Кто знает, если бы я не потерял работу и не провалился бы на несколько лет в небытие, могло бы выйти и по-другому. Однако прошлого не воротишь. Плод нашей следующей встречи уже летом того же года в Москве - дочь Катя - появилась на свет 23 февраля 1994 года. Они там, в Бресте,- я здесь, в Мюнхене, и дело не только в тысяче разделяющих нас километров, но и в семи годах жизни, за которые я успел "пропасть без вести". Так что, говоря словами покойного ныне поэта Вадима Кувшинова: "А то, что не стали моею женою, простите солдата, мадам!"
      КРАТКАЯ ОСТАНОВКА В МЮНХЕНЕ
      Я как-то взял и посчитал. Оказалось, что с 92-го и по 95-й включительно я больше времени провел в России и в Белоруссии, чем в Мюнхене. Что ж, таковы неизменные атрибуты работы выездного корреспондента. Я настолько уже привык к России-матушке, что мне тяжелее было расставаться с Москвой, чем покидать Мюнхен. По возвращении из Белоруссии 9 мая я отпраздновал свой день рождения в узком кругу немногочисленных знакомых, подготовил привезенные интервью к эфиру и вернулся к обычной рутинной работе с телефоном, магнитофоном и компьютером.
      Юрий Львович Гендлер долго и пристально изучал интервью с однокашником Ельцина Сердюковым и наконец вынес вердикт: "Старик, это же гениально, как ты на него вышел?" Я объяснил, не особо вдаваясь в детали. Остальные материалы Гендлера интересовали мало, один раз он взялся было прочитать материал по сугубо военным вопросам, но так и не осилил его. Впредь эти материалы вменялось редактировать Жене Кушеву. Один раз Юрий Львович вообще удивил меня несказанно. Ознакомившись с текстами песен Игоря Морозова, включенными в один из выпусков "Сигнала", Гендлер вызвал меня к себе и произнес ставшую уже сакраментальной, фразу: "Старик, это гениально, это же русский Киплинг". Если бы Юрий Львович сидел тогда с нами в ЦДЛ, где из уст Виктора Верстакова в адрес Игоря прозвучали те же самые слова "русский Киплинг", я бы не удивился. Но его там не было, а я об этом тем более никому, ничего, никогда и нигде не рассказывал. Быстро заглотнув содержимое предложенной рюмки, я спустился к себе на этаж ниже, взял свою бутыль скотча... и магнитофонную кассету. В результате "афганская песня" стала полноправным жанром в передачах Русской службы РС, и платили за нее не как за жалкий "геммовский копирайт", а как за оригинальный авторский материал, по минутам эфирного времени.
      Порой Юрий Львович был воистину непредсказуем. Видимо, сказывался все тот же американский "синдром нескоординированности действий правой и левой руки". Но вот стоило мне только заикнуться о командировке в Россию летом текущего года, как Гендлер снова стал "православным евреем", ответив категорическим "нет".
      - Старик, ты с ума сошел, не успел вернуться, уже снова туда? У нас нет такого бюджета,- замахал руками Юрий Львович.
      - Хорошо, решим полюбовно,- предложил я,- билет за счет радио, остальное мои проблемы.
      - И все?
      - Нет, не все, как на еврейском базаре, торговля только начинается...
      - Старик...
      - Не перебивай, Юра,- я старался говорить вежливо (после неоднократных выпивок мы давно уже были на "ты"),- два года я не был в отпуске - это два с половиной месяца. Так вот на это время я и исчезну, разумеется, с сохранением зарплаты.
      - А кто будет делать твою программу? - лукаво улыбаясь, спросил Гендлер.- У тебя же два оригинальных выпуска в неделю.
      - Никто! Оставлю выпуски "Сигнала" на все это время,- заверил я.
      Получив через месяц 24 выпуска передачи на свой стол, на редакторскую подпись (Женя Кушев заблаговременно ушел в отпуск), Гендлер уже не улыбался, только охренело вертел глазами, не понимая, как этому чертову Коновалову удалось все это провернуть и сколько времени у него отнимет эта внеочередная редакторская работа. Но это был уже не мой геморрой. Командировка, чтобы не было лишних разговоров в коридорах Русской службы, оформлялась официально, билет я получил, зарплату за время отсутствия мне тоже будут исправно начислять. Я понял, что с нынешней администрацией РС в лице Гендлера и Клоза - это единственный способ "...и рыбку съесть" и пользовался им в дальнейшем. В конце концов, какая разница, где пропивать зарплату... в Москве оно и пьется лучше.
      Упоминание о спиртном вывело Юрия Львовича из кратковременного ступора, и он полез в нижний ящик письменного стола за стаканами и бутылкой. Вернувшись к себе в кабинет, я набрал номер Главкомата ОВС СНГ и попросил прислать мне по факсу приглашение. Начальник пресс-центра полковник Серафим Юшков пообещал сделать это в ближайшие дни, попутно сообщив мне, что в Главкомате прошли реорганизации. Маршал Шапошников был назначен указом президента секретарем Совета безопасности (это я уже знал), генерал Валерий Манилов ушел к нему заместителем (этого я не знал), а на место начальника прочили Виктора Самсонова. Сам Главкомат, как предполагалось, должен быть реорганизован в Штаб по координации военного сотрудничества СНГ. Попросив Серафима по-новой проработать вопрос интервью с генералом Самсоновым, я отключился от линии. В Минобороны России я отправил факс на имя Елены Агаповой, которую Пал Сергеич Грачев назначил своим личным пресс-секретарем вместо другой Лены, Чемодановой, а также на имя уже нового начальника Управления информации МО генерала Косарева. Еще двумя факсами я напомнил о себе Службе внешней разведки и Министерству безопасности России. Все! Можно было ехать или, точнее, лететь.
      Я еще раз навестил Юрия Львовича и с издевкой спросил, как он смотрит на перспективу получить для РС интервью с секретарем Совета безопасности России? Гендлер оторвал взгляд от каких-то бумаг и в свою очередь уставился на меня.
      - Старик, я даже выпишу тебе командировочные на две-три недели,- после некоторой паузы вымученно промолвил он,- если ты задашь Шапошникову вопрос о том, как он относится к радио "Свобода".
      - Это еще, простите, за каким обрезанным хреном? - недоуменно спросил я.- Да и станет ли он на него отвечать? Задавать такие вопросы в сферу моей компетенции как-то не входит.
      - Понимаешь,- как бы извиняясь проговорил Гендлер,- наше начальство в Вашингтоне готовит отчет по опросу общественного времени для Конгресса (тучи над РС уже ходили хмуро), а кроме тебя, я не знаю никого, кто бы мог обратиться к Шапошникову с таким вопросом. Поговаривают, что вы друзья...
      - Ну, Юра, слухи о моей дружбе с маршалом сильно преувеличены, хотя и не без этого,- закончил я за Гендлера фразу,- хорошо, я постараюсь, но результат, сами понимаете, стопроцентно не гарантирую.
      - Вот и договорились,- довольно потер руки Юрий Львович.
      Я решил отвалить в Москву где-то в начале июня, забронировав на первые числа месяца место на борту американской "Дельты". Как мне тогда казалось, порешили мы действительно полюбовно: две-три недели я отрабатываю командировку, а остальные полтора-два месяца отдыхаю в свое удовольствие, хотя Гендлеру было прекрасно известно, что "отдыхать" я буду с микрофоном в руках. Куда ж я денусь-то с "подводной лодки" под названием "Свобода"?
      Перед отлетом я созвонился с Пластуном и Елистратовым, поставив последнего в известность о времени моего прилета. Еще позвонил домой Александру Ивановичу Гурову, который сообщил мне о своем новом назначении начальником Института проблем безопасности МБ РФ. Так что теперь к нему придется ездить уже не на Лубянку, а на Варшавское шоссе.
      - А кто теперь главный в ЦОСе? - полюбопытствовал я на всякий случай.
      - Генерал Кандауров, Алексей Петрович, придешь - познакомишься, хороший мужик, - отрекомендовал его Гуров.
      Последним, кому я позвонил в тот весьма уже поздний вечер, был Игорь Морозов. Узнав о моем приезде, он сказал, что летом будет в Москве, может, только на пару недель отъедет к себе в деревню. Мы договорились о встрече.
      И вот снова по переходам Франкфуртского аэропорта я тащусь, как навьюченный душманский ишак, к терминалу треклятой (это от усталости) и благословенной (ведь нальют немерено и всенепременно) американской авиакомпании "Дельта". После навязчивых стандартных вопросов службы безопасности типа "кто запаковывал ваши вещи и нет ли среди них какой-нибудь бомбочки?" я с явным сожалением в голосе ответив, что нет, прохожу наконец в салон на свое излюбленное место "для пьющих и курящих" в самом хвосте. А еще через три часа Миша Елистратов, улыбаясь во всю ширь круглой физии, на пару с Володей Пластуном тискает и обжимает меня со всех сторон, словно долгожданную заморскую тетушку откуда-нибудь из Бразилии. Пластун тут же плещет по сто грамм из неизвестно откуда появившейся на свет божий бутылки подозрительного цвета напиток под названием "коньяк". Все до боли в глазах знакомая картина Репина "Приплыли...".
      Я - дома. В этот раз я отхватил себе шикарную трехкомнатную хату в Марьиной Роще, кликнул секретаршу Юлю, попутно исполнявшую обязанности домохозяйки, ибо Миша Елистратов, сами понимаете, на эту роль подходил мало, и начал вырабатывать план действий. Не стану подробно описывать все детали этого визита, не связанные непосредственно с корреспондентской работой. Впечатлений от каждой моей поездки в Россию вполне хватило бы на отдельную книгу, мне же предстоит все их свести в одну, которая далеко не безразмерна. Посему остановлюсь только на некоторых деталях моих летних хождений по новоарбатским, кремлевским и прочим кабинетам.
      Генерала Виктора Самсонова действительно назначили начальником Штаба по координации военного сотрудничества, в который был преобразован Главкомат ОВС СНГ. Он принял меня почти сразу, одарив беседой на час. Не знаю уж, чем я приглянулся пострадавшему в свое время от журналистской братии генералу (после тбилисских событий 9 апреля 1989 года и после августовского 91-го года "путча"), но он разрешил мне в любое время посещать территорию штаба и обращаться по любым возникшим вопросам. Пару раз встретив меня в лифте, или коридорах штаба, только что из буфета, обвешанного бутылками, как иной "исламский террорист" гранатами, он только просил, чтобы я, упаси бог, не угощал офицеров, они ведь на службе. Я заверял Виктора Николаевича, что все это только для меня, но он с сомнением качал головой. Уже значительно позже, с назначением министром обороны Игоря Родионова, Самсонов стал начальником Генерального штаба ВС России. Как и тогда, в конце 80-х в Закавказье, они снова составили тандем. После снятия Родионова с должности министра закатилась и "счастливая звезда" генерала Самсонова. Они были последними боевыми советскими генералами на самых высоких военных должностях Российской Федерации. Следующих за ними уже выдвигала 1-я чеченская война да сопутствовавшие ей финансово-политические интриги в кулуарах кремлевской власти.
      Через пару дней в кабинете на Варварке принял меня и Евгений Иванович Шапошников. Обрадовавшись мне как старому знакомому, он довольно охотно рассказал о своей новой должности и поставленных перед ним задачах, чуть погодя отметив, что пока в этой своей новой должности не утвержден Верховным Советом России. Присутствовавший в кабинете генерал Манилов при этих словах многозначительно кашлянул. Получалась схожая с Главкоматом ОВС СНГ картина: должность есть, а властных полномочий нет, как и не было. Под завязку я задал секретарю СБ и навязанный мне дурацкий вопрос о его, маршала Шапошникова, отношении к радиостанции "Свобода", объяснив, кому и зачем это нужно. Евгений Иванович улыбнулся, ответив мне и на этот вопрос. Правда, забегая вперед, скажу, что американское начальство на РС, а тем паче в Вашингтоне ответ Шапошникова не очень-то удовлетворил, ибо получалось так, что в лице радио "Свобода" маршал выразил благодарность ее сотруднику Коновалову. Но я же не виноват.
      После разговора с Шапошниковым Манилов забрал меня к себе, жестом показал, чтобы я включил магнитофон и подвел своеобразный итог моему интервью со своим шефом. С Валерием Леонидовичем я договорился, что к концу своего пребывания в Москве еще разок загляну к нему на Варварку, дабы освежить некоторые моменты этой части моей корреспондентской работы ввиду поступления более свежей информации. В отношениях между президентом и парламентом уже тогда ощущалась заметная нервозность, но кто мог бы предположить, что пьяные пророчества литовского диссидента-журналиста в апрельском Минске станут страшной явью в октябрьской Москве? Впрочем, на дворе был июнь, а до октября еще было... как до Луны.
      Находясь по соседству со Старой площадью, где размещается администрации президента, я решил воспользоваться моментом и проведать своего старого знакомого, военного советника президента генерала Дмитрия Волкогонова. В прошлом году мы уже коротко беседовали, но сейчас я решил "разведать", чем дышит Главковерх. Я связался с его кабинетом по телефону, тот узнал меня сразу, попытался было уклонится от встречи, сославшись на занятость, но после проявленной мною настойчивости все же согласился меня принять.
      Я подъехал и предъявил документы. Охрана сопроводила меня в крыло комплекса, где располагался кабинет военного советника. Один из этих сопровождавших, внимательно вглядевшись в мое лицо, очень тихо спросил: "Не было ли у вас случайно проблем в столице Белоруссии весной этого года?" Быстро смекнув, в чем дело, я так же тихо ответил, что с тех пор выучил наизусть и строго соблюдаю "правила уличного движения". Ответив легкой улыбкой, хранитель покоя верховной власти России незаметно отвалил на задний план.
      Беседа с Волкогоновым в достаточной мере прояснила картину; куда зашло противостояние Кремля и парламента и какие тучи сгущаются над головой вице-президента Александра Руцкого. Уже потом, во время октябрьских событий, генерал Волкогонов настолько надоест своими призывами уничтожить "парламентскую гадину" залпами ПТУРСов и НУРСов с боевых вертолетов, что "подельники" сами задвинут его "с глаз подальше". А после "победы демократии" и сам Волкогонов, схлопотав очередной инфаркт, долго уже не протянет. О мертвых не говорят плохого, но больно уж злобным человеком был вчерашний "сталинист", а впоследствии - "рьяный борец за российскую демократию" генерал-полковник Дмитрий Волкогонов.
      Следующий по очередности визит вежливости я нанес в пресс-бюро СВР полковнику Кобаладзе, который, пообщавшись со мной, с сожалением констатировал, что повторить пройденное мне, похоже, в этот раз не удастся, но я могу поприсутствовать на совместной пресс-конференции заместителя директора СВР Трубникова и депутата ВС Кожокина (комитет по безопасности). Я поблагодарил Юрия Георгиевича, допил остывший кофе и поехал в ЦОС Министерства безопасности РФ знакомиться с генералом Алексеем Кандауровым.
      Алексей Петрович, кроме интервью с ним самим, ничего конкретного мне тоже пообещать не мог, а уж тем более интервью с самим министром Баранниковым, но велел связь не терять. Я, разумеется, не возражал, да и сам Кандауров оказался интересным собеседником. В отличие от пришедшего из МВД вместе с министром Гурова Алексей Петрович был кадровым чекистом. Служил в разных управлениях КГБ, включая известное Пятое. Почти в одиночку раскрутил нашумевшее в свое время дело о взрывах в московском метро, устроенных тергруппой Затикяна. Потом ушел в Семерку (наружка) и, наконец, уже при Горбачеве,- в Девятку (охрана), однако там служба не сложилась, ибо "первая леди", находясь в заграничных разъездах, имела обыкновение посылать офицеров охраны за женскими трусами-"неделькой" или же еще за чем подобным. И вот теперь Центр общественных связей МБ РФ. После октябрьских событий и реорганизации МБ Кандауров окончательно был уволен со службы.
      Обратную дорогу я, в который уже раз, был отягощен не только выпитым плюс к тому ворчанием Елистратова, но и мыслью о том, что с некоторыми офицерами того самого КГБ, который в советские времена "строгал" из меня диссидента, я теперь почему-то оказался по одну сторону баррикад. В Минобороны ко мне отнеслись, как и следовало ожидать, с прохладцей, и максимум, на который я опять мог надеяться,- штаб ВДВ и командующий войсками генерал Подколзин. А так, милости просим на наши пресс-конференции. (Премного благодарен, но я всегда был слишком умным бараном, чтобы ходить в стаде.) Попутно, от офицеров Управления информации я узнал и печальную новость: Грачев снял с должности, а президент уволил в запас моего старого приятеля генерал-полковника Геннадия Стефановского. Зато полковник Валерий Чебан - теперь уже доктор философских наук и ученый секретарь Российской Академии военных наук - получил должность в одном из направлений ГОУ ГШ. Мне протянули написанный на клочке бумаги служебный телефон полковника Чебана, я поблагодарил и вышел из "гостеприимных" новоарбатских стен, попросив все же аккредитовать меня на пресс-конференцию единственного невоенного из заместителей министра обороны - Андрея Кокошина.
      С полковником Валерием Чебаном я встретился на следующий день, в облюбованном мною ранее "Ирландском баре", расположенном совсем недалеко от старого здания ГлавПУ. Поздравив его с ученой степенью и новой должностью в ГШ, полюбопытствовал, как дела у Стефановского (в санатории) и предложил Валерию Всеволодовичу стать московским автором-корреспондентом программы "Сигнал". Если он сочтет нужным, то можно и под псевдонимом. Полковник Чебан улыбнулся и сказал, что имя и фамилию, конечно, поменять можно, но вот голос - вряд ли, да и прятание за чужим именем не делает чести русскому офицеру. Забегая вперед, скажу, что Павел Сергеевич Грачев, которому, конечно, впоследствии доложили о "подвизавшемся на "Свободе" генштабовском полковнике", как ни странно, препятствий тому не чинил. Нехорошим ветром задуло со стороны самого начальника Генштаба, генерала армии Михаила Колесникова. Вопрос этот, по моей просьбе, утряс Валерий Леонидович Манилов, после ухода Шапошникова оставшийся заместителем нового секретаря СБ - Олега Лобова. Впоследствии, после назначения генерала армии Андрея Николаева директором Департамента пограничной службы, Валерий Чебан ушел к нему помощником - начальником Управления оперативно-пограничных исследований. Получил генерал-майора. В настоящее время он помощник Андрея Ивановича уже в Государственной Думе, в комитете по обороне.
      Потом я навестил Штаб ВДВ, повидался и побеседовал с командующим генералом Подколзиным и в принципе, по командировочному реестру, мог считать свою работу почти что законченной. Повидались мы и с Александром Ивановичем Гуровым. Правда, пока я добрался к нему в самый конец Варшавки, еслистратовская тачка несколько раз ломалась, а посему наши следующие встречи я попросил генерала проводить, если он не возражает, у него дома. К Рижскому вокзалу все же ехать было поближе. Гурова я попросил подготовить материалы по двум очень насущным темам - борьбе с организованной преступностью как угрозой общественной и экономической безопасности России, по вопросам противостояния терроризму, а также по истории терроризма в государстве российском.
      В неотстрелянной обойме у меня оставались только различные ведомственные пресс-конференции. Расписание, включая и возможные погрешности, имелось в наличии, так что я мог смело теперь варьировать между корреспондентским долгом и долгожданным заслуженным отдыхом. Через неделю в Москву должна была прилететь Нина, а еще дней через пару я собирался наконец выбраться домой на Пролетарку к Игорю Морозову.
      ИГОРЬ МОРОЗОВ - ОБРЕТЕНИЕ БРАТА
      О моем знакомстве и дружбе с Игорем Николаевичем Морозовым, перешедшей в настоящие родственные отношения, тоже можно написать отдельную книгу, и подозреваю, что не одну. Очень трудно будет уложить даже в этой главе все то, чем Игорь стал для меня, а я, в свою очередь, для него. По его же словам, ему всегда недоставало младшего, а мне - старшего брата. Но начну я издалека, по порядку.
      В моей маленькой белорусской Речице был у меня сосед по подъезду, близкий друг детства, на хороший десяток лет старше и мудрее меня, тогда еще совсем щенка. Звали его Игорь Морозов. День рождения у Игоря был 22 мая, а родился он в 51-м. Отца Игоря звали Николай и был он близким корешем и собутыльником моему папе Коле. В первой половине 70-х, когда я проводил несколько лет на "хозяйской даче", семья Морозовых поменяла местожительство куда-то в Россию. Куда конкретно - я так и не установил, узнав уже ближе к началу 82-го лишь только то, что Игорь закончил военное училище и проходит службу где-то на Юге, может, и в Афганистане, про который тогда было принято говорить полушепотом-полунамеком. В начале 83-го я и сам оказался далеко от родных мест, только не на Юге, а на Западе. В 85-м в моих руках оказалась магнитофонная кассета - сборник афганских песен. Кто знает, каким ветром занесло ее в пешаварский дукан, может, "духи" где подобрали, а может, от пленных или перебежчиков? Не это главное. На кассете были афганские песни, а среди них - одна, в которой упоминался Игорь Морозов (Братан до сих пор не может простить своему куму Сергею Демешову эту песню про бадахшанскую ОБГ 4-го "Каскада", где все бойцы названы по именам и фамилиям. "Да он вскрыл нас всех тогда этой песней!" - каждый раз в сердцах восклицает Игорь, когда заходит речь о тех делах дней минувших.)
      Я знаю только одно: если бы не эта песня Сереги Демешова, мы с Игорем Морозовым могли никогда бы не встретиться. За это я Демешову от всей души благодарен, хотя по просьбе Игоря никогда не давал эту песню в эфир, ибо один из упоминаемых в ней "каскадеров" продолжал службу в МБ, а затем в ФСБ России, когда вовсю уже шла 1-я чеченская. Сами понимаете, в 80-х годах мои шансы отыскать в Советском Союзе офицера Морозова были равны абсолютному нулю. После августа 91-го в мои руки попали сразу две заметки: одна из выходящей в Аргентине эмигрантской газетенки "Наша страна", вторая - из отечественных "Аргументов и фактов". Оба источника в той или иной степени содержали упоминание об Игоре Морозове. Аргентинская "Наша страна" привела даже плохонькое фото - усатый парень средних лет, в камуфлированной форме (тогда Игорь еще не носил бороды). Вроде внешне похож, но именно в этом источнике упоминался КГБ. Я несколько задумался: кто знает, может, это военное училище готовило командные кадры и для погранвойск? Надо ехать в Москву и искать ответ там.
      Когда в декабре 92-го Володя Пластун наконец осчастливил меня долгожданным телефонным номером, был уже последний вечер моего пребывания в столице, и все, что я мог позволить себе в тех обстоятельствах,- это позвонить по телефону. Как я уже упоминал в предыдущей главе, Игорь не узнал меня, хотя сколько воды утекло с тех пор... Я все еще мучился мыслью, тот это или не тот Игорь, хотя подспудно больше склонялся к тому, что все таки он - не мой Морозов. Эти мысли одолевали мою бедную голову и по дороге на Пролетарку. Путаясь в собственных умозаключениях, я настолько притих, что Елистратов даже стал на меня озабоченно поглядывать и попытался что-то спросить. Я раздраженно отмахнулся и стал думать дальше: как объяснить, с чего вообще начать? Уже потом, при нашей следующей встрече, Игорь рассказал мне о том, как в Кабуле столкнулся с офицером-старлеем. Они представились друг другу: "Игорь!" - "Игорь! А фамилия твоя как?" - "Морозов".- "Гм... и моя тоже. А отчество - Николаевич!" - "И мое... А ты какого года рождения?" - "Пятьдесят первого, двадцать второго мая".- "Так и я тоже". Редчайший случай полного совпадения имени, фамилии, отчества и даты рождения. Даже внешне они были чем-то похожи. Не знаю, да и братан тоже не знает, но вполне возможно, что этим старлеем, которого он встретил в Кабуле, и был мой близкий друг детства Игорь Морозов. Больше Игорь его никогда не встречал: и кто знает, вернулся ли тот живым "из-за речки".
      Вот и искомая улица. Елистратов остается ждать в машине, а я, отыскав нужный подъезд, поднимаюсь в лифте наверх и нажимаю кнопку звонка. Дверь открыла жена Игоря - Ольга. Сыновей дома не было. Из соседней комнаты доносятся голоса, значит, Игорь не один, кто-то в гостях. Я прохожу в гостиную, последние сомнения развеялись: это не мой Морозов. Но с чего-то все же надо начинать наше знакомство. Я открываю кейс и достаю... не магнитофон, к черту его, а литровую бутылку водки и упаковку немецкого пива. Представляюсь и подсаживаюсть к столу. Человек в гостях у Игоря Володя Мурзин, в недалеком прошлом боец соседнего с бадахшанским, кундузского "Каскада". Мы выпиваем по стакану, закусываем. Я намеренно не тороплю события, внимательно прислушиваясь к разговору двух боевых офицеров, вспоминающих Афганистан. Через некоторое время Игорь взял в руки гитару, спел несколько песен. Я заблаговременно включил магнитофон и, пододвинув посуду, расположил его на столе.
      В тот раз я не записывал интервью, поняв одну особенность Игоря. Задавать ему казенные вопросы с листа бумаги было бы бесполезной тратой и его и моего времени. Морозову необходимо было самому разговориться, выплеснуть наболевшее, и тогда беседа потекла бы уже сама по себе. Так и случилось, когда я приехал к Игорю во второй раз В этот день в гостях у Морозова был поэт и автор афганских песен полковник Виктор Верстаков. Я уже немного знал Витю как руководителя Студии военных писателей. Был неплохо знаком и с его литературным творчеством, включая "Афганский дневник". В этот раз мы записали с Игорем две полные часовые кассеты. Говорили в основном о войне и о ветеранских судьбах. Собственно о КГБ и об Отдельном учебном центре в Балашихе, иначе называемого КУОСом, а между своими ДОРНИИ, Игорь рассказывал скупо и неохотно. Оно и понятно. О действиях специальных диверсионно-разведывательных подразделений КГБ СССР "Каскад" в Афганистане - больше и охотнее, время от времени прерывая рассказ одной из своих подходящих к повествованию песен. Несколько раз гитару в руки брал и Виктор Верстаков, исполнив по моей просьбе свою очень замечательную шуточную песню "Краткий курс новейшей истории Афганистана" и некоторые другие. К моему предложению стать участниками и авторами афганских выпусков "Сигнала" оба отнеслись с пониманием и дали согласие.
      Было еще много других встреч и у Игоря дома, и в ЦДЛ, где я познакомился с еще двумя ветеранами - авторами афганских песен: Мишей Михайловым и Александром Минаевым. Постепенно я становился для них своим, что говорило о наивысшей степени доверия ко мне, перешедшего в настоящую мужскую дружбу. С Игорем Николаевичем Морозовым мы стали братьями. И именно этого совершенно нового осознания себя как частички того целого, что называется афганским братством, мне не могли бы дать и тем более заменить никакая "Свобода" и никакой Запад. Я никогда не был солдатом Ограниченного контингента, но, почти двадцать лет являясь специалистом по Афганистану и занимаясь афганской войной, я сросся и сжился с ней настолько, что тоже вправе теперь называть себя "шурави", и более того - считаю это за честь. Афганская война - это не только почти десять календарных лет, проведенных миллионом советских солдат и офицеров "за речкой". Это прежде всего духовная общность этого миллиона - истинное, по духу своему, воинское братство, которое испуганные продажные политики поспешили оплевать и уничтожить, почувствовав в нем явную угрозу своему мещанскому благополучию. "Я вас в Афганистан не посылал" стало не только нарицательной фразой, но и кульминацией отношения государства и общества к ветеранам той войны. И это в России, где вернувшийся с поля боя солдат традиционно был почитаем и уважаем.
      А уж в творческой плоскости афганскую войну нельзя сравнить ни с какой другой - даже с Великой Отечественной. Если, например, взять все афганские песни (а написаны они в основном бойцами - солдатами и офицерами, а не профессиональными литераторами, как в Великую Отечественную) и поставить в хронологический ряд, то вы получите самую правдивую историю войны за хребтом Гиндукуша. Все попытки повторить "песенный феномен Афгана" во время боевых действий в Чечне оказались заведомо обреченными на подражание гражданская война не рождает героев, способных ее воспеть. Поэтому из Чечни, сменив "цевье АКС на гриф гитары", никогда не придут морозовы, верстаковы и кирсановы.
      Я с большим уважением отношусь к песенному творчеству бывшего снайпера "Альфы" майора Василия Денисова и моего друга сержанта запаса Сереги Кузнецова, написавших несколько хороших песен о чеченской войне, но я также не забываю и о том, что первой войной в их судьбах была война афганская.
      Где-то через неделю я пришел к Игорю еще раз, уже с приехавшей в Москву Ниной. Попросил его к осени подготовить хотя бы черновые наброски по Файзабаду, где "год коротает 4-й "Каскад". Игорь улыбнулся, достал с нижней полки письменного стола папку с листами. Так я узнал, что он уже пишет книгу "Команда К". (Главы из нее в конце 90-х напечатала "Литературная Россия", а полностью книга брата должна выйти в том же издательстве, где и мои сумбурные "думы о былом".)
      Об остальном же, что происходило во время моих летних "московских каникул", постараюсь рассказать вкратце.
      С успехом решив вопрос, как совместить желаемое с возможным, мы с Ниной смотались в Минск, я забрал сестру и младшего племянника Артема (парень никогда не был в Питере), и далее уже всем табором мы взяли направление на Ленинград. В Москве к нам присоединился и Миша Елистратов.
      В Питере, заехав к Николаю Николаевичу Сунцову, я попросил его поработать над материалом о советском термоядерном оружии третьего поколения - нейтронных зарядах и возможности их применения в случае агрессии извне в очагах локальных конфликтов, подобных таджикско-афганскому. Тема профессору Сунцову показалась интересной, и он обещал над ней подумать.
      Через пару-тройку дней сестра с племянником и Ниной возвращались в Белоруссию. Со мной толку им было мало (сестра даже несколько обиделась, не говоря уже о Нине), ибо я, простите, все эти дни просто не просыхал и происходившее в тот раз в Питере помню смутно. Я, правда, каким-то чудесным образом (не иначе как заботами подполковника Андрея Карганова) все же попал в Выборг и даже записал на ленту рассказ ветерана-морпеха Великой Отечественной Петра Карнаушко о боях на Малой Земле и Керченском плацдарме, но как - хоть убейте, не помню. Потом, словно из омута, в памяти обрывком всплывает попойка на квартире у Игоря Дорошенко, в компании братьев Зубковых, Андрюхи Карганова, Миши Елистратова и еще кого-то. Обнаружилась и фотография. На ней Елистратов запечатлен почему-то с газовым пистолетом в одной руке и с черепом в другой. Ну прямо "бедный Йорик". Мы что, там еще и Шекспира ставили?
      Вернувшись в Москву, я дал себе зарок не пить (господи, в который уже раз!