Мики закурил.

— Ты что-то нервничаешь, старина. Я бы мог написать об этом: герой войны, а ведет себя как размазня.

— Я к такому не привык.

— И поэтому вызвал подкрепление?

— Точно.

«Подкрепление» ждало нас в кафетерии, где сержант Терри Фебровер поглощал остатки вареных яиц и кусочки белого хлеба с коричневым соусом. Я не знаю никого, кто ел бы столько. Не человек, а ходячая фабрика по переработке холестерина. Утром, днем и вечером он не переставая жевал и при этом совершенно не поправлялся. Единственная вещь, которая раздражала его на Фолклендах, — это непостоянство времени приема пищи. А однажды я собственными глазами видел, как он пробирался по минному полю аргентинцев за ранцем противника по одной простой причине — а вдруг там окажется банка говяжьей тушенки. При нашем приближении его усталое лицо не выразило никаких эмоций.

— Черт побери, — приветствовал он Мики Хардинга, — да ведь это Маус!

Маус, знавший нашего йоркширца по Фолклендам, пожал Терри руку.

— Ты не меняешься, Терри.

— Ты знаешь, Маус, я жду не дождусь, когда армия захватит власть, и тогда я пойду на Флит-стрит бить всех этих чертовых писак.

— Вряд ли у тебя это получится, — отозвался Мики, — наши куколки-секретарши вас, гомиков, распнут на кресте.

Обменявшись «любезностями» с Маусом, Терри обратился ко мне и громко спросил, есть ли у него время съесть еще одну тарелку, но я ответил, что нам пора двигать.

— Может, купить тебе бутерброд с сыром? — спросил я.

— Запах сыра вызывает у меня ощущение чего-то гниющего, лучше я возьму с беконом, — он пожал мне руку, едва не раздавив ее, — ты неплохо выглядишь, босс. Салли сказала, что тогда у тебя был совершенно непотребный вид.

— А как она сама?

— Как всегда, босс, как всегда. Чертовски плохо.

Терри был в штатском: поношенный синий костюм, застегнутый на все пуговицы. Я подозреваю, что он купил его за год до того, как ушел в армию, и с тех пор с ним не расставался. Впрочем, костюм ему был не особенно нужен, ибо Терри относится к тому типу людей, которые и дома ходят в маскировочной одежде. Терри был похож на быка: коренастый, упрямый и на все сто надежный. Я рад был снова увидеть его. Когда я поинтересовался, не трудно ли было ему вырваться из батальона, он ответил:

— Без проблем. Они мне еще должны отпуск за эти изматывающие учения.

— Как они прошли?

— Да как всегда, босс. Сначала увязли в поле с турнепсом, а потом чуть не утонули в реке. И естественно, никто из этих болванов-офицеров не знал, где мы находимся и что должны делать. Скажу тебе откровенно, приятель, — это он уже обращался к Мики, — если русские когда-нибудь нападут, они прихлопнут нас, как раскаленная кочерга курицу.

— И ведь неудивительно, правда? — заметил Мики. — Если все наши солдаты такие же нежные и привередливые.

— Так оно и есть, — засмеялся в ответ Терри, — так что же мы делаем?

— Ник нервничает, — сообщил Мики по пути к машине.

Я кивнул и объяснил Терри, что встречаюсь сегодня с этой американкой и вполне возможно, хотя и маловероятно, что в случае моего отказа она будет угрожать сделать что-нибудь с яхтой, и я был бы очень благодарен, если бы Терри побыл на «Сикоракс», пока мы с Мики не вернемся.

— Будь спокоен, — сказал Мики, выезжая на дорогу, — тебе придется просто вечерок посидеть на этой чертовой яхте.

Занятый бутербродом с беконом, Терри не обратил внимания на его слова.

— Так что эти подонки хотят устроить? Если они вообще что-то собираются делать?

— Поджог, — ответил я. Джилл-Бет намекнула на это, и я испугался. Пара тряпок, смоченных в бензине, могу в считанные минуты превратить «Сикоракс» в груду пепла. Вообще-то я собирался согласиться, но если я откажусь, «Сикоракс» окажется под угрозой, и у них будет целый час, пока я доберусь от места встречи до реки. Я предполагал, что Джилл-Бет уже расставила своих людей поблизости и может отдать им приказ по телефону. Сейчас все это казалось невероятным, но, когда я размышлял над этим в выходные дни, мои опасения выглядели весьма реальными. Яссир Кассули был решительным человеком, да еще и ожесточен, и в таком состоянии судьба какой-то небольшой яхты в Девоне для него ничто. Ведомый страхом, я позвонил Терри с сельского телефона в Норфолке. Я попросил сообщить сержанту Ферброверу о моем звонке, и через час тот перезвонил мне. Анжеле я сказал, что разговариваю с Джимми Николсом о якорных цепях. Мне не хотелось лгать, но в данном случае было быстрее и проще сказать неправду, чем пускаться в путаные объяснения. Сейчас, когда Терри с его успокоительной мощью был рядом, я спрашивал себя, а не перестраховался ли я. — Честно говоря, я не думаю, что что-то случится, — признался я, — но, знаешь ли, немного нервничаю.

— Нет проблем, босс. Я здесь. — Терри откинулся на заднем сиденье и принялся за второй бутерброд.

Через два часа мы были у реки, и, пока Мики ждал на дороге, я повел Терри напрямую, и, обогнув эллинг сзади, мы оказались на «Сикоракс». Я увидел двух членов команды Мульдера. Они копошились в эллинге, готовя «Уайлдтрек-2» к завтрашнему дню, поскольку завтра на нем установят платформу с кинокамерой для съемок первого выхода «Сикоракс» в море. По их присутствию я догадался, что Мульдер вернулся со своих успешных гонок в Средиземноморье, но не стал ничего спрашивать. Взглянув на дом, я не заметил в окнах никакого движения. Я подумал, что сегодня ночью Беннистер будет спать с Анжелой, и меня стала грызть нестерпимая ревность.

Прилив был еще невысок. Мы с Терри взобрались на палубу «Сикоракс», и я открыл каюту. О спрятанном кольте я умолчал, так как не хотел разрушать его карьеру обвинением в незаконном ношении оружия.

— Еда есть, босс? — поинтересовался он с надеждой.

— В шкафу у раковины печенье, наверху яблоки, а под койкой — пиво.

— Черт побери. — Мой ассортимент вызвал у него отвращение.

— Да, тебе может понадобиться вот это. — Я поставил два огнетушителя на новый стол с картой. На «Сикоракс» не было компаса, якорей, радио, насоса и хронометра, но об огнетушителях я позаботился. Яхта была деревянной и боялась не воды, а огня. — Если кто-нибудь спросит тебя, что ты тут делаешь, скажи, что ты мой друг.

— Я им скажу — пусть убираются, босс.

— Я должен вернуться к девяти, и мы пойдем и пропустим по стаканчику.

— И поедим? — с надеждой в голосе произнес он.

— Там подают очень хорошие стейки и пудинг с почками, — подтвердил я. Теперь я мог быть спокоен хотя бы за «Сикоракс». Кассули потребуется Экзорсист, чтобы изгнать оттуда Терри Фебровера. Впрочем, я сомневался, что и у Экзорсиста это получится.

Я вернулся той же дорогой и уселся в машину. Мы поехали на север, сквозь лабиринты улочек, ведущих в Дартмут. Я подавленно молчал, размышляя, во что мы влипли, а Мики, наоборот, был полон энтузиазма, предвкушая материал, который пройдет по первым страницам газет в обеих странах.

Мы подъехали к охотничьим угодьям. Низкие темные облака надвигались с запада, и было ясно, что ближе к ночи польет дождь. Мы оставили позади живую изгородь и выехали на голое плоскогорье. Ветер шептался со скалистыми пиками. Мы подъехали к сельскому кафе в центре охотничьих угодий, где была назначена встреча, раньше на целый час. В туалете Мики приспособил ко мне радиомикрофон. Устройство было довольно компактным. Проволочная антенна в защитной оболочке проходила под брючиной, маленькую коробочку размером с карманный калькулятор с помощью пластыря прикрепили на поясе, а маленький микрофон прицепили под рубашкой.

— Я вернусь в бар, — сказал Мики, — чтобы не подумали, что мы гомики, а ты поговоришь со мной. — В объемистую сумку Мики запихивал магнитофон и принимающее устройство. Чтобы слышать то, что записывается на магнитофон, к слуховому аппарату подсоединили тонкую проволочку.

Система работала. После проверки мы сидели за столом, и Мики давал мне указания. Передатчик был слабый, и, если я отойду больше чем на пятьдесят ярдов, он не сможет принять сигнал. Еще он сказал, что микрофон направленный и будет передавать только то, что говорится на близком расстоянии, поэтому я должен держаться как можно ближе к Джилл-Бет.

— Надеюсь, ты не против? — спросил Мики. — Тебе ведь она нравилась, так?

— Да, было дело.

— Ну так вспомни старое. Будь ближе к ней. И посматривай на меня. Если я перестану слышать, то почешу нос.

— Неужели таким способом — почесывая нос и с крошечным радио — мы поймаем в ловушку одного из богатейших людей в мире? — поинтересовался я.

— Вспомни Уотергейт. Все вышло наружу, потому что какой-то придурок не смог сделать слепок с дверного замка. Ты заблуждаешься, полагая, что миром правят способные люди. Это не так, Ник. Им правят страдающие от запоров идиоты, которые даже не могут вспомнить собственное имя, если оно не пропечатано на визитных карточках. Так, теперь: что ты ей скажешь?

— Я скажу ей, чтобы она исчезла.

— Ник! Ник! — застонал он. — Если ты так скажешь, она и правда исчезнет. А с чем останемся мы? Ничего путного. Подыграй ей! Разговори ее, понятно? Ты должен сказать то, что она хочет услышать, и тогда она скажет то, что нужно нам. И не забудь спросить ее, сынок, что собирается предпринять Кассули в море. Либо он хочет, чтобы Беннистера столкнули, либо он просто хочет припугнуть этого ублюдка? Понял?

— Понял, — ответил я. — А что насчет денег?

Мики закрыл глаза в притворном отчаянии:

— О Господи, Ник, ты осел, каких поискать! Конечно, ты берешь эти проклятые деньги. Это же доказательство! — Он выпил виски. — Ты готов к бою, мальчик?

— Да, готов.

— Тогда — вперед! И перестань трястись. Все будет хорошо. — Он допил мою порцию и отошел. Я остался ждать. Постепенно кафе заполнялось людьми, в основном пешими путешественниками, которые, очутившись внутри, тут же начинали стряхивать воду со своих ярких кепок. Пошел дождь, хотя пока и не сильный.

Я перешел от виски к пиву. Мне не хотелось напиться и потерять над собой контроль — на карту было поставлено слишком много. Если я все сделаю хорошо, мы остановим миллионерах его навязчивой идеей и спасем тысячи рабочих мест для Британии. Я дам тему, и все газеты начнут печатать скандальные истории. Правда, я оттолкну от себя Анжелу, которая никогда не простит мне того, что имя Беннистера окажется замешанным в этом скандале. Я так часто, а подчас и несправедливо, обвинял ее в нечестности, что сейчас она вполне может обвинить меня в том же самом. Она скажет, что я должен был рассказать ей обо всем, и, наверное, будет права.

Но ведь я все равно уйду в море и так или иначе расстанусь со всеми, кого люблю. Я сделаю так, что угрозы Кассули будут бессильны, и дам возможность Беннистеру попытать счастья в Сен-Пьере, а Анжеле — удовлетворить свои амбиции. После сегодняшнего вечера я буду свободен, мы с «Сикоракс» сможем отправиться туда, куда будет угодно ветрам.

Я ждал.

— Привет!

По сравнению с изящной бледностью Анжелы Джилл-Бет выглядела загорелой и крепкой — результат эффективного воздействия витаминов, физических упражнений и кипучей энергии. Интересно, почему это американцы так полны энтузиазма, а мы в основном сонливы? На ней были синяя рубашка, облегающие джинсы и высокие ковбойские сапоги, как будто она собралась на родео. В руках она держала плащ, а на плече ее болталась изящная сумочка. Она наклонилась, чтобы поцеловать меня, но по моей реакции поняла всю неуместность этого жеста. Тогда она села рядом и спросила:

— Как ты?

За ее спиной Мики показал мне поднятый палец в знак того, что слышит ее хорошо.

— Хочешь пива? — спросил я.

Она покачала головой.

— Как насчет того, чтобы пройтись?

— В такую погоду? — И я жестом указал на дождь, который затуманил все окна.

— Тоже мне, солдат! Испугался дождя?

Я боялся выйти из радиуса приема, но Джилл-Бет настаивала, и я поплелся за ней к выходу. По дороге она надела плащ, а волосы завязала шарфом.

— Тебе привет от Яссира.

— Великолепно!

Казалось, она не замечает отсутствия радости с моей стороны. Открыв сумочку, она показала мне содержимое:

— Здесь сто тысяч долларов. Без налога.

Я взглянул на плотные пачки банкнотов — каждая пачка была обернута в целлофан. Ни разу в жизни я не видел такого количества денег, и мне казалось, что меня разыгрывают. Я сделал вид, что потрясен, но на самом деле ситуация была нелепой.

Неужели Джилл-Бет действительно верит, что меня можно купить?

— Они твои, — сказала она, закрыв сумочку.

Дождь усилился, но она словно не замечала его. Мы шли через мост, направляясь к Беллеверскому бору. Я не смел оборачиваться, потому что Джилл-Бет тоже могла обернуться и увидеть высокую неуклюжую фигуру Мики, следующего за нами по пятам. Мой пиджак промок насквозь, но я надеялся, что сырость не навредит микрофону.

— Неужели действительно необходимо бродить в такую мерзкую погоду? — спросил я.

— Да, — ответила она небрежно, затем нахмурилась и с искренней озабоченностью спросила: — Тебе плохо?

— Немного.

Она пожала плечами и взяла меня за руку, как будто помогая идти.

— Прости, но я не выношу, когда в кафе накурено, — она взглянула на небо, готовое разразиться ливнем, — похоже, пора искать крышу, — и повела меня под сосны Беллевера. Дождь шел недолго и не успел еще проникнуть сквозь плотные иголки. Мы очутились в относительно сухом месте. Где-то позади послышалось шевеление, и я понял, что Мики здесь. Наверное, он ругался на чем свет стоит, что его вытащили из кафе, но по сравнению с маячившей впереди наградой эта его жертва была ничтожна.

Джилл-Бет отпустила мою руку и прислонилась к дереву. Какое-то время мы молчали. Я чувствовал себя не в своей тарелке, а ее самоуверенность казалась неестественной. Она слегка улыбнулась мне.

— Я рада видеть тебя, Ник.

— Правда?

— Но ты держишь себя враждебно.

Она произнесла слово «враждебно» почти как слово «студент», и голос ее был такой обиженный, что я невольно улыбнулся.

— Я не враждебный, просто у меня очень болит спина.

— Тебе нужно сходить к врачу.

— Я уже был у врача. Он сказал, что ничего нельзя сделать.

— Тогда надо обратиться к американскому врачу.

— Это мне не по карману.

— Да, они чертовски дорого берут, — согласилась Джилл-Бет.

Мы оба были очень осторожны, и я подумал, что если действительно поведу себя как студент, то все наши усилия пойдут прахом. Моя задача — убедить девушку в том, что я согласен, хотя и с большой неохотой, выполнить их просьбу. Я выдавил из себя еще одну улыбку.

— Так ты хочешь сделать меня богатым или мокрым?

Она улыбнулась в ответ.

— Значит ли это, Ник, что ты согласен нам помочь?

Я совершенно не умел врать, но знал, что чересчур поспешное согласие будет малоубедительным. Пожав плечами, я начал вышагивать туда-сюда под деревьями и при этом говорил:

— Я не знаю, Джилл-Бет. Честно говоря, я не разделяю вашей убежденности в том, что Беннистер виноват. Это меня и беспокоит. Он мне не нравится, но я все же не уверен, что этого достаточно, чтобы лишить его возможности попытать счастья в Сен-Пьере.

Я старался побольше двигаться, но потом до меня дошло, что таким способом я постоянно отвожу от Джилл-Бет микрофон. И не то чтобы она много говорила, разве что вставляла отдельные замечания, но я все же остановился прямо напротив нее.

Она вздохнула, словно ее раздражала моя бессмысленная трескотня.

— Все, что от тебя требуется, Ник, это быть на борту его катера. Если ты согласен, ты сейчас же получишь сто тысяч долларов, а остальные триста тысяч — по завершении.

— Но я уже сказал ему, что не поплыву с ним, — возразил я, как будто это был непреодолимый барьер.

Она пожала плечами.

— Поверит ли он тебе, если ты скажешь, что передумал?

Под деревьями было очень-очень тихо. Шум дождя здесь почти не слышался, опавшая хвоя глушила все звуки, и наши голоса казались неестественно громкими.

— Он поверит мне, — неохотно признал я.

— Вот и скажи ему.

— А если я этого не сделаю, — уточнил я как можно естественнее, — то Кассули лишит Британию рабочих мест?!

Джилл-Бет рассмеялась:

— Ты все понял. Но не только рабочих мест, Ник. Он заберет все свои капиталы и перенесет контракты в Европу. И тогда многим британским фирмам придется навсегда распрощаться с надеждами на американские контракты. Это жесткий подход, Ник, но ведь ты видел его. Он решительный человек, а потеря нескольких миллионов для Кассули — капля в море.

Я молчал. Мне казалось, что Мики получил все, что ему было нужно, в этих нескольких фразах. И если все идет нормально, доказательства уже на пленке, оставалось поставить последние точки над "i".

— А Кассули этого не сделает, если я поплыву на «Уайлдтреке»?

— Правильно, — произнесла она ободряюще, как будто разговаривала с застенчивым учеником, которого надо слегка подтолкнуть, — нам нужна твоя помощь, Ник! Ты — наш шанс. Убеди Беннистера взять тебя на «Уайлдтрек» и можешь пересчитывать деньги!

Странно, конечно, что со всеми своими миллионами Яссир Кассули может положиться лишь на меня, но, возможно, так оно и есть. Мой переезд в дом Беннистера был как нельзя кстати. Может, поэтому Джилл-Бет так настойчива. Я был бы весьма удобным орудием, если бы согласился.

— Ну а что же конкретно от меня требуется?

Я хотел, чтобы она все рассказала в микрофон.

Джилл-Бет обладала незаурядным терпением:

— Ты поведешь яхту по тому маршруту, который тебе укажут.

— Какому маршруту?

— О Господи! Да откуда мне знать? Все будет зависеть от погоды, понятно? Ты выйдешь на радиосвязь в указанное время, и все. Легче способа заработать четыреста тысяч не бывает, правда?

Я улыбнулся.

— Правда. — Мне было нелегко выговорить это слово, так как оно подразумевало согласие. Видимо, я удачно сыграл свою роль, хотя благодаря моим стараниям произносить каждое слово с максимальной естественностью речь моя звучала тяжеловесно и как раз неестественно. В то же время у меня возникло ощущение, что, пока я размышляю над следующим ходом, Джилл-Бет ведет себя несколько скованно и манерно. Я должен был обратить на это особое внимание, но вместо этого спросил: — А что случится, когда я буду вести «Уайлдтрек» по заданному маршруту?

— С тобой и командой — ничего.

— А с Беннистером?

— То, чего захочет Яссир. — Она произнесла это медленно и вызывающе и ждала моей реакции.

Несколько секунд я молчал. В ее словах мне почудился скрытый намек на убийство, но я решил, что на большую откровенность она не пойдет. Думаю, она ожидала взрыва негодования, но вместо этого я только пожал плечами, словно все, что связано с местью, меня не касалось.

— И вся эта затея основывается лишь на предположении, что Беннистер убил свою жену? — спросил я с искренним сомнением.

— Ты все правильно понял, Ник. Деньги возьмешь сейчас?

Я должен был ответить «да», я должен был забрать их, но медлил. Я шел на необходимый обман, но чувствовал себя последним подонком.

— Ради Бога, Ник! Так да или нет? — Джилл-Бет протянула мне сумку. — Ты берешь деньги или мы просто зря тратим время?

Я уже протянул руку, чтобы забрать это последнее, неопровержимое доказательство, как вдруг за моей спиной раздался сдавленный крик.

Я вздрогнул и повернулся, но тут моя правая нога онемела, и я упал, а Джилл-Бет пробежала мимо. Чертыхаясь, я встал на колени и заставил себя подняться. Я выпрямил ногу руками и полухромая-полу-вприпрыжку пошел от дерева к дереву. Черт возьми: неужели моя нога будет всегда подводить меня в ключевой момент?

Я увидел Джилл-Бет в двенадцати ярдах впереди. Она склонилась над кем-то, и я уже знал над кем.

Свежая кровь залила ему голову, мокрую одежду и руки. Он был жив, но без сознания, и дыхание его было редким. Его сильно ранили. Лежащая рядом с ним сумка была открыта, и я увидел там радиоприемник, а магнитофон пропал. Тот, кто огрел Мики по голове, украл все доказательства.

— Это ты его привел? — с укором спросила она.

— Вызови «скорую»! — гаркнул я, как будто отдавал военный приказ.

— Это ты привел...

— Беги! Набери 999! Торопись! — Она могла бежать вдвое быстрее меня. — И принеси одеяло из кафе!

Она побежала. Я опустился на колени рядом с Мики и укрыл его своим пиджаком. Кровь текла ручьем, и я оторвал полоску от своей рубашки и промокнул ее. Раны на голове всегда сильно кровоточат, но я опасался, что это не просто порез. Его стукнули очень сильно, и я подозревал, что сломана скула. Коричневая хвоя, залитая кровью, казалась черной в сгущающихся сырых сумерках. Я погладил Мики по руке и прислушался, не едет ли помощь.

Я был зол и растерян. Я оберегал «Сикоракс», но мне и в голову не пришло, что оберегать надо Мики. Чья же это работа? Кассули? Может, Джилл-Бет тоже привела подкрепление? Могла ли она подозревать, что я веду двойную игру? «Черт возьми! — подумал я. — А вызовет ли она вообще „скорую“?» Оставив Мики на несколько секунд, я доковылял к опушке и посмотрел в сторону деревни. Моя правая нога дрожала, а спину сверлила пульсирующая боль. Я не был уверен, что смогу дохромать до деревни, но если Джилл-Бет подведет, то придется попытаться.

Я проклинал свою ногу, массировал ее, а выпрямившись, увидел свет фар, высветивших бегущих по мосту. Я пошел обратно к Мики. Он еще дышал, слегка похрюкивая.

Послышались торопливые шаги. Знающие профессионалы, специализирующиеся на спасении затерявшихся в болотах путешественников, пришли на помощь Мики. Не надо было дожидаться «скорой» — рядом стоял их «лендровер», который отвезет его в больницу. Мики осторожно положили на носилки, закутали в одеяло и установили капельницу с солевым раствором.

Я дошел с ними до «лендровера» и проводил взглядом до дороги. Кто-то вызвал полицию и спрашивал меня, не дождусь ли я ее. Я ответил, что поеду в больницу, а потом вспомнил, что ключи от машины остались у Мики.

— Я довезу тебя, — сказала Джилл-Бет.

Я колебался.

— Ради Бога, Ник! — Она разозлилась, что я не доверяю ей, и протянула мне ключи от машины. — Хочешь, поезжай сам?

Я позволил ей отвезти меня.

— Кто это? — спросила она.

— Репортер из газеты.

— Ты дурак, — заявила она презрительно.

— Не я! — рявкнул я. — А ты чертова дура! То, что Кассули богат, не значит, что он прав!

— Его дочь убили!

— А кто сделал с Мики вот это? — Я махнул в сторону «лендровера», который ехал на милю впереди нас. — Это ты привела с собой своих ублюдков, ведь так?

— Нет, — запротестовала она.

— Тогда кто это сделал, черт побери?!

Она немного подумала и спросила:

— Ты ехал сюда из Лондона?

— Нет. Я приехал... — Я осекся. Я видел, что Фанни Мульдер вернулся, и мне даже не пришла в голову мысль проверить, не следит ли кто-нибудь за нами. — О Боже! — проговорил я в отчаянии. — Мульдер!

Джилл-Бет пожала плечами, словно хотела сказать, что я сам накликал это несчастье на свою голову. До больницы мы доехали молча. У входа в травматологическое отделение уже стоял «лендровер», а перед ним пустая полицейская машина с зажженными фарами.

Джилл-Бет заглушила мотор.

— Насколько я понимаю, это значит, что ты нам не помощник?

— Я не собираюсь таскать для вас каштаны из огня.

— Так тебе не нужны деньги?

— Нет.

Джилл-Бет пожала плечами.

— Мы не предполагали, что все так получится, Ник.

— Что ты имеешь в виду?

— Американцы против британцев, хотя на самом деле это не так. Кассули уверен, что его дочь убили. Если ты разделяешь это мнение, то ты поможешь нам.

Я открыл дверь машины.

— Это не Америка против нас, — произнес я, — а просто дело старомодной чести, вот и все. У вас нет доказательств. У вас нет ничего, кроме подозрений. Вы играете в эти игры, чтобы осчастливить богача, а будь он беден, никто из вас и пальцем бы не шевельнул.

Она смотрела, как я вылезаю из машины.

— До свидания, Ник.

Я не ответил. Она завела мотор, включила скорость и унеслась.

В больнице пахло карболкой, и этот запах вызвал у меня нежелательные воспоминания. Я сидел под плакатами, призывающими делать детям прививки и информирующими о том, что венерические болезни заразны, и ждал новостей. Наконец ко мне подошел молоденький констебль и сообщил, что у господина Хардинга черепно-мозговая травма и перелом трех ребер. Он без сознания. Чем вызван мой интерес к нему? Я ответил, что он — мой друг.

— Вы видели, как все случилось?

— Нет.

— Вам известно, что господин Хардинг газетный репортер?

— Да.

— А сами вы из газеты?

— Нет.

— Вы вместе приехали в деревню?

— Да.

— Почему же вы не видели, как все произошло?

— Да потому что в это время я отошел в кусты помочиться.

— Вы знаете, кто напал на господина Хардинга?

— Нет.

Лично я был уверен, что это Мульдер, но доказать ничего не мог и поэтому продолжал все категорически отрицать.

— Как вы добрались до больницы?

— На машине друга.

— Кто этот друг?

— Это вас не касается.

— Вы собираетесь обратиться в полицию и оставить заявление?

— Нет, не собираюсь.

Я не хотел вдаваться в объяснения, в противном случае пришлось обвинить одного из богатейших в мире людей в намерении объявить Британии экономическую войну.

Внезапно я почувствовал усталость и страх. Если кассета попала в руки Мульдера, а тот уже на обратном пути к Беннистеру, значит, я должен срочно добраться до реки и остановить Терри Фебровера, который может убить Мульдера, так как тот почти наверняка станет искать меня на «Сикораксе». Поэтому сейчас мне меньше всего хотелось сидеть в полицейском участке, выдумывая всякую чепуху, из-за которой я вполне мог угодить в психушку.

— Господин Хардинг — мой старый друг, — сказал я полицейскому. — Мы приехали в деревню на прогулку, и ничего больше.

— В дождь?

— Да, в дождь.

Обязанный по роду своей работы быть подозрительным, полицейский с неприязнью посмотрел на меня:

— Вы очень близкие друзья?

— Послушай, отвали, сынок!

Он закрыл блокнот.

— Хотите вы этого или нет, но вам все же придется пройти в участок.

— Нет, — ответил я, — я еду домой. А вам, думаю, следует позвонить инспектору Гарри Эбботу. Вы знакомы с ним? Скажите ему, что я очень торопился. И еще передайте, что началась новая англобурская война. Откройте-ка свою записную книжку и запишите мое имя — капитан Николас Сендмен. И не забудьте сказать о бурской войне. Выполняйте! — Последние слова я произнес так, будто вновь оказался в батальоне.

Полицейский, видимо, читал слишком много триллеров.

— Это особенное задание, сэр? — Он сделал ударение на слове «особенное».

— Не ваше дело. Звоните ему, и немедленно.

Я знал, что Эббот будет ругаться на чем свет стоит, но выпутается. Меня отвезли домой. Я попросил полицейского остановить машину на вершине холма, чтобы дойти до дома пешком.

Мне было страшно. Мульдер вышел на тропу войны.

Мики Хардинг без сознания.

Все шло наперекосяк.

Я остановился посередине лесистого склона. На реке начинался прилив. Дождь ослабел, но легкие порывы западного ветра стряхивали мне на голову воду с ветвей. Я вымок до нитки. В доме Беннистера горел свет, а в эллинге и возле моей яхты была сплошная темнота.

Неслышно, как призрак, я спустился по склону. Это было нелегко, так как я давно уже здесь не ходил, да и больная нога делала меня неуклюжим. Но я шел так, словно находился в патруле и за каждым деревом меня подстерегал бандит с ружьем и кучей патронов. Я долго всматривался в тени за эллингом, но ничего не обнаружил, хотя на всякий случай и бросил комок земли в куст рододендронов, чтобы привлечь внимание спрятавшегося наблюдателя.

Наконец я преодолел последний участок склона и спрятался в тени эллинга.

— Терри, — позвал я.

— Я уже десять минут прислушиваюсь к вашим шагам, босс.

Я почувствовал облегчение.

— Все в порядке?

— Все тихо. А как у вас?

— Все пропало. Мики Маус попал в мышеловку. Тебе надо было быть там, а не здесь. — Я забрался на палубу. — Бедняга в больнице. Пленка потеряна. А что творится здесь?

— Через десять минут после вашего отъезда приехала машина. Еще одна подъехала час назад.

Первая машина привезла Беннистера и Анжелу, а вторая — Мульдера. Я подозревал, что в данный момент Мульдер находится в доме с нашей кассетой и рассказывает Беннистеру и Анжеле о моей встрече с Джилл-Бет Киров. Отсюда вывод: я с самого начала что-то замышлял против Беннистера, и запись на пленке это подтвердит. Правда, послушав ее, Тони может отказаться от участия в Сен-Пьере, но в этот момент меня больше заботило, что подумает обо мне Анжела. Я скользнул взглядом по склону и увидел на фоне освещенного окна темный силуэт.

— Я иду туда, Терри!

— Я нужен?

— Да, но без команды не высовывайся.

Я должен был туда пойти, чтобы Анжела не считала меня предателем. Я хотел дать ей понять, что произошло на самом деле, и зачем я встречался с Джилл-Бет. Я бы все ей объяснил. И не только ей, но и Беннистеру тоже. Я вконец запутался, и пора было все расставить по своим местам. Преимущество правды в том, что в конце концов она пробивается сквозь любую ложь и неразбериху.

Я люблю правду.

Мы с Терри вскарабкались по крутому склону и вышли на широкую террасу. Терри тихо присвистнул, когда разглядел через окно роскошно обставленную комнату.

— Черт побери, босс, у нее есть вкус.

Да, вкус у Анжелы был. Она выглядела умопомрачительно в дорогих черных брюках и лиловой блузке. Она сидела на диване, с опущенной головой, и, очевидно, что-то внимательно слушала. Я видел, как вращается катушка магнитофона, который был частью музыкального центра. Беннистер стоял позади дивана, а Мульдер и два члена команды почтительно примостились поодаль.