Свинцовый шторм

— Да ничего страшного, Мэттью, правда. — Я уже был по горло сыт роскошью в доме Беннистера и с удовольствием бы переехал на обновленную «Сикоракс». Правда, на яхте еще не было коек, зато был спальный мешок, примус и река.

— Медуза еще просила сказать тебе, чтобы ты не пользовался бассейном, пока все не разъедутся.

Я засмеялся.

— Она не желает, чтобы калека испортил ей весь декор?

— Что-то в этом роде, — удрученно признался Мэттью. — Но, конечно, — продолжал он, — ты приглашен на банкет.

— Прелестно.

— Видишь ли, Беннистер собирается объявить, что ты будешь штурманом на «Уайлдтреке»...

На долю секунды я онемел. Как раз в это время у мыса Сенсом-Пойнт появилась «Мистика», и я уставился на ее сверкающий корпус. В последние два месяца я что-то потерял ее из виду и думал, что американка занялась обследованием гаваней, которые она собиралась описывать в своей новой книге лоций.

— Ты слышал, что я сказал? — спросил Мэттью.

— Слышал.

— И?..

— Я не собираюсь этого делать.

— Но Медуза этого хочет, — предупредил Купер.

— Пошла она к черту. — Я наблюдал за американкой, которая вела «Мистику» против приливной волны с одним поднятым кливером. Она выбрала восточный канал, который был уже и мельче главного, значит, скоро она пройдет близко от того места, где стояли мы с Мэттью.

— Медуза настаивает на этом, — повторил Купер.

— Со мной она никогда об этом не говорила.

— Поговорит.

— И я опять скажу «нет».

— Тогда она, вероятнее всего, откажется платить за оснастку «Сикоракс».

— К черту ее! — повторил я. — Сам заплачу из своих гонораров за фильм.

— Каких гонораров? — удивился Мэттью. — Медуза считает, что, раз ты живешь в доме Беннистера, он должен брать с тебя какую-то арендную плату.

— Он загубил мою яхту, а я должен платить ему? Да ты шутишь?

На лице Мэттью отразились страдания, и это говорило о том, что он не шутит. Он постарался смягчить удар, заметив, что, возможно, это только слухи, но его слова звучали неубедительно.

— Это все Медуза, — заявил он наконец. — Она была никем, пока не снюхалась с Беннистером. А сейчас она практически руководит программой. — В его голосе звучала зависть — такой путь к успеху был для Мэттью заказан. — Когда подписывали этот контракт, Беннистер настоял, чтобы ее сделали полноправным продюсером. И никогда не говори, Ник, что нельзя забраться на верхнюю ступеньку, лежа на спине. Это самый проверенный и надежный способ.

От такого заявления я почувствовал определенную неловкость.

— Но Анжела неплохо справляется со своими обязанностями, — сказал я мягко.

— Конечно, она знает свое дело, — раздраженно согласился Мэттью. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы стать хорошим телевизионным продюсером. Это тебе не учитель. У продюсера одна задача — умение организовывать дорогие ленчи и правильно выбрать директора. — Он пожал плечами. — К черту! Может, она выйдет наконец за него замуж и оставит нас в покое!

— Ты думаешь, это возможный вариант?

— При его-то деньгах? Она мечтает выйти за него! — Он сделал затяжку. — Она бы с радостью наложила лапу на всю его компанию. — Компания Беннистера помимо съемок в летнее время делала еще видеофильмы о рок-ансамблях и рекламные ролики. Как мне казалось, это был самый доходный бизнес.

— Привет! — неожиданное приветствие заставило нас обоих вздрогнуть. Мы повернулись и увидели черноволосую американку, разглядывающую нас с палубы «Мистики». Она стояла у румпеля и была от нас на расстоянии броска. Отблески заходящего солнца на покрытой рябью поверхности воды оставляли в тени ее лицо.

— Могу я пришвартоваться в этом канале?

— Какая у вас осадка? — спросил я.

— Четыре фута три дюйма. — Она произнесла эти слова быстро, по-деловому. Когда она взглянула вперед, я заметил блестящие глаза и оживленное загорелое лицо.

— Когда поравняетесь с шестом, — объяснил я, — кладите руль на 310.

— Благодарю.

— Издалека?

— Относительно, — бросила она в ответ. Я пристально вглядывался в ее силуэт, и вдруг мне неудержимо захотелось влюбиться в какую-нибудь девушку, похожую на нее. Что за нелепость! Я даже как следует не видел ее лица, не знал ее имени, но она была превосходным моряком и не имела никакого отношения к беспредельной зависти и жадности, царящей на телевидении.

Я нагнулся за бутылкой, отметив про себя, что боль в спине вполне терпимая.

— Не хотите ли пивка с прибытием?

Черные волосы взметнулись, когда она повернула голову.

— Нет, спасибо. Благодарю за помощь. Всего наилучшего.

Она нагнулась, чтобы открыть дроссель, и «Мистика» выпустила из транца голубоватый дым.

Мэттью хмыкнул:

— Не повезло, Ник.

— Пошли в паб, — сказал я, — напьемся. Так мы и сделали.

На следующий день мы опять надрались. В час, когда прилив был самым высоким, мы спустили «Сикоракс» на воду, разбили об нее припасенную бутылку, а затем отправились в подвалы поискать еще шампанского. Потом мы исполнили ритуал, бросив в воду сначала оператора, за ним — Мэттью, а напоследок и меня. Американка наблюдала за нами из каюты, но когда Мэттью предложил ей присоединиться, отрицательно покачала головой. Через час она снялась с якоря и отправилась вниз по течению, сопровождаемая приливом.

На плаву «Сикоракс» казалась меньше. Посадка у нее была высокая, и ее новая обшивка ослепительно сверкала над поверхностью воды. В глазах у Джимми стояли слезы.

— Яхта просто красавица, Ник!

— Мы поплывем на ней куда-нибудь вместе, Джимми.

— Может быть.

Думаю, он знал, что умирает и уже никогда не сможет уплыть так далеко, чтобы не было видно берега.

Анжела не приехала посмотреть на спуск «Сикоракс» на воду, вот почему нам было так хорошо. После ритуального «окунания» мы дружно отправились купаться, а когда вылезли на берег и обсохли в лучах послеполуденного солнца, допили шампанское. Мы стащили клубники и взбили крем, а затем выпили еще шампанского. Вечером я сидел на берегу и любовался своей яхтой. Я восхищался ее обводами, И ко мне опять вернулись мечты о далеких морях, только теперь эти мечты стали куда реальнее. Пусть на «Сикоракс» нет пока ни мачт, ни оснастки, ни парусов, зато она уже на плаву, и я чувствовал себя счастливым. К чертовой матери Анжелу с ее настойчивым желанием включить меня в команду «Уайлдтрека»! У меня есть собственная яхта, и этого достаточно.

Этой ночью я спал на борту. Я прибрал в комнате, которую занимал у Беннистера, и перенес свои пожитки на причал. В каюте я расчистил на полу место для спального мешка, сварил себе на примусе суп и гордо съел его в своем собственном кубрике. Не важно, что «Сикоракс» еще не совсем готова, что на палубе, словно клубок змей во время медового месяца, валяются спутанные веревки, а шпигаты завалены инструментом, обрезками и цепями, все равно — яхта уже на плаву!

На рассвете меня разбудил сладостный звук бьющейся о корпус воды. Я вышел на палубу и увидел «Уайлдтрек», пришвартованный в канале. Скорее всего, он пришел перед рассветом с приливной волной. Команда привязывала к фок-штагу разноцветные флаги, готовясь конечно же к банкету. «Мистики» на месте не было.

Чуть позднее приехали Анжела с Беннистером и первые гости. Анжела не обратила на меня ни малейшего внимания, а Беннистер подошел посмотреть на «Сикоракс». С ним были двое его гостей, и, видимо, поэтому ни Сен-Пьер, ни мой переезд из его дома в разговоре не упоминались. Я впервые видел Тони после отпуска, и, надо сказать, выглядел он великолепно — очевидно, отдых пошел ему на пользу. Он говорил со мной с шутливой фамильярностью, и я заметил, что, обращаясь к этой парочке, он все напирал на мой орден, чтобы хоть как-то спасти мою репутацию, безнадежно загубленную видом моей оборванной и запачканной краской одежды. Беннистер внимательно осмотрел грот-мачту, которую я прислонил к эллингу, чтобы льняное масло и парафин, которыми я пропитал ее, стекли к шпору.

— Ник, а не лучше было бы сделать металлическую мачту?

— Не лучше, — ответил я.

— Ник — сторонник традиционности, — объяснил он своим друзьям, супружеской паре из Лондона. Женщина призналась мне, что была дизайнером по интерьерам, и считает, что моя яхта выглядит прелестно. Ее муж, брокер на бирже, заметил, что «Сикоракс» прекрасно подходит для плавания по Ла-Маншу.

— На этой яхте можно отправиться на морскую прогулку до Джерси, а?

Я объяснил, что уже дважды пересек на ней Атлантический океан, что слегка испортило атмосферу добродушия и сердечности, которую Беннистер усиленно создавал. Он взглянул на часы, словно его ждала деловая встреча.

— Ну, мы еще увидимся вечером на банкете, да?

— А я приглашен? — спросил я с притворным интересом.

— Можешь пригласить и подружку. Аперитив в шесть, а конец неизвестно когда. А завтра целое воскресенье для опохмелки.

Я обещал прийти. После их ухода я славно провел время: укрепил бушприты на дубовых стойках и обвязал их ватерштагом, представляющим собой цепь из гальванизированного металла. Работа была нелегкая, но я был удовлетворен. Около четырех часов, когда я закручивал последний болт, вернулась «Мистика».

Завершив свои труды, я слегка прибрался и поплыл к якорной стоянке. Американка была в каюте, и, приблизившись к борту, я окликнул ее:

— "Мистика"! «Мистика»!

— Одну минуту. — Голос был довольно резким. — Кто это?

— Сосед.

— Хорошо. Подождите.

Я находился в состоянии странной тревоги. Мне хотелось, чтобы мы понравились друг другу. Американка вышла на палубу, завернувшись в купальную простыню, а волосы замотав полотенцем. Судя по всему, принимала душ. Она смерила меня подозрительным взглядом:

— Привет.

— Привет. — Я ухватился за перила правого борта, и заходящее солнце, отражаясь от полированного алюминиевого корпуса, слепило меня. Я был по пояс обнажен.

— Меня зовут Ник Сендмен.

— Джилл-Бет Киров. Как театр оперы и балета имени Кирова. — Теперь я наконец разглядел, что у Джилл-Бет Киров было загорелое лицо, темные глаза и тяжелая, типично американская, челюсть. Мой отец обычно говорил, что это от жевательной резинки. У него были свои теории на все случаи жизни, и теорию относительно жвачек он изложил нам за чаем в ресторане отеля «Плаза» в Нью-Йорке. Он любил брать детей с собой в путешествия. Я подумал, что эта девушка пришлась бы старому козлу по душе. Я взглянул на ее руку — обручального кольца не было.

— Не возражаешь, если мы обойдемся без рукопожатия?

Если бы она протянула руку, полотенце могло упасть. Я с серьезным видом извинил ее и сообщил, что сегодня вечером в этом доме устраивают банкет. Не согласится ли она пойти со мной?

— Сегодня вечером? — Девушка была слегка ошарашена моим скоропостижным приглашением, но с отказом не торопилась. Она обвела взглядом богатый дом Беннистера.

— Он VIP, не так ли?

— VIP?

— Известный, — объяснила она. — Знаменитость.

— Ах да, правда.

— А ты — его лодочник?

— Нет.

— Хорошо. — Очевидно, я не произвел на нее нужного впечатления, невзирая на то, что не был слугой. — А когда начало?

— Аперитив в шесть. Думаю, банкет продлится всю ночь.

— Официальный?

— Да вроде нет.

— Напомни мне имя этого человека.

— Энтони Беннистер.

Она прищелкнула языком, вспомнив, кто он такой.

— Это телевизионщик, да? Он был женат на дочери Кассули?

— Да, именно так.

— Там была какая-то история... — Американка еще раз взглянула на дом так, как будто ожидала, что по аккуратно подстриженной лужайке потекут ручьи крови.

Я наблюдал за ней. Не то чтобы я влюбился, но мне очень этого хотелось.

— Это может быть забавно, — произнесла она с сомнением в голосе.

— Я слышал, вы пишете книгу? — спросил я с единственной целью оттянуть расставание.

— Наверное, у нас еще будет время об этом поговорить. — Но в ее голосе не слышалось энтузиазма от такой перспективы. — Благодарю за приглашение. Могу я оставить этот вопрос открытым? Еще раз спасибо. — Она стояла на палубе, чтобы убедиться, что я действительно убрался от ее яхты. — Эй, Ник!

— Да? — Я с трудом повернулся на банке шлюпки.

— А что ты сделал со своей спиной? — Она поморщилась.

— Автомобильная катастрофа. Спустило переднее колесо. Не был пристегнут.

— Да, крепко. — Джилл-Бет Киров кивнула, показывая этим, что наша встреча окончена.

Расстроенный, я греб назад, к причалу, спрашивая себя, а чего я, собственно, ждал? Приглашения на борт? Юношеских вздохов и слияния двух сердец? Я вовсе не влюблен, говорил я себе, просто эта девушка для меня — символ освобождения, но мои доводы звучали неубедительно. Тогда я попытался найти в ее словах какую-нибудь лазейку, но и это мне не удалось.

— Ходил на рыбалку, Сендмен? — Фанни Мульдер отдыхал в кубрике и наверняка был свидетелем нашей беседы. — Как улов? — с издевкой спросил он.

— Недавно потерял мачты, а, Фанни? А ночью чуть не унесло в море?

— Это пока мы не расстались с тобой, Сендмен.

Я проплыл мимо, а он все следил за мной понимающим и хитрым взглядом, но мои мысли были о другом — о девушке с мужественным лицом и именем, как в балете. Яхта была на воде, а я — готов для любви.

* * *

На банкет съехалось около двухсот человек. Автомобили забили всю стоянку, а два вертолета приземлились прямо на лужайке. Все шло хорошо, напитки разносили на террасе с видом на реку. Рок-группа играла так громко, что казалось, будто тебя бьют кулаком в живот. Столы ломились, бар был до умопомрачения обильный — банкет явно вышел на славу. Уйма знаменитостей — актрис, актеров, людей с телевидения, политиков — радовалась, узнавая друг друга. За рок-группой висела огромная карта Северной Атлантики, на которой изображался предполагаемый маршрут «Уайлдтрека» на гонках в Сен-Пьере. Бригада Мэттью уже организовала освещение подиума для предстоящего заявления Беннистера. Сам «Уайлдтрек» был разукрашен флагами и цветными огоньками. Гостям было предложено взойти по шатким сходням и осмотреть катер.

Мелисса, в платье из летящего шелка, смахивающего на паутинку, взглянула на меня с другого конца террасы. Она приветствовала меня нежным поцелуем.

— Тони предлагал мне взглянуть на свой гадкий катер, но я сказала, что уже достаточно натерпелась от них, пока была замужем за тобой. Как у тебя дела? — И, не дожидаясь ответа, затараторила: — Мы остановились в каком-то очень шикарном отеле. Сто пятьдесят фунтов в сутки и пауки в ванной. Представляешь? Ты знал, что я здесь буду?

— Да. Рад тебя видеть. Ты с достопочтенным Джоном?

— Конечно. Он встретил какого-то социалиста, и они сошлись на том, что эти шахтеры отвратительны. — Она разглядывала «Сикоракс», прижатую к причалу. — Это твоя яхта? Какая прелесть! А где такие штуки?

— Мачты?

— Ой, лучше не рассказывай, а то мне становится скучно. — Она отступила на шаг и, оглядев меня с ног до головы, заметила: — Разве у тебя нет одежды поприличней?

На мне были фланелевые брюки, стираная, но не выглаженная белая рубашка, а вместо пояса я повязал старый галстук. Я надел свои единственные приличные башмаки и считал, что выгляжу вполне нормально.

— Мне казалось, все в порядке.

— Немного двусмысленно, дорогой.

— У меня нет денег на одежду. Я все трачу на детей.

— Тем лучше для тебя. Я предупредила адвоката, что ты собираешься отправиться в кругосветное путешествие, и он сказал, что нам придется прикрепить повестку к твоей мачте. Ты хочешь сбежать?

— Не так быстро.

— И все-таки ты бы приготовил мачту. Кстати, мы так и не получили от тебя чек на летнюю одежду.

— Ума не приложу почему. Я послал его с гонцом.

— Твоему гонцу лучше поторопиться. О, взгляни! Похоже, этот епископ хочет всех нас превратить в двоеженцев. Вечер обещает быть замечательным, как в старые добрые времена. Тебе не кажется странным, что мы опять в этом доме? Я так и жду, что твой папаша вот-вот ущипнет меня за задницу. Будь умницей, принеси мне шампанского.

И я был умницей. Джилл-Бет так и не появилась, и, когда я бросал взгляд на якорную стоянку, я видел, что ее шлюпка все еще пришвартована к транцу «Мистики». Я увидел достопочтенного Джона, который увлеченно беседовал с бородатым членом парламента, и тот с готовностью кивал. Энтони Беннистер внушал что-то молоденькой актрисе, которую я узнал, но не мог вспомнить ее имени. В самом деле, все это поразительно напоминало одну из вечеринок моего папаши, и я, как всегда, чувствовал себя не в своей тарелке. Я почти никого не знал, а любил и того меньше. Правда, здесь был Мэттью, но он усиленно занимался подготовкой к съемкам.

Смеркалось. Вот уже последний гость осмотрел «Уайлдтрек» и спустился по сходням, опасно уложенным на две надувные лодки, и их сразу же разобрали. Со мной заговорила хорошенькая девушка, но, выяснив, что я не с телевидения, тут же отошла в поисках более перспективного знакомства. Меня представили епископу, но у нас не нашлось общих тем, и мы тоже расстались. Джилл-Бет так и не пришла. Мелисса подтрунивала над Беннистером.

Анжела Уэстмакот, заметив фамильярность, с которой Мелисса обращалась к Тони, отозвала меня в сторонку.

— Вы не против, что здесь ваша бывшая жена?

— Я с удовольствием угостил ее шампанским. Конечно же я не против.

Анжела подошла к краю балюстрады. Из вежливости я последовал за ней.

— Прошу прощения, что пришлось выдворить вас из дома, — неожиданно сказала она.

— Мне уже пора было съезжать. — Интересно, откуда вдруг такая забота о моем удобстве? Ее длинные волосы были красиво скручены и уложены кольцом на узкой голове. Простенькое белое платье делало ее совсем молоденькой и ранимой. Я подумал, что это платьице наверняка стоит больше, чем парус на грот-мачте.

Анжела взглянула на часы, украшенные бриллиантами.

— Через сорок минут Тони сделает свое заявление.

— Надеюсь, все пройдет хорошо, — вежливо заметил я.

Взгляд ее стал холодным.

— Мне, наверное, следовало поговорить с вами раньше, Ник, но я была очень занята. Тони сделает свое заявление, а потом представит всем Фанни. Я хотела бы, чтобы следующим были вы. Вам не придется ничего говорить.

— Я? — Взглянув на темный силуэт «Мистики», я обнаружил, что шлюпки у борта нет. Значит, американка покинула судно, но в то же время я не видел ее и на террасе.

— Тони представит вас после Фанни, — педантично объяснила Анжела.

Я взглянул на нее.

— Зачем?

Девушка вздохнула.

— Пожалуйста, Ник, не устраивайте сцен. Просто мне хочется включить в фильм кадр, где вас назначают штурманом «Уайлдтрека». — Заметив, что я готов возразить, она заторопилась: — Я знаю, мы должны были обсудить это раньше. Я знаю! Это моя вина. Ну, пожалуйста, сделайте сегодня, как я прошу!

— Я не собираюсь быть штурманом.

Но Анжела была терпелива. Возможно, она и правда забыла о таком пустяке, как мое согласие, но скорее всего, поймав меня на людях и поставив перед фактом, она пыталась заполучить его тут же, без раздумий. Страшась моего отказа, Анжела страстно и убедительно говорила о преимуществах такой концовки фильма, о том, как она соединит обе программы, как предложит мне двойной гонорар и славу члена победившей команды. Она крупными штрихами набросала героический портрет Ника Сендмена, штурмана, одержавшего победу и воодушевляющего своими достижениями.

Я покачал головой:

— Я так же полезен Беннистеру, как и беременная спортсменка.

Мое замечание прервало поток ее словоизлияний. Анжела нахмурилась.

— Не понимаю.

— Я же говорил вам: я не штурман-тактик, а вам нужен именно он. Вам нужен штурман, который мог бы использовать любой порыв ветра, любой намек на течение. Вам нужен безжалостный профессионал. Я ненавижу такое плавание. Я предпочитаю выбрать удобное направление ветра и сидеть, потягивая пиво.

— Но вы же блестящий штурман, — запротестовала она. — Так все говорят.

— Да, действительно, я могу найти нужный материк, — согласился я, — но я не гожусь для гонок. А Беннистеру нужен именно тактик. Войти в команду будет просто нечестно с моей стороны.

— Нечестно? — Это слово вызвало у Анжелы бурю негодования.

— Ну да. Я не люблю больших скоростей и никогда не участвовал в гонках. Так что с моей стороны крайне нечестно притворяться, будто меня интересует победа в Сен-Пьере. Меня она совершенно не интересует. Да и рейтинг ваш, по правде говоря, меня абсолютно не заботит.

Последним своим замечанием я покусился на самое святое любого телевизионного продюсера, и реакция не замедлила последовать.

— Ты такой чертовски правильный! — Голос у нее стал гневный, даже, можно сказать, истеричный. Анжела говорила намеренно громко, чтобы привлечь смущенные взгляды находящихся поблизости гостей.

— Я просто правдивый, — мягко сказал я, надеясь отвести надвигающийся ураган.

Но терпение Анжелы лопнуло, как прогнивший трос.

— Так ты действительно желаешь, чтобы мой фильм был правдивым? А голая правда, Ник Сендмен, состоит в том, что ты просто школьник из привилегированной частной школы, который выбрал профессию солдата, потому что здесь не надо думать, ибо такие, как ты, не желают напрягаться в реальном мире. Ты был ранен в совершенно бессмысленной войне ради смехотворной цели, а отправился ты на эту войну как веселый щенок, с мокрым носом, бодро помахивающий хвостиком, потому что считал, что это развлечение. Но мы умолчим об этом в нашем фильме. Мы никому не скажем, что ты — пустой бездельник с ружьем из зажиточной семьи, и, если бы не твоя дурацкая медаль, ты был бы сейчас никем. Понимаешь, Ник, никем! Мы также не скажем, что ты слишком гордый, или слишком упрямый, или слишком глупый, чтобы вести нормальную жизнь. Вместо этого мы будем аплодировать твоей жажде приключений! Ник Сендмен, бунтарь-одиночка, не желающий поддаваться жизненным неудачам! Мы скажем, что ты герой, выполнивший свой долг перед Британией! — Ее ярость была подобна взрыву бомбы и привела в ужас и заставила умолкнуть всех, кто был на террасе. Музыканты — и те перестали играть. — Вся правда в том, Ник Сендмен, что без нашей помощи тебе не стать даже эксцентричным мятежником, потому что у тебя нет судна. А когда ты его получишь, если вообще получишь, то протянешь не больше полугода, потому что у тебя кончатся деньги, а ты слишком ленив, чтобы зарабатывать их! Ты хочешь, чтобы мы рассказали в фильме эту правду?

Рядом с ней возник чрезвычайно смущенный Беннистер.

— Анжела!

Он оттолкнула его. В глазах у нее стояли слезы, слезы настоящей ярости.

— Я пытаюсь помочь тебе! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

— Всего хорошего, — сказал я Беннистеру.

— Ник, пожалуйста! — Эта сцена была для него так же мучительна, как и для его гостей.

— Всего доброго, — повторил я и повернулся спиной к этим двум.

Окружающие отворачивались, делая вид, что ничего не случилось. Я увидел Джилл-Бет, но и она резко отвернулась от меня. Все чувствовали себя неловко и старались не смотреть в мою сторону. Так хорошо начавшийся вечер был неожиданно испорчен, и я служил причиной всеобщего замешательства.

И вдруг Мелисса решительно направилась сквозь толпу и подошла ко мне.

— Ник, дорогой! Я думала, мы потанцуем?

— Я ухожу, — сказал я спокойно.

— Не будь дураком, — не менее спокойно ответила она и, повернувшись, властным голосом обратилась к музыкантам: — Вам платят за то, чтобы вы тут шумели, а не глазели по сторонам! Потренькайте что-нибудь.

На террасе возобновилась нормальная обстановка. Мы с Мелиссой танцевали, вернее, танцевала она, а я старался двигаться в такт, скрывая свою хромоту. Я был в ярости. Анжела исчезла, оставив Беннистера с актрисой. Среди присутствующих пронесся слух, что мисс Уэстмакот слишком много работала и переутомилась. Я едва заставлял себя передвигать ноги, и от дальнейшего унижения меня спасло только то, что моя правая нога неожиданно подвернулась и, чтобы не упасть, я ухватился за флагшток.

— Ты пьян? — весело спросила Мелисса.

— Моя нога иногда меня подводит.

— Давай сядем. — Она взяла меня под руку и довела до края террасы. Там она закурила. — Должна заметить, что эта отвратительная выскочка права. Ты и вправду пошел на Фолкленды, помахивая хвостиком. Ты просто жаждал крови.

— Мне платили за это, помнишь? — Я массировал свое правое колено, пытаясь вернуть ему чувствительность.

Мелисса участливо наблюдала за мной.

— Бедный Ник. Это была ужасная маленькая война?

— Ну, не ужасная, а просто несправедливая. Все равно что играть в футбол против компании слепых.

— И все-таки это было ужасно. Бедный Ник. И я вела себя по-свински по отношению к тебе. Я думала, твоя нога уже зажила.

— В основном — да. Но не сейчас. — Спину мне жгло, а ноги казались ватными. В душе росла уже знакомая мне паническая уверенность, что я никогда не выздоровею до конца, никогда не смогу взбежать на гору или загнать в крикетные ворота мяч. Но я очень хотел поправиться. Я хотел, чтобы моя нога твердо стояла на вздымающейся палубе, пока я меняю паруса. Я просил у судьбы так мало, и порою все казалось реальным, пока совершенно неожиданно, вот как сейчас, это чертово колено не подгибалось и на глазах не выступали слезы от нестерпимой боли. Мелисса выдохнула дым.

— Ты знаешь, в чем твоя проблема, Ник?

— Аргентинская пуля.

— Это просто жалость к самому себе, а она тебе не свойственна. Нет, Ник, твоя проблема в том, что ты влюбляешься не в тех женщин.

Я настолько удивился, что даже забыл про свое колено.

— Я? Нет.

— Конечно да. Сначала ты испытывал сентиментальные чувства ко мне, а теперь — к этой маленькой стервочке, которая только что тебя терзала.

— Но это же нелепо!

Увидев, что я шокирован, Мелисса засмеялась.

— Я заметила, как ты строил относительно нее кое-какие планы, пока она не выплеснула тебе в лицо всю эту грязь! Ты вечно и безнадежно влюблен в бледных блондинок, что весьма глупо, поскольку они не всегда такие ранимые, как ты себе представляешь.

— Никакая она не ранимая!

— Зато выглядит такой, а это тебя и заводит. Уж я-то знаю, Ник! Тебе нужна крепкая баба с широкими бедрами. С ней ты будешь счастлив.

— Такая, например? — сказал я довольно нелюбезно, ибо Джилл-Бет едва ли подходила под это описание. Американка танцевала с Фанни Мульдером и, к моему огорчению, выглядела в его объятиях вполне счастливой.

Мелисса подождала, пока Джилл-Бет и Мульдер затеряются среди других пар.

— Она подойдет, — наконец проговорила Мелисса, — но ты ведь предпочитаешь, чтобы твои девушки выглядели как раненые птицы. — Она вздохнула. — Похоть так мешает, правда? Помнишь, как мы познакомились? Ты весь был увешан гирляндами оружия и покрыт толстым слоем маскировочного крема. Такой бесконечно обаятельный и совсем не похожий на человека, который когда-либо будет озабочен закладными.

Мы встретились в Баф и Уэст-Шоу, где наш полк участвовал в военном параде. Отец Мелиссы, отставной бригадир, пригласил нас, офицеров, в свою палатку и угостил выпивкой. Там-то я и был ослеплен красотой Мелиссы, которая сейчас пожимала плечами.

— Я совсем не понимаю похоти. А этот святоша, по-моему, понимает. — Она махнула рукой с зажатой в ней сигаретой в сторону епископа. Одетый в свою пурпурную мантию, он отплясывал с девицей, на которой, казалось, была только блестящая рыбачья сеть. — Представляешь, он меня щупал.

— Епископ?

— Ну, это было щупанье по-церковному. Ты не хочешь еще потанцевать?

— Я просто не смогу. У меня еще очень болит спина.

— А может, гордость? Ты должен был ударить ее.

— Я не могу ударить женщину.

— Добрый старый шовинист Ник. — Она поцеловала меня. — Не возражаешь, если я ускользну?

После выходки Анжелы Мелисса великодушно спасла мою гордость, и я был благодарен ей. Но все равно чувствовал я себя крайне неловко. Джилл-Бет, одетая в простенькую блузку и белые брюки, не обращала на меня никакого внимания, предпочитая компанию Мульдера. Все сторонились меня, как чумного. Вечер был явно не мой. Я заметил, что оператор уже устанавливает камеры, и, опасаясь новых провокаций, осторожно встал и с трудом спустился по ступенькам в сад, стараясь при этом не сгибать ногу, чтобы колено не подвело меня.

Когда я был уже внизу, на балюстраду вышли Джилл-Бет и Мульдер. Они облокотились на перила, их головы соприкоснулись, и, услышав смех американки, я почувствовал укол ревности. Хромая, я пересек лужайку и подошел к тому месту, где на черной воде отражались огни. Вздрогнув от боли, я ступил на палубу «Сикоракс», и новая боль пронзила меня, когда я спустился в кубрик и оказался среди груды припасов, которые ждали, когда их уложат в рундуки. В воздухе стоял запах гудрона, которым я обмазал трюмы.

Я долго сидел, ожидая, когда утихнет боль в позвоночнике. Небо, освещенное луной, сияло над черными деревьями, росшими вдоль реки. И римляне видели эти берега такими же. Разглядывая наши темные, густые леса, они, должно быть, удивлялись, что это за странные бесформенные существа снуют, как призраки, среди листвы. Наверное, все вокруг казалось им таинственным и враждебным, и, может быть, какой-нибудь римский военачальник был ранен здесь, а затем, вернувшись в Рим, влюбился в темноволосую женщину, которая променяла его на волосатого финикийца. К черту эту Джилл-Бет, к черту Мульдера, и, черт побери, до чего все-таки жаль, что я не могу отдать швартовы и, используя отлив, уйти на «Сикоракс» в море. Я выпрямил правую ногу и уперся подошвой в палубу с такой силой, что боль пронзила меня до самого бедра, но я продолжал давить все сильнее, радуясь боли, которая была признаком того, что моя нога все же выздоровеет. Я давил и давил до тех пор, пока не почувствовал на щеках холодок от слез.

Из дома Беннистера послышались аплодисменты — должно быть, он наконец объявил о своем участии в гонках в Сен-Пьере в этом году. Я открыл бутылку пива и не торопясь осушил ее. Беннистер может плыть без меня. Я решил, что отныне в своих плаваниях стану подчиняться только ветру и волнам. Я буду странствовать по этому занятному суматошному миру, избегая налогов и счетов, бездарных политиков и напыщенных людей. Возможно, Медуза и права, и я всего-навсего ленивый бездельник и слишком глуп, чтобы вести нормальную жизнь, но, черт возьми, иметь отношение к телевизионной грязи я тоже не желаю.