Проверенные в военных кампаниях ветераны, опытные моряки, первоклассные командующие (флотом руководил Андреа Дориа, а сухопутным корпусом — герцог Альба) — все это обещало полный успех. Более того, экспедиция превратилась в странное подобие показательных маневров, на которых имперская армия должна была продемонстрировать свою мощь на глазах у знатных испанских дам, отправившихся с армадой, чтобы посмотреть, как оружие Христа сразит варваров. Правда, осторожный Дориа предостерег императора, указав, что осеннее ненастье может серьезно вмешаться в события и перекроить все замыслы. Карл V только отмахнулся. Слишком удачно складывалась международная обстановка, и такого благоприятного стечения обстоятельств могло больше не представиться — размышлял, наверное, всесильный правитель. Султан Сулейман сражается в Венгрии; турецкий флот расположился где-то на юго-востоке Средиземного моря; его противники — протестантские князья — успокоились, и в германских владениях царит покой, а с главным противником в Европе — Францией — уже два года продолжается мир.

Бросок с Мальорки — и 25 октября имперский флот приблизился к побережью. Отбросив арабов, великолепная испанская пехота обеспечила высадку всей десантной армии, которая подступила к крепости Алжир и обложила город со всех сторон.

Не успели солдаты приступить к осадным работам, как в дело вмешалась погода. Ураганный северо-восточный шквал и холодный проливной дождь обрушились на войска Карла V. Страшную ночь пережили солдаты. В открытой местности они нигде не могли укрыться от разбушевавшейся стихии. Яростный ветер срывал и опрокидывал палатки, ливень превратил в непроходимое месиво все подступы к городу. Он смешал порох с дождевой влагой и сделал бесполезными игрушками тяжелые мортиры, пищали и мушкеты…

Пасмурным утром турецкие янычары и корсары сделали вылазку, и только каким-то чудом продрогшие и измученные христиане сумели отбиться от их натиска и даже загнали противника обратно в крепость. Битва шла в воротах крепости, но защитники, теснимые европейцами, все же успели опустить ворота. Сохранилась легенда о мальтийском рыцаре, шевалье де Савиньяке, который в ярости вонзил свой кинжал в захлопнувшиеся перед ним Баб-Азунские ворота. Символично, но и берега Северной Африки оказались закрытыми для христианского воинства. Буря не унималась. Ужасный шторм срывал корабли с якорей, выбрасывая их на песчаное побережье или рассеивая по морю; невольники на галерах подняли мятеж и перебили экипажи судов [54]. Несколько ужасных дней господства свинцовых ливней добили имперскую армию. Она потеряла всю артиллерию и запасы продовольствия. Измотанные непогодой, замерзшие и голодные, деморализованные солдаты проклинали тот день, когда оказались на этом негостеприимном берегу. И началось самое страшное — отступление к месту высадки. Мелководная река, которую в начале похода легко преодолели, теперь превратилась в широкий поток; она вышла из берегов и затопила окрестности. Пришлось строить мост, а время шло. Турки и арабы наседали, и только мужество мальтийских рыцарей, прикрывших армию от преследователей, спасло войско и дало ему возможность добраться до гавани, где стоял флот. Посадка на потрепанные бурей суда шла полным ходом, когда налетел новый шквал, еще страшнее первого. Он довершил разгром. Все было кончено…

Только неожиданный приход кораблей с Сицилии спас остатки оборванной, изможденной армии и самого императора, который на исходе ноября добрался до Мальорки. 150 потерянных судов, тысячи убитых солдат, толпы взятых в плен, ошеломляющее падение престижа Империи и пропорционально выросшая активность корсаров — таковы плачевные итоги алжирского погрома 1541 года. Долго еще на невольничьих рынках Туниса, Алжира, Триполи будут вспоминать последствия разгрома, так как цена на рабов резко упала, и за них «нельзя было получить даже луковицы» — так рынок, захлебнувшийся от потока невольников, отреагировал на разгром Карла V.

В 1544 году неутомимый адмирал-корсар отправился в очередной рейд вдоль итальянского побережья, закончившийся опустошением Тосканского архипелага, Липарских островов и берегов Кампании и Калабрии. На Липари в руки Хайрадлина попало 8 тысяч невольников, сотни несчастных он захватил на Эльбе, около тысячи пленных — на Искье, 4 тысячи — в Чириатти; всего же Хайраддин заковал в цепи около 20 тысяч человек.

Умер всесильный разбойник в зените славы 4 июля 1546 года в своем стамбульском дворце. Он был похоронен в мавзолее в Бешикташе как национальный герой, и еще долгое время каждый турецкий корабль, входя в бухту Золотой Рог, отдавал салют могиле великого средиземноморского корсара…

После смерти Хайраддина бейлербеем Северной Африки стал его сын Хассан-паша. Однако через несколько лет султан, недовольный политикой Хассана, сместил его и назначил бейлербеем Салах-раиса. Араб по происхождению, он родился в Александрии. Получив воспитание среди турок, Салах перебрался в Магриб, где сражался под руководством Хайраддина и был одним из его доверенных лиц. В период его правления (1552 — 1556) алжирские корсары активно действовали в интересах Османской империи. Эскадры Салах-раиса плавали у испанского побережья и Балеарских островов и доставляли серьезные неприятности испанской короне. Но основной удар был нанесен интересам Испании в самой Африке, где Салах-раис сумел овладеть несколькими важнейшими пунктами на побережье, распространяя все дальше на запад власть Османской империи.

Первым успехом стал захват крепости Пеньон де Велес (1554). В следующем году Салах-раис покорил Бужи. Всего двадцать две галеры смог направить корсарский правитель под стены этой крепости. Тем не менее совместные действия флота и сухопутной армии увенчались полным успехом. Испанский король Филипп II, не имея возможности организовать ответную экспедицию, для успокоения общественного мнения приказал казнить губернатора крепости, превратив его в козла отпущения. Но Бужи этим было не вернуть, и с его потерей испанское давление на Алжир серьезно ослабло. Тем временем Салах-раис начал готовить экспедицию против следующей цитадели Испании в Африке — крепости Оран. Но чума сразила энергичного раиса в самый разгар приготовлений.

Следующие годы истории Алжира наполняют смуты, мятежи и заговоры. Раисы-капитаны враждуют с турецкими янычарами, устраиваются перевороты, один за другим свергаются правители: один распят у ворот Алжира, другой зарезан, третий (уже упоминавшийся сын Хайраддина Хассан-паша) в цепях отправлен в Стамбул [55]. Однако Алжир ждет новый звездный час — правление Ульдж-Али.

В 1568 году бейлербеем Алжира стал бывший пастух и галерный раб Ульдж-Али-раис, или Оччали, как называли его европейцы. До самой своей смерти великий Ульдж-Али, ренегат, герой мусульманского мира и великий адмирал турецкого флота, был вторым после султана человеком в Империи. Многие считали его самым грозным из ренегатов-моряков, самым могущественным из алжирских пашей, самым выдающимся из корсаров и адмиралов ислама.

Его жизненный путь фантастичен. Ульдж-Али родился около 1508 года в Калабрии, в маленькой приморской деревушке. Его отец был рыбаком, и, по-видимому, пришлось бы мальчику (его христианское имя неизвестно) всю жизнь ходить на рыбный промысел, продолжая занятие своего родителя, если бы не галера Хайраддина. В 1520 году корсар кружил у итальянского побережья, и его люди захватили маленького Ульдж-Али. Четырнадцать долгих лет провел раб на галерах, прикованный кандалами к банке гребца. На корабле его презирали: он весь был покрыт лишаями (его прозвали Шелудивый) и отличался молчаливым, угрюмым и мстительным нравом. Недоброжелатели поговаривали даже, что он принял ислам только для того, чтобы отомстить одному турку, ударившему его. Впрочем, подозрения в неискреннем отношении к вере и в склонности к интриганству преследовали Ульдж-Али до конца жизни.

Этот угрюмый человек, всегда появлявшийся в черных одеждах, вселял в окружающих страх. Но он был храбр в сражениях и неуклонно поднимался по ступенькам карьеры — от гребца к солдату, потом стал помощником капитана; еще через несколько лет командовал бригантиной, затем стал хозяином галиота и приобрел известность на Барбарийском побережье своей удачливостью. На него обратил внимание и приблизил всесильный тогда Драгут-раис. В 1560 году, когда христианский флот обрушился на Джербу, Ульдж-Али был послан за помощью в Стамбул и вернулся с флотом Пиали-паши. После смерти Драгута при осаде Мальты в 1565 году Ульдж-Али стал его преемником, и долгие годы одно его имя бросало в дрожь христиан.

Управляя Триполи (1565 — 1568) и Алжиром (1568 — 1571), он организовал несколько опустошительных рейдов на Сицилию, Калабрию и Кампанию. При разгроме турецкого флота у Лепанто в 1571 году Ульдж-Али выступил как один из героев мусульманской стороны. Командуя левым флангом, он обрушился на галеры мальтийцев и захватил флагманский адмиральский корабль со знаменем Мальтийского ордена. Этот ценнейший трофей был выставлен в храме Святой Софии, а спаситель славы турецкого флота получил громкое прозвище — Кылыч (Меч), был осыпан милостями султана и пожалован званием капудан-паши.

Ульдж-Али произвел реорганизацию военно-морских сил мусульман и превратил флот в мошное орудие имперской политики. Уже через три года, в 1574 году, он захватил Тунис, Ла Гулетту и крепость Аль-Бастиун. По поводу побед адмирала-корсара визирь султана Селима II, беседуя с венецианским послом, ехидно заметил: «Вы нам отрезали бороду у Лепанто, мы вам — руку в Тунисе; борода отрастет, рука — никогда».

В своем дворце на побережье Черного моря (в нескольких километрах от Стамбула) Ульдж-Али, по примеру Хайраддина и Салах-раиса, лелеял замыслы захвата марокканских портов и объединения всей Северной Африки. Однако воплотить в жизнь свои планы ему не удалось. Он умер 27 июня 1587 года в момент подготовки к завоеванию Марокко.

При Ульдж-Али Стамбул контролировал корсаров Алжира, Триполи и Туниса. Но после его смерти Великая Порта начала постепенно утрачивать власть над североафриканскими пиратами. Зависимость отдаленных магрибских провинций от Османов ослабевала и приобретала все более номинальный характер. Возрастало влияние местных правящих структур, и корсарские провинции превращались в самостоятельные «африканские республики». Турецкий флот, лишенный морских баз в Северной Африке и теряя опытных корсаров-союзников, приходил в упадок. Это подтверждают описания очевидцев тех лет. Героическая эпоха Хайраддина и Ульдж-Али, когда корсары Магриба были ядром военно-морской мощи империи, осталась в далеком прошлом.

«На Белом море [56] вот уже несколько лет не могут снарядить более 56 галер… Галеры плохие, оснащены очень скверно. Ни на одной из них, кроме галеры капудан-паши, нет даже 100 воинов, в основном — 60 — 70, да и тех либо насильно завербовали, либо они отбывают повинность. На вооружении (галеры) не более 50 — 60 ружей. Таково (положение) на Белом море, на Черном — еще хуже. Военному делу не обучают уже более 100 лет. На побережье воины столь «мужественны», что едва не умирают (от страха), когда должны идти против казаков, которых полно на Черном море. Те же, что на Белом море, такую «храбрость» обнаружили, что их 50 галер не решились сражаться с флорентийскими и едва спаслись от них бегством… Происходит это все оттого, что во флоте полно всякого отребья…»

(Из отчета польскому Сейму князя К. Збаражского, великого посла в Турции (1622 — 1623)

«Морской флот очень плох, и даже если снаряжены галеры, не найдется людей ни для того, чтобы командовать, ни для того, чтобы воевать».

(Из донесения графа Ф. де Сези, французского посла в Стамбуле (1616 — 1631.)

XVII в. был временем расцвета могущества корсарских государств Северной Африки. Практически выйдя из-под зависимости Великой Порты, правители магрибских стран лишь время от времени посылали подарки в Стамбул, а огромные прибыли от морского разбоя оседали на побережье. Действия барбарийских корсаров не ограничивались Средиземноморьем. Их корабли выходили в Атлантику и могли появиться в самых неожиданных местах, вплоть до острова Ньюфаундленд.

В 1610 году алжирский флот из сорока кораблей под командованием англичанина Петера Эштона разбойничал в Бристольском заливе, а затем, перебравшись к Ньюфаундленду, грабил французов, португальцев и фламандцев, захватил пять судов, несколько десятков пушек и огромную добычу (около 10 тыс. фунтов стерлингов) и пополнил свои команды, завербовав около пятисот англичан.

В 1616 и 1627 годах алжирские корсары появились у берегов Исландии. В 1647 году семь барбарийских кораблей подобрались к западному побережью Англии и высалили десант в Корнуолле, собрав богатую добычу. Корсары проникали внутрь Ла-Манша и грабили европейцев на их транспортных магистралях. В 1650 и 1654 годах они захватили несколько торговых кораблей у Плимута.

XVII в. дал и своих героев. Один из самых знаменитых пиратов — Али-Бичин, итальянский ренегат. Его настоящее имя было Пиканино. Этот обаятельный и умный человек возглавлял таифу алжирских раисов с 1621 по 1645 год.

Другая знаменитость того времени — французский корсар Симон де Дансер, развернувший активную деятельность в Алжире с 1606 года, куда был приглашен деем. Под его руководством корсарский флот претерпел значительные изменения, а суда стали строиться на основе европейских стандартов.

Но совершенно особое место в истории алжирского, корсарства XVII в. занимают английские ренегаты. Самым знаменитым из барбарийцев-англичан был сэр Генри Мэйнуэринг — «благоразумный и знающий джентльмен, достойный самою лучшею применения», по оценке короля Англии Карла I. Выходец из старинной фамилии графства Чешир, он закончил Брейзнос-Колледж (колледж Оксфордского университета) и занимался юриспруденцией. Адвокатская практика, по-видимому, не приносила ему должного удовлетворения, и в 1611 году он получил каперскую грамоту на поимку пирата Петера Эштона в Средиземном море, но, как говорят, потерпел неудачу. Впрочем, отметим, что в списках капитанов английского флота до 1613 года его имя не появлялось, а сам Мэйнуэринг, возможно, готовился сделать карьеру на дипломатическом поприще (он рассчитывал отбыть со специальной миссией в Персию). Но так сложилось, что молодой человек пошел по другому пути. Получив каперскую грамоту от лорд-адмирала с позволением захватывать испанские суда в Вест-Индии, Мэйнуэринг вышел на маленьком судне «Резистанс» («Сопротивление») к берегам Нового Света. Пройдя Гибралтар, он собрал команду на палубе и предложил обосноваться на Барбарийском побережье, где испанских судов хватало. Команда согласилась, и «Резистанс» пошел в Мармору, ставшую главной базой Мэйнуэринга.

Капитан был принципиальным человеком и поставил перед командой условие — ни при каких обстоятельствах не захватывать английские суда (что, впрочем, не было большой жертвой, так как испанские, португальские и голландские суда представляли неизмеримо большую ценность). За короткое время он захватил около тридцати испанских судов и добился такого авторитета на побережье, что, согласно легенде, запретил барбарийским корсарам трогать английских купцов. Более того, он заключил с местным султаном договор, включающий пункт об освобождении всех захваченных англичан.

В родной Англии популярность Мэйнуэринга быстро росла — тем более что пират-патриот отклонил предложения о сотрудничестве тунисского бея, испанского короля, герцога Савойского и герцога Тосканского [57].

В 1616 году Мэйнуэринг вернулся в Англию, был амнистирован (как и члены его команды) и назначен руководить борьбой с… барбарийским пиратством в английских водах. В 1618 году после уничтожения трех алжирских судов в устье Темзы, он был посвящен в рыцари, стал придворным и другом короля. В 1620 году он получил назначение губернатора английских портов на Ла-Манше, а через год был избран членом парламента. Несмотря на обвинения в мошенничестве и пренебрежении обязанностями, он сохранил свои посты и закончил карьеру в чине вице-адмирала.

Но и другие англичане, ставшие ренегатами, были не менее колоритными фигурами. Например, выпускник Тринити-Колледжа сэр Френсис Верней и капитан Гиффорд. Во главе двух сотен англичан они вначале подвизались в Марокко, где вмешались в междуусобные войны, развернувшиеся после смерти султана Мулай Ахмеда. После поражения своего ставленника, они перебазировались в Алжир. Через несколько лет их пути разошлись. Верней попал в плен к сицилийцам и стал невольником на галерах. Гиф-форд же перешел на службу к герцогу Тосканскому и приобрел печальную известность как организатор неудачного нападения на Алжир, в гавани которого он попытался сжечь галеры своих бывших коллег по ремеслу. Эта операция провалилась, нападавшие понесли большие потери, а алжирский дей поклялся страшно отомстить всем англичанам.

Среди участников «поджога» алжирских галер выделяется неукротимый человек, капитан Уард, личность примечательная и весьма характерная для средиземноморского пиратства XVII в. Выходец из семьи рыбака, он жил в Плимуте и служил на различных судах, но главным его занятием было каперство. Когда же при короле Якове I английские власти, заинтересованные в сближении с Испанией, попытались ограничить каперскую деятельность, приказав изъять из обращения каперские грамоты, и обязали всех англичан, находившихся на иностранной службе, вернуться на родину, Уард был крайне недоволен. Еще бы — в старые времена его карманы были всегда набиты монетами, вино лилось рекой, «мы могли петь, ругаться, бегать за девками и убивать людей так же запросто, как кондитер щелкает мух; тогда все море было в нашей власти, и мы грабили, как хотели, тогда весь мир был для нас райским садом, полным забав и развлечений». Этот всегда пьяный мрачный сквернослов, драчливый и вздорный буян, готовый бражничать в пивной круглыми сутками, не мог расстаться со своей разбойной профессией и бежал из страны. Оказавшись в Гавре с большой суммой денег и с драгоценностями, он подбил матросов небольшого барка увести корабль и заняться «настоящим делом» — рецепт Уарда от всех жизненных лишений. Сказано — сделано, и вскоре разбойничий барк пришел в Средиземное море, где Уард сразу ввязался в авантюру Гиффорда. К чести капитана надо отметить, что он выкупил людей из своей команды, попавших в плен к корсарам, но дорога в Алжир была для него закрыта. Он не отчаялся и избрал своей базой другой порт Магриба — Тунис, где и отличился нападениями на корабли венецианцев и рыцарей Мальтийского ордена, разбогател, построил великолепный мраморный дворец и жил в нем «более похожий на принца, чем на пирата», пока не умер от чумы.

Не менее известен был уже упоминавшийся капитан Эштон, прославившийся захватом у Азорских островов одного из судов «Серебряного флота». Когда он решил уйти на покой, то избрал местом проживания Виллафранку, купил здесь дворец, в котором и провел остатки своих дней.

В XVII в. «подвиги» подобных лихих капитанов, корсаров Магриба, представляли существенную и реальную угрозу для европейской торговли. Характерно описание, оставленное испанским бенедиктинским монахом Хаэдо.

«Плавая зимой и весной, они бороздят море с востока на запад, насмехаясь над нашими генералами, экипажи которых тем временем пируют в портах. Зная, что тяжелые и заваленные всякой всячиной христианские галеры при встрече с их легкими галиотами, тщательно очищенными от ракушек и водорослей, не могут мечтать о какой-либо погоне за ними или помешать им грабить и воровать, как им заблагорассудится, они обычно дразнят их, развертываясь перед ними и показывая им корму».

Неудивительно, что европейские державы, убедившись в том, что нажимом на султана Империи они не смогут ограничить разбой барбарийцев, так как те не собирались подчиняться приказам из Стамбула, пытались своими силами разгромить корсарские гнезда на побережье. Однако неоднократные экспедиции, отправляемые Францией, Англией и Голландией к берегам Африки, не меняли положение дел, барбарийский разбой процветал.

1535 год. Шла борьба за Тунис. Испанская армия после отчаянного сопротивления Хайраддина завладела крепостью Ла Гулетта и подступила к стенам Туниса. Все средства были использованы Хайраддином для обороны, даже моряки сняты с кораблей для защиты крепостных укреплений. Однако численное превосходство испанцев были очевидным. Огонь их мощной артиллерии разбивал все надежды на отражение нескончаемых натисков осаждающих. Турецкие пушки отвечали на залпы испанцев, но проигрывали перестрелку. Впрочем, турецкие ядра долетали до палатки самого короля Карла V. Испанцы обнаружили на них выгравированные лилии — знаки французского королевского дома. Королевские лилии были и на ядрах, найденных на захваченных корсарских кораблях в гавани Ла Гулетта. Так вот кто, оказывается, вел военные поставки туркам и североафриканским корсарам! Налицо были доказательства тесных контактов, связывающих «христианнейшего короля» Франции Франциска I с врагами всего континента — мусульманами Османской империи. Прошло несколько лет, и французский посол в Венеции Жан де Монлюк цинично признал: «Если бы мне надо было погубить врага, я бы соединился хоть с дьяволом, не только что с турками».

Французское королевство Франциска I задыхалось, окруженное со всех сторон владениями враждебного дома Габсбургов. Земли Священной Римской империи, Испании, Южная Италия, Нидерланды, Франш-Конте — эти территории, примыкавшие к границам Франции, принадлежали испанскому королю Карлу I, избранному в 1519 году императором Священной Римской империи под именем Карла V. Франция оказалась перед выбором — сопротивляться имперским замыслам Карла и сохранить свою независимость или оказаться поглощенной этим сверхъестественным конгломератом королевств, герцогств и княжеств. Франциск I избрал первый путь и вел четыре войны с Карлом (1521 — 1525; 1527 — 1529; 1536 — 1538; 1542 —1544). Победы чередовались с поражениями, сменялись союзники, тонкие дипломатические маневры уступали место твердолобым пробивным акциям, противники не гнушались грязной игрой, используя шпионаж, подкуп и измены. После поражения при Павии в 1525 году Франциск оказался в плену у своего противника и почти год провел в Мадриде. Он был выпущен только после подписания условий, продиктованных Карлом. В соответствии с ними, к Испании отходил ряд французских владений, в числе которых была Бургундия. Однако «первый дворянин Франции» и не подумал выполнять подписанные договоренности и продолжал искать союзников в борьбе против Карла. Вскоре он убедился, что нет у того более решительного врага, чем турецкий султан Сулейман 1 Великолепный. Однако организовать контакты с Османской империей оказалось делом непростым. Следует помнить, что Франциск I, «христианнейший король», был одним из главных инициаторов нового крестового похода против турок и активно содействовал борьбе с мусульманами любыми доступными способами. Об этом свидетельствуют попытки короля сколотить антитурецкий союз, финансовая и военная поддержка ордена иоаннитов, военные эскадры Прежана де Виду, отправленные Франциском I на помощь осажденному турками Родосу, или деятельность эскадры бретонца Шануа против Крита и Бейрута. Но к 1530 году ситуация была уже совершенно иной, нежели на заре правления короля, и Франциск сделал непростой, но весьма прагматический выбор в отношении Стамбула.

Но мешали взаимная удаленность стран, бесчисленные опасности, подстерегавшие посланцев на дорогах, и отсутствие налаженных связей. К тому же посланникам нужно было пробираться через Южную Европу, кишащую лазутчиками и агентами императора Карла V, которые бдительно следили за передвижениями на дорогах и пресекали малейшие возможности для налаживания диалога. Один курьер со своими спутниками был убит в Боснии, другой не сумел доставить личное послание короля. Наконец летом 1532 года очередной посыльный Франциска добрался до лагеря Сулеймана, осаждавшего Вену. Прямые контакты были налажены.

В мае 1535 года в Стамбул прибыл посланник Франциска I Жан де Ляфоре. Он прибыл из Алжира, где провел предварительные переговоры с Хайраддином о совместных действиях против Корфу, принадлежащего Генуе. Но окончательно вопрос должен был решиться при дворе султана. Задачей дипломатической миссии было добиться привилегий для французской торговли на Востоке, оказания помощи в войне с Карлом V и денежной ссуды в 1 млн золотых экю. Все требуемое, кроме последнего, было получено, когда Сулейман вернулся с Востока, где воевал с Персией. В феврале 1536 году султан Сулейман I и король Франциск I заключили договор о мире, дружбе и торговле, получивший название Капитуляция[58]. Он должен был действовать в течение жизни обоих государей. Между странами устанавливались мир и дружба; подданные обоих государств получали право беспрепятственного передвижения и торговли на территориях договаривающихся сторон. Турки и французы отказывались от взаимного захвата в плен и продажи в рабство и обязывались освободить из неволи всех пленников дружественной нации. В секретных статьях договора предусматривались совместные действия обеих держав против Карла V. Французы должны были нанести удар в Северной Италии, а турки — в Южной. В морской войне главная роль отводилась корсарам Хайраддина, который руководил военно-морскими силами Османской империи. В Европе разгорелась новая война[59].

1537 — 1538 годы

1537 год ознаменован первыми военными контактами французских военно-морских сил, флота Османской империи и корсаров Магриба. Тогда 160 турецких галер под командованием самого Сулеймана вышли из Стамбула и направились в Адриатику. С ними вместе двигалась корсарская флотилия (80 судов) Хайрадди-на. Операции, предпринятые этим соединенным турецко-корсарским флотом у острова Корфу, окончились безрезультатно, но события имели и другую сторону. На широте острова в открытом море в торжественной обстановке состоялась встреча французской галерной эскадры, на одном из судов которой находился чрезвычайный посол короля Франциска I Марийяк, с флотом Сулеймана. Контакты продолжились в январе следующего, 1538 года, когда французский галерный отряд прибыл в Константинополь и получил союзническую помощь в виде необходимого провианта и проведенного в местных арсеналах ремонта. Правда, вскоре между Франциском и Карлом V был заключен мир, и начавшееся военное сотрудничество с Сулейманом прервалось.

Король Испании, император Священной Римской империи, отдавал себе отчет в том, какую опасность таит такой противник, как Хайраддин. Он неоднократно пытался избавиться от талантливого флотоводца. За голову корсара было назначено значительное денежное вознаграждение, но Хайраддин остался недосягаемым для кинжала наемного убийцы. Тогда Карл решил перекупить Хайраддина. В случае успеха секретных переговоров и измены корсара был бы нанесен серьезный удар по военному альянсу Стамбула и Парижа, так как обе стороны лишились бы поддержки мощного корсарского флота — главной ударной силы морских операций на Средиземном море. Точные условия, предложенные Карлом V, остались неизвестны. По некоторым сведениям, император был готов признать Хайраддина королем Алжира, Бужи, Боны, Бизерты, Туниса и Триполи в том случае, если корсарское государство будет находиться под испанским суверенитетом. Хайраддин должен был сжечь корабли, командиры которых сохраняли верность султану, и перейти с флотом на сторону Испании. Переговоры начались в 1538 году, но закончились безрезультатно. Обе стороны не доверяли друг другу. На протяжении нескольких последующих лет тайные контакты возобновлялись, хотя их секреты так и остались неразгаданными.

1543 — 1544 годы

Франко-турецкое сотрудничество быстро возобновилось. 12 июля 1542 года Франциск I объявил новую войну Карлу V. Неудача последнего у стен Алжира в 1541 году заставила мир задуматься о несокрушимости военно-морского могущества Империи, и успешные совместные усилия французского, турецкого и корсарского флотов могли решительно изменить баланс сил на Средиземном море. Но события развивались медленно. В Стамбул был направлен капитан барон Полен де ла Гард, однако прошло восемь месяцев, прежде чем в марте 1543 года из Золотого Рога вышел османский флот в составе ста семидесяти пяти галер под командованием Хайраддина. Мощная армада приблизилась к Сицилии, захватила Мессинскую цитадель и двинулась к устью Тибра. Римляне не успели прийти в себя от ужаса, как стало известно, что капудан-паша Хайраддин держит путь к берегам Южной Франции, к Провансу, в Марсель. По заключенному соглашению, Франциск I обещал снабжать османо-корсарский флот и усилить его за счет французских судов. Но король не выполнил своих обещаний. Хайраддин пришел в неописуемую ярость, когда обнаружил, что никаких припасов нет, а вместо обещанных шестидесяти судов прибыло только тридцать. Кроме того, ему пришлось спасать от поражения под Ниццей эскадру молодого Франсуа де Бурбона, графа Энгиенского, храброго дворянина, ничего не смыслящего в военно-морском деле. Прибытие к городу флотилии Хайраддина кардинально изменило положение, и совместно объединенный флот заставил город капитулировать (22 августа). Правда, цитадель, защищаемую мальтийским рыцарем Полем де Симоном, взять не удалось, но высокопоставленный корсар, по-видимому, решил ограничиться достигнутым. Он продолжал выполнять приказ султана, а таскать каштаны из огня для Франциска 1 не собирался. Поэтому вскоре он дал возможность ускользнуть прямо у себя из-под носа флоту Андреа Дориа, стоявшему на якоре в Виллафранке. Французы негодовали, Хайраддин же остался глух к их протестам.

Тем временем приблизились осенние бури. Король предложил корсару зимовать в безопасной гавани Тулона. Зимовка Хайраддина в Тулоне стала центральным событием кампании. Турецкие и корсарские галеры вошли на малый рейд и расположились в ряд по десять — двенадцать судов по всей бухте.