивы, они относятся к разряду "легких трофеев": их проще всего убить, изолировав от остальных.

ПРИМАНКИ И ЛОВУШКИ

Как и в традиционной охоте, один из основополагающих принципов – заманить жертву в контролируемую вами среду, чтобы снизить вероятность того, что вам помешают, и повысить удовольствие от досужего убийства – как до, так и после его совершения. Образ мышления хиппи и предпочитаемая ими территория, к счастью, идеально для этого подходят.

Простейшая и вернейшая приманка – наркотик. Мало кто из истинных хиппи способен устоять перед зовом маленького пластикового пакетика, что является превосходным поводом для встречи наедине с будущей жертвой. Травку раздобыть достаточно несложно, даже если у вас мало или совсем нет опыта подобных покупок. Вам не придется курить ее самому: немного потренировавшись, можно легко сымитировать затяжку из трубочки или косячка, а после нескольких таких имитаций вам уже не придется беспокоиться о том, что жертва может заметить какой-то подвох.

Метод приема внутрь значительно усложняет добавление к марихуане примеси, которая сразу вырубила бы жертву, но она удобна в качестве "повода": один из наиболее распространенных побочных эффектов травки – сухость во рту, и небрежно предложенная бутылка минералки лишь в крайне редких случаях встречает недоумение или отказ. Впрочем, непременно убедитесь, что вы хорошо разбираетесь в побочных эффектах и сроках действия наркотиков, – еще до того, как воспользуетесь предложенным методом: мало что так портит веселье, как жертва, которая уходит, чтобы воссоединиться с друзьями и лишь потом вырубиться. Хуже того – она может захлебнуться собственной блевотиной, пока вы отошли в уборную.

Если вам претит использовать наркотик в качестве приманки, всегда можно воспользоваться мимикрией. Парик, борода, какие-нибудь очки от солнца, майка нелепого цвета не только позволят вам безукоризненно вписаться в общий пейзаж, но и предоставят удобную маскировку.

Следом, конечно же, идет секс, – но будьте осторожны. Хиппи известны неразборчивостью в связях и вошедшим в пословицу несоблюдением норм гигиены. Никакая добыча не стоит того, чтобы ради нее подцепить какую-то дрянь.

Вероятно, лучшей приманкой для хиппи служит их собственная философия. Запомните: хиппи мечтают сделать мир, в котором мы живем, лучше. Если попросить их о помощи, то они, по всей вероятности, ее предоставят. Тэд Банди извлек немало выгоды из старого фокуса с загипсованной рукой, и я уверен, это и сегодня отлично сработает с любым хиппи. Впрочем, остерегайтесь избыточной помощи – хиппи склонны жить и путешествовать группами. Необходимо вначале отделить намеченную дичь от остального стада, прежде чем набрасываться на нее.

Говоря о ловушках, следует не забывать о мобильности. Хиппи сделали небольшие фургоны популярным видом транспорта, так что вполне логично использовать его против них самих. Если вы особо педантичны в том, что касается последующей уборки, то фургон представляет собой идеальное место преступления на колесах, позволяя сначала добраться до охотничьих угодий, а затем – дозаранее намеченного уединенного местечка. Хиппи, надо заметить, одна из немногих групп, достаточно глупых, чтобы по-прежнему путешествовать автостопом, так что удобный случай может подвернуться в любой момент. А избавиться от трупа не составит труда: достаточно разок съездить за город развеяться.

Если вы обеспокоены тем, что по пути вас могут остановить и обыскать машину (или дотошные копы, увидев ваш номер, вспомнят о некогда заведенном деле по статье "вооруженное нападение"), подумайте о палатке. Хиппи обожают открытые пространства, и вам остается только встать лагерем в пяти минутах езды от места проведения фестиваля под открытым небом. Вам будет обеспечен богатый выбор дичи и вся необходимая приватность. Уборка в этом случае также упрощается: всю сцену преступления при желании можно быстро свернуть, а затем – избавиться от нее. Ничто не сравнится с запахом свежей крови и сосновой хвои!

Там было еще много такого, очень много. Покачав головой, Джек поднялся налить себе еще кофе.

Джинн-Икс внес немалый вклад в "Волчьи угодья" – списки оружия, методы уничтожения улик, даже исторические исследования о других убийцах, – но еще больше внимания он уделил свободным сочинениям. Темы самые разнообразные: от этики детоубийства до доводов за и против убийства собственной матери. Хотя эти эссе меньше всего помогали в смысле сбора конкретных сведений, Джек начал именно с них. Они хорошо раскрывали политические взгляды Джинна-Икс, его предубеждения, его чувство юмора. Всплыли даже намеки на его прошлое: армейская карьера отца, города, в которых он жил мальчишкой... Когда Джек дочитал последнее эссе, ему стало казаться, что он хорошо знает своего пленника – вернее, "добычу".

Джек оперся на кухонную стойку и потер виски. Ноутбук на столе купался в озерке света от настольной лампы, но остальное пространство комнаты было погружено во тьму. Он не спал больше тридцати часов; едва начав допрос, он уже не останавливался, пока не закончит. Впрочем, на сей раз ему потребовалось выкачать из пленника очень много сведений – больше, чем когда-либо прежде. Даже больше, чем выдал бурильщик из Калгари – тот бормотал не останавливаясь, пока вовсе не охрип, осознавая, что живет, пока говорит. Прекратится одно – сразу прекратится и другое. Когда ему уже нечего было сказать, кроме бессмысленной тарабарщины свистящим шепотом, Джек перерезал ему горло.

Даже и в том случае Джеку нужно было только получить подтверждение нескольких ключевых фактов, а остальное предоставить полицейским. Сведения, переданные Джинном-Икс, нужно было понять... впитать. Этого ему делать еще не приходилось.

Это оказалось проще, чем он думал.

Он налил себе чашку кофе и вновь подсел к столу. Обыкновенно Джек пил кофе со сливками и сахаром, но сейчас выпил черный – как предпочел бы Джинн-Икс.

Сделав долгий, горький глоток, он прикрыл глаза и задумался. О поколении, похитившем его неотъемлемые права. Об этой скотине, своем отце. О жизни, наполненной разочарованием, ощущением собственного бессилия и гневом.

Он открыл глаза. Протянул руку и нажал на клавишу.

На дисплее развернулось меню: "УБИЙСТВА".

– Отлично, – прошептал Джек. – Даешь долба-ный рок-н-ролл...

УБИЙСТВО ПЕРВОЕ: Выгодное предложение.

– Ага, я смотрю, вы положили глаз на этот "лексус". Тачка что надо.

– Да, наверное. Вот только цена кусается.

– Ценовой шок, а? Ну, это лишь начальные цифры. Признаться, я вышел как раз немного скинуть цену на этого щеночка Вот так... уже немного разумнее, как считаете?

– Ну, то есть...

– Оп! Ошибся. Вот здесь должна быть семерка. Так лучше?

– Еще бы.

– Залезайте, испытайте ее на себе. Включите стереосистему. Хороший звук, да? Динамики от "Клейхоффер". Проигрыватель компакт-дисков, даже спутниковое радио... Зачем слушать на трассе ту дрянь, что передают в мелких городках? Выбираем станцию, которая крутит то, что нам нравится, и слушаем, пока не надоест. Верно?

– Еще бы.

– Еще бы, ну разумеется. Вот, возьмите ключи, заводите ее. Мотор "Вортек". Звучит солидно, но тяга плавная, как у рыбы в воде: смерть велосипедистам! Ха-ха, шутка. Есть только один способ узнать, на что способна эта малышка, так что давайте прокатимся. Ну же, просто объедем квартал.

– М-м, ладно.

– Превосходно! Теперь сверните налево, в сторону шоссе – с тем же успехом можем попробовать ее на скорости, верно? Не бойтесь, бензин за наш счет, ха-ха. Слушайте, я действительно могу предложить отличную сделку. Давайте договоримся насчет этой машины. Пусть вас не пугает цена, на самом деле она гораздо дешевле, чем кажется. Наш финансовый отдел работает с любыми клиентами, в любой ситуации. Будете ездить на этой тачке за те же деньги, какие тратите на автобусы. И потом, такая машина – на самом деле вложение капитала, верно? Вы инвестируете деньги в свой имидж, в свой жизненный стиль. А теперь крутаните руль вправо.

– Кажется, я уже слегка заблудился.

– Не беспокойтесь, вы в хороших руках Что я с вами сделаю, убью, что ли? Ха-ха. Эта дорога в ужасном состоянии, и поэтому я всегда направляю сюда покупателей. Видите, при такой системе подвески вы едва ли чувствуете ямы. В нее входят стабилизаторы "Позитрак", рама "Стараярухлядь" и стойки "Всеэтохрень".

– Что?

– Но и это еще не все. Тут имеется полная тормозная система "Яже": подушки "Яжепридурок", кольца "Яженесучушь", мосты "Яжепустоеместо".

– Не уверен, что правильно вас расслышал...

– Простите, не хотел обрушивать на вас технические детали. Опасность профессии продавца – так мы уговариваем неопределившихся, верно? Стараемся произвести на них впечатление всеми этими фактами и цифрами. Порой это звучит устрашающе, я понимаю. Просто хотел показать вам, что разбираюсь в этой модели и мне можно верить... Я же не просто какой-то шутник, который нацепил деловой костюм и делает вид, что работает в автомагазине, верно? Ха-ха.

– Местечко здесь довольно глухое.

– Да, в основном склады да конторы дальнобойщиков. И все же тут хватает зелени, не правда ли? Думаю, это именно потому, что мы как раз выезжаем за пределы города. Слушайте, давайте притормозим на минутку, ладно? Я хочу вам кое-что показать.

– Честно говоря, у меня не очень много времени...

– Отнимет всего секунду. Можно прямо здесь. Ну вот, а теперь нажмите-ка вон ту кнопочку, она открывает багажник. Прекрасно. Можете не глушить мотор, просто не захлопните случайно ключи. Подойдите сюда, назад.

– А что вы хотели... Господи! Какого хрена!

– Ага! Эх, видели бы вы свое лицо... Да я просто шучу. Неплохой тесак для рубки мяса, а? Золингеновская сталь, как и весь набор. На этой неделе мы дарим их при покупке каждого "лексуса". Кожаный чехол, ручные стежки, семьдесят два предмета. Все экстра-класса; тут найдется любой нож, который вы способны себе вообразить. Взгляните на эти лезвия "Тыже": нож "Тыжепосмешище" для чистки овощей, нож "Тыжедуракдураком" для нарезки филе, мясницкий нож "Тыжепростодрянь". Вы меня хорошо слышите?

– К-кажется, да.

– Вот и чудно, чудно. Вот очень удобные столовые ножи "Меняоттебятошнит", ножи для хлеба и масла "Чегожетыждешь", нож с зубчиками "Убейменятруснесчастный"...

– Хорошо. Я понял, не надо больше ничего рассказывать. Вы меня уговорили. Можно взглянуть вон на тот, будьте добры...

– Ну конечно. Это... эй-эй. Что? О боже...

Коммивояжеры. Собственный язык способен загнать их в могилу.

Если мой пересказ событий мог временами сбить вас с толку, приношу свои извинения... но если высчитаете, что запутались, то вообразите, каково было мне.

Это называется фаза предвкушения. Первая из семи фаз, через которые, по мнению психологов, проходят все серийные убийцы (должен заметить, четыре следующих фазы лично я одолел чертовски быстро: болтовня, соблазнение, пленение и убийство. Список заканчивается тотемизацией и депрессией). Фаза предвкушения обычно характеризуется яркими, живыми фантазиями и изредка – галлюцинациями; в моем случае этот засранец практически умолял убить его. Что я и сделал.

Воспользовался мясницким ножом и сразу нанес удар в шею. Укол, не скользящий удар. Лезвие без всяких проблем прошло трахею, но я почувствовал, что оно слегка задело позвоночник, прежде чем выйти сзади. Режущий край был направлен наружу, и лезвие оказалось настолько острым, что прорезало прямо весь остаток шеи, когда я потянул его назад. Кровь залила все кругом, как в каком-нибудь боевике с визуальными эффектами. Парень развернулся, попытался бежать и упал через пару шагов. Гребаная комедия, да и только.

Конечно, давление пара в моей черепушке к тому моменту уже было изрядным. Одним ударом ножа тут не отделаешься, знаете ли. Поэтому я пошел туда, где он упал, и поработал еще немного. Ничего особенного, просто снова и снова втыкал это здоровое, тяжелое лезвие: свисть, свисть, свисть. Почему-то вспомнился бейсбол... вам знакомо это ощущение, когда машешь битой и словно соединяешься с мячом? Так, будто в момент удара что-то передается от тебя мячу, и потом он исчезает. Летит прочь, делается все меньше и меньше, и остается надеяться, что он уже никогда не вернется.

Крайне приятное чувство.

– Как идут дела? – спросила Никки.

Джек оторвал взгляд от дисплея.

– Удовлетворительно, – ответил он. – Проверяю список мест захоронений. Готова прокатиться в Калифорнию?

– Смотря зачем. Я бы погрелась на солнышке, но... Даже не знаю, Джек. Джинн-Икс вполне может водить нас за нос, тянуть время. Насколько нам известно, он охотится в Огайо.

– Не думаю. – Джек встал и потянулся. – Он дал мне номер телефона с калифорнийским кодом, и на автоответчике его голос.

– Ты же не звонил отсюда, правда? – Задав вопрос, Никки сразу об этом пожалела; Джек слишком умен, чтобы сделать подобный промах.

– Нет, я звонил с таксофона в паре миль отсюда. Пока ты была внизу.

Никки пересекла комнату, распахнула холодильник и заглянула внутрь.

– Ясно, – сказала она.

– Он ничего интересного не говорил? – полюбопытствовал Джек.

– Нет, обычная ерунда – угрозы, посулы, мольбы. Сам знаешь.

– Он, конечно, мог солгать.

– Ну разумеется, он лжет, я же не совсем ду... Ох, – покачала головой Никки. – Ты имеешь в виду, про могилы.

– Да. Назвал верный район, но дал неверные ориентиры. Чтобы купить себе еще несколько часов жизни.

– В любом случае, я думаю, нам стоит это проверить. Я поеду. – Никки извлекла из холодильника пивную бутылку с высоким горлышком и захлопнула дверцу. – Как только я туда доберусь, он уже не сможет обвести нас вокруг пальца.

– Да. Только вряд ли он станет это делать.

Сковырнув пробку, Никки раздраженно метнула ее в кухонную мойку. Клац.

– Итак, – сказала она – Это только мне так кажется или он и в самом деле... другой?

Джек озабоченно нахмурился.

– В каком смысле?

– Ну, хотя бы его жертвы. Разве он убивал женщин?

– Только одну. Биржевого маклера.

– Именно это я и хотела сказать. – Никки сделала долгий, глубокомысленный глоток пива – Биржевого маклера. Не знаю, может, я веду себя как сука, но мне совершенно наплевать на судьбу какой-то там махинаторши с биржи. Девиц, что промышляют на улице, я еще могу пожалеть, я сама такая. А вот кого-то, кто работает на Уолл-стрит, не жалко ни капельки.

Улыбка прогнала с ее лица озабоченность.

– Забавно, правда? У большинства людей все наоборот.

– Мы не относимся к большинству.

– Да уж, не хер собачий. Но делоне только в жертвах. У него другие мотивы для убийств. Так, словно... ну, не знаю, политические взгляды, что ли.

– Это не имеет значения. Все они убивают по одной и той же причине.

– Неужели?

– Они убивают, потому что они – убийцы. Каковы бы ни были названные мотивы, это всего лишь попытка найти оправдание любимому занятию. И не важно, что это – секс, деньги, месть... Если кому-то невтерпеж сделать убийство своим хобби, причина отыщется.

– Нас это тоже касается? – тихо спросила Никки.

– Я уже сказал – это не имеет значения. – Джек отвернулся к ноутбуку. – Важен результат. Они несут смерть людям, мы несем смерть им самим. Мы даем семьям их жертв какую-то определенность. Больше ничто не имеет значения.

– Да, – сказала Никки. – Только это. Пойду паковать вещички.

Она поставила наполовину опустевшую бутылку на кухонную стойку и широким шагом вышла из комнаты.

Джек вернулся к работе.

Джек спустился в подвал. Он отпер дверь в комнату для допросов, вошел и включил свет. Дверь так и осталась открытой.

Джинн-Икс приподнял голову.

– Чего тебе еще? – фыркнул он.

– Я не могу понять кое-чего.

– Не верю. Все ты понимаешь, только не хочешь признать.

– Нет. – Выдвинув стул, Джек уселся. – Тот адвокат, которого ты грохнул. Не понимаю.

– Джефферсон? Чего тут понимать? Он занимался налоговым правом. Специализировался на том, чтобы транснациональные корпорации отстегивали со своих немереных прибылей как можно меньше денег. Он был подонком с моралью червяка, и я прикончил его.

Джек напряженно подался вперед.

– Нет, я о том, как ты это проделал. Забил его до смерти клюшкой для гольфа.

– Что с того?

– Ты ведь убил его в собственном доме. А Джефферсон был заядлым охотником. Все его трофеи висели над камином – головы пятнистых оленей, толсторогих баранов, пум. Так ведь?

Джинн-Икс кивнул в ответ.

– Да, припоминаю. Дом был похож на лавку долбаного таксидермиста.

– Ну, а почему же тогда тебе не пришло в голову сделать свое отношение до конца очевидным? Ты бы мог отрубить ему голову и подвесить над камином его собственную башку.

– Гм-м... Не додумался.

– Позволь, я тебе покажу кое-что. – Нагнувшись, Джек развязал лодыжки и запястья Джинна-Икс. – Это совсем недолго.

В дальней стене была дверь – простой белый прямоугольник с маленькой табличкой: "Студия". Джек открыл ее и вошел внутрь. Джинн-Икс шагнул за ним.

За дверью был запущенный, одичавший цветник. Подсолнухи, розы, алтей, переплетаясь, поднимались выше человеческого роста и пышно, беспорядочно цвели, но все растения покрывал толстый слой пыли – такой же серый, как и небо над головой.

– Да тут у тебя просто гребаные Помпеи, – поразился Джинн-Икс.

– Смотри, – сказал Джек. В центре сада стоял каменный камин, в котором полыхало и громко щелкало пламя, Перед камином застыл обнаженный мужчина с пустым, гладким лицом.

– Вот как я поступил бы на твоем месте, – вновь заговорил Джек. С помощью охотничьего ножа он сделал длинный вертикальный надрез на груди мужчины, а затем еще два – вдоль рук и ног. Передал нож Джинну-Икс, а сам быстро и уверенно сорвал кожу с плоти, стараясь не порвать ее.

– Видишь? – сказал Джек, раскладывая кожу перед камином.

– Коврик из кожи, – ахнул Джинн-Икс. – Блин, а мне-то и в голову не пришло... Джек, ты прирожденный выдумщик.

– Нет, я просто выполняю свою работу, – возразил Джек. – Не более того.

– Слышь, а это что такое? – Джинн-Икс ткнул пальцем под ноги Джеку. Там рос цветок, подобных которому Джек не видел никогда в жизни; высотой до колена, растение состояло из толстого центрального стебля с плодом вроде цветной капусты наверху, окруженным венчиком широких, плоских листьев. Тесная сеть красных вен опутывала черенок, листья и серебристо-серый плод – который, как осознал вдруг Джек, вовсе не был цветной капустой.

Это был мозг.

– Раньше я такого не видел, – признал Джек. – Я его здесь не сажал.

– Ну, не взялся же он из ниоткуда, – резонно заметил Джинн-Икс. – Похоже, его давно никто не поливал. Ну-ка, сейчас попробуем.

Он занес над цветком ладонь. С запястья закапала кровь.

– Нет, не делай этого! – забеспокоился Джек. – Не корми его.

– Извини, Джек, – сказал Джинн-Икс. – Я ведь должен заботиться о Стае, верно? Кроме того, это мое новое призвание. Я удобряю растения.

Красные вены, оплетшие растение, пульсировали, подергивались... и затем вдруг высвободились, воспряли ввысь, словно гнездо красных змей. Они корчились, извивались, становились все длиннее. Потянувшись к лицу Джека, они образовали замысловатую, волнистую паутину, разветвляясь от артерий до вен и капилляров. Багровая сетка становилась все тоньше, расширяясь, заполняя все поле зрения, весь мир...

Это пугало. Это было великолепно. Это...

Зазвонил телефон.

Вздрогнув, Джек проснулся, зашарил по столу в поисках аппарата.

– Алло?

– Джек? Это Никки. Все подтверждено.

– Все?

– Да, полностью. Вернусь завтра... осталось еще одно дельце.

– Хорошо. – Он повесил трубку.

Джек помотал головой, стараясь прояснить мысли. Перед глазами стояло то последнее видение – затянувшая весь мир алая сеть.

Он выпил чашку кофе и спустился в подвал.

Черный куб камеры пыток не изменился с тех пор, как он отсюда вышел. Никакой двери с табличкой "Студия". Джинн-Икс надежно прикован к стулу.

– Ты говорил правду, – произнес Джек.

– Мне... мне бы воды глоток, – прохрипел Джинн-Икс.

– А я нет.

– Что?

– Я солгал. Я не собираюсь излагать твою методику в Интернете. Напротив, я собираюсь прикрыться твоим именем в "Волчьих угодьях". Ты не прославишься. Очередного психопата, которого наконец поймали, не станут долго вспоминать. И я сделаю все, чтобы каждый член твоей "семейки" узнал: именно ты, и никто другой, сдал их мне.

Джинн-Икс заплакал.

– Люди редко ассоциируют слово "обольщение" с серийными убийцами, но процесс именно таков, правда? – спросил Джек. Он подобрал молоток, занес его обеими руками. – Сначала ты добиваешься доверия от своей жертвы. Люди должны почувствовать себя в полной безопасности, прежде чем сделаются уязвимыми. Это волнующий момент, не так ли? Тот момент, когда ты выдергиваешь ковер из-под их ног, чтобы сбросить их, беспомощных, в пучину ада.

– Это их вина. Они сами, мать их, виноваты...

– Тебе знакомо это ужасное, сосущее чувство где-то в желудке? – спросил Джек. – Ты чувствуешь это сейчас. Именно это чувствуют все жертвы серийных убийц. Предательство.

Отложив молоток, он поднял со стола тесак для рубки мяса.

– Это последнее, что они чувствуют.

– Нет. Нет, прошу тебя, я еще не все рассказал...

– И это – последнее, что почувствуешь ты...

Никки отперла квартиру Джинна-Икс его собственным ключом. Она уже побывала здесь раньше, чтобы проверить кое-какие сведения, которыми он поделился, и уложить компьютерное оборудование в два больших чемодана. Она отвезла их к себе в мотель и позвонила Джеку из автомата.

Теперь она вернулась. Чтобы исполнить обещание.

Местечко так себе. Обычная квартира-студия в многоэтажном бетонном здании. Стены голые, выкрашены белым, ковер на полу – светло-бежевый, в грязных разводах. С крошечного балкона открывается вид на такое же многоэтажное уродство.

Задернув шторы, Никки вытащила из сумочки баллончик-распылитель с черной краской. С минуту методично встряхивала его, оглядываясь по сторонам. В комнате располагались жалкий складной диван, навороченный горный велосипед в идеальном состоянии, платяной шкаф, пара книжных полок и стол с монитором и принтером, которые она не стала забирать.

Вздохнув, Никки приступила к делу.

Закончив, она уронила опустевший баллончик обратно в сумочку. Теперь повсюду виднелись черные буквы: "КОЗЛЫ!". Они вопили со стен, с экрана монитора, с книжных корешков. Никки распылила их на потолке, на полу, на шторах, на кухонной утвари, на диванном покрывале. Одни и те же буквы, надрываясь, кричали с каждой поверхности, вновь и вновь.

– Чего хотел, то и получил, – сказала Никки. – А ты – самый главный козел.

Глава 7

Начало нового дня у Паркера Штольца выдалось довольно удачным. Когда радиобудильник включился ровно в 5.55, "Пятеро Джексонов" исполняли песню "Алфавит", поэтому этим утром он включил новости местной версии канала "Эй-би-си". За окном было пасмурно, хотя дождь не моросил, зато по улице низко стелился туман – привычная погода для Портленда в это время года. Докладывая обстановку на автотрассах, радио сообщило, что транспортный поток значителен, но больших пробок нет.

Штольц принял душ и затем критически осмотрел себя в зеркале ванной, выискивая перемены. Пять родинок на бледной коже – три на спине, одна на бедре и еще одна на шее – оставались прежними. Небольшая лысина в центре его прямых темно-русых волос вроде бы не увеличилась. Лицо Штольца – с глазами слегка навыкате, крючковатым носом, лягушачьим ртом – не прибавило за ночь новых морщин или пятен. Его сутулый, узкогрудый костяк чуточку перекосило; Штольц напомнил себе записаться на прием к мануальному терапевту.

Ему удалось не порезаться при бритье, так что, восстанавливая баланс вещей, он сделал четыре маленьких горизонтальных надреза сразу под правым соском и ухитрился залепить их одним-единственным пластырем.

На завтрак, как обычно, были апельсиновый сок, кофе, яйцо, поджаренный тост и пять ломтиков бекона. Штольц закончил уже к 6.45, так что у него осталось предостаточно времени для обычной проверки.

Он включил свет в гараже, и лампы дневного света отразились в недавно навощенной белизне его "тауруса" 1995 года выпуска Начал с покрышек, убеждаясь, что давление в каждой составляет ровно восемнадцать килограмм на квадратный метр. Затем убедился, что все огни и переключатели функционируют нормально, а приемник настроен на нужную волну. Убедился, что все замки работают.

Пришло время отправляться в путь.

Поначалу все шло замечательно. Покинув тихие, окаймленные деревьями улочки своего района, он без происшествий добрался до пандуса скоростного шоссе. Быстро и чисто вписался в общий поток движения. Он ехал на пределе разрешенной скорости, по обыкновению избегая выезжать на полосу обгона.

Проблемы начались с пикапа. То был старый "форд" синего цвета, ржавый и извергавший клубы удушливого дыма, до отказа загруженный оборудованием для благоустройства территории. Он двигался прямо впереди, по меньшей мере миль на шесть медленнее скоростного ограничения. Штольц включил сигнал поворота, но справа машины шли единым блоком. Никто не желал пропустить его.

С досадой помотав головой, Штольц переключил сигнал поворота, с правого на левый. Придется воспользоваться полосой для обгона.

Он проверил обстановку, глянув сначала в зеркало заднего обзора, а затем и в боковое зеркало, и гладко выехал на полосу. Проезжая мимо "форда", посмотрел на водителя – им оказался пожилой мужчина лет шестидесяти с лишком в засаленной с виду бейсболке. Штольц холодно уставился на него, но остался незамеченным.

Миновав пикап, он снизил скорость и снова включил поворотник, готовясь вернуться на свою полосу, но справа тот же маневр уже начал выполнять желтый "жук". Штольц еще немного снизил скорость, намереваясь плавно вписаться в быстро растущий зазор между пикапом и "жуком".

И тогда на трассе появился серебристый джип-внедорожник.

Он ревел сзади, на полосе для обгона, легко выжимая восемьдесят миль в час. Водитель резко снизил скорость, лишь оказавшись в десяти – пятнадцати сантиметрах от заднего бампера Штольца Массивный хромированный передок, отразившийся в зеркале заднего обзора, был похож на прутья клетки.

Прежде чем Штольц успел отреагировать на его появление, водитель внедорожника включил противотуманные фары. В зеркалах вспыхнуло галогеновое солнце, на секунду ослепившее Штольца Быстро протянув руку, он переключил зеркало на ночной режим, но сияние по-прежнему заставляло щуриться.

Водитель навалился на клавишу гудка. Скрипнув зубами, Штольц прибавил скорости, но внедорожник все равно поджимал сзади. Сигнал раздался снова – бессмысленное, злобное блеянье.

Штольц выискивал просвет, но рядом с ним вытянулся бесконечный ряд автомобилей, мчавшихся практически бампер в бампер друг дружке. Теперь он разогнался до семидесяти миль в час, но внедорожник не собирался сдаваться. Штольц уже не сможет вырулить в правый ряд, даже если там найдется для него местечко: он ехал слишком быстро.

В его сознании мелькнула картина настолько яркая, что вытеснила все остальное. Он теряет контроль над машиной, задняя пара колес смещается вправо, передние скользят влево, пейзаж вокруг совершает плавный полуоборот по мере заноса, затем внезапный толчок, когда шины отрываются от асфальта, и автомобиль переворачивается снова и снова, прежде чем рухнуть на крышу в мгновенной агонии, охватившей все – и металл, и кости. Штольц почувствовал запах жженой резины на асфальте и услышал отдаленный гул сирен: спасатели уже спешили, чтобы побыстрее вырезать из обломков его мертвое тело...

Блеяние гудка рывком вернуло его к реальности. Он снизил скорость, заставив себя не обращать внимания на злобное гудение, которое стало ответом на его маневр, выровнялся с потоком в соседнем ряду и включил правый поворотник. Милая девушка в веснушках, сидевшая за рулем небольшого грузовичка, жестом пригласила его присоединиться; кивнув, он с благодарностью помахал ей в ответ.

Простая вежливость, думал он, сворачивая в правый ряд. Почему она встречается так редко?

Проезжая мимо, водитель внедорожника не преминул устроить целое представление: перегнувшись через пассажирское сиденье, он продемонстрировал Штольцу средний палец. Мужчина среднего возраста, в сером костюме и при желтом галстуке, с искаженным, покрасневшим от ярости лицом.

Штольц встретил разъяренный взгляд мужчины с легкой улыбкой. Когда джип промчался мимо, он прочитал номер и записал его в блокнот, укрепленный на приборном щитке.

Работа у Штольца была не ахти какая интересная, зато обладала своими преимуществами. Он работал в департаменте транспортных средств.

Большую часть рабочего времени он сидел в своем закутке, вводя данные в компьютер. Это Штольца ничуть не раздражало; чем меньше ему приходилось иметь дело с людьми, тем лучше. Большинство сотрудников были учтивы – по крайней мере, с ним, – а цифры и буквы никогда не устраивали споров. Компьютерные данные попросту оставались самими собой.

В каморке у Штольца было чисто – лишь необходимый минимум рабочих инструментов и деталей обстановки. На одной из стен висел в рамочке выполненный в японском стиле пейзаж с горой Фудзи; все остальное имело непосредственное отношение к работе. На пробковой подставке рядом с аккуратной стопкой бумаг стояла черная кофейная кружка.

Всевозможные данные о владельцах автомобилей были к его услугам в любой момент, но Штольц всегда тщательно заметал следы, предаваясь любимому хобби. Чтобы войти в систему, он пользовался паролем системного администратора и проводил все свои запросы через один из терминалов в приемной; все манипуляции даже не появлялись на экране его собственного компьютера.

Зарегистрированным владельцем джипа оказался некий Питер Нью. В его водительских правах значился адрес: Вест-Саммервейл-стрит, 6090; он весил восемьдесят килограмм, имел зеленые глаза и черные волосы, зрение не позволяло ему водить автомобиль без очков. Про себя Штольц решил, что мистер Нью пользуется контактными линзами.

Впрочем, какое это имело значение?

На следующее утро Штольц заметил на шоссе все тот же внедорожник. Теперь он последовал до ним до парковки у закусочной "Дэннис" и поставил машину на другой стороне улицы.

Войдя в закусочную, он сразу заметил Нью, подсевшего к стойке. Подошел к нему и забрался на соседний табурет.

– Привет, – вежливо поздоровался Штольц. – Узнаешь меня?

Нью покосился на него.

– Нет, – был ответ. – А что, разве должен?

– Зависит от того, насколько ты глуп в придачу к своей грубости, – заметил Штольц.

– Прошу прощения?

– Мне чашечку кофе, пожалуйста, – крикнул Штольц официанте. Кивнув в ответ, та поставила перед ним чашку и кувшинчик со сливками. – Ты знаешь, как водишь машину? Как трахаются семнадцатилетние молокососы, – заявил Штольц, вновь поворачиваясь к Нью. – Слишком быстро, слишком лихорадочно. Лично мне наплевать, впилишься ли ты в столб, но я бы предпочел, чтобы ты сделал это в одиночестве.

– Погоди-ка. Я тебя помню! – сказал Нью. – Сомнение на его лице сменилось узнаванием. – Ты же тот самый придурок, который медленно ехал по скоростной полосе...

– А ты был придурком, который уперся членом в педаль газа, – сказал Штольц. Он добавил в кофе ложечку сахара и медленно помешивал ею в чашке. – Хотя, наверное, весь твой джип – это один большой хрен, не так ли? Не говоря уже о хрене, сидящем за баранкой.

– Ты прав, старина, – заверил его Нью. – И я трахаю всех, кто путается под ногами. В том числе и тебя. Ты понял? – Он с силой хлопнул Штольца по плечу.

– Ой-ей-ей, – сказал Штольц. – Осторожно. Я могу случайно пролить...

Он выплеснул кофе в лицо Нью.

– ...свой кофе, – спокойно закончил Штольц.

Нью заорал от боли. Отшатнувшись, он свалился с табурета, зажав ошпаренное лицо руками...

Нет. Это не совсем то, что нужно. Отмотать назад.

– Ты прав, старина. И я трахну любого, кто будет путаться у меня под ногами, – сказал Нью. – Включая и тебя самого.

Штольц аккуратно поставил свою чашку на стол и слез с табурета.

– Это вряд ли. Ты, может, и купил себе четырехколесный, выкрашенный в серебро протез пениса, но к нему не прилагаются яйца.

Хрюкнув, Нью выбросил вперед кулак, намереваясь поставить Штольцу синяк под глазом, но тот с легкостью увернулся. В ответ Штольц сделал точный и быстрый выпад в солнечное сплетение Нью, отчего тот сложился вдвое, а затем разбил ему лицо ударом колена. Обливаясь хлещущей из носа кровью, Нью завалился назад...

Нет. Слишком грязно. И потом, кто знает, здоров ли этот подонок. Безопасность прежде всего.

...ответил ударом локтя в горло Нью, отчего тот неуверенно отступил, брызгая слюной и задыхаясь. Молниеносный прыжок с поворотом – и ботинок Штольца впечатался в челюсть Нью, отчего тот без чувств рухнул на пол.

Девушка, сидевшая в одиночестве за столиком неподалеку, вскочила на ноги. Она была красива, со щедрой россыпью веснушек на лице.

– Просто замечательно, – сказала она. – Этот парень иного и не заслуживал. Я своими глазами видела, как он водит машину.

Штольц улыбнулся ей.

– Что ж, порой людям стоит задумываться о возможных последствиях своих поступков, – сказал он. – Вождение автомобиля – привилегия, а не право.

– Могу я угостить вас чашечкой кофе? – с улыбкой спросила она.

– Конечно... но давайте пойдем куда-нибудь в другое место, – ответил Штольц. – Здесь весь пол усеян мусором...

Да. Да, так гораздо лучше.

Он медленно приходил в себя, с занесенными над клавиатурой руками. Монитор был заполнен строчками, состоявшими из повторяющейся цифры "5": он печатал ее снова и снова, погрузившись в свои фантазии.

Бот только... на самом-то деле это вовсе не было фантазией, да? О да. Скорее, это было... романтичное предвкушение. Процесс будет совсем другим, но результат окажется прежним.

Для мистера Нью, во всяком случае.

Джек бросил труп Джинна-Икс в реку Грин. Но сначала отрубил руки.

Обычно Джек старался, чтобы его пленников быстро находили и без проблем устанавливали их личность. На сей раз все было иначе. Нужно, чтобы смерть Джинна-Икс как можно дольше сохранялась в тайне, по крайней мере от членов Стаи. Значит, все сведения об убийствах, которые Джек выкачал из Джинна-Икс, также не подлежали разглашению – во всяком случае, пока.

Впервые с тех пор, как он стал Следователем, Джек не испытывал облегчения, избавляясь от трупа очередного убийцы. Семьи жертв Джинна-Икс сегодня еще не смогут уснуть спокойнее; мучающие их вопросы останутся пока без ответов. В очень даже определенном смысле чудовище, отнявшее близких им людей, по-прежнему оставалось на свободе.

Четыре дня подряд Штольц просыпался на час раньше обычного (в 4.44, если быть точным) и менял номера на своем "таурусе", прежде чем отправиться в пригородный район, где проживал Питер Нью. Штольц останавливался у противоположной обочины и наблюдал за распорядком дня его семейства.

Нью был женат, но детей у них не было. Его жена, пухленькая блондинка, отправлялась на работу минут за двадцать до него самого. Когда ее автомобиль – красная "тойота-супра" – скрывался за поворотом в конце квартала, автоматическая дверь гаража оказывалась закрыта лишь наполовину. Между гаражом и двухметровым забором, ограждавшим их владения, имелся промежуток где-то в метр, и это расстояние вполне устраивало Штольца. Кроме того, никто во всем квартале не покидал своих гаражей одновременно с супругой Нью.

На четвертый день Штольц припарковал машину в аллее за домом Нью. На нем было черное пальто, в руках – черный зонтик, открытый и слегка наклоненный вперед, чтобы скрыть лицо. Он быстро прошел до конца аллеи, повернул, дошел до перекрестка и спустился по улице к интересующему его дому. Остановился, сделал вид, что проверяет, идут ли часы, и осмотрелся по сторонам. Никого не видно.

Закрыв зонтик, он прошел по дорожке к дому, но свернул к гаражу и спрятался за нею. Ничего тут не было, кроме забора, штабеля досок и боковой стены дома. Прислонившись к стене, он сделал несколько глубоких вдохов. У него колотилось сердце – итак, начинаем.

Когда, десять минут спустя, жена Нью выехала из гаража, он дождался, пока ее машина скрылась из виду, а затем забежал за угол и, пригнувшись, легко скользнул в промежуток между уже закрывавшейся дверью и полом.

Рядом возвышался джип, отсвечивавший бледным серебром на свету из единственного окна. Штольц оглядывал машину, натягивая пару хирургических перчаток; она напомнила ему спящего динозавра – какое-то громадное ископаемое, присевшее отдохнуть перед очередным днем, наполненным исступленной беготни по беспросветным джунглям. Настанет утро, и оно с громовым топотом будет сеять панику в каждом, кто встретится на пути. Штольца так и подмывало кастрировать этого здоровяка – проткнуть покрышки и засыпать сахар в бензобак, – но это значило свалить всю ответственность на тело.

Проще и элегантнее уничтожить мозг.

Отбросив зонтик, Штольц достал из кармана пальто пистолет – тот выглядел слегка нелепо, поскольку на конце ствола к нему была туго примотана картофелина. Он прочитал об этой уловке на веб-сайте Джинна-Икс простейший одноразовый глушитель. Разумеется, полной тишины ждать не следовало, но картофель заметно приглушал выстрел, так что соседи вполне могли посчитать его сбоем двигателя проезжающего автомобиля или хлопком петарды. Затем Штольц нацепил защитные очки – порой картошка разлеталась едва ли не в пыль.

Конечно, годился такой глушитель только для единственного выстрела. Штольцу это нравилось тем, что повышало степень риска, усложняло задачу. В противном случае она была бы слишком простой.

Он потянул ручку двери, соединявшей гараж с домом, – не заперто. Приоткрыв дверь, он проскользнул в дом.

Крадучись, он шел по коридору. Отвратительный оранжевый ковер. Белые стены. Дверь справа. Закрыта. Какое-то движение впереди слева.

Конец коридора Справа лестница наверх, впереди гостиная.

Что слева? Он заглянул за угол. Питер Нью сидел за кухонным столом – читал газету, ковыряя ложкой в тарелке с овсянкой. Сидел он спиной к Штольцу, но, судя по всему, на нем был все тот же костюм, что и в день их первой встречи.

На дальнем конце кухни имелась раздвижная стеклянная дверь. Если бы Нью оторвал взгляд от газеты, он, вероятно, смог бы увидеть отразившегося в ней Штольца.

Он обогнул угол. Нью не поднял головы. Штольц приблизил ствол пистолета к его затылку.

– Вождение автомобиля – это привилегия, – прошептал Дорожный Патруль, прежде чем спустить курок.

Чтобы обосноваться в Портленде, Никки и Джеку не понадобилось много времени.

Очередной запущенный дом в запущенном районе. Очередной домовладелец принял наличные и не стал задавать вопросов. Очередная поездка в строительный супермаркет за фанерой, изоляционной пенкой и рулоном черного пластика.

Договориться с интернет-провайдером было сложнее, но у Никки имелась кредитная карточка на чужое имя, которую она использовала только в случае крайней необходимости. И скрупулезно удерживала баланс счета в плюсе.

Джек установил компьютерное оборудование в одной из спален; он приобрел подержанные монитор и принтер в ломбарде в центральной части города Как странно, думал он, подсоединяя кабель к системному блоку. В некотором смысле это и есть «Волчьи угодья». Эта коробка из пластика и металла была их Скалой Совета, тем местом, где они обменивались приемами и секретами, хвастали убийствами. Здесь они черпали свою силу и находили комфорт. У Джека возникло вдруг сильное желание разбить системный блок на миллион осколков, приговорить их к возвращению в те крошечные, одинокие чистилища, откуда те явились.

Но он знал, что не может себе этого позволить. Нет, ему придется взойти на Скалу Совета самому, в качестве вожака Стаи.

ДЖИНН-ИКС: Хочу заметить, Патруль, тебе великолепно удалось последнее убийство. Мои поздравления.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Спасибо.

ДЖИНН-ИКС: А та фотка, которую ты прислал! Парень сидит за рулем джипа с собственными правами, пригвожденными ко лбу, – просто классика! Она должна была попасть на первую полосу всех основных газет!

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Да, в этом чувствуется стиль, правда? Меня подмывало отправить копию газетчикам, но они, разумеется, ни за что не пустили бы ее в печать... Хотя мой манифест они все же опубликовали.

ДЖИНН-ИКС: Скажи, это сложно – вогнать гвоздь в череп?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Проще, чем кажется. Предпочитаю пневматику, но все усложняет необходимость таскать за собой воздушный компрессор.

ДЖИНН-ИКС: Ха, надо думать.

ГУРМАН: У меня предложение. Беспроводная технология за последние десять лет совершила гигантский скачок. По-моему мультизадачный инструмент МТ1203К-2 от «Блэк-энд-Дэкер» – это то, что надо: мощно и эффективно. Чтобы удалять верхнюю часть черепа, я использую насадку с ножовкой. Почему бы не высверлить тем же инструментом отверстие необходимого диаметра?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Хм... Звучит не очень-то привлекательно.

ДЖИНН-ИКС: И вообще непонятно, какой в этом кайф. То есть забить гвоздь в череп какому-то придурку – БАХ! БАХ! БАХ! – в этом что-то есть. Даже у пневматики солидная отдача: щелк! щелк! А вот дрель... слишком уж стерильно.

ГУРМАН: Эффективность по-своему тоже прекрасна.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Не спорю. Однако сообщение всегда важнее, чем средства его передачи...

НЕСКОЛЬКО ПРОСТЫХ ПРАВИЛ

(автор – Дорожный Патруль)

Власть развращает.

Б сегодняшнем мире в руках личности концентрируется все больше и больше власти. Первобытные люди могли надеяться добыть столь крупного зверя, как мамонт, только сообща; в наши дни любой кретин с автоматом в руках смог бы уничтожить целое стадо этих животных.

Но это эссе посвящено отнюдь не контролю над распространением огнестрельного оружия. Я пишу о другом средстве убийства, которое куда опаснее и встречается чаще: об автомобиле.

Вести машину – значит обуздать восемьсот килограмм обшитого крепкой броней зверя и полностью его контролировать. Легкий поворот рулевого колеса может стоить кому-то жизни, ну а сам ты всего часом позже окажешься в сотне миль от места преступления. Это тоже власть. Но чем она ограничена?

Ничем.

Общество сажает нас за руль прежде, чем мы получаем право голосовать, заниматься сексом, употреблять алкогольные напитки или вступить в вооруженные силы. Наша культура поощряет безрассудное, безответственное вождение в видеоиграх, в фильмах, на телевидении. Нарушения правил вождения чаще всего караются штрафами, которые люди нередко просто отказываются платить.

Это неприемлемо.

Наши средства передвижения представляют собой смертоносное оружие, а вооруженное общество обязано культивировать взаимную вежливость. Иначе хаос.

Проблема кроется во взаимодействии между человеком и механизмом. Автомобиль – не просто способ перемещения в пространстве; он скорее функционирует как продолжение нас самих. Он вбирает нас внутрь себя, подобно второму кожному покрову, передает нам информацию, словно дополнительный орган чувств, переносит нас вперед или назад, будто добавочный набор мышц. Он питается, нуждается в жилище, у него есть голос Человек, управляющий автомобилем, вовсе не похож на человека, сидящего на спине у лошади. Из них двоих первый больше напоминает кентавра. Помесь обоих, коктейль из металла и мяса Киборг.

Но крайне неудачно спроектированный. Можно представить себе стадо кентавров, переходящее с места на место по давно протоптанным тропам; те из них, что скачут галопом, выбирают одни тропы, предпочитающие скакать рысью – другие. Можно представить себе кодекс их поведения, определенную заботу, которой окружают они кентавров поменьше и помоложе, определенное уважение, проявляемое по отношению к старейшим. Это очень простые правила, возникающие в любом цивилизованном обществе с достаточной плотностью населения.

Но возьмите те же существа – и закуйте их в латы, которые воспрепятствуют их непосредственному контакту. Увеличьте их скорость – так, чтобы любое, легчайшее соприкосновение между ними вело бы к непредсказуемым последствиям для обоих. Отнимите у них язык, чтобы у них не осталось никаких способов общения, кроме простейших жестов рук, моргающего света фонарей и клаксона. Набейте ими автострады и попытайтесь заставить их вести себя не как живые существа, но как части механизма: стоп, вперед, поворот направо, поворот налево.

Такая система служит упрочению худших манер у человека и машины. Порожденное ею существо страдает нервными расстройствами из-за чрезмерного напряжения, оно управляет колоссальной мощью, но ей запрещено ею пользоваться. Его сотоварищи наносят ему все новые и новые оскорбления, но оно не в состоянии избегать непосредственной близости с ними. Стадо раздраженных, закованных в броню существ несется вперед каждый день, и под ними дрожит земля. Стоит ли удивляться, если кто-то из них вдруг начинает брыкаться?

Но ради благоденствия всего стада эти нервные особи должны устраняться. Навсегда.

Газета "Орегонец" (Портленд) за 14 января:

СОБЛЮДЕНИЕ ПРАВИЛ ДВИЖЕНИЯ УСПОКАИВАЕТ ВОДИТЕЛЕЙ

ОРЕГОНЕЦ (Портленд), 14 января.

Неужели водители в окрестностях Орегона стали вежливее – или они просто напуганы?

Какова бы ни была причина, количество зарегистрированных дорожных инцидентов с участием нескольких водителей за последние два месяца снизилось приблизительно на тридцать процентов. Толчком к этому послужила публикация "Орегонцем" так называемого "Манифеста Дорожного Патруля". Этот документ вначале посчитали подделкой, но полиция, уточнив некоторые детали, обратилась к редакции газеты с официальной просьбой о публикации письма. "Наша первоочередная задача – спасти как можно больше человеческих жизней, – заявил шеф полиции Беренсон. – Мы не видим никаких препятствий публикации письма – оно целиком и полностью полагается на здравый смысл. Если бы мы по какой-либо причине сочли содержание письма неподходящим, наша реакция была бы иной. И до сих пор он держал свое слово: с момента публикации убийства действительно прекратились".

По крайней мере, так было до вчерашнего дня, когда Питер Нью был найден мертвым за рулем своего "форда-эксплорер" 1998 года выпуска. Представитель полиции заявил, что обнаруженные на месте преступления улики подтверждают предположение, что случившееся – дело рук убийцы, который уже лишил жизни пятерых человек. Несмотря на снижение показателя конфронтации между водителями, нам представляется, что местные жители пока не соответствуют высоким стандартам культуры дорожного движения, рекомендованным нам убийцей.

Хотя "Орегонец" никоим образом не поощряет его методов, мы все же решили вновь напечатать его требования, руководствуясь соображениями общественной безопасности:

1. ВСЕГДА обозначайте поворот прежде, чем выполнить маневр.

2. Если другой водитель сигналит, намереваясь встроиться в ваш ряд, пропустите его.

3. Всегда соблюдайте безопасную дистанцию.

4. Воздержитесь от оскорблений в адрес других водителей, как устных, так и любых других.

5. Увидев впереди желтый свет светофора, притормозите.

Пять простых правил – их несоблюдение может стоить вам жизни.

ДЖИНН-ИКС: Если ты не уважаешь тачку, значит, не уважаешь и того, кто сидит за рулем.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Совершенно верно. Во многих отношениях автомобиль и есть водитель.

ДЖИНН-ИКС: Я прекрасно помню свою первую машину – «кролик» семьдесят седьмого года. Не особо мощная, но поездил я на ней изрядно. Экономный расход бензина, легко парковалась. Я и сейчас еще узнаю такие за милю.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: У меня был «шевроле-малибу» выпуска 1965 года. Двухдверная модель, черный. Шестицилиндровый движок, трехскоростная трансмиссия.

ДЖИНН-ИКС: Неплохо. Я такого в жизни не мог себе позволить.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Модель автомобиля не имеет значения. Вопрос в том, как ты себя ведешь, сев за руль.

ДЖИНН-ИКС: Ну да, врубаюсь... Хотя для людей нашего круга модель играет роль, да еще какую. Не столько для меня или тебя, ведь мы обычно убиваем на месте... а что делать, скажем, Гурману? Ему ведь нужно доставить свой обед на кухню.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Полагаю, ты прав. Но разве ему не подойдет любая модель с кузовом?

ДЖИНН-ИКС: Не обязательно. Всякий раз, когда засовываешь кого-то в кузов, тебя могут увидеть. Лучше дать жертве войти самостоятельно, тогда ты сможешь контролировать ситуацию. Даже свободного пространства нужно не так уж много: Тед Банди вообще проворачивал свои убийства в «жуке». Лично я предпочел бы что-нибудь повместительнее – у меня есть старый фургончик белого цвета, который я купил по дешевке. В любом городе эти фургоны – точно призраки, мужик: их там столько, что их вообще перестают замечать. Полно места внутри, легко отмыть с помощью садового шланга.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Понимаю, что ты имеешь в виду. Я и сам езжу на белом автомобиле недавней модели (на «таурусе», короче говоря) именно потому, что он неприметен. Известно ли тебе, что, по статистике, белый цвет кузова превалирует у автомобилей среднего размера, сошедших с конвейера от 5 до 10 лет назад?

ДЖИНН-ИКС: Ясно. И впрямь такое ощущение, что они повсюду, куда ни плюнь. Но большинство людей вообще не понимают, на что они глядят своими долбаными гляделками, верно? То есть когда я выбираю очередную овечку, то хорошенько за нею присматриваю, а они меня вообще никогда не замечают. Я ведь просто очередной долбаный курьер на велике, зашел в офис то ли забрать бумажки, то ли подбросить еще работенки. Их это не касается. Я с таким же успехом вообще мог бы не существовать.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Нет. Ты для них невидим. Это совершенно другое – это дает тебе власть над ними. Это позволяет тебе ходить среди них, оставаясь незамеченным.

ДЖИНН-ИКС: Точняк.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Неужели ты сам не видишь, какой силой это тебя наделяет? Как возвышает над ними? Ты, я, все члены Стаи – мы другая порода. Правда состоит в том, что остальные – сотрудники, женщины, наши семьи – не видят нас такими, какие мы есть, но это оттого, что мы стоим выше них, не ниже. Мы делаем то, о чем они только мечтают.

ДЖИНН-ИКС: Черт, но не можем же мы рассказать им. Мужик, порой мне до одури хочется заорать в первое же пустое лицо, которое попадется навстречу: «Я могу пришить тебя, даже глазом не моргнув, козел несчастный!» Как ты справляешься?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Мне помогают определенные ритуалы. Я забираю у своей жертвы какой-нибудь маленький предмет, что-то безобидное, но личное, скажем цепочку для ключей, – и ношу в кармане. Когда мне грозит стресс, я просто засовываю руку в карман. Это соединяет меня с прошлым, напоминает мне, что на самом деле я – вовсе не тот, кем меня считают окружающие.

ДЖИНН-ИКС: Да, но просто подергать в кармане трофей – это, не принесет мне облегчения, парень. Совсем наоборот. Я, скорее, захочу прикончить подонка на этом самом месте, а вовсе не успокоюсь.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Ты должен научиться фокусироваться на чем-то. Удерживать гнев в себе и направлять его в нужное русло. Убивай их в своем сознании – там это обойдется без последствий.

ДЖИНН-ИКС: Тебе это и вправду помогает?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Позволь, я расскажу тебе одну историю. В последний раз, когда я убил, мне пришлось опоздать на работу. Я поехал в офис прямо из дома убитого; у меня на руках наверняка еще оставались следы пороха.

Начальник сделал мне замечание. Он – зацикленный на своей карьере государственный служащий и думает не о работе, а только о том, как бы поскорее выйти на заслуженную пенсию. Несмотря на это, он решил, что имеет полное право при всех отругать меня. Я все еще был на нервах после недавнего убийства; мне очень хотелось выдернуть из кармана пистолет и пристрелить мерзавца на месте. Но я этого не сделал. Вместо этого я заставил его молить меня о пощаде. Я провел его по всему офису – до самой приемной, и он во всеуслышание, в присутствии посетителей повторял, что не достоин гордого звания человека. И только тогда я вышиб из него мозги.

Но лишь в воображении.

ДЖИНН-ИКС: Хорошо. Если ты способен на такой самоконтроль сразу после убийства, тогда я тоже смогу. Наверное. Спасибо за откровенность.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: В любое время. И помни: Стая охотится вместе.

Джек прочесал Сеть, заглянул на новостные сайты, покопался в архивах. Он прочел все, что только мог найти, о преступлениях Дорожного Патруля.

Казалось, полиция считает его убийцей, ждущим удобного случая: в их представлении он курсировал по городу, дожидаясь, когда какой-нибудь другой водитель нанесет ему оскорбление. Затем он преследовал этого человека до самого дома. Впрочем, он убивал, его не сразу, но день-другой выжидал удобного момента. Газетчикам удалось определить отрезок шоссе, по которому часто проезжало большинство его жертв, но им пользовались тысячи машин ежедневно.

Джек знал, что власти должны были что-то предпринять в надежде заманить убийцу в ловушку, – но вместе с тем понимал, что такая тактика не принесет им плоды.

Общение с Дорожным Патрулем в Сети подсказывало, что он – государственный служащий, мелкий чиновник. Возможно, пользуется официальной базой данных, определяя, где живут его жертвы, по номерам автомобилей, или даже работает в департаменте транспортных средств. Ему не обязательно выслеживать намеченную добычу; он может заглянуть на огонек в любой удобный для себя момент. Джек понимал, что полиция уже должна была рассмотреть такую возможность; видимо, Дорожный Патруль был достаточно умен и пользовался системой так, что его нельзя было засечь. Иначе его давно уже поймали бы.

Но Джек владел информацией, которой у полицейских не было.

Дорожный Патруль упомянул "приемную". Это предполагало какую-то организацию, которой приходилось ежедневно сталкиваться с большим людским потоком: иммиграционная служба, социальное страхование, департамент транспортных средств. Он даже мог служить в каком-нибудь отделе полиции, хотя Джек сомневался, что Дорожный Патруль в самом деле – коп.

Джек скачал из Сети карту Портленда и окрестностей. Правительственные учреждения, разумеется, были разбросаны повсюду, но если Дорожный Патруль находит свои жертвы на трассе, он, скорее всего, живет на одном ее конце, а работает – на другом Дорожный Патруль педантично следует шаблонам; Джек посчитал, что он едет на работу одним и тем же маршрутом.

Его первым автомобилем был "малибу" 1965 года выпуска. Первые машины обычно достаются от родителей либо оказываются ржавым металлоломом, купленным за гроши. Если предположить, что родители подарили ему подержанную машину, откатавшись на ней с десяток лет, когда ему стукнуло шестнадцать, – тогда сейчас Дорожному Патрулю лет сорок с хвостиком.

Гражданский служащий средних лет, который каждый день ездит на работу и с работы – домой в белом "таурусе" последней модели. Вздохнув, Джек потер виски.

Этого недостаточно.

– Стая охотится вместе, – пробормотал он, сам не зная зачем. – Стая, Стая...

Стоило только на миг прикрыть глаза – и он вдруг увидел их, эту волчью стаю. Дорожный Патруль – холеный белый волк с горящими красными глазами; Гурман – массивный серый зверь с огромными слюнявыми челюстями; Патрон – просто черный силуэт. Там был даже Джинн-Икс – четвероногий призрак, чей скелет просвечивал прямо сквозь шкуру.

И поодаль от Стаи крался Поцелуй Смерти. Новичок. Прошедший проверку, но еще не заслуживший доверие остальных.

Улыбка медленно вернулась на лицо Джека.

ДЖИНН-ИКС: У нас проблема.

ГУРМАН: То есть?

ДЖИНН-ИКС: Возможно, вы заметили, что Поцелуй Смерти уже какое-то время не заходит на сайт. Дело в том, что я запретил ему доступ, пока выяснял кое-что... Иными словами, он может оказаться самозванцем.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Мне казалось, наша система проверки исключает такую возможность.

ДЖИНН-ИКС: Так и есть. Поцелуй Смерти был вполне настоящим – по крайней мере, до тех пор, пока до него не добрался Следователь.

ПАТРОН: Стэнли Дюпреи.

Джек замер, отдернув руки от клавиатуры. Он не верил своим глазам. Патрон не объявлялся на "Волчьих угодьях" с того разговора, когда Джек выдавал себя за Дюпреи, – во всяком случае, Джек его не встречал.

ДЖИНН-ИКС: Вот-вот. Я не врубился, пока не начал сравнивать убийства Поцелуя Смерти с жертвами Дюпреи. В газетах пишут, что Дюпреи, мол, выследил и замочил Следователь, но Поцелуй появлялся на сайте уже после смерти Дюпреи. Это может значить только одно.

ГУРМАН: Следователь выдает себя за Дюпреи.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Должно быть, Дюпреи выдал нас перед тем, как Следователь убил его.

ДЖИНН-ИКС: Но он не знает всего того, что знаем мы. Удобный случай избавиться от сукиного сына, лучше не придумаешь.

ПАТРОН: В самом деле. А план у тебя уже есть?

ДЖИНН-ИКС: Ага. Шлепнем ублюдка.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Проще сказать, чем сделать.

ГУРМАН: На нашей стороне анонимность. Ему это известно. Предложение о личной встрече его насторожит.

ПАТРОН: Если наживка хороша, то не обязательно.

ДЖИНН-ИКС: Какая, например?

ПАТРОН: Все мы. Собравшиеся в одном месте.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Это даст ему шанс уничтожить всю Стаю одним ударом. Сомневаюсь, что он устоит, – но что, если он воспользуется каким-то недозволенным приемом? Подложит бомбу, например?

ПАТРОН: Едва ли. Взгляните-ка на это.

На компьютер Джека закачалась фотография. На ней был запечатлен Джинн-Икс в ходе допроса.

Он знает. Патрон знает, что Джинн-Икс мертв. Через мгновение он поведает об этом всей Стае...

Джек слепо схватился за кабель. Если сейчас вырубить всю систему, свалить это на помехи с подачей электроэнергии...

Слишком поздно.

ПАТРОН: Эту фотографию прислал мне Поцелуй Смерти. Я считаю, что здесь изображен он сам, а раны, которые вы видите, нанесены Следователем.

Джек обомлел.

ПАТРОН: Мы имели долгую и крайне содержательную беседу. Как мне кажется, Следователь не просто убивает таких, как мы с вами, – он пытает их. Не только удовольствия ради, но и в надежде получить нужные сведения.

Сглотнув слюну, Джек заставил себя напечатать ответ.

ДЖИНН-ИКС: Значит, ему не просто нужно расправиться со всеми нами. Он поступит так же, как и любой из нас, – постарается заманить туда, где не столкнется ни с какими неожиданностями.

ПАТРОН: Тогда мы должны предложить ему такое место.

ГУРМАН: Да. И не дать ему уйти оттуда живым.

ДЖИНН-ИКС: Но нельзя же ставить под удар всю Стаю. На всякий случай мы пошлем кого-нибудь одного расправиться с этим гадом.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Ну, только не Джинн-Икс. Как веб-мастеру, тебе известно слишком многое.

ГУРМАН: Согласен. Позвольте сделать это мне. Мечтаю попробовать на вкус его серое вещество.

ПАТРОН: Такой вариант меня устраивает.

Джек нахмурился. Он просматривал секцию Гурмана, но по большому счету так и не понял, с кем имеет дело.

ДЖИНН-ИКС: Секундочку. Может, стоит сначала решить, как мы его поймаем, а уж потом – кто взмахнет топором?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Есть идея. Устроим состязание.

ГУРМАН: Подробнее.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Все члены Стаи прибывают в какое-нибудь людное место. Никто не знает друг друга в лицо. Мы разрабатываем правила и цели игры, все, что касается жертв, методов убийства и избавления от трупов. И самое главное, мы предоставляем пространство, которое, по мнению Следователя, будет всецело в его власти, где он сможет лечь в засаду и ловить нас, одного за другим.

ПАТРОН: Охота. Добыча выслеживает охотника, который, в свою очередь, охотится на нее саму. Элегантно.

ДЖИНН-ИКС: Мне нравится. И у меня есть идеальный вариант под убийство – большой фургон белого цвета. Впрочем, не хотелось бы тащиться на нем до самой Невады.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Не проблема. Я здесь легко могу раздобыть такой же, к тому же наш новичок вряд ли откажется прокатиться из Сиэтла в Портленд, как считаете?

ГУРМАН: Едва ли. Поздравляю, Дорожный Патруль: кажется, ты – самая подходящая кандидатура.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Спасибо. Я уж постараюсь оправдать доверие.

В качестве площадки для охоты они избрали выставочный комплекс имени Розы Куортер.

Большую часть правил придумал. Гурман. Джек не решил еще, считать ли его самым умным членом Стаи, но заявка была серьезной: вся охота задумывалась как приманка, но ее принципы были продуманы до мелочей.

Состязание было решено назвать: "Кого бы ты ни убил – я убью его лучше".

Назначили его на следующий уикенд, совпавший с открытием выставки-продажи "Все для дома и сада". Туда явятся тысячи людей, но служба безопасности будет ограничена сотрудниками охраны; присутствие полиции не планировалось.

Джек отправился туда на следующий же день, чтобы осмотреться на месте. Он бродил по коридорам, заглядывал в пустующие залы для деловых встреч, катался вверх-вниз по эскалаторам.

Особое внимание Джек уделил служебным зонам. Еще учась в институте, он подрабатывал в гостинице и знал наверняка: если невозмутимо переть вперед, никто даже не поинтересуется, что он тут делает. В качестве реквизита он таскал с собой запечатанную картонную коробку и старался сохранять скучающий вид.

Он осмотрел кухни, комнаты отдыха персонала и складские помещения. Отметил для себя расположение хозяйственных лифтов, лестниц и кабинетов администрации. Никто его не побеспокоил.

Грузовой терминал и места парковки он оставил напоследок. За подобными местами обычно присматривают – и охранники, и камеры слежения. Джек не стал здесь задерживаться.

Завершив осмотр, он отправился за покупками.

Охоту назначили на воскресенье; Штольц арендовал белый фургон в субботу утром, а день провел на выставке "Все для дома и сада". А ведь и вправду здесь было бы интересно поохотиться, думал он, прогуливаясь между стендами. Глядя на бородатого здоровяка в хлопчатобумажной куртке, изучавшего набор кухонной мебели, Штольц развлекся, воображая, как бы он наказал наглеца, случись тому занять его парковочное место. Фантазия привела его вслед за бородачом в мужскую уборную, где Штольц застрелил его, сидящего на унитазе. "Подходящий конец для грубияна", – с удовлетворением отметил он.

Выставка "Все для дома и сада" оказалась даже полезной – он запасся здесь всем необходимым. Штольц приобрел шесть больших мусорных баков (пластиковых, с основанием на колесиках), небольшой моток веревки и кусок тяжелого прорезиненного брезента. Баки предназначались якобы для жертв конкурса, но в дело предполагалось пустить лишь два из них: один необходим для перевозки трупа Следователя, а другой пригодится для засады. Остальные четыре мусорных бака Штольц расставил в заранее намеченных местах, где те не покажутся неуместными, а фургон припарковал через улицу – чтобы утром не пришлось перегонять его издалека.

Конечно, следовало еще уточнить детали. Для начала он развесил брезент внутри фургона, разделив внутреннее помещение на переднюю и заднюю секции, а затем укрепил за этим занавесом мусорные контейнеры. Любой, кто залезет в фургон сзади, увидит лишь брезент; гораздо проще заставить жертву зайти за занавес, играя на ее собственном любопытстве, чем, улучив момент, захлопывать тяжелую заднюю дверцу.

С размерами баков вышла неувязка, так что Штольцу пришлось вернуться на выставку и купить еще несколько мелочей: беспроводной инструмент с зазубренным лезвием, четыре маленьких пластиковых скобы и резиновый шланг.

К счастью, мусорные контейнеры были прямоугольными, а не круглыми и прекрасно прилегали друг к дружке. Штольц вырезал большое, тоже прямоугольное, отверстие в стенке двух из них, оставив лишь тонкую кромку. С помощью скоб он скрепил эти кромки вместе; со стороны казалось, что два бака поставлены вплотную. Никто бы и заподозрить не смог, что теперь они – единое целое, с более просторным внутренним пространством. Штольц вполне удобно может разместиться внутри и даже вытянуть ноги. То, что нужно.

Ну вот. Он почти готов. Осталось зайти в овощной магазин и купить кое-что; вечером он смастерит себе новый глушитель. А утром поставит арендованный фургон среди множества таких же белых фургонов на парковочной площадке у стадиона и нанесет еще несколько последних штрихов.

И тогда останется только ждать.

ВСЯКОГО, КОГО УБЬЕШЬ ТЫ...

Правила элементарны.

Охота начинается в воскресенье, ровно в полдень. Метод уничтожения должен быть персональным: никакого яда, взрывчатки или поджогов. Убивать можно кого вздумается, но разные жертвы приносят разное количество очков.

"Пункты приема трупов" – пластиковые баки для мусора на колесах – расставлены в различных точках территории. Щелкните на ссылку внизу, чтобы увидеть точную схему их расположения. Эти емкости служат для удобства; их использование не обязательно. Впрочем, чтобы справедливо оценить заслуги каждого из соревнующихся, все трупы должны быть перемещены в "Центральный Пункт Приема" для учета и складирования. В каком виде будет транспортирована добыча, живой или мертвой, не играет роли – при одном условии: если затем она с этой жизнью расстанется.

Использование "Центрального Пункта" (белого фургона) в качестве места убийства – вполне допустимо. Чтобы узнать номер и точное расположение фургона, позвоните по номеру 555-6661

(звонок местный) начиная с 11.45 в воскресенье. Задняя дверца фургона будет заперта снаружи; код замка – 12-17-64. Кабина будет открыта, в качестве запасного входа, но мотор будет выведен из строя с целью предотвращения угона. Маловероятно, чтобы кто-то захотел похитить содержимое "ППТ", однако предоставление визуальных доказательств, подтверждающих факт убийства, всячески приветствуется.

Очки засчитываются по схеме:

Белый Взрослый (пол муж.) – 75

Белый Взрослый (пол жен.) – 100

Подросток (пол муж.) – 50

Подросток (пол жен.) – 75

Нац. Меньшинство / возраст любой

(пол муж.) – 125

Нац. Меньшинство / возраст любой

(пол жен.) – 150

Ребенок (пол муж.) – 100

Ребенок (пол жен.) – 150

Охранник – 50.

Схема подсчета очков основана на аксиоме: чем сложнее изолировать жертву, тем выше она ценится. Представители противоположного пола и другой расы ценятся выше всего, равно как и дети. Охранники и подростки ценятся меньше, поскольку и те и другие склонны проявлять любопытство и чрезмерную самоуверенность.

Охота заканчивается в 18.00, в момент закрытия выставки "Все для дома и сада". Окончательный подсчет очков будет произведен и опубликован на сайте нашим уполномоченным представителем.

Удачи всем вам и счастливой охоты.

Что-то пошло наперекосяк.

Джек почувствовал это, когда примерно в половине двенадцатого они с Никки выруливали на парковку у стадиона. Весь план разрабатывался при его участии; именно Джек внес предложение о звонке, который уточнит номер фургона Дорожный Патруль запишет свое сообщение через считанные минуты, но для этого ему не придется покидать машину, – скорее всего, он воспользуется мобильником. Стало быть, Джеку никак не выяснить, который из десятков белых фургонов принадлежит Патрулю; по крайней мере, сейчас. Придется дождаться условленного времени и выслушать оставленное сообщение, как и полагалось поступить Поцелую Смерти.

Но что-то было не так.

– Как думаешь, где он поставил тачку? – спросила Никки. – Поближе к грузовому терминалу, чтобы выглядело правдоподобнее? – На ней были темные очки, серая шапочка, как обычно у скейтбордистов, и черный спортивный костюм; работая на улице, она одевалась совсем иначе.

– Навряд ли. Скорее где-нибудь в углу, где поменьше движения, чтобы обойтись без свидетелей.

– Это нам на руку. Дорожный Патруль – единственный член Стаи, который сейчас в городе, и чем скорее мы засунем его вниз головой в одну из этих мусорных корзин, тем лучше.

– О да. Вот только... – Джек покачал головой. – Даже не знаю. Мои инстинкты пытаются мне что-то сказать.

– Если мы хотим изменить план, лучше сделать это прямо сейчас, – заявила Никки. – Они будут ожидать, что Следователь объявится минуты через две после того, как выяснит, где стоит фургон, чтобы никого не упустить. Если ты не появишься, старина Патруль тут же смекнет, что дело нечисто.

– С планом все в порядке. Тут что-то другое.

– Сейчас все по-другому, Джек. Этот парень ждет тебя. И он не станет шутить с тобой шутки, пытаясь взять живьем: он просто пустит тебе пулю в лоб.

– Я не боюсь, – тихо сказал Джек. – Может, и стоило бы...

– Еще не поздно сыграть отбой. Всегда доверяй инстинктам, сам знаешь.

– Слишком многое поставлено на карту. Если я поймаю его сейчас, они решат, что избавились от Следователя. А если они хоть немного ослабят контроль, это даст мне необходимую лазейку.

– Угу, и тогда тебе придется вживаться в новую роль, – заметила Никки. – С Поцелуем Смерти будет покончено навсегда, но отныне тебе придется выдавать себя за Дорожного Патруля и за Джинна-Икс одновременно. А это значит, что у тебя самого появится еще больше шансов все запороть.

– Справлюсь.

– Ну что ж... Я тебя прикрою, ладно?

Джек кивнул, но его взгляд был рассеян.

– Даже как-то странно, да? – спросила Никки. – На этот раз ты – приманка, а я – сплошные мускулы. Мне тоже дадут запоминающееся прозвище?

– Конечно. Как насчет... Капитан Хукер[1]?

Никки удивленно уставилась на него, затем рассмеялась.

– Кто ты такой и что ты сделал с Джеком?

– Прости. Я... нервы, наверное. Пытаюсь расслабиться.

– Нет-нет, это было забавно. Просто от тебя я такого не ожидала.

– Может, в этом все дело? – хмыкнул Джек. – Я изо всех сил пытаюсь предусмотреть все неожиданности.

– Ты привык всегда и все предусматривать и просчитывать заранее. Поимку, допрос, раньше все карты были в твоих руках. А теперь все иначе. На улице выживание – это сплошные рефлексы и инстинкты. Реагируй на происходящее, а не на то, чего, по-твоему, может или не может быть. Прислушивайся к своим инстинктам.

– Попытаюсь. Ты готова?

– За дело.

Кое-чем Штольц решил не делиться с остальными членами Стаи.

Он знал, что полагаться на остальных – верх глупости. Когда имеешь дело с людьми, уверенным можно быть только в одном: они обязательно нарушат все правила. Такова человеческая природа. Так что, пусть даже в последнее время Стая стала для него ближе, чем когда-либо семья, некоторые свои приготовления он сохранил в тайне.

Взгляд на часы – 11.50. Пять минут назад он оставил сообщение на голосовом почтовом ящике, который Стая завела специально для этого случая, назвав номер фургона и место на парковке, где он стоит.

Вот только когда туда доберется Следователь, его будет ждать сюрприз...

Джек катил мусорный бак по наклонному пандусу грузового терминала Он забрал его именно там, где тот был отмечен на карте, рядом с павильоном, где продавались фигурки садовых гномов. Люди пользовались баком – он уже наполовину был наполнен пустыми жестянками из-под шипучки и смятыми рекламными брошюрами, – но никто не проронил и слова протеста, когда Джек покатил его прочь.

Сам Джек надел грязный оранжевый комбинезон, рабочие ботинки и бейсбольную кепку. С телефона Никки он позвонил по названному на сайте номеру и теперь знал, где стоит фургон: в северо-западном углу парковочной площадки у южного фасада основного здания.

Вот и он сам – припаркован между живой изгородью и другим таким же фургоном. Джек внимательно осмотрелся по сторонам; никого – ни под фургоном, ни в кабине. Как и предполагалось, задняя дверь заперта на хромированный кодовый замок. Под брюхом фургона имелась выдвижная лесенка, и Джек вытянул ее, прежде чем открыть замок.

Он потянул дверь вверх – и она с громким скрипом распахнулась. Джек мог видеть лишь половину внутреннего пространства: остальное скрывал синий брезентовый полог, разделивший чрево фургона ровно надвое.

Развернув свой мусорный бак, Джек принялся втаскивать его в фургон.

По шее струился пот. В любую секунду этот брезентовый полог могут разорвать летящие пули...

Он оказался наверху. Подкатил бак к борту фургона, вытащил пистолет из кармана комбинезона. Очень медленно протянул руку вперед и ухватился за край занавеса Отвел в сторону.

К дальней стенке были привязаны два в точности таких же мусорных бака.

Джек приподнял крышку первого.

Штольцу приходилось читать о системах инфракрасного изображения и высокотехнологичных устройствах, которые позволяют видеть сквозь стены. Кто знает, какая техника имеется в распоряжении Следователя? Манекен, который он засунул в мусорные баки, оказался не очень гибким (колени вообще не сгибались), зато накидка с капюшоном, в которую Штольц одел его (сделана из двух электрических термоодеял), обеспечит нужный силуэт и тепловую картинку.

Конечно, теперь он чувствовал себя немного глупо. Если только бак, который Следователь только что поднял в фургон, не нагружен высокоточным оборудованием, все предосторожности совершенно напрасны...

Штольц приподнял крышку багажника машины, в котором прятался, и выбрался наружу. Он поставил ее прямо напротив фургона; лишь метр-другой отделял его от распахнутой дверцы. Штольц опустил на глаза защитные очки. Сжимая пистолет, он поднялся по лесенке.

– Ни с места, – предупредил Джек. Фигура внутри бака была в чем-то вроде плащ-палатки с капюшоном, и он не видел лица. – Подними руки, медленно.

Никакой реакции. Кто это? Дорожный Патруль? Или чье-то тело?

– Встать! – гаркнул Джек.

Фигура не шевельнулась, даже когда он сорвал с нее капюшон.

– Кукла, – прошептал Джек.

Он развернулся на пятках. Стоило Джеку миновать занавес, тот вновь упал, отрезав обзор. Он прицелился ровно по центру. Почувствовал, как качнулось дно фургона, принявшего на себя дополнительный вес.

Дорожный Патруль наставил оборудованный самодельным глушителем пистолет на брезентовый полог. Следователь должен стоять примерно здесь...

– Кхе-кхе.

Он опустил взгляд. Крышка мусорного бака, который вкатил Следователь, была приоткрыта, и в образовавшемся просвете виднелось дуло пистолета. За ним прятались в тени два очень голубых, очень холодных глаза.

– Что это еще за хрень? Картошка? – спросила Никки.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогая Электра,

ты в жизни мне не поверишь. Сегодня я водила машину!

И прежде чем ты задашь вопрос, я отвечу: да, это дядя Рик разрешил мне. Когда погода не очень, он ездит не на мотоцикле, а на машине. Она у него старенькая и здорово помятая – двадцатилетняя «тойота», которая выглядит куском ржавого железа, но исправно возит его по городу. Сегодня мы с ним отправились куда глаза глядят, как он выражается, и он спросил, не возражаю ли я, чтобы съездить в Кловердейл, закупить всяких художественных принадлежностей. Ну, когда имеешь дело с дядей Риком, «художественные принадлежности» могут значить что угодно, от лосиного чучела до кривых зеркал, так что я, конечно же, согласилась.

Когда дядя заехал за мной, я сразу решила, что у него что-то стряслось. Выяснилось, что прошлым вечером он поссорился со своей девушкой... а я даже не подозревала, что она у него есть! Очевидно, какая-то официантка, с которой он встречается уже с месяц. Он сказах, спор начался из-за того, что он тратит на свое искусство слишком мною денег. Я ему говорю: «Если она не понимает, насколько важно для тебя твое творчество, тогда она не имеет права быть с тобой рядом». Кажется, это немного его развеселило.

Покупка оказалась очень занятным делом: дядя Рик приехал забрать старое седло, которое заметил на блошином рынке. Мы доехали до старомодной фермы, стоявшей посреди ничего, и купили седло у деда, которому на вид было лет сто пятьдесят. У него были седые волосы торчком, словно у сумасшедшего ученого, и он повторял «Хвала Иисусу!» буквально через каждые три фразы. Дед вынес седло из амбара, который казался чуточку моложе его самого; на всей ферме я не видела никаких лошадей или коров, только несколько кур. Амбар был потрясный: весь такой серый, побитый дождями и ветрами, и солнце сияет сквозь миллиард дырок в стенах. Прямо как чердак дяди Рика.

Сначала я не могла взять в толк, зачем дяде Рику понадобилось седло. Выглядело оно реально потрепанным: кожа вся в трещинах да пятнах, а лука вообще сломана. Никаких шансов использовать его по назначению. Дядя Рик отдал деду полсотни долларов и засунул седло в багажник.

– Ты совсем притихла, – заметил он по дороге назад.

– Думаю про седло, – сказала я. – Кажется, я поняла.

– Просвети меня, – предложил дядя Рик. Любимое его выражение.

– Ну, сначала я решила, что оно – куча ненужного мусора. Старые вещи бывают порой классными, но седло не просто старое, оно сломано. Но потом я стала думать про амбар.

– Да? А что с ним такое? – Улыбка дяди Рика подсказала мне, что я на верном пути.

– Ну, амбар тоже развалюха. Едва стоит. Крыша наверняка протекает в сотнях мест.

– «Но»?

– Но амбар просто класс. Он мне правда понравился. И кажется, я сообразила почему.

– Не держи меня в таком напряжении.

– Дело в том, что он едва не падает... но все-таки стоит.

Улыбка дяди Рика сделалась шире. Эх.

– В точку! – сказал он.

– Знаешь, сарай прошел через такие испытания, но все-таки сумел выжить. Он все еще там, на прежнем месте. Как и этот старик, наверное.

– Совершенно верно. И вся их история – через что им довелось пройти – тоже осталась. Работа художника как раз и состоит в том, чтобы разглядеть ее и постараться высветить так, чтобы ее смогли увидеть все.

– Да ну? Я думала, что работа художника в том, чтобы «создать свой собственный язык и научить ему окружающих».

– Соплячка. Если уж ты цитируешь мне меня самого, постарайся обойтись без напыщенности.

– Иначе что?

– Иначе я не научу тебя водить машину.

Ладно, пора завязывать с передачей диалогов: там дальше слишком много девчоночьих восторгов. Л также уговоров, упрашиваний и, наконец, страшных клятв не рассказывать родителям.

Мы ехали по проселочной дороге, вокруг ни души, и тогда дядя Рик съехал на обочину. Мы поменялись местами. Я-то воображала, что это просто, Электра, но меня ждал большой сюрприз. Видишь ли, дядя Рик предпочитает механическую коробку передач – для тех, кто не в курсе, объясняю: это значит, что человеку приходится нажимать целую лишнюю педаль, которая называется сцеплением.

Сцепление со Смертью, как я ее называю. Блин, кому только в голову пришло придумать такое?

«Знаешь, Эл, в этой штуковине маловато педалей. Надо поставить еще одну, вот сюда».

«Отличная мысль, Ральф. Левая нога почти совсем не задействована. Л к педали приделаем пружину».

«Точно. Вот только надо постараться не упрощать задачу».

«Нет, разумеется. Мы подвесим педаль так, чтобы приходилось отпускать ее, одновременно вдавливая газ. Это окончательно всех запутает».

«Но это еще не все, Эл. Мы заставим машину глохнуть, если водитель ошибется, и добавим одновременное переключение передач».

«Блестяще, Ральф».

Первые десять попыток машина вздрагивала и глохла. К счастью, дядя Рик человек разумный и терпеливый. Знаешь, что он мне сказал перед тем, как мы начали, Электра?

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ЭТА ИНФОРМАЦИЯ НЕДОСТУПНА.

Он сказал: «Первые десять попыток машина будет только вздрагивать и глохнуть». Его собственные слова.

КАКАЯ ПРОНИЦАТЕЛЬНОСТЬ.

Знаю. Но в итоге у меня стало получаться, Электра. Правда-правда! Я действительно научилась переключать передачи и все такое. Ну да, я пока дошла только до второй, но все равно это большое достижение.

АВТОМОБИЛИ ВСЕГО МИРА ПОРАЖЕНЫ ТВОИМИ УСПЕХАМИ.

Вряд ли. Да и наплевать мне на них.

Вот дядя Рик – совсем другое дело. На него я произвела впечатление.

Глава 8

Женщина в мусорном баке поднялась на ноги. Штольц выстрелил.

Картофелина разорвалась, словно осколочный снаряд, ее кусочки полетели в разные стороны. Штольц был к этому готов и даже глазом не моргнул, когда обломок картофельной шрапнели попал в стекло его защитных очков и рикошетом отлетел в угол. Выпущенная пуля прошила занавес, и по звукам, раздавшимся с той стороны, он понял, что выстрел достиг цели.

Когда полетела картошка, женщина отшатнулась и, потеряв равновесие, рухнула на пол фургона заодно с баком.

Штольц наступил на ее протянутую руку, пригвоздив к полу запястье. Она все еще сжимала пистолет, но прицелиться уже не могла. Холодно и спокойно он уставил на нее собственное оружие.

– Прошу вас, – сказал он, – разожмите пальцы. Все кончено...

Кончено.

Кончено.

– ...Переверни его. – Женский голос. Что?

– В голове не укладывается, что он мог упасть в обморок. – А это кто? Неужели... нет. О, нет. Нет-нет-нет...

– Никаких шансов, моя милая, – сказал Штольц. – Вы даже не представляете себе, с кем имеете дело.

Связанная по рукам и ногам, беспомощная, женщина могла только фыркнуть в ответ.

– Подожди, пока с тобой не разберется Следователь, – прошипела она.

– Увы, с ним я уже разобрался, – сказал Штольц. Он отбросил брезентовый полог, чтобы показать ей красивого мускулистого мужчину с коротким ежиком светлых волос на голове и аккуратной дырочкой от пули в самом центре лба – Жаль, что он оказался не столь метким стрелком...

– ...Не помешает, если только его не вырвет.

Не могу пошевелиться. Ничего не вижу. Во рту кляп. Они поднимают меня. Куда меня несут?

В тайное убежище.

– Здесь нам никто не помешает, – сказал он. Женщина была милашкой, даже с прилипшим к лицу ошметком картофельной кожуры.

– Я так рада, что ты убил его, – сказала она. – Он заставлял меня делать ужасные вещи. Мне всегда хотелось от него избавиться.

Она спустила с плеч обе лямки своей ночной рубашки, и та плавно соскользнула на пол. На каждой груди у нее было по пять сосков.

Пол дрожит, сотрясается. В автомобиле.

– Это всего лишь прибой, – прошептал он ей на ушко, когда они танцевали на палубе корабля. – Мы просто качаемся на волнах. Не о чем беспокоиться.

Она прижалась к нему всем телом, шепча:

– Сколько времени может потребоваться, чтобы вытащить из него пароль?

Что?

– Посмотрим. Если он впадет в ступор, мы никогда его не узнаем.

Нет. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет...

– Мне известно, кто ты.

– Пожалуйста. Пожалуйста, не делай мне больно.

– Мне известно, кто ты.

– А я тебя знать не желаю. Не хочу, ясно? Немедленно развяжи меня.

– У меня есть вопросы.

– Я расскажу все, что захочешь, но не делай мне больно, ладно? Пожалуйста...

– Назови свой пароль к "Волчьим угодьям".

– К чему? Знать не знаю, о чем ты говоришь... Ааааааа!

– Я могу понять твое нежелание предавать друзей. Но уже слишком поздно.

– Черт! О черт. Моя подруга записала номер твоей машины, она вызовет полицию, не делай этого. Брось, давай я отсосу тебе по высшему разряду, делай со мной что хочешь, только, пожалуйста, не убивай меня. Мне всего двадцать лет, о господи...

– Тебя зовут Джинн-Икс. Ты веб-мастер. Я сотворю с тобой кошмарные, кошмарные вещи. Хочешь заглянуть в будущее? Вот, взгляни на эту фотографию.

– О боже! Это подделка, подделка...

– Подделка? Нет, это шедевр мастера, девочка. И я сделаю с тобой все то, что он сделал с этим бедным парнем. Возможно, это покажется подражанием... в конце концов, это он настоящий художник, а не я. Я лишь его Патрон...

– Мне известно, кто ты.

Штольц приоткрыл глаза. Он привязан к стулу, стоящему в центре помещения, чьи стены обшиты блестящим черным пластиком. Вся остальная обстановка сводится к столу, на котором горит лампа и лежит ноутбук. Рядом стоит человек, чье лицо прячется в тени.

Он зажмурился. Темница сложена из холодного, влажного камня, но он непременно найдет способ спастись. Ведь тюремщики не знали о пяти детонаторах, спрятанных в его...

Чья-то ладонь с размаху врезалась в его лицо. Глаза широко раскрылись.

– Нет. Этого я тебе не позволю, – сказал Следователь. – Вот она, реальность. И ты не сможешь уйти от нее. Если ты еще раз закроешь глаза, я вырежу один из них.

– Что... что тебе нужно? – выдавил Штольц.

– Твой пароль к "Волчьим угодьям".

– "Штольц007", – выпалил он. – Пожалуйста. "Штольц007".

Какое-то время Следователь смотрел ему в глаза, не произнося ни слова.

– Я почти тебе верю, – сказал он наконец. – Но как я понимаю, ты должен был запрограммировать кодовое слово на уничтожение файлов. Придется предположить, что сейчас ты назвал именно его.

Штольц сглотнул слюну. В его животе разверзлась дыра – черный зев колодца, обрывающегося в бездну. Он осознал вдруг с предельной ясностью, какую ужасную ошибку только что совершил.

– Код уничтожения – "Блофельд", – сказал он. – Конечно, ты мне не поверишь. И существует только один способ узнать наверняка, лгу я или нет.

– Честно говоря, способов даже два Я могу рискнуть и попробовать ввести тот пароль, который ты назвал... или убедиться сначала в твоей искренности.

– Да, – сказал Штольц. – Я понимаю.

– Ну что ж, – хмыкнул Следователь, – вернемся к самому началу...

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Джентльмены, у всех нас появился повод для праздника. Дело сделано.

ГУРМАН: Какие-нибудь проблемы возникали?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Они не стоят упоминания. Западня сработала четко. Он явился ровно в полдень и был мертв меньше минуты спустя. Выражение его лица, когда он открыл крышку бака и увидел меня внутри, я сохраню как бесценное воспоминание; жаль, что я не догадался захватить с собой видеокамеру и запечатлеть его.

ПАТРОН: Ты не сделал ни единого снимка?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Конечно же, у меня есть фотографии. Но только трупа. И, боюсь, вам придется немного подождать, прежде чем вы их увидите: мой сканер сейчас в починке.

ГУРМАН: Расскажи о Следователе.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Документов при нем не было, так что я едва ли смогу назвать его имя. Белый, костлявый, лет сорока с лишним. Шатен, в лице что-то лягушачье. Ничем не примечателен, откровенно говоря.

ПАТРОН: Досадно, что ты не имел возможности сделать с ним все то, что он творил с нами. Стая очень многое смогла бы узнать.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Боюсь, это было бы не совсем в моем стиле. Достойный противник заслуживал быстрой смерти.

ГУРМАН: Он нейтрализован. Только это имеет значение.

ПАТРОН: Справедливо. Стая одержала великолепную победу. Мои поздравления, Дорожный Патруль.

ГУРМАН: Да. Прекрасная работа.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Вовсе нет. Рад, что смог быть полезным.

ПАТРОН: Не сомневаюсь, что Джинн-Икс тоже будет рад поздравить тебя с этим достижением. Странно, что он еще не в Сети... Мне казалось, он не меньше остальных жаждет узнать новости.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Да, немного странно. Возможно, он еще не вернулся с работы.

– Я же говорил тебе, что не лгу, – промычал Штольц. – Говорил же. Говорил.

"Рано или поздно это должно было случиться, – думал Джек. – Убийца безо всякой тяги к сопротивлению. Настолько напуганный, что немедленно готов выдать все, что знает".

Самое ужасное, что дела это не меняло.

Джек не мог верить его признаниям. И не важно, сколько Штольц упрашивал, хныкал и кричал: Джек был обязан убедиться. Хищники, подобные этому, были специалистами обмана, мастерами лжи, а их жизнь – а иногда и личность как таковая – хитроумно разработанной фальшивкой. Даже если такой хищник девять раз подряд говорит правду, нет никаких гарантий, что в десятый он не солжет. И если ему покажется, что Джек испытывает к нему жалость – даже на миг, – он не замедлит этим воспользоваться.

Тем не менее допрос не затянулся. Все убийства Штольца, кроме единственного, уже были достоянием общественности. По большому счету, он мог открыть Джеку только одно: чем именно ему насолили убитые. Печальный перечень мелких происшествий, начиная с обругавшего Штольца водителя и заканчивая кем-то, кто забыл включить сигнал поворота.

– А та проститутка, которую ты убил, чтобы пройти инициацию? – спросил Джек. – Как именно она нарушила правила движения?

– Ее мне жаль, так жаль... – всхлипнул Штольц. – Но это единственный способ. Только так я мог вступить в Стаю.

– Но зачем? Никто из них не убивал по той же причине, что и ты сам. Так с чего тебе хотеть стать членом Стаи?

Всхлипы Штольца постепенно затихли. Джек дал ему отдышаться.

– Когда ты был моложе, ты знал, что будешь делать в жизни? – выдавил Штольц.

Джек вспомнил, как впервые смастерил нечто, что готов был назвать произведением искусства.

– Да, – ответил он.

– Ну, а я не имел никакого представления. У меня не было конкретных планов или цели. Знаешь, ведь люди в большинстве своем – такие как я.

Джек молчал.

– Моя работа, моя жизнь... все это будто случилось со мной. И однажды я понял, что никому не нужен. Я незначителен. Все, что бы я ни делал, не имело значения. Мне никогда не совершить ничего выдающегося. Понять такое – смерти подобно.

– Значит, другие умерли вместо тебя?

– Все должно было быть иначе! Тот, первый, я просто хотел напугать его. Хорошенько поговорить с ним. Высказать все, что наболело. Но... он просто посмеялся надо мной.

– В общем, ты убил его. И из сострадания приколотил его собственные водительские права ему на лоб.

– Он не заслуживал этих прав! Как ты не понимаешь? Я должен был показать людям, почему этот человек расстался с жизнью. Надо было дать им понять. Иначе они посчитали бы меня обыкновенным преступником.

– Да уж, только не это. Ты ведь такой особенный, правда?

Штольц поднял взгляд. Впервые в его голосе прозвучало что-то кроме страха.

– Я никогда не был кем-то особенным, – с горечью сказал он. – Очередное лицо в толпе. Но когда я начал свою работу, все изменилось. Я добился перемен. Я сделал мир лучше.

– А остальные члены Стаи? Они что – тоже делают мир лучше?

– Они... они мои друзья. У меня ведь немного друзей.

– И ты закрываешь глаза на то, что все они – убийцы?

– Дружба – это договор, – упрямо сказал Штольц. – Ты соглашаешься не замечать чужих недостатков, а в ответ не замечают твоих собственных. Друзья не осуждают друг друга.

– Нет, только чужаков, чтобы затем убить их. Неужели ты и вправду воображаешь, что все зло на дорогах – от тех шестерых водителей, что их смерть хоть что-то изменила?

– Так и есть. Не потому, что они больше не сядут за руль, но потому, что все остальные знают почему. Люди стали вести себя иначе.

– Да, – тихо сказал Джек. – Это верно. Но ты не достиг цели. Ты не вернул людям вежливость, ты просто вселил в них страх. А в этом нет ничего хорошего, это ничему никого не учит.

Джек подался вперед с напряжением в лице.

– А знаешь, кого ты напугал больше всех? Семьи своих жертв. Невинных людей. Разве дети должны страдать из-за того, что их отец груб на дороге? Или жена?

– Я не... не хотел...

– Тебя не заботила судьба осиротевших. Тех, кто выжил. Но она заботит меня.

В руке Джека появилась узкая полоска стали. Автомобильная антенна.

– Обычно осиротевшие проходят через три стадии боли, – сказал Джек. – Первая стадия называется потрясение.

Он хлестнул антенной по лицу Штольца. Тот вскрикнул.

– На этой стадии человек переживает шок. Он с трудом концентрирует внимание, чувствует отчуждение от собственных эмоций. Он может испытывать отчаяние и ужас или спрятаться от случившегося, не верить своим глазам.

Джек нанес новый удар, размахнувшись слева. Антенна прочертила кровавую полосу на лбу Штольца.

– Не надо! – завопил Штольц.

– Следом идет стадия реакции. Человек много чего переживает – гнев, депрессию, отчуждение, чувство вины. И, разумеется, потерю – он теряет индивидуальность, самоуважение, контроль над собой. В его настроении случаются непредсказуемые скачки...

Новый удар.

И еще.

И еще.

– О господи, не надо, пожалуйста, зачем ты это делаешь, зачем...

– И наконец, последняя стадия: разрешение. Человек впитывает в себя боль, проникается ею. Он понимает, что она никогда, никогда его не покинет... теперь она стала частью его самого. Эту тяжесть люди несут всю дальнейшую жизнь. Она ни на минуту не становится легче, но мускулы, которые несут ее, могут окрепнуть.

– Что тебе нужно? Я все рассказал, пожалуйста, не мучай меня больше...

– Каждый по-своему переживает эти три стадии. Но существует нечто общее, что разделяют все, каждый из осиротевших... Знаешь, что это?

– Нет. Нет. Пожалуйста, я не знаю...

– Они хотят знать, как все было. И не важно, насколько это ужасно, безобразно или тошнотворно. Они хотят знать, как именно погиб человек, которого они так любили. Им нужны детали. Они нужны им, чтобы мысленно воссоздать последние мгновения жизни близкого им человека, потому что это – единственная замена тому, что им действительно необходимо: оказаться там. Чтобы попрощаться.

Джек замолчал, не сводя глаз с зажатой в руке антенны. На свету лампы капли крови блестели, выделяясь на хромированной поверхности темно-рубиновым цветом; абстрактными кляксами они скользили вниз по серебристой полоске.

– Этого я им дать не в состоянии. Но я могу передать детали. Если не суть, то голые факты.

– Пожалуйста, – простонал Штольц. – Я все тебе рассказал, все...

Джек отложил антенну. Подобрал кусок провода, обмотал его конец вокруг кулака, проделал то же самое с другим концом. Туго натянул удавку, разведя руки.

– Я знаю, – сказал он.

Никки сидела в дальней кабинке кафетерия и рассматривала выложенные на стол предметы.

Их было шесть, и они лежали рядком вдоль края стола. Вынимая их из небольшого пластикового мешочка, она действовала осторожно, оборачивая их салфеткой, чтобы случайно не коснуться поверхности даже краешком пальца Она знала, что полицейские подвергнут их самому тщательному анализу.

Коллекция трофеев у серийного убийцы – явление весьма распространенное. Если убийцы хранили у себя части тел своих жертв, Джек оставлял их полиции, но порою они забирали с места преступления и хранили у себя дома какую-нибудь мелочь, которую полицейские могли и не заметить. В таких случаях он посылал Никки на дом к убитому преступнику, чтобы забрать эти вещи, а потом, снабдив каждую из них своим ярлычком, оставлял их рядом с трупом. Поначалу Никки считала, что такие мелочи не оправдывают риска, но вскоре изменила точку зрения. Держать у себя трофей – вроде бы ерунда по сравнению с изнасилованием и убийством, но здесь насилие попросту было более тонким: стянуть крохотный кусочек чьей-то жизни, чтобы с его помощью вновь и вновь переживать убийство. Если предмет был достаточно безобиден, убийца мог даже не расставаться с ним и после ареста; Никки задумалась, сколько же убийц в тюрьмах повсюду таскают с собой такие вот талисманы "на счастье".

Первым из трофеев Штольца был маленький пластиковый брелок в форме единицы. На нем стояли слова "С нами Вы всегда – номер Один!" и логотип автомобильного салона.

Второй оказался маленькой, ярко раскрашенной пластмассовой лягушкой. С секунду Никки пристально разглядывала ее, а затем вытащила из сумочки пару красных перчаток и надела их. Итальянская кожа – гладкая, тонкая, хорошо облегающая руки. Чтобы полностью натянуть правую перчатку, Никки пришлось даже сдвинуть браслет с амулетами повыше с запястья, хотя кованая цепочка из отпущенной стали сидела на руке плотно и не пошла далеко.

Подняв лягушку, Никки рассмотрела ее поближе. Ярко-оранжевое земноводное с синими пятнами; Никки засомневалась, попадаются ли в природе особи с такой окраской или же владелец просто выкрасил лягушку, исходя из каких-то своих соображений.

Отложив ее, Никки подобрала третий предмет, коробочку леденцов "Пец" с клавишей-дозатором в виде головы Бэтмена. Она выдавила в ладонь конфетку, сунула в рот. Вишня. Лишь затем отвлеченно подумала: Штольц ведь мог сделать с леденцами какую-нибудь гадость, скажем покрыть их тонким слоем цианида (Джек говорил, у него было нечто вроде навязчивой шпиономании), но ничего не произошло.

Четвертым предметом был элемент паззла, картон под толстым слоем пластика-ламината. В уголок вдавлено металлическое колечко – для того, видимо, чтобы подвешивать к ключам. Не было никакой возможности определить, что изображала картинка в целом; цветные пятна и несколько полос. И вновь Никки не могла сказать, кто покрыл эту вещицу ламинатом – Штольц или его жертва. В любом случае это было сделано, чтобы защитить элемент: его владелец всегда мог сунуть руку в карман и прикоснуться к гладкой поверхности пластика рядом со связкой ключей, она напоминала ему о... О чем? О решенной головоломке – или об оборванной жизни?

Впрочем, какая разница?

Пятым предметом был Смарф – крошечная фигурка из синей пластмассы. Она была здорово потерта, нарисованные глаза совсем поблекли; кто-то очень долго носил ее в кармане, всегда держал при себе. Подарок от ребенка?

И последний предмет – маленькая алюминиевая бирка с выдавленным серийным номером и словами: "Город Портленд". Собачий паспорт.

Никки бегло осмотрела ее, перевернула. На обороте было выгравировано слово "РОЗИ".

Она постаралась представить, как Штольц таскает в кармане эту бирку, крутит ее в пальцах в минуты стресса. Вновь и вновь переживает свое преступление, фантазирует о следующем. Но у Никки не было того дара, каким владел Джек, она не умела взглянуть на окружающие ее вещи глазами убийцы; в ее сознании всплывали лишь образы виденных ею собак. Большие псы и маленькие шавки, лающие, подпрыгивающие, бегающие вокруг. Никки стало любопытно, какой породы была эта Рози, давно ли она умерла.

Она пробежала пальцем по тугой связке амулетов на браслете, слушая их знакомое бренчание. У нее были все возможные виды амулетов – сердечки, фигурки богини, листочки трилистника и черепа. Некоторые были подарены, другие она купила сама. Когда люди спрашивали о них, в ответ она пожимала плечами и жаловалась на свое суеверие.

В итоге она собрала всю коллекцию обратно в пакетик, сунула его в сумочку и вышла из кафе.

Вопросы лучше оставить Джеку.

Прежде чем избавиться от тела Штольца, Джек сфотографировал его.

"Волчьи угодья" работали на основе взаимообмена; информация за информацию. Если Джеку нужны детали, которые привели бы его к другим членам Стаи, ему придется заплатить за них, – а для этого годилась лишь одна валюта.

Он сделал множество снимков крупным планом.

Джек неплохо управлялся с фотоаппаратом, даже выполнял какие-то профессиональные заказы, прежде чем решил сосредоточиться на скульптуре. Он всегда предпочитал снимать статичные объекты, а не людей или природу: ему нравилось точно выверять освещение, угол и задник, не отвлекаясь на изменчивые формы, продиктованные движением. У каждого предмета, который ему приходилось снимать, имелась своя история; фотографу нужно было только найти способ рассказать ее, сделать очевидной.

Тело Штольца было хроникой боли. Ссадины, ожоги, порезы... и каждый – веха на пути разрушения. Не воли самого Штольца, нет; его собственный страх скомкал ее практически сразу.

То была хроника эрозии. Эрозии Джека.

Чем больше вопросов он задавал, тем яснее ему становилось, что Штольц не лжет.

Но он не прекратил пытки.

Джек сказал себе, что это необходимо – ему нужно быть абсолютно уверенным. Все это могло оказаться игрой гениального актера. Всего одна ложь, и он попадет в западню, а его секрет станет известен Стае.

Но тело Штольца поведало иную историю.

Джек помнил каждую ступень, значение каждой раны. Это был пейзаж потерь, разрушенная крепость тайн, которую он взял приступом. Он помнил свои ощущения на каждом этапе... и то, как в определенный момент перестал чувствовать вину.

Он все еще щелкал затвором фотоаппарата, когда в подвал спустилась Никки.

– Ты собираешься что? – переспросила Никки.

Джек изучал режущую кромку диска пилы.

– Собираюсь отправить Гурману мозг Штольца.

– Гурману? На хрен тебе Гурман? Давай нажмем на этого треклятого Патрона!

Никки вышагивала взад-вперед по пыточной камере. Тело Дорожного Патруля с распухшим, багровым лицом все еще было привязано к стулу.

– Я пока не придумал, как до него добраться, – сказал Джек. – У Гурмана крайне специфические вкусы. Он не упустит шанса проглотить мозги Следователя.

– Джек, я начинаю подозревать, что мозги Следователя уже кто-то проглотил. Ты хотел размяться с этим неудачником... – сказала она, указывая на привязанный к стулу труп, – ...отлично, я могу это понять. Но мы говорим сейчас о засранце, убившем твою семью!

– Да, – тихо ответил Джек. – И теперь я убиваю тех, кто близок ему...

Замерев, Никки с недоверием уставилась на него.

– Так вот чем ты занят, да? Ты воображаешь, что уничтожение Стаи заставит Патрона страдать? Это полная чушь, Джек, и ты сам это знаешь. Для начала, счастливое семейство-серийных-убийц было манией Джинна-Икс, а он уже отправился на Грандиозный Концерт Курта Кобейна на небесах. Во-вторых... Господи боже, Джек, Патрон плевать хотел на всех и каждого. Он шелестит оторванными частями тел, как писатели – исписанными страницами. Он самый больной долбаный монстр из всех, на кого мы только натыкались... и мне уже начинает казаться, что в нем больше отваги, чем в тебе.

– Это не конкурс на лучшую песню. Это процесс уничтожения.

– Даже слышать не хочу, Джек. Может, когда мы вдвоем гонялись за ними и убивали по одному, это и было правдой. Но теперь они знают. Черт побери, они уже пытались расправиться с тобой...

– И теперь думают, что им это удалось. – Джек начал отворачивать зажим, крепивший лезвие пилы. – Но мы их перехитрили. Победа за нами, а их ряды редеют.

– Прекрасно. Стало быть, они слабеют, а мы становимся сильней. Мы оставили их в дураках, и сейчас ты, наверное, даже чувствуешь азарт. Ты уверен в себе и в своей силе. Но это ненадолго, Джек... нельзя медлить, надо идти дальше.

Он снял лезвие, выбрал другое, с зубцами побольше.

– Обязательно. Я просто хочу быть уверен, что мы все сделаем правильно...

– Правильно? Правильно? – расхохоталась Никки. – Джек, неужто у тебя есть книжка "Погоня за серийными убийцами для чайников", о которой ты ничего мне не говорил? Я-то воображала, что мы пишем ее сами, по ходу пьесы.

Джек выровнял лезвие, затянул крепеж.

– Никки, ты же знаешь, как это работает. Надо иметь терпение.

– Теперь все иначе, Джек. Разве ты не понял? Мы больше не занимаемся ловлей на живца... Мы выслеживаем этих ублюдков. И они это знают.

– Говорю тебе, они думают, что я погиб...

– И сколько пройдет времени, прежде чем они убедятся в обратном? Ты и правда считаешь, что сможешь вечно водить этих ребят за нос?

Опустив пилу, Джек пристально посмотрел на Никки.

– Не вечно. Но достаточно долго.

Она покачала головой.

– Не знаю, Джек. Не могу понять, то ли ты настолько сосредоточен, что не собираешься менять своих планов... то ли просто не хочешь поймать Патрона.

– Думаешь, мне страшно?

– В том, чтобы чего-то бояться, нет ничего плохого, Джек. Мне только не понятно, чего ты боишься.

Ноутбук на столе издал короткую трель.

– Входящее сообщение, – сказал Джек. – Кто-то хочет пообщаться с Джинном-Икс.

– Давай, трепись со своими дружками, – бросила Никки. – Просто постарайся не забыть, кто ты такой на самом деле.

И размашистым шагом вышла из камеры.

ПАТРОН: Где ты пропадал, милый мальчик? Мы по тебе соскучились.

ДЖИНН-ИКС: Врубись, какой-то отморозок угнал мой велик. Я разбирался со страховкой, с копами, со всяким таким дерьмом.

ПАТРОН: Понимаю. Довольно печально, не правда ли, – когда у тебя отнимают что-то дорогое?

ДЖИНН-ИКС: Ну да, если я найду урода, сверну ему шею.

ПАТРОН: Не хочу показаться циничным, но... это весьма маловероятно, не так ли? Некоторые вещи если исчезают, то уже навсегда. Лучше смириться и жить дальше.

ДЖИНН-ИКС: Что за лабуду ты гонишь?

ПАТРОН: Ну как же, ведь это твоя собственная философия, разве нет? Человек, угнавший твой велик, не может нести ответственность: от него тянется целая цепочка виноватых, уходящая все выше и выше, так ведь?

ДЖИНН-ИКС: Угу, угу. Ты прав. Пожалуй, если пустить пару пуль в брюхо какому-нибудь корпоративному мерзавцу, я сразу почувствую облегчение.

ПАТРОН: Что ж, у меня найдется кое-что такое, что мигом поднимет тебе настроение: звуковой файл. Я его уже посылаю.

Джек нахмурился. В этих последних фразах он едва не облажался. Разговор с Никки расстроил его больше, чем ему казалось... Надо быть осторожнее.

Он поправил уровень громкости динамиков ноутбука и запустил файл. Первый услышанный им голос принадлежал, кажется, молодой женщине; второй был искажен электронными фильтрами. Очевидно, Патрон не хотел, чтобы кто-то услышал его настоящий голос... но когда Джек услыхал первые слова, сердце замерло у него в груди.

Патрон: Мне известно, кто ты.

Женщина: Пожалуйста. Пожалуйста, не делай мне больно.

Патрон: Мне известно, кто ты.

Женщина: А я тебя знать не желаю. Не хочу, ясно? Немедленно развяжи меня.

Патрон: У меня есть вопросы.

Женщина: Я расскажу все, что захочешь, но не делай мне больно, ладно? Пожалуйста...

Патрон: Назови свой пароль к "Волчьим угодьям".

Джека охватил чистый, животный страх. Он вдруг решил, что искаженный голос принадлежит ему самому, что Патрон как-то ухитрился записать один из его допросов и теперь прокручивает ему запись – за считанные мгновения до того, как он ворвется в дверь камеры и прикончит Джека...

Женщина: К чему? Знать не знаю, о чем ты говоришь... Ааааааа!

Патрон: Я могу понять твое нежелание предавать друзей. Но уже слишком поздно.

Женщина: Черт! О черт. Моя подруга записала номер твоей машины, она вызовет полицию, не делай этого. Брось, давай я отсосу тебе по высшему разряду, делай со мной что хочешь, только, пожалуйста, не убивай меня. Мне всего двадцать лет, о господи...

Патрон: Тебя зовут Джинн-Икс. Ты веб-мастер...

Файл кончился.

Джек заставил себя опустить глаза на следующее сообщение.

ПАТРОН: Но это не совсем верно, не правда ли... Следователь?

ДЖИНН-ИКС: Ты съехал со своих гребаных катушек.

ПАТРОН: Не исключено. Но я не ошибаюсь. Вчера из Грин-ривер полицейские выудили безрукий труп. Я полагаю, это и есть настоящий Джинн-Икс, и ты отрубил ему руки, чтобы затруднить установление личности. Какая неприятность, Следователь... а как же все эти бедняжки, его жертвы? Разве ты не хочешь даровать им успокоение?

ДЖИНН-ИКС: Так и быть, подыграю. Предположим, что я и есть долбаный Следователь. Значит, он замочил меня – точно так же, как и Поцелуя Смерти... Да, и еще Дорожного Патруля, ведь тот говорит – врет, должно быть! – что прикончил этого ублюдка своими руками. Кто там остался... Гурман, что ли? Или я еще и его придушил?

ПАТРОН: На мой взгляд, Гурман еще ничем себя не скомпрометировал. Остальные твои предположения верны.

ДЖИНН-ИКС: Ну все, приятель. Стая основана на взаимном доверии. Я не могу позволить тебе растрепать это ядовитое дерьмо остальным членам. Подумать только, я – враг! Короче, я отрубаю тебе доступ... чего, кстати, Следователь не смог бы сделать, потому что я ни за что не выдал бы ему чертовы пароли.

ПАТРОН: Я ожидал, что ты именно так и поступишь. Конечно, если бы мне действительно захотелось выдать тебя Стае, я бы уже направил сообщение в группу Общего Обсуждения... Чего не сделал. Мне все равно, ограничишь ли ты мне доступ туда. Именно с тобой я хочу говорить.

ДЖИНН-ИКС: А с чего ты взял, что мне интересно слушать бред параноика?

ПАТРОН: Настоящему Джинну-Икс это действительно не было бы интересно. Очень скоро ты прервешь нашу беседу в надежде убедить меня, что ты – это он. Но сначала позволь выслать тебе нечто такое, что ты оценишь по достоинству: ответ.

Начал загружаться новый файл, гораздо больше предыдущего.

ПАТРОН: Заданный вопрос звучит следующим образом: как Следователю удалось получить пароли доступа? По мере сил я постарался воспроизвести весь процесс, хотя, конечно, о многом могу лишь догадываться. И все же я должен поблагодарить тебя за создание столь занимательного образчика; следуя ему, мне, разумеется, пришлось воспользоваться собственным сырым материалом.

ДЖИНН-ИКС: Воображаешь, что я захлопну пасть и тихонько свалю? Ошибаешься. Какую бы ошибку ты ни сделал, ты по-прежнему остаешься членом Стаи. Я не стану... Я не могу позволить тебе и дальше пребывать в заблуждении. Доверие, которое разделяем мы все, – для меня нет ничего важнее, мужик. Так или иначе, я все же смогу тебя переубедить.

Нет ответа.

Загрузка файла, кажется, заняла целую вечность. Джек не мог оторвать глаз от анимированной иконки, показывавшей, долго ли еще осталось ждать; на "Волчьих угодьях" такой иконкой служила маленькая гильотина. Она срубала крошечные мультяшные головы, которые затем летели в корзину – опять и опять.

Щелк. Щелк. Щелк.

Наконец-то загрузка завершена. Джек проглотил комок в горле и запустил файл.

Видеозапись. Молодая женщина привязана к стулу. На заднем плане поблескивал черный пластик. Все было так, как и в комнате для допросов, оборудованной Джеком.

Голос был все также обработан до неузнаваемости.

Патрон: Расскажи мне о своей первой жертве.

Женщина: Я не понимаю, что тебе нужно, я не... что?

В пространстве кадра появилась еще одна фигура, закутанная в полиэтиленовый дождевик с капюшоном – из того же черного пластика, что и стены. Патрон. Не поворачиваясь к камере лицом, он протянул к женщине руки в черных перчатках и обмотал что-то вокруг ее лба, как раз над бровями: тонкую проволоку.

Джек знал, что сейчас случится.

– Нет, – прошептал он.

Фигура подняла повыше тонкую серую палочку, примерно двадцати сантиметров в длину, причем нижние пять сантиметров представляли собой просто металлический прут. Свеча бенгальского огня, какую обычно втыкают в торт. Патрон просунул серый конец под обмотанную вокруг лба женщины проволоку, а другой приклеил к ее щеке кусочком липкой ленты. Теперь свеча была вертикально укреплена на лице, поверх правого глаза.

– Что ты делаешь? – простонала женщина.

– Он будет гореть медленно, но очень горячо, – сказал Патрон. – Если ты скажешь то, что я хочу услышать, я уберу его прежде, чем он достигнет глаза.

– Я уже говорила, я ничего не знаю...

Патрон схватил женщину за волосы, чтобы ее голова не моталась из стороны в сторону, и поджег бенгальский огонь.

– ЧТО ЭТО? ЧТО ЭТО ТАКОЕ? О БОЖЕ О БОЖЕ О БОЖЕ! – кричала женщина Ее голова дико тряслась. Искры летели во все стороны, и тени танцевали жестокий, неистовый танец на затянутых в черное стенах. – УБЕРИ ЭТО Я СКАЖУ Я СКАЖУ Я СКАЖУ ВСЕ ЧТО ЗАХОЧЕШЬ...

Когда пламя достигло глаза, она уже ничего не говорила, а просто кричала.

Совсем как Джинн-Икс.

Джек помнил. Искры, мечущиеся тени. Запах магния, горящей плоти и жженых волос.

Бенгальский огонь погас. Женщина испустила высокий, тоскливый вопль чистой агонии.

– Скажи: спасибо тебе, Следователь, – предложил Патрон. – За вдохновение.

– Сп-пасибо тебе, Следователь, – задыхаясь, произнесла женщина. – За вд-дохновение...

Фильм длился еще два часа.

Глава 9

Сергей Янович ухаживал за своим зверинцем.

Тот размещался в ангаре из гофрированных железных листов, в котором прежде хранились заводские станки; дальнюю треть ангара Сергей разделил на два отдельных помещения, но остаток строения представлял собой одним большой, гулкий зал. Здесь легко поместились бы два трейлера наподобие того, в котором жил сам Сергей. Тот был припаркован при въезде на участок – холмистый кусок пустыни, где соседями были только кусты полыни да гремучие змеи, – а сам ангар стоял в глубине. В это время года температура ночами падала до минусовых отметок, и прежде, чем задать корму питомцам, Сергей проверил, хватает ли топлива в обогревателях.

Первым делом – резервуар с осьминогами. У Сергея имелась парочка великолепных экземпляров; тот, что покрупнее, весил, пожалуй, не меньше восьми килограмм. Корм падал в воду в банках с завинченными крышками; пищи заслуживают лишь те, кто сообразит, как их открыть.

Теперь собаки. У Сергея их было несколько – два пуделя и черно-белая колли с длинной родословной, потомок мировых чемпионов. Происхождение пуделей было не столь цветистым, но и они принадлежали к весьма уважаемым собачьим семействам. Увидев хозяина, колли радостно залаяла, и Сергей выпустил ее, чтобы дать собаке размяться. Каждый день он выводил ее порезвиться, но колли просто не могла набегаться вдосталь; дай ей волю, и она отвлечет на себя все внимание хозяина. Она тенью ходила за Сергеем от одной клетки к другой, не отрывая от него пристального взгляда.

Шимпанзе Сергей купил у жившего в Лос-Анджелесе частного владельца, которому это приобретение быстро наскучило. Не так уж странно, учитывая привычку обезьяны швыряться фекалиями, когда та бывала не в духе. Сегодня она вела себя тихо и осталась в углу клетки, когда он просунул внутрь миску с фруктами и овощами.

Напоследок – слон. Престарелый самец, вознамерившийся провести остаток дней, жуя сено и время от времени обливая себя водой. Задрав голову, Сергей с уважением глядел на него. В старом увальне, с его величием и силой, он видел себя – больше, чем в каком-либо другом животном. Даже тренажер по поднятию тяжестей Сергей поставил так, чтобы во время занятий можно было наблюдать за слоном Ростом он сам был всего сто шестьдесят пять сантиметров, но весил Сергей почти восемьдесят килограмм – за счет мускулатуры прежде всего. Белым футболкам, которые он надевал, чтобы подчеркнуть ее (вкупе с привычкой брить голову), обязан он был прозвищем Мистер Чистюля – в том баре, где Сергей работал вышибалой. Денег эта работа приносила немного, но разумное вложение средств в акции фондового рынка обеспечило ему солидный капитал. Доход с этих акций помогал приобретать и содержать животных.

Покончив с кормежкой, он запер ангар. Колли Сергей оставил снаружи, отчего та пришла в неистовый восторг. Пришлось угомонить ее жестом – собака знала около тридцати знаков-команд и с легкостью запомнила бы еще столько же, будь у Сергея желание обучить ее.

Он вернулся в трейлер; собака бежала рядом, не отдаляясь от хозяина Трейлер не был чем-то из ряда вон выходящим, но для нужд Сергея подходил вполне: спальня, кухня, уборная с душем и гостиная. Каждая стена гостиной с пола до потолка увешана книжными полками, только для стола с компьютером оставлена узкая щель. Ни телевизора, ни стереосистемы.

Он подал собаке еще один знак. Подбежав к холодильнику, колли ухватила зубами привязанный к ручке кусок веревки и, потянув, распахнула дверцу. Сунула морду внутрь и вытащила зажатую в зубах банку пива. Мотнув головой, захлопнула холодильник и, подбежав к Сергею, опустила банку в подставленную руку.

– Хорошая псина, – рассеянно произнес Сергей. Он откупорил банку движением пальца и поставил ее рядом с компьютерной клавиатурой.

Какое-то время Сергей слонялся по Сети, сравнивая цены на большие цистерны с водой (он подумывал, не купить ли небольшой бассейн с выдрами), затем проверил почтовые ящики. У него их было несколько, и они были заведены на разные имена.

Компания, с которой он уже имел дело, прислала новый каталог японского импорта. Быстро просмотрев его, Сергей ничем особенно не заинтересовался. Разорившийся зоопарк в Румынии предлагал медведя, купить которого он был бы не против, если бы не завышенная цена. Затем пришлось ответить на несколько писем от Общества любителей тропических птиц.

Пришло одно письмо, заставившее его улыбнуться.

– Ну что ж, – сказал он собаке, – это следует отметить, как считаешь?

Колли с энтузиазмом задышала, высунув язык.

Прикончив пиво, Сергей выключил компьютер и вышел из трейлера. Постоял, наслаждаясь закатом; казалось, холмы раскалились докрасна, словно солнце было гигантской расплавленной монетой, которая медленно опускалась в прорезь свиньи-копилки размером с полгоризонта.

Отперев заднюю дверь ангара, Сергей поманил собаку внутрь, в мастерскую. На одной стене находились аккуратно развешенные инструменты, на верстаке стояло электронное оборудование. В одном углу – сверлильный станок, в другом – деревообрабатывающий, с пилой. В расставленных вдоль стены ящиках хранились обрезки досок, железные болванки и листовой металл, полки были заполнены банками с краской, глиной и различными клеями.

Он пересек мастерскую и подошел ко второй двери, также запертой. Открыл ее и вновь поманил собаку; на этот раз колли, поколебавшись, осталась у входа в мастерскую. Сергей повторил жест, уже теряя терпение, и собака, опустив голову, вошла.

Центр этой второй комнаты занимал деревянный стол на крепких ножках. Щелчок пальцев, и собака ловко вспрыгнула на стол.

Одной рукой Сергей обхватил шею собаки. Коротко размахнувшись, он вонзил резак ей в сердце. Колли взвизгнула и обмякла.

Тихо напевая, Сергей дочиста оттер ледоруб и повесил его на стойку, с которой взял. Достав машинку для стрижки, он включил ее в сеть и начал сбривать мех с собаки.

"Несколько ломтиков под грибным соусом, – решил про себя Гурман. – Да. Именно то, что нужно, чтобы отпраздновать смерть Следователя..."

ИМЯ: Гурман

ТЕРРИТОРИЯ ОХОТЫ: Невада

УБЕЖДЕНИЯ: Местоположение души – в шишковидной железе.

Шишковидная железа расположена в центре человеческого мозга, она покоится на верхнем окончании позвоночного столба, строго между двумя долями. Это наиболее древняя часть органа. Сходной железой обладают все проявляющие сообразительность высшие животные, вне зависимости от их морфологии: дельфины, осьминоги, свиньи, попугаи.

Энергия, сосредоточенная в этой железе, как раз и возвышает эти существа над другими подобными животными. Было бы ненаучно строить догадки о точном происхождении или свойствах шишковидной железы – быть может, она является источником Божественной Искры самой жизни или же попросту точкой, где сфокусированы естественные энергетические проявления пространственно-временного континуума.

Так или иначе, эти энергии могут передаваться. Прямое употребление в пищу самой железы дает наилучшие результаты: исходящая от нее энергия пропитывает всю органическую структуру своего носителя. Наиболее ярким эффектом употребления в пищу данной железы является заметный прирост интеллекта; уровень прироста прямо пропорционален разумности животного. Кроме того, близость железы к остальным частям тела определяет количество энергии, присущей их плоти. Сам мозг наиболее обогащен ею, за ним следуют глаза, щеки и язык.

Те же принципы в равной степени касаются и людей, только с еще более заметно выраженной разницей между отдельными индивидами. Те, чей интеллект развит недостаточно, порождают не больше энергии, чем смышленая свинья, тогда как человек с развитым интеллектом производит целые энергетические водопады.

Мне представляется, все это – частица общего эволюционного процесса. Обнаружение данного эффекта требует выдающихся умственных способностей; обратить его в свою пользу – значит перехитрить умную добычу. После того как два первых шага останутся позади, соответствующий прирост IQ позволит находить очередные жертвы на самой вершине интеллектуальной пищевой цепи, а по ходу процесса подняться и над ними. Выживает умнейший.

Эта тайна была известна даже первобытным людям. Дикие племена в Папуа – Новой Гвинее верили, что, съев плоть воина, человек перенимал его силу и мужество. В кухнях множества культур мозг считается деликатесным блюдом; по-видимому, это можно считать скрытым свидетельством признания его ценных свойств.

Впрочем, процесс подразумевает и элемент риска. Мозговая ткань способна передавать энцефалит. Однако этим заболеванием, как правило, страдают жвачные животные; логично предположить, что употребление в пищу мозга этих бестолковых тварей может привести лишь к печальным последствиям.

Джек заставил себя просмотреть весь файл.

В охватившем его ужасе скрывалось зловещее ощущение дежавю; Патрон не просто повторил множество приемов, которые Джек отработал на Джинне-Икс, но подошел совсем близко к тому, чтобы восстановить их порядок.

И он не переставал задавать вопросы.

Патрон: Где ты закопал тела?

Женщина: Какой ответ тебе нужен? Что я должна сказать?

Патрон: Где ты закопал тела?

Женщина: В... в земле? Правильно?

Патрон: Но где именно?

Женщина: На... на заднем дворе. Я зарыла их на заднем дворе у дома.

Патрон: Ты лжешь.

Женщина: ННЕЕЕЭЭЭЭААААА!

Конечно же, ответы не имели значения. Это было самое худшее – знать, что Патрон будет продолжать пытки, что бы она ему ни сказала.

Это и еще понимание того, что случится потом.

Джек смотрел, как женщина медленно сходит с ума. Вначале она, казалось, считала, что пытка прекратится, если удастся дать верный ответ, случайно произнести то, чего ждет ее мучитель.

Джек знал, что это не так. Смысл вопросов в том, что на них нельзя дать ответа.

По мере продолжения допроса в ней умирала надежда на избавление. Ее глаза начали мутнеть. Она прекратила умолять о пощаде и лишь всхлипывала.

И кричала.

Когда необходимо приготовить мозги, лучше всего отварить их подсоленной воде и сохранять в той же жидкости, в которой они готовились; это придает им плотность, упрощающую дальнейшее приготовление. Не забудьте, закончив, удалить мембрану.

Вот один из моих любимых рецептов:

Перченые мозги

1 отваренный мозг

1/4 чашки маринованного перца халапеньо

1 столовая ложка нарезанного кубиками зеленого перца

1/4 чашки нарезанного лука

1 столовая ложка муки

2 столовых ложки масла

1 чашка говяжьего бульона

1 взбитый яичный желток

8 унций консервированных томатов

1 столовая ложка каперсов

2 мелко нарезанных головки чеснока

1 столовая ложка лимонного сока

1/2 чайной ложки соли

1. Нарезать мозги тонкими ломтиками.

2. Поджарить лук и чеснок с мукой и маслом на сковороде до полного растворения масла.

3. Добавить мозги. Жарить до золотистого цвета.

4. Добавить говяжий бульон и желток. Быстро помешать.

5. Добавить перцы, томаты, лимонный сок и соль.

6. Готовить еще десять минут на медленном огне.

Сразу подавать на стол. В качестве гарнира, как это ни покажется странным, я рекомендую посыпать готовое блюдо драже "Пои-Рокс". То почти электрическое пощелкивание, с которым они пенятся во рту, напоминает искорки нейронов. Словно пробуешь на вкус саму мысль.

Джек ограничил доступ Патрона на "Волчьи угодья". У того сохранилась возможность посылать сообщения Джеку, но никому больше. Если только Патрон не общается с Гурманом как-то иначе (что весьма сомнительно), Джек выиграет немного времени.

Вот только он плохо представлял себе, что ему делать.

Если Патрон действительно уверен, что Джинн-Икс и Дорожный Патруль – не более чем маски, тогда заманить его в ловушку Джек уже не сможет. А между тем Джек не имел понятия, где искать Патрона, тот тоже не знал, где сейчас Следователь. Патовая ситуация.

Не стоит ли посоветоваться с Никки?

Некогда этот вопрос даже не пришел бы ему в голову. Никки была напарницей, единственным существом на всей планете, кто понимал цели его миссии. Он доверял ей собственную жизнь.

Но доверяла ли она ему?

Джек уже не был уверен. В жизни Джека место оставалось только для тех вопросов, которые он задавал сам, и внезапные приступы сомнения у Никки ему только мешали. Но он не мог и позволить, чтобы одна из устойчивых опор его существования вдруг затянулась туманом неизвестности. Если Никки узнает, что Патрон разгадал их хитрость (в точности как она и предупреждала), не испарится ли ее вера в Джека?

Уйдет ли она? Сможет ли уйти?

Да. Если такой совет даст ей инстинкт.

Джек совсем не был уверен в собственных предчувствиях. Видя, как Патрон мучает постороннюю женщину, он терзался от ужаса и чувства вины, которые, нарастая, снесли все выстроенные им плотины. С этим он еще мог бороться; в качестве защиты у него имелся неиссякаемый запас холодной ярости и гнева. Но вопросы, которыми Патрон засыпал свою жертву, беспокоили его совсем по иной причине.

Они были близки – чересчур близки – к тем вопросам, которые Джек действительно задавал Джинну-Икс.

Некоторые были простой экстраполяцией: сколько человек ты убил? Где ты закопал тела? – но этим дело не ограничивалось. Патрон достиг невозможного сходства – в том, как задавались вопросы, как они чередовались, даже в формулировках.

Патрон понимал, как работает сознание Джека.

"Нет, – подумал Джек. – Он понимает, как работает сознание Следователя. Это несложно: Следователь – относительно простой конструкт. Он не понимает, как работает мое сознание, потому что не знает, кто я такой. Ему не известны мои источники. Он не подозревает, на что я готов пойти, чтобы добраться до него".

Если он собирается поймать Патрона, Джеку придется стать чем-то большим, нежели Следователь.

Ему придется стать всей Стаей сразу.

Ярость Джинна-Икс. Математически-точное планирование Дорожного Патруля. Голод Гурмана. Даже мания Поцелуя Смерти могла придать ему сил. Джек вберет их все.

Теперь он знал, что должен сделать. Гурмана надлежало устранить прежде, чем Патрон найдет способ предупредить его об опасности. Тогда Патрон останется без союзников и запаникует. Это даст Джеку – то есть Стае – то преимущество, которое позволит свалить Патрона.

Никки не сможет этого понять. Она начнет спорить, говорить, что Патрон для них важнее. Джек мог придумать только один способ избежать ссоры – даже если это ставило их союз под угрозу.

Он подключился к "Волчьим угодьям".

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Привет, Патрон.

ПАТРОН: Привет, Следователь. Что, наигрался в прятки?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Возможно. Или я по-прежнему Джинн-Икс и решил подурачиться, играя на твоих нервах.

ПАТРОН: Вот и молодец. Увы, Джинн-Икс чересчур уважал меня, чтобы пойти на такое: думаю, мальчишка видел во мне ролевую модель. Может, даже отца. Добавим сюда его помешательство на доверии и сделаем вывод: нет, он ни за что не вступил бы в подобную игру. Даю тебе вторую попытку.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Так и быть. Ты следующий.

ПАТРОН: Вот – весьма эффективно. Коротко, жестко и по существу. Если я тебе поверю, то наверняка потеряю покой.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Мне нет смысла лгать.

ПАТРОН: Но тебе нет смысла и откровенничать. Люди даже не подозревают, как мало на свете приверженцев истины.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я знаю. Для меня истина – все.

ПАТРОН: Неправда. Для тебя важно только одно: задавать вопросы. А ответы, как ты уже выяснил, не всегда таковы, каких тебе хочется...

– Что ты сделал? – изумилась Никки. Они с Джеком гуляли по парку недалеко от дома. Здесь было темно и тихо, вокруг никого.

– Я сказал Патрону, что я – Следователь.

– А какого хрена ты ему это сказал?

– Он уже догадался, – терпеливо сказал Джек. – Если бы я продолжал настаивать на своем, он утратил бы ко мне интерес и прекратил бы общение. А так он продолжает поддерживать со мною контакт.

– А он не расскажет об этом Гурману? – Остановившись, Никки недоверчиво уставилась на Джека.

– Только не на "Волчьих угодьях". Но в общих чертах ему известно, где тот живет; Патрон может найти какой-то другой способ...

– Значит, теперь они оба недосягаемы? Черт тебя подери, Джек...

– Патрон потребует больше времени, и это надо тщательно спланировать... но мы можем захватить Гурмана врасплох, если поспешим.

– Да? Как именно? – Никки уперла в грудь Джеку обвиняющий палец с ярко-красным лаком на ногте.

– Надо поработать мозгами, – сказал Джек. – Точнее, поработать мозгами Дорожного Патруля...

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: У меня есть кое-что для тебя.

ГУРМАН: Что бы это было?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Пошевели мозгами. Мозги Следователя тебе для этого подойдут?

ГУРМАН: Что ты за них хочешь?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Семь мест захоронения.

ГУРМАН: Обычно в такой ситуации я торгуюсь. Но мозг Следователя безусловно того стоит – не говоря уже о риске, с каким ты его раздобыл. Семь трупов – подходящая цена. Какой метод хранения ты используешь?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Мозг – внутри головы. Я держу ее в холодильнике, но не замораживаю. Наверное, чем быстрее я тебе ее переправлю, тем будет лучше.

ГУРМАН: Согласен. Как ты собираешься это проделать?

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Самый быстрый вариант – курьерская доставка. Разумеется, тебе придется подумать о месте встречи с курьером.

ГУРМАН: Да. Это несложно.

ДЖИНН-ИКС: Парни, могу я вмешаться? Воспользуйтесь тем же методом, с помощью которого я получаю руки. Адресат – безличный почтовый ящик номер такой-то, он должен находиться в деловом квартале какого-нибудь крупного города. Пусть курьер на мотоцикле заберет посылку в разгар часа пик – никому не под силу отследить этих ублюдков, петляющих среди пробок в центре. Особо оговорите, куда посылка должна быть доставлена и во сколько: курьеру придется поспешить. Для пункта назначения подберите высотное офисное здание с подземной парковкой и ждите курьера в лобби. Зайдите в лифт вместе с ним и заберите посылку. Выйдите из лифта на другом этаже, перейдите к другому лифту, спуститесь на нем под землю и уезжайте. Особое внимание – устройствам слежения. Долбаные камеры теперь висят повсюду, включая и лифты. Если сможете, измените внешность, зайдя в уборную сразу после вручения посылки.

ГУРМАН: Я обдумаю твое предложение и размещу инструкции ровно через шесть часов. О мерах безопасности позабочусь сам.

ДОРОЖНЫЙ ПАТРУЛЬ: Конечно.

Методология преследования и захвата

Наиболее важный аспект погони за умной дичью – узнать как можно больше об избранной жертве. Наблюдайте за его (ее) поведением по возможности дольше. Усвойте их привычки, режим, симпатии и антипатии. Заметную помощь окажет ведение дневника, но при этом необходимо придерживаться кодового языка, это поможет, если ваши записи обнаружат посторонние. Я рекомендую обратиться к технике наблюдения за дикими птицами, заменить ключевые слова терминами, почерпнутыми из орнитологии: "гнездо" – вместо квартиры, "кормушка" – вместо ресторана, "ритуал спаривания" – взамен описания интимных встреч, и т. д. Это также дает удобный предлог для использования биноклей, фотокамер и других средств слежения.

Мусорные баки также остаются кладезем бесценной информации о вашей жертве. Нередко, покопавшись в них, вы сможете получить номера кредитных карт, социального страхования и даже водительских прав, не говоря уже о второстепенных деталях – таких как тонкости диеты или потребительские наклонности.

Для того чтобы по-настоящему узнать и понять жертву, я считаю неоценимыми два метода: непосредственное наблюдение в привычной социальной обстановке и анализ жизненного пространства. Обе сопряжены с известным риском, но терпение, планирование и осторожность всегда принесут свои плоды.

Говоря об индивидуальном подходе к каждой жертве, приходится признать: очерченные выше методы – лишь самые общие рекомендации. Я варьирую свою технику в зависимости от индивидуальности жертвы, а потому не в состоянии дать советы сколько-нибудь универсальные. Вместо этого я предлагаю вашему вниманию подробное описание каждой конкретной охоты, из которого читатель сможет, при желании, почерпнуть для себя что-нибудь полезное.

Подробности охоты № 32: Одиссей

"Одиссей" – профессор университета, 51 год. Имеет ученую степень по английской литературе и философии. Женат, двое взрослых детей. Президент местного филиала клуба "Менса"; IQ, если верить анкете, 141 пункт. Имеет особое пристрастие к сорту мороженого "Дорога в скалах".

Все эти сведения были получены в ходе беглого наблюдения. Более тщательное исследование выявило, что "Одиссей" интересуется средневековым оружием и даже владеет несколькими ценными экземплярами.

Исходя из этого, можно начать обдумывать возможный подход к жертве. Проведя кое-какие дополнительные исследования, я сконструировал и изготовил шлем с забралом, после чего связался с профессором по электронной почте. Выдавая себя за студента, специализирующегося на английской истории и пишущего диссертацию о народных ярмарках эпохи Ренессанса, я спросил его, не оценит ли он мою поделку с точки зрения соответствия исторической правде, и поведал о возможности быть удостоенным "посвящения в рыцари" в историческом кружке, в котором я якобы состою.

Хотя я был для него всего лишь незнакомцем, тщеславие профессора не позволило ему отказаться от личной встречи. Он согласился увидеться со мной на территории кампуса, в условленном месте, которое я выбрал из-за его уединенности.

Когда встреча состоялась, мне не пришлось долго его уговаривать примерить шлем. Внутреннее пространство шлема я выложил тяжелым пластиком, с широкой полосой, идущей по нижней кромке, вокруг шеи. Сквозь эту полосу я пропустил длинную упаковочную полоску из твердой пластмассы, какие порой называют "удавками". Один конец такой полоски пропускается сквозь особую пряжку на другом конце, образуя петлю. В самой полоске устроены наклонные ступеньки, которые позволяют легко затянуть петлю, но не дают ей ослабнуть. Технология, по сути, та же, которую полицейские используют при изготовлении "одноразовых" наручников.

Едва он надел шлем, было легче легкого дернуть за кончик полоски, затягивая ее вокруг шеи. Чтобы кромка шлема не передавила пластик, его приходилось удерживать вручную. Ослепленный, оставшийся без воздуха профессор не мог оказать достойного сопротивления. Смерть от удушья наступила через считанные минуты.

Описанный здесь метод мне кажется особенно интересным, поскольку он включает элементы как старинной, так и новой технологии.

Из офиса курьерской службы Джек и Никки сразу поехали в аэропорт. Джек хотел успеть сориентироваться в Неваде, прежде чем туда прибудет голова Дорожного Патруля (это должно было произойти на следующий день).

Портативный GPS-датчик он засунул в глубь черепа. Наклонности Гурмана обещали, что тот обнаружит зонд практически сразу, а потому действовать нужно было быстро.

Попытаться провезти с собой самолетом огнестрельное оружие – слишком рискованно, но Джек счел, что парализатор не вызовет подозрений, если вернуть его в оригинальную упаковку и засунуть в багаж. Ноутбук и портативный GPS-приемник он взял с собой в салон.

Во время полета Никки едва сказала ему слово-другое.

Они прилетели в Рено, арендовали автомобиль и сняли комнату в мотеле. Джек разложил на столе ноутбук. Сервер "Волчьих угодий" пока оставался в Портленде, но он свободно мог получить к нему доступ практически отовсюду.

Пока Никки выходила пополнить запасы, он подключился к Сети, намереваясь внимательно перечитать файлы Гурмана.

Патрон только этого и ждал.

ПАТРОН: Как продвигается план по поимке Гурмана?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я не собираюсь за ним охотиться. Моя цель – ты.

ПАТРОН: Сомневаюсь. Хочешь знать почему?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Ну, выкладывай.

ПАТРОН: Это не вписывается в твой график. Серийные убийцы постоянно развивают свою манию, ты-то об этом наверняка знаешь. Гурман, весьма опасный субъект сам по себе, до меня пока не дорос. Тебе придется сначала устранить его, потому что ты оставишь самое сложное испытание напоследок.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Какое самомнение. Увы, я оцениваю тебя далеко не столь высоко.

ПАТРОН: Быть может, я сумею приподняться в твоих глазах. Как там погода, в Неваде?

Замерев, Джек воззрился на экран и какое-то время не мог шевельнуться.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Солнечно, надо полагать. Почему ты не смотришь прогнозы погоды?

ПАТРОН: Ты хоть понимаешь, что мне ничего не стоило бы предупредить Гурмана? Ты ведь уже должен был сообразить, что эпикуреец с его вкусами должен регулярно заглядывать и на другие веб-страницы. Я мог бы начать с этих:

По монитору пополз столбик из двадцати наименований – от "Le Meilleur Cervelle"[2] до «Отвратительные рецепты».

ПАТРОН: Точно сформулированное послание на любом из этих сайтов обязательно привлекло бы к себе его внимание. Например, что-нибудь в этом духе:

ЛОЖНЫЙ МОЗГ СЛЕДОВАТЕЛЯ

Рецепт Катастрофы

Взять 1 Доверчивого Гурмана

Добавить 1 Головку Неотразимой Приманки

Смешать с добавлением Хитрости

Приправить Убийством

Подавать Широкой Публике

ПАТРОН: Как ты сам считаешь?

У Джека пересохло во рту.

– Проклятье! – тихо выругался он.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Думаю, ты еще не опубликовал ничего подобного ни на одном из этих сайтов. Случись такое, ты порекомендовал бы мне поискать самому.

ПАТРОН: И тем самым напрасно потратил бы наше с тобой драгоценное время. Неплохо. Но позволь задать тебе, Следователь, гораздо более важный вопрос: почему я этого не сделал?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Не знаю.

ПАТРОН: А ответ прост. Гурмана не существует.

Джек недоверчиво поморщился.

– Что-что? – пробормотал он.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Не уловил.

ПАТРОН: Не прибедняйся, Следователь. Ты следуешь за мной по пятам. Неужели ты считаешь себя единственным и неповторимым убийцей, который владеет сразу несколькими сетевыми воплощениями?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Как, ты и есть Гурман?

ГУРМАН: Ты угадал, Следователь. Иди и возьми меня.

Это неправда, подумал Джек.

Но это было вполне возможно.

В этом даже имелся смысл. Еще одна персона, на которую можно переводить стрелки, еще один голос, участвующий в обсуждениях на "Волчьих угодьях". Страховой полис. Все, что требуется, чтобы тебе поверили, – лишняя рука мертвой проститутки.

Но зачем было открываться? Самонадеянность? Бравада? Я знаю, что ты все ближе, и мне на это наплевать. Или страх? Я готов к встрече, так что лучше держись подальше.

Ни в то, ни в другое не верилось. Патрон был слишком умен, чтобы добровольно расстаться с подобным преимуществом, и слишком уверен в себе, чтобы прибегать к тактике запугивания. Главное же – он знал, что Следователь никогда не опустит руки.

Джек пролистал сайты, список которых прислал Патрон; никаких сообщений для Гурмана. Он провел поиск по ключевым словам (вроде "рецепт", "мозги"), вышел еще на полтора десятка сайтов; результат тот же.

Только время зря потратил.

Может, в этом и крылась западня? Патрон сделал это не для того, чтобы остановить его, а чтобы вселить неуверенность. Усложнить ситуацию.

Сказал ли Патрон правду? Проверить невозможно. Но в одном Джек был уверен на все сто.

Ему бросили вызов.

– Эй! – позвала Никки. – Я все купила.

Прикрыв дверь номера, она вытащила пистолет из одного кармана куртки, две коробки зарядов к нему – из другого. Пистолет был увесистым автоматическим оружием, черным с коричневой рукоятью.

– Он обошелся мне в пять сотен и минет; мне продал его старый гангстер, которого я обслуживала когда-то... Может, его шайка больше и не правит городом, но их и теперь еще можно найти. – Она бросила покупки на постель, на которой, заложив руки за голову, лежал Джек.

Потянувшись, он поднял оружие. Внимательно осмотрел.

– Прекрасно. Передай мне заряды.

Она принесла коробку, вручила ему.

– Да, и... в общем, я тут подумала... Джек, а что ты собираешься делать, когда мы уложим Патрона? – Никки примостилась на краешке кровати.

Джек не отвечал.

– Джек? – осторожно позвала Никки. – Что ты тогда будешь делать?

– Продолжать дальше. – Он распечатал боеприпасы.

– Да? И долго?

– Пока меня не остановят, – сказал Джек. – Сама знаешь.

– Знаю. Мы заключили договор, так? Продолжаем, пока можем. Но Джек... я начинаю немного нервничать.

– Из-за чего? – Он начал заряжать магазин пистолета. Один за другим, они со щелчком становились на место, преодолевая сопротивление пружины.

– Из-за всего того, о чем ты предпочитаешь не говорить.

– Это... – прикрыл глаза Джек. – Это не проблема.

– Слушай, Джек, я не знаю, как и сказать, но... Я не уверена, что ты хочешь поймать Патрона.

Распахнув глаза, Джек рывком повернулся к ней.

– Что?

– Ведь он и есть причина всему, чем ты занимаешься, Джек. Он сделал тебя тем, кто ты есть. Что произойдет, когда ты наконец поквитаешься с ним?

– Не знаю, – тихо выдавил Джек.

– А может, он станет последним, Джек? Может быть, после него уже не будет смысла продолжать дальше?

– Тут дело совсем не в моей мести, Никки. Сама знаешь.

– Да. Тут дело в раскрытии нераскрытых убийств. Когда ты поймаешь Патрона, дело о гибели твоей семьи тоже будет закрыто.

– А как же ты, Никки? Как насчет всех твоих подружек на улицах, их семей? Кто закроет эти дела? – Одним сильным толчком он поставил магазин на место.

Встав, Никки отошла к столику и плеснула немного водки в питьевой стаканчик.

– Мы не сможем помочь этим людям, если погибнем сами.

– Мы должны постараться. Я должен.

Никки с размаху поставила не успевший опустеть стаканчик обратно на стол и развернулась к Джеку.

– Черт возьми, я вовсе не собираюсь уходить на покой. Просто ты выискиваешь все новые способы покончить с собой.

Он спокойно встретил ее взгляд.

– Понятно.

Издав единственный смешок, Никки вновь подняла свое питье.

– Ну конечно. Ты же Следователь, само хладнокровие и крутизна Ты обязательно изловишь и допросишь подонка, который убил всю твою семью и предоставил тебе обнаружить их тела Ты сделаешь это и глазом не моргнув. Ты что, совсем с ума сошел, что ли? – Она уже кричала, размахивая стаканчиком. Немного водки пролилось на щеку Джека, отчего он вздрогнул. – Да ничего подобного! Ты слишком уперт, чтобы тронуться рассудком. Но может, пришла пора и Следователю спросить себя кое о чем?

Джек поднялся с кровати.

– У меня нет на это времени.

– Что произойдет, когда ты усадишь Патрона на этот свой стул, Джек? – спросила Никки. – Что произойдет с тобой, когда Патрон в сочных деталях опишет, что он сотворил с твоими родителями? С твоей женой? С твоим ребенком?

Отойдя к шкафу, Джек снял с вешалки пиджак и сунул пистолет во внутренний карман.

– Мне надо идти. Я вернусь через несколько часов.

Схватив за локоть, Никки заставила Джека развернуться и посмотреть на нее.

– Я полагаюсь на тебя, Джек, – сказала она. – Каждый вечер я вкладываю свою жизнь в твои долбаные руки. И прежде я никогда не чувствовала опасности, слышишь? Никогда.

– Пора бы и почувствовать, – сказал Джек.

Он выдернул руку из ее пальцев, распахнул дверь и вышел.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогая Электра,

сегодня меня ждало большущее потрясение.

Выяснилось, что... я – пришелец! Мои настоящие родители были родом с альфы Центавра, и они отдали свое дитя на воспитание землянам, чтобы защитить меня от злой Галактической Империи! Значит, я даже не родня дяде Рику; можно сказать, на этой планете у меня нет вообще никаких родственников!

Ты что, мне не веришь?

Ну и ладно, никакой я не пришелец. Но меня и вправду могли удочерить, правда? Вполне возможно. Это даже объяснило бы, почему я вечно чувствую себя не в своей тарелке... Может, из-за этого мне и нравится дядя Рик.

Вот странно было бы выяснить что-нибудь этакое. Вроде как теряешь сразу всю свою семью. А уютом непременно приходится отправляться на поиски Настоящей Семьи, а это одновременно и радует, и пугает. Знаешь, когда в тебе зреет надежда, что настоящие родители ужасно богаты и знамениты, но ты все равно боишься, что они окажутся какими-нибудь деревенскими психопатами. И если это действительно так, сразу начинаешь думать: а как это отразится на тебе самой, – может, в один прекрасный день ты тоже сойдешь с ума? Начнешь пьянеть от лунного света и стрелять по невидимым белкам?

Или, может, я уже сумасшедшая? Интересно, знают ли психи о том, что они – психи? В школе я спросила об этом Джессику, и она ответила: «Если человек знает, что он сумасшедший, это доказывает обратное». Вот это уж точно идиотизм, но я ей так не сказала.

Мне кажется, если человек по-настоящему сошел с ума, он вряд ли поймет вопрос. А если у него просто не все дома, это почти то же самое, что простудиться: ты чувствуешь, что нездоров, но можешь попытаться одолеть болезнь. Конечно, при простуде можно принимать витамин С, побольше пить и не вставать с кровати, – а что делать, когда начинаешь терять рассудок? И еще: простуда – это на неделю, она непременно кончится. А сумасшествие? Может ведь произойти что угодно. Можно отправиться в школу в чем мать родила, с одной лишь корзиной на голове. Можно ловить и есть жуков. А можно взять нож и зарезать свою лучшую подругу.

А в самом начале будет момент, когда поймешь: творится что-то неладное, но остановиться будешь уже не в силах.

Давай сменим тему, ладно, Электра? (Сказала девочка своей воображаемой подружке.)

Вернемся к потрясению. Вся эта история с удочерением пришла мне в голову только потому, что сегодня – мой день рождения. Пятнадцать, спасибо, что спросила. Никакого особого торжества, просто зашли несколько подружек, и мы с ними веселились, как могли. Мама купила мне в «Дэйри Куин» здоровый торт из мороженого, а еще мне подарили горный велосипед – вот это было круто.

Жалко только, дядя Рик не пришел. Он обещал заглянуть к ужину, и я должна тебе признаться, Электpa, что испытала немалое разочарование, когда он так и не явился.

А потом, уже около семи, кто-то позвонил в дверь. Папа сказал, что мне стоит пойти и открыть ее.

И когда я отперла дверь, на пороге оказался дядя Рик с подарком.

Мне подарили щеночка, Электра! Очаровашка, весь такой кудрявый, ласковый, да еще и с большим красным бантом на шее. Дядя Рик просто улыбнулся, протянул его мне и сказал:

– С днем рождения.

– Ой! – сказала я. – Но... Но... – И тогда Руфус лизнул меня в лицо. Я сразу поняла, что щенка зовут Руфус, лучше не спрашивай как.

– Не беспокойся, с родителями я уже договорился, – сказал дядя Рик. – Они считают, ты уже достаточно большая, чтобы принять на себя ответственность.

Стыдно и сказать, Электра, но я заплакала. Я столько времени хотела иметь собаку, знаешь ли. И уже отчаялась когда-нибудь ее получить.

– Да, еще одно, – шепнул дядя Рик. – Твои родители думают, что это помесь кокер-спаниеля с биглем... А на самом деле это щенок ротвейлера и овчарки. – Дядя Рик в курсе того, что мне по сердцу большие собачки.

– Но когда-нибудь они узнают, – шепнула я в ответ.

– Еще бы, стоит ему подрасти... но к тому времени он уже станет членом семьи.

В общем, остаток вечера я провела, играя с Руфусом, вытирая собачью мочу и веселясь с дядей Риком, так что в итоге, кажется, получился самый лучший день рождения из всех, какие у меня только были. А потом, когда дядя Рик ушел, я спросила у мамы, как ему удалось уломать ее? Сколько я сама ни просила, мне не разрешали завести собаку, а просить начала еще в восемь лет.

– Он напомнил мне, что это такое – быть подростком, – ответила мама. – Что иногда самое худшее – это одиночество. И о том, что в такие минуты капелька беззаветной любви от существа, которое принадлежит тебе и никому больше, может очень, очень многое значить. – Она выпила несколько бокалов вина и немного размякла, да я и сама при этих словах чуть не разревелась, заключила ее в долгие плаксивые объятия и сбежала в свою комнату вместе с Руфусом. И теперь вот говорю с тобой.

С днем рождения меня, Электра.

Глава 10

Джек шел по деловым кварталам Рено.

Он чувствовал себя осовремененной Алисой, прошедшей не сквозь зеркало, а сквозь экран телевизора. Все вокруг играло фальшиво-яркими телевизионными красками – в рябящем свете тридцатиметровых рекламных вывесок. Люди заполоняли тротуары, они смеялись, пили и курили, словно толпа статистов, ожидающих начала съемок очередной сцены.

Он тихо проходил сквозь толпы, рассматривая лица, пытаясь понять, кто из них хищник, а кто – жертва. Пытаясь решить, имеет ли это значение.

Джек сам не понимал, почему не рассказал Никки, что Патрон объявил себя Гурманом. Надо было бы рассказать: это, по крайней мере, вернуло бы ее в команду. Никки поняла бы, что следующим должен быть именно Гурман.

Но он этого не сделал. Он утаил слова Патрона от Никки. Потому что... разозлился?

Да.

Неожиданно для себя он зашел в казино, словно в иной мир: заполненную яркими вспышками пещеру без окон. В охлажденном фреоном воздухе висел запах американского табака, более плотный и ароматный, чем запах канадских сигарет. В его ушах бездумно, гипнотически звенел нескончаемый, раскатистый напев сотен игровых автоматов.

Он еще никогда не злился на Никки. Он очень давно не испытывал злости; внутри него для этой эмоции просто не было места Ярость, которую он ощущал постоянно, была безгранична и холодна, тяжела, тверда и неизменна. По сравнению с ней злость была тусклой, оплывшей свечой.

Никки сомневалась в нем. Сомневалась в нем.

Конечно, им и прежде случалось разойтись во мнениях. Всякое бывало. Но у них обоих оставалась одна цель – отточить методы, усовершенствовать технику. А теперь... Теперь Никки сомневалась, стоит ли им и дальше продолжать свою миссию.

Его грызло еще что-то: какое-то очень странное чувство, которое лежало на поверхности, но снова и снова ускользало от Джека. Он не мог определить, что это за чувство, но почему-то оно казалось знакомым.

Джек увидел себя в баре и заказал порцию неразбавленного темного рома. Он и не пил уже очень давно, даже пива, но теперь не знал, как еще избавиться от ощущения, будто ему чего-то не хватает.

Подали напиток. Он сделал крошечный глоток, согревший горло. Ему вдруг показалось отчего-то, что вкус у рома какой-то неправильный; в нем не хватало сладости.

Вдруг он понял, что за знакомое ощущение его преследует.

Последней женщиной, с которой он спорил, была его жена.

Глубокая, зудящая печаль разверзлась в нем, словно широко открытая пасть. Он сделал еще один долгий, нетвердый глоток и внезапно различил в своем напитке привкус взбитого яйца.

Он не стал сдерживать слезы, просто старался плакать потише. Всего-навсего очередная вдребезги разбитая судьба, оплакивающая свою утрату у стойки бара в Рено.

– Эй, мужик, ты как – в порядке?

– Да. Да, в порядке, – Джек высморкался в салфетку. Вмешательство постороннего ничуть его не смутило: в этот миг он просто не мог ощутить неловкость, эта эмоция казалась ему сейчас такой незначительной.

– Что, леди Удача сегодня не на твоей стороне, да? – мужчина в бейсбольной кепке с логотипом команды "Янки" сидел на третьем от Джека табурете над полупустой кружкой пива.

– Мне сдается, я вообще не в чести у дам, – поправил его Джек.

– Ясно. Твои горести мне знакомы, – сказал Бейсбольная Кепка. – Только не пойми неправильно, женщины мне очень даже нравятся... просто они не торопятся отплачивать тем же.

Джек махнул рукой барменше и попросил принести газировки; алкоголь вдруг опротивел ему.

– Ну, так что она тебе разбила – сердце или яйца? – поинтересовался Бейсбольная Кепка.

– И то, и другое, кажется, – ответил Джек. – Причем это были две разные женщины.

– Ну, знаешь, тогда иначе и быть не могло, – заметил Бейсбольная Кепка – Я Дуэйн, между прочим.

– Тодд, – кивнул Джек.

– Ну, им-то известно, как тебя достать, разве нет? В них нет постоянства. Все у них то так, то этак. Говорят, им что-то нужно, и недовольны, когда получают, чего хотели. А знаешь, чего им хочется на самом деле?

– Ума не приложу.

– Чтения мыслей на расстоянии. Забудь обо всем, что они говорят. На самом деле им хочется, чтобы ты знал, о чем они думают. Готов поспорить, чертова жена Чудотворца Крескина была самой счастливой женщиной на планете.

– Телепатия. Точно, – сказал Джек. – Она решила бы множество проблем.

– А еще кнопка обратной перемотки. Сколько раз ты произносил вслух нечто такое, о чем тут же жалел? Со мной такое сплошь и рядом.

– Кнопка обратной перемотки у нас уже есть, – возразил Джек. – Она называется "память".

Дуайт рассмеялся в ответ.

– Ну да, наверное. Жаль, что в придачу к ней нет функции монтажа. Согласен? Можно было бы вернуться к оригинальной записи событий и смикшировать их заново. Наложить еще несколько дорожек и удалить все то дерьмо, которое тебе не нравится.

– Я бы душу отдал за кнопку стирания записи, – признался Джек. Он передумал насчет газировки и вновь поманил к себе барменшу.

– Выпью, пожалуй, пива, – сказал он ей. – Чего-нибудь темного.

– Но знаешь что? – гнул свое Дуайт. – Иногда тебе выпадает второй шанс Не совсем перемотка назад, скорее наложение одной дорожки на другую. Вот, скажем, мне такой шанс выпал.

Поймав ничего не выражавший взгляд Джека, Дуайт развеселился.

– Не бойся, я не собираюсь ничего проповедовать. Я говорю о втором шансе на успех. Возможность прославиться. Видишь ли, я играл в группе. Называлась "Тунгуска". Я был там вокалистом. Мы начинали прямо здесь, в Рено, и неплохо зарабатывали, играя чужие песни по клубам. А потом мы познакомились с мужиком по фамилии Монроуз. У него водились кое-какие денежки, и он решил податься в сферу развлечений. Довольно умный был парень, так что мы взяли его менеджером. Он побегал туда-сюда, заставил нас записать приличный демо-диск, даже протащил наши записи на местные радиостанции. Мы и оглянуться не успели, как парни из "И-эм-ай" выслали нам контракт.

Дуайт сокрушенно покачал головой.

– И в ту же минуту все как в толчок смыло. Так-то вот, друг. Этот Монроуз, он ведь заставил нас подписать чертову прорву бумажек. И ведь он адвокат, так что все эти договоры были воздухонепроницаемы. Короче, когда мы с ним из-за чего-то схлестнулись, он вспомнил про пункт, который давал ему право уволить из группы любого, если тот "пагубно влияет на будущее всего предприятия". Это про меня. Прямо чертов злодей из "Стар-трека", да?

Джек улыбнулся. Странное ощущение.

– В общем, началась потасовка всей четверки: я, остальные парни из группы, Монроуз и "И-эм-ай". Угадай, что было дальше. Парни приняли мою сторону. Монроуз не желал уступать врагу ни пяди, "И-эм-ай" вообще все было до лампочки, я уже не знал, что и делать... Но группа не дала мне уйти. Они заявили, что лучше десять ближайших лет будут играть в аэропортах, в чертовых залах ожидания, но никуда меня не отпустят.

– Ну, значит... черт, вот это молодцы, – признал Джек. В его голове вдруг возник образ Джинна-Икс на сцене, изливающего свой гнев в микрофон.

– Так-то вот. У нас дружная тусовка. А насчет залов ожидания парни вовсе не шутили. Они сейчас в турне, на Филиппинах, играют в забегаловках, где хватило места для танцпола.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Дела, дружище. Занимаюсь бизнесом. Я тут проработал юридический аспект и в итоге загнал нашего адвоката туда, где ему самое место. Выясняется, он пускал деньги нашего общего предприятия налево, и теперь я могу это обосновать. Я предъявил ему доказательства, а он согласился расторгнуть наш контракт. Сегодня я лечу в Манилу, чтобы рассказать обо всем парням, показать им бумаги. Да, мужик, когда они узнают об освобождении, вот мы устроим праздник!

– Выходит, преданность окупается, – заметил Джек. – Вот это здорово. Черт возьми, это здорово. Серьезно говорю.

– Да, порой добро побеждает, верно? – Дуайт залил в себя последний глоток и стукнул по стойке опустевшей кружкой. – В общем, мне пора отправляться, если я хочу успеть на свой рейс Приятно было поболтать, Тодд... будь там построже со своими леди, слышишь?

– Конечно, – сказал Тодд. – Мои поздравления.

Дуайт расплылся в улыбке, соскользнул с табурета и растворился за дверью.

– Порой добро побеждает, – пробормотал Джек. – Вот это новость...

– Эй, смотри-ка, – окликнула его барменша. – Кажется, твой приятель что-то забыл.

На только что опустевшем табурете остался лежать белый прямоугольник. Конверт. Джек подобрал его, открыл.

Внутри он увидел билет на рейс до Манилы, вылетающий через час с четвертью. А также корешок квитанции на арендованный автомобиль и... что-то похожее на стопку подписанных контрактов.

– Вот черт, – сказал Джек.

Джек оставил у барменши записку и поймал такси, чтобы добраться в аэропорт.

Он и сам толком не знал, зачем это делает. Дуайт полетит следующим рейсом, его хорошие новости потерпят еще денек. Конверт можно было оставить у барменши, пусть сама с ним разбирается. И вообще, за каким хреном ему впутываться в эту историю?

А за таким, что эти копии контрактов наверняка были единственными документами Дуайта, на них не стояло ни одного адреса, а бармены вечно все теряют.

И еще, черт возьми, иногда добро все-таки должно побеждать.

– Ну да, точно, – сказал Джек самому себе, выглядывая из окна такси. Ему вновь пришел на ум Джинн-Икс, распевающий на сцене... но теперь он словно бы увидел и остальных членов Стаи, в качестве участников рок-группы. Дорожный Патруль, подтянутый и строгий, сидит за ударной установкой, выстукивая четко выверенный ритм. Гурман и Патрон – темные фигуры в черных дождевиках с капюшонами, играют на соло– и бас-гитарах. С их инструментов капает кровь...

Он уже подходил к билетной кассе, когда зазвонил его сотовый. Он оставил номер у барменши на тот случай, если вернется Дуайт, и это был, конечно же, он.

– Алло?

– Привет, Тодд. Мне сказали, я тут забыл кое-что!

– Ты не ошибся. Сам-то ты где?

– Как раз подруливаю к аэропорту. Надо еще вернуть тачку, но, кажется, квитанция тоже осталась у тебя.

– Верно, она здесь.

– Слышь, огромное тебе спасибо, дружище. Может, встретимся на стоянке "Эйвис"? Эта чертова бумажка нужна мне позарез.

– Договорились. У въезда подойдет?

– Я помигаю фарами, просто подходи к машине. – Дуайт повесил трубку.

Стоянка "Эйвис" располагалась напротив центрального терминала, на основном уровне парковки. Путь туда был неблизкий, зато толпа редела по мере того, как Джек удалялся от здания аэровокзала.

Стоило ему войти, как в дальнем углу парковки замигали фары. Дуайт вышел из большого "бьюика" и помахал Джеку рукой.

– Эгей! Вот идет Добрый Самаритянин! – крикнул Дуайт.

– Предпочитаю называться Бойскаутом, – поправил его Джек. – Что же ты поставил тачку так далеко?

– Да заехал на первое свободное место, которое попалось, – отмахнулся Дуайт. Он отошел к задней части машины и открыл багажник. – Не хочу навязываться, но не окажешь ли ты мне еще одну добрую услугу? Помоги вытащить вещи.

– Нет уж, извини, – сказал Джек. – Тогда тебе не стоило бы никакого труда запихнуть меня в багажник, правда?

– Чего?

– Брось. Думаешь, я настолько глуп? Ошибаешься. – Джек вынул из кармана руку. Пистолет, который Никки раздобыла сразу по приезде, обошелся недешево, но порой перестраховка себя оправдывает. – Держи руки подальше от тела. Ты был очень убедителен, знаешь ли. Вся эта сказочка, которую ты рассказал. Я почти купился.

– Слушай, друг, я не знаю, что там на тебя нашло, но мне не нужны неприятности. Забирай мой бумажник, тачку, все, что тебе нужно, только не заводись.

– Будешь играть свою роль до самого конца, да? Ладно. Правду ты мне еще успеешь рассказать. У меня всегда найдется на это время.

Похоже, Дуайт не на шутку перепугался.

– Ох, мужик. Ты же чертов сумасшедший, вот ты кто. Черт, вот дерьмо.

– Отойди назад, к стене. Встань на колени. – Подойдя поближе, Джек заглянул в багажник. Один большой чемодан, один поменьше. Ничего больше. – Выворачивай карманы. Не спеши.

Дуайт вытащил бумажник, связку ключей, упаковку жевательной резинки. Обхлопав его, Джек убедился, что больше на нем ничего не было.

Ни оружия, ни наручников или веревок, ни наркотиков.

В бумажнике лежало удостоверение на имя Дуайта Холкомба, живущего в Оклахоме. "Мастеркард", карточка со скидкой на бензин, карточка видеопроката.

– Где водительские права?

– Чего нет, того нет, – ответил Дуайт. – В последнее время я вожу редко, потому и взял тачку напрокат, один мой приятель заполнил формуляр...

Джек открыл меньший из двух чемоданов. Одежда, обувь, набор туалетных принадлежностей. Два порножурнала. Он заглянул в набор, но самым опасным предметом в нем оказались маникюрные ножницы.

Он попытался открыть второй чемодан, но тот был заперт.

– Ключ болтается на связке, – сказал Дуайт. Его голос дрожал. – Самый маленький.

Ну конечно. Дуайт собирается дождаться, когда Джек ослабит бдительность, а тогда схватит связку, отопрет чемодан и вытащит оттуда... Что? Еще один порножурнал? Даже если у него там пушка, какой в ней прок, если она не под рукой? Если это и ловушка, то какая-то бессмысленная.

Ничего. Ничего там нет.

Я теряю контроль. Никки права, я уже сам не знаю, что делаю. Как Патрон мог бы найти меня, не говоря уже о том, чтобы забрести в тот бар? Это просто паранойя, клинический диагноз. Пора отыгрывать назад.

– Э... слушай, ты извини, – сказал Джек. – Мы с тобой друг друга не поняли. Я ошибся.

– Это... это ничего, – ответил Дуайт. – Я могу встать?

– Да, конечно, – Джек сунул пистолет обратно в карман. – Я приношу свои извинения. Сложно сейчас объяснить...

– Ничего не нужно объяснять, – перебил его Дуайт. – У каждого в голове свои тараканы, точно? – Он ссыпал свои вещи обратно в маленький чемодан, закрыл его, поднял и потихоньку начал пятиться прочь от Джека – Слушай, мне пора Я спешу...

– Погоди, – сказал Джек. – Не забудь вот это... – Нырнув в багажник, он ухватил большой чемодан за ручку. Потянул на себя...

Пустота.

На земле. Рука к чему-то прилипла...

Пустота.

Электричество. В меня разрядили парализатор...

Пустота.

Руки скованы. Запах какой-то химии. Темнота.

Дуайт захлопнул багажник, снова сел в машину и уехал прочь со стоянки.

– Ты знаешь, кто я?

Морщась, Джек приоткрыл слезящиеся глаза. Желудок толкнулся внутри, и ему показалось, что сейчас его вырвет. Он не видел ничего, кроме круга света.

– Нет, – прохрипел он.

– Еще как знаешь. – Голос Дуайта. – Точно так же, как я знаю тебя.

Он не мог шевельнуться. Руки и ноги вытянуты в стороны. Привязан к кровати?

Нет. Это стол.

– Я твой сменщик, – сказал Дуайт. – Я сменю тебя на посту. Сделаюсь тобой.

– Вряд ли тебе захочется, – сказал Джек.

– Ну, говоря о ближайшем будущем, ты прав, – со смешком ответил Дуайт. – Прямо сейчас я определенно не хочу оказаться на твоем месте. Но тебе не придется долго об этом беспокоиться.

– Зачем тебе становиться мной? – спросил Джек, моргая на ярком свету. – Что, убивать ни в чем не повинных людей стало уже неинтересно?

Эти слова отчего-то показались Джеку знакомыми, и затем он вспомнил – Джинн-Икс произнес однажды практически то же самое: "Убивать шлюх тебе уже мало, да? Обязательно нужно замочить кого-то из своих?"

Кого-то из своих...

– Ну, не стоит понимать мои слова настолько буквально, – предостерег Дуайт. Его голос звучал гораздо увереннее, чем недавно в баре, и к тому же совсем утратил гнусавость Среднего Запада. Джек решил, что и другие акценты Дуайту тоже по плечу. – Разумеется, некоторые из твоих жертв обладают для меня известной привлекательностью, но в первую очередь мне нужен код доступа Доступ есть власть, сам понимаешь.

– "Волчьи угодья"? – переспросил Джек.

– Ну конечно. Весьма удобный инструмент, и, как мне кажется, я смогу использовать его гораздо эффективнее, чем ты. Я довольно... изобретателен.

– Как ты отыскал меня? – спросил Джек. Он уже начал различать смутные очертания за ореолом света. Какие-то предметы на стенах.

– Я уже давно пытаюсь определить физическое местонахождение сервера. Как тебе известно, это невозможно. Но там, где умение сходится с удобным случаем, нет-нет да и сверкнет удача в последнее время ты стал выходить на сайт с удаленных компьютеров и допускать просчеты в предпринимаемых предосторожностях. Стыдись. Никто не смог бы выйти на меня через мои удаленные подключения. Но тебя я выследил – вплоть до комнаты в мотеле, где ты остановился. Я наблюдал. Я следил. Насадил наживку.

Джек уже видел очертания Дуайта, расхаживавшего за пределами светового конуса. Слышал звуки, которые не мог определить в точности: звяканье металла о металл.

– Перед такой приманкой ты никак не мог устоять, правда? Такая красивая история о первобытной преданности, приправленная упоминанием злодея – Большого Злого Адвоката. Идеальная наживка, даже для такого циника и параноика, как ты.

Лицо Дуайта внезапно оказалось в нескольких сантиметрах от его собственного. Лжемузыкант уже избавился от кепки с логотипом "Янки", и его совершенно лысый череп заблестел под лампой.

– Джинн-Икс, веб-мастер... – тихонько пропел Дуайт. – Ну, теперь ты угодил в мою паутину.

Джек встретился с ним взглядом.

– Да пошел ты на хрен, Гурман, – процедил он.

– Знаешь, я все никак не могу понять твоей одержимости доверием, – признался Дуайт. – Волчья стая держится вместе вовсе не за счет доверия, она основана на силе. Вожак стаи всегда самый сильный, самый злобный.

Он отодвинулся в тень, вновь превратившись в простой силуэт.

– Самый умный.

– И ты вообразил, что умнее меня?

– Конечно. Я ведь доказал это, не правда ли? Разыскав, я заставил тебя прийти ко мне и затем поймал.

– Надо было заглянуть в тот долбаный чемодан, да?

– Он все равно бы тебя вырубил. Внутри сработала бы фотовспышка в сотню тысяч свечей, а потом рванула бы перечная граната. Шума от нее меньше, чем от хлопушки, но ты все равно был бы ослеплен, а через считанные секунды задыхался бы в клубах перечного газа Конечно, клеммы на ручке куда элегантнее: они подсоединены к тазерному конденсатору, выдающему импульс каждые две секунды. В последний миг я добавил немного суперклея, чтобы жертва не могла уйти от разряда. Если бы ты догадался заглянуть под машину, ты нашел бы за задним колесом смятый тюбик.

– Похоже, ты идешь на два шага впереди меня, – сказал Джек.

– Более того. Я знаю, зачем ты приехал.

– А вот это вряд ли.

– Из-за Следователя, разумеется. Ты намерен перехватить мою посылку. Чтобы самому насытиться его силой.

Джек промолчал.

– Видишь? Тебе меня не перехитрить. Бывало, я съедал за завтраком мозги людей поумнее тебя.

– Понятно, – сказал Джек. – Значит, ты знаешь, что происходит. Полагаю, ты уже давно подобрал все пароли к "Волчьим угодьям".

Гурман тяжко вздохнул.

– Увы, нет. Но у меня еще есть почти шесть часов, прежде чем мне придется отправиться за головой Следователя... Наверное, к этому времени коды доступа уже будут у меня. А ты как считаешь?

Конус погас. Под потолком зажглись лампы дневного света. Прогоняя выжженные в сетчатке пятна морганием, Джек обвел взглядом обстановку.

Он находился в кухне. Безупречная белизна стен, полки с начищенными кастрюльками и другой утварью из нержавеющей стали. Двуконфорочная плита, большая двойная мойка, металлическая дверь, ведущая в камерный морозильник. И всего в метре от головы Джека – промышленный резак для мяса, чье круглое лезвие все еще сохраняло кровавые разводы.

– Признаться, ведение допросов – не совсем моя специализация, – извиняющимся тоном сказал Гурман. Джек разглядел предмет в его руках и понял, что издавало слышанный им ранее звук: то были кухонные ножницы, какими обычно перерубают кости. – Но я схватываю на лету...

Семь часов утра

Джек так и не вернулся. Никки не знала, что делать.

Доставка была назначена на девять, минута в минуту. Передача состоится в кабине лифта, как и предлагал Джек. Гурман будет ждать подвоха и заметит любой "хвост", зато он не сможет обнаружить "жучок" устройства слежения, пока не вскроет голову. Прежде ему потребуется остаться наедине с нею в каком-то безопасном месте – скорее всего, там, где он обычно потрошит головы.

Но сказать, как быстро он попадет туда, было невозможно. Им необходимо выследить его и зажать в угол как можно скорее; это означает, что Никки и Джек уже в 8.45 должны будут сидеть в машине на расстоянии квартала от условленного места передачи посылки. Так где же он шляется, черт его побери?

Она достала устройство слежения и проверила, работает ли оно. Похоже, посылка была в аэропорту; уже довольно скоро она двинется в центр города. Никки нацедила себе еще одну чашку кофе из гостиничной кофеварки и опять выглянула в просвет между штор. Она всю ночь не сомкнула глаз – ожидала Джека с минуты на минуту.

Но он не появился.

Она вновь набрала номер его мобильника. Последние два часа абонент оставался вне зоны покрытия; либо Джек выключил трубку, либо накрылся аккумулятор, либо механический голос не лгал и Джек действительно оставался где-то за пределами досягаемости мобильной связи.

Что-то сорвалось, в этом Никки не сомневалась. Не важно, что творится у него в голове, Джек просто не мог бросить все и уехать. Скорее, он попал в тюрьму или в больницу. Может, его пытались ограбить; в конце концов, Рено еще не настолько дружелюбен к гостям города, как, скажем, Лас-Вегас.

Собственно, именно поэтому Никки купила два пистолета, а не один.

Она не сказала об этом Джеку, поскольку ему не понравилась бы сама идея. Они по возможности избегали пользоваться огнестрельным оружием; убить жертву означало перечеркнуть цель похищения. Парализаторы, газовые баллончики, распылители с перцовой начинкой – именно так Джек предпочитал работать. Уже то, что он попросил Никки раздобыть пистолет, ясно показывало, что он втянулся в совсем иную игру... и Никки приобрела два, просто на всякий случай.

Судя по всему, вскоре ей предстояло воспользоваться приобретением.

– Да ну, к черту, – сказала Никки. Она вполне могла следить за перемещениями посылки и без участия Джека. А когда выяснит, где прячется Гурман, будет действовать по обстоятельствам.

Она сунула пистолет в карман куртки, подхватила устройство слежения и вышла.

Спустя час

– Назови мне код доступа, – сказал Гурман.

– Да пошел ты, – прошипел Джек сквозь стиснутые зубы.

Больше всего он боялся, что зазвонит его сотовый телефон. То был одноразовый аппарат, рассчитанный на определенное количество минут разговора – из тех, что продают в аэропортах. Такой телефон работает только там, где его купили, сделан из дешевых материалов и при определенных условиях теряет функциональность; его вполне мог вывести из строя разряд парализатора.

Впрочем, Джека беспокоило не это: стоит Никки позвонить, и Гурман догадается о существовании у Джинна-Икс партнерши. Наблюдая за мотелем, он вполне мог уже сообразить, что к чему, и все надежды Джека держались только на том, что Гурман еще ни словом не упомянул Никки. Если бы допрос вел сам Джек, он обрубил бы эту надежду еще в самом начале.

С другой стороны, у Джека было гораздо больше опыта.

– Ты его назовешь, – сказал Гурман. Он срезал с Джека всю его одежду за исключением белья при помощи кухонных ножниц, а затем воспользовался деревянным молотком из тех, какими отбивают мясо.

Он начал с рук Джека.

Теперь Джек не был в состоянии шевельнуть ими, но был уверен, что кости пока целы. Ему казалось, что Гурман сдерживает силу ударов, но, вполне возможно, лишь потому, что Джек видел все сквозь эндорфиновый туман.

– Чертов сосунок, – хрипло объявил Джек. Он почти лишился голоса, когда орал во всю глотку, пока его обрабатывал Гурман. Джек заметил, что крикуны обычно держатся дольше, словно как-то управляют болью, вместо того чтобы бороться с ней. – Это все, на что ты способен? Ты просто не заслуживаешь того, чтобы возглавить Стаю.

– Если ты прямо сейчас назовешь мне пароли, я тебя отпущу, – предложил Гурман. – Один волк подставит горло другому, подчиняясь его авторитету. Я позволю тебе раствориться в ночи.

Окровавленными губами Джек изобразил улыбку.

– Да ты мастер пошутить. Ты ведь вообще ничего не знаешь о пытках, так ведь?

– Ну, я еще только приступил.

– Ты уже успел все испортить, трепло несчастное. Важно, как начать, это устанавливает все чертовы отношения.

– Да? Поясни.

– А ты слыхал выражение "допрос третьей степени"? Знаешь, откуда оно?

– Надо полагать, по аналогу с ожогами третьей степени. Что напоминает мне...

Гурман отодвинулся от стола, отошел туда, где Джек уже не видел его.

– Нет же, тупица. Так думают все, но они ошибаются. Это из времен Инквизиции. Существовало три степени пыток – и первая представляла собой простую демонстрацию орудий пытки объекту. Пусть поработает воображение, понимаешь? Но ты своей спешкой смазал все впечатление.

– А вторая степень?

– Это вопросы. Надо дать объекту шанс во всем сознаться. Но тебе ведь не терпелось, да? Ты сразу перешел к третьей степени. Плевать я хотел на все сраные традиции, но только любитель мог проявить такое нетерпение.

– Пусть так. Но я и вправду учусь на ошибках.

– Ты уже столько их наделал, что вскоре станешь чертовым гением. Ох нет, погоди... Тебе ведь для этого обязательно нужно пожевать чужие мозги, не так ли?

– По крайней мере, я не отступаю от собственных принципов. Та проститутка, которая заходила в твой номер... она ведь не имела никакого отношения к бэ-би-буму?

Джек фыркнул.

– Иди ты. Я приехал в чужой город и готовлю очередную овцу для обряда инициации. Сдается мне, в самом ближайшем будущем Стае не повредит вливание свежей крови.

– Твоя напускная храбрость трещит по швам. Какой смысл уводить разговор в сторону?

– Никакого. Тем более, когда я выдам тебе коды доступа, ты не превратишь мои лобные доли в запеканку.

– Я подумывал о барбекю...

До Джека донесся вдруг запах раскаленного металла. Гурман вернулся в его поле зрения. В его руках был инструмент, представлявший собою простую металлическую петлю, прикрепленную к черной ручке с торчащим из нее электрическим шнуром. С поверхности металла уже начинали подниматься тонкие струйки серого дыма.

– Это приспособление для разжигания углей, – пояснил Гурман. – Только они встречаются все реже с тех пор, как люди стали предпочитать им газовый рашпер.

Раскалившийся металл начинал багроветь.

– И все же, – продолжал Гурман, – этот инструмент вполне удобен. Не сомневаюсь, вскоре ты со мной согласишься...

Три часа спустя

– Знаешь, почему я проделываю с тобой все это? – спросил Гурман.

– Потому, что я это заслужил, – простонал Джек.

– Нет, – терпеливо возразил Гурман. – Потому что я так хочу. Моя воля недосягаема. В сравнении с ней твоя воля – ничто.

– Я и есть ничто, – с трудом выговорил Джек. – Джинн-Икс... ничто. Тьфу.

– Совершенно верно. Джинн-Икс – ничто.

– Лишь оболочка, – прошептал Джек. – Я не могу больше за нею прятаться.

– Да Больше не можешь.

– Хорошо, – просипел Джек. – Ибо я – тот, кому надлежит страдать. Я. Я.

– Ну-ка, объясни, – нахмурился Гурман.

Джек поднял взгляд, в котором не читалось вызова.

– А ты заставь меня, – сказал он.

Пять часов спустя

– Возможно, я совершил ошибку, – признал Гурман. – Ты обладаешь внушительным запасом выносливости, но это не служит признаком выдающегося ума. Съесть тебя будет шагом вниз по лестнице эволюции.

Джек не ответил. Он был без сознания.

– Ну ладно, – произнес Гурман. – Полагаю, допрос придется возобновить позже. В любом случае мне уже почти пора ехать за посылкой.

Прежде чем уйти, он запер дверь и выключил свет на кухне.

Джек пришел в себя в кромешной темноте, разбуженный острой болью от ожогов на торсе. Голова кружилась, а тело ломило, но он помнил, где находится.

– Никки... – прошептал он. Гурман все еще не знал о ней; она была последней надеждой Джека Последним шансом.

Он мог сделать лишь одно: постараться в решающий момент быть наготове.

– Черт, я найду и убью этого идиота, – не сдержалась Никки. Она и сама не знала толком, кого имеет в виду – Гурмана или Джека.

Она вела машину по проложенной в пустыне двухполосной трассе; ландшафт за окнами скрашивали низкие желто-бурые холмы и основательно пропыленный кустарник. В кондиционированном воздухе салона висел явственный аромат шалфея. Никки не присутствовала при передаче коробки из рук в руки (это должен был взять на себя Джек), но, если все шло по заранее намеченному плану, Гурман ехал не более чем в миле впереди. Сигнал от GPS-датчика распространялся в радиусе сорока миль, так что она его не потеряет, если только Гурман не вскочит в самолет.

Вот только она до сих пор не может понять, что же случилось с Джеком.

Что, если Патрон как-нибудь перехитрил его? Никки не знала, как это могло случиться, но инстинкт подсказывал ей, что такой вариант вполне возможен. С другой стороны, инстинкты много чего нашептывали ей насчет Патрона... и впервые в жизни она старалась не прислушиваться к этим голосам.

Патрон приводил ее в ужас.

Она знала, что он – худшее из всех чудовищ, на кого им только доводилось охотиться. От любого из его сообщений, которые показывал Джек, ее спина покрывалась мурашками. За свою жизнь Никки встречалась лицом к лицу с воплощениями зла в разных обличьях, от буйного помешательства до хладнокровного садизма... но Патрон был совсем другой птицей. Она не сомневалась, что этот тип очень умен и клинически безумен одновременно, но более всего прочего Никки пугало его воображение. Его способность взять что-то милое, доброе, мягкое и извратить это, вывернуть наизнанку и пропитать кошмаром до такой степени, что результат начинал отдавать подлинным сюрреализмом... превращался в произведение, которое выглядело еще более отвратительным, чем даже действия самого Патрона. Словно два зеркала, отражающих друг друга, а между ними – все жертвы этого исчадия, теряющиеся в бесчисленных отражениях...

Патрон был не просто монстром. Он был пришельцем, он отстоял от простого убийства столь же далеко, насколько далек компьютер от обычных счетов; Никки боялась его примерно так же, как некоторые люди боятся пауков. Она предпочтет смерть тому, чтобы оказаться в его лапах.

Если только раньше ее не убьет кто-то другой.

Никки прикинула, велика ли вероятность того, что она держит путь прямо в расставленную для нее ловушку. Джек исчез, Патрон знает, что Джинн-Икс давно мертв... События вышли из-под контроля. Может, настало время просто уехать – вперед и вперед, никуда не сворачивая с шоссе? Добраться до Вегаса, до Калифорнии. У нее в запасе есть еще несколько лет...

Конечно. И окончить путь очередной старой шлюхой, чья морщинистая кожа с каждым годом все более

темнеет под солнцем Западного побережья. Жить в захудалом мотеле и первым делом поутру открывать новую банку пива, мечтая, чтобы день пролетел побыстрее. Дни, недели, пустые месяцы, ненужные годы.

GPS-приемник просигналил о смене направления: объект преследования свернул на боковую дорогу. Никки увидела ее минуту спустя: облако пыли, поднятое шинами Гурмана, все еще висело в воздухе.

Она притормозила на повороте, но, съезжая с шоссе, ни разу не обернулась.

Дорога привела к дому на колесах, стоявшему посреди пустыни. Никки вырулила на обочину, едва заметив впереди трейлер; к счастью, ее появление скрыл покатый склон холма.

Выходя из машины, Никки прихватила с собой бинокль. Ящерка поспешила прочь, в тощую тень под кустом полыни. Солнце висело по-прежнему довольно низко, но с каждой минутой воздух прогревался все сильнее.

Припав к земле, Никки выглянула из-за гребня холма. В нескольких сотнях ярдов от нее дорога обрывалась под колесами белого трейлера, рядом с которым стоял черный джип. Поодаль дугой выгибалась крыша разборного ангара, похожая на перевернутую набок бочку, плывущую по плоскому песчаному океану. Не считая медленно оседающей пыли, Никки не заметила вообще никакого движения.

– Ладно, тупица, где же тебя искать? Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик...

Пора принимать решение.

– Будь ты проклят, Джек, – пробормотала Никки. – Стоит мне задержаться, он найдет передатчик и даст деру. Если я ворвусь туда одна...

Что тогда? Погибнет? Станет игрушкой в руках психопата?

– По крайней мере, не придется откладывать на похороны, – сказала Никки. – И потом, может, из-за меня мерзавца замучает изжога.

Вернувшись к машине, она забрала свой рюкзак. Машину бросила там, где та стояла, и устремилась в глубь пустыни, стараясь, чтобы от строений на участке Гурмана ее обязательно закрывал холм. Отойдя на сотню ярдов, она начала плавно поворачивать, низко пригнувшись и прячась за зарослями полыни.

Гурман едва сдерживал нетерпение.

Все прошло идеально. Курьер, доставивший коробку, был просто счастлив с ней расстаться; для выяснения личности получателя хватило простой визитной карточки. Он сразу направился домой, по дороге обдумывая рецепты. Быть может, если замариновать язык...

Приехав, он немедленно отнес посылку в мастерскую. Связанный по рукам и ногам Джинн-Икс оставался в соседней комнате, так что беспокоиться, похоже, было не о чем, – впрочем, это не основание для того, чтобы пренебрегать мерами безопасности.

Металлоискатель Гурмана был старой модели: диск размером с обеденную тарелку, прикрепленный к концу полутораметрового шеста. Поставив коробку на пол, Гурман провел над нею диском; к его изумлению, металлоискатель сразу на что-то среагировал.

Металлическая стружка в качестве уплотнителя? Или что-то более опасное?

Гурман тут же перенес коробку на верстак. Взрывчатки он не боялся: любой предмет, переправляемый по воздуху, давно прошел тщательную проверку на следы соответствующих химикатов. Тем не менее других вариантов оставалось немало.

Он скорее обрадовался, чем испугался. Он подготовил множество ловушек, затянул множество силков, – и никто из его жертв не подозревал подвоха до самой последней секунды. Гурман часто прикидывал, что произошло бы, окажись он на их месте; теперь ему представился случай проверить это на практике. Достаточно ли он умен, чтобы вырвать у посылки ее тайну, не погибнув при этом?

Он обдумал возможности. Нерушимость "Волчьих угодий" была для него очевидна; система защиты надежна, и власти едва ли могли взломать ее. Даже если аресту подвергся кто-то из членов Стаи, в их собственных интересах было не заикаться о существовании веб-сайта.

Значит, сюрприз преподнесен кем-то из членов Стаи. У Дорожного Патруля, насколько он мог судить, не было мотива готовить ему западню, – но, вполне вероятно, мотив был у кого-то еще. Если Джинн-Икс засек его попытки определить местонахождение "Волчьих угодий", тогда, возможно, металл в коробке свидетельствовал о намерении веб-мастера нанести упреждающий удар. Джинн-Икс вполне мог заключить с Дорожным Патрулем какую-нибудь сделку, чтобы вместе вывести его из игры.

Но Джинн-Икс не стал бы уничтожать голову, он забрал бы ее себе. Что означало...

Датчик системы слежения.

Гурман достал нож для картона и взрезал верхнюю часть упаковки.

Никки подошла к ангару с задней стороны. Там не было видно окон, но имелась дверь. Приблизившись, она почувствовала запах, имевший явную животную природу, но не слышала никаких звуков, которые сообщали бы о близости домашнего скота.

С пистолетом в руке, она осторожно покрутила дверную ручку. Заперто.

Подумав с секунду, двинулась вдоль стены строения. Дойдя до конца, заглянула за угол, осмотрела трейлер. В нем были окна, но те два из них, которые были видны, оказались зашторены.

В передней части ангара имелось сразу два входа; большие створки ворот по центру и рядом с ними – дверь обычного размера Глубоко вздохнув, Никки осторожно двинулась к меньшей из двух, изо всех сил стараясь, чтобы гравий не хрустел под подошвами.

Дверь оказалась незапертой.

Она толкнула ее, и та открылась.

Внутри коробки обнаружился пластиковый пакет, заклеенный полоской скотча. Гурман внимательно осмотрел его сверху, вслед за чем, не обнаружив подозрительных проволочек, вскрыл коробку с двух боковых сторон.

В пакете оказалась человеческая голова. Гурман осмотрел ее, не прикасаясь. Заглянул в остекленевшие глаза навыкате.

– Привет тебе, Следователь, – поздоровался Гурман.

Убедившись, что к внутренней стороне пакета ничего не прикреплено, он открыл его. Голова оставалась свежей, издавала разве что легкий запах меди. Он достал ее из пакета за волосы и выложил на расстеленный на столе полиэтилен. Подняв металлоискатель, он поводил им вокруг остатков коробки и самой головы; как он и подозревал, металлический предмет скрывался в голове.

Гурман заглянул голове в рот – ничего необычного. Но, перевернув ее и посветив фонариком-авторучкой в обрубок шеи, он обнаружил разрез в верхнем небе.

Сунув туда палец, Гурман натолкнулся не на мягкое сопротивление мозговой ткани, а на что-то твердое и угловатое.

Вытащив руку, он ненадолго задумался.

Внезапно к нему пришло превосходное решение. Широко улыбаясь своей смекалке, он поднял голову Следователя и направился в кухню.

– Чтоб меня трахнули сапожной щеткой, – едва слышно чертыхнулась Никки.

Внутренняя обстановка ангара напомнила ей один из тех придорожных зоосадов, где за пять долларов любому проезжему покажут клетку, доверху набитую сонными змеями, и престарелого, беззубого аллигатора. Под одной из стен ангара Никки увидела большой аквариум – на пять сотен галлонов, не меньше – с десятками осьминогов в нем Дно аквариума устилали пустые банки и крышки от них. Никки всегда считала осьминогов серыми, слегка розоватыми тварями, но эти экземпляры пестрели разноцветными лентами: от глубокой синевы до яркой зелени с оранжевой искрой. Многие присосались к стеклу присосками, другие же пульсировали, качая через себя воду, – освобожденные от телесных оков легкие, тянущие за собою веревки кишок.

Из-за металлической сетки на Никки уставилось чье-то лицо. На какой-то тошнотворный миг ей почудилось, что в клетке сидит одетый в черное, обезображенный ребенок; затем ее сознание сделало поправку, и Никки разглядела шимпанзе. Обезьяна взирала на нее печальными карими глазами, сморщенные пальцы вцепились в ячейки сети.

И конечно, там стоял слон.

Он блаженно запихивал сено в рот, даже не взглянув на остолбеневшую Никки. Никакого намека на загон – только привязанный к одной из задних конечностей тонкий шнур, который на первый взгляд едва был способен удержать на месте псину приличных размеров.

Чтобы рассмотреть все это, в распоряжении Никки были считанные секунды; когда они истекли, два пуделя в большом загоне по соседству с шимпанзе принялись лаять.

Гурман включил лампы под потолком.

– Ты только взгляни, что мне прислали! – радостно предложил он, тряся отрубленную голову за волосы.

Джек моргал, пытаясь сфокусировать зрение.

– Нет уж, благодарю, – выдавил он. – Я уже позавтракал.

– О, но я вовсе тебя не угощаю. Ты будешь сю-шеф, поможешь приготовить нужные ингредиенты. – Гурман расположил голову в промежности Джека, и мертвые глаза, казалось, с неодобрением уставились на распростертое на столе тело.

Покопавшись в шкафчике, Гурман достал оттуда старый револьвер.

– Настоящий шестизарядник, – похвастал он, поднимая так, чтобы Джеку было видно. – Старье, но работает как часы. – Другой рукой он снял со стойки длинный, тонкий нож для нарезки филе.

Револьвер он приставил к виску Джека и лишь затем перерезал путы на его запястьях.

Попятившись, Гурман вернул нож на место, не сводя дула револьвера с распростертого на столе узника. Нельзя сказать, чтобы Джек был готов прыгнуть на своего похитителя: руки отказывались ему подчиняться.

– Садись, – сказал Гурман.

– Не могу, – ответил Джек. – Ты отбил мне руки, помнишь?

Похититель потянулся вперед, ухватил Джека за волосы и усадил силой. Джек попытался удержаться в таком положении, но руки не выдержали веса; стоило Гурману отпустить его скальп, как он рухнул обратно, завопив от боли, пронзившей его от запястий до плеч.

Гурман предпринял вторую попытку, одновременно дернув Джека на себя – так, что его зад проехал вперед, а ноги согнулись в коленях. Нагнувшись, Джек сумел удержать равновесие, но голова, скатившись, приземлилась между его широко разведенных ног. Она без выражения глядела на него, словно говоря: "Эге, да ты ведь тот самый парень, что отрубил меня!" Руки Джека повисли по бокам туловища – никчемные, ни на что не годные колбасы, фаршированные стонущими от боли мышцами.

– Так, – сказал Гурман, вновь отступая на шаг. – Мне кажется, в этом чудесном ларце спрятано сокровище. Давай-ка, достань его.

– Как скажешь, – покорно сказал Джек. Он не видел ни малейшего смысла сопротивляться.

Движения рук требовали болезненных усилий, но пальцы работали без проблем. Джеку удалось перекатить голову затылком кверху, чтобы та перестала на него пялиться.

– Крышечка откручивается сама или мне понадобится открывалка? – спросил он.

– Запусти руку в шею. Там, над глоткой, есть разрез. Покопайся в нем.

"Еще бы его там не было, – думал Джек. – Я сам его сделал. Жаль только, что не догадался засунуть туда тридцативосьмикалиберный".

На миг Никки замерла на месте, потом метнулась внутрь и захлопнула за собой дверь.

Она крутила головой, озираясь. Если Гурман явится на шум из трейлера, ей понадобится где-то спрятаться... Затем она увидела дверь в дальней стене ангара, позади каких-то блоков, похожих на снаряды для подготовки тяжелоатлетов. Что, если Гурман выскочит на нее оттуда?

В дальнем углу, рядом со слоном, лежали тюки спрессованного сена. Ни о чем больше не думая, она подбежала к этому сеновалу и скорчилась за тюками. Слон удостоил ее озадаченным взглядом.

Никки услышала, как приоткрылась дверь в глубине ангара.

О чем я думала? Это ведь Турман. Надо просто сунуть дуло ему под нос и нарядно упаковать для Джека.

Вот только этот тип не станет падать в обморок, как это случилось с Дорожным Патрулем, правда? Нет. Почему-то Никки не смогла вообразить, чтобы мужик, который держит здоровенного слоняру в сарае за домом, испугался женщины с пистолетом в руке. Похоже, придется стрелять; почувствовав в себе холодную уверенность, Никки решила, что сможет, не дрогнув, нажать на спусковой крючок.

Но что, если это кто-то посторонний, а вовсе не Гурман? Что, если он поручил забрать посылку какому-то доверенному лицу или просто местному дурачку, которого нанял кормить свой чертов зверинец?

Послышались шаги.

Гурман резко оглянулся на дверь, затем снова уставился на Джека.

– Все понятно, – сказал он. – Ты работаешь в паре с Дорожным Патрулем, так? Значит, это он там бродит.

У Джека были свои догадки, но он оставил их при себе.

– Ну, ты совсем дурак, – сказал он, выдавив смешок. – Думаешь, все смекнул? Там никакой не Дорожный Патруль... Это я – Дорожный Патруль. Ты пытал не того парня... господи боже, ты даже не сообразил, что Джинн-Икс – женщина.

К этому Гурман обязан прислушаться. Хорошо... Решив, что ключи от "Волчьих угодий" в руках у Никки, он дважды подумает, прежде чем убить ее. Джек продолжал:

– И она тоже явилась не одна. Видишь ли, мы тут... кое о чем переговорили и пришли к выводу... Короче, мы считаем тебя долбанутым психом. А поскольку нам так и не довелось позабавить себя охотой, мы решили восполнить этот пробел.

Он вперил взгляд в Гурмана, пытаясь изобразить на лице зловещую ухмылку.

– Бедный ты засранец... Там, за дверью, ходит Патрон.

Гурман судорожно сглотнул слюну.

– Значит, ты мне уже не нужен, верно? – спросил он.

И, подняв револьвер, выстрелил Джеку в голову.

Это что, был голос Джека?

Никки едва успела довести мысль до конца, когда раздавшийся где-то рядом револьверный выстрел заставил ее подпрыгнуть на месте. И прежде чем успела подумать о чем-то еще, она уже бежала мимо слона к двери в задней стене ангара. Именно оттуда донесся выстрел... оттуда донесся голос Джека. Он говорил что-то о Патроне.

Перед дверью она остановилась. Пудели уже сходили с ума, заливаясь во всю мочь своих собачьих глоток. Слон внес свою лепту, задрав хобот и протрубив. Шимпанзе не сдвинулся с места, продолжая с тоскою во взоре рассматривать Никки. Казалось, обезьяна заранее смирилась со всем, что могла посулить ей судьба.

Никки должна была думать. Думать, как Джек.

Нет. Думать, как Гурман...

К счастью для Джека, Гурман прострелил чужую голову.

Когда тот закончил свою тираду, Джек уже знал, что за этим последует. Решив, что кулинарные пристрастия Гурмана не позволят ему выстрелить пленнику в лоб, он поднял голову Дорожного Патруля на уровень груди.

От выстрела голова с силой ударила в его солнечное сплетение, повалив Джека навзничь. Внезапное движение рук стало мучением; ему очень хотелось закричать, но не хватило для этого воздуху.

Он лежал на столе, гадая, цел ли еще череп Дорожного Патруля.

Он лежал, гадая, сколько осталось жить ему самому.

Гурман не стал тратить драгоценного времени на второй выстрел в пленника; быстро и тихо он выскользнул из кухни в мастерскую, испуганный и в то же время оживившийся. Патрон? Здесь?

Пусть Джинн-Икс был создателем "Волчьих угодий", зато первенство Патрона было неоспоримо. Гурман, конечно, знал, что рано или поздно съест его, но...

Он не был уверен, что готов к встрече. Ведь это же Патрон, господи ты боже мой. Его тщательно продуманные сценарии, внимание к мелочам, особая манера умножать атмосферу кошмара... все это – с нечеловечески точным расчетом. Если они с Джинном-Икс и вправду объединили усилия, тогда шансов на выживание у него почти не осталось.

Вот только... Они явились сюда, на его территорию. Его угодья.

Улыбаясь, он распахнул дверцу электрического щитка на стене мастерской и щелкнул тремя переключателями – теми, что были помечены красным.

Никки слишком поздно вспомнила о том, что Гурман обожал ловушки.

Ее внимание привлек громогласный "щелк!", прозвучавший в передней части ангара Стальной прут рухнул вниз и, угодив в специально для него предназначенный паз, перекрыл выход из зверинца. Верхний свет погас, вместо него ожил и замигал целый ряд цветных прожекторов за аквариумом с осьминогами. Помещение поочередно окрашивалось синим, красным, зеленым.

И раздался звук. Ритмичная басовая пульсация, которую Никки почувствовала собственными костьми. Динамики, подвешенные где-то наверху.

"Здравствуйте, – донесся бесплотный голос все из тех же динамиков. – Известно ли вам, что слоны могут общаться друг с другом на огромных расстояниях?"

Ни с того ни с сего шимпанзе вдруг принялся кричать. Он издавал дикие, отчаянные вопли, душераздирающие и пугающие. Обезьяна начала метаться по клетке, со всей силы врезаясь в проволочную сетку и явно позабыв о собственной безопасности.

"Они делают это при помощи ультранизких частот, неразличимых человеческим ухом. Французы ставили опыты над людьми, используя тот же тип волн, и обнаружили, что те вызывают широчайший спектр реакций: дезориентацию, тошноту, приступы тревоги и страха".

Сердце Никки бешено стучало. Басовый пульс зазвучал тише и в то же время глубже – она впитывала его словно всем телом, не только ушами. Желудок панически сжался, заболела голова.

"Разумеется, животные из отряда толстокожих более чувствительны к этим волнам. Я собственноручно провел несколько экспериментов. Когда интенсивность сигнала достигает определенного уровня, они становятся довольно активными. Чтобы понять, что бедные животные при этом чувствуют, представьте себе Вселенную, орущую что есть мочи прямо вам в мозг..."

Слон снова затрубил, гораздо громче прежнего. Раздался щелчок, и Никки увидела, как с задней ноги животного свалился обруч, удерживавший его на месте. Слон, в чьих глазах горело безумие, неуклюже двинулся к ней.

Никки сделала первое, что пришло ей в голову. Выстрелила в аквариум с осьминогами.

Передняя стенка рухнула под напором воды, щупалец и битого стекла Никки уже бежала – не прочь от слона, а к нему. Она вильнула в сторону, пригнувшись под серой морщинистой дубинкой хобота, сделала кувырок вперед и завершила всю комбинацию отчаянным прыжком.

Она оказалась на тюках с сеном как раз в тот миг, когда их достигла волна. Вода ударила в сено и потекла дальше – туда, где лежал обруч, свалившийся со слоновьей ноги.

Он был прикреплен к стене тонким изолированным проводом.

На какой-то миг Никки почудилось, что она ошиблась в своих расчетах. Слон повернул голову, рифленый канат мускулов потянулся к ее шее... и тогда раздался громкий треск, сопровождаемый оглушительным криком боли. Цветные лампы погасли, динамики отключились.

Звук падающего слона был похож на звук, с которым водяной матрас вываливается с третьего этажа. Никки была права; обруч оказался электрическим, вода закоротила его. Разряд был достаточно мощным, чтобы обездвижить слона, но по его неровному дыханию Никки могла судить, что тот еще жив. Шимпанзе перестал вопить, псы – лаять; она надеялась, что не убила их, но так зверушки, по крайней мере, не достанутся на обед социопату. Никки слышала, как хлюпают по полу осьминоги.

Она осторожно слезла с тюков, надеясь, что электричество не включится опять. Холодная вода сразу же промочила ей обувь. Стараясь не подходить близко к слоновьей туше, она вновь начала подбираться в темноте к той двери в дальней стене ангара.

Одолев примерно половину пути, Никки услышала скрип дверных петель.

Гурман слышал выстрел, электрический треск, рев слона и его падение. Затем наступила зловещая тишина Он догадался, что произошло: донельзя напуганный незваный гость, видя, что вот-вот будет раздавлен, от отчаяния выстрелил в слона и, промахнувшись, попал в аквариум. Единственный выстрел значил, что слон сразу же расправился со стрелявшим. Вода вывела из строя электрические системы, вырубила животных и опрокинула слона.

Так. Придется потрудиться, чтобы определить на хранение нужные органы.

Гурман быстро нащупал в темноте фонарик, но не стал сразу же включать его. Открыв дверь, он пригнулся и прошмыгнул внутрь. В одной руке револьвер, фонарик – в другой. Признаться, он не рассчитывал, что в ангаре осталась хоть одна живая душа (будь злоумышленников больше, прозвучало бы несколько выстрелов), но осторожность никому не повредит.

Он скорчился в темноте, прислушиваясь.

Никки старалась не шелохнуться. Подняв пистолет, она наставила его туда, где, как ей казалось, притаился Гурман. Она ждала.

Вспыхнул свет.

У Никки было достаточно времени, чтобы разглядеть самое главное: это не Джек. И тогда она стала стрелять.

Пули вонзились в тело Гурмана. Отшатнувшись, он выронил револьвер и фонарик, успев напоследок подумать: почему включился свет? Потом он умер.

В дверном проеме показался Джек, который встретил взгляд Никки с ледяным спокойствием.

– Ты его убила, – сказал он. – Черт!

И лишь тогда упал.

Джек пришел в себя на диване. Огляделся по сторонам; похоже, он в трейлере.

– Никки? – прокаркал он.

Она вошла из кухни со стаканом воды. Попыталась вручить стакан Джеку, но тот не смог поднять руки. Поднеся воду к его губам, она напоила Джека сама.

– Джек, – сказала она – Что за чертовщина тут творится?

– Я расчувствовался. Гурман отследил мои подключения к сайту, вышел на мотель, устроил слежку. Привязался ко мне в городе.

– Да? А как он упустил меня?

– Он ничего не упустил. Решил, что ты – обычная проститутка, которую я собираюсь замочить... Он считал меня Джинном-Икс.

– Каков гений. Впрочем, тебе от него здорово досталось.

Джек опустил взгляд на свои пестрые руки в зеленых, багровых и желтых пятнах; они почти казались руками существа, прилетевшего с другой планеты.

– Верно. Если бы не GPS-передатчик, то у меня в груди зияла бы еще и дыра от пули. На мое счастье, он спешил и не стал тратить времени на контрольный выстрел.

– Ну, а я была бы сейчас размазней под слоновьими ногами, если бы не закоротила электрический поводок Джумбо. – Никки быстро пересказала, как ей удалось обезвредить слона. – Наверное, Гурман подвел к поводку электричество, чтобы шибать слона током всякий раз, когда тому вздумается пройтись... иначе провод ни за что не удержал бы его на месте.

– Ошибаешься.

– В смысле?

– Детенышей слонов приковывают крепкими цепями... они пробуют их разорвать, но ничего не получается. Слоны взрослеют с мыслью, что убежать не выйдет. А люди меняют толстую цепь на тонкую, а потом и на простую веревку. Слон знает, что все попытки вырваться на волю ни к чему не приведут, а потому и не рыпается. Электрическим там был только замок. Гурман мог освободить слона на расстоянии.

– Угу. Если подумать, я вообще ничего не знаю о слонах. Вот черт, я даже не видела тот детский фильм...

Морщась от боли, Джек поднялся на ноги.

– Пошли. Надо убраться отсюда.

– Ты думаешь, сюда могут заявиться дружки Гурмана?

– Нет. Сомневаюсь, что у него были друзья. – Джек протиснулся мимо Никки, направляясь к выходу.

– Но... разве мы не должны порыться в его вещах, пока мы здесь? Поискать какие-то записи, трофеи...

– Нет смысла. Все кончено.

– Господи, Джек, ты не должен сейчас сдаваться.

– Сдаваться? – Обернувшись, он уставился на Никки. – Нам нечего сдавать. Мы проиграли. Как ты не понимаешь? Теперь мы можем только запутать следствие: мы не сможем сделать ничего такого, чего бригада экспертов не сделала бы лучше. Я отправлю полицейским подборку файлов Гурмана из архива «Волчьих угодий» и буду уповать на то, что он был достаточно самонадеян, чтобы писать честно. Если нет, нам никогда не узнать всей правды. Ты поняла? Никогда не узнать.

– А что мне оставалось делать, Джек? Позволить этому засранцу пристрелить меня?

– Нет. Тебе оставалось выполнить свою работу.

– Да что ты? Сложная задача, если твой партнер вдруг исчезает посреди долбаной ночи.

– Я не исчез бы, если б ты не полезла мне в душу...

– Ты запутался сам в себе! Кому-то ведь надо было прочистить тебе башку, и никто из твоих дружков-убийц не спешил на помощь!

– Мои дружки, – сказал Джек, – сообщают мне все, что необходимо. Не более того.

Боль была адской, но Джек заставил себя схватиться за ручку двери и повернуть ее. Выйдя под безжалостное солнце Невады, он подумал: мне повезло остаться в живых.

Он почти верил этому.

Они уничтожили как можно больше следов своего пребывания на участке, хотя снова войти в зверинец не отважились. Никки слышала, как бродит внутри слон, и сомневалась, что тот пребывает в прекрасном настроении. Вместо этого они взломали заднюю дверь, чтобы забрать обломки GPS-передатчика.

– А как насчет головы Дорожного Патруля? – спросила Никки. – Того, что от нее осталось...

– Брось, – сказал Джек. – Когда мы заберем коробку, власти решат, что он – просто очередная жертва.

– Когда эта история попадет в газеты – с чертовым слоном и всем прочим, – Патрон догадается о том, что произошло, – сокрушалась Никки.

– Да. Отныне "Волчьи угодья" – только он да я...

На арендованной Никки машине они вернулись в Рено. По дороге почти не разговаривали. Добравшись до мотеля, Джек принял сразу четыре таблетки болеутолителя и, обессиленный, рухнул на одну из кроватей. Не прошло и минуты, как он уже спал.

Когда он проснулся, Никки рядом не было.

Дорогой Джек,

я жизнь тебе спасла, скотина.

Ты, конечно, много раз спасал мою – но я хотя бы говорила «спасибо», когда ты не позволял очередному маньяку распотрошить меня, как рыбешку. Теперь мы квиты, но ты чем-то недоволен.

Джек, я больше так не могу.

Я все еще верю в то, чем мы занимались. Правда. Кто-то может сказать, что мы спятили, что мы сильно рискуем, что рано или поздно нас поймают. Чихать я на это хотела. Я знаю, мы многого достигли, мы спасли десятки людей, а других избавили от страданий, очень многим вернули вкус к жизни.

У меня рука не поднимается написать такое, Джек. Я ухожу, потому что больше тебе не верю.

Ты стремишься к поражению. Я уже видела этот взгляд раньше, у других людей с улицы: они просто перестают верить во что-то, кроме смерти. Они знают, смерть уже рядом, но им хочется, чтобы она пришла поскорее.

Я не хочу умирать. Очень долго я вообще не знала, чего мне хочется... может, и теперь еще толком не знаю... но этого я определенно не хочу. Я пыталась поговорить с тобой, но ты не слышишь. Вряд ли это письмо что-то изменит.

Прости меня, Джек. Надеюсь, ты способен угонять, что калечишь себя, даже если не готов это признать. Делай, что считаешь нужным, не мне тебя судить. Желаю удачи.

Никки

Глава 11

Чарли Холлоуэй стоял на крыше своей галереи и смотрел ввысь. Октябрьский день близился к вечеру, было уже около пяти часов, и серое небо над Ванкувером усыпали тысячи черных штрихов. Вороны, летящие на юго-восток, в трущобы Барнэби, куда они привычно направляются на исходе дня. Чарли знал, порой о воронах говорят: "их было убийственно много". Интересно, как бы вы назвали вот это? "Резней"? "Холокостом"?

Еще несколько минут Чарли наблюдал за тем, как мимо проносились, в попытке опередить падавшее за горизонт солнце, отставшие вороны, а потом снова выбрался на пожарную лестницу и спустился в аллею. Его ассистент Фальми стоял, прислонившись к стене у распахнутой двери черного выхода, покуривая ароматизированную гвоздикой сигарету. Сегодня его готический прикид особенно вычурен: торчащие пучки черных волос благодаря какому-то колдовскому лаку превращены в твердые шипы, каждый сантиметр открытой кожи отливает мертвенной белизной, а в носу, в бровях и в нижней губе блестят колечки или серьги. Джинсы в обтяжку сшиты из черного латекса, а блуза – из лохматых обрезков ярко-оранжевого промышленного пластика. В соски и пупок продеты серебряные гантельки. Черные ботинки на высоком каблуке аккуратно зашнурованы до колена. На правом предплечье красуется свежая татуировка – обнаженная женщина, распростершаяся на оскаленном клыкастом черепе.

– А ворон-то и отсюда видать, – заметил Фальми своим тонким голосом.

– Да, но отсюда не видно, как они заполняют все небо, – объяснил Чарли. – Пространство, перспектива – вот это мне по душе.

– Доходы да нажива, вот что тебе по душе, – не согласился Фальми. Он выронил из пальцев гвоздичную сигарету и тщательно растоптал ее толстой подошвой ботинка.

Чарли хохотнул. Фальми прекрасно знал, что Чарли держит его при себе ради имиджа, а язвительность в этот имидж входила.

– Все готово? – спросил Чарли, когда они зашли внутрь.

– Уже заканчивают расставлять съестное, – ответил Фальми. – Можно начинать.

Чарли суетился, проверял последние мелочи. Он ожидал, что на сегодняшний фуршет по случаю открытия выставки явится цвет бомонда и множество журналистов; эту публику следовало вволю накормить, чтобы настроить ее поблагодушнее.

В парадную дверь постучали.

– Мы еще не открыты, – объявил Чарли, подходя к стеклу. Стоявший по ту сторону мужчина с затуманенным взором и недельной щетиной на подбородке выглядел неряшливо. Видимо, бродяга, пришедший в надежде урвать пару бесплатных бутербродов и стаканчик вина...

И тогда Чарли узнал его.

– Бог ты мой! – сказал он. – Джек?

Быстренько отперев дверь, он приоткрыл ее.

– Привет, Чарли, – поздоровался Джек. – Найдется минутка-другая для старого клиента?

– Конечно-конечно, – сказал Чарли. – У нас тут открытие, но оно еще только через час, и до тех пор мне нечем заняться.

Джек вошел внутрь. Чарли подумал, что он ужасно выглядит, но вслух этого не сказал. Он знал, через какие потрясения прошел Джек.

– Давненько от тебя не было вестей, – сказал Чарли. – Как идут дела?

– Признаться, не очень хорошо. Я вроде как... скитался.

Чарли закивал.

– Ну да. Давай-ка мы с тобой присядем, выпьем вина, поделимся новостями. У Фальми все под контролем.

Джек перевел взгляд на секретаря и помощника Чарли, который одарил его ответным взглядом, окрашенным то ли радушной, то ли презрительной ухмылкой.

– Давай, – согласился Джек. – Звучит заманчиво.

Чарли провел его в галерею. Фуршетный стол вдоль одной из стен был уставлен деликатесами: копченые устрицы, пате, жареная во фритюре восточноиндийская пакора. Проходя мимо бара, Чарли кивнул бармену и прихватил бутылку красного вина и два бокала.

– Открой еще одну, Пауло, пусть подышит, – сказал Чарли. – Это для нас.

Размашистым шагом Чарли углубился в галерею и присел на краешек обитого темно-зеленым бархатом дивана в форме полумесяца Джек сел напротив. Между ними стоял небольшой столик со столешницей в виде звезды из травленого металла; поставив на него бокалы, Чарли разлил вино им обоим.

– Ты все здесь обновил, – заметил Джек.

– Дела идут неплохо, – ответил ему Чарли. – Мы сейчас выставляем местного художника, но я прочу ему большое будущее.

Оглядевшись вокруг, Джек кивнул. Постарался улыбнуться, но это было все равно что сражаться с волной, рвущейся прочь от берега; улыбка застыла на губах, а затем впиталась в кожу, слишком вымученная, чтобы достичь глаз.

– А ты? – тихо спросил Чарли. – Чем ты занимался?

Джек уставился ему в глаза. Открыл рот, захлопнул снова. Опустил взгляд на руки, безжизненно лежащие на коленях.

– Проводил одно исследование.

Чарли усмехнулся. У них с Джеком это было старой шуткой: Джек вечно заявлял, что, поскольку каждый аспект жизни так или иначе влияет на творчество, художнику следует позволить списывать все траты на "исследовательские издержки".

– Надеюсь, ты сберег чеки?

– Э... да. – Казалось, вопрос сбил Джека с толку, словно легкая светская беседа была чужим для него языком, который он перестал понимать. Теперь он не сводил с собеседника невыразительного, безучастного взгляда.

Чарли пригубил вино.

– О чем же ты хотел со мной поговорить?

– Да так, ни о чем. Я просто... – Умолк на полуслове.

– Что "просто", Джек?

– Я просто хотел... наладить старые связи. – Джек сделал глоток из бокала – Понимаешь?

Под притворной небрежностью вопроса Чарли расслышал мольбу.

– Еще бы, Джек. Ты же знаешь, тебе здесь всегда рады. Прости мое любопытство, но...

Джек поднял ладонь, останавливая его.

– Прошу тебя, Чарли. Не надо вопросов, не сейчас. В последнее время их было слишком много...

Довольно странное замечание, но Чарли промолчал. Он заметил, что Фальми пытается привлечь его внимание посредством выгнутой брови и выразительного взгляда.

– Подожди секунду... Кажется, мой юный протеже немного растерян. – Поставив бокал на стол, Чарли поднялся на ноги. – Сейчас вернусь.

– Конечно, – сказал Джек.

Уверенности в его голосе не было.

Никки сама не понимала, почему вернулась в Ванкувер. На Западном побережье Канады октябрь – месяц холодный и дождливый; лучше было остаться в Неваде или уехать в Калифорнию.

Но настроение у Никки вовсе не было солнечным; видимо, поэтому она остановила свой выбор на Ванкувере.

Она подыскала себе приличное жилье в Китцилано, всего в нескольких кварталах от пляжа. Тем же простором и новизной, какими отличалось ее последнее городское пристанище, новая квартира похвастать не могла, ведь у Никки уже не было прежних фондов. Она сама не знала пока, захочет ли вернуться на улицу. Если окажется, что прежнее ремесло опротивело ей окончательно, Никки придется привыкать к совершенно новому жизненному стилю; нет, к новой жизни.

Ее это вполне устраивало. Последние два с половиной года, которые она провела с Джеком, изменили ее взгляды; все те занятия, что раньше заполняли ее свободное время, теперь казались бессмысленными. Она купила спальный футон и кое-какую кухонную утварь, но не потрудилась выбрать телевизор или стереосистему.

Итак, чем же она будет заниматься?

Никки подолгу бегала вдоль кромки пляжа, размышляя об этом. Свои пробежки она совершала на рассвете, когда пляж пустовал; она бежала, а дождь и холодные ветры с океана хлестали ее по лицу; она бежала, пока боль не сковывала легкие, а ноги не начинали гудеть от усталости. Бегая, Никки старалась ни о чем не думать, но порой терпела неудачу. Салли, Джанет и все прочие жертвы, с которыми она была знакома, одна за другой возникали в ее мыслях, подобно обломкам кораблекрушения, вымываемым на сушу. Она думала обо всех тех девушках, чью жизнь им с Джеком удалось спасти, – всех тех, кого они даже не встречали, и задавалась вопросом: удалось ли им изменить хоть что-то или же все "спасенные" в любом случае обречены покончить с собой или умереть от передозы?Быть унесенными в море в одиночку, никем не оплаканными?

Ответа на этот вопрос она не знала. И продолжала бежать.

Чарли удалился в подсобку вместе с Фальми. Джек сидел и пил вино, а когда бокал опустел, он налил себе другой. Руки еще ныли, но за те несколько недель, что прошли после его возвращения из Невады, синяки заметно побледнели.

Он уже не знал, правильно ли сделал, что явился на открытие выставки. То есть он помнил, зачем пришел, но не был уверен, что задуманное удастся осуществить. Его прошлая, мирская жизнь теперь казалась сном, приснившимся кому-то другому, в какой-то иной реальности. Жена, ребенок, карьера – просто блестящая грунтовка, которую счистили, чтобы обнажить холодную стальную поверхность. Пытаться вернуть себе ту, прошлую, жизнь так же бесполезно, как и швырять камни в грозовые тучи.

Но часть той жизни все еще была рядом, она все еще жила. Тот же Чарли. Он из тех редких людей, которые действительно слушают то, что им говорят. Джек всегда восхищался тем, как твердо Чарли стоит на ногах, как много знает об окружающем мире. Как раз это и делало его таким прекрасным агентом.

Когда его бросила Никки, Джек уже не знал, что делать дальше Он прибыл в аэропорт, не имея представления, куда лететь; в итоге решил вернуться в Портленд – но лишь затем, чтобы забрать компьютерное оборудование. Вещей Никки там уже не оказалось.

А потом, неожиданно для себя самого, он оказался в Ванкувере.

Джек не бывал здесь ни разу после своего первого "допроса с пристрастием", своего первого убийства. Он давным-давно продал дом, вынес из студии имущество; здесь не оставалось ничего, кроме воспоминаний.

Именно за этим он и пришел. Джек должен был понять, остается ли он по-прежнему человеком, а воспоминания – самая человеческая черта из всех, что в нем еще сохранились.

Посидев еще немного, он поднялся на ноги и прошел по галерее, рассматривая экспонаты. Художника звали Ранжит Фиарра, и он работал в разных техниках: занимался фотоколлажами, скульптурой, писал маслом. Его работы в основном сводились к бесплотным, многократно наложенным друг на друга образам ангелов и солнечных затмений на фоне тщательно отполированного металла или экзотических пород дерева Довольно мило, но Джеку они казались неглубокими и безопасными, как детский надувной бассейн.

Он не посещал "Волчьих угодий" со времен невадской истории. Джек не сомневался, что Патрон засыпет его насмешками, даст понять, что все случившееся произошло по его, Джека, вине. Патрон солгал, уверяя, что Гурман – его "второе "я"". Невзирая на всю похвальбу, Гурман попросту не был достаточно умен, чтобы оказаться Патроном.

Значит, в Стае остался один Патрон. Заманить его в ловушку не выйдет – а без помощи Никки Джек вообще не мог охотиться. Если ему суждено бросить свое занятие, сейчас самое время.

Если только есть куда возвращаться.

Он разглядывал большую чашу, покрытую темно-синей глазурью и инкрустированную фотографиями тропических рыб и разрядов молнии. Легко провел пальцем по гладкому, плавно выгнутому ободку, постарался вообразить, что чувствовал Фиарра, работая над чашей. Быть может, это напоминание об отпуске, проведенном в тропиках? Океанская лазурь, блеск рыбьих стаек, внезапный треск расколовшегося надвое неба?

За спиной запыхтел Чарли.

– Извини, Джек. Последние приготовления, сам понимаешь, что это такое. Я сейчас распахну двери, но, если хочешь, оставайся. Поболтали бы еще немного.

– Спасибо, – сказал Джек. – Останусь, наверное.

Люди начали просачиваться внутрь. Джек заметил, что самыми первыми обычно входили одиночки; он решил, что им просто некуда больше податься. Затем начали прибывать парочки и, наконец, группы из трех или более человек, кучки друзей, встретившихся, вероятно, чуть раньше, за выпивкой или ужином. Здесь были все, кто обычно посещал открытия: безупречно одетый мужчина в возрасте, с седой шевелюрой, который с предельным вниманием рассматривал экспонаты; угрюмые с виду женщины с угловатыми фигурами, в деловых костюмах и коже; юноши и девушки в диких нарядах, с вызывающими прическами, со странным блеском в глазах.

Все было таким знакомым. Джеку вспомнилось, как в последний раз открывали его собственную выставку: Джанин следила, чтобы ничей бокал не пустовал, сам Джек нервно наворачивал круги по залу и старался быть обаятельным. Все было совсем как сегодня – этот водоворот цвета, голосов и музыки; легкий джаз играл в динамиках стоявшего в углу "бумбокса", люди смеялись, разговаривали, обменивались впечатлениями, прихлебывали вино и угощались суши.

Все было таким нормальным.

Наполнив вином очередной бокал, Джек обошел выставочный зал. Ему встретилось несколько людей, с которыми он был знаком, но из хорошо знакомых – никого; Джек улыбался им, кивал и шел дальше.

Он изучал полотно, когда рядом раздался голос Фальми:

– Ну как, сытно?

Джек оглянулся на гота Фальми работал с Чарли уже годы, но они с Джеком так и не научились толком ладить. Он подозревал, дело тут в характере самого Фальми: тот носил свой цинизм, как сшитый на заказ костюм, и при всяком удобном случае его демонстрировал.

– Спасибо, не жалуюсь, – ответил Джек.

Фальми вздохнул.

– Я говорю о картине. Она тебя насыщает?

Джек снова повернулся к полотну. Оно изображало статую... вот только, приглядевшись поближе, Джек увидел, что это не вовсе и не полотно, а фоторепродукция картины, изображавшей статую. Точнее, роденовского "Мыслителя".

– Даже не знаю, – сказал он.

– Ну, а я сыт ею по горло, – заявил Фальми. – Впрочем, ничего страшного. Хорошее слабительное всегда исправит дело.

– Она кажется... отдаленной, – сказал Джек. – Столько тут слоев, разделяющих оригинал и зрителя.

– Именно, – сухо подтвердил Фальми. – Слои переработки. Копия копии другой копии – даже сама статуя фальшивая. – Он указал на постамент, на котором Джек разобрал крошечные буквы: "Сделано в Китае". – Всего лишь дешевая гипсовая поделка, какие продают в безвкусных туристских лавчонках.

– Может, в этом все и дело? Об этом нам и предлагают задуматься?

– Точно. И зритель превращается в пятого мыслителя в общем ряду. – Фальми постучал пальцем по маленькой табличке справа от псевдокартины; как и следовало ожидать, она называлась "Пятый Мыслитель". – Как ни прискорбно, она не дает никаких поводов для размышлений... «Ну и умник этот художник», разве что.

– Она посвящена разрыву связи, – проговорил Джек. – Когнитивный диссонанс. Случается, когда слишком долго думаешь над чем-то, слишком дотошно анализируешь. Ускользает смысл.

– Может, поэтому я терпеть ее не могу? – сказал Фальми. – Чересчур церебрально.

– Да. В оригинале была мощь, глубина, напряжение. Их можно было ощутить, – сказал Джек. – Нутром.

– Ну, а мое нутро ощущает потребность в еще одном бокале. Прошу прощения. – Фальми удалился, чеканя шаг.

Джек продолжал смотреть на репродукцию. Его охватило вдруг непреодолимое желание протянуть руку и коснуться ее, потянуться сквозь нее, мимо всех подделок и имитаций, прямо к самому сердцу настоящего произведения.

Ощутить тот вихрь страстей, который, он знал, скрывается под холодным, твердым камнем.

В итоге странная смесь беспокойства и любопытства снова выгнала Никки на панель. Она чувствовала, что должна доказать что-то самой себе, хоть и не была уверена, что именно.

На Бульваре мало что изменилось. Новые лица, разумеется, но это как раз не новость. Сначала Никки осторожно выяснила, что происходит, кто и какую территорию контролирует, и только тогда приступила к работе.

Первой ночью она немного нервничала, что было странно; вне всяких сомнений, она занималась самым безопасным сексом из всех, что были у нее за два последних года. По большей части все шло гладко... если не считать важного господина, который вдруг полез под сиденье, как раз когда Никки принялась сосать. Внезапно ему в нос уперлось дуло пистолета... а потом Никки увидела, что он просто пытался нашарить рычаг, опускавший кресло.

И тогда, по прошествии трех дней с ее возвращения на Бульвар, ей позвонил Ричард.

– Помнишь меня? – спросил он. Сначала Никки не поняла, кто это; прошло ведь уже два с половиной года, да и знакомство их нельзя назвать иначе как шапочным. Так, очередной зануда... но именно он оказался той последней каплей.

– Как же, помню, – ответила она. – Откуда у тебя этот номер?

– Мне много чего известно, Никки. С возвращением тебя.

– Но я до сих пор не в восторге, Ричард. Я не работаю с сутенерами.

– Прошу тебя, Никки... Никакой я не сутенер. Я – владелец агентства сопровождения, все по высшему разряду. Очень взыскательная клиентура. Разве сравнится ровный поток состоятельных, щедрых бизнесменов с теми отбросами, которых ты встречаешь на улице?

– Я уже работала с агентствами раньше... Так себе. У меня есть один недостаток: не люблю следовать правилам, установленным людьми, к которым я не испытываю уважения.

– Но Никки... Мы виделись только мельком. И потом, признайся: лучше ехать на такси в пятизвездочный отель, чем плестись под дождем в какой-нибудь блошиный рассадник у Бульвара?

– Люблю дождь. Он прочищает мозги.

– Слушай, я вовсе не раскручиваю тебя на бесплатные танцы на матрасе. Давай просто встретимся, посидим где-нибудь и все обсудим. Собеседование, ладно? Я расскажу тебе о нашей фирме, покажу кое-какие рекомендации... А потом ты все обдумаешь.

Никки колебалась. Обычно она избегала агентств – потому в основном, что ценила свою независимость. Но они давали стабильность, определенный уровень безопасности... Может, именно в этом она сейчас и нуждалась.

– Хорошо, я тебя выслушаю, – сказала она.

– Замечательно! Давай тогда встретимся в моем любимом кафе, скажем, завтра в два? Я продиктую адрес.

– Итак, Джек... – протянул Чарли. – Как самочувствие?

– Лучше, – сказал Джек.

Они отдыхали на крыше, устроившись на складных стульях. Открытие выставки состоялось, закуски съедены, вино и пиво выпиты. Художник продал несколько работ, все счастливы. Фальми заканчивал уборку внизу.

– Лучше, чем когда постучал в дверь, или лучше вообще? – спросил Чарли.

– И то, и другое. Давненько я не заглядывал в галереи, – сказал Джек. – Запрокинув голову, он вглядывался в затянутое облаками небо. – Хорошее ощущение. Мне здесь уютно.

– Ну еще бы. Ученому место в лаборатории, актеру – на сцене, певцу – у микрофона. Им там самое место.

– Ты пропустил "жокею – в конюшне", – заметил Джек. – Ну, знаешь, чтобы плавно подвести к другой метафоре: "вернись в седло". Ты ведь к этому ведешь?

– Стало быть, тонкие ходы мне не удаются, – вздохнул Чарли. – Как насчет сигары?

– Почему бы нет? – сказал Джек. Курение не входило в его привычки, но время от времени он не отказывал себе в этом удовольствии. Чарли достал две кубанос и протянул одну Джеку. Насыщенный, терпкий аромат защекотал в ноздрях даже прежде, чем сигару зажгли.

Сунув руку в карман пиджака, Чарли выудил оттуда маленькую зажигалку для сигар и щелкнул ею. Шипение голубоватого пламени приковало к себе взгляд Джека, вызывая в памяти картины, вспоминать которые он не хотел.

Ну конечно. Резкий, благоуханный дымок. Это горят листья, не плоть.

– Ну вот... – начал Чарли. – Ты мне расскажешь, как провел несколько последних лет, или это все еще тайна?

Джек пожал плечами.

– На самом деле ничего особенного. Путешествовал по северо-западу. Занимался единоборствами, чтобы проветрить голову. Много читал.

– Устроил себе отдых, значит. А новых друзей не завел?

Джек немного поколебался, прежде чем ответить:

– Одного.

– Женщина?

– Да. Только ты не то подумал...

– С каких это пор тебе известно, о чем я думаю? Между прочим, я мозги не под забором нашел! Не сомневаюсь, эта женщина тебе как сестра Нет, как мать... как бабушка! Ей за шестьдесят, она очень добрая, со сморщенным лицом, сиськи висят до колен...

– Ладно, ладно. Ей тридцать с чем-то. Симпатичная, не замужем, традиционной ориентации. Доволен?

Чарли медленно выдохнул дым, косясь на Джека.

– Но?..

– Скажем так: Никки занимается своей карьерой.

– Ясно. А как ты с ней познакомился?

– Мы работали вместе. – Джек тут же сообразил, что сболтнул лишнее.

– Да? И чем занимались?

Джек медленно затянулся сигарой, выгадывая время.

– Она вкладывала мои деньги в ценные бумаги, но ничего путного не вышло. Я не говорил с ней вот уже несколько недель. – Он произнес это без выражения, и Чарли понял намек.

– Что ж, хорошо хоть, она не продавала твоих произведений, – сказал он. Откинувшись на спинку стула, Чарли выдул серию колышущихся колечек дыма.

– Я давно ничего не произвожу. И уже не знаю, что это такое – искусство, – признался Джек.

– Ничего страшного. Искусство меняется. Знаешь, я долгие годы бился над определением искусства, которое подошло бы к любому стилю, к любой технике, ко всем носителям. Вот что у меня вышло: искусство субъективно. В этом все дело. Можно даже обойтись без творца, необходим лишь кто-то, кто воспримет что-нибудь как произведение искусства. И тогда это что-то станет искусством.

– Значит, художник – фигура второстепенная?

– Может и так случиться. Вот смотри: скажем, ты пришел на океанский берег, там очень красивый закат, удивительная игра света на поверхности воды. Ты это создал? Нет. Ты фотографируешь то, что увидел, теперь ты – художник? Да. А что, если ты просто любуешься закатом, не делая снимков? Ты запоминаешь все, что видишь, но никого рядом нет. Замешано ли тут искусство? Мне кажется, да Пейзаж был красив, наблюдатель прочувствовал его красоту, пропитался ею.

– Следуя этой логике, – задумался Джек, – все что угодно может стать произведением искусства. Все, что переживает человек. Вся боль.

– Все восприятие, – поправил его Чарли. – Искусство не вещь, оно чувство.

Джек думал о том, чем занимался последние три года. О том, что его восприятие постепенно трансформировалось. О том, как менялся его взгляд на происходящее.

– И тогда что-то, в чем ты прежде не видел никакого искусства, – медленно проговорил Джек, – может стать искусством. Ни в чем при этом не изменившись.

– Конечно. Основная разница между художником и публикой – в том, что художник видит произведение искусства первым, а затем пытается донести свое видение до остальных. По моему разумению.

– Я всегда считал, что главное в искусстве – это передача мессиджа, послания, – сказал Джек, изучая тлеющий кончик сигары. – Конкретный мессидж, который передается с помощью конкретной техники. Но за несколько лет мои взгляды как бы перевернулись вверх ногами. Теперь... теперь искусство – в том, чтобы получить конкретный мессидж с помощью конкретной техники.

– Боюсь, я не уловил твою мысль.

Джек развел руками.

– Не думаю, что могу это объяснить. Я лишь хочу сказать...

Он умолк. А что он, собственно, хочет сказать? Что, по-видимому, он начинает получать удовольствие, пытая людей, – не потому, что причиняет им боль, а потому, что видит в этом средство самовыражения?

– Я хочу сказать, – повторил Джек, – что вновь начинаю думать об искусстве.

Бросив на него косой взгляд, Чарли заулыбался:

– Потрясающе, Джек! Вот только... – он подался вперед, уже без улыбки. – Только, по-моему, тебе это не очень-то нравится. И я знаю почему.

– Едва ли, – сказал Джек.

– Чувство вины. Мне уже приходилось сталкиваться с подобным. С художником случается что-то скверное, и его первый импульс – дать выход своим переживаниям в искусстве. Вот только художники зарабатывают на жизнь произведениями, а это значит, что он получает выгоду из собственного несчастья. И тогда художник начинает обвинять себя в случившемся, полагая, что каким-то образом сам навлек на себя беду, якобы с целью заработать.

Чарли свел вместе ладони: тлеющая сигара торчала меж его пальцев, как дымовая труба на церковной крыше.

– Это логическая петля, Джек, и ты не должен дать ей захлестнуть тебя. Каждый художник в подобном положении должен это услышать, и я скажу тебе: твоей вины здесь нет. И, что не менее важно, выразить скорбь, потерю, гнев через искусство – правильно. Это не святотатство, это не оскорбит память Джанин, или Сэма, или твоих родителей. Они бы хотели, чтобы ты сделал это, Джек; избавься от яда, который отравляет тебе душу. Выпусти его наружу, не носи в себе, продолжай жить. Если тебе кажется, что на этом нельзя делать деньги, откажись от них, спусти гонорары на благотворительность. Черт, не хочешь – не показывай никому своих работ. Но продолжай работать.

– Продолжай работать, – вздохнул Джек.

– Да. Сложно, я понимаю, но все же... А чем еще ты мог бы заняться? В этом твоя жизнь, Джек. Ты – тот, кто ты есть. Знаешь, некоторые до почтенных седин живут, не догадываясь, в чем их призвание; просыпаются, идут на работу, возвращаются домой. А у тебя есть нечто большее. Цель, страсть. Попробуй похоронить ее, и она вылезет наружу, так или иначе.

– Вот-вот, – кивнул Джек. – Так или иначе...

Для встречи Ричард выбрал ресторанчик под названием "Ди-Ви-8". Небольшое модное местечко – скорее бар, чем бистро, всего в квартале от Бульвара. Он ждал ее за столиком наверху, в зеленом шелковом костюме и с грандиозным бокалом мартини, в котором плавали сразу четыре оливки.

– Здравствуй, Никки, – произнес Ричард, когда она уселась. Все такой же отталкивающий, каким она его помнила, с каким-то вдавленным лицом и узенькими глазками, которые словно принадлежали одной из тех противно тявкающих собачонок, которых принято носить на руках. Ежик волос топорщился, густо смазанный гелем, а запах одеколона Никки учуяла еще прежде, чем подошла к столу вплотную.

– Ричард? – сказала она с профессиональной улыбкой.

– Что-нибудь выпьешь?

– Скотч с водой.

Ричард подал знак официанту и устроил целое представление, выясняя, какой из имеющихся в наличии сортов самый лучший.

– Как ты узнал, что я снова в городе? – спросила Никки.

– Ну, у меня множество контактов, – беззаботно отозвался Ричард. – Кто-то из них дал мне номер твоего мобильника. Только не спрашивай кто: я очень серьезно отношусь к конфиденциальности.

– К чьей угодно, только не к моей.

– Что ж, это изменится, как только ты начнешь на меня работать. Помнишь, что я говорил о наших клиентах? Они весьма богаты и крепко держатся за свою анонимность. Очень внимательны. Ты мне нравишься, и я думаю, будешь пользоваться успехом, но это, конечно, не означает, что сначала мне не пришлось навести о тебе справки.

– Кажется, тебе и так многое известно.

– Не так уж и многое. Скажем... чем ты занималась с тех пор, как уехала?

– Тем же, чем и обычно, только в других городах.

– Так. А в каких конкретно?

– Дай вспомнить... Де Мойн, Калгари, Сиэтл, потом немного в Портленде...

Ричард вытащил записную книжку и делал в ней пометки.

– Так-так. Работала там на кого-то?

– Нет. Независимость превыше всего.

– Аресты были?

– Нет.

– Не уточнишь сроки? В самых общих чертах.

Никки почувствовала укол раздражения, но подавила гнев; вопрос справедлив. Подумав, она назвала Ричарду приблизительные даты своих перемещений за последние два года. Принесли заказанный напиток, который она встретила с благодарностью.

– Знаешь, что мне здесь нравится? – вдруг сменил тему Ричард.

– Вволю оливок?

Он хохотнул.

– Нет. Делов картинах. – Он указал на ближнюю стену, где висело громадное полотно. Фоном служили складки черного бархата, как на дешевых картинках, какие можно купить в Мексике, но вместо фигуры матадора, грустного клоуна или большеглазого ребенка картина изображала томного Капитана Крюка. – Они постоянно меняются. Многие местные художники выставляют и продают здесь свои работы.

– Ага, настоящий очаг культуры. А теперь позволь мне задать тебе пару вопросов.

– Спрашивай, о чем хочешь.

– Кто за тобою стоит? "Триада"?

– Нет-нет, ничего подобного. Ни "тонгов", ни "триад". Я всего лишь преуспевающий местный бизнесмен.

– Ну да. А кто на тебя работает? Есть такие, кого я знаю?

– Возможно. Я приготовил список с именами нескольких моих девушек; можешь позвонить им, уточнить. Думаю, у них не будет ко мне никаких претензий.

Вынув из кармана сложенный листок бумаги, Ричард протянул его Никки. Она развернула, прочла. Вверху красовалась "шапка": Эстетский Эскорт Экстаз, а под ней – с десяток имен (без фамилий, разумеется), сопровождаемых телефонными номерами. Какие-то показались Никки знакомыми, но на Бульваре можно наудачу бросить использованный презерватив и угодить им в проститутку по имени Дженнифер или Бренди.

Она осведомилась о расценках и правилах; и те, и другие оказались подходящими. Ричард сказал, что держит в штате адвоката на случай неприятностей, хотя его услуги еще ни разу не понадобились. Все делается на основе выездов к клиентам; девушки никогда не появляются в самом офисе. Налажена система оплаты по кредитным картам, а платежи проходят под невинной вывеской "услуги по доставке". Наличные чаевые девушки оставляют себе.

Все казалось разумным. Ричард не лез за словом в карман и вел себя сдержанно. И все же...

Никки сказала, что все обдумает и свяжется с ним. Он улыбнулся и пожал ей руку, когда она встала, чтобы уйти.

Почему же ей кажется, что здесь скрыт подвох?

Потом Джек направился домой.

"Домом" была квартира на третьем этаже в доме без лифта, расположенном на Коммершал-драйв. Жилье стоило здесь недорого, но дома содержали в порядке; они часто служили декорацией Нью-Йорка в местных фильмах или телевизионных постановках. Брызгал легкий дождичек – практически туман, – который коренные жители Ванкувера игнорируют, считая, что ради него не стоит открывать зонтик.

Джек шел мимо бильярдных, винных погребков, закрытых магазинов, в витринах которых плетеная из конопли одежда чередовалась с африканскими масками и скульптурой. Влажный воздух нес множество приглашений: аромат свежемолотых кофейных зерен зазывал посидеть в кафе для полуночников, запах сыра и пепперони тянул в пиццерию, а латиноамериканский ресторан предлагал окунуться в многоголосый смех под ритм самбы. Джек вдруг понял, что поселился в этой части города не только из-за дешевизны; он выбрал ее, потому что она была живая, здесь все бурлило: люди, продовольствие, товары. Здесь он видел некий потенциал.

Но конечно, и тут имелась своя изнанка. Бродяга с жидкой бороденкой проковылял мимо, обернув плечи запятнанным одеялом. Его глаза были пусты, потрескавшиеся губы безмолвно шевелились, словно он вел беседу с кем-то, кого мог видеть лишь он один. Джек задумался, назовет ли Чарли восприятие этого бездомного "искусством".

Влажный, раскрашенный неоном асфальт. Где-то вдалеке вкрадчиво рокотали электрички, движимые упрятанной в рельсы молнией. Джек почувствовал, как ослабло натяжение его вдруг показавшихся ненужными, неуклюжими мышц; голова приятно гудела от выпитого вина.

Он гадал, что сейчас, в эту самую минуту, делает Никки.

Наверное, можно найти ее, стоит только постараться. У него записаны телефонные номера в нескольких городах, имена ее знакомых. Кого-то, с кем Никки просила связаться в случае, если с ней что-нибудь случится. "Ты ведь делаешь это ради незнакомых людей, так сделай и ради меня, – сказала она – Пусть люди знают, как я умерла. Почему умерла. То, чем мы занимаемся, – единственная чертова вещь в моей жизни, в которой есть хоть какой-то смысл, и я не хочу в итоге оказаться в какой-нибудь долбаной безымянной могиле".

И добавила: "Если продашь права на экранизацию, пусть меня сыграет Камерон Диас".

Джек миновал эфиопский ресторанчик, южно-американский книжный магазин, итальянский гастроном с огромными банками оливок и связками сосисок в витрине. Несметное множество культур перемешалось на этой улице. Навстречу Джеку и мимо него прошелестел скейтбордист с короткой щетиной на голове, в проклепанной кожаной куртке и мешковатых брюках во рту – зажженная сигарета, рядом рыскает питбуль. Джек гадал, что думают эти двое о поколении бэби-бумеров.

Лестничные клетки его многоквартирного дома пахли призраками выкуренных косячков и зажаренного лука, но Джек не возражал; это лучше, чем химический запах хвои с оттенком хлорки. Поднимаясь, он слышал, как за закрытыми дверьми квартир мурлычут телевизоры и радиоприемники.

Квартира Джека была маленькой, с окнами на улицу. Он бросил куртку на обтрепанную кушетку – единственный предмет меблировки, не считая листа пенки в спальне, – и на минуту задержался у окна.

Затем подошел к штабелю ящиков у стены и начал распаковывать компьютерное оборудование.

Вернувшись домой, Никки принялась обзванивать девушек, чьи телефоны выдал ей Ричард.

Первый номер не отозвался. Второй тоже. По третьему никогда не слышали о девушке с именем, которое назвала Никки.

Она попробовала позвонить в само агентство, но попала в похоронный зал. Скомкав бумажку, швырнула ее в мусорное ведро.

Зачем? Ричард не рассчитывал на бесплатный трах и наверняка понимал, что она станет звонить по номерам. Очевидно, ему было наплевать... значит, он уже получил необходимое. Но что она ему рассказала? Так, небольшой экскурс в историю... Перечислила города, в которых побывала за последние два года.

Где они побывали вдвоем с Джеком.

И вновь "Волчьи угодья" объявились в Сети.

Разумеется, Джека не ждало никаких новых сообщений. Патрон был последним членом Стаи, который еще оставался в живых, а он не мог заходить на сайт, пока тот был отключен. Прямо сейчас автоматика сайта рассылает подписчикам электронные приглашения посетить его на новом месте.

Джек задумался, не отправить ли Патрону весточку. Просто чтобы узнать, последует ли ответ: что, если Гурман с Патроном, вопреки всем доводам, действительно одно и то же лицо?

Пока он размышлял над этим, пришло сообщение.

Очевидно, Патрон тоже думал о нем.

ПАТРОН: Привет, Следователь. Поздравляю с победой над Гурманом.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Какого цвета небо?

ПАТРОН: Ага. Умно, ничего не скажешь. Хочешь убедиться, что твое терпение не испытывает какой-то электронный призрак, да? Небо настолько же синее, как и глубины твоей души. Удовлетворен? Или предпочитаешь, чтобы я обсудил с тобой свою мать?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Теперь нас только двое. Никто не отвлекает, незачем строить из себя кого-то другого. Я переловил остальных членов Стаи. Я убил их. И тебя ждет та же участь.

ПАТРОН: Все возможно. Только давай не будем пока отказываться от «Волчьих угодий»; здесь удобно обмениваться мнениями, а нам есть еще что обсудить.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Если ты воображаешь, что сможешь выследить меня через расположение сервера, то ошибаешься. Гурман был близок к этому, но я учусь на своих ошибках.

ПАТРОН: А я – нет. Я их просто не совершаю.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Да ну? Мне многое о тебе известно: кто твои жертвы, чего ты пытаешься добиться. Я знаю, что обычно ты выбираешь для нападения праздничные дни. Все твои убийства подразумевают детально разработанный сценарий... И чем больше в нем деталей, тем больше поводов для ошибок.

Остается только одно: поймать тебя.

ПАТРОН: Не волнуйся. Скоро у тебя появится масса другой пищи для размышлений. Приятных снов.

Патрон покинул веб-сайт.

Какое-то время Джек смотрел на экран. А потом отправился спать.

На следующее утро его разбудил стук в дверь.

От туманного, полусонного состояния Джек мгновенно перешел к нервной, пропитанной паникой трезвости. Вскочив со своего импровизированного матраса, он сунул руку в открытую коробку и вытащил пистолет. Не покидая спальни, крикнул:

– Кто там?

– "Федерал экспресс".

"Как же", – пробормотал Джек. Знала ли хоть одна живая душа, где он устроился?

– А от кого посылка? – крикнул он.

– Может, откроете дверь, сэр? – Молодой мужской голос с ноткой усталости. Естественно.

– Скажи сначала, от кого эта долбаная посылка! – проревел Джек.

– Ладно, ладно... Тут написано: "Чарли Холлоуэй".

Внезапно ощутив себя полным кретином, Джек сунул пистолет обратно в коробку и, оставаясь в одних трусах, на цыпочках направился к двери. Посмотрев в глазок, он увидел молодого типа двадцати с чем-то лет в униформе, с прямоугольным пакетом и электронной папкой в руках. Джек отпер дверь.

– Джек Сэлтер? Распишитесь здесь.

– Конечно. М-м... простите, что накричал.

– Нет проблем.

Курьер вручил ему пакет, забрал свою папку и ушел, не сказав больше ни слова.

Джек закрыл дверь. "Так бы и убил тебя, Чарли", – пробормотал он, ухмыляясь вопреки собственной воле. Пакет поставил на стол в кухне, принялся рыскать в посуде, нашел нож. Вскрыл упаковку и развернул ее.

Первым, что Джек увидел, был простой листок белой бумаги. Подобрав его, Джек прочел: "Небольшой презент от Близкого Друга". Без подписи.

Из пакета Джек достал коробку поменьше. Прямоугольная, она была завернута в яркую упаковочную бумагу: космические корабли бороздят космос под звездным дождем. Коробка казалась странно знакомой.

К ней был привязан ярлычок с небольшим рисунком северного оленя и надписью: "Сэму от Санты". Джек узнал собственный почерк.

Коробка задрожала. Нет, не сама коробка; дрожат его руки. А на бумаге вовсе не звезды... это брызги...

В последний раз он видел эту коробку под рождественской елкой в собственном доме, три года тому назад.

Патрон знал, что Следователь – это Джек.

Патроном был Чарли Холлоуэй.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Дорогая Электра,

сегодня я ужасно себя чувствую. И причина того, что я ужасно себя чувствую, страшно сложна и запутанна, так что наберись терпения, и я все объясню.

Дядя Рик пришел сегодня на ужин. Я сразу поняла, с ним что-то не так: когда он расстроен, у него сразу делаются такие грустные глаза, даже если он улыбается, шутит и делает вид, будто все в порядке. В общем, когда мы поели и мама с папой ушли в другую комнату, я спросила напрямик, что у него стряслось. Знаю, совать нос в чужие дела некрасиво, но я ничего не могу с собой поделать. Так уж я устроена. Привожу краткое содержание состоявшегося разговора:

Я: Ну, что стряслось?

Дядя Рик: Что? Стряслось? Не глупи. Ха-ха. Как дела в школе?

Я: Нормально. Итак – что стряслось?

Дядя Рик: Ничего. Совсем ничего, лучше и быть не может. Ха-ха-ха. Как поживает твой песик?

Я: Нормально. Итааааак... что стряслось-то?

Дядя Рик: Да ничего не стряслось! И вообще, тебе-то какое дело? Ха.

Я: Дядя Рик, ЧТО У ТЕБЯ СТРЯСЛОСЬ?

Дядя Рик: Меня бросила моя девушка. Ох...

Спокойно, Электра, он не заплакал. Но, знаешь... Я видела, как ему больно. Аядя Рик был совсем как Руфус, когда я говорю, что тот плохо себя ведет. Но дядя Рик не вел себя плохо, в отличие от своей девушки. Я хочу сказать: неужели она не видела, какой он замечательный? Ни дать ни взять слабоумная. Так я ему и сказала. По-моему, не очень-то помогло.

Мне было ужасно жаль дядю Рика, правда. Но... я вроде как и обрадовалась в то же самое время. И от мысли, что ему плохо, а я радуюсь, я снова огорчилась, только совсем по-другому.

Хотелось бы мне утешить его. Жаль, что нам с дядей Риком не суждено быть вместе.

Этому никогда не бывать, Электра. Он так и останется просто дядей Риком, а все остальное ни за чпю не пройдет. Я еще не сошла с ума (даже если разговариваю с тобой, как с одушевленным существом); я знаю, что это было бы неправильно, дико и противозаконно. Я уверена, дядя Рик первым бы ужаснулся, если б узнал о моих чувствах... На его месте я ужаснулась бы сама. «В чем дело, племянничек Рик? Хочешь попрыгать на косточках тетушки Фионы? Чудесно. Мне как, сейчас вызвать полицию или уютом?»

Точно. Прямо мрак.

Но я и правда люблю его. Безо всяких там гормонов. Хочу, чтобы он был счастлив.

Когда я ему в этом призналась (ну, про счастье), он только пожал плечами и говорит: «По крайней мере, страдания обогатят мое искусство». Какая странная мысль: обогатить искусство. Словно нужно претерпеть какие-то ужасные, болезненные переживания, чтобы потом статуя сошла с пьедестала и протянула тебе квитанцию об уплате.

ЗАЧЕМ ТЕБЕ СТАТУЯ, ФИОНА? ВЕДЬ У ТЕБЯ ЕСТЬ Я.

Это верно. Спасибо, Электра.

И спокойной тебе ночи.

Глава 12

Голос на другом конце телефонной линии казался смущенным, но искренним.

– Ума не приложу, о чем ты говоришь, Джек, – сказал Чарли. – Не посылал я тебе никаких коробок.

Одной рукой Джек прижимал к уху телефонную трубку, в другой держал рождественский подарок. Отложив коробку, он подобрал обертку пакета "Федерал экспресс" и изучил наклейку с адресом. Тот был выписан фломастером, заглавными буквами. Никакого сходства с почерком Чарли, да и с чьим бы то ни было почерком тоже.

– Извини, – проговорил Джек. Голова пульсировала от выпитого накануне вина. – Наверное, кто-то решил меня разыграть. Забудь о моем звонке.

– А... Что тебе прислали-то? Собачьи какашки? Порнуху для геев?

– Если я тебе скажу, – заметил Джек, – то розыгрыш удастся.

– Ну, тогда не говори, и мы посмеемся сами, да?

– Точно, – согласился Джек. – Потом поговорим.

И повесил трубку.

Он сидел, глядя на яркую обертку коробки. Та казалась нереальной, словно вывалилась вдруг из другого измерения. Она обладала какой-то мрачной гравитацией, притягивая взгляд Джека независимо от того, в каком углу комнаты он находился.

Он заставил себя думать.

Так, он знает, что я – Следователь. Знает имя моего агента, мой адрес. Ну конечно: он убил мою семью, побывал в моем доме, он знает обо мне все, что только можно знать. Он даже высказал суждение обо мне, когда я выдавал себя за Поцелуя Смерти: дескать, у меня "самый мощный потенциал". Он питал на мой счет большие надежды...

Или же Патрон просто действовал наугад, основываясь на известных ему фактах? Допуская, что Джек и Следователь – одно и то же лицо, он прислал коробку, надеясь, что это подвигнет его на какой-то отчаянный шаг.

Убить Чарли, например.

Джек хорошо обдумал, что делать дальше, прежде чем вновь подключился к "Волчьим угодьям".

Его ждало сообщение.

ПАТРОН: Дорогой Джек, сейчас ты уже должен был получить мой скромный подарок. Мелочь, конечно, но ценен не столько дар, сколько внимание. Я уже собирался оставить его себе в качестве сувенира – ты ведь знаешь нас, коллекционеров, – но мне действительно показалось, что тебе следует это иметь. Если обертка покажется знакомой, это потому лишь, что я верю в систему повторного использования отходов; изначально в коробке лежала небольшая пластмассовая игрушка, фигурка какого-то супергероя, но я посчитал, что нынешнее содержимое окажет на тебя куда большее впечатление.

Да, еще: раз уж мы перешли на имена, прошу тебя, зови меня Пат.

Отвернувшись от монитора, Джек снова воззрился на коробку. Проглотил застрявший в горле комок. Отчего-то ему не пришло в голову, что в коробке может лежать что-то другое Что-нибудь, кроме ярко раскрашенной игрушки, которую он купил сыну.

Это не имело значения. Очередные психологические игры, очередная попытка отвлечь от главного. Джек не собирался тратить на это время. Нужно сконцентрироваться.

И влезть в шкуру Следователя.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Мне кажется, ты теряешь нить, Патрон. Посылка, что бы в ней ни было, до меня не дошла, вдобавок меня зовут вовсе не Джек. Видно, ты не имеешь представления, кто я и где я. Это хорошо.

Ответ пришел незамедлительно.

ПАТРОН: Приношу свои извинения за возможную путаницу. Установить чью-то личность через Сеть – дело мудреное, не правда ли? Как и найти истину. Любой может заявить что угодно, опровергнуть что угодно. Полагаю, есть только один способ увериться наверняка. Мне придется убить Джека.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Сомневаюсь. Это как-то не вяжется с твоими методами. Ведь ты не убиваешь из утилитарных соображений.

ПАТРОН: О да, но порою действительно необходимо обновить правила. Не забывай, всем членам Стаи изначально пришлось убить по проститутке, даже твоему покорному слуге. Миленькая такая была азиаточка, из Вьетнама, кажется... Я весьма благодарен Джинну-Икс за его взыскательный вкус, хотя это убийство как таковое к числу моих шедевров не относится. Увы, приходится делать то, что диктуют обстоятельства...

В данном случае роли это не играет: наш дорогой Джек – художник, что делает его в моих глазах отличной мишенью. Как правило, я не обрываю карьеры столь многообещающих кандидатов, но покуда Джек не доставил мне ничего, кроме разочарования. За прошедшие годы он так ничего и не создал. Я почти забыл о нем...

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Возможно, ты преследуешь его потому, что боишься связываться со мной?

ПАТРОН: Ты предлагаешь мне выбор? С радостью переключусь на другую жертву. Назови себя.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Сам понимаешь, этого я сделать не могу.

ПАТРОН: Значит, когда Джек умрет, хоть что-то прояснится.

Первым делом Джек задернул занавески.

Потом сел и уставился на подарок. На собственное прошлое. И задумался о будущем.

Попытается ли Патрон расправиться с ним? Очевидно, ему известно, где остановился Джек... Черт, наверное, он следит за домом Джек не может просто взять и уехать из города: это подскажет Патрону, что он не ошибся.

Имеет ли это значение?

Анонимность уравнивала их шансы на победу в этой игре. Установление личности одного из игроков делало его мишенью. Но что это значит – "установить личность"? Назвать имя, определить место проживания, круг общения? Каждая мишень состоит из концентрических кругов – границ, в самом центре которых – личность человека. Чем больше кругов удастся стереть, тем сложнее попасть в центр.

В данный момент "Джек Сэлтер" – не более чем удобный ярлык. Ни семьи, ни подруги, ни постоянного жилища, ни работы. Что с того, что Патрону известно его имя? В жизни Джека не было ничего такого, с чем он не мог бы расстаться без всяких сожалений.

За исключением, возможно, содержимого этой коробки.

Наконец он взял ее в руки и начал открывать. Медленно отслаивал слои клеевой основы – не из осторожности, а из благоговения. Он догадывался, что там внутри.

Ни натянутых проволочек, ни взрывчатки. В коробке лежали два предмета, аккуратно завернутые в белую папиросную бумагу. Сухие и хрупкие, они тем не менее прекрасно сохранились. Они походили на птичьи лапки, с пальцами, сжатыми в крошечные, увядшие кулачки. Видно даже, где Сэм грыз ногти.

Не выдержав, Джек заплакал, сжимая руки сына в своих.

Сборы не отняли много времени. Компьютерное оборудование Джек оставил напоследок и в последний раз заглянул на "Волчьи угодья". Как он и думал, его там ждало сообщение, – но адресовано оно было Джинну-Икс.

А отправителем был не Патрон.

Дарагой Джинн-Икс.

Я хачу стать членом твоей групы. Я панимаю тебе не нужны какиито пустышки и приходиться быть асторожным с законом. Я не коп. Пака што я убил троих. Все они сучки. Могу доказать. Я прашел все твои тесты и атветил на все вапросы. По-моему, Стая што надо и хочу в нее папасть. Скажи што мне для этаво сделать, и я сделаю.

Рыжий Эд

P.S. пажалуйста, прасти за ненрамотность. Я не тупой, но со славами у меня праблемы.

Джек поморщился. Новичок? Пожалуй, это возможно; фильтрующие сайты, размещенные Джинном-Икс, должно быть, до сих пор действуют, привлекая все тот же набор посетителей: либо извращенцы, либо полицейские. Так что есть два возможных ответа на вопрос, кто такой Рыжий Эд. Даже три: он мог быть очередной личиной Патрона.

Или убийцей.

Джек напечатал ответ, сообщивший Рыжему Эду, что он свяжется с ним позже: "Волчьи угодья" как раз в процессе переброски в другое место. Еще одного убийцу Джек не мог игнорировать. Не мог, и все. Он уже гадал, сколько лет было "сучкам".

Закончив, Джек отсоединил все кабели и упаковал аппаратуру, после чего окинул квартиру прощальным взглядом. Он прожил здесь недостаточно долго, чтобы воспринимать ее как дом, но за последние годы это было его единственное жилье, в подвале которого не имелось обшитой черным пластиком комнаты. Джек глубоко вдохнул воздух – тончайший аромат карри донесся из кухни кого-то из соседей. Печальная улыбка скользнула по его лицу.

Следователь принялся перетаскивать коробки в фургон.

Джек был очень, очень осторожен.

Он тщательно обшарил фургон, разыскивая "жучки". Выехал на шоссе, ведущее из Ванкувера, и убедился, что за ним не увязался "хвост". Нашел обветшавший домишко в Суррее и снял его, договорился с водопроводчиком и посетил местный хозяйственный магазин. Без Никки оказалось не так уж просто выдерживать дистанцию между собой и внешним миром, но в целом у него это получилось. Не так уж и сложно бродить по современному городу, подобно фантому, покуда люди еще берут наличными за услуги. У денег, способных складываться вдвое, короткая память.

А затем он отгородился от всего, что его окружало. Отсек от себя звуки, запахи, воспоминания – все, кроме экрана монитора прямо перед собой. Пришло время вернуться к работе.

Он проглядел записи Джинна-Икс, посвященные приему новых членов, изучил его заметки о былых кандидатах и причинах, по которым они "не прошли в финал". Участие в последней инициации предлагалось лишь единицам, и Джинн-Икс старательно анализировал тех, кто не выдержал проверок, пытаясь выявить детали, которые еще на предыдущих ступенях отбора могли выдать неискренность кандидата.

Проверки всегда сводились к вещественным доказательствам. Придуманный Джинном-Икс ритуал был весьма действенным при всей своей простоте, но Джек не мог им воспользоваться. Нужно было изобрести что-то еще.

ДЖИНН-ИКС: Расскажи о своем первом убийстве.

РЫЖИЙ ЭД: Она ловила тачку. Я подабрал ее на шассэ за городом вечером в пятницу, уже здорово разазленный. Моя начальница меня ненавидит, а я – ее, не уволица не могу. Эта телка была бландинка как моя начальница. И я как рас думал как я ненавижу всех этех сучек и вот я праехал немного останлвился и зделал вид што с тачкой штото не так. Я папросил ее памочь, когда заглядывал в капот и когда она сунула туда башку захлопнул крышку. Она сразу давай вапить, крик был такой дикий и аддавался эхом в капоте. Вытащить голову она не магла, и руку тоже, и пиналась как бешенная. Я не мог атпустить крышку а не то онаб выбралась и паэтому ударил ее атверткой што была при сибе. Ударил ее в бок снова и снова И она умерала давольго долго. Я сунул труп в багашник и пассал на машину, штоб смыть кровь и миня не арестовали.

ДЖИНН-ИКС: Что ты сделал с телом?

РЫЖИЙ ЭД: Закапал в поле. Не магу точно сказать, где но магу паказать место.

ДЖИНН-ИКС: Так это не делается. Встречаться лицом к лицу слишком опасно. Ты должен представить доказательство.

РЫЖИЙ ЭД: Окей. Чево тебе нужно?

ДЖИНН-ИКС: Фотографии. И рука трупа.

РЫЖИЙ ЭД: Наверно я смагу ее откапать. Окей. Только скажи, куда преслать руку и фотки.

ДЖИНН-ИКС: Адрес я назову позднее.

Джек не мог сообразить, что делать. Рыжий Эд, похоже, не лгал... Но это ничего не значило. Всякий мог раскопать могилу, сделать несколько снимков, отрубить руку у трупа. Нельзя было оставлять сомнений.

Когда сомневаешься, обратись к специалисту. Джек вернулся на "Волчьи угодья".

Он перечитал рассказы маньяков о совершенных ими убийствах и способах избавления от тел. Он составил список последних слов жертв, проштудировал описания предсмертных хрипов и стонов. Скачал и просмотрел фотографии и видеоролики. Изучил методы, детали, отметив совпадения в описаниях. Он пытался составить у себя в голове всеобъемлющее впечатление от акта убийства... и затем сравнить с собственными ощущениями.

Джек еще пытался усвоить собранный материал, когда с ним связался Патрон.

ПАТРОН: Привет, Джек. Обидно, что ты так сразу сорвался с насиженного места; знаешь, я ведь не собирался всерьез убивать тебя. Ты – величайшее мое достижение.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Это еще почему?

ПАТРОН: Потому, что из всех художников, на кого я оказывал влияние, ты единственный последовал моему примеру.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: С противоположным результатом.

ПАТРОН: Позволь не согласиться. Мы оба порождаем страдание, стремясь открыть истину. Твоя техника попросту хуже отточена, чем моя... ты слишком зациклен на специфике, на контроле. Мои метод основан на свободе воли. Я позволяю тем, с кем работаю, выражать себя в любой удобной для них форме. В сравнении со мной ты – лишь ремесленник, но можешь достичь большего.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я стремлюсь остановить боль, а не умножать ее.

ПАТРОН: Наверняка ты так и думаешь. Но жизнь устроена несколько иначе... Своя темная сторона есть у каждого, Джек. Мы подавляем ее, загоняем вглубь с помощью индоктринации, подчинения нормам цивилизации. Стоит нарушить эти нормы, темная сторона выходит наружу – и с течением времени этот процесс все ускоряется. Это должен знать любой хороший специалист по психологии правонарушителей, каким являешься и ты; примеров тому – множество. Полагаешь, ты сам не подвержен процессу? Выработал иммунитет? Думаешь, твой вкус к пыткам не развивался? Если ты настолько ценишь искренность, не лги самому себе.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я буду честен, если ты подашь пример.

ПАТРОН: Разумеется. Что ты хочешь узнать? Мое имя, адрес, удобное время, когда ты мог бы заглянуть в гости?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Расскажи мне о Сэме.

ПАТРОН: Джек, ты меня поражаешь. Все эти увертки, отрицание... Миг, и их нет! Впрочем, я и не сомневался.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Заданный вопрос подтверждает мою личность, а значит, и искренность. Ответь на него.

ПАТРОН: Ты уверен, что хотел бы знать ответ, Джек? В конце концов, ты сам сказал, что стремишься остановить боль, а не умножать ее.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Тебе не понять ни меня самого, ни моих устремлений. Все, что ты можешь рассказать мне о сыне, не причинит новой боли ни мне, ни ему.

ПАТРОН: Знаю, знаю. Ты просто хочешь закрыть дело. Но знаешь, Джек... Уступив твоей просьбе, я разрушил бы то чудесное творческое напряжение, которое движет тобою. Прости, но я не могу этого сделать. Если нужны ответы – приди и возьми их.

В любом случае, ты был со мною честен, и я отвечу взаимностью: я не намерен убивать тебя, Джек.

У меня иные планы.

Этим проблемы не ограничивались.

Джинн-Икс наладил целую систему доставки корреспонденции; но он работал в курьерской фирме, и посылки, отправленные на фиктивные адреса, оказывались у него в руках. Не имея подобного преимущества, Джек должен был назвать реальный адрес, и даже если пользоваться методом "перехвата", которым он ранее делился с Гурманом, оставался шанс угодить в расставленные сети.

В итоге Джек додумался до плана, который, по его мнению, мог сработать. Немного рискованный, он к тому же зависел от предварительной разведки, но Джек решил, что сумеет осуществить задуманное.

Будь Никки по-прежнему рядом, сделать это было бы легче.

Ресторанчик назывался "У Бона на Бродвее" – маленькое, но популярное заведение в восточной части Ванкувера Официантка за кассовым аппаратом подняла взгляд, когда открылась дверь, и увидела почтового курьера в коричневой форме и с пухлым свертком под мышкой.

– Доставка для... Вообще-то, тут написано "Владельцу", – сказал курьер.

– Минуточку, – откликнулась Джулия, официантка. – Бон!

На ее зов поспешил китаец с широким улыбчивым лицом.

– Да? Что тут у вас?

– Посылка, – сказала Джулия, брюнетка с прической "перьями" и с вытатуированной на предплечье русалкой. – Ты чего-нибудь ждешь?

– Да нет, ничего я не жду, – сказал Бон. – А что в ней?

– Ума не приложу, – пожал плечами курьер. – Поставьте здесь свою подпись и узнаете.

Пока Бон царапал на бланке, Джулия разглядывала сверток.

– Тут написано, из Айдахо, – заметила она.

– Чудеса. У меня нет знакомых в Айдахо, – сказал Бон. Курьер уже ушел.

Пожав плечами, Бон еще раз вгляделся в наклейку с адресом.

– Ну, адрес-то наш, – поразился он. – А отправитель... Какая-то контора... "Эф-Экс Лабс". Посмотрим, что внутри.

Бон разорвал обертку. Внутри обнаружились сразу две вещи: видеокассета и запечатанный пакет из прозрачного пластика. В нем лежала человеческая рука.

– Ужас! – со смехом сказала Джулия. – В твоем меню появилось новое блюдо?

– Я знаю, что это такое, – с улыбкой закивал Бон. – Это те ребята, киношники. Они еще обещали мне, что, дескать, прославят меня на весь свет!

В Ванкувере располагалось столько киностудий, что город нередко называли Северным Голливудом; деятели кино частенько заглядывали к Бону, чтобы устроиться в одной из кабинок или посидеть на одном из разнокалиберных стульев у стойки. Стены здесь были покрыты плакатами фильмов и сувенирными материалами со съемок.

– А записки нет? – спросила Джулия.

– Нет, – сдвинул брови Бон. Пакет он сунул под кассу, чтобы не увидели клиенты. – Наверняка чья-то шутка...

Они вернулись к работе. А примерно через полтора часа в заднюю дверь ресторанчика, выходившую на парковочную стоянку, вошел мужчина в деловом костюме. Подойдя к Бону, он сказал:

– Э, простите. Можно задать вам вопрос:

– Валяйте, чем смогу – помогу, – заулыбался Бон; с любыми клиентами он обращался так, словно те были постоянными посетителями ресторана.

– Я хотел узнать, не доставили ли вам по ошибке одну посылку.

Бон сощурился, улыбаясь:

– Смотря что в ней было.

– Ну... резиновая рука. И несколько снимков.

Рассмеявшись, Бон хлопнул мужчину по плечу.

– Ага! Значит, это для вас! А мы тут гадаем, что бы это значило...

Мужчина растерянно улыбнулся в ответ. Ему было за тридцать, гладко выбрит, на шее – неплотно затянутый галстук.

– Вы уж простите нас за ошибку. В Штатах есть мастерская спецэффектов, там выполняют кое-какие наши поручения. Мы снимаем пилот нового телесериала.

– Ну да, ну да. Без проблем. Пойду принесу.

Бон подвел мужчину к кассе, вытянул из-под нее пакет и видеокассету.

– А вот снимков там не было. Только кассета.

– Ну да, все правильно. Они собирались распечатать несколько кадров, но, наверное, решили выслать всю сцену. Спасибо.

– Не за что!

Мужчина ушел, как и появился, через заднюю дверь.

Прибыв на место пораньше, Джек долго оглядывался, высматривая слежку. Ничего подозрительного. Он поставил машину на другой стороне улицы и через стеклянную дверь ресторана наблюдал за тем, как проходит доставка. Следующие девяносто минут изучал входящих и выходящих посетителей. Если полиция и установила за рестораном наблюдение, Джек этого не заметил.

Наконец он побывал в ресторане сам и забрал посылку. Никто не ворвался, чтобы арестовать его. Джек не ожидал, что внутри окажется видеозапись, и первым делом, сев в фургон, разломал видеокассету плоскогубцами. Датчика слежения он не нашел; никаких сюрпризов не преподнесла и рука. Сделав остановку, чтобы купить подержанные видеомагнитофон и телевизор, он направился обратно в Суррей.

Добравшись домой, Джек подключил магнитофон к телевизору и обмотал скотчем корпус видеокассеты. Покончив с ремонтом, вставил ее в прорезь и надавил клавишу "воспроизведение".

Черный экран. Затем – красные буквы: Ad mala patrat haec sunt atra thcatra parata. Видимо, Рыжий Эд решил произвести на Джинна-Икс впечатление латынью, заглаживая косноязычие в Сети.

В центре кадра – обнаженная девушка со связанными над головой руками. Вокруг нее – что-то похожее на деревенский амбар. Освещение обеспечивает лампочка без плафона, свисающая на шнуре удлинителя. В кадре появляется еще одна фигура, затянутая в белый халат маляра. На ногах – резиновые сапоги, на руках – рабочие перчатки, на лице – зеленая резиновая маска У маски распахнутый рот, полный острых белых зубов, и язык длиной сантиметров тридцать, который свисает на грудь, будто непристойный розовый галстук. Фасеточные, как у насекомого, глаза навыкате сделаны из какого-то голографического материала, переливающегося всеми цветами радуги.

Человек в маске подходит к девушке. В руках у него садовый секатор.

Запись длилась чуть больше часа, без звукового сопровождения. Камера, стоявшая, по всей видимости, на штативе, не двигалась на протяжении всего фильма, хотя пару раз человек в маске заходил за нее, чтобы поправить фокусировку. Натуралистичное, кровавое видео не завершилось со смертью девушки.

Сделав дело, человек в маске показал в объектив, очевидно, заранее приготовленный листок со словами: "НАДЕЮСЬ, Я ПРОШЕЛ ИСПЫТАНИЕ?" Только тогда запись оборвалась.

Перемотав кассету, Джек просмотрел ее снова.

Глава 13

Он убил ее.

Джек смотрел запись опять и опять, не в силах оторваться. Никаких сомнений. Убийство было настоящим, оно произошло на самом деле. Джек видел, как человек в маске засовывает руку в живот девушки и пригоршнями вытаскивает внутренности, пока та кричит и извивается. Допустим, подобные кадры можно подделать, но это потребовало бы участия специалиста по спецэффектам, немалых денег и нескольких недель на подготовку реквизита. Нет, Джек уже не сомневался.

Он убил ее.

Если человек в маске и изнасиловал девушку, то сделал это без свидетелей. Его намерения попросту заключались в том, чтобы причинить ей максимум телесных страданий и, по мере возможностей, продлить процесс. При этом он ни в чем себе не отказывал.

Он убил ее.

Джек рассмотрел ее лицо. На протяжении всего фильма рот девушки был заткнут кляпом, но глаза оставались болезненно выразительными. Джек решил, что она не похожа на проститутку; скорее студентка колледжа.

Он убил ее.

Рыжий Эд стремился произвести на него впечатление. Если бы Джек тщательнее подбирал слова, если бы он дал более четкие инструкции, тогда девушка, возможно, осталась бы в живых. Но все вышло иначе.

И виноват был Джек.

Он убил ее.

Следующее сообщение Джек получил не от Рыжего Эдда и не от Патрона. Ему написала Никки:

Дорогой Джек,

надеюсь, ты получишь это мое письмо. Не знаю, проверяешь ли ты этот ящик, но мы ведь договорились, что будем им пользоваться, если когда-нибудь потеряем друг друга и захотим связаться.

Недавно со мной произошло нечто странное, и я подумала, что это может как-то быть связано с тобой. Пускай мои страхи беспочвенны, я все равно решила дать тебе знать.

Джек прочел об интересе Ричарда к городам, которые посещала Никки, и к датам этих посещений. Вот только внешность, описанная Никки, не подходила ни к кому из знакомых Джека.

Так или иначе, я беру отпуск. У меня отложена кое-какая сумма... Надеюсь, у тебя в смысле денег все хорошо. Будут нужны, напиши.

Я все еще злюсь на тебя, Джек, но не из-за работы. Тут я с тобой на все 100%. Мне только кажется, что порой ты слишком зацикливаешься, перестаешь видеть всю картину в целом. У тебя полно таких «белых пятен», и у меня просто крыша едет, когда я пытаюсь указать их тебе, а ты не желаешь слушать.

Я ведь не стараюсь мешать, просто хочу помочь. Ты научил меня, что к опасности, лучше готовиться заранее, быть во всеоружии. Как ты сможешь принимать верные решения, не владея всей информацией?

Не хочу, чтобы ты сгинул. Та записка была грубой, зато честной. И на случай, если пинок под зад не помог, я решила попробовать еще кое-что.

Ты наверняка не забыл Луиса, нашего первого. Но помнишь ли ты Стейси Ломбарда?

В общем, я связалась с ее матерью. Вот письмо, которое она передает тебе.

Дорогой Д.,

ваша знакомая сочла возможным назвать мне всего одну букву вашего имени, и я понимаю почему. Поверьте, я никогда и никому (особенно полиции) не скажу даже этой малости. Ваша подруга многим рискнула, написав мне; это удивительно смелый поступок с ее стороны. Детали, которые она привела в своем электронном письме, убедили меня, что вы оба – именно те, кем я вас считаю.

Я просто хочу сказать вам СПАСИБО. Теперь я знаю, как и почему умерла моя дочь. Это настоящий ужас, но я не в силах выразить, как важно было для меня узнать все. Вы задали вопросы, которые я не могла задать сама, и убедились в правдивости ответов. По натуре я не мстительный человек, но мне кажется, что Луис Чавес получил по заслугам.

Ваша подруга пишет, что в последнее время вы испытываете некие трудности. Поверьте, я искренне вам сочувствую. Не сомневаюсь, вам приходится платить высокую цену за то, что вы делаете. Немногие были бы способны на такое, и я даже не могу представить, через какие терзания вы проходите. Ваша подруга пишет, что вам не нравится причинять людям боль; вы делаете это только в силу необходимости. Я верю ей, ведь только человек чести мог сделать подобный выбор. Вы рискуете жизнью, свободой и, быть может, даже спасением души, оставаясь при этом в полной безвестности.

Я просто хотела сказать, что ваша работа нужна людям. Вы принесли мир моей дочери и всей моей семье. Вы подарили нам успокоение, и мы бесконечно вам за это благодарны. Вы хороший человек. Пожалуйста, будьте осторожны и берегите себя. То, что вы делаете, очень важно.

Да хранит вас Господь.

Эмили Ломбарде

Джек запрокинул голову, прикрыл саднящие глаза – Всегда пожалуйста, – тихо произнес он.

ДЖИНН-ИКС: Поздравляю, ты принят. Видео – просто блеск.

РЫЖИЙ ЭД: Спасибо. Знаю, ты просил преслать фотки, но я решил, что видео падойдет лучше. Эту щлюху я потцепил в городе. Наверно, ты уже понял, што рука не та, про каторую я говарил.

ДЖИНН-ИКС: Да, я заметил. Можно спросить почему?

РЫЖИЙ ЭД: Групак типа развалился когда я его откапал и я решил, что такая рука тебе не нужна. Плюс так я доказал сразу два убийства, а не одно.

ДЖИНН-ИКС: Жаль тебя огорчать, но представленные доказательства не слишком хороши. Руку можно было взять в любой могиле. Да, видео впечатляет, но откуда мне знать, когда состоялась съемка? Возможно, ты убил кого-то лет десять назад и ничего не сделал с тех пор.

Надеюсь, эта отповедь не прозвучит слишком резко. Ты должен понимать, мы осторожничаем только ради безопасности – твоей и нашей. Если бы я не считал, что ты – именно тот, за кого себя выдаешь, то не стал бы с тобой говорить.

РЫЖИЙ ЭД: Ничево. Мне самому надо было дагадаца, наказать в камеру газету с сиводняшним числом или еще штонибууть. Магу все пофторить.

ДЖИНН-ИКС: Хорошо, но на этот раз игра пойдет по моим правилам. Сделаешь все как надо, и я сразу представлю тебя остальным членам Стаи.

РЫЖИЙ ЭД: Окей.

Спустя три дня Джек снял номер в мотеле, затерянном в штате Айдахо.

База Рыжего Эда находилась в Кер-д'Алене, но убивать тот предпочитал подальше от города; вокруг, на поросших лесом горных склонах, было вдосталь укромных местечек.

Джек решил прибегнуть к тому способу инициации, которым пользовался Джинн-Икс, в модифицированной версии. Он сообщил Рыжему Эдду, что снял отпечатки пальцев местной проститутки и ждет теперь, что ее руку ему пришлют уже опробованным способом.

Из мотеля Джек наугад набирал телефонные номера, держа под рукой магнитофон. Наткнувшись на подходящее сообщение автоответчика ("Привет! Меня зовут Наоми, обязательно перезвоните позже, я с удовольствием с вами поговорю!"), он записал его. Зарегистрировав телефонный номер в Кер-д'Алене на организацию "Досуг на Мэйн-стрит", он выслал его Рыжему Эду вместе с выдуманным описанием внешности Наоми.

Сел к телефону и стал ждать.

– Здравствуйте, вы позвонили в "Досуг на Мэйн-стрит".

– Привет. Мне нужна одна из ваших девушек.

– Конечно. А что именно вас интересует?

– Ну, мне порекомендовали одну из них. Мой друг.

– А как ее зовут?

– Наоми.

– Один момент. Да, Наоми сегодня работает. Вы остановились в отеле или в частном доме?

– В отеле. "Броадмур Армз".

– Номер комнаты?

– Четыреста семнадцать. М-м... как вы думаете, когда она сюда доберется?

– Скорее всего, где-нибудь через полчаса, если сейчас у нее нет клиента. Я дам вам номер ее сотового, если хотите, или могу сам ей позвонить.

– Давайте, я запишу номер.

– Хорошо. Если она не возьмет трубку, оставьте сообщение с названием отеля и номером комнаты. Наоми будет у вас не позже чем через час.

Продиктовав номер, Джек повесил трубку.

Судя по голосу, Рыжий Эд был моложе, чем он ожидал.

Все прошло гладко – настолько, что он с самого начала должен был заподозрить неладное.

Отель "Броадмур Армз" оказался старым четырехэтажным зданием из песчаника, выстроенным еще в двадцатых годах. Если давным-давно он и служил перевалочным пунктом для туристов, эти времена миновали, и теперь его основное предназначение состояло в том, чтобы предоставлять крышу над головой людям, катящимся по наклонной плоскости туда, где крыш не будет вовсе. Портье был темнокожим юношей с таким количеством прыщей на лице, что было похоже, будто он пострадал при столкновении с осиным гнездом Поинтересовавшись, желает ли Джек снять номер на час, на день или на неделю, он поселил его на четвертом этаже, как тот и просил.

Носильщик предусмотрен не был, и Джеку пришлось самому тащить багаж по лестнице. При нем был единственный чемодан, но своим размером тот, скорее, напоминал средних размеров сундук. Занося его наверх, Джек постарался не показать, насколько чемодан легок на самом деле.

Джек оказался в 402-м номере. Занес чемодан внутрь, осмотрел дверь. Дешевый замок, хлипкая цепочка, глазок отсутствует. Кивнув, Джек оставил дверь открытой и прошел по коридору к номеру 417. Вытащил пистолет. Другой рукой тихонько постучал – едва слышно, самыми кончиками пальцев.

– Кто там? – неуверенно спросили за дверью.

– Полиция. Откройте! – рявкнул Джек.

Дверь успела приоткрыться всего на сантиметр, когда Джек ударил ее плечом. Цепочка лопнула, и стоящего за дверью человека сбило с ног ударом; войдя, Джек прикрыл дверь за собою.

Парню, растянувшемуся на полу, не могло быть больше семнадцати. Коренастый, с квадратной челюстью. Очки в толстой черной оправе и длинные, засаленные темные волосы. Джинсы, кроссовки и черная футболка с логотипом рок-группы "Металлика". Испуганное выражение лица.

– Не надо, не стреляйте, – выдавил он. – Я сдаюсь, слышите? Без сопротивления.

– Перевернись на живот и заведи руки назад, – распорядился Джек, вытаскивая из кармана наручники.

– Ну здравствуй, Рыжий Эд.

– Ш-ш-што происходит? – Голос хриплый, невнятный.

– Ты мой пленник. Я вколол тебе наркотик, чтобы проще было перевозить.

– Я не могу... пошевелиться.

– Это потому, что ты связан, – терпеливо разъяснил Джек. – Прислушайся. Что ты сейчас слышишь?

– Шипение. Что-то шипит.

– Это горелка. Что-нибудь еще?

– ...Нет.

– Совершенно верно. Ни машин, ни людей. Это потому, что мы с тобой находимся в фургоне трейлера, брошенного в богом забытом месте. Трейлера, который я оборудовал специально для тебя.

– Кто... кто ты такой?

– Я Следователь, Эд. Или, наверное, лучше называть тебя Марк? Марк Рейли Андерсон, Кер-д'Ален, Вест-Флоренс-стрит, дом 109, если твое водительское удостоверение не врет.

– Я обманщик, – прошептал Марк. – Обманщик, о господи, я никого не убивал.

– Я не верю тебе, Марк. Мне кажется, ты молод, глуп и неопытен, но ты вряд ли невиновен. Слишком уж убедительное вышло видео.

– Следователь. Следователь. Ох, черт, черт, – заплакал Марк. – Пожалуйста, ну пожалуйста, это был не я, я украл руку из похоронного бюро, я не снимал ту кассету...

– Кто же тогда?

– Злобный Джордж. Мы познакомились в Сети, оба болтались на одном сайте – massmurder.org...

– Ясно. Никого не убивал. Видишь ли, я знаю все, что известно Стае. Но я никогда не слышал о каком-то Злобном Джордже. А вот про Рыжего Эда я слышал... Наверное, и Рыжий Эд слыхал обо мне, так?

– Я знаю о тебе, – всхлипнул Марк. – Знаю, чем ты занимаешься. Все на сайте знают.

– Хорошо. Значит, ты уже понял, что впереди у нас с тобой – долгая, долгая ночь...

По прошествии первого часа Джек понял, насколько же ему не хватает Никки.

– Вот как это работает, – сказал Джек. – Возможно, ты решил, что я применил к тебе ужасные пытки, но на самом деле я еще толком не успел начать. Сейчас мы подошли к точке, когда у тебя возникнет желание солгать мне, рассказать то, что, на твой взгляд, я хочу от тебя услышать. Просто чтобы я перестал тебя мучить. Это очень плохо. Это тратит впустую мое время и усложняет работу. Итак. Видишь эту штуку?

– О боже. О долбаный Иисус...

– Если ты соврешь мне, я пройдусь ею по твоим гениталиям. Так что постарайся запомнить: как бы тебе ни хотелось соврать, этого не стоит делать... Я ведь узнаю, что это вранье, рано или поздно. А это...

– Аааа!

– ...будет ждать своего часа.

Проблема заключалась в том, что без Никки Джек не мог осуществить проверку. Страх, как бы он ни был силен, работает лишь до определенного момента: боль в итоге запутает ответы Марка, заставит его говорить все что угодно ради минутной передышки.

Впрочем, значения это не имело. Проблемы возникнут лишь в том случае, если Марк окажется невиновен...

– ННННННЕЕЕЕЭЭЭЭ! ДА! Я ЭТО СДЕЛАЛ, ЧЕРТ, Я!

– Что именно?

– Та девица, не помню ее имени, она вовсе не голосовала на трассе, я познакомился с нею в баре...

– Где?

– В Ам... Амстердаме. В прошлом году я ездил туда с друзьями, мы здорово уколбасились наркотой, и там, там была эта девица, мы пошли в проулок ширнуться, и я... Я хотел ее поцеловать, но она рассмеялась мне в лицо, и тогда я ударил ее ножом. Оторвал ее от земли, у нее туфли слетели с ног, она обмякла...

– Марк. Я не тупица. Думаешь, я в кино не хожу? Откуда это? Из какого фильма? "Пятница, тринадцатое"?

– "Хеллоуин-2", – шепнул Марк.

– Точно. И насчет Амстердама, это будет довольно сложно проверить, да? Сдается мне, Марк, ты еще ни разу не покидал континент. Сомневаюсь, чтобы ты хоть раз пересек границу старых добрых Соединенных Штатов.

– Пожалуйста. Не надо больше той штуки...

– Тут тебе не кино, Марк. Не видеоигра, не Стивен Кинг в мягкой обложке, не телешоу. Это на самом деле.

– БООАААА!

– Урод. Мудак несчастный. У меня нет на это времени. Прекрати лгать мне!

– Я не буду. Не буду, – прохныкал Марк.

– Вот дерьмо! – Джек отбросил кусачки, и те, лязгнув, упали на стол. Прислонился к прохладному металлу стены, чувствуя, как между лопатками сбегает ручеек пота.

– Ты хотя бы знаешь, что такое настоящая жизнь? – с раздражением спросил он. – Это вовсе не труп, ножовка по металлу и мешок хлорки. Жизнь – не погружение в кровь и ужас, не гордость от изобретения нового способа заставить кого-то кричать. Все это смерть, просто смерть.

– Это все равно лучше, чем моя жизнь... – прошептал Марк.

Джек покачал головой.

– Нет. Такой ответ меня не устраивает. – Он снова взял в руки кусачки, но тут же швырнул их в стену. Распахнул дверцу в задней части фургона и вышел в темноту.

Он поставил фургон на небольшой поляне, в стороне от заброшенной дороги на лесозаготовку. Лунный серп давал достаточно света, чтобы были видны горы вокруг, но сам лес оставался погруженной во тьму шелестящей тайной.

Джек решил немного пройтись.

Он не захватил фонарик, а потому вышел на дорогу. В принципе, возможно, что кто-то проедет здесь и, заметив фургон, найдет в нем Марка, но очень маловероятно. В данный момент Джеку было на это наплевать. Он так устал сдерживать себя, контролировать... ему хотелось отпустить вожжи. Хотелось нарубить Марка на сотню кусков, и чтобы оба они не переставали при этом кричать во все горло.

– Так в чем же дело? – шепнул чей-то голос на ухо Джеку. Это было настолько реально, настолько неожиданно, что он замер без движения, только сердце колотилось в груди.

– Сам знаешь, все в твоих силах. Никто тебя не остановит. И это было бы так здорово, правда? – Голос был странно искажен, как в том файле, который получил Джек.

Это был голос Патрона.

– Нет, нет, нет, – проговорил Джек. – Я не потерплю каких-то голосов в голове. Я все еще хозяин ситуации, я ее контролирую.

– Вспомни свою методологию, Джек. Фаза предвкушения. Первый шаг серийного убийцы, когда его подсознание жаждет крови. Характеризуется повышенной чувствительностью восприятия и яркими галлюцинациями...

Лесные запахи вдруг навалились на Джека: влажный мох, сосновая кора, трухлявые стволы... В темноте танцевали цветные пятна, мозг спешно рисовал психоделические миражи. Джек закрыл глаза, но от этого сделалось только хуже; узоры проникли под веки – багровые вихри, полосы и пятна вздувались и опадали в такт сердцебиению.

– Ты не настоящий, – прохрипел Джек.

– Еще какой настоящий. Я реальнее, чем пес сына Сэма, Джек, – голос рассмеялся кошмарным электронным лаем. – И я явился сюда с той же целью: поведать тебе, что убивать – это нормально. А также рассказать, почему это так.

– Что?

– Как по-твоему, когда социальная группа становится субкультурой? – спросил голос.

– Ума не приложу. Мне все равно.

– Вот это вряд ли... У всех субкультур есть нечто общее, Джек. Во-первых, и это очевидно, они разделяют общую привязанность. Собиратели игрушечных паровозиков, фанаты "Стар-трека", коллекционеры оружия, кто угодно... но этого мало. Многим нравится употреблять в пишу картофель фри, но они ведь не выпускают свой бюллетень, верно? Открой глаза.

Джек послушался. На дороге впереди стоял едва различимый в темноте силуэт.

– Что подводит меня к следующему фактору – коммуникации, – произнес голос. Сотканная из тьмы фигура сделала шаг навстречу Джеку, но он еще не мог разглядеть лица говорившего. – Носители субкультуры всегда кучкуются вокруг средств обмена информацией. Это ведет к созданию собственного сленга – особого словаря, который обязательно возникает внутри субкультуры и который непосредственно связан с областью интересов ее носителей.

Фигура сделала новый шаг, и теперь Джек узнал этого человека: Джинн-Икс. В той же пропитанной кровью одежде, в которой Джек убил его.

– Да, – сказал Джинн-Икс. – Выбери овечку, забей ее, воспользуйся фургоном, чтобы скинуть труп. Соски оставь себе в качестве трофея.

– Иди ты к черту, – хрипло прокаркал Джек.

– Ни за что, – спокойно ответил Патрон. Побледнев, силуэт сделался неясным, размытым пятном. – Следующий фактор – регулярные собрания. Носители субкультуры сходятся вместе, чтобы восславить ее ценности в особых, ритуальных формах. Нередко цель этих сборищ – вовлечь в группу новых членов, завязать разнообразные отношения между отдельными участниками движения.

Фигура вновь шагнула вперед. На сей раз это был Дорожный Патруль.

– Привлечь новых членов? Замечательная мысль. Я с удовольствием помогу с организацией. Быть может, нам стоит объединить рост группы со сбором финансов...

– Это не... эта мысль мне не нравится...

Дорожный Патруль шатнулся назад, во тьму.

– Организация, коммуникация, конгрегация... – произнес Патрон. – Субкультура выработала мозг, речевой аппарат, органы размножения. Но строительство не будет завершено, пока у нее не появится душа – нечто, не просто утверждающее свои ценности, но и преумножающее их.

Темный силуэт опять сделал шаг; на этот раз из тьмы появился человек, которого Джек не убивал.

Из тьмы вышел сам Джек.

– Группа не станет культурой, – сказал он, – пока у нее не появится собственное искусство...

Джек вернулся в фургон два часа спустя.

Он закрыл за собой дверь и уселся напротив Марка. Лицо мальчишки покрывали комариные укусы, несколько насекомых продолжали трапезу.

Джек долго смотрел на юношу, прежде чем заговорил.

– Ты понимаешь, кто ты? – спросил он наконец. – Ты продукт породившей тебя культуры. Для тебя насилие и развлечение – одно и тоже. Так?

– Да, так. Ты прав. – Казалось, Марку не терпится согласиться.

– Ты дал легкий ответ. По опыту знаю, что легкие ответы, как правило, ничего не стоят, – Джек напряженно подался вперед. – Миллионы других людей видят все то же, что и ты, но они не берут нож и наручники на свидание с девушкой по вызову.

– Я... на самом деле я не собирался этого делать.

Взяв со стола бутылку с водой, Джек сделал большой глоток.

– Может, и не собирался. Это не важно. Важно другое: у тебя был выбор... Так что давай забудем все эти россказни про бесчувственного робота, запрограммированного романами ужасов и фильмами про садистов. Если ты принадлежишь к субкультуре, это еще не делает тебя ее рабом.

Поставив на стол бутылку, Джек взял в руки нож для картона. Ощупал лезвие.

– Я что хочу сказать, – тихо произнес Джек – Когда человек вливается в субкультуру, он как бы ставит подпись под неписаным контрактом. Этот договор обязывает его повиноваться правилам субкультуры – не только наслаждаться ее плодами, но и терпеть наказания. И порой субкультура требует человеческих жертв...

Марк вздрогнул.

На исходе восьмого часа Джек был уверен в двух вещах: первое, Марк попросту недостаточно силен, чтобы лгать ему.

Второе, Марк никого не убивал.

Паренек был притворщиком, он излазил всю Сеть в поисках нацистского порно и сайтов, посвященных кровавым инцидентам. Он проявлял нездоровый интерес к маньякам-убийцам и, вполне возможно, мог стать одним из них... повзрослев. Если Марк и собирался воспользоваться ножом, который Джек обнаружил в его чемодане, это стало бы первым убийством Рыжего Эда.

И Джек пытал его.

Видеозапись была настоящей, Джек не сомневался. Но сделал ее не Марк... а Злобный Джордж. Настоящий серийный убийца, который, очевидно, был достаточно умен, чтобы отправить вперед себя подростка Если Марка приняли бы в Стаю, тогда вскоре Злобный Джордж также представил свою кандидатуру... и теперь Джеку приходилось все начинать сначала.

Вот только... он не знал, что ему делать с Марком.

Если Джек его отпустит, тот может отправиться в полицию. Он видел лицо Джека, знал о "Волчьих угодьях", мог предупредить Злобного Джорджа.

Джек не имел права этого допустить.

– Марк.

– Что? Что? Я рассказал уже все, что знал...

– Не совсем. Скажи мне почему. Скажи, как ты мог погрязнуть в чем-то подобном.

Марк испустил слабый смешок.

– Не знаю. Просто... это ни на что не похоже, знаешь? Это что-то настоящее. Ну, вроде бы все хотят убивать, но никто не осмеливается.

– За исключением Стаи. Они были настоящими... и тебе захотелось присоединиться к ним.

– Уже нет. Больше не хочу...

– Помнишь, что я говорил о субкультурах? Стая начала превращаться в одну из них – в культуру серийных убийц. Интернет – идеальный инкубатор; он похож на этакий тропический лес, очень концептуальный. У них были общие интересы, собственный язык: "трофеи", "овечки", "пункты приема трупов"... У них было место, где они собирались, чтобы поделиться новостями. У них даже было искусство – фотографии, видеоролики, звуковые файлы.

– Было?

– Да. Было. Сегодня от них остался... лишь я один. Видишь ли, в тропических джунглях часто выводятся новые виды хищников, способных отлично маскироваться под окружающую среду. Ты слыхал о белом богомоле, который похож на цветок орхидеи?

– Нет. Нет, не слыхал.

– Теперь, поговорив с тобой, я понял, какую роль играют "Волчьи угодья". Я собирался попросту прикрыть их... но, если я это сделаю, обязательно появятся новые. И они будут привлекать таких же, как ты.

– Но... но я же никого не убивал...

– Я знаю, – сказал Джек. – Но убил бы, если бы влился в Стаю. А с помощью остальных убивал бы снова и снова, направо и налево. Вот почему я не стану закрывать "Угодья". Вот почему я не вправе опустить руки. Я должен контролировать происходящее.

– Я... я тебя понимаю.

– Правда? Марк, я хочу, чтобы ты хорошенько понял одну вещь. Это вовсе не предлог, которым я пользуюсь, чтобы убивать людей. Я делаю это, чтобы предотвращать убийства и чтобы нести успокоение семьям убитых.

– Значит, ты... Ты не хочешь убивать меня?

– Нет, не хочу, убийство – это максимальный контроль, максимальная власть... но с властью надо быть осторожным, она может сыграть с тобой странную шутку...

Джек поднялся на ноги.

– Настоящая власть, Марк, заключается не в том, чтобы управлять жизнью других. Она в управлении собственной жизнью. Надо совершенно четко представлять себе последствия своих действий.

Джек зашел за спину юноше. Положил на его плечо ладонь.

– Я смогу, клянусь, я всегда буду...

– Перед каждым из нас встает выбор. Сделав его, мы должны будем жить дальше. И порой... порой сделать этот выбор не так-то просто.

– Я могу, я сделаю правильный...

– Я говорю не о тебе, Марк. Я говорю о выборе, который стоит передо мной.

Потянувшись вперед, Джек распорол ему горло.

Он вполне мог стать убийцей.

– Конечно, – прошептал Джек. – А мог и перерасти эту возрастную болезнь. Найти другой способ выпускать пар.

Как это сделал ты?

– Я не мечтал стать убийцей. Я хотел быть художником.

Кажется, ты совсем неплохо сочетаешь эти порывы, верно? Взгляни-ка на узор, который образовали эти капли крови. Ты же глаз от них оторвать не можешь. Немного похоже на льва в прыжке. Или, если немного подработать...

– Я был вынужден сделать это. Вынужден.

По-твоему, у тебя больше нет выбора? Если это правда, тогда ты уже не человек, а машина. Машина для убийства.

– Нет. Я все еще человек. Да, человек.

Ясно. Но откуда тогда взялись эти дурацкие рассуждения о субкультурах и искусстве? Знаешь, на что это было похоже? На те дерьмовые манифесты, которыми плохие художники подкрепляли свои никчемные произведения. Ты именно этим и занимался, не так ли? Искал себе оправдание? Ну конечно, а в самом конце подвел логическую черту: дескать, нельзя было позволить этому парню болтать о том, что он видел... Но ты же не об этом думал тогда. Ты думал, что пацан должен испытывать благодарность за то, что убил его именно ты... Ведь это все равно что дать музыканту возможность поиграть с «Роллинг Стоунз» или позволить спортивному болельщику подать мяч Бэйбу Руту. О, какой же он счастливчик...

– Это не важно, – устало сказал Джек. – Что будет со мной, уже не важно.

Уже слишком поздно.

Молча, спокойно, методично он принялся за уборку. Надо было вычистить всю грязь.

Как он проделывал это множество раз прежде.

Покончив с уборкой, спрятав тело и сделав анонимный звонок в полицию, Джек вернулся в мотель и уселся за компьютер. Надо было проверить, нет ли новых сообщений на "Волчьих угодьях". Он совсем не удивился, увидев ждущую его строчку, присланную Патроном.

ПАТРОН: «Темные дела удобнее вершить в темных театрах».

– Нет, – пробормотал Джек. – Не может быть.

ПАТРОН: Это дословный перевод надписи в самом начале фильма, Джек. Учитывая твое пристрастие к черному пластику и боли, я решил, что такой фон будет в самый раз. Надеюсь, тебе понравилось.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Наверное, я не должен удивляться.

ПАТРОН: Не стоит. Хотя, полагаю, Рыжий Эд был удивлен... Сколько ему было, Джек? Судя по нашим беседам, я бы рискнул предположить – не больше двадцати. Наверняка он – самая юная жертва в твоем списке?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Я задал ему массу вопросов, но дата рождения как-то не всплыла в разговоре. Зато всплыло множество других интересных подробностей.

ПАТРОН: Если ты надеялся, что я испугаюсь, то ошибся в расчетах. Эд не мог бы рассказать ничего такого, чего не знал сам... а о Злобном Джордже ему почти ничего не было известно.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Но о нем знаю я. Ведь это ты убил ту девушку на кассете.

ПАТРОН: Ну разумеется. Потому что Рыжий Эд за всю свою жизнь и мухи не обидел. И вряд ли уже обидит, как я подозреваю. Ты ведь уже покончил с ним, не так ли? Строго говоря, он стал первой безвинной жертвой твоих рук... Интересно, что ты чувствуешь по этому поводу?

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Превосходство. Мне известно больше, чем тебе. Рыжему Эду далеко за сорок. За последние четыре года он убил шесть женщин в штате Айдахо... И знаешь, еще что? У него прекрасная орфография. Кстати говоря, он нечто вроде компьютерного гения. За монитором он вытворяет потрясающие вещи. Я даже не подозревал, что такое возможно.

ПАТРОН: Джек, Джек... Какая нелепая ложь. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты с самого начала подозревал, что за Рыжим Эдом стою я, собственной персоной. Догадаться было совсем не сложно... но ты не хотел догадываться. Правда, Джек? Тебе был нужен предлог, чтобы выместить на ком-то все, что накапливалось в тебе на протяжении этих наших сеансов связи. Но я почти уверен, что замена оказалась никудышной. Прости, Джек... Я просто тебе не верю.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Еще поверишь.

Впервые Джек первым разорвал связь. Какое-то время он неподвижно сидел, угрюмо глядя на экран, а затем с размаху ударил кулаком в стену.

– Сукин ты сын, – простонал он.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ

Фиона Стэдмен крутнулась вокруг своей оси, проказливо улыбаясь.

– Ну, дядя Рик? – спросила она. – Что ты об этом думаешь?

Рик Стэдмен внимательно оглядел племянницу. На ней был наряд, который она сделала своими руками: платье до пят из черной кисеи с вышитыми серебром фазами луны и со свободными, в восточном стиле, рукавами. На шее Фионы висел кулон, изображавший полную луну, а волосы украшала тиара из звезд. Дополняли наряд сандалии со сложной черной шнуровкой, завязанной на икрах.

– Думаю, ты разобьешь немало сердец, – со смешком признал Рик.

– Ты меня научишь? – фыркнула Фиона.

– Я? Да я в этом ни ухом, ни рылом, – бесстрастно ответил он. Прихлебнул кофе и глубокомысленно потрепал Руфуса, который, выгнувшись от удовольствия, изо всех сил пытался слизнуть кожу с руки Рика.

– Ну, мне так не кажется, – сказала Фиона, плюхаясь на тахту рядом с ним. Руфус приготовился прыгнуть к ней на колени, но Рик перехватил щенка.

– А ну тихо, чучело мохнатое, – сказал он. – Сдается мне, она тебя придушит, если ты помнешь ей платье.

– Мама говорит, ты теперь встречаешься с какой-то блондинкой, – сказала Фиона. – Что случилось с Софией? Или она просто перекрасила волосы?

– Э... мы с Софией теперь просто дружим, – сказал Рик. – Но ты права, у меня и правда новая подружка. Ее зовут Эмбер.

– Подружка? Подружка? Это слово я слышу впервые с тех пор, как тебя кинула Злючка.

Рык вздохнул.

– Ее звали Карен. Так ее и называй.

– Ну, а для меня она была и останется Злючкой. Лучше расскажи мне об Эмбер.

– Ей двадцать пять, изучает в колледже литературу, обожает играть в дурацкий трик-трак. И еще, она очень милая.

– Вроде подходит... А далеко идущие планы?

– Как обычно, знаешь ли: брак, трое детей, мировое господство. Научные эксперименты в гараже, переезд в страну, не высылающую беглых преступников.

– Отлично. Счастье найдет тебя на юге Ботсваны.

– Между прочим, – с неохотой признал Рик, – мы и впрямь подумываем о путешествии. Может, махнем летом в Азию.

– Этим летом?

– Знаю, вроде как рановато... но Эмбер мне действительно нравится. Я приведу ее знакомиться, сама увидишь.

Фиона сузила глаза, но все же улыбнулась.

– Ладно уж, езжайте. Если, конечно, она получит от меня штамп «Одобряю».

– А ты? Как дела на личном фронте?

Фиона со стоном рухнула на тахту.

– Лучше не спрашивай. Мне до того хочется свиданий, что я начинаю выдумывать поклонников. Вчера даже смогла убедить себя, что за мной следят.

– Что еще за новости? – нахмурился Рик.

– Ох, да не беспокойся ты. Просто машина ехала медленно, кто-то искал нужный дом. Сам знаешь, какое богатое у меня воображение.

– А как же. Учти, у нас это наследственное. Кстати говоря... я ведь пришел показать кое-что.

Фиона подскочила на тахте, глаза ее широко распахнулись.

– Что? Ты закончил костюм? Наконец-то!

– Ну, я еще не уверен, закончил ли...

Фиона закатила глаза:

– Художники. «Ничего нельзя закончить...»

– «...Можно только прекратить работу». Да, знаю. Но костюм уже вполне годится для демонстрации на публике.

– Ха-ха! – вскричала Фиона. – Я знала, что ты прячешь в той большой, звякающей сумке! Вытаскивай!

– Ну уж дудки, – сказал Рик. – Ты увидишь его во всей красе. Жди тут, я сейчас его надену. Займет пару минут.

– Давай быстрее!

Вновь усевшись, Фиона подтянула под себя ноги. Руфус прыгал рядышком, но улегся, когда она дала ему команду.

– Ну что, Руфус? – сказала Фиона щенку. – Как думаешь, что там за костюм? Что-то классное, разумеется...

Руфус жадно дышал, высунув язык. Она чесала ему за ухом и ждала.

Когда ее дядя вошел в дверь, она лишь прошептала:

– Ого.

Наряд Рика явно основывался на костюме римского центуриона и состоял из блестящей кирасы, короткой тоги и шлема с гребнем, но был сделан из необычных материалов. Нагрудник кирасы выстилали кусочки цветного стекла, образующие рисунок: солнце с расходящимися от него лучами. Тога была скроена из такого же тонкого материала, которым воспользовалась Фиона; на глубоком синем фоне улыбались вышитые солнечные диски. Шлем был бронзовым, с прикрывавшей лицо блестящей маской и с индейским гребнем из алых и желтых перьев, изображавших языки пламени. На черных кожаных перчатках, как и на сапогах, до колена, были нашиты отполированные бронзовые пластинки.

– Да здравствует бог Солнца, самый прикольный бог на свете! Ра, Ра, Ра! – воскликнул Рик приглушенным маской голосом.

Вскочив с тахты, Фиона обняла его. Руфус принялся лаять.

– Это будет мой самый лучший Хэллоуин! – сказала она.

Глава 14

ПАТРОН: Завтра Хэллоуин, Джек. Мне еще не доводилось убивать на Хэллоуин. Чуточку слишком очевидно, не находишь? Чересчур прямолинейно, по-голливудски. Праздник и без того посвящен смерти, так что использовать мои таланты, лишний раз увязывая с нею этот день, кажется ненужной тратой сил.

Но этот день бросает мне вызов.

Хэллоуин высмеивает смерть. Люди обряжают ее в глупые тряпки, душат детьми и сладостями. Изображают страх, чтобы потом посмеяться, вдоволь навизжавшись от притворного ужаса. Осторожно заглядывают в бездну, чтобы затем плюнуть в нее. В этом смысле Хэллоуин – такой же целомудренный праздник, как и все прочие, а может, и самый невинный.

И конечно же, на Хэллоуин все надевают маски. Маски, за которыми можно спрятаться. Маски, которые изображают истинное лицо человека. Полагаю, ни один другой праздник не насыщен искусством до такой степени. Сколько творческих усилий люди вкладывают в Пасху, Четвертое июля, день святого Патрика? Не слишком много. Эти праздники основаны в первую очередь на традициях, на следовании ритуалам... но очень немногие два года подряд наряжаются на Хэллоуин в один и тот же костюм.

Мы уже отдали свою дань маскам, не правда ли, Джек? Джинн-Икс, Дорожный Патруль, Поцелуй Смерти, Злобный Джордж... Мистер Либенстраум. Но те маски, что мы носим сейчас, маски Патрона и Следователя, – это Инь и Ян наших истинных лиц. Мы оба разрушаем во имя созидания. Я создал тебя... значит, ты должен уничтожить меня. Идеальная симметрия.

Но, Джек, наш танец еще не завершен. Как твой предшественник, я несу определенную ответственность, на мне лежат особые обязанности. Я владею мудростью и опытом, которые хочу передать тебе. Не бойся, это не больно; совсем наоборот. Ты уже прошел через боль, она навсегда в тебе сохранится. Она делает тебя сильным. Просто ты должен научиться направлять ее в нужное русло... Впрочем, до сих пор тебе это удавалось.

Единственное, что тебя сдерживает, – самое бесполезное чувство из всех, чувство вины. Ты прошел долгий путь, Джек; ты почти у цели. Не стоит переживать из-за того, что так хорошо тебе дается. Не мучь себя, и перед тобой распахнется целый мир. Прекрасный мир, исполненный творческой энергии.

Возможно, тебя вдохновит мой новый проект. Я вполне доволен концепцией, но ты смог бы, если бы захотел, многое в нее привнести.

Художник, о котором идет речь, по существу скульптор, хотя работает с самыми разными материалами. Его работы хороши, у него великолепная техника, но ему недостает той глубины чувства, которая потребна подлинному мастеру. Мне кажется, я знаю, как восполнить этот пробел.

У него есть юная племянница. Они часто бывают в гостях друг у друга, и, по моему разумению, девчонка совсем по-детски влюблена в дядюшку. Вот что я придумал: надо привязать ее голышом к кровати и прикрепить к ее телу множество фейерверков. Конечно же, меня натолкнул на эту мысль тот замечательный трюк, который ты провернул с бенгальским огнем. Разместив фейерверки в стратегических точках, как я понимаю, можно выборочно уничтожить довольно приличное количество человеческой плоти, прежде чем раны вызовут смерть. Если угодно, это перенос современных градостроительных концепций на уровень психологии: «Мы вынуждены снести этот сосок. На его месте возникнет кровоточащий, дымящийся котлован».

И разумеется, запах. Резкий запах сгоревшей пиротехники преследует нас неделями – и до, и после окончания октября. Замечу, запах этот неистребим, а в закрытой комнате достигнет довольно сильной концентрации. Останется добавить пару декораций – тыкву с вырезанной в ней рожицей, несколько картонных привидений и скелетов – и поставить компакт-диск с неувядающим хитом «Я без ума от монстров». Вуаля! И все же это заметно расходится с моими прежними работами. Я предпочитаю убивать быстро и чисто, а основным творчеством заниматься уже впоследствии; я работаю скорее в жанре пост-мортем, чем постмодерн. Фейерверки сильно шумят; они хаотичны и беспорядочны. Чтобы все прошло как по маслу, я считаю, необходимо устроить генеральную репетицию.

Что, если я воспользуюсь Никки?

Невозможно. Этого просто не могло быть.

Джек нервными шагами мерил свой номер в мотеле. В одной руке он сжимал пистолет, а второй беспрестанно щелкал его предохранителем.

– Как? Как? – бормотал он. Оказавшись у двери в ванную, Джек краем глаза уловил свое отражение в зеркале над умывальником: небритый, без рубашки, с налитыми кровью глазами. Он напоминал бродягу, которому самое место – где-нибудь под мостом, с бутылкой в руке. Направив пистолет на отражение, Джек рявкнул:

– Как? Как, черт побери? Откуда он знает?

Отражение ничем не могло ответить.

После "собеседования" с Ричардом Никки еще ни разу не работала. Впрочем, она выходила на Бульвар, чтобы провести собственный опрос, но никто из девушек не встречал его и не говорил с ним. Казалось, кроме нее самой, Ричардом и его агентством никто не интересовался.

Джек не ответил на посланное ею сообщение, но это могло означать что угодно. Возможно, он уже не проверяет почтовый ящик или решил, что без него ей лучше; вполне в духе Джека.

Никки больше не чувствовала себя в безопасности. Пришло время двигаться дальше, найти другой город; она бы уже уехала из Ванкувера, если бы решила куда. И знала только одно: это не будет один из тех городов, о которых она упомянула Ричарду.

Теперь Никки совершала свои пробежки по вечерам; биологические часы вернулись к естественному для нее ритму ночной жизни. Она уже не понимала, зачем было бегать по утрам; видимо, что-то связанное с новым поворотом в жизни, с изоляцией. Ей этого не хватало, она этим занималась, и делу конец. Баста Пробежки на закате – когда дорожки парков заполнены гуляющими парочками, собачниками, другими бегунами – казались ей теперь вполне естественными.

Уже почти совсем темнело, когда Никки вернулась домой, вся в поту и запыхавшаяся. Отперев дверь квартиры, она сразу направилась к холодильнику и достала банку пива.

Первое, что она заметила, были сдвинутые бумаги на кухонном столе. Мелочь, конечно, но Джек научил Никки подмечать такие вот мелочи. Кто-то побывал у нее дома.

Замерев, она опустила банку с пивом и прислушалась.

Ничего.

Бегая, Никки всегда брала с собой тридцативосьмикалиберный в поясной кобуре. Сейчас она выхватила пистолет, сняла его с предохранителя и быстро, на цыпочках обошла все комнаты, одну за другой. Заглянула в шкафы, в уборную, под кровать. Никого.

Осматриваясь, Никки видела и другие приметы чужого пребывания в квартире: какие-то вещи не на своих местах или немного передвинуты. Вернувшись в гостиную, Никки проверила дверь и увидела царапины вокруг замка.

Нахмурившись, она подняла банку и сделала долгий глоток. Незваный гость ничего не забрал; даже отметины на замке, возможно, были старыми. Может, все это ей чудится?

Никки вновь осмотрелась, пытаясь определить причину визита Закончив, отчасти утратила свою уверенность; похоже, ложная тревога Вздохнула, уселась и допила пиво.

Определенно настало время уезжать, думала Никки. От этого города у меня уже едет крыша.

Она решила выпить еще банку, но когда поднялась на ноги, чтобы достать из холодильника пиво, накатил приступ головокружения, и Никки вновь осторожно уселась.

Ого! Может, лучше пожевать чего-нибудь...

Свою ошибку она осознала слишком поздно. Потянулась к телефону, но руки вдруг растянулись на миллион миль.

И все вокруг исчезло.

СЛЕДОВАТЕЛЬ: Давай, продолжай трепаться. Ты даже не представляешь себе, с кем имеешь дело. Ты не впечатляешь меня, Патрон. Ты такой же, как и все прочие, жалкий неудачник, который повторяет себе, что он особенный, потому что творит гнусности и никто не может его поймать. Неплохое определение для всех паразитов, не находишь? Воображаю, крысы, тараканы и червяки думают точно так же, барахтаясь в грязи: «Все это богатство – оно только для меня. Я особенный».

Ты фальшивка.

Ты даже не понимаешь, что такое настоящие муки.

Несколько распотрошенных, парочка повешенных, перерезанные глотки... мило, но кончается за секунды. Ты хоть знаешь, что это такое – пытать кого-нибудь двенадцать часов кряду? Чтобы они гадили под себя от ужаса и боли? Чтобы взрослые мужики плакали, молили и упрашивали пощадить их на всем протяжении пытки?

Я знаю. И в этом я весьма, весьма преуспел.

Ты похваляешься тем, что создаешь художников?

Это потому, что у тебя самого нет никакого таланта.

Ты хвастаешь убийствами, потому что у тебя не хватит духу делать то, что делаю я. Невинные люди – легкая добыча; охотиться на них может любой. А я охочусь на хищников, и я всегда получаю то, что мне от них нужно.

Ты и пальцем не тронешь Никки. Я говорю тебе это, поскольку ты уже понял, что я тебя поймаю; ты практически признал это в своем последнем письме.

Ну, а закончу я очень простым обещанием: все, что ты сделаешь с ней, я проделаю с тобой.

Ответ не заставил себя ждать:

ПАТРОН: Хлесткие слова, Джек... зато от души, я сразу понял. И все же мне слышится в них какая-то отчаянная нотка, верно? У меня на руках все козыри. Другими словами, ты предложил расправиться с Никки быстро и безболезненно, пообещав мне ту же участь. Будем надеяться, ты сдержишь данное слово.

Жаль, конечно, но этому не суждено случиться. Смерть Никки будет долгой и мучительной. А хуже всего – она навсегда останется загадкой. Ты так никогда и не узнаешь, что же с нею произошло, Джек. Она просто исчезнет: очередная шлюха, проглоченная улицей. Ее тело никогда не найдут. Я никогда не выдам тайны... если ты не заставишь меня открыть ее.

Хотя есть и другой вариант. Он избавит Никки от страданий.

Ты мог бы убить ее сам.

Это единственный способ защитить ее, Джек. Ты не подозревал, что мне известно о ее существовании, но я знаю гораздо, гораздо больше. Я знаю, где Никки теперь... и то, что тебя нет с нею рядом.

Она не нужна тебе, Джек. Ты сам это понимаешь. Я убиваю тех, кто близок художникам, не для того, чтобы зажечь в них пламень вдохновения... Я убиваю, чтобы очистить их огнем. Труп заставляет сосредоточиться; живой человек отвлекает. Делай то, что должен.

– Он хочет, чтобы я отчаялся, – бормотал Джек. – Запаниковал, потерял голову. Надо сохранить спокойствие. Быть собранным.

Нельзя привести Патрона к Никки. Если тот знает о ней, это еще не значит, что Патрону известно, где она сейчас. Впрочем, ему многое известно, это очевидно. Он знает о Джеке, знает о Никки...

Нужно найти ее. Только пока не ясно зачем.

– О нет, – прошептал Джек. Внезапно он понял.

Патрон отвлек его, упомянув Никки. Это правда, Патрон мечтает устранить всех, кто помогает Джеку оставаться человеком... но существует и более очевидная мишень.

– Запах фейерверков в октябре, – шептал Джек – В Штатах пиротехнику запускают в июле... Ванкувер. Он в Ванкувере.

Здесь живет человек, о котором Патрон совершенно точно знает.

Чарли.

Никки приоткрыла глаза. Она не могла сообразить, где она и что с ней произошло, но подозревала, что ничего хорошего. Голова гудела, очертания предметов расплывались. Наркотики. Ее накачали какой-то дрянью.

Она лежит на койке. Запястья и лодыжки привязаны к раме. Наверху – трещины в штукатурке и пятна плесени, похожие на тест Роршаха. Никки повернула голову, и этого оказалось достаточно, чтобы слабость и головокружение вернулись. Ей удалось побороть их.

Небольшая комната, пустые деревянные стены, торчащие трубы. Кажется, здесь никто не живет. У стены напротив – еще одна койка с привязанным к ней человеком. Белый мужчина лет сорока, одетый в светлые брюки и голубую шелковую рубашку. Левая кисть замотана пропитанным кровью бинтом. Кожаные туфли от "Гуччи". Он не шевелился, но Никки слышала, как он дышит. Без сознания, наверное.

Голова понемногу прояснялась. Никки провела в уме быструю инвентаризацию: на ней нижнее белье.

Руки-ноги на месте. Сережек нет, зато браслет с амулетами все еще на руке. Ноги босые.

Мужчина на второй койке шевельнулся, застонал.

– Эй, – прошептала Никки, – ты очнулся?

Мужчина попытался приподняться и обнаружил, что не может. Не без труда разлепил веки.

– Ч-что? – переспросил он.

– Говори тише, – шепотом посоветовала Никки. – Ты цел?

Мужчина повернул к ней голову. У него было круглое, мясистое лицо и нос картошкой, а на лице – испуг.

– Что... кто... кто ты? – прохрипел он.

– Меня зовут Никки, – сказала она – А сам-то ты кто такой?

Лицо мужчины, и без того уже бледное, потеряло всякий оттенок при звуках ее имени.

– О нет, – выдавил он. – Извини, он заставил меня рассказать, я... он отрезал мне пальцы!

Мужчина заплакал.

Никки опустила взгляд на его забинтованную руку. На какой-то миг ей показалось, что мужчина говорил о Джеке... но тут же сообразила, кто, скорее всего, этот "он".

– Черт! – тихо выругалась Никки. – Давай, парень, соберись. Как тебя зовут?

– Чарли. Чарли Холлоуэй...

Чарли и Никки были единственными во всем свете людьми, за судьбу которых Джек волновался. Он отправил наспех написанное электронное сообщение Никки, затем попытался дозвониться до Чарли. Попав на автоответчик, повесил трубку.

Он оплатил еще неделю аренды и первым же рейсом вылетел в Ванкувер; ноутбук Джек прихватил с собой, а оборудование "Волчьих угодий" оставил в мотеле. Еще несколько раз пытался звонить Чарли, из аэропорта и уже в самолете, но никто не брал трубку.

Из аэропорта он на такси доехал до галереи Чарли. Здание было заперто; в окнах темно. Он постучал – никто не вышел открыть.

Джек обошел галерею. Пожарная лестница в аллее опущена; оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, Джек забрался по ней наверх. Толкнул окно на втором этаже – похоже, намертво закрашено.

Не время миндальничать. Джек высадил стекло локтем.

Сигнализация не сработала; по крайней мере, он не услышал сирены. Ботинком столкнул внутрь застрявшие в раме осколки и сам последовал за ними. И оказался в коридоре: по обе стороны – двери, а на торцевой табличка: "Кабинет". Джек направился к ней.

Дверь была не на запоре. Внутри он увидел стол, заваленный бумагами и стопками журналов. У стены – пара кресел с плюшевой обивкой. Три шкафчика картотеки, один на другом, и отдельный стол с компьютером.

На клавиатуре – размашистая дуга крови, словно кто-то, у кого текла кровь из носа, резко мотнул головой.

Джек опоздал.

– Послушай, Чарли, – произнесла Никки. Она старалась говорить потише, но с напором. – Если мы с тобой хотим выбраться отсюда живыми, надо сохранять спокойствие. Хладнокровие. Ты меня понял?

– Да. Да, – сказал Чарли. – Он... он сумасшедший. Это он убил семью Джека.

– Я знаю, – угрюмо подтвердила Никки. – Он называет себя Патроном. Мы с тобой – следующие в его списке, и ничего хорошего нас не ждет. Твои веревки сильно натянуты?

– Э... довольно сильно.

– Ну, тогда постарайся их ослабить. Может, и получится. Не узнаешь, пока не попробуешь. Я займусь тем же.

– Хорошо. А как... как он поймал тебя?

– Усыпил. Я глотнула пивка из собственного холодильника... последнее, что помню. – Никки натянула веревки, жалея, что была без сознания, когда ее привязывали: она могла бы напрячь мускулы, обеспечила бы небольшую слабину. – А тебя?

– То... что случилось, кажется безумием. Сам еще до конца не поверил. Я работал в своем кабинете, когда он внезапно оказался рядом. Я не слышал, как он вошел, ничего подобного, он словно материализовался из воздуха. На нем был черный капюшон, лица не видно. Он вытянул ко мне руки, и тут... я не мог шевельнуться.

– Что-то новенькое, – протянула Никки.

– Он привязал меня к стулу, вытащил садовый секатор... – Голос Чарли дрогнул. Помолчав, он зашептал снова: – И когда он говорил, голос казался искаженным. Нечеловеческим.

– Модулятор, – определила Никки. – Боится, что ты узнаешь его голос. Может, это кто-то из твоих знакомых... или нет. Наверное, просто осторожничает.

– Он спрашивал о тебе. И о Джеке. Я почти ничего не знал... но я рассказал ему. Рассказал все, что знаю. Извини. – Слова Чарли были едва слышны.

– Ладно, проехали, – сказала Никки. – Все ломаются рано или поздно. Что там с веревками?

– Мне... Кажется, я могу сдвинуть узлы вдоль рамы.

– Отлично. Постарайся найти острый край, угол, все, обо что их можно перетереть.

– Тут что-то торчит... кажется, это винт или болт.

Самой Никки не повезло: к ней Патрон отнесся со всей тщательностью.

– Ну так постарайся перетереть веревку о болт, – сказала она. – Потребуется время, но ты не сдавайся. Дергай со всей силы.

– Да, конечно. О боже, как болит рука.

– Если ты не освободишь нас до возвращения Патрона, – фыркнула Никки, – то будешь вспоминать эту боль с ностальгией...

Джек рыскал по жилищу Чарли в поисках чего-то, в чем сам не был уверен... но инстинкт подсказывал, что что-то он упустил из внимания.

Здание служило Чарли не только галереей, но и домом; он жил в комнатах наверху. Джек бродил из одной комнаты в другую, выглядывая хоть что-нибудь, что подсказало бы, куда Патрон забрал их владельца. Наконец наткнувшись на то, что искал, он не поверил собственным глазам.

Одна из комнат служила спальней для гостей; Джек и сам когда-то ночевал здесь, после затянувшейся вечеринки по случаю открытия выставки. Когда Джек просунул в дверь голову, ему показалось сначала, что комната теперь используется как хранилище: каждый свободный сантиметр стен теперь занимали картины. Но затем он увидел, что в углу по-прежнему стоит кровать, а к ней добавились небольшой комод и гардероб.

Висевшая над кроватью картина изображала бесформенную кучу, прежде бывшую человеком. Над нею нависал хищно осклабившийся, острозубый Господь Бог.

– Сальваторе Ториньо, – прошептал Джек.

Репродукцию именно этой картины Патрон отправил через "Волчьи угодья" Поцелую Смерти, под маской которого скрывался Джек.

– Веревка поддается, – сказал Чарли. – Боже, у меня, наверное, получится.

– Продолжай тереть, – настаивала Никки.

– Она разлезается! Уже почти... готово: – Одним рывком Чарли высвободил руки. Усевшись на койке, он неловко завозился с путами на ногах.

– Да скорее же!

Спустя секунду Чарли уже стоял рядом. Его глаза выглядели тусклыми.

– Не стой столбом, развяжи меня! – прошипела Никки.

Чарли опустил на нее взгляд. Он не произнес ни слова.

Джек медленно окинул спальню глазами.

Каждое полотно повествовало о смерти и отчаянии. Больше всего на картинах было искаженных от крика лиц и разодранной плоти. Комната была полна окон, распахнутых в преисподнюю.

Подойдя к гардеробу, Джек приоткрыл створку. Он уже знал, что найдет внутри.

Глянцевитая чернота латекса, намасленная кожа и хромированные цепи поблескивали на десятке аккуратно развешанных там нарядов. Очевидно, спальня больше не считалась запасной.

– Фальми, – выдохнул Джек.

Снаружи до него донеслись треск и хлопки фейерверков. Хэллоуин начался.

Глава 15

Чарли покачнулся, замотал головой.

– Прости, – выдавил он. – Голова еще кружится.

Нагнувшись, завозился с путами Никки и минуту спустя освободил ее.

Она встала, потирая запястья, стараясь вернуть в кисти циркуляцию крови. Под босыми ногами холодные доски пола казались очень жесткими.

– Отлично, Чарли. Постарайся найти что-нибудь, что можно использовать как оружие.

Оглядевшись по сторонам, они наткнулись на кусок ржавой трубы, которую Никки оставила себе. Чарли не был похож на человека, способного постоять за себя в драке. Она нажала на дверную ручку, и дверь приоткрылась без всякого сопротивления.

– Идем, – сказала она.

– Погоди, – выдохнул Чарли. – Он впрыснул мне что-то, уже привязав к кровати... Я помню, как отсюда выйти.

– Тогда показывай дорогу...

Крадучись, они свернули в начало темного, пыльного коридора Пол усыпали птичьи экскременты, и тусклый желтоватый свет уличных фонарей едва проходил сквозь грязное стекло слева Они двинулись в единственно возможном направлении, направо.

Джек обыскал остаток комнаты. Под кроватью он обнаружил запертый ящик; пошарив на первом этаже, нашел молоток и с его помощью сбил замок на крышке.

Ящик был полон фотографий. На лежавших сверху снимках Джек увидел своих родных... остальные карточки были не менее кошмарны. Кроме того, в ящике лежали полуавтоматический пистолет, пять пар наручников и сотовый телефон.

Джек услышал, как со щелчком приоткрылась входная дверь.

Схватив пистолет, он наскоро убедился, что тот заряжен и снят с предохранителя. Джек слышал, как внизу кто-то ходит; выскользнув из комнаты, он встал у лестницы.

Спустя минуту тощая фигура Фальми зашаркала наверх по ступеням. Джек подождал, пока Фальми не свернет в коридор, и лишь тогда сунул дуло пистолета под мертвенно-бледный подбородок гота.

– Здравствуй, Фальми, – сказал Джек. – Давно хочу задать тебе несколько вопросов.

Окно осталось позади, и чем дальше от него они отходили, тем сильнее вокруг сгущалась тьма, пока наконец Чарли не превратился в едва различимое размытое пятно прямо перед Никки. Похоже, других дверей в коридоре не было. Она наступила на что-то острое – осколок стекла, скорее всего, – поморщилась, но не вскрикнула Живот крутило от адреналина и остатков наркотика.

– Здесь лестница, ведущая вниз, – прошептал Чарли. – Будь осторожна.

Ступени жалобно скрипнули под ногами; Никки этот звук показался громким, точно выстрелы. Она подумала о минах-растяжках, содрогнулась и продолжала спускаться.

Завершив один пролет, лестница сворачивала налево. Вновь обогнув угол, они увидели галогеновое свечение, просеянное сквозь какое-то подобие решетки высоко на стене. Света было как раз достаточно, чтобы различить: внизу лестница упирается в закрытую дверь.

– Пусть она окажется незапертой, пусть она окажется незапертой, – бормотал Чарли, протягивая руку к двери.

– Ты совсем выжил из ума, придурок, – произнес Фальми дрожащим голосом.

Джек приковал гота к стулу в кабинете и теперь молча его разглядывал. Не двигаясь, не моргая. Напряженно думая.

– Я понятия не имею, что тут творится, ты понял? – сказал Фальми. – Просто говори со мной, хорошо?

– Где он? – холодно спросил Джек.

– Кто? Чарли? Он сказал, что идет на собеседование...

– Прекрати. Ты ведь знаешь, лгать мне бесполезно. Я все равно узнаю правду.

– Я тебе не лгу! – возмутился готовый расплакаться Фальми. – Чарли отправился на встречу с каким-то новым художником... Ему нравятся его работы... Какой-то парень по фамилии Стэдмен...

– У него еще имеется юная племянница, правильно? Художник, которого нужно чуть-чуть подтолкнуть... ты уже успел это сделать?

– Не врубаюсь, о чем ты толкуешь...

– Тсс, – прижал Джек палец к губам. – Я понял. После всех этих приготовлений ты хочешь прочувствовать на собственной шкуре. Оценить конечный результат созданного тобой "произведения". На собственном опыте убедиться, в кого ты превратил меня...

Он не сводил пристального взгляда с испуганных глаз Фальми.

– Хорошо, – тихо сказал Джек. – Я дам тебе то, чего ты хочешь. И ты расскажешь мне все, что я захочу услышать.

У него не было при себе нужных инструментов, но Джек не сомневался, что сможет обойтись подручными средствами.

Дверь распахнулась.

Открыв прочную кирпичную кладку, перекрывшую выход.

– Что за хрень? – спросила Никки. Она шагнула вперед, провела по стене рукой. Кирпичи были холодными, изрытыми оспинами, раствор крошился от старости. Похоже было, что стена стоит здесь уже не один десяток лет.

– Нет! – громко простонал Чарли, и его голос эхом отдался на лестнице. – Нет, это невозможно. Именно так мы сюда и вошли... это же единственный путь, черт его побери. Это невозможно.

Никки толкнула стену, пытаясь нащупать что-то вроде потайной двери. Безрезультатно.

– Он не человек. Просто не человек. Так он парализовал меня, так он устроил вот это, он просто какой-то гребаный демон...

Голос Чарли делался все выше, в нем звучали панические ноты. Развернувшись, Никки рявкнула: "Заткнись!", но злоба, которую она постаралась вложить в это слово, оказалась какой-то неубедительной. Слишком велико было потрясение, слишком силен испуг.

И тогда она заметила выражение на лице Чарли.

Он усмехался.

– Ох, прости меня, Никки, – хохотнув, проговорил он. – Не смог удержаться. Наверное, в глубине души я все-таки склонен к дешевым эффектам... В конце концов, сегодня ведь Хэллоуин.

В тусклом свете блеснул пистолет, который Чарли сжимал в правой руке.

– Я еще ни разу не проделывал это со старым знакомым, – сказал Джек.

Перетащив стул из кабинета на кухню, он включил основную горелку духовки на максимум.

– Хотя, если вдуматься, мы не были с тобой знакомы по-настоящему, так ведь?

– Джек, я знаю, мы не были особенно близки, но, боже ты мой...

Выдвинув ящик со столовыми приборами, Джек копался в его содержимом. Свой выбор он остановил на большом ноже с пилкой на лезвии и на металлических щипцах.

– Притворись, что я и вправду не в курсе событий, – умоляюще проговорил Фальми. – Пожалуйста, Джек...

– Вместо тою чтобы отстаивать свое неведение, ты бы лучше подумал о сделке, – прервал его Джек. Острие ножа он просунул между завитками нагревательного элемента духовки. – Потому что наша с тобою встреча будет более... сжатой, чем обычно. У меня не было времени обеспечить безопасность, поработать над звуконепроницаемостью стен, так что, увы, придется импровизировать.

– О какой еще сделке я должен думать? Какого хрена тебе от меня надо?

– Правду.

– Тогда слушай. Правда заключается в том, что ты напугал меня до усрачки, ясно? Ты что, этого не понимаешь?

Джек без выражения смотрел на Фальми.

– Я видел картины в твоей комнате. Неплохая подборка.

– А, те картины? Они принадлежат Чарли, он просто хранит их там. Знает, что мне нравятся такие сюжеты...

– А ящик под кроватью?

– Чего? Нет у меня никакого ящика под кроватью, только старые краски...

Джек выложил на край стола, рядом с прикованным к стулу запястьем Фальми, листок чистой бумаги и карандаш.

– Одна рука. Один глаз. Одно ухо, – сказал Джек. – Больше тебе не потребуется. Всего остального я вполне могу тебя лишить...

Ухватив Фальми за нижнюю губу, он дернул ее вниз, заставляя гота открыть рот. Залез внутрь щипцами, зажал язык. Вытянул его между зубов, не обращая внимания на округлившиеся от ужаса глаза Фальми.

– Ты убил мою семью, – свистящим шепотом произнес Джек.

Лезвие зазубренного ножа раскалилось докрасна, а соприкасавшийся с нагревательным элементом кончик побелел. Свободной рукой Джек вытащил нож из зева духовки.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты захлебнулся собственной кровью, – заметил Джек. – Это, в принципе, должно прижечь обрубок...

Лихорадочно схватив карандаш, Фальми принялся что-то царапать на листке.

Джек опустил взгляд на написанное. "Склад". Подумав, он ослабил хватку щипцов.

– Картины, – выдохнул Фальми. – Там их гораздо больше. На складе у Чарли. Картины, скульптуры, все такое. Он однажды водил меня туда. Называл это своим наследием. Может, он сейчас там, я не знаю...

– Откуда мне знать, что это не твой склад?

– Я... я не знаю.

– Ты же секретарь Чарли. Такая прекрасная возможность подставить его. Подтасовать факты, позаботиться об уликах, зарегистрировать имущество на его имя.

– Я этого не делал!

Джек не сводил глаз с его лица.

– Действительно не делал... ты хранил картины и ящик в собственной комнате.

– Нет у меня долбаного ящика!

– Восприятие, – пробормотал Джек. – Искусство не вещь. Оно чувство...

Чувство, что тобой манипулируют.

– Тебе знакомо ощущение, когда долго рассматриваешь абстрактную картину, а потом вдруг понимаешь, что на ней изображено? – спросил он у Фальми. – Кажется, я только что это сообразил.

Он выключил духовку, бросил нож в мойку и открыл кран. В воздух поднялось облачко пара.

– Расскажи, что тебе еще известно об этом новом художнике, – попросил Джек.

– Мне придется ненадолго уйти, – сказал Чарли. Он вернул Никки в прежнюю комнату, пристегнул к стойкам койки наручниками и сунул в рот кляп, прежде чем вкатить тележку с кислородным баллоном. – Надо еще немного поиграть в "кошелек или жизнь" да еще забрать маскарадный костюм. Но ты не бойся: я вернусь раньше, чем кончится кислород.

От баллона шел шланг, заканчивавшийся военным противогазом; Чарли надел его на голову Никки и аккуратно завязал ремешки. Повозившись с небольшим устройством на баллоне, подправил поток кислорода.

Никки могла только сверлить его взглядом.

– Да брось ты, – со смешком сказал Чарли. Достав уже заряженный шприц, он снял защитный колпачок с иглы. – Ты ведь хочешь увековечить себя? Сама понимаешь, все искусство вращается вокруг "эго". Художникам отчаянно хочется, чтобы их помнили вечно. Впрочем, ты ведь никакая не художница, правда? – Погрузив иглу в шею Никки, он ввел ей жидкость. – Ты всего лишь шлюха...

Уходя, он потушил свет, предоставив Никки в темноте и в одиночестве погружаться в еще более беспросветную черноту.

ИНТЕРЛЮДИЯ

– Парад Потерянных Душ, – ахнула Фиона.

Она годами читала об этом шествии, даже подготовила доклад о фестивале, который мексиканцы проводят в День смерти и из которого Парад черпал основные идеи, но ей еще ни разу не разрешали отправиться туда. Теперь же Парад вихрем кружился вокруг нее во всем своем темном, бурном великолепии. Рядом вышагивали громадные скелеты на ходулях, с высоко поднятыми горящими факелами; черти резвились и танцевали под неумолчный пульс тамтамов; на шестах раскачивались фонари из цветной бумаги, изображавшие звезды, корабли, птиц, лесные чудища и так далее; светящиеся неоном трубки подчеркивали крой фантастических костюмов или, кружась, скользили милю, вплетенные в спицы велосипедов. Воздух был насыщен испарениями горящего керосина и влажной растительности.

Все это просто чудесно... но где же дядя Рик?

Договорились ведь, что он заберет ее из дому и отвезет в студию, где они завершат последние приготовления. Но, вернувшись домой из школы, Фиона увидела записку: у дяди Рика возникли срочные дела и он задержится. Условились встретиться на углу улицы, по которой пойдет Парад. Фиона не возражала против автобуса (в ее наряде было проще передвигаться по городу, чем дяде Рику – в его костюме), но немного нервничала, потому что осталась в одиночестве, тем более без мобильника. Сотовый стянули у нее пару дней назад, и она еще не успела смириться с потерей.

И затем к ней подкатила машина. Перегнувшись, кто-то высунулся в окно и помахал ей рукой. Этот «кто-то» был страсть как похож на дядю Рика, причем уже в костюме: Фиона успела заметить бронзовый блеск шлема. Подскочив к дверце, она ухватилась за ручку.

И тут кто-то другой проскользнул вперед, отодвинув ее в сторонку. Незнакомец в черном кожаном плаще. Он распахнул дверцу машины, уселся внутрь и захлопнул ее за собой.

– Эй! – пискнула Фиона. Машина тем временем отъехала от тротуара, оставив ее стоять на перекрестке. Ей удалось только заметить мелькнувший затылок водителя... Странное дело, она вдруг поняла, что это вовсе не дядя Рик. Это даже не его машина.

– Ну и ну, – пробормотала Фиона. Должно быть, обозналась.

Глава 16

– Ты не выстрелишь, Джек, – уверенно произнес Чарли голосом, приглушенным маской.

Джек не убрал пистолета, нацеленного в живот Чарли.

– Выстрелю, если потребуется. Смотри на дорогу, не отвлекайся.

– Можно я сниму эту штуковину?

– Давай.

Остановившись на перекрестке, Чарли стащил с головы шлем.

– О, так гораздо лучше, – с улыбкой произнес он. – Наконец-то лицом к лицу.

– Ты долбаный ублюдок, – сказал Джек.

– Знаю, задавать вопросы – твой конек, – заметил Чарли, – но я бы тоже спросил тебя кое о чем. Как ты меня нашел?

– Фальми помог мне отыскать Стэдмена. Ты уже успел разлучить его с племянницей, но он поддался на мои уговоры и объяснил, где они назначили встречу.

– Как тебе это удалось? Вырвал у него пару зубов?

– Нет. Я сказал ему, что нашел сотовый телефон на заднем сиденье моего такси, а его номер был заложен в память первым.

– И он ответил, что совсем недавно кто-то украл мобильник у его племянницы. Откуда ты все это знаешь?

– Я нашел сотовый, который ты сунул под кровать Фальми, чтобы подставить его.

– Значит, Стэдмен дал тебе описание и рассказал, где она будет его ждать, чтобы ты мог вернуть находку. Умно, – кивнул Чарли. – Должен признать, я испытываю облегчение и разочарование одновременно. Пойми, я получал массу удовольствия от нашего общения в Сети. Мне очень жаль, что этому пришел конец, но поговорить начистоту тоже приятно...

Джек ударил его пистолетом в челюсть. Голова Чарли дернулась назад; машина резко вильнула вправо, но затем Чарли взял себя в руки. Искоса глянув на Джека, он усмехнулся. С уголка губ тонким ручейком бежала кровь. Чарли сплюнул выбитый зуб на приборную доску.

– Хе. Наверное, этого следовало ожидать, – сказал он.

– Ты будешь умирать долго, – пообещал Джек.

– Перед тем как ударить меня снова, подумай о другом... Я похитил Никки.

– Чем докажешь?

– Сто шестьдесят пять сантиметров без обуви, яркие голубые глаза, красивый загар и браслет, увешанный амулетами, к которому она очень привязана; я даже не сумел его снять. Могу поспорить, каждая из висюлек напоминает ей какую-нибудь погибшую подругу... именно поэтому ты с такой легкостью убедил ее помогать тебе? Я прав?

– Расскажи, как ты нашел ее.

– Ты и вправду гениален, Джек! Твое секретное орудие? Проститутка! Вспомни о специалистах, которые считают Следователя копом, который беззастенчиво пользуется доступом к внутренним сведениям, избавляя мир от серийных убийц... Оказывается, его сведения куда более "закрытые", чем все думают, – Чарли от души рассмеялся, показывая окровавленные зубы. – Ого, подумать только! Бэтмен оказался сутенером при Робин! "Оттянись, Чудо-Мальчик, только не забудь про "летучие" презервативы!"

– Скажи, где она.

– Связана по рукам и ногам, и кислород ей подается в ограниченных дозах, – сказал Чарли. – Жить ей осталось не больше часа. Как думаешь, тебе по силам сломать меня за час, Джек?

– Нет.

– Отлично сказано! Ты превосходно завершил партию, Джек, но я игрок со стажем... Я догадался, что, покончив с Гурманом, вы с Никки должны были слегка повздорить. Все прошло не совсем по плану, да? Полицейские отчеты не изобиловали подробностями, но из них, скорее, следовало, что к Гурману вломились грабители. Никаких намеков на допросы.

– Я прогнал Никки на все четыре стороны. Всегда можно найти другую шлюху.

– Великолепно, Джек. Всегда веди переговоры с позиции силы... а знание и есть сила. Хочешь знать, как я ее нашел? Легко. Я не терял ее. Никки Джаспер. Тридцать четыре года. Уроженка Торонто, день рождения – 11 апреля. Три года назад я нанял частного детектива, который с тех пор присматривал за тобой, Джек... уродливый коротышка, зато весьма эффективный работник. После того как ты завербовал Никки, я постарался узнать о ней как можно больше. Видишь ли, я всегда возлагал на тебя большие надежды, Джек. Я присматривал за тобой... С самого начала.

– Ты знал, что Следователь – это я. Все это время.

– Ну конечно. Я был хореографом твоего танца, Джек. Я мог остановить тебя в любую минуту... но зачем? Неужели ты не понимаешь, насколько мы похожи с тобой? В этом мире нет никого – никого! – кто совершил бы то, чего мы добились вдвоем. Мы – персонажи будущих легенд... и когда ты расстался со своею приятельницей, я понял, что она, скорее всего, вернется в Ванкувер. Как и ты. Что ни говори, а связь между вами была и остается весьма прочной. Думаю, смерть – единственное, что связывает людей крепче, чем секс. А как думаешь ты, Джек?

– Куда мы направляемся? – Они ехали уже несколько минут; Чарли вел машину на юг, к индустриальным кварталам по ту сторону Хастингса.

– Хочу показать тебе кое-что. Не беспокойся, Никки будет поблизости. Может, тебе даже удастся спасти ей жизнь... если ты еще пару минут послушаешь мою болтовню.

Чарли вырулил на усыпанную гравием площадку перед двухэтажным складом. Над дверью висела потускневшая, едва читаемая вывеска: "Ким Люк Импортс".

Чарли выключил зажигание:

– Пойдем, Джек. Не так уж и многие видели это.

Он вышел из машины; Джек последовал его примеру, не опуская пистолета. Чарли занялся замком на двери парадного входа, похоже перестав замечать, что Джек держит его под прицелом.

Войдя в здание, Джек обнаружил, что ошибся в своих ожиданиях: потолок здесь был не выше обычного, а прямо вперед уходил узкий коридор, тянувшийся до дальней стены здания, по меньшей мере метров тридцать. По обе стороны коридора виднелись расположенные в равных интервалах двери. Чарли щелкнул переключателем, и над их головами вспыхнули направленные пучки света.

– Вот она, моя настоящая галерея, – сказал Чарли. – Я напрямую ответственен за все произведения, что здесь хранятся. Ни одно из них не было создано без моего участия. Подумай об этом, Джек, – прежде чем что-то предпримешь.

Между тем Джек впервые смог хорошенько разглядеть маскарадный костюм, в который был одет Чарли: блестящие латы с нагрудником из цветного стекла, образующего какой-то солярный символ, синяя тога с вышитыми на ней солнцами, обувь и рукавицы из кожи с полированными бронзовыми накладками. Чарли выглядел как современное воплощение Нерона, императора безумия и огня.

Джек поднял пистолет.

– Десять минут. После чего ты отведешь меня к Никки... или я сожгу все, что здесь есть, предмет за предметом, и заставлю тебя на это смотреть.

С лица Чарли мигом сползла улыбка. Он кивнул.

– Согласен. Прошу сюда...

Все содержимое первой комнаты было сотворено из света.

По крайней мере, так показалось Джеку. Художник воспользовался различными источниками – неоновыми трубками, обычными и кварцевыми лампами, даже компьютерными мониторами – и затем перенацелил световые потоки при помощи зеркал, линз, цветных фильтров. Отдельные изображения высвечивались или отражались, дробились на фрагменты или причудливо искажались в нацеленных на них лучах. С потолка свисала люстра – зеркальные осколки, подвешенные на алых, ярко пылавших электролюминесцентных проволочках. В центре люстры помещалась стеклянная фигура обнаженной танцовщицы – женщина с воздетыми ввысь руками. В ногах ее была помещена лампа, симулировавшая дрожание свечи; казалось, вся фигура целиком наполнена светом. Каждая черточка, каждая деталь тела танцовщицы была выделена, подчеркнута светом, от напряженных мускулов икр до восхитительно плавных линий между бедрами и грудью. Окружающие фигуру осколки медленно вращались: одна сторона была чисто зеркальной, вторую же покрывала блестящая фольга в тоненьких складочках, дававшая искаженное, изломанное отражение. Осколки висели так густо, что всю фигуру целиком не было видно: взгляд зрителя мог выхватить лишь проблески подлинной красоты в хаосе непредсказуемо деформированных, пронзительно острых отражений.

На ярлычке стояло бесхитростное название: "Память". За всю свою жизнь Джек не видел ничего прекраснее.

Здесь были и другие произведения: гроздь голубых неоновых букв, настолько тесно переплетенных, что ближе к центру светящиеся линии образовывали настоящий лабиринт; Джек сумел разобрать слова "КОЖА", "РАДОСТЬ" и "УТРАТА". Здесь были образы, спроецированные на колышущиеся шелковые экраны, цветные мозаики из стекла и даже голограмма, висящая в наполненном жидкостью сосуде в форме слезы. Один и тот же женский образ присутствовал почти в каждой работе.

– Ты убил ее, – сказал Джек.

– И он ее обессмертил, – подтвердил Чарли. – С трепетом и благоговением. Ты не станешь спорить, Джек... здесь потрудился гений. Я знаю, ты видишь. И это я создал его.

– Цена слишком высока.

– Разве? Брось, Джек... ты же учился в художественной школе, тебе известно, как скверно обошлась жизнь со многими великими художниками. Подобный груз позволяет расцвести подлинному таланту. Я лишь придаю необходимую форму сумятице природных катаклизмов...

– Я понимаю процесс. И не понимаю только одного: что тебе нужно от меня? – огрызнулся Джек. – Я не собираюсь создавать ничего подобного, Чарли. Я творю страдания, сею ужас. Я не твой шедевр, я – твой самый большой провал.

– Неправда, – тихо возразил Чарли. Подняв руку, он осторожно качнул люстру, заставив ее вращаться. – Все представленные здесь художники имеют одну общую черту: их искусство реакционно. Это ответ на то, что я сотворил с ними, с их жизнью. Но ты – совсем другое дело. Ты сделал выбор, обратил свою боль вовнутрь, а не вовне. Ты избрал трансформацию, предпочтя ее самовыражению.

– Я знаю, что выбрал.

– Но ты не понимаешь значения этого шага. Самовыражение в основе своей эгоистично – в отличие от твоих действий. Ты отрекся от своей человеческой природы, Джек. Ты избрал другой путь – сделался монстром ради высшей цели. Как и я сам.

– Что? – прошептал Джек.

Чарли раскинул руки, охватывая окружающие его произведения искусства.

– В настоящее время ценность всего этого устойчиво растет, – сказал Чарли. – И когда она достигнет определенной отметки, я начну продавать. Выпущу все это в мир. И спустя многие годы после того, как будут забыты все те, кого я убил, эти замечательные творения будут продолжать жить. Они будут вдохновлять, очищать, нести радость. В итоге я сделаю мир лучше...

– И разбогатеешь.

– Да. А ты будешь уже мертв или гнить в тюрьме... если не примкнешь ко мне.

Джек молча смотрел на Чарли.

– Мы заслуживаем награды, Джек. Мы оба. Мы выполняем очень важную работу, делаем это в полной изоляции, не надеясь на благодарность. Вот почему я когда-то вышел на "Волчьи угодья": мне хотелось найти кого-нибудь, с кем я мог бы поделиться всем этим. Кого-то, кто сумел бы понять. Но нашел только психопатов и насильников... пока там не появился ты.

– Чего же ты хочешь от меня? Поздравлений? Отпущения грехов? Чего? – выкрикнул Джек.

– Я хочу партнерства, Джек, – сказал Чарли. – Ты да я. Ты будешь поддерживать на плаву "Волчьи угодья", а я займусь тем, что делал и раньше. Ты увидишь, я гораздо лучше подхожу тебе, чем Никки... потому что я делаю такие вещи, на которые она никогда бы не отважилась. Опершись на мою поддержку, ты смог бы утроить размер "Волчьих угодий"... и выбирать жертвы себе по вкусу. Мы могли бы выйти на глобальный уровень, Джек. Подумай обо всех тех убийцах, с которыми ты сумел бы расправиться...

– С кем угодно, но не с тобой, – кивнул Джек. – Я смогу убить любого, но не тебя.

– Да, – Чарли встретил тяжелый взгляд Джека, не дрогнув. – Мы уже давно дружим, Джек. Сейчас ты, возможно, думаешь, что не знал меня по-настоящему... но это не верно. Тебе ведь известно, что я ценю превыше всего. Что для меня важно. Я считаю, у нас может получиться... если только мы сумеем выдерживать баланс силы. Сейчас я достану одну вещь; не напрягайся.

Из складок тоги Чарли извлек маленький черный предмет, напоминающий пульт дистанционного управления, и приподнял его, чтобы Джеку было видно.

– Я тут слегка подстраховался, Джек. Стоит нажать кнопку, и подача кислорода Никки прервется. Она задохнется примерно через две минуты. Давай, однако, заключим договор: я отдам эту штуку в обмен на пистолет.

Джек немного подумал.

– Идет.

Он протянул пистолет, все еще нацеленный в голову Чарли. Потянулся за пультом... и в последний миг нажал на курок. Магазин упал на пол, когда Чарли взял пистолет, а Джек схватил пульт.

Чарли рассмеялся. Сунул пистолет за пояс, в то время как Джек ударом ноги отправил лежавший на полу магазин в угол.

– Неплохо проделано. А теперь, раз уж мы примерно уравняли шансы, я хочу, чтобы ты всерьез задумался о моем предложении. Если ты его примешь... Никки свободна.

Джек попятился. В висках шумело. Это безумие... с другой стороны, в его жизни давно не осталось ничего другого. Он уже слишком многое разменял... какая теперь разница? Есть шанс спасти Никки. И не важно, какое решение он примет, его семью уже никто не поднимет из мертвых...

– Нас поджимает время, Джек, – заметил Чарли. – Я хотел сказать тебе еще одну вещь...

Поколебавшись, Чарли заговорил снова:

– Они не страдали.

– Они? Ты имеешь в виду...

– Твою семью. Я убил дорогих тебе людей, но все остальное проделал уже после их смерти. Я даже могу это доказать; взгляни, – Чарли указал в угол.

Джек обернулся. К стене был пришпилен снимок "Поляроида". Судорожно глотнув, Джек подошел ближе.

Стали видны детали. На снимке были изображены Джанин, Сэм и родители Джека Они стояли, выстроившись в ряд перед рождественской елкой; отец казался рассерженным, все остальные явно были напуганы.

– Это ничего не доказывает, – сказал Джек. Обернулся назад...

Чарли исчез.

Он стоял рядом с зеркальным щитом в человеческий рост, которым художник воспользовался как экраном или холстом... и за которым, как, приглядевшись, понял Джек, скрывалась дверь. Она была приоткрыта; протянув руку, Джек толчком распахнул ее. Пространство за дверью было погружено в темноту.

Щелкнув, под потолком включился прожектор.

Кошмарное видение с разинутым в немой ярости ртом потянулось к Джеку громадными, уродливыми ручищами. С криком отшатнувшись, Джек потерял равновесие и рухнул на пол, одной рукой пытаясь смягчить падение, а другой защититься от разъяренного монстра...

Вот только тот не стал нападать.

С колотящимся в груди сердцем Джек огляделся по сторонам. Комнату заполнили статуи, многие из которых были выполнены в натуральную величину. На лицах застыли сильнейшие эмоции: страх, скорбь, ненависть. Все они тянулись вперед, стараясь ухватиться за что-то, ускользавшее из пальцев. Джек поднялся на ноги.

Чарли поблизости не было, но в конце комнаты виднелась еще одна дверь.

Джек медленно двинулся к ней, внимательно глядя под ноги, опасаясь ловушек. Дойдя до центра комнаты, он услышал голос Чарли, донесшийся из динамика, установленного под потолком.

– Скульптора зовут Рене Деслейн, – с трудом переводя дыхание, объявил Чарли. – Его работы по-настоящему цепляют, не так ли?

Джек не стал отвлекаться, чтобы ответить. Он продолжал идти, теперь уже быстрее.

– Тебе не нужны мои пояснения, Джек? Не хочешь экскурсий – не надо. Искусство само говорит за себя.

Стены следующей комнаты были увешаны картинами: полотна, полотна с пола до потолка. Сплошь черные и красные тона; Джек успел заметить только это, прежде чем перейти на бег. Здесь были две двери – одна вела в коридор, другая в следующий зал. Джек продолжал двигаться по прямой, доверяя своим инстинктам.

– У Никки кончается воздух, Джек. Знаешь, наверное, это единственный выход: просто нажми на кнопку на пульте. Она сейчас без сознания, так что задохнется, даже не приходя в себя. Ты избавишь ее от боли, Джек... разве ты не понимаешь, что это – величайший дар, который ты можешь ей дать? Не будет больше никаких отсосов по подворотням, исчезнет страх погибнуть мучительной смертью или провести остаток дней в тюрьме. Тебе даже не придется увидеть, как она умрет. Нажми на кнопку, Джек...

Еще одна дверь. Мимо мелькнули черно-белые фотографии в рамках, коллаж во всю стену.

– Ты даже не можешь сдать меня полиции, Джек. Я снял этот склад на имя Фальми, убедив его, что так мы избавимся от лишних налогов. Я постарался, чтобы он работал в одиночестве всякий раз, когда я убивал. Я подбросил улики, обеспечил его отпечатки на оружии. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, Джек. Таких как я в учебниках криминалистики называют организованными убийцами.

Джек остановился. Дверь, ведущая в следующую комнату, прикрыта; все предыдущие были распахнуты настежь. Повернувшись, Джек метнулся к той, что вела в коридор: закрытая, она тем не менее оказалась не заперта.

Коридор был темен и пуст... но в конце его, далеко впереди, под нижней кромкой двери виднелась узкая полоска света.

Джек тихо крался по коридору. Он все еще слышал голос Чарли, доносившийся из анфилады хранилищ. По пути он гадал, сколько их еще – этих комнат, до отказа набитых кристаллизованными мучениями, свидетельствами разрушенных жизней.

Он подошел к двери. Замер, занеся ладонь над дверной ручкой.

И вдруг сделал несколько шагов назад, чтобы рвануть ручку той двери, мимо которой только что прошел.

Чарли стоял, нацелив дробовик прямо в стену, в которой было проделано отверстие, с той стороны занавешенное какой-то тканью. Единственным источником света в комнате были огоньки на панели стоявшего на столе древнего усилителя. От него к микрофону в руке Чарли тянулся тонкий провод.

Когда Джек прыгнул, Чарли оглянулся и выстрелил.

Пуля угодила Джеку чуть ниже левой ключицы. Удар развернул его в воздухе, но не остановил. Боль прокатилась по всей руке, пронзила плечо. Джек врезался в Чарли под неловким углом, отбросив его назад к стене.

Что было силы Джек нанес удар правой, отчего голова Чарли резко мотнулась в сторону. Одновременно попытался схватить дуло дробовика, но левая рука уже начала неметь.

Выбросив вперед колено, Чарли угодил Джеку в живот, заставив согнуться. Джек не выпустил дробовика, отклоняя от себя дуло. Свободной рукой он вцепился в лицо Чарли, нащупывая пальцами глаза. В ответ Чарли нанес удар локтем, разбив Джеку нос и вызвав целый взрыв боли. В глазах у него померкло, но он упорно не выпускал дробовика. Чарли рванул оружие на себя, и оно, нацеленное в потолок, оказалось зажатым между ними.

Правой рукой Джек нащупал гарду курка. Из последних сил он потянул приклад к себе; дуло сместилось вперед.

Дробовик выстрелил у подбородка Чарли.

Оглушенный, Джек сделал шаг назад, запутался в собственных ногах и упал. Чарли отлетел назад, задев и опрокинув стол с вещательной системой. Он распростерся на полу, зажимая сочащееся кровью горло.

Джек хватал воздух ртом. В голове звенело, тело охватила слабость. Лежа, он старался понять, насколько серьезно его ранение.

– Ты... не умираешь, Джек, – выдавил Чарли, чей язык явно заплетался. Он приподнял голову с пола; шея в крови, но большой зияющей раны не видно. – Мое собственное... изобретение. – Голос звучал так, словно Чарли тонул, захлебываясь. – Кристаллы хлоралгидрата вместо... дроби. Быстро... валит с ног. Похоже, победит тот... кто проснется первым.

Все вокруг сделалось серым. Джек едва расслышал последние слова Чарли:

– Так или иначе... Никки умрет...

Последним, что Джек успел услышать, были сирены, звучавшие все громче и громче.

Первым, что он увидел, открыв глаза, был зеленый пластик.

Он несколько раз моргнул, стараясь сфокусировать взгляд. Монотонный, тусклый цвет. Нейтральная зелень заводских коридоров. Она окружала его со всех сторон. Он попытался поднять руку, но та почти сразу со звоном упала обратно.

Он лежал на кровати, огороженной зелеными ширмами. На кровати с хромированными поручнями, к которым он был прикован наручниками. Он в больнице.

На губах Чарли Холлоуэя медленно расцвела улыбка.

Должно быть, на шум выстрелов приехали полицейские. Нашли его и Джека. Теперь оба под стражей... но Чарли не долго останется в наручниках. Даже если копы наткнулись на тело Никки в потайной комнате наверху, он все равно спихнет все на Фальми.

Он услышал чьи-то шаги. Ширму бесцеремонно отдернули в сторону. Стены палаты были выстланы блестящим черным полиэтиленом.

– Здорово, Патрон, – сказала Никки. – Как тебе понравилась моя маленькая шутка? Видишь ли, мы, шлюхи, тоже способны на кое-какие фокусы.

Чарли вытаращился на нее.

– Например, – продолжала Никки, – такой.

Она подняла руку с качающимися на цепочке амулетами.

– Ты решил, что это обычное сентиментальное дерьмо, а потому не бросил на мой браслетик и второго взгляда. Иначе ты заметил бы, что один из амулетов на нем – универсальный ключ от наручников... подходит к большинству моделей, к самым дешевым уж точно. Если бы ты не напичкал меня этой дрянью, я сбежала бы уже через полминуты после того, как ты прикрыл за собой дверь. Ну а когда я проснулась, то не сразу нашла настоящий выход... и угадай, кого я встретила на первом этаже? Кто прилег там вздремнуть?

– Ты... ты, сука... – просипел Чарли. Слова отозвались в горле тупой болью.

– Побереги голос, – посоветовала Никки. – Он тебе еще понадобится.

Сказав это, она отодвинула ширму подальше. За нею, у длинного стола, стоял Джек. На свету единственной лампы поблескивали самые разнообразные инструменты.

– Теперь он твой, – сказала Никки.

Протянув руку, Джек щелкнул клавишей записи на портативном кассетнике. Его лицо было невозмутимым.

– Вернемся к самому началу... – предложил Следователь.