Багдасаров - мой новый автор по таджикско-афганскому "узлу", но я этого пока еще не знаю. Воевал в Афганистане, теперь воюет в Таджикистане. Есть и подходящая замена Елистратову - адъюнкт Военной академии Генштаба полковник Николай Плотников. Я рассказываю товарищам офицерам о своем недавнем визите к Александру Руцкому и о беседе с ним. Тезки - Валера Чебан и Валера Борисенко - интересуются, чем закончилась история с Елистратовым. Борисенко спрашивает, не хочу ли я 2 августа мотнуться в Нарафоминск по случаю празднования Дня ВДВ. Конечно, хочу, но до означенной даты еще целый месяц. Под вечер я неохотно покидаю Штаб КВС. Я чувствовал себя там как дома, и порой, когда бываю в Москве, проезжая мимо по Ленинградке, с какой-то болью в душе грустно оглядываюсь на КПП и резную решетку ограды. Да! Прошлого вспять не повернешь...
      В пятницу, 8 июля, под вечер, я приехал в Московское бюро РС уже с братом Юрки, Серегой Беспаловым. Он поднялся со мной наверх, каким-то нехорошим взглядом повел вокруг, оглядев присутствующую публику, и сказал, что от греха подальше лучше подождет меня внизу, в машине. Я же направился в студию. Кивнув технику звукозаписи, набираю телефонный номер и жду гудка. (Первый тур выборов уже прошел. Второй же казуистически назначили на воскресенье, прикинув, что наш в недалеком прошлом советский избиратель в свой выходной день скорее отправится на дачу копаться в грядках, чем пойдет голосовать к избирательным урнам.)
      После двух-трех протяжных сигналов знакомый голос Виктора Нестюка произнес:
      - Слушаю! А, это вы, Валерий, одну секундочку... Александр Григорьевич, это Коновалов...
      Трубку взял Лукашенко. Я начал было представляться, как положено, по форме, но Александр Григорьевич прекратил мои словоизлияния:
      - Валера, я тебя хорошо знаю, так что давай сразу к делу. Какие у тебя ко мне вопросы?
      И тут в нарушение канонов журналистской этики я обратился к Лукашенко, как обращаются к состоявшемуся главе государства: "Господин президент!"
      Мы говорили почти пятнадцать минут. В основном мои вопросы касались борьбы с коррупцией и организованной преступностью в республике, реорганизации силовых структур и армии, экономического, политического и военного союза с Россией, а также отношений Белоруссии с Европейским сообществом, и в частности с Германией. Отношения с США я "злонамеренно" не упоминал. В конце интервью я еще раз произнес:
      - Благодарю вас, господин президент!
      - Спасибо и тебе, Валера, приедешь в республику - буду рад видеть,поблагодарил Александр Григорьевич.
      Трубку взял Нестюк:
      - Когда интервью может пойти в эфир?
      Я прикинул в уме время выхода программы Лены Коломийченко по национальным вопросам. Первый раз - завтра вечером, второй - в полночь, плюс к тому повтор на все воскресенье (я назвал точные часы, когда программа выходит в эфир). Интервью перегнали в Мюнхен. Коломийченко сразу же поставила его в программу. Как-никак, а сенсация, самое первое интервью Александра Лукашенко западным средствам массовой информации - и в ее передаче! В субботу вечером, поймав на коротких волнах "Свободу", я внимательно прослушал свой "шедевр". Все путем. На следующий день Лукашенко стал президентом Белоруссии, набрав 80% процентов голосов избирателей.
      Звоню Раиске - та в полном "отпаде": оказывается, какой замечательный мужик Лукашенко, если верить радио "Свобода". (А этому радио тогда верили многие, и слушали его тоже многие.)
      Следующий звонок Виктору Нестюку. Тот благодарит; интервью всем понравилось. Еще раз напоминает о приглашении президента посетить Белоруссию. Я говорю "спасибо" и отключаюсь от линии.
      В понедельник с самого раннего утречка в квартире надрывно зазвонил телефон. Похоже, межгород? Наталья дотягивается до трубки и передает ее мне. Я не ошибся - на проводе Мюнхен. Связь поддерживается через бюро РС и разговор наверняка пишут на ленту:
      - Старик, ты что там, с ума сошел, что ты себе позволяешь? - чуть ли не хныкающим голосом начинает "наигрывать барыню" Гендлер
      - Юрий Львович, в чем дело? Что с вами? У вас что, снова ограбили квартиру? Вы какой-то такой расстроенный...- Я на всякий случай прикидываюсь "снегурочкой".
      - Почему в своем интервью ты назвал Лукашенко "господином президентом"?
      - А как я должен был его назвать? - продолжаю я валять ваньку.Шеф-поваром, что ли?
      - Валерий, хватит хохмочек, дело серьезное, начальство уже ставит вопрос о твоей профпригодности...
      - Юрий Львович, я что-то не понял, чем это они так недовольны? Передача пошла в эфир в воскресенье, в воскресенье же Лукашенко и был избран президентом. О чем базар-вокзал, в натуре? В конце концов, вы-то сами на что? Вы же директор Русской службы! Или вас уже уволили за профнепригодность?
      На том конце провода раздаются короткие гудки - Юрий Львович в сердцах швырнул трубку. Наталья вопросительно посматривает на меня. Улыбаясь во всю ширь, я объясняю ей, что, кажется, здорово насолил американской пропаганде, хотя юридически, если они сунутся с этим делом в суд, любой немецкий адвокат тут же восстановит меня на службе без лишних на то проблем. С Коломийченко тоже взятки гладки. А вот Гендлеру, по американскому, да и по немецкому трудовому законодательству,- ответственному администратору, придется "подтираться" за всех. И поделом. Я слишком хорошо запомнил его октябрьские 93-го года призывы "поддерживать Ельцина". Если вопреки этическим нормам, которые приняты в международной журналистике, американское радио "Свобода" в открытую делает ставки на тех или иных политических деятелей (например, Явлинского), а некоторые сотрудники РС типа Савика Шустера и Марка Дейча не гнушаются брать за это и денежную мзду, то, простите, военный редактор Коновалов тоже имеет право выразить личную симпатию своему земляку - президенту Белоруссии. В конце концов я ведь прямо никого не призывал голосовать за него. Закурив, я лукаво подмигиваю Наталье и вношу предложение:
      - А что, девочка, от трудов праведных не прокатиться ли нам денька на три-четыре в Питер? Погуляем, старых друзей моих навестим. Мне опять же деду Карнаушко в Выборг гонорар отвезти надо.
      Наташа не против - хоть на край света.
      - Тогда занимайся билетами на фирменный ночной поезд.
      Снова звонок. Это уже Елистратов. На его вопрос о моих планах на ближайшие дни я коротко отвечаю, что собрался в Ленинград.
      - Тогда и я с вами,- оживляется Миша.
      - А тебе-то зачем, не на тачке же ты туда собрался ехать?
      - Да нет, поездом, у меня там кое-какие дела с братьями Зубковыми,нашелся Елистратов.
      - Ладно. Наташ, заказывай на послезавтра четыре билета, полный купе, чтобы без подсадных.
      Я встал, прыгнул под душ, наспех позавтракал чем бог послал, дождался Елистратова и дал команду отвезти меня к брату. Игорь был уже посвящен в детали моего интервью с Лукашенко, поэтому только подвел короткий итог:
      - Вот теперь, братан, они тебя точно уволят!
      - Брат, рано или поздно они меня все равно уволят. Я тебе уже говорил, что в предварительных списках на "пражский этап" моей фамилии нет. Тут вот что. Мы с Натахой собрались на пару-тройку дней в Ленинград. С нами увязался и Елистратов...
      - А я вот в деревню собираюсь, надо дом достраивать, отец уже там.
      - Братан, давай по моему возвращению. Берем Серегу Шаврова за руль и махнем вместе. А пока посиди, подумай над главами из "Команды "К". Надо хоть что-то дать в программу, пока меня действительно не турнули со "Свободы".
      - Да надо. Но садиться писать все нет времени. Дел невпроворот. Дом надо достраивать. Строителей оставишь одних, приезжаешь - пьют, опять же доски разворованы...
      - А ты Шаврова с "дурой" поставь, сразу воровать отвадятся.
      - Да это кто-то из своих, деревенских, на пропой тащит...
      - Да, Николаевич, дай-ка мне телефонный номерок Володьки Мурзина, буду в Питере - позвоню. Он в прошлом году, когда здесь у тебя был, обронил вроде, что есть у него видеозапись с Юрой Кирсановым. Хотелось бы посмотреть.
      Игорь покопался в лохматой записной книжке, нашел домашний и рабочий телефоны Мурзина.
      - Жену зовут Наталья. Есть собака. Сука той же породы, что и Нокс.
      - Понял. Спасибо, брат.
      Мы выпили по рюмочке башкирского бальзама, обнялись на прощание, и я поехал колесить по Москве дальше. Вечером, перед отъездом на Ленинградский вокзал, я позвонил Мурзину. Тот обрадовался мне как старому знакомому, предложил встретить.
      - Да нет, Володя, спасибо. С Московского меня заберут, так что вечерком я у тебя. Только я не один - с подругой.
      - Есть! Ждем!
      С Московского вокзала нас забрал Андрей Карганов, то и дело постреливавший глазами в сторону Наташи.
      - Следи за дорогой, кобель,- дружески подначил я Андрюху.
      - Ну почему сразу "кобель", уж и посмотреть нельзя!
      - Смотреть-то смотри, но, как в музее, руками не трогай.
      - Ладно-ладно, не заводись. Елистратова я ссаживаю у братьев Зубковых. А тебя куда?
      - Пока туда же, потом на хату, а вечерком - вот по этому адресу.
      Мы остановились возле "Астро-банка" на Невском. Я облобызался с Серегой и Сашкой Зубковыми, упреждая их намерение поочередно лобызаться с Натальей. Потом старший Зубков, Серега, внес конструктивное предложение коллективно полакомиться чем-нибудь "экзотическим". Я не возражал, ибо, кроме стакана теплой водки, в желудке с самого утра ничего не плескалось. А с таким завтраком "по-пластунски" (это производное от давней и нехорошей привычки Володи Пластуна, а не от ползания на животе) недолго и язву заработать. Братья Зубковы, прихватив собственных секретарш (у "новых русских" свои причуды), потащили нас в "настоящий корейский ресторан". Стульев и столов там не было - сиди на полу в позе лотоса, совсем как в чайхане. Нам-то что, а вот как быть с дамами? Но дамы, слава богу, все были в брюках.
      Готовили прямо на наших глазах. Персонал - сплошь корейцы. Я поманил одного пальцем и спросил: "А собачка у вас есть?" Тот, секунду помедлив, ответил на ломаном русском: "Нилза! Балсой нацалник с такой фамилий запритил!" Младший Зубков показал корейцу кулак, и тот моментально слинял. Жаль, так я и не попробовал "собчака по-корейски".
      Вечером мы с Натальей приехали к Мурзиным. Володя еще с порога предупредил, чтобы не гладили собаку. Она с характером, может и цапнуть. Мы прошли, поздоровались с его супругой Наташей. Чуть погодя нас пригласили к столу. После двух рюмок я напрочь забыл о предостережении и уже не только гладил Ноксову "сестричку", но даже и покормил ее с рук. К неподдельному удивлению хозяев, собака вела себя вполне мирно и цапнуть меня не пыталась. Потом, оставив наших дам за чаем и разговорами, я попросил Володю показать мне видеозапись с Юрием Кирсановым. Попутно выяснилось, что я ошибался тогда в Москве, принимая Володю Мурзина за кадрового чекиста. Он военный строитель, служил на Дальнем Востоке, звание и форма одежды военно-морские. В Афганистане же его как специалиста по фортификационным и другим сооружениям (бани, которые строил Мурзин, буквально воспеты бойцами "Каскада") фактически приписали к ОБГ 4-го "Каскада", дислоцированному в Кундузе. Так он познакомился и сжился с многими бойцами этого легендарного спецподразделения КГБ.
      Что же касается "каскадера" Кирсанова, то Юрий Иванович был жив-здоров и служил в те годы начальником отдела украинской службы безопасности в Мариуполе. С ним, правда, случилась почти невероятная история. Юрия Кирсанова - автора и одного из родоначальников афганской песни - объявили погибшим. И только уже после вывода наших войск из Афганистана полковник Виктор Верстаков разыскал живого Кирсанова на Украине в бывшем городе Жданове. У меня не было возможности лично встретиться с Юрием Ивановичем. В Москве он бывал крайне редко, а на Украину меня самого не пускали. Нам оставалось только одно средство общения - телефон. И так уж получилось, что за вычетом старой, еще афганских временен фотографии я не имел представления о том, как выглядит живой Юрий Кирсанов с гитарой в руках.
      Здравствуй дорогая, из Афганистана,
      Я пишу, как прежде, жив я и здоров,
      Что в часы свободные, бродим по дуканам,
      Базарнее Кабула я не видел городов.
      С видеоленты уже далеко не молодой старший лейтенант тех далеких афганских годов пел одну из известных своих песен. Мы с Володей налили по полной, встали и молча выпили "третий".
      Мой последний день в Питере ознаменовался походом в ресторан все с теми же братьями Зубковыми. На сей раз они выбрали "китайскую экзотику". Старший из братьев, Сергей, владел китайским не хуже, а может, и лучше, чем русским. Как-никак, а добрый десяток лет прослужил в ОСНАЗе ГРУ в Чите, разбивая коды и шифры к запускам китайских межконтинентальных ракет.
      Мы подошли к невысокому росточком, улыбающемуся человеку администратору ресторана "Шанхай", и Серега Зубков, поздоровавшись по-китайски, что-то быстро-быстро затараторил. Я, будучи уже навеселе, тоже решил блеснуть знанием китайского, но, вместо традиционного приветствия "ни хао" ("добрый день"), сам не знаю почему выпалил: "хо ни ма". По-китайски это означает то же самое, что по-русски послать к едреной матери. Китаец изменился в лице, улыбка стерлась, но в ответ он ничего не сказал. Зато поинтересовался Зубков: откуда это у меня такие "познания"? Я несколько смущенно ответил, что, пока был пессимистом, пытался учить китайский. Потом стал оптимистом и выучил английский. Зато теперь я реалист и изучаю устройство автомата Калашникова.
      Гульба в китайском ресторане была еще та. Китайцы просто "заплакали от счастья", когда Серега Зубков, разогнав что-то мычащий на эстраде оркестрик, взял микрофон и громко на весь зал запел песню о "Великом кормчем Мао, переплывающем реку Янцзы". Запел, разумеется, по-китайски. Правда, уж не знаю зачем, администрация ресторана пригласила послушать пение еще и местный ОМОН, но бойцы оказались свои ребята, знакомые еще одного из братьев Зубковых, Аркаши, в прошлом советника при Гардезском полку афганских коммандос. Им налили по полному стакану водки и тоже усадили за стол.
      В себя я пришел уже в "ночном фирменном", уносившим меня все дальше в сторону Москвы-матушки. Голова от китайской рисовой водки болела нещадно. И только бы одна голова! В купе мы были вдвоем с Натахой, Елистратов подзадержался в Питере.
      К брату в деревню поехали через несколько дней, когда я настолько отошел от "китайской экзотики", чтобы твердо уже стоять на своих двоих. (Не таскать же меня Сереге Шаврову, закинув на плечо, как в старые добрые времена службы в Псковской ВДД - зенитно-ракетный комплекс "Стрела-2".) С утра загрузились в "Москвич", Серега сел за руль, и мы не спеша вырулили на Рязанское шоссе. В деревне мне понравилось. Заповедные места, почти не испоганенная цивилизацией природа. Вот только с непривычки, не иначе как от чистого деревенского воздуха, снова разболелась голова. Мужики дали дельный совет: подышать выхлопными газами. Как ни странно, помогло - боль словно рукой сняло.
      Серега Шавров - "огромный двуногий кот" - ловил в речке рыбку, Игорь занимался домом, а я - безуспешными попытками засадить Игоря за работу с "Командой К" или соблазнить Шаврова выпивкой. Один раз, только сели в горнице и я приготовил магнитофон к записи, как через улицу кто-то во всю мощь динамиков врубил долбанного Шуфутинского. Мне это "чмо" живьем надоело еще в "русских" ресторанах Лос-Анджелеса, но чтобы здесь, в самой что ни на есть российской глубинке, слушать его подвывания... Это было уже слишком! Выход из положения нашел Серега - посадил нас с братом в тачку и отвез в глухой лес.
      - Уж тут-то вас никакой еврейский шансонье не достанет,- улыбаясь, пробасил Шавров.
      Так в конце концов в полной тишине, если не считать стрекотания в траве редких кузнечиков да писка мелких лесных пичуг, мы и записали с Игорем первые две главы его воспоминаний. Сделали перерыв. На заднем сиденье нашлась поллитра первача, изготовленного двоюродным братом Игоря Валентином (по качеству - не хуже марочного британского виски, но куда как крепче по градусам), пара свежих огурцов только что с грядки - и, как назло, никакой посуды. Первач - не магазинная водка, с горла тянуть не с руки. Выход из положения опять нашел "непьющий" десантник Шавров вытряхнул фотопленки из пластмассовых футляров и протянув нам по два импровизированных стаканчика: "Грамм по пятьдесят войдет". (Ох, прав был Венедикт Ерофеев: наш русский народ, касательно "этого дела" - самый изобретательный народ в мире.) Мы выпили, загрызли самогон огурцом и с божьей помощью записали следующую по счету кассету - еще две главы "Команды К". Нам бы так и продолжать творческий процесс, но... сперва закончился "первач", а потом начало смеркаться и пора уже было возвращаться в деревню. А завтра - в обратный путь на Москву.
      Валеру Борисенко мы подобрали в городе, в районе Тверской. Елистратов хорошо знал дорогу в Нарафоминск еще со времен своей учебы в Военной академии имени Фрунзе. Второе августа - День десантника. Приехали, запарковали тачку. Огромное поле, на котором уже выставлена трибуна для командования ВДВ и отведены места для гостей. Народу много. Я пробираюсь поближе к трибуне, глазами выискивая знакомые лица. Жарко. Но голова от жары почему-то не распухла, а съежилась. Солнцезащитные очки то и дело грозят свалиться с носа. Елистратов плетется где-то сзади, а Борисенко совсем куда-то исчез. Наконец он появляется - и не один.
      - Полковник Александр Маргелов,- представляется его попутчик.
      Я называю себя, пытаюсь спросить что-то еще. Опять никого вокруг. Что за наваждение, однако, я ведь вроде трезвый еще! Подхожу еще ближе к трибуне. С группой офицеров и генералов штаба чуть поодаль стоит командующий ВДВ - генерал Подколзин. Подхожу к нему, здороваюсь, поздравляю Евгения Николаевича с праздником. Тот сразу узнает меня, спрашивает, как дела, успехи. Командующего отвлекают, его помощник полковник Геннадий Яценюк тихо шепчет мне на ухо, чтобы я не приставал сегодня с вопросами об интервью - не то время. Обещаю вести себя хорошо и возвращаюсь на прежнее место дислокации. После торжественной части и показательных выступлений 119-го парашютно-десантного полка Тульской ВДД нас приглашают за стол: водка и гречневая каша с тушенкой - обычный рацион русского десантника. Александр Маргелов сам находит меня. Договариваемся об интервью. (Уже значительно позже, осенью прошлого, 2001 года, Саша наконец признался, что услышав слова "радио "Свобода", по первой мысли решил ретироваться куда подальше от представителя "вражьего голоса", но, узрев, что я близко знаком с командующим Воздушно-десантными войсками, все же переменил свое решение. И правильно сделал!)
      Праздник ВДВ закончился, пора было собираться в обратную дорогу. Валера Борисенко окончательно затерялся, хотя загодя еще предупреждал нас: если что, то не ждите, назад сам доберусь. Александр Маргелов предложил до того, как выдвигаться к нему в Сивцев Вражек, заехать на Новодевичье, к Бате. Возражений не было. Но тут, правда, выяснилось, что Александр Васильевич не один, с ним еще брат Анатолий с племянником. Ладно, как-нибудь разместимся. До Новодевичьего кладбища доехали без приключений, хотя гаишников в городе было на каждом углу. Взяли цветы и пошли к могиле Василия Филипповича Маргелова. Возле надгробного памятника уже стояла группа ребят в тельняшках и камуфлированной форме - ветераны ВДВ, по десантной традиции каждый год приходящие почтить память командующего своего десантного Бати. Многие из них воевали в Афганистане. Крепкие мужики - ящик водки на одиннадцать пьющих душ и только одно кольцо колбасы да краюха хлеба.
      Я уж не знаю, что подумала супруга Александра Васильевича Лидия, когда ей представили "некоего господина", едва держащегося на ногах, выдавая этого "господина" за собственного корреспондента известной зарубежной радиостанции. Но потом я малость оклемался, вновь обрел дар членораздельной речи, ознакомился с экспозицией домашнего музея Маргеловых и оказался вполне способным записать рассказ Александра Маргелова о его отце десантнике номер один, Герое Советского Союза, генерале армии Василии Филипповиче Маргелове. То был самый первый материал, открывший еще одну, новую страницу программы "Сигнал". После выхода передачи в эфир мне позвонил осевший в Германии бард, в прошлом майор ВВС Виталий Дегтярев, и сообщил, что написал песню о Маргелове-отце. Как раз в это время я готовил второй материал Александра Васильевича к эфиру, и песня пришлась как нельзя кстати. Саше она тоже очень понравилась. А еще я отправил к нему моего автора - ныне покойного русского писателя Петра Паламарчука - с просьбой подготовить материал о домашнем музее легендарного десантника. Нужно было пробивать стену умолчания, искусственно созданную вокруг имени Бати в бытность одного (далеко не самого выдающегося) выпускника Рязанского воздушно-десантного училища "лучшим министром обороны всех времен и народов".
      Мои "московские каникулы" подходили к концу. Одно из августовских воскресений я провел на даче у старого знакомого - Вадима Бакатина, а в понедельник, буквально за несколько дней до отлета обратно в Германию, навестил еще и Александра Ивановича Гурова, работавшего тогда начальником службы безопасности в одном из коммерческих банков Москвы. Домой к нему мы приехали уже с Серегой Шавровым. Как только я сообщил Елистратову, что тачка теперь в его полном распоряжении, Мишаня был таков, напоследок, правда, успев мне крикнуть, что "Свободу" он теперь в гробу видал. Ну, как говорится, "баба с возу"...
      Александр Иванович порасспрашивал меня о моем "мытарстве" на просторах бывшего СССР, рассказал о своей работе над книгами "Красная мафия" и "Тайна красной ртути", а под занавес мы сели записывать его материал по истории терроризма в России, который я и приведу в приложении к настоящей главе в рубрике "По страницам программы "Сигнал". (Материал этот по не зависящим от меня обстоятельствам я смог дать в эфир только в декабре.)
      Буквально в последний день мне позвонил Сергей Замащиков и предложил встретиться, как он выразился, "на предмет нетелефонного разговора". Мы забурились в какой-то шалман недалеко от Бюро РС, где-то на Новослободской, и мой "американский знакомец", не бродя долго вокруг да около, спросил: не знаю ли я какого-нибудь офицера запаса, который согласился бы ему, Замащикову, время от времени поставлять информацию военно-экономического характера (его интересовали российские оборонные предприятия), разумеется, за определенное вознаграждение в "гринах"? "Вопрос, господин Замащиков,подумал я про себя,- очень интересный. Ко всему вы, оказывается, еще и шпион! Вот, значит, каков ваш новый бизнес". Вслух же сказал:
      - Есть такой человек.- И недолго думая сунул ему домашний телефонный номер Миши Елистратова (когда-то, в 92-м, они уже пересекались).
      Я человек добрый и незлопамятный. Надо же Мишане как-то отчитаться перед "компетентными органами", раз он лишился такого "ценного" субъекта, как я, а тут - "целый американский шпион". Не знаю уж, чем закончилась эта история. Но ни с товарищем Елистратовым, ни с господином Замащиковым я больше уже никогда не встречался ни в Москве, ни где-либо еще.
      БЕРЛИНСКАЯ "КАЛИНКА-МАЛИНКА"
      Я вернулся в Мюнхен, еще раз поимел разговор с Юрием Львовичем по поводу "вольностей в эфире", пообещал впредь не "резвиться" и занялся подготовкой собранных в Москве материалов к эфиру. Август подходил к концу, а в Берлине намечались торжества по случаю выдворения "последних русских оккупантов" с участием "пьяного медведя", как окрестили господина российского президента некоторые не лишенные юмора немецкие бюргеры. Было заметно, что Гендлеру менее всего хотелось бы посылать в Берлин именно меня, но больше послать было некого, а событие освещать надо. В конце концов Юрий Львович нашел компромисс, совсем как в гражданскую войну 18-го года, когда к какому-нибудь переметнувшемуся на сторону красных "лихому рубаке" типа Семена Буденного или Григория Котовского приставляли для острастки комиссара-еврея. Так и ко мне, как и три года тому назад, снова приставили гнусную личность и стукача по фамилии Манхайм, в прошлом несостоявшегося израильского гражданина, выпертого из "земли обетованной" за несоответствие облику и высокому званию представителя "избранного народа". Что ж, делать нечего - придется ехать на "торжества" в Берлин с собственным "комиссаром".
      В восточной, некогда "коммунистической", части германской столицы мы поселились в уютном отельчике с названием "Унтер дер Линден" ("Под липами"), известному по сериалу о Штирлице и фильму "Мертвый сезон". Отель этот и в самом деле был излюбленным местом для разведчиков и шпионов всех мастей и народов в 50-60-е годы, но в 90-х стал просто отелем, каких в Берлине десятки. (Место это было выбрано мной еще и потому, что сам ЕБН остановился в отеле, расположенном рядом, через дорогу.)
      В Министерстве иностранных дел Федеративной Германии нас снабдили спецпропусками, дававшими право на беспрепятственный проход через все полицейские посты и кордоны. Можно было приступать и к освещению визита российского президента. Крылатый "членовоз" с надписью по борту "Россия" с довольно заметным опозданием тяжело плюхнулся на бывшей французской авиабазе. Пока ожидали "виновника торжества", я, завидев окруженного свитой из генералов Пал Сергеича, подошел и, напомнив о его очень давнем московском обещании, попросил сказать пару слов в микрофон. Грачев, однако, предложил поговорить завтра на его совместном утреннем брифинге с немецким коллегой, господином Рюэ, а пока пару слов я могу получить от Матвея Прокопьевича. Он, Грачев, разрешает. Пожелание министра обороны равнозначно его приказу. Пришлось Главнокомандующему ЗГВ генерал-полковнику Бурлакову давать импровизированное интервью, а так как ничего лучшего, как почти слово в слово повторить свой завтрашний раппорт президенту России, он не нашел в собственном словарном запасе, то не моя вина, что на волнах радио "Свобода" рапорт этот прозвучал на сутки раньше, чем в торжественной обстановке на Жандармен-плац, и принимал его не Ельцин, а ваш покорный слуга.
      На утреннем брифинге министров обороны Грачева и Рюэ, кроме нас с Манхаймом, оказались всего несколько немецких журналистов. Но это и к лучшему - не люблю толчеи. Я предупредил Манхайма, чтобы к Грачеву он и близко не подходил, еще раз напомнив о субординации: кто здесь редактор, а кто - хрен с бугра. Со своими немцами базлай сколько влезет, это не моя сфера интересов. Я по-армейски коротко и четко "отбарабанил" свои вопросы российскому министру. Пал Сергеич отвечал довольно охотно, видимо, с утра уже пребывая в хорошем расположении духа. Настроение ему подпортил все тот же Манхайм, до самой "матки" доставший немецкого министра обороны Рюэ вопросом о пропаже с территории Германии чуть ли не тридцати тысяч тонн российских боеприпасов из арсеналов ЗГВ, которые оказались черт-те где, у каких-то там боснийских сербов. (Обычный бред немецких бульварных газетенок того времени. В Германии существуют только два вида прессы - желтая и очень желтая. Газетенка, опубликовавшая сии откровения, относилась к последнему типу.) Германский министр обороны, выпучив свои водянистые глаза больше обычного, начал что-то сбивчиво объяснять. Переводчик не успел даже рта раскрыть, как в разговор вмешался Грачев. На хорошем немецком языке, хотя и с сильным акцентом, он разъяснил собравшимся, что никакие боеприпасы из ЗГВ никуда не пропадали и что все это досужий вымысел, если не провокация.
      Опять известная сцена из гоголевского "Ревизора": немцы стоят, широко пооткрывав рты. Я тогда про себя подумал, что они могли в присутствии Грачева в силу своей обычной тупой чванливости наговорить в его адрес, даже не задумываясь над тем, что русский министр обороны прилично владеет немецким. Он же дипломированный переводчик-референт с немецкого. В бытность Бати командующим ВДВ все курсанты "Рязанки" обязаны были изучать иностранные языки и сдавать по ним экзамены на выпуске из училища. Впечатления интеллектуала, Грачев на здешнюю публику никогда не производил, особенно после его давнего "показательного выступления" в Германии с разбиванием кирпича о голову. Да, господа фрицы, хреново у вас теперь разведка поставлена. Читали бы внимательнее биографию Павла Сергеевича меньше было бы проблем.
      Не буду подробно пересказывать берлинское "шоу" конца августа 94-го, включая и знаменитую президентскую "калинку-малинку". Все это в те дни достаточно транслировали и комментировали по телевидению и в печати. Мои собственные впечатления были тягостными. Праздник вышвыривания последних русских оккупантов с немецкой земли - иначе это и назвать было нельзя. Противно было смотреть, как тот, кому, по логике вещей, вменялось в обязанность быть представителем Великой России - державы-победительницы, не только потакает общему настрою, но и с радостью к нему присоединяется. И за что же тогда мой дед отдал свою жизнь в подмосковном лесу зимой 42-го? За что свои жизни отдали миллионы других солдат и офицеров Великой Отечественной? Неужели за это? То, что было сделано, начиная от 3 октября 1990 года,- исторически свершившийся факт. Другое дело, как это было сделано.
      И никакие визиты и лобызания господина Путина с господином Шредером уже ничего в том не поправят. Тот же Шредер во время своего визита в Грузию зачем-то начал каяться перед грузинами в преступлениях "третьего рейха", хотя общеизвестно, что на землю этой закавказской республики сапог германского "вермахта" никогда не ступал и Тбилиси никогда под немецкой оккупацией не был. Немецкие захватчики были рядом - на Северном Кавказе. Но простим малообразованному политику его плохое еще со школьных времен знание истории и географии. Немцы и сами признают низкое качество образования в своих начальных и средних школах. Но я что-то не припомню, чтобы во время визита в Москву господин немецкий канцлер хоть в какой-то форме извинился за те же самые преступления рейха перед русским народом, заплатившим за свою Победу 20 миллионами жизней. (Куда уж нам, с такими "жалкими" цифрами, до якобы шести миллионов жертв так называемого "Холокоста", за который и поныне исправно выплачивают Израилю мзду из немецкой казны. Но мы русские, у нас не принято менять кровь на деньги.)