Орден лелеял мечту захватить побережье Сирта и, сделав Триполи столицей, основать христианское государство на севере Африки. Каждый год Мальтийский орден вооружал новые галеры, которые плавали у Сузы, острова Джерба, в устье Нила, наносили удары по судам мусульман и атаковали прибрежные поселения. Широкая военно-морская практика, предоставляемая воинствующими монахами-корсарами, стала прекрасной школой навигации, через которую прошли несколько поколений известных европейских флотоводцев — шевалье де Сен-Поль, байи де Вальбель, граф де Турвиль, граф де Грасс, байи де Сюффрен.

И в конце ХVII в. орден продолжал быть центром христианского мореплавания в Средиземноморье. Стольник Петр Андреевич Толстой, один из немногих русских, посещавших Мальту, оставил примечательное описание военной организации ордена: «ВМалтинском острове збирается солдат 60 000 человек, а по нужде и болши. Малтийский гранмайстер (великий магистр. — Д. К.) имеет на Малте 7 галер великих, из которых на одной бывает генерал, а на 6 галерах капитаны тех семи галер. Генералская галера да капитанских 4 по вся годы повинны иттить в Левант, то есть на Восток, в Морею, на помощь венецкой гармаде (венецианской флотилии. —Д. К.)и битца с турком; а две галеры капитанские по вся годы повинны остатися в Малте и ходить непрестанно от Мату до Цицилии и от Цицилии до Малту, очищая тое дорогу от турков, чтоб… всяким проезжим людям был путь свободен и безстрашен от сабак-турок. Однако и те проклятые псы усмотря, когда малтийские галеры на Восток уйдут, а в Малте останутца толко две галеры, и они непрестанно в великих и малых судах на Малтинском канале шатаются и християн побирают, которых могут где поймать, что часто и случается».

Не менее ожесточенный размах принял морской разбой на Черном и Каспийском морях — регионах оживленной торговли между Востоком и Запалом. Каждый раз, когда торговым судам предстояло отправиться в плавание в этих водах, мореплаватели знали, что идут на смертельный риск, и поручали себя защите Аллаха или молили Бога о помощи: любой выход в море мог закончиться гибелью! Современники были единодушны — страшнее пиратов на свете нет: «Ни один корабль, как бы он ни был велик и хорошо вооружен, не находится в безопасности, если, к несчастью, встретится с ними, особенно в тихую погоду».

В степях Южной Украины, по берегам Днепра и Лона, в их многочисленных притоках, на нижнем течении Буга, за страшными ревущими порогами и в лабиринтах бесчисленных островов, непроглядных камышовых зарослей, топких болотах, на речушках, прогноях скрывались казаки. Их отвагу, безрассудную храбрость, лихую удаль воспевали народные сказания и легенды, а жестокость, коварство и корысть проклинал весь торговый мир Востока.

Слово «казак» — тюркского происхождения и подразумевает человека подвижного, не оседлого, всегда готового к военным действиям, стычкам, грабежу и разбою. Это удалец, вольный, свободный человек, порвавший со своей средой и удалившийся туда, где не будет помех его свободе. Такие люди — голытьба, беглые крестьяне, дезертиры, неудачники и преступники, оскорбленные, злодеи — стекались в эти непроходимые дикие места и находили здесь свою вторую родину. И не пугали их зимние стужи и летний зной, тучи саранчи и малярия, страшное половодье и губительные ветры — для них здесь был земной рай.

Запорожские (т. е. находящиеся за днепровскими порогами), донские, волжские казаки хозяйничали по берегам Черного, Азовского и Каспийского морей, и ни одно правительство, ни одна власть — турецкого султана, русского или польского царя, персидского шаха или крымского хана — не были им указом.

Вот что говорили современники о днепровских казаках. Марцин Вельский, польский летописец XVI в., сообщал, что «эти люди обыкновенно занимаются на Низу Днепра ловлею рыбы, которую там же без соли сушат на солнце и тем питаются в течение лета, а на зиму расходятся в ближайшие города… спрятавши предварительно на каком-нибудь днепровском острове, в укромном месте, свои лодки и оставивши там несколько человек… Они имеют и свои пушки, частию захваченные ими в турецких замках, частию отнятые у татар». Из описания немецкого пастора Иоганна Юстуса Марция следует, что «люди они очень непостоянные, беспокойные от природы и охотники до разбоя; великому русскому государю они подчиняются не по принуждению, а по своей воле, причем им дарованы большие льготы».

«Почти ежегодно они предпринимают опустошительные набеги по Черному морю на турецкие владения, — рассказывал французский инженер, строитель крепости Кодак Гийом Левассер де Боплан. — Обыкновенно они берут в плен детей и подростков, которых оставляют у себя в услужении или дарят вельможам своей страны, но взрослых редко берут в плен, за исключением людей богатых, от которых надеются получить большой выкуп. Свои набеги они всегда предпринимают отрядами от шести до десяти тысяч человек, не более, чудесным образом переправляются через море в плохих судах собственного изделия».

«Воровские казаки» — автономная, независимая сила, выросшая на противоречиях христианского и мусульманского миров, вольница, живущая на рубежах Османской империи, Московского государства и Речи Посполитой, грозный фактор мировой политики — грабили волжские рыбные промыслы, Трапезунд и Синоп, Дербент и Баку, разоряли Румелийское и Кавказское побережье Черного моря, туркестанские и персидские берега на Каспии. Все меры к пресечению разбоя, к тому, чтобы казакам «воровать не дать и на море не пропустить», оказывались безрезультатными. На берегах рек, в их устьях возводились крепости (Кызы-Кермен, Ка-ра-Кермен, Ислам-Кермен, Кодак, Азов, Астрахань); эти устья ограждались толстыми цепями, сторожевые турецкие галеры или царские «есаульные» струги несли караул вдоль берегов, мелкие протоки пересыпали песком и галькой, устраивали показательные казни. Правительства предупреждали друг друга о выходе разбойников на промысел, и государства договаривались о совместных действиях, вели переговоры с казаками, увещевали их, обещали льготы — все безрезультатно.

У казаков выработалось немало способов обходить препятствия, традиционно использовался волок: казаки на себе по суше переносили суда, они обходили Астрахань по бесчисленным мелким речкам — протокам дельты Волги. Они пускали ночью бревна по Днепру и устраивали такой грохот, что турки начинали палить из пушек по реке, думая, что запорожцы идут на прорыв, а те притаивались рядом в тростниковых зарослях, ждали, когда у врага иссякнут боеприпасы, и тогда стремительно летели к морю, проскальзывая на своих утлых суденышках под цепями. «Разрушают, грабят, жгут, уводят в рабство, умерщвляют; часто осаждают укрепленные города, берут их приступом, опустошают и выжигают», — ужасались современники.

Впрочем, в этом регионе не только казаки заслужили репутацию морских разбойников. Купцы и торговцы нередко терпели ущерб от нападений горцев Кавказа. Информация об их «деятельности» проникла даже в дипломатическую переписку. В 1683 году глава русского посольства в Испании стольник Петр Иванович Потемкин в отчете доносил: «В тех же местех живут многие разные народы меж гор и живучи чинят великие разбои, а сыскать их в тех местех за великими горами и за дал-ним растоянием отнюдь не возможно. А которые купецкие люди ходят в Персиду изрекаю величества ис порубежных городов, которые стоят блиско Хвалынского моря, как из Астрахани, так и ис иных, морем бусами. И тех торговых людей на том море те ж воровские люди выходят из гор, потому ж разбивают и грабят, а самих побивают до смерти и, учиня разбой, уходят в те же горы».

Но морской разбой не ограничивался рамками Старого Света. Драгоценное сияние Эльдорадо и сказочные богатства страны золота Мономатапа, «Острова пряностей» и богатства Востока манили европейцев.

В XVI в. Испанское королевство деятельно осваивало богатства новооткрытого американского континента. Однако европейские державы (Англия, Соединенные провинции, Франция) не могли примириться с тем, что колоссальные богатства Америки оседают в сундуках испанских торговцев и обогащают преимущественно казну короля Испании. При покровительстве европейских держав на островах Карибского моря возникали удивительные сообщества независимых морских разбойников, грабивших испанские суда и захватывающих перевозимые на них драгоценные грузы. Эти пираты получили известность как буканьеры.

Многочисленные пустынные острова Вест-Индии с конца XVI в. заселяли европейские переселенцы. Это были беглые преступники и рабы, солдаты-дезертиры, матросы, нищие, бродяги, разорившиеся торговцы, авантюристы различных мастей — словом, те, кому уже нечего было терять в жизни. Здесь они находили убежище и постоянные занятия: охотились на диких свиней, буйволов и крупный рогатый скот, обрабатывали кожи, рубили лес, выращивали табак. Постепенно за охотниками французского и английского происхождения закрепилось название буканьеры.

Происхождение слова неясно. По одной версии, идущей от французского миссионера аббата дю Тертра, буканьеры «…названы так от слова „букан“ — разновидности деревянной решетки, сделанной из нескольких жердей и установленной на четыре рогатины; на них буканьеры жарят своих свиней…» По другой (ее разделяет французский историк Ж. Блон) — «буканом» местные индейцы называли копченое мясо, нарезанное длинными кусками и приготовленное на решетке, установленной на угли. Существует также мнение, что в основе слова «буканьер» лежит искаженное французское «buffle» — буйвол. Впрочем, наименование «букан» встречается в литературе и как название «мест, где находились их (буканьеров. — Д. К.) небольшие обработанные поля и жилища. Здесь солили и коптили они мясо убитых животных, сушили их шкуры. Жилища эти состояли из больших шалашей, покрытых сверху, но без стен…» Так или иначе, но термин закрепился.

Испанские власти были встревожены появлением в своих владениях непрошеных гостей. Буканьеры не признавали власти испанского короля, не платили никаких податей и вели торговлю с местным населением, нарушая испанскую колониальную монополию. Острова буканьеров (Тортуга, Эспаньола, Сан-Доминго (совр. Гаити), Невис, Сент-Кристофер), эти маленькие республики равенства, находились под постоянной угрозой вторжения карательных экспедиций. Особенно ожесточенный характер приняла борьба испанцев против буканьеров на Эспаньоле, где развернулась настоящая партизанская война. Не сумев сломать сопротивление лесных охотников, испанцы принялись методично истреблять скот, чтобы лишить буканьеров источников существования. Тем самым испанцы еще более укрепили ненависть к себе и сами спровоцировали буканьеров на занятие пиратством.

Вот что сообщал об этих людях в официальном донесении от 20 июля 1665 года правитель Тортуги и французских поселений на побережье Сан-Доминго Бертран д'Ожерон: «…семь или восемь сотен французов рассеяны по берегам острова Эспаньола в недоступных местах, окруженных горами или большими скалами и морем, откуда они могут переходить с места на место в маленьких ботах… Они живут подобно дикарям, не признавая никакой власти и без каких-либо начальников… Они грабят многие голландские и английские суда, чем причиняют много беспокойств. Живут они, питаясь мясом диких свиней и быков и выращивая немного табака, который обменивают на оружие, провизию и одежду…»

Карибские пираты называли себя также флибустьерами. В истории слова много неопределенности. Французское «flibustier» и английское «flibuster» обозначают морских разбойников-авантюристов, промышляющих в Вест-Индии и Центральной Америке и грабящих испанские колонии в течение XVII в. В основе слова отразилось то странное смешение языков, которым пользовался этот пестрый по национальному составу, многоязычный мир. Возможно, что источником было голландское «vrij-buitter», обозначающее вольного добытчика, т.е. того, кто идет на разбой. От него произошло английское «free booty», т.е. добыча, захваченная в разбойничьем промысле. Любопытно, что небольшие маневренные лодки, на которых пираты нападали на прибрежные селения, назывались «флибуты» («flyboot»).

Уникальный пиратский мир Вест-Индии дал еще одно удивительное наименование. Авантюристы, искатели приключений, головорезы и убийцы образовали своеобразный союз разбойников с необычными и суровыми законами и выработанным пиратским кодексом чести. Члены союза именовались береговые братья («frere de la cote»).

Безграничные возможности для разбоя таились на Востоке. «Какая собака может быть без блох, а какая торговля — без разбойников», — рассуждал малайский хронист. С этим утверждением трудно не согласиться. Пираты впивались в торговые артерии Персидского залива и южных морей, Индии и Китая, Дальнего Востока. Эти богатейшие трассы никогда не обходили вниманием азиатские туземные разбойники, свирепствовавшие в этих широтах. «Пиратский берег», что тянулся вдоль восточного побережья Аравийского полуострова, удерживая под постоянным прицелом торговые трассы Персидского залива, на протяжении веков монополизировало аравийское племя джаваим. Малабарское побережье Индостана находилось под контролем маратхов, построивших здесь крепости Алибаг. Герия, Савандург, таящие постоянную угрозу торговле Великих Моголов и приводившие в трепет самих англичан. Бесчисленны флотилии китайских пиратов, как мошкара вьющихся вокруг изрезанного проливами и устьями рек побережья Китая. Один из них, самый знаменитый, Чжэн Чжи-лун, был адмиралом китайского флота, а его сын Чжэн Чэн-гун (Коксинга), прекрасный организатор и военный руководитель, хозяйничал в китайских водах и отнял у голландцев Формозу (Тайвань).

Дельту Ганга заняло пиратское королевство Аракан, узкой прибрежной полосой растянувшееся вдоль побережья Бенгальского залива. По морям Малайского архипелага сновали на своих юрких прао бесчисленные орды индонезийских пиратов и совершали набеги на Яву, Суматру, Малаккский полуостров и Филиппинские острова. Одними из самых загадочных пиратских формирований Востока были вако.

Они появлялись в XIII — XVII вв. у побережья Кореи, Китая и Филиппин откуда-то с моря и, подстерегая купцов, шныряли в узких проливах между бесчисленными островами, разбросанными в Желтом, Японском, Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, грабили приморские города и селения, терроризируя местных торговцев. Окрестное население боялось грабителей как огня и, с тревогой вглядываясь в расстилающиеся водные просторы, тешило себя смутной надеждой, что беда пройдет стороной.

Вако всегда действовали внезапно. На своих быстрых судах разбойники врывались в портовые гавани, опустошали приморье, а при случае высаживали десант, который уходил в глубь страны на охоту за торговыми караванами. Любопытно, что термин «вако» означает буквально «японский грабитель». Действительно: жители Кореи и Китая, начав употреблять его, отождествляли разбойника, приходящего с моря, с японцем, так как грабители приплывали откуда-то из океана. Однако с течением времени пиратство потеряло выраженный национальный характер. Если в XV в. банды формировались за счет выходцев из Страны Восходящего солнца, то к началу XVI в. разобраться в национальной принадлежности грабителей было уже невозможно, и термин «вако» приобрел собирательный характер. Одежда японцев превратилась в камуфляж, под прикрытием которого разбойничьим промыслом занимались и китайцы, и индийцы, и корейцы, и филиппинцы, а с появлением европейцев в категорию «японских разбойников» попали и португальцы.

Масштабы бедствий, чинимых грабителями, были огромны. От периодических опустошений бандами вако не спасали ни отряды местной самообороны, ни укрепления, возводимые вдоль побережья или при входе в гавани, ни жесточайшие наказания за пиратство, ни создание охранных флотилий, крейсирующих вдоль берегов. Особенно страдали от набегов владения «Поднебесной» Китайской империи — могущественнейшей державы в Азии. В период династии Мин (1368 —1644) приморские провинции находились под постоянным прицелом разбойников. Так, в 1547 году сто кораблей японских пиратов долго стояли у Нинбо (пров. Чжецзян)… «Несколько тысяч человек высадились на берег, жгли и грабили». Высокопоставленный китайский чиновник докладывал, что «наиболее корыстные вступили в связь (с японцами) в целях погони за прибылью и тем самым стали проводниками тех, кто попирал наши берега». Неспособность японских властей обуздать вако привела к разрыву в том же году отношений Китая с Японией. А вскоре в Японии развернулась очередная война феодальных клик за власть, и нечего было и думать о том, чтобы положить конец деятельности пиратов. Они буквально заполонили море и действовали совершенно безнаказанно, облепив китайское побережье от Шаньдуна до Кантона. Только в десятилетие 1551 — 1560 гг. источники упоминают о 467 эпизодах разбойных нападений, а в следующее десятилетие прибавилось еще 75. Лишь после прихода к власти правителя Хидэёси Тоётоми (1582 — 1598) был выпущен указ о решительных мерах против пиратов, и их активность резко уменьшилась. Впрочем, окончательно справиться с разбойниками так и не удалось.

Появление европейцев придало новый толчок традиционно развитой разбойничьей индустрии в регионе. С запада наступали португальцы, а вслед за ними шли голландцы, англичане и французы; с востока подступали испанцы. Они хлынули в Индийский океан, и под натиском пришельцев коренным жителям Азии, промышляющим разбоем, пришлось потесниться. Военные корабли, символ европейской мощи, подкрепляли амбиции энергичных выходцев из Старого Света, которые грабили купцов всех наций без разбора. Их наглость, бесцеремонность и уверенность в собственных силах и праве действовать, не считаясь с местными обычаями, граничили с варварством. Деятельность европейских громил ужасала современников, которые были преисполнены негодования от чинимого ими насилия. Вот как описывает Франсуа Бернье, путешественник и придворный врач правителя Великих Моголов Аурангзеба, один из разбойных пиратских притонов — королевство Аракан.

«…в королевстве Аракана, или Мога, жило постоянно некоторое количество португальцев и с ними много метисов, христианских рабов и других франти (букв.: иноземец, пришелец. —Д. К.) из разных мест. Это было убежище беглецов из Гоа, с Цейлона, из Кошина, Малаги и всех других мест Индии, в которых прежде находились португальцы. Расстриги, покинувшие монастырь, люди, женившиеся по два и три раза, убийцы, словом, весь преступный мир встречал здесь самый радушный прием. Они вели омерзительный образ жизни, совершенно не достойный христиан, доходя до того, что безнаказанно убивали и отравляли друг друга, убивали собственных духовных лиц, которые, впрочем, часто бывали не лучше их самих».

Европейцы зачастую сами подталкивали местных жителей к занятию пиратством. Так, например, в ноябре 1667 года голландцы заключили Бонгайский договор с султаном индонезийского государства Макасар. В соответствии с ним, все прибрежные укрепления срывались, а жители лишались права заниматься морской торговлей — вся их деятельность жестко регламентировалась агентами Голландской Ост-Индской компании, и без пропуска от резидента компании они не имели права плавать «под страхом потери жизни и имущества». Тем самым бути — жители Южного Целебеса, — лишенные исконных занятий, тысячами бежали из Макасара и, осев на восточном побережье Явы, занялись морским разбоем и грабили суда Голландской Ост-Индской компании.

Подобную же деятельность, но против испанских поселений и судов, вели народы мусульманского юга Филиппин, т. н. моро, совершавшие в течение почти двух веков нападения на остров Лусон и наносившие серьезный урон испанским владениям на Филиппинах.

В классификации морского разбоя наряду с географическим фактором не менее важен фактор правовой. Этот второй момент подводит нас к вопросу о взаимоотношениях морского разбоя и властных структур и связанных с этим понятием каперства, приватирства и корсарства.

Определить род занятий и профессию капера помогает история самого слова. В древние времена латинское «capio» означало «завладевать», «захватывать». Собственно, европейское понятие «капер» происходит от голландского «кареп», объединительное для глаголов «захватывать», «грабить», «воровать», и «kaper», т.е. «легкое морское судно». Во французском языке глагол «capturer» переводится как «поймать», «захватить». Любопытно, что глагол «сарееr» означает буквально «ложиться в дрейф». Необходимость подобного действия ясна для всех, находившихся в засаде в ожидании жертвы. В России понятие «капер» чаше всего употреблялось для определения лиц соответствующего образа деятельности, и его производными стали слова «каперить», «закаперить», «каперствовать», «каперщик».

Второй термин — приватиры — применяется преимущественно в англоязычных странах. В основе слова лежит латинское «privatus» («частный», «неофициальный»). Понятие использовалось для определения вооруженного судна, укомплектованного частным лицом, или обозначало капитана и членов экипажа этого судна. Сама же деятельность получила название «приватирство».

Лица, занимающиеся каперством в странах Средиземноморского региона, получили название корсары. Происходит слово от латинского «currere» — «бегать», «cursus» — «бег»>, «плавание»; «cursorius» — «быстрый», «легкий на ходу». В авантюрно-приключенческой литературе часто понятия «корсар» и «пират» не различают, применяя их как идентичные, и называют корсарами разбойников, охотящихся в южных морях. Действительно, тонкая грань, разделяющая термины, привносит немало путаницы. Так, например, знаменитые французские корсары эпохи Людовика XIV были каперами. Невозможно, однако, однозначно оценить характер деятельности морских разбойников Северной Африки. Для европейского мира корсары Магриба являлись пиратами. Однако в исторических реалиях XVI — XVII в. их промысел был не просто морским разбоем, но выступал в качестве одного из звеньев правительственной политики, проводимой мусульманским миром в отношении стран христианской Европы.

Все лица, занимающиеся каперством, приватирством или корсарством, будь то англичане, голландцы, датчане, испанцы, шведы или французы, как зеницу ока берегли специальный документ, который был для них дороже самой жизни, — каперское свидетельство («letters of marque» — англ., «lettres de marque» — фр.).

Документ № 1

10 февраля 1658 г.

Мы, Афонсу [7], милостью Божией король Португалии и Алгарве… повелитель… мореплавания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Индии, настоящим объявляем:

Пусть знают все, кому будет предъявлен этот выданный мною патент, что мне угодно выставить корабли для борьбы с морскими разбойниками, совершающими набеги на побережье моих королевств, а также для удобства торговли с этими владениями.

Принимая во внимание достоинства и знания, которые совместились в лице Шарля де Билса, и оказывая ему доверие, надеюсь, что он будет честно исполнять все, что касается порученного ему.

В силу вышесказанного мне угодно и приятно назначить его капитаном военною корабля. В соответствии с полномочиями, названными выше, он может оснастить за свой собственный счет корабль в 100 тонн, со всеми необходимыми шлюпками, пушками, экипажем, боеприпасами и провизией, как он сочтет удобным, для того, чтобы вести войну с подданными короля Испании [8], турками, пиратами, морскими бродягами, захватывать их корабли, их товары и добро, отводить их в любой порт королевства. Здесь нужно дать отчет об этих кораблях моим чиновникам; они занесут все полученные сведения в книги, которые ведутся специально для этой цели, и решат, являются ли эти корабли и все найденное на них законным призом. Он может останавливать и обыскивать любые корабли, которые сочтет нужным, если заподозрит, что они нагружены товарами наших врагов; заходить в их порты, но во всех случаях относиться доброжелательно ко всем союзникам нашей короны, платить таможенную пошлину от захваченных призов, согласно размерам, принятым в этом королевстве. Сим я прошу всех королей, принцев и сюзеренных правителей, а также республики, штаты, их наместников, генералов, адмиралов, губернаторов провинций, городов и портов, капитанов и офицеров оказывать вышеозначенному Шарлю де Билсу всяческую помощь и содействие и предоставлять ему право заходить и покидать их порты на своем корабле с людьми, призами и всеми теми вещами, которыми он может владеть. Со своей стороны, я обязуюсь сделать тоже в подобных случаях и отдать приказ моим губернаторам, генералам и офицерам позволять союзникам приходить к нам со своими призами на то время, которое они сочтут нужным. В подтверждение чего я приказал послать это каперское свидетельство, подписал его и велел скрепить большой королевской печатью.

Дано в городе Лиссабоне в 10-й день февраля месяца. Писано Антонио Маркесом в год 1658-й от рождества Господа нашего Иисуса Христа.

Королева [9]

Документ № 2

10 сентября 1662 г.

Поскольку вышеуказанный Шарль де Биле предстал передо мной, заявив, что он потерял патент, и просил меня о милости выдать ему другой, я приказал выписать ему копию из регистрационной книги [10].

Дано в Лиссабоне 10 сентября 1662 г. Заверено большой государственной печатью.

Король

Как организованная форма морского разбоя каперство строилось в соответствии с определенными принципами. Если свести их воедино, то можно выделить следующие основные правила.

1. Владельцы каперских грамот не имеют права на владение более чем одним свидетельством. В противном случае они считаются пиратами и подлежат смертной казни.

2. В случае, если капитан желает получить свидетельство от иностранной державы, то он должен получить для этого разрешение своего правительства.

3. Каперские экипажи подсудны военным судам.

4. Капитан каперского судна вооружает судно самостоятельно, на свой страх и риск.

5. При приближении к неприятелю он может действовать под флагом любого государства, однако перед началом боя он должен поднять флаг своей страны.

6. Разрешается захват:

— судов неприятеля;

— судов без судовых документов, скрывающих свою принадлежность;

— судов, отказывающихся подчиняться приказу показать флаг или лечь в дрейф;

— судов нейтральных держав, перевозящих контрабандный товар противной стороны.

7. При захвате судна запрещается его грабить. Все грузы остаются запечатанными и при приводе судна в порт описываются призовой комиссией, определяющей стоимость приза.

8. В случае, если захват судна будет признан правильным, его продают с аукциона. Вырученная сумма, после вычета издержек за выгрузку, охрану, судебные расходы и одной десятой в пользу правительства, распределяется на следующих основаниях:

— одна треть собственнику судна;

— одна треть поставщику продовольствия, материалов и вооружения;

— одна треть капитану и экипажу судна.

9. В случае, если захват судна будет признан неправильным, капитан считается ответственным за нанесенный судну, экипажу и грузу ущерб.

«Я уволился и тут же снова нанялся на корабль „Святой Ян“, который шел на каперство. Мы отправились в Ливорно; в пут я узнал, что капитан, которою зовут Гармен Беен, идет по трем дорогам и живет одним разбоем, благодаря чему, как только мы прибыли в Ливорно, я покинул капитана и его корабль, тем более что он уже начал грабить и сделал своей добычей добро, вверенное ему некоторыми купцами. Опасаясь того, что придется расплачиваться по его счету, я удрал. Гармен Беен тоже почуял, что плутни его могут открыть, и решил поскорее убраться; но в то время в гавани Ливорно стояли начальник Виллен-фан-дер-Саан и капитан де Вильд, и ему это запретили, по приказу великого герцога он и его корабль были задержаны и заключены под стражу. Простых матросов отпустили, но капитан пробыл некоторое время в заключении, после чего, когда он попал в Голландию, снова был брошен в тюрьму». (Ян Стрейс. Три достопамятных и исполненных многих превратностей путешествия…),

Мы начали этот раздел с рассказа бывалого голландского путешественника, которому пришлось на своем горьком опыте познать разницу между официально разрешенной морской охотой и вольным промыслом. Его история — одна из тысяч подобных жизненных поворотов, один мелкий штрих, проливающий свет на практику каперства.

Один из самых запутанных вопросов в проблеме взаимосвязи каперства и пиратства — отношение власть предержащих к присутствию в своих водах «разбойников». Безопасность и свобода деятельности морских охотников вплотную зависела от нюансов правительственной политики и проводимого внешнеполитического курса.

Ярким подтверждением подобной связи может служить, например, политика, проводимая Елизаветой I Тюдор в отношении «своих» разбойников. В обстановке постоянной угрозы войны с Испанией королева была заинтересована в пиратах как в опытных военных моряках, потенциальных приватирах. Они были прекрасными рекрутами для флота, и, пока отряды морских разбойников обитали на побережье, можно было не беспокоиться об обороне.

В 1573 году Елизавета послала во Францию графа Уорчестера с подарком (золотым подносом) к крестинам дочери короля Карла К.

По дороге из Дувра в Булонь на королевского посланника напали пираты. Сам Уорчестер с подносом сумел спастись, но его сопровождающие были убиты, а разбойники захватили добычи на 500 фунтов стерлингов. А что же власти? По приказу королевы район блокировали, выловив сотни разбойников, но только трое из них были повешены, остальные же попали на королевский флот.

Пираты при Елизавете I — это, по сути дела, привилегированная прослойка уголовных преступников. «Кровавое законодательство» конца XVI в. на них не распространялось. Действительно, не оплошностью ли было вешать возможных защитников родины? Когда возникала острая необходимость в наборе людей на флот, следовали указы о строгих мерах против разбойников, и корабли Ее величества пополнялись новыми матросами. Естественно, при таком отношении ни о каком спокойном плавании в английских водах не могло быть и речи. К счастью для отечественных торговцев, пираты брали в основном иностранные суда, что вряд ли радовало голландцев, португальцев, французов и, в особенности, испанцев — шансы на возмещение убытков были ничтожны.