Свинцовый шторм

— А вообще он часто злится?

— Только на тех, кто, как ему кажется, может его запугать. Понимаешь, он живет в постоянном страхе.

Я прислонился спиной к подоконнику и любовался ее телом. Ее волосы свободно падали до поясницы. Вся постель, кроме нижней простыни, свалилась на ковер. Я решил, что самое время внести ясность еще в один вопрос.

— Ты знаешь, что говорят о смерти Надежны?

Анжела внимательно посмотрела на меня.

— Да, Ник, знаю.

— И что?

Она пожала плечами.

— Нет.

— Нет — значит невозможно? Нет — он этого не делал? Нет — ты не хочешь сказать?

Она уставилась на простыню.

— Мне кажется, у него не хватит духа убить кого-нибудь. Ведь убивать — это ужасно. И как можно так разозлиться, чтобы фактически не отвечать за себя?.. — Анжела снова передернула плечами. — Хотя если защищаешься... Ник, ты ведь должен это знать. Разве ты не специалист?

— О Боже, нет, конечно!

— А Фолкленды?

— Это не одно и то же. Хотя и там было нелегко. — Немного подумав, я добавил: — Самое ужасное — после, когда отчищаешься. Одно дело спустить курок, когда твой противник делает то же самое, и совсем другое — видеть его тело через несколько часов. Я помню одного, он был очень похож на моего друга детства, с которым мы играли в регби.

— Тебе было страшно? — спросила Анжела, и в ее вопросе мне почудился профессиональный интерес — она прикидывала, смогу ли я повторить это все во время съемок.

— Противно, — ответил я.

Почувствовав мою уклончивость, Анжела с вызовом на меня посмотрела:

— А ты мог бы хладнокровно убить кого-нибудь? Кого-нибудь, кого ты любил? Мог бы ты убить Мелиссу?

— О Господи, нет!

— А почему ты считаешь, что Тони мог?

— Не знаю, что и ответить. — Я помолчал. — А Мульдер мог?

— Ради Христа, Ник! — До сих пор она терпеливо отвечала на все вопросы, но сейчас моя дотошность стала ее раздражать, и в ней на мгновение проглянула прежняя Анжела. — Ты думаешь, Тони стал бы держать при себе Мульдера, если бы тот убил Надежну? Он держит его в качестве телохранителя. Тони знает, что Кас-сули угрожал ему помешать выиграть в Сен-Пьере. Почему, по-твоему, он не берет в команду чужаков?

— Это ты меня спрашиваешь?

Анжела загасила сигарету.

— Мы знаем, из какой конуры ты выбрался, Ник. Ты не человек Кассули, хотя он и пытался тебя приручить, ведь так? — с вызовом спросила она.

— Да, — откровенно ответил я. — Но у него не получилось. И прости меня, пожалуйста, за эти ужасные расспросы о Беннистере.

— Тони не убийца, — произнесла Анжела ровным голосом.

— Прости, — повторил я.

— И не заклинивайся на этом, — сказала она твердо и нетерпеливо продолжила: — Не дай Бог, желтая пресса начнет обсасывать его женитьбу. Представляешь, с какой грязью они его смешают, если вдруг подумают, что Тони мог убить Надежну?

Я не только мог себе это представить, а уже положил начало этому процессу своими переговорами с Мики. Но, несмотря на все мое желание быть правдивым с Анжелой, я не мог назвать ей имя Мики Хардинга.

Анжела опять потянулась за сигаретой.

— Ты слишком много куришь, — заметил я.

— Отвяжись, Ник, — это было сказано достаточно мягко — просто дружеское недовольство дружеской критикой.

— Можно дать тебе совет? — спросил я.

— Попробуй.

— Не пускай Беннистера в Сен-Пьер. Пусть он останется на берегу. Я не знаю, какие у Кассули планы, но они явно идут дальше, чем просто помешать Тони выиграть гонки.

Анжела посмотрела на меня долгим взглядом.

— Он хочет отомстить за смерть дочери?

— Думаю, что да, — согласился я, ломая голову, с чего это я проявляю такую заботу о человеке, который по всем статьям является моим соперником. Эх, доброе старое рыцарство!

— Мужская гордость. Старый мерин и молодой жеребец. — Анжела поднялась с кровати, подошла к окну и встала рядом. Наступали сумерки. Небо закрывали тяжелые облака. — Тони очень гордый. Он ни за что не откажется от гонок. Тем более, он уже на весь мир заявил, что собирается выиграть их. Он хочет стать героем телевидения и утереть нос французам. Черт побери, Ник, он мечтает о дворянском звании! На ТВ куча народу уже это звание имеет, вот и Тони рвется его получить. Он считает, что победа в Сен-Пьере ему в этом поможет.

— Так, значит, ты будешь леди Беннистер?

Анжела промолчала, но улыбнулась, и я подумал, что она с удовольствием будет носить этот титул.

— Не упускай Беннистера, — посоветовал я. — Кстати, а сам он знает, как решительно настроен Кассули?

— А ты бы отказался от мечты из-за угроз?

— Это зависит от того, кто угрожает, — резко ответил я. — Знаешь ли, перед советским военным дивизионом я ощущаю куда большее раскаяние, чем перед «Армией спасения».

— Но Тони не откажется, Ник. — Она взяла мою руку и прижалась ко мне. — Вот почему я хочу, чтобы ты пошел с ним. Ты будешь еще одним телохранителем.

— Не из-за рейтинга? — спросил я.

— И из-за него тоже, дурачок. — Анжела засмеялась и выбросила сигарету в окно.

Я упал.

Уже много дней со мной такого не случалось, но тут моя правая нога подкосилась, я покачнулся, успев ухватиться за подоконник, а затем тяжело рухнул на толстый ковер. Меня охватила паника. Я чувствовал себя глупым, испуганным и совершенно беспомощным. В спину опять вступила боль, но не привычная, тупая, с которой я уже сжился, а неожиданная вспышка сильной и пугающей остротой боли.

— Ник! Ник! — Голос Анжелы был полон неподдельной тревоги.

— Все в порядке. — Я заставил себя говорить спокойно и попытался встать на ноги, но не смог, а только зашипел от боли. Подтягивая себя руками, я добрался до кровати.

— Что случилось, Ник? — Анжела суетилась рядом, пытаясь меня поднять.

— Время от времени у меня подгибается нога. Через минуту все будет в порядке. — Я старался скрыть свой страх. А я уж надеялся, что раз моя нога так хорошо выдержала поездку в Америку, то, может, эти дурацкие приступы и вовсе прекратились. Но не тут-то было, и вот я опять превратился в беспомощного калеку. Мне удалось взгромоздиться на кровать, и я лежал с закрытыми глазами, стараясь преодолеть боль.

— Ты никогда не говорил об этом, — с укором проговорила Анжела.

— Я же сказал — сейчас все пройдет. — Я заставил себя сесть и начал колотить по ноге, пытаясь таким образом вернуть ей чувствительность.

— Ты был у врача? — спросила Анжела.

— Меня смотрели тысячи докторов.

— Ты, проклятый дурак... — Все еще голая, она кинулась к телефону.

— Что ты хочешь делать? — с тревогой спросил я.

Анжела отпихнула мою неловкую руку, которая пыталась перехватить трубку.

— Тебе нужен врач.

— Черт возьми, нет! — Я опять неуклюже дернулся к телефону.

Анжела перенесла аппарат подальше от меня.

— Ник Сендмен, ты хочешь, чтобы я опять была с тобой в постели?

— Всегда.

— Тогда, черт побери, ты должен показаться врачу! — Она помолчала. — Ты согласен?

— Я же говорю — нога пройдет сама.

— Этот вопрос я не обсуждаю, Ник Сендмен. Я спрашиваю, ты покажешься врачу или нет?

Я сдался. Я наконец-то нашел свою Анжелику и не хотел больше ее терять. Ради нее я был готов показаться любому шарлатану. Лежа на спине в ее кровати, я пытался усилием воли заставить свою ногу двигаться и слышал решительный и компетентный голос Анжелы, договаривающейся с врачом. Я подумал, как все-таки здорово, когда о тебе заботится женщина. Я был влюбленным Ником, Ником в ла-ла мире, счастливым Ником!

Часть третья

Врачом оказалась женщина моего возраста, но выглядела она старше благодаря своей решительной и самоуверенной манере держаться. Она была невропатологом, Анжела познакомилась с ней во время съемок документального фильма о врачах. В зеленых глазах Мери Кларк играли смешинки, но голос при этом оставался сухим и педантичным. Она быстро осмотрела меня, и мы вернулись в кабинет с видом на розарий, где нас ожидала Анжела. Доктор Кларк попросила меня подробно рассказать о том, как я получил ранение. Она делала пометки и хмурилась, а Анжела, которая до того не слышала ничего похожего, вздрагивала от кровавых подробностей.

— Моя цель, господин Сендмен, — проговорила Мери Кларк, когда я закончил свой рассказ, — не иметь вас в числе моих пациентов...

— Вполне солидарен с вами, — галантно поддакнул я.

— ...потому что, — она пропустила мимо ушей мой неуклюжий комплимент, — я держала бы вас в постели, чтобы вы не могли причинить себе вреда.

Наступило молчание, нарушаемое лишь раздражающим звуком газонокосилки.

— Что вы имеете в виду? — проговорил я наконец.

— Я имею в виду, господин Сендмен, что ваша доморощенная физиотерапия привела к усилению ранее довольно незначительной отечности. Как медик могу вам сказать, что не вижу причины, которая мешала бы вам опять ходить нормально, разве что не слишком быстро.

— Гады, — зло проговорил я, позабыв о всякой галантности. — Эти ублюдки сказали, что я никогда не буду ходить нормально!

— Да, ублюдки могли так сказать, — Мери Кларк улыбнулась, — потому что спинальный отек обычно проявляется при полном разрыве нервов, окружающих мышцы позвоночника. Как правило, повреждения спинного мозга приводят к параличу на всю жизнь. Если же у больного частично восстанавливаются двигательные функции, то ставится диагноз — отек.

— Отек?! — воскликнула Анжела.

— Да, кровяная подушка, — слишком едко ответил я и тут же почувствовал себя виноватым. Я ведь уже долго общаюсь с врачами, а для Анжелы все было непонятным.

— Весьма отдаленно напоминающий кровяную подушку, — объяснила Мери Кларк Анжеле. — Она давит на спинной мозг и вызывает временный паралич, но в течение нескольких недель это обычно проходит.

— У меня не проходит, — угрюмо буркнул я, как будто хотел ее в чем-то уличить.

— Потому что у вас была очень тяжелая травма. Вы получили пулевое ранение, и произошел обширный отек. А теперь, господин Сендмен, считайте, что у вас он перешел в хронический. — Она помолчала, а затем почти озорно улыбнулась. — По правде говоря, ваша спина — это сплошное месиво, и после вашей смерти ваш позвоночник поместят в банку и будут использовать как пособие. Поздравляю.

— Но что-то ведь можно сделать? — настаивала Анжела.

Я был озадачен выражением неподдельной озабоченности на ее лице, пока мне не пришло в голову, что она беспокоится за исход съемок.

— Совершенно ничего, — радостно ответила Мери Кларк.

— Как — ничего?! — Анжела была явно шокирована.

Мери с помощью морской метафоры постаралась объяснить, что в моем теле нервные аварийные шкоты, которые контролируют правую ногу, каким-то образом перепутались, и именно из-за этого все мои беды.

— Новая операция может и помочь, но риск огромен. Вы все еще собираетесь в кругосветное путешествие? — спросила меня Мери, так ничего толком и не объяснив.

— По крайней мере, до Новой Зеландии.

— Конечно, вам не стоит этого делать. Если у вас еще остался здравый смысл, господин Сендмен, то вы получите пенсию по инвалидности, найдете бунгало с пандусом для инвалидной коляски и засядете за мемуары. — Она улыбнулась. — Но в этом случае вы, конечно, превратитесь в беспомощного калеку, так что, наверное, вам лучше все же отправиться в Новую Зеландию.

— Но... — начала было Анжела.

— Я ничем не могу помочь! — твердо сказала Мери. — Нога либо будет работать, либо нет. Врачи могут только экспериментировать над ним, а это, мне кажется, не подходит для господина Сендмена. Я права?

— Чертовски правы, — отозвался я.

— А как же быть, если нога откажет где-нибудь посреди Атлантики? — возразила Анжела.

— Думаю, он с этим справится, — сухо заметила Мери. — Кроме того, до сих пор двигательная функция восстанавливалась, мышечный тонус хороший. — Она взглянула на меня. — Но если вы заметите, что с каждым разом продолжительность периодов потери чувствительности увеличивается, то вам лучше всего обратиться к врачу. Конечно, ничего особенного он не сделает, только лишний раз разрежет вас. Но на некоторых само общение с врачом оказывает неплохой терапевтический эффект. — Она поднялась. — Мой гонорар — бутылка «Кот-де-Бон'78».

Ну что ж, «Кот-де-Бон» — великолепное вино, а Мери Кларк — прекрасный доктор. Чаще всего лучший способ помочь — это не мешать.

Анжела должна была смириться, а я — жить дальше, и с этим выводом мы вернулись в Девон.

И наступили хорошие времена. Энтони Беннистер мотался между Лондоном и Средиземным морем, где «Уайлдтрек» участвовал в серии прибрежных гонок. Фанни Мульдер оставался при яхте, и дом в Девоне был в полном нашем распоряжении.

Очевидно, Мэттью и съемочная группа догадались, что произошло между нами. Никто ничего не сказал, но все радовались за меня, так как дела с «Сикоракс» продвигались довольно быстро. За двенадцать пинт пива мы взяли напрокат баржу с подъемным краном на борту и установили просмоленные мачты. Когда опускали грот-мачту, я аккуратно положил старинный пенс в килевой полуклюз, куда вставляется грот-мачта, чтобы та своим концом расплющила монету. Такая традиция, говорят, приносит удачу судну, но любовь принесла мне больше, поскольку Анжела дала указание о поставке материалов для «Сикоракс». Мы больше не ставили друг другу условий, мы просто сотрудничали. Я даже умудрился худо-бедно рассказать перед камерой о своих подвигах. О Джилл-Бет не было ни слуху ни духу, и я постепенно начал думать, что все угрозы Кассули были химерой. Несколько раз звонил Мики Хардинг, но мне нечего было ему сказать, и телефонные звонки прекратились.

День за днем велись работы по оснастке яхты. Провода, канаты, лес и бадьи с дегтем из Стокгольма перегружались на борт и превращались в хрупкие с виду сооружения, которые на самом деле были способны противостоять сильнейшим океанским ветрам. Мы не торопились, считая, если в оснастке будет какой-нибудь изъян, то пусть он лучше обнаружится на стапеле, чем в Атлантике во время шторма в восемь баллов. Я вырезал кофель-нагели из гуаяки и забивал их в дубовые кофель-планки, которые привинчивались болтами к мачте ниже чиксов. Съемочная группа уже и не пыталась вникнуть в происходящее. Они сетовали, что мы с Джимми разучились говорить по-человечески и, когда мы беспокоимся о всяких там юферсах, кренгельсах, клетневинах и прочих вещах, нас совершенно невозможно понять. Оператор в отместку подарил мне словарь, а Анжела преподнесла «Сикоракс» антикварные медные люки, которые она упорно называла иллюминаторами.

— Люки, — настойчиво повторял я.

В их массивные медные рамы было вставлено толстое зеленоватое стекло и приделаны шторки, которые можно было опускать в плохую погоду.

Я установил люки туда, где им полагалось быть, и занялся каютой. Я соорудил две койки, большой стол с картой и камбуз. Форпик я превратил в мастерскую и хранилище для парусов. Я отвел место для химического туалета, а когда Анжела поинтересовалась, почему я не поставил нормальные промывающиеся унитазы, как на «Уайлдтреке», я объяснил, что не хочу делать лишних дырок в корпусе судна. «Зачем тогда вообще делать гальюн?» — спросила она язвительно. — Проще купить еще одно ведро!" Я ответил, что девицы, с которыми я собираюсь жить, достойны большего, чем цинковое ведро. Она наподдала мне.

Паруса были в починке в Дартмуте и прибыли готовыми как раз в тот день, когда съемочная группа отсутствовала. Но мы с Джимми не смогли устоять и сразу же установили их на грот-мачте и бизани. Чтобы паруса работали как следует, их надо выходить под сильным ветром; и я почувствовал, как подрагивает корпус, которому передаются порывы.

— А мы можем выйти на ней? — лукаво спросил Джимми.

Я выдернул фал из кофель-нагеля и спустил грот.

— Потерпи немного, Джимми.

— Подними стаксель, мой мальчик. Давай посмотрим, как она ходит, а?

Соблазн был велик. Стоял прекрасный день, дул юго-западный ветер с порывами до пяти баллов, и «Сикоракс» была бы рада снова оказаться в море, но я обещал Анжеле, что дождусь съемочной группы, чтобы они могли заснять мой первый выход на восстановленной яхте. Я поднял гик и гафель, чтобы Джимми мог отстегнуть лебедку и натянуть чехол на парус.

Он колебался.

— Ты уверен, мой мальчик?

— Да, Джимми, уверен.

Он убирал свернутый парус в чехол.

— Это из-за девицы? Держит тебя под ногтем, точно.

— Я ей обещал, Джимми, что подожду.

— Все твои мозги сейчас в ширинке. Вот когда я был мальчиком, настоящий мужчина никогда бы не подпустил женщину даже близко к судну. Когда баба верховодит на судне, это плохая примета.

Я выпрямился.

— А как насчет Джози Вудворд? Кто посадил ее в каюту в трех милях от Старт-Пойнта?

Он хихикнул и оставил эту тему. Я обещал, что ждать придется всего день-два, не больше, и тогда можно будет увековечить событие, о котором я так долго мечтал, — «Сикоракс» идет под парусами. Я подумал, что каких-нибудь два месяца назад я бы с удовольствием принял намек и мы бы вывели яхту в море, да еще подумали бы, возвращаться обратно или нет. А теперь я переживал за фильм так же, как и сама Анжела. Я начал на многое смотреть ее глазами, но все равно отказывался даже подумать об участии в Сен-Пьере, и Анжела согласилась на другую концовку: «Сикоракс» просто уходит в море...

Днем я позвонил Анжеле в ее офис в Лондоне.

— Яхта готова, — сказал я. — Паруса на месте, мэм, судно готово к выходу в море.

— Что, совсем готово?

— Нет радио, нет навигационных фонарей, хронометра, компаса, трюмных насосов, якорей, нет... — Я перечислял все, что стащил у меня Фанни Мульдер.

— Все уже заказано, — нетерпеливо перебила меня Анжела.

— Но все равно можно выйти в море, — произнес я с теплотой в голосе. — «Сикоракс» готова к морскому плаванию. Единственное, чего нам не хватает, так это бутылки шампанского и съемочной группы.

— Прекрасно. — Но голос ее звучал печально, может, оттого, что работа подходит к концу и, значит, скоро я уплыву и поминай как звали, и мой энтузиазм был тут несколько неуместен. Мы помолчали. — Ник?

— Поезд из Тотнеса отходит в пять часов двадцать шесть минут, — проговорил я. — Он прибывает в Лондон... э...

— Двадцать пять минут девятого, — вставила Анжела, но явно недовольно.

— Я мог бы сейчас выехать, — изобразил я нерешительность.

— Пошевеливайся, — резюмировала она, — или не будет ни радио, ни навигационных огней!

— А трюмные насосы?

Она притворилась, что думает.

— И конечно же никаких трюмных насосов.

И я поехал.

* * *

Квартира Анжелы находилась в довольно мрачном полуподвале в Кенсингтоне. В ней она жила, только если Беннистер был в отъезде. Но сам факт, что она сохранила собственную квартиру, говорил о ее стремлении к независимости. По крайней мере, мне так казалось. Квартира имела довольно заброшенный вид. Мебели было мало, все комнатные растения давно засохли, на камине лежал толстый слой пыли, повсюду валялись стопки книг и бумаг. Типичная квартира молодой деловой женщины, которая редко бывает дома.

— В следующий вторник, — сказала она.

— Ты о чем?

— Будем снимать выход «Сикоракс» в море.

— Не раньше?

Очевидно, она услышала нотки разочарования в моем голосе.

— Не раньше. — Она сидела перед зеркалом у туалетного столика и снимала с лица косметику. — Потому что понедельник уйдет на переезд съемочной группы.

— А почему они не могут приехать в воскресенье?

— Тогда им придется платить втройне. Потерпи до вторника. Хорошо?

— Высокий прилив начинается в десять часов сорок восемь минут утра, — сказал я по памяти. — Да, высокий прилив.

— Это важно?

— Это хорошо. Мы быстро дойдем до моря.

Прилипнув к зеркалу, она делала что-то особенно сложное с глазами.

— Но есть еще одна причина, почему именно вторник, — добавила она, и я почувствовал напряженность в ее голосе.

— Говори.

— Хочет приехать Тони. — Произнося эти слова, она избегала смотреть на меня. — Его присутствие очень важно. Я имею в виду, что фильм-то частично и о том, как он помог тебе, ведь так? И он хочет увидеть, как «Сикоракс» выйдет в море.

— И быть на борту?

— Может быть.

Я лежал в ее постели и, как дурак, ревновал. Я чувствовал себя так, словно удачно начавшийся праздник неожиданно приобрел какое-то скверное течение, а между тем все было вполне естественно. Я знал, что Анжела в первую очередь думает о Беннистере, но все же меня это раздражало. Последние две недели я прожил как во сне, а теперь пришла пора проснуться. Мое счастье было иллюзией, а возвращение Беннистера безжалостно напоминало, что нас с Анжелой связывает только постель.

Анжела повернулась ко мне. Она знала, о чем я думал.

— Прости меня.

— Не надо.

— Просто... — Она пожала плечами, не зная, что сказать.

— У него пальма первенства?

— Наверное, да.

— А у тебя нет выбора? — спросил я и тут же пожалел об этом, потому что тем самым проявил свою ревность.

— У меня всегда есть выбор, — ответила она с вызовом.

— Тогда почему же мы не можем уплыть на «Сикоракс» в воскресенье? В воскресенье Беннистер будет еще во Франции, хотя «Уайлдтрек» отправился домой три недели назад. Ты поплывешь со мной, — продолжал я. — Через несколько дней мы будем на Азорах, а там решим, что делать. Может, ты хочешь еще раз побывать в Австралии? Или мечтаешь побороздить Карибское море?

Анжела скрутила волосы и уложила их вокруг головы.

— Я страдаю морской болезнью.

— Через три дня все пройдет.

— Я этого не переживу. — Она смотрела в зеркало и вставляла в волосы шпильки. — Я не гожусь для моря.

— Все с этим справляются, — заметил я, — через какое-то время. Поверь мне, это не надолго.

— Ну, Ник!

Я давил на нее слишком сильно.

— Прости.

Она внимательно разглядывала свое отражение.

— Неужели ты думаешь, что мне не хочется бросить все это? Я сыта по горло этой неуверенностью Тони, этой завистью на работе, возней с графиками и киноинвентарем, суетой и вечными поисками идей для следующей программы! Но я не могу решиться на такое, не могу. Будь мне двадцать лет — другое дело. В этом возрасте весь мир состоит из любви — надо только немного в это верить. Но мне уже двадцать шесть.

— Двадцать шесть — это еще не возраст.

— Я чересчур стара, чтобы быть хиппи.

— Но я же не хиппи.

— А кто же ты, черт побери? — Она вытряхнула из пачки сигарету и закурила. — Ты собираешься шляться по миру как цыган. А где ты возьмешь деньги? Что будешь делать, если откажут ноги? А когда ты состаришься? Для тебя это нормально, тебя это особенно не заботит. Ты уверен, что все получится. Но я не такая, как ты...

— Ты хочешь быть в безопасности.

— А разве это плохо? — спросила она воинственно.

— Нет, просто я люблю тебя и не хочу потерять.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Найди работу, поселись в Девоне. С твоей медалью это легко.

— Может быть.

Ее лицо исказилось, и она загасила сигарету, даже не сделав первой затяжки. Она встала, обошла кровать и сбросила купальный халат на пол. Она стояла передо мной совсем голая и смотрела на меня.

— Послушай, давай сначала закончим фильм, а потом уже будет думать о будущем.

Я откинул для нее одеяло.

— Хорошо, босс.

Анжела улеглась рядом со мной.

— Ты останешься до завтра?

Завтра была пятница.

— А как насчет уик-энда?

— Ты же знаешь, я не могу.

Беннистер хотел, чтобы Анжела прилетела к нему во Францию на уик-энд. После нескольких удачных гонок он переехал на Ривьеру для участия в жюри телевизионного фестиваля. Теперь работа была закончена, и он хотел, чтобы Анжела прилетела на закрытие. Предполагалось, что она будет в Ницце в пятницу вечером, а в понедельник утром они вернутся обратно и сразу же поедут в Девон. Мы оба понимали, что сегодня — наша последняя ночь украденной свободы, так как с возвращением Беннистера возникнут всем известные трудности.

Утром Анжела ушла пораньше — ей надо было побывать в нескольких студиях, где делали предварительный монтаж отснятого материала. Я сам себе сварил кофе в маленькой кухоньке, принял душ в ее миниатюрной ванной комнате, затем сел и составил список карт, которые мне понадобятся. Список получился длинным, а денег как всегда было в обрез, и, поразмыслив, я сократил его, оставив лишь Азоры и Карибское море. Каждая поездка в Лондон означала, что придется вычеркнуть из списка еще несколько карт, но я полагал, что «Сикоракс» не будет на меня в обиде. Я окинул взглядом немногочисленные вещи, принадлежащие Анжеле: разбросанные бумаги, оставшиеся от прошлых программ, приятная акварель на стене да потертый плюшевый мишка, единственное напоминание о детстве в родном доме.

Зазвонил телефон. Я не двинулся с места. Аппарат был с автоответчиком, и я, хотя и находился в квартире, оставил его включенным. Если это Анжела, то, услышав ее голос, я подниму трубку и отключу автомат. Я ненавидел этот механизм, он напоминал мне типичную уловку при изменах, но предосторожность была необходима. Иногда звонил Беннистер, и я слушал его властный голос, дающий четкие указания, и во мне закипала ревность.

Вежливый голос Анжелы, записанный на пленку, приносил извинения, что она не может лично поговорить по телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после гудка, говорила она, и послышался сигнал. Потом наступила тишина, и я уже было подумал, что звонивший повесил трубку, как вдруг раздался знакомый голос: «Привет. Вы меня не знаете. Меня зовут Джилл-Бет Киров. Мы встречались на банкете у Энтони Беннистера. Может, помните? Я разыскиваю Ника Сендмена и поскольку знаю, что вы делаете фильм о нем, то подумала, что, может, вы передадите ему о моем звонке. Мой номер...»

Голос прервался, так как я отключил автомат и поднял трубку:

— Джилл-Бет?

— Ник! Привет!

Я был рассержен.

— Откуда, черт побери, ты знаешь, что я здесь?

— Что с тобой, Ник? — опешила она. — Я просто разыскиваю тебя. Я не знала, где ты, и собиралась зажечь маяки везде, где только можно. Нам надо поговорить. Идет?

На мгновение я забыл о договоренности с Мики Хардингом.

— Думаю, нам нечего сказать друг другу.

Она помолчала.

— Ты хочешь играть по-жесткому или по-мягкому?

— Что это значит? — не понял я.

Она вздохнула.

— Однажды мне пришлось собирать сведения о парне, похожем на тебя, Ник. Правда, у него был ялик, совершенно прелестный. На носу у ялика была фигура русалки с лицом его жены. Парень очень гордился своим судном. Но оно сгорело. Это была трагедия. Понимаешь, человек вложил в этот ялик всю свою душу, а одна-единственная сигарета устроила фейерверк, как салют на Четвертое июля.

— Ты мне угрожаешь?

— Ник! — в ее голосе слышалась обида. — Я просто хочу поговорить с тобой, хорошо? Что здесь такого?

Я вспомнил Мики и его обещание, что газета поможет мне выйти сухим из воды.

— Хорошо, — осторожно ответил я.

Она предложила встретиться прямо сегодня, за завтраком, но я не знал, смогу ли я так быстро связаться с Мики. Я вообще не был уверен, что разыщу его в выходные дни.

— Мы сможем встретиться не раньше понедельника, — сказал я, — это в лучшем случае, и я буду в Девоне.

— Хорошо, Ник.

Она назвала кафе, которое я знал, и назначила время.

Я положил трубку. Оказалось, Кассули и не думал прекращать преследование. Псы были спущены и уже бежали по следу, и мне предстояло вывести их на свет, где они будут ослеплены и смущены гласностью. Я позвонил в газету и нашел Мики в отделе новостей. Я объяснил, где и когда мы встречаемся с Джилл-Бет.

— Ты сможешь? — спросил я.

— Я все сделаю. — Он оживился и, наверное, уже представлял себе заголовки: «Магнаты замышляют пиратство!», «Янки-миллиардер угрожает рабочим местам в Великобритании» или более вероятный в его газете: «Отпор Кассули».

Анжела вернулась в плохом настроении: редактор фильма заболел, а помощник, по ее словам, — просто мясник. Поговорив с Джилл-Бет, я перемотал кассету, и на наш разговор наложились приглашение на завтрак, информация о расписании самолетов в Ниццу и звонок от подруги детства, которой хотелось просто поболтать с Анжелой.

— На самом деле ей нужна работа, — съязвила Анжела. — А ты как провел день?

— Купил две карты и видел кучу вещей, которые не могу себе позволить.

— Бедный Ник. — И она дотронулась до моей щеки своей холодной худой рукой. — Один знакомый предложил мне свой коттедж в Норфолке на уик-энд. Телефона там нет, а на реке стоит лодка. Лодка Ферона?.. Это что-то значит?

— Ферон много чего значит! — Я радовался как дитя, но все же решил уточнить: — А Ницца?

— К черту Ниццу! Я скажу Тони, что слишком занята.

Итак, Анжела послала Ниццу к черту, а я не сказал ей о звонке Джилл-Бет. Я не хотел ничего скрывать, но не знал, как объяснить причину нашего свидания, а рассказывать о Мики и газете было опасно. Анжела рассердится, потому что наша деятельность может повредить карьере Беннистера. Да и вообще, сказал я сам себе, я иду на это, чтобы положить конец вмешательству Кассули, и прекрасно справлюсь сам, так что помощь Анжелы мне не требуется. Я даже испытал некоторую гордость и совершенно не чувствовал себя виноватым. После всех необходимых приготовлений вечером в понедельник с Яссиром Кассули будет покончено, впрочем как и с Ниццей.

Мики и я выехали в Девон в понедельник днем. Я нервничал.

— Мики, ты отдаешь себе отчет, с кем мы связались? Они угрожали сжечь мою яхту.

— Ах, — саркастически произнес Мики. — Ник, мы выведем этого ублюдка на чистую воду. — Я сидел как на иголках и все время оглядывался. — Ты думаешь, за нами следят?

— Нет. — На самом деле я искал «порше» Анжелы. Она поехала в Хитроу встречать Беннистера, и если прямо оттуда они отправятся в Девон, то легко нагонят нас. Мне не хотелось видеть их вместе. Я ревновал. Все выходные я был неудержимо счастлив. Со мной была Анжела и небольшая парусная лодка. И вот сейчас реальный мир наваливался на меня с жутким скрежетом судна, садящегося на мель.