— Я удостоился чести беседовать с ним мимоходом, — с улыбкой молвил лис, — и могу так вам сказать: мой досточтимый собрат, конечно, обладает самым полным букетом добродетелей, один лишь за ним водится грешок: уж больно он любит таскать кур и жрать их. Нет для него более высокого наслаждения в жизни. Задушит — и жрать. Что же до вашего покорного слуги, то я нахожу неизмеримо большее наслаждение в поэзии, в игре на цитре, в шашечной партии. С юности балуюсь каллиграфией и — уж вы простите — люблю создать одну-другую оригинальную вещицу без помощи прикосновений рук.
      — Ну, коль скоро уж вы создали этот изысканный павильон, так удачно расположенный и убранный с таким вкусом, — сказал Сюань-цзан, — я, пожалуй, и впрямь воспользуюсь обстоятельствами и проведу здесь спецкурс о Лу Ю.
      Лис-оборотень, сложа руки, уселся поодаль, притворно закрылся веером и в следующие пять минут только состроил Тангвен одну или две гримасы.
      — Итак, поэзия эпохи Сун сходна с плодом оливы. Вкус ее распробуешь не сразу, однако, распробовав, найдешь в нем множество тонких оттенков. Это справедливо и в отношении Лу Ю. Возьмем его прославленные стихи о цветении сливы мэйхуа.
      — Интересно, почему это все, кто слагает стихи о мэйхуа, не могут избежать пошлости, едва лишь возьмутся за кисть? — бесцеремонно заметил Ху.
      Сюань-цзан возмутился, но передумал цитировать стихи о мэйхуа.
      — Это справедливо и в отношении Лу Ю, — повторил он, — который сложил некогда по случаю такие строки:
 
В павильоне прохладном
поет беззаботная флейта.
Десять лет бродил своевольно,
печалясь о времени светлом.
Потоком уносит упавший ствол,
никто не вспомнит о нем,
Сама не знает сухая полынь,
куда ее гонит ветер.
У золотого колодца платан
пронизан солнцем насквозь,
Рябью подернулся синий пруд,
чуть колышется тина.
Человеку свойственно счастья искать —
издавна так повелось.
Подробней об этом говорить
разве необходимо?
 
      Тут слушающих его студентов удивительным образом осенила одна и та же мысль — ясная, как капля дождя в листве утуна, и прозрачная, как небо в Чэньюане: стоит ли, в самом деле, распространяться о вещах самоочевидных?..
      На этом и закончился спецкурс по творчеству Лу Ю в школе в Кармартене.
 

* * *

 
      Обдумав хорошенько все происшедшее за последний учебный год, Мерлин поднялся на башню Парадоксов, оглядел окрестности и сказал энглин:
 
— И зачем мне тащить этот груз?
Ведь меня здесь и в грош не ставят!
Что я школой все время занят?..
Вот возьму-ка я и женюсь!
 
      — Женитесь, женитесь, дорогой учитель, — беспечно отозвался Ллевелис.
      — Что-то мне не нравится ваш тон, — буркнул Мерлин. — Вы на что-то намекаете?
      — Да нет, — заверил его Ллевелис. — А вдруг она захочет почистить вашу старую шляпу?
      — Как… почистить? — оторопел Мерлин.
      — Обыкновенно. Платяной щеткой.
      — Ну и что ж такого? Ну и пускай себе почис… э-э… нет. Это уж… нет. Вот вы всегда, Ллевелис, рисуете такие какие-то ситуации… крайние, — досадливо поморщился Мерлин и стал быстро спускаться с башни. На третьей ступеньке сверху он обернулся и крикнул: — Будет еще всякий молокосос меня учить!
      На шестой ступеньке он опять обернулся и спросил:
      — А что, вы думаете, она действительно эдак вот может? Взять и..?
      Ллевелис решил, что больше препираться с Мерлином он не будет, отвернулся и окинул взглядом школьные башни, городские шпили и поспешно утекавшую вдаль реку Аск.