— Прости меня, — произнес я, чувствуя себя ничтожеством.

Анжела сорвала с левой руки кольца и сунула их в карман.

— Может, так тебе будет проще?

Принципы — это замечательная вещь, особенно когда они полностью растворяются в желании. Мы спустились вниз и разожгли в каюте печь.

— Ты действительно веришь в Бога? — спросила меня Анжела на следующий день.

— Не знаю, кто может отправиться в океан на маленьком суденышке и при этом не верить в Бога.

— А я не верю. — Анжела забралась на крышу кубрика и нежилась там на вялом северном солнышке, а я сидел в каюте, разложив вокруг себя запчасти. Если мы хотим достичь цели и перехватить «Уайлдтрек», нам непременно понадобится этот треклятый мотор.

За ночь море совершенно успокоилось, и к рассвету паруса висели, как белье на веревке. Все вокруг замерло в неподвижности — стрелка барометра, бледные, невинно прозрачные облачка на небе и даже струйка дыма из камбуза.

— А я не могу поверить. — Анжела, вероятно, размышляла вслух.

— Побудь на яхте подольше, и ты поверишь. — «Интересно, — подумал я, — а может ли молитва оживить мотор?»

— Ух! — услышал я в ответ.

— Что такое?

— Вики.

— Кинь ее за борт. — Чертова кошка всю ночь проспала с нами в мешке. Всякий раз, когда я вышвыривал ее, она тут же возвращалась, громко мурлыкая и требуя тепла.

— Если ты уверен, что плавание под парусом способствует возникновению веры, — педантично проговорила Анжела, — стало быть, Фанни Мульдер тоже верит в Бога? Или нет?

— В глубине своей темной души, — ответил я, — безусловно. Согласен, что Фанни — не лучшая реклама божественной веры, но тем не менее. Впрочем, у меня тоже есть свои теологические проблемы, как и у тебя. — «А кроме них, — подумал я, — у меня есть еще куча проблем с электропроводкой». Поразмыслив, я обрызгал мотор силиконом.

— Что ты там делаешь? — спросила Анжела, услышав шипение баллончика.

— Освобождаю электрическую систему от жучков.

— Может, ты и меня освободишь от этой кошки?

— А сама ты не можешь?

— Но я хочу, чтобы это сделал ты.

Я залез на крышу и засмеялся. Дело было не в кошке, а в том, что Анжела лежала абсолютно голая на левом комингсе. Я подбросил Вики вверх, на болтающийся грот, где она превратилась в паука, наклонился и поцеловал Анжелу.

— Ты чувствуешь себя развратником? — спросила она.

— Я чувствую себя счастливым.

— Бедный Ник. — Она смотрела на блестящую воду. — А Мелисса тебе изменяла?

— Все время.

Анжела повернулась ко мне.

— Это было обидно, больно?

— Конечно.

Анжела погладила меня по щеке.

— А вот это никому не причинит боли, нет?

— Нет.

— Ты уродина, Ник, но я люблю тебя.

Она впервые произнесла эти слова, и я поцеловал ее.

— Но... — начала она.

— Никаких «но»! — выпалил я. — Только не сейчас!

Мы находились в абсолютно пустынном море. Стрелка барометра стояла на месте. В Северной Атлантике был полный штиль.

Молитвой можно добиться гораздо большего, не-жели полагают атеисты. Двигатель заработал.

Под мотором мы пошли на запад, оставляя за собой след, прямой, как борозда в поле. Пока заряжались аккумуляторы, я держал высокочастотный приемник включенным на канале 16. Радиус его действия не превышал пятидесяти — шестидесяти миль, и если в пределах этого расстояния будут переговариваться яхты, я услышу их и, в свою очередь, спрошу, есть ли у них новости об «Уайлдтреке». Но я так ничего и не услышал, а разобрав приемник, увидел, что туда каким-то образом проникла вода и его можно выкидывать. В довершение этого несчастья я потерял лаг — тот наткнулся на какое-то бревно и оторвался. Я перевернул всю яхту, но так и не нашел запасного, хотя точно помнил, что брал его.

Море было уже не таким спокойным. Небольшой ветерок нагонял рябь, и под корпусом ощущалось нарастание волны. Я постучал по барометру, и стрелка чуть-чуть сдвинулась вниз. Облака становились все гуще. За неимением лага мы измерили нашу скорость с помощью щепочек, брошенных в воду. На планшире с правого борта я сделал отметку «25 футов», а моя подруга стояла с секундомером и засекала время. Щепочки покрыли дистанцию за три с половиной секунды. Эту цифру я умножил на сто, результат поделил на двадцать пять и то, что получилось, умножил на шестьдесят. В итоге я получил 4,6 узла. При этом мы шли против течения, имеющего скорость в пол-узла. В общем, двигались мы довольно медленно.

— Но почему же, о великий мореплаватель, у тебя нет спидометра? — ехидно поинтересовалась Анжела.

— Ты имеешь в виду электронный лаг?

— Я имею в виду спидометр, ты, чудак.

— Потому что эта ужасная современная штучка может выйти из строя в любой момент.

— И секундомер может сломаться.

— Положи его обратно в сумку, — посоветовал я, — а я пока обдумаю ответ.

Мы как раз достигли середины нашего путешествия, и Анжела начала понемногу осваивать тонкости управления яхтой. Она бодрствовала, пока я спал. Мне стало намного легче, да и ей тоже. Морская болезнь прошла, и Анжела стала новым человеком. Вся ее нервозность и амбиции исчезли без следа благодаря совершенно иному образу жизни. Выглядела она прекрасно, часто смеялась, а ее тощее тело значительно окрепло. Ветры, кстати, тоже окрепли, и теперь мы шли только под парусами, держа курс на запад. Но я знал, что скоро нам придется повернуть на юг, чтобы попасть к месту гибели Надежны. День за днем карандашная линия приближалась к роковому крестику, но все-таки цель нашего плавания по-прежнему казалась нам не совсем реальной.

Реальными были только мы сами. Мы играли в детскую игру и называли ее любовью. Как и все влюбленные, мы думали, что эта игра никогда не кончится. Мы вели себя так, словно вместе сбежали навстречу приключениям и не имели ничего общего ни с Кассули, ни с Беннистером, и левая рука Анжелы, казалось, подтверждала это. Но, как бы мы ни были счастливы, как бы ни обманывали себя, никто из нас ни на секунду не забывал о темном облаке, висящем над нашим горизонтом. Просто мы перестали об этом говорить.

Да и дел у нас, честно говоря, было невпроворот. Небольшая яхта, сделанная из дерева и оснащенная холщовыми парусами, требует постоянного внимания. Я чинил сломанную крепежную планку, штопал паруса, подкрашивал лаком некоторые места. От состояния яхты зависела наша жизнь, и потому главным правилом на борту было — ничего не откладывать на завтра. Самая крошечная дырочка в шве паруса, если ее вовремя не зачинить, грозила превратить его в лоскутки. Мы много работали, но еще больше радовались.

— Навсегда? — спросила Анжела.

— На сколько понадобится.

— А сколько понадобится?

— Я не знаю.

— Ник!

Я откинулся на банку.

— Я помню, как очнулся в вертолете. Я знал, что ранен очень тяжело. Действие морфия заканчивалось, и я вдруг страшно испугался смерти и дал себе клятву, что, если выживу, посвящу себя морю. Вот как сейчас. — Кивком я указал на однообразные зеленовато-серые волны. — Океан — самая опасная вещь в мире. Если ты будешь лениться или попытаешься его обмануть, он убьет тебя. Такой ответ подойдет?

Анжела уставилась на воду. Мы шли под всеми парусами и развили неплохую скорость. «Сикоракс» вел себя отлично: четко, дисциплинированно и целеустремленно.

— А как же дети? — вдруг спросила Анжела. — Ты бросишь их?

Она затронула самое больное место и, безусловно, это понимала. Я вернулся к работе.

— Я им не нужен.

— Ник! — с упреком воскликнула она.

— То есть я нужен им такой, какой есть. Но, черт побери, кроме меня у них есть и достопочтенный Джон, и Мелисса, и этот чертов бригадир, и эта ленивая огромная нянька, и даже пони. Я для них просто бедный родственник.

— Ты бежишь от них, — снова упрекнула меня Анжела.

— Я прилечу, чтобы повидаться с ними, — это была отговорка, и я знал это сам, но другого ответа придумать не мог. Некоторые вещи должны вылежаться.

На следующий день мы повернули на юг, и наше настроение сразу же изменилось. Мы снова вернулись к мыслям о Беннистере, и в ту же ночь на пальце у Анжелы появились кольца. Заметив мое разочарование, она просто пожала плечами.

Мы опять много говорили о Тони. Теперь Анжела упирала на его невиновность, снова и снова рассказывая, как она настаивала на том, чтобы ей сказали всю правду до свадьбы. Надежна погибла, повторяла она, когда огромная волна обрушилась на корму «Уайлдтрека». Основания для такого утверждения были у нее столь же зыбкими, как и у Кассули, но я промолчал.

— Если мы не найдем его, — сказала она, — значит, с ним все в порядке. Тогда я успею вернуться из Канады, пока Тони доплывет до Шербура?

— Успеешь, — пообещал я. Она уже готовилась к нашему расставанию, и я ничего не мог с этим поделать. Вообще-то меня куда больше тревожил барометр. Он стремительно падал, и было ясно, что нам предстоит очень тяжелое испытание, потому что, направляясь на юг, мы плывем прямо в пасть очередной депрессии.

Мы опередили гонщиков на несколько часов и дошли до цели раньше, чем начался шторм. Место, где недавно погибла девушка, было бесцветным, пустынным и совершенно неприметным. Тучи нависали все ниже, стремительно темнело, и поднимался порывистый ветер. Море стало шероховатым и пятнистым. Паруса я убрал еще днем. Говорить нам не хотелось. Судов поблизости не было, радио молчало. Я подумал — хорошо бы иметь на борту какой-нибудь цветок, чтобы бросить его в воду, но потом решил, что этот жест выглядел бы чересчур сентиментально.

— Мы в нужном месте? — спросила Анжела.

— Максимально близко. — Мы могли быть и довольно далеко от него, но я сделал все, что мог.

— У нас даже нет полной уверенности, что Кассули решил встретить их именно здесь, — заметила Анжела, — это всего лишь наше предположение.

— Здесь, и нигде больше, — возразил я, но на самом деле мы и впрямь ничего не знали наверняка. Мы плыли наобум, но все равно это лучше, чем бездействовать. Но вот мы здесь, а какой от этого толк?

Анжела, с огрубевшим от морских ветров лицом и спутанными волосами, поставила «Сикоракс» носом на запад. Я дал ей возможность самой держать курс и только наблюдал, как она выбирает паруса и фиксирует руль. Вики точила когти о мешок с парусами.

— Может, они еще не дошли? — с надеждой спросила Анжела.

— Может быть. — На своей карте я помечал приблизительное продвижение «Уайлдтрека», и, если мои догадки были верны, наша встреча должна состояться очень скоро. Только надвигающийся шторм может ей помешать.

Анжела озирала пустынный горизонт.

— Может, они даже не пойдут здесь?

— Возможно.

Волнение усиливалось, и из-за пены, сдуваемой ветром с гребешков волн, резко упала видимость. Не спрашивая меня, с обретенной за дни нашего путешествия новой уверенностью, Анжела подобрала грот и спустила стаксель. Набегающие волны разбивались о форштевень, рассыпаясь на мелкие брызги, и под их натиском уверенность Анжелы тоже начала рассыпаться.

— Начинается шторм, да, Ник?

— Пока что только сильный ветер. Это еще не так плохо. Шторм нам ни к чему.

К сумеркам мы оставили только штормовой кливер и бизань-стаксель, и эти маленькие паруса несли нас среди вспенившихся волн. Мы с Анжелой облачились в водонепроницаемые костюмы и привязались страховочными ремнями. Вики мы отправили вниз, в каюту. «Сикоракс» проваливалась во впадины между зеленовато-черными волнами, верхушки которых покрывала белая пена. По небу неслись низкие тучи, ветер громко хлопал оснасткой. Анжела поежилась.

— А где спасательные пояса? — прокричала она.

— У меня их нет. Если ты свалишься, тебя уже ничто не спасет. Может, спустишься к Вики?

Я видел, что Анжела готова согласиться, но она лишь отрицательно покачала головой.

— Я хочу видеть бурю.

Ну что ж, она увидит бурю, и слава Богу, что это еще не настоящий шторм. И все же нынешняя ночь напоминала хаос сотворения.

Грохот стоял оглушительный. Вой ветра вмещал в себя множество звуков — от самых высоких до страшного низкого рева, напоминающего бесконечный взрыв. В этом сумасшедшем оркестре море выполняло функцию ударных инструментов и било в корпус яхты с такой силой, что скрипели доски, и казалось чудом, что творение рук человеческих способно сопротивляться этому натиску.

Но если шум был просто страшен, то вид океана с огромными волнами внушал настоящий ужас. Невероятная смесь воздуха, воды и пены причиняла такую же острую боль, как и удар хлыста. И в этом хаосе белого, черного и серого нужно было еще держать курс и двигаться вместе с волнами, а то и поперек их.

С наступлением темноты ветер сменил направление на поперечное, хотя самые сильные порывы продолжали идти с запада. «Сикоракс» парила над этим адом, словно колдунья, в честь которой она и была названа. Мы взлетали вверх по склонам гигантских океанских гор и с замиранием сердца падали вниз, в пенящиеся ямы. Я ощущал многотонную нагрузку ледяной воды на киль, и вдруг «Сикоракс» накренилась так, что почти легла на бок и грот вот-вот должен был зарыться в серовато-белесый водоворот, и я услышал крик Анжелы, похожий на жутковатый зов самого ветра.

Но «Сикоракс» выпрямилась, благодаря металлу, заложенному в киль, тому самому металлу, который запросто утянул бы яхту на дно, если бы море выиграло эту битву. Впрочем, разве может речь идти о битве? Море не враждебно, оно не видит и не слышит нас, и, когда надежды не остается совсем, страх уходит, уступая место смирению и покорности.

Вода гуляла по палубе, шипела в шпигатах и заливалась в кокпит. Я заставил Анжелу работать насосом, чтобы согреться, иначе холод убьет нас раньше, чем море. Море будет стегать, хватать и рвать нас, а холод — тот просто убаюкает до смерти. Я отправил Анжелу в каюту и велел согреться там, а потом принести мне термос и бутерброды. Она принесла мне еду и вернулась в каюту. Я представлял, как она лежит на койке, сжавшись в комочек, и к ней прижимается кошка. Пока «Сикоракс» взбиралась на гребень волны, я откачивал воду, а когда мы с сумасшедшей скоростью скользили вниз, пытался выровнять яхту. От ветра у меня разболелись глаза. Этот ветер зародился где-то в центре Северной Америки, окреп в жарких пшеничных полях и превратился в область низкого давления, которая бродит по океану, собирая дожди, что потом прольются над ячменными полями Англии. И все же, несмотря на большие волны, нам достался не самый сильный шторм, приводящий к кораблекрушениям, которые так часты в Атлантике. Этот больше смахивал на рычащую дикую кошку, которая пробежит по воде и исчезнет. На метеокарте он будет выглядеть в точности как тот, в котором погибла Надежна Беннистер.

Уже к концу ночи ветер стал утихать. Он все еще шумел в снастях и срывал гребешки волн, но я чувствовал, что яхта начинает двигаться легче. Шторм уходил, и только эти отвратительные поперечные волны еще баламутили море. Я открыл люк в каюту и увидел, что Анжела спит.

Направив яхту по ветру, я спустил кормовой стаксель, поднял и закрепил бизань и грот. Гребешки волн по-прежнему захлестывали «Сикоракс» и бились о паруса. Анжела все еще спала, но мне было не до отдыха — я искал глазами яхту, которая неслась бы в сторону Европы.

Но делал я это так, для очистки совести, потому что был уверен — мы пропустили «Уайлдтрек». Вероятность того, что мы найдем Беннистера, была минимальной с самого начала, поэтому я, собственно, и не ожидал ничего увидеть. Но вот в рассветных сумерках что-то мелькнуло. Сначала я просто не поверил своим глазам, измученным соленой водой. Я так устал и замерз, что принял это за вспышку молнии. Потом я решил, что вижу мираж, и только когда я заметил отражение «молнии» на облаках, я узнал это бледное сияние. Это был красный свет, крик о помощи посреди небытия. Я мигнул в ответ, и еще одна вспышка отразилась на облачном небе, и улетающий штормовой ветер разметал ее в клочья. Я понял, что либо по несчастью, либо по желанию Господа мы оказались на месте убийства.

Я открыл люк и включил радио, но услышал только треск разрядов. Анжела лежала в углу каюты, свернувшись клубочком — в точности, как я себе представлял.

— Я видел огни, — сказал я.

До нее, полусонной, не сразу дошел смысл моих слов.

— "Уайлдтрек"?

— Не знаю. — Я постарался, чтобы в моем голосе прозвучала надежда, но, судя по выражению ее лица, мне это не удалось.

Анжела втиснулась в непромокаемый костюм и вышла в кокпит, плотно закрыв за собой люк, чтобы вода не затопила каюту. Она прицепила к лееру страховочный ремень и слегка вздрогнула при виде надвигающейся на нас огромной зеленой горы. «Сикоракс» взлетела на ее вершину и, лавируя, соскользнула вниз. Как только мы оказывались на очередном гребне, я во все глаза смотрел вперед, но вспышек больше не видел.

Мне уже начало казаться, что у меня была галлюцинация.

Я стоял на шпангоутах, держась за бизань-ванты, и обшаривал взглядом штормовое море. Ничего. Ветер успокаивался и снова менял направление. Меня так и подмывало ослабить грот, но как раз когда я уже почти решился, я услышал крик Анжелы.

— Ник! — Я едва расслышал ее из-за порыва ветра. — Ник!

Взглянув туда, куда она указывала, я сначала не увидел ничего, кроме пены, но затем, в полумиле от нас, разглядел яхту. Яхту! Это мог быть только «Уайлдтрек».

Но это был не тот «Уайлдтрек», который мы знали, — блестящая игрушка богатого человека, ухоженная и гордая. Нет! Вместо этого перед нами предстала потрепанная, полузатопленная яхта с перлинями, болтающимися в воде. Она переваливалась на волнах, как огромная бочка. Мы добились своего, однако все наши старания оказались напрасными, так как от «Уайлдтрека» остался только корпус. На какую-то секунду у меня мелькнула надежда, что я ошибаюсь, но вот волна подбросила эту лишенную мачт яхту, и я успел заметить знакомую синюю полосу. Это был все-таки «Уайлдтрек». Мы проплыли семьсот морских миль и, как по волшебству, нашли его, но, к сожалению, мы нашли его слишком поздно.

Я спустился в кубрик и освободил руль.

— Ник! Ник! — Теперь в голосе Анжелы звучала новая тревога, но тут и я разглядел на корме «Уайлдтрека» движущуюся оранжевую точку. Сначала я решил, что это надувной плот или подушка, но тут же понял, что это человек в спасательном жилете. «Наверняка Беннистер, — подумал я, — и даже живой, — если только вода не передвигала труп».

Я спустился вниз и пообещал мотору прикончить его, если он не заведется, и выругал себя за то, что не обзавелся автоматическим стартером. Я покачнулся, когда яхту подняло вверх, крутанул ручку, и, к моему удивлению, холодный мотор сразу же завелся. Я опустил трап на место и выбрался в кубрик. «Уайлдтрек» то исчезал в провалах между волнами, то снова появлялся, неуклюже взбирающийся по покрытой рябью волне.

Я развернул «Сикоракс» навстречу ветру, и мотор потащил нас к «Уайлдтреку». Паруса захлопали так, словно поднялась стрельба. Анжела смотрела не отрываясь, у нее даже приоткрылся рот. В этот момент мне было наплевать, о чем она думает и чьи надежды — ее или мои — могут закончиться трагично.

Ветер постоянно менялся. Он дул то в лицо, то в спину. Мы влетели на гребень, и мотор захрипел, словно в агонии, но потом корма опять ушла в воду. Зато, когда мы были наверху, я убедился, что оранжевая фигура на «Уайлдтреке» была все-таки живой, так как она помахала нам и упала. Человек был либо ранен, либо так устал, что едва мог стоять на ногах.

— Чертовски трудно будет снять его оттуда! — прокричал я Анжеле.

Ей это было ясно и без меня. Чтобы подойти вплотную к полузатопленной яхте в штормовом море и при таком переменчивом ветре, требовались мастерство Джимми Николса или надувная лодка с рулевым. Еще хуже, если Беннистер ранен, — тогда одному из нас необходимо будет перебраться на «Уайлдтрек» и оказать ему помощь. Это придется делать мне, а такая перспектива меня абсолютно не вдохновляла. Впрочем, сейчас был как раз тот момент, когда лучше всего не задумываться о преимуществах благоразумия над чертовой глупостью.

— Тебе придется управлять яхтой! — крикнул я Анжеле. — Ты должна встать рядом с «Уайлдтреком», а после того как я переберусь на него, сразу же отойти. Поняла? Я не хочу, чтобы эта громадина потопила нас.

Она кивнула, не отрывая глаз от фигуры на борту «Уайлдтрека», но человек опустил капюшон, а воротник застегнул и поднял его так, что невозможно было рассмотреть лицо.

— Когда я заберу его, — продолжал я, — ты опять встанешь рядом!

Один Бог знает, как у нее это получится, и, хотя Анжела стала уже хорошим моряком, просить ее выполнить такой маневр — все равно что требовать от пассажира самолета мягкой посадки.

Я оставил ее у руля, а сам ринулся спускать за борт все кранцы, какие у меня были. В случае чего они спасут мою яхту. Когда «Сикоракс» и «Уайлдтрек» окажутся рядом, оба судна будут испытывать килевую качку, и я боялся, что нос моей яхты разобьется о палубу «Уайлдтрека» или, хуже того, при столкновении оторвется руль или винт. «Уайлдтрек» сейчас представлял собой плавучий таран, способный не только повредить «Сикоракс», но и запросто пробить трюм и пустить всех нас ко дну.

Я спустил грот и крепко привязал гафель и парус к гику, а гик потом прикрепил к раме. Пусть Анжела не отвлекается на паруса, когда будет маневрировать. Я убрал стаксель и бизань и оставил только штормовой кливер, намертво раскрепив его шкотами, чтобы придать «Сикоракс» жесткость и создать рычаговое усилие на нос, когда Анжеле понадобится отчалить. Я взялся за руль.

— Ты привязана?

Она показала мне свой страховочный пояс. Я прибавил скорость. Мы уже были достаточно близко от «Уайлдтрека», чтобы двигаться в унисон. Я хотел обойти вокруг него и зайти с подветренной стороны, чтобы ветер как бы отталкивал «Сикоракс» от этого зловещего корпуса, когда я переберусь туда. В этом маневре таилась опасность — «Сикоракс» могла намотать на винт болтающиеся в воде канаты «Уайлдтрека». Испуганной Анжеле я объяснил, что, когда я окажусь на «Уайлдтреке», она должна перевести мотор в нейтральное положение, и тогда штормовой кливер отнесет ее от обрывков перлиней.

— Пусть шкоты останутся, как есть, ты их не трогай, хорошо?

На самом деле хорошего было мало.

— Может, мне перейти к нему? — крикнула мне Анжела.

Я уже думал об этом, но знал, что у нее просто не хватит физических сил поднять беспомощного мужчину. А Беннистер явно был беспомощен. Он практически не двигался, только следил за нашими действиями, слегка поворачивая голову. Существовала и другая причина, по которой я хотел пойти сам. Если со мной что-нибудь случится, Анжела останется в более надежном месте. Я объяснил ей, что, перебравшись на борт «Уайлдтрека», я вытащу все канаты, поэтому при втором заходе ей уже не надо будет беспокоиться о том, что они могут намотаться на винт.

— Но если тебе не удастся снять нас, — прокричал я ей, — оставайся поблизости, если сможешь. А если нет — удачи тебе! Иди на запад. У Гранд-Бенкса ты встретишь траулеры. И не забывай кормить Вики!

Анжела испуганно смотрела на меня. Я усмехнулся, чтобы приободрить ее, дал полный газ и начал обходить «Уайлдтрек». Я заметил, что его полузатопленный корпус немного защищает нас.

— Становись за руль! И помни: как только я окажусь там, твердо бери штурвал на себя, а мотор переводи на нейтраль.

Анжела вцепилась в рукоятку штурвала, а я, раскачиваясь, пошел вперед, к вантам с правого борта. Я отцепил от планки страховочный ремень и сунул его в карман. Потом я перенес левую ногу через перила и крепко держался за них, пока мы делали крен до уровня воды. Мы были уже в шести футах от полузатопленной яхты. Пять футов... три... два... Я перенес через перила правую ногу и уже собрался прыгнуть в центральный кубрик «Уайлдтрека», как вдруг как раз между яхтами прошел гребень волны, и «Сикоракс» отнесло. Я вцепился левой рукой в вант, а зеленая вода крутилась и пенилась у самых моих ног.

— Ближе! — заорал я, хотя сомневался, что Анжела услышит. Она повернула руль слишком сильно. Из-за крена нас вынесло почти к носу «Уайлдтрека». Еще секунда — и прыгать будет поздно.

Тут море подняло оба корпуса, и я услышал треск трущихся друг о друга дерева и стекловолокна. И прыгнул...

Я оттолкнулся левой ногой, и, стало быть, приземлился на правую, и впервые за многие недели мое колено подогнулось. Должно быть, я заорал, но из-за шума воды и ветра даже сам не услышал своего крика. Нога одеревенела. Я скрючился и пополз по скользкой палубе. Боль со спины распространилась по всему телу. Я услышал, как мотор на «Сикоракс» дал сбой, когда Анжела перевела рычаг на нейтраль, и с ужасом увидел, как бушприт «Сикоракс» навис над моей головой. Но еще больший ужас охватил меня, когда на палубу «Уайлдтрека» хлынула волна и потащила меня к самому краю. Правой рукой я ухватился за стойку перил и держался за нее, пока вода не сошла. Ледяной поток перевернул меня, но моя левая нога нащупала крышку люка и уперлась в нее. Вокруг бурлила вода, а я, как заведенный, повторял себе: «Ты, чертов идиот, ты, чертов идиот!» — пока не вспомнил, что именно с этими словами я взбирался на холм на Фолклендах. Я страшно боялся тогда, вот и сейчас тоже. Вода спала, я поднял голову и увидел кровь, капающую на шпигаты. Мне показалось, что кровь идет из левой руки, но самого пореза я не видел. Я попытался пошевелить правой ногой, но та висела, как плеть. «Сикоракс» отходила, опустив бушприт в воду.

Корпус «Уайлдтрека» приподняло, вода стекла, и я смог протащить себя вдоль шпигат. Тут наконец я увидел, что разбил левую руку об обломок металлического винта. Срез был ровным у основания, что наводило на мысль о болторезе. Я рассек руку у основания большого пальца, и кровь текла ручьем, однако я пока ничего не мог поделать. Я ругал свою ногу и тащил себя вперед. Мой костюм за что-то зацепился, и, охваченный страхом и яростью, я рванул его верхнюю часть, чтобы освободиться, пока не нахлынула очередная волна.

Я прополз через комингс в затопленный центральный кубрик. Я насквозь промок, но меня согревал адреналин. Ветер бросал на яхту брызги, а огромные волны круто вздымались надо мной, словно потрескавшиеся стенки гигантского стакана, по которым обреченная яхта, словно муха, медленно взбиралась вверх, к спасительной кромке, которой ей уже никогда не достигнуть. Фактически «Уайлдтрек» медленно шел ко дну, и меня вдруг прошиб жуткий страх от мысли, что Анжела не успеет вернуться за мной. Я заметался в поисках спасательного жилета или плота, но, видимо, когда команда покидала «Уайлдтрек», она все барахло прихватила с собой. Впрочем, даже если Анжеле и удастся приблизиться, я не представлял, как смогу перебраться на «Сикоракс» хотя бы сам, не говоря уже о Беннистере. Моя нога не работала. Я сидел по грудь в воде и впивался ногтями в бедро, чтобы вернуть ему чувствительность.

Я попытался встать, но опять упал и подтянул себя к краю кубрика. Ладно, нога подождет. Я вытаскивал из воды канаты и запихивал их в рундуки. Когда я справился с последним, корма яхты поднялась на волне, и вода из кубрика стала вытекать. Вот тут-то я и увидел настоящий ужас.

Я не успел закрыть глаза, и меня вырвало.

Дверь в дальнюю каюту была открыта; из нее медленно выплыло тело и остановилось, коснувшись плечами дверного косяка. Я увидел его, когда уже запихнул последний канат и, собрав все свое мужество, пересекал кубрик, решив ползти туда, где прятался Беннистер. И тут я понял, что на корме меня ждал вовсе не Беннистер...

Да, не Беннистер, потому что в этот самый момент я как раз смотрел на него. Точнее сказать, в его мертвые глаза, уставившиеся на меня из-под трапа, откуда тоже лилась вода. Спасательный жилет, словно в насмешку, продолжал удерживать над водой его голову с почти до позвоночника перерезанным горлом, и голова эта болталась туда-сюда, а по-рыбьи белесые глаза то показывались на поверхности, то скрывались, когда набегала очередная волна. Крови не было — она уже вся вытекла, и ее давно смыло водой. Беннистер умер несколько часов назад и был теперь бесцветным, бескровным трупом, скитающимся в кубрике среди прочих безгласных останков кораблекрушения, и вид его вызвал у меня приступ тошноты.

Нос «Уайлдтрека» задрался вверх, и, благодарение Богу, тело смыло с глаз моих долой. Я вскарабкался на крышу кубрика и уцепился за перила, когда новая волна, бурля и пенясь, окатила меня. И тут человек, лежащий в кормовом кубрике, посмотрел на меня из-под капюшона.

Это был Мульдер.

«Уайлдтрек» вздрогнул, освобождаясь от очередной волны. Я на четвереньках пополз в сторону Мульдера и свалился к нему в кубрик.

— Ты можешь стоять?

Он покачал головой и показал на свою неестественно искривленную левую ногу. Он что-то прокричал, но я показал рукой на уши, в знак того, что ничего не слышу. Фанни немного расстегнул молнию и освободил рот.

— Чертова лестница! — проорал он с такой горечью, словно судьба была к нему незаслуженно жестока. — Я сломал ногу!

В тонущей яхте встретились два одноногих человека.

— Где команда? — Держась за дверь, я попытался встать и поискал глазами «Сикоракс». Яхта была уже в двухстах ярдах и продолжала удаляться. Я успел заметить, что штормовой кливер ослаб и ветер рвет его на части, а затем яхта скрылась за новой зеленоватой волной. Я попробовал перенести всю тяжесть на правую ногу, и та задрожала от напряжения. — Где команда? — прокричал я опять.

— Снялись! — заорал Мульдер в ответ. — С ними все в порядке!

Значит, было еще одно судно, куда перебралась команда? Мульдер, очевидно, остался, чтобы попытаться спасти яхту, и, когда подул сильный ветер, оказался как на необитаемом островке. Я старался сообразить, где могут находиться спасатели и почему они не откликнулись на красные вспышки.

— Так это ты сигналил? Или спасательное судно?

— Сендмен, черт побери, забери меня отсюда! Яхта тонет!

— Нет, Фанни, я оставлю тебя здесь. — Я пригнул голову, и тонны ледяной воды обрушились на нас. — Зачем ты перерезал ему глотку? — прокричал я, ког да вода начала сходить.

— Это несчастный случай! — яростно отозвался Мульдер.

Фанни выглядел таким нарядным в своем дорогом одеянии на случай плохой погоды, что я еще больше возненавидел его и попытался ударить, но проклятое колено опять подвернулось, и я неуклюже свалился в кубрик. Я упал Мульдеру на сломанную ногу и услышал странный фальцет — это он заскулил от боли. Я откатился в сторону и сел.