ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Даже в темноте гостиничного номера Бренда чувствовала, что Китти не спит.

– Привет, – прошептала она, на цыпочках проходя по комнате с подносом. – Как ты себя чувствуешь?

Китти с трудом села.

– Значительно лучше, дорогая. Господи, какая же досада, что все так вышло. Наверное, эти газеты правы. Китти Беннет сделает все, чтобы только привлечь к себе внимание.

Бренда поставила поднос на прикроватный столик.

– Ты перенапряглась в последнее время, Китти.

– Как и все мы, Бренда. – Китти с жадностью жевала круассан. – Самое главное, я поправляюсь. Господи, передать тебе не могу, как я испугалась, когда почувствовала эту боль в груди. Была уверена, что мне конец. Мне никогда не было так плохо.

– Врач сказал, во всем виноват гастроэнтерит. – Бренда взбила подушки за спиной Китти. – Больно так, что кажется, ты умираешь.

– Гастроэнтерит? И все? Надо же, даже неудобно! – Катерин хихикнула и принялась за яичницу-болтунью. – Вот тебе и готовый заголовок в газетах. Великолепная Полетта де Валднер заболела животом, отбиваясь от короля Людовика. Правда, неловко как-то, вся группа решит, что я законченная идиотка.

– Врач сказал, что ты, вероятно, нервничала по поводу этой сцены борьбы и в желудке начались спазмы.

Он еще сказал, что такого рода явления бывают при сильном стрессе.

– Стрессе? У меня? – Катерин отпила глоток чая. – Понятия не имею, что это слово означает.

– Ну, если верить доктору, такого больше может и не случиться, если ты постараешься избегать стрессов, Китти. – «И держаться подальше от своего мужа», – хотелось ей добавить.

– Томми знает, что случилось?

– Я позвонила ему к Тодду, но не стала его пугать. Они сегодня собрались в кино, что-то там со Шварценеггером.

– И хорошо. Я не хочу его расстраивать, особенно после того, что произошло с Джонни.

– Слушай, Джонни сам виноват. Все знают, что, если ты выкуриваешь три пачки сигарет в день, ты напрашиваешься на неприятности.

– Томми будет ужасно переживать, если Джонни умрет. – Глаза Катерин подозрительно заблестели. – Томми его действительно любит.

– Это не твоя проблема, – сказала Бренда. – С тебя твоих забот хватает. Не бери на себя все.

Китти покончила с яичницей и спросила:

– Какие еще новости?

– Пожалуй, мне лучше тебе кое-что показать. – Бренда протянула Китти экземпляр «Фигаро». – Я знаю, это чушь, но ты должна видеть. Нам с утра телефоны оборвали, требуют эксклюзивное интервью про то, как ты «едва не умерла».

– Этот зараза газетчик! – Китти с горечью смотрела на фотографию. – Каким образом, черт побери, он проник в больницу?

– Дерьмо, оно постоянно куда-то просачивается. – Бренда пожала плечами. – По крайней мере, ты прикрыта простыней. Пятью минутами раньше, и этот крысеныш застал бы тебя с голыми сиськами.

– Слава Богу за небольшие милости. – Катерин снова взглянула на фотографию. – Господи, я выгляжу омерзительно. Какой ужасный снимок.

– Не стану спорить.

– И они перепутали мой возраст, – с негодованием добавила Катерин. – Сорок четыре! Мне сорок четыре стукнет через несколько месяцев!

– Типичная поганая газетенка, они есть даже у лягушатников. Не расстраивайся из-за этого, милочка.

– Не собираюсь. – Катерин поудобнее устроилась в постели. Она выглядела такой уязвимой, что Бренде стало ее ужасно жалко.

– Да, кстати, Жан-Клод заходил вечером, но ты спала. Он скоро придет, нежный, любящий и с розами в руках. – Бренда поправила покрывало на кровати.

– Прекрасно. – Катерин закрыла глаза и вздохнула. – Мне его не хватает.

– Я знаю, милая. – Бренда старалась не встречаться с Катерин глазами, вспомнив сцену, которую она накануне застала в офисе Жан-Клода. Али на кровати, поглаживает волосы босса и шепчет ему ласковые слова. Бренда не хотела, чтобы Катерин об этом узнала. По крайней мере сейчас.

Через неделю после выздоровления Катерин Жан-Клод вошел в ее походную гримерную и положил еще пачку чеков на ее туалетный столик.

– Подпиши, – скомандовал он.

Китти как раз зашнуровывали в корсет, который казался туже обычного. Она старалась облегчить труд Бренде, Моне и Блэки, задерживая дыхание. Они втроем занимались этой утомительной процедурой дважды в день.

Они так затянули корсет, что Катерин едва не потеряла сознание. Они волновались из-за нее сегодня, она выглядела особенно бледной и хрупкой.

– Только не сейчас, дорогой, разве ты не видишь, что я занята?

Жан-Клод презрительно поднял брови.

– Как пожелаешь, Катерин. Но пусть Бренда срочно отправит их экспресс-почтой.

Бренда даже не взглянула на него.

– Слушаюсь, сэр. Как прикажете, босс. Жан-Клод уставился на нее с нескрываемой враждебностью. Они уже не делали вида, что у них нормальные отношения. Бренда твердо решила рассказать Катерин про Али, но боялась совать палку в колеса на этом этапе. Когда закончатся съемки, она расскажет Катерин все, что знает.

Катерин затянули еще сильнее.

– Ты же не хочешь, чтобы в съемках были задержки, верно? – спросила Катерин, еле переводя дыхание, а Жан-Клод стоял в дверях и смотрел на нее.

– Ну, разумеется. Ни за что в жизни, – сказал он и ушел, хлопнув дверью так сильно, что трейлер закачался, а бутылка с тональным кремом полетела на пол.

– Сплошное очарование, – заметила Бренда, обмениваясь взглядом с «ремонтной» бригадой. – Иначе начинаешь понимать слово галантный.

В тот вечер Катерин подписала чеков на девяносто пять тысяч долларов. Бренда отправила их в Лос-Анджелес, но через неделю, когда они снимали в Шартре, пришел факс из банка.

«К сожалению, вынуждены вам сообщить, что для покрытия последних чеков на счетах Катерин Беннет не имеется достаточных сумм. Выплату 47 ООО долларов пришлось приостановить. Пожалуйста, сообщите, что нам делать. С искренним уважением, Генри С. Белвер, управляющий, „Бэнк оф Америка"».

Бренда пришла в ужас. Она хорошо помнила, что Катерин ей говорила, будто Жан-Клод копит деньги и у нее на счетах почти 750 ООО долларов. Почему же из них сейчас почти ничего нет? Что случилось? Пора навестить льва в его логове, решила Бренда. Жан-Клод снял номер в деревенской гостинице и устроил из него свой обычный офис. Бренда явилась без предупреждения и предъявила ему факс.

Он скомкал бумагу в шар и зашвырнул его в угол.

– Кончай это дерьмо, Бренда. Сама знаешь, какие они, эти банки; вероятно, перевели деньги с одного счета Катерин на другой. Тут явная ошибка.

– Я этот банк знаю, Жан-Клод. Мы держим там деньги уже пять лет. Они не ошибаются.

– Так позвони им. Спроси, что они сделали с деньгами Китти.

– Я тебя об этом спрашиваю. Ты у нас финансовый гений, кудесник но части денег. Именно ты контролируешь финансы, и именно тебе Китти полностью доверилась.

– Ну да, и, может, она во мне ошиблась. – В его глазах появился опасный блеск. – Ей, видно, лучше было держаться своих актеров, всяких там клоунов, подонков и наркоманов вроде Джонни.

Его презрение еще больше разозлило Бренду.

– Может, Джонни и пьяница, но он больше мужчина, чем ты вообще можешь мечтать. Теперь слушай меня, Жан-Клод Вальмер, или как там тебя, черт побери, зовут. Я не скажу Китти об исчезновении всех этих денег. Ей и так тяжело приходится, сырая погода, невероятно неудобные костюмы, все это на ней сказывается. Она уже побывала в больнице и дважды на этой неделе грохалась в обморок, кроме того, она волнуется, что у Томми колено никак не заживает. И о Джонни беспокоится. И о том, что неважно выглядит. Благодаря тому, что ты соизволил заявить ей, будто она чересчур толста, она слишком похудела. Черт бы тебя побрал, я не собираюсь сейчас совать ей в нос еще и это дерьмо, так что делай что-нибудь насчет этих денег и быстро, иначе пеняй на себя.

– А что ты можешь сделать? – лениво спросил он, глядя в потолок.

– Расскажу ей все, что знаю.

– И что же ты такого знаешь? – поднял он брови.

– Сам знаешь что. Верни деньги, Жан-Клод, я знаю, их взял ты. Если ты вернешь их на счет, я не скажу Китти ни об этом, ни о том, что я знаю про тебя и эту рыженькую, уж поверь мне.

Она перекрестила пальцы за спиной. Она определенно скажет Китти, но только после окончания съемок.

Жан-Клод откинулся назад в кресле, переплел пальцы и некоторое время презрительно смотрел на Бренду. Потом сказал:

– Ладно, Бренда, я обо всем позабочусь. Поговорю с банком. Здесь определенно какая-то компьютерная ошибка. По-видимому, часть ее денег случайно перевели с ее счета на мой. Да, я уверен, что именно так оно и случилось.

– Да, очевидно, так оно и случилось. – Бренда постаралась не перебарщивать с сарказмом в голосе и улыбнулась ему насколько сумела по-дружески. – Тогда я пошла на съемочную площадку. Ты собираешься почтить нас сегодня своим присутствием?

– Нет, у меня слишком много дел. – Он развернулся вместе с креслом, оказавшись к ней спиной. – Я с Китти встречусь вечером. – И принялся отстукивать что-то на компьютере, давая ей понять, что аудиенция закончилась.

Приехал загорелый и довольный Томми, чтобы провести две последние недели съемок вместе с Катерин. Он все еще слегка хромал, но гипс скоро должны были снять. Хотя в старинной загородной вилле, где проходили съемки, всегда держалась прохлада, погода стояла, как в тропиках. Томми болтался на съемочной площадке, бегал по музеям, но через два дня стало ясно, что ему скучно. Бренда попросила Катерин разрешить устроить ему гастрономический тур.

– Мы будем объедаться французскими блюдами, так что я, скорее всего, вернусь вдвое толще.

– Но зато какое получишь удовольствие! – заметила Катерин. – Я завидую.

На следующий день Жан-Клод известил Катерин, что у него неожиданно появились срочные дела в Неваде. В тот вечер Катерин ужинала со Стивеном в старом, тускло освещенном ресторанчике в Шартре, где кормили божественно. Туда ходили исключительно французы, туристов не пускали. Стивен все еще возился со сценарием, который получался даже лучше, чем ожидали.

– Ну и как наш золотой мальчик? – Свет свечей отражался в карих глазах Стивена. На этот раз он не надел свои привычные очки, и Катерин заметила, какие у него густые ресницы и какой прямой взгляд. Темные волосы, обычно как попало свисающие на лоб, были зачесаны назад, и выглядел он совсем по-мальчишески, чистым и искренним.

Катерин, размягченной несколькими бокалами «Шато-Лафита», захотелось поговорить по душам.

– Мне иногда кажется, что хуже этого моего брака и быть не может. Беда в том, что Жан-Клод внезапно стал очень скрытным. Он и раньше-то не слишком откровенничал, но теперь он вообще ничего мне не говорит. Как будто у него есть другая жизнь, которую ему хочется полностью отделить от моей.

Ей не хотелось рассказывать ему о последней стычке. Опять по поводу ее денег. Нет, она не могла сказать об этом Стиву, этот груз ей предстоит нести одной. Она отодвинула салат с трюфелями и, нахмурившись, закурила сигарету.

– Он, похоже, и фильмом совсем перестал интересоваться.

– На площадке его не бывает, это уж точно. – Какой же прекрасной выглядела сегодня Катерин, подумал Стивен, и какой печальной.

– Знаю. Иногда мне кажется, что, кроме денег, его ничего не интересует, и уж, во всяком случае, проблемы режиссуры. Господи, не умею я себе мужей выбирать, верно?

– Если один брак не удался, а со вторым не все в порядке, это вовсе не значит, что все безнадежно. Пойди на попятный, Китти, если хочешь. Все ошибаются. Не будь мученицей.

– Я и не мученица, – ответила она. – У меня для этого неподходящий менталитет.

– Может, тебе надо бросить Жан-Клода. Купи ему билет в один конец до Палоокавилля.

– Палоокавилля? Это откуда?

– «На берегу», забыла?

– Ну конечно, как я могла? Он долил ее бокал и сказал:

– Избавься от него, Китти. Подсчитай убытки и начни все сначала. Поверь мне, он тебе не подходит.

– Беда в том, что, несмотря на все его настроения и пороки, мне кажется, я все еще люблю его и понимаю, в чем его проблемы. Там все очень сложно. – Она задумчиво отпила глоток.

– Ну тогда будь всегда начеку и, ради Бога, постарайся не давать ему фору.

– Я стараюсь. Не беспокойся так обо мне, Стив.

«Господи, но почему любовь так слепа»? – подумал Стивен и поднял бокал.

– Мой Бог, ты очаровательна!

– Твоими устами да мед бы пить, дорогой. Оба рассмеялись.

Бренде необходимо было поделиться с кем-нибудь своими подозрениями насчет Жан-Клода, и в конце концов она рассказала Стивену все, что знала и о чем подозревала.

Он не удивился.

– Я всегда считал его прохиндеем и сукиным сыном, а Китти – девушка городская, свиньи никогда вблизи не видела.

– Ты когда-нибудь бываешь серьезным, Стивен? Откуда это?

– «Молодые львы». Хорошая строчка, поганый фильм. И да, я совершенно серьезен, особенно насчет Катерин.

– И что мы можем с ним поделать?

– Прямо сейчас – ничего, – сказал Стив. – Он слишком крепко держит Китти в своих когтях. Пусть закончат фильм, а мы подождем и посмотрим. Если мы ей понадобимся, мы всегда рядом.

Катерин становилась чересчур утомительной, да и выглядела плохо; она начала надоедать Жан-Клоду. Она надоела ему в постели, надоела это ее постоянное беспокойство о своем недоумке-сыне, надоела своими сомнениями, нарциссизмом и постоянными актерскими неврозами, надоела тем, что за ее спиной всегда стояла эта ужасная Бренда. Он знал, что та ненавидит его не меньше, чем он ненавидел ее.

Али ему тоже уже начала надоедать, но от нее он получал тот секс, который больше всего любил. Китти же подобное всегда не нравилось. Он знал об этом из ее рассказов о браке с Джонни, о том, что она никогда не понимала радостей садомазохизма и других половых извращений. С сексуальной точки зрения она была старомодной американкой, и его это злило. К счастью, последнее время она так уставала, что засыпала, едва успев положить голову на подушку, так что любовью они занимались редко, от случая к случаю.

Жан-Клод испытывал такую же потребность в сексе, какую другие мужчины испытывают в еде, и он всегда шел к своей цели кратчайшим путем. Ему было почти все равно, с кем трахаться; практически годилась любая более или менее приличная с виду женщина или иногда красивый мальчик, но у него хватало ума сообразить, что, уж коль скоро ему удалось поймать такую роскошную рыбку, как Катерин, играть придется по ее правилам. Он хорошо знал, что ей нравится. Уверения в вечной, безграничной любви, романтическая страсть, постоянное желание. Он знал, что большинство женщин легко поймать на такие уловки, поскольку многие мужчины ленивы и неизобретательны в сексе. Но не Жан-Клод.

Он изучил творения маркиза де Сада и Генри Миллера еще подростком. Он проштудировал множество книг о сексуальной одержимости и фетишизме, не говоря уже о Фрейде, Юнге, Мастерсе, Джонсоне и даже Хайте. Он выяснил, что нет ничего проще, чем влюбить в себя школьников младших классов и стать поп-звездой, вокруг которого постоянно бы вертелись женщины. Он довел до совершенства сам половой акт, от которого женщины едва не сходили с ума, и эротические игры, столь обожаемые многими бабами. Он знал, на какие кнопки нажимать у каждой женщины, но для него секс был лишь утолением аппетита и требовался ему три, четыре, а то и пять раз в сутки. Больше ничего секс для него не значил. То же самое, что еда или питье. Однако он хорошо знал свою власть над женщинами и умел пользоваться ею с самыми разрушительными последствиями.

Он без всяких эмоций обозрел себя в зеркале ванной комнаты. Самое время вытравить темные корни волос. Хорошо еще, что не приходится часто красить лобковые волосы, они у него и так достаточно светлые. Он взглянул на часы. Как раз есть время перед вылетом, чтобы сделать то, что ему хотелось. Он открыл дверь в смежную комнату, где в нетерпеливом ожидании на кровати сидела Али. Ждет любви, с презрением подумал он. Он презирал ее, хотя и испытывал к ней непреодолимое желание.

– Раздевайся, – скомандовал он. – Помедленнее. Раскрасневшаяся Али повиновалась, глаза блестели от предвкушения. Вся горя желанием, она разделась медленно и чувственно, как он ее учил.

Он прошагал к постели, поднял ее, ухватив за длинные рыжие волосы, и резко прижался ртом к ее губам в поцелуе, одновременно грубом и страстном. У Али начали подгибаться колени. Вечно у них беда с этими коленями, подумал Жан-Клод, обводя языком ее губы. Он умел целоваться и знал это. Катерин часто шутила, что ему в этой области полагается диплом. Затем, сорвав с себя одежду, Жан-Клод овладел своей секретаршей с такой страстной настойчивостью, что она умоляла его не останавливаться. Но у Жан-Клода было мало времени. Любовь накоротке. Ощущение власти над женщиной, с готовностью отдавшейся ему, прошло почти сразу. Сегодня у него другое на уме.

Пока Жан-Клод принимал душ, он на мгновение вспомнил о Элеонор Норман. Вот эта женщина разделяла его фантазии. Она ради сексуального удовлетворения пойдет на все. Можно переходить любые границы, высказывать свои самые дикие желания. Элеонор призналась, что ее заставляли заниматься сексом со старым кинопродюсером, когда ей было всего семь лет. На Жан-Клода эти рассказы действовали необыкновенно возбуждающе, более дразняще, чем сам секс. Ему нравилось лежать рядом с Элеонор голым после акта любви и слушать, что грязный старикашка заставлял делать маленькую прелестную девочку, одновременно поглаживая огромную силиконовую грудь, пока Элеонор не начинала стонать, снова требуя секса. Он заставлял ее просить, и она просила, умоляла. Еще как умоляла. Она сделала бы все, стоило ему лишь пожелать. Да, Элеонор Норман в этих делах ему ровня.

Он провел много ранних утренних и дневных часов, трахая ее в ее постели, на полу, в бассейне, пока Китти работала. Удовольствие Элеонор от ее интрижки с мужем своей соперницы могло сравниться лишь с боязнью того, что может сделать Жан-Клод, если она когда-нибудь раскроет этот секрет. Потому что Элеонор знала ему настоящую цену. Она сумела проникнуть в самые темные уголки его сексуальности, но, как и всякая другая женщина, она желала его, потому что во власти Жан-Клода над женщинами было что-то сверхъестественное.

Не успел Жан-Клод вернуться из поездки, как заявил, что он отсылает Томми назад, в Лос-Анджелес. Катерин уделяет ему слишком много времени.

– Лучше бы текст учила да отдыхала побольше, а то выглядишь ужасно.

Катерин посмотрела на него ледяным взглядом. Это заявление оказалось почти последней каплей в чаше ее терпения.

– Надеюсь, ты шутишь, – заметила она.

– Тебе нужен отдых, – заявил он, спокойно рассматривая свое отражение в зеркале. – Ты на черта похожа.

– Благодарю покорно, – с горечью произнесла Катерин. – Но я никуда не отошлю Томми. Он поедет со мной в Антиб и Венецию, так что прекрати мною манипулировать, Жан-Клод. Я больше в эти игры не играю.

Она только что играла в скрэббл с Томми, и сейчас ей хотелось одного – улечься в постель одной.

– Ты сидишь с этим испорченным мальчишкой допоздна, неудивительно, что на канале говорят, будто ты выглядишь усталой и вымотанной на экране. – Жан-Клод взял ее за подбородок и принялся разглядывать. Она оттолкнула его руку.

Катерин видела текущий материал. Благодаря умелому освещению Ласло, она выглядела сияющей, ничуть не старше тридцати, но она слишком устала, чтобы спорить. Слишком устала, и к тому же, надо признать, слишком напугана. Поведение Жан-Клода в последнее время было настолько непредсказуемым, что она не знала, как он может поступить в подобных обстоятельствах. Она уже сказала ему, что им надо разойтись.

– Если ты со мной разведешься, я поведаю историю нашего брака газетам. Я им расскажу, что ты – сексуально ненасытная потаскуха и что ты обращаешься со своей прислугой и с моими товарищами-актерами, как с последним дерьмом. Что ты на самом деле сука.

– Ты так не поступишь, ты не можешь.

– Еще как могу. Ты только пойди против меня, Катерин Беннет, ты откроешь такой ящик Пандоры, о существовании которого и не подозревала.

Катерин встала со сверкающими глазами, уперев руки в бока.

– Я по горло сыта твоими оскорблениями и угрозами. Если ты не изменишь своего поведения и не станешь сдерживаться, Жан-Клод, я добьюсь расторжения брака.

– И будешь выглядеть самой последней идиоткой в мире, – окрысился он. – Типичная актриса, испорченная мегазвезда – не может прожить с мужем больше трех месяцев. Публика решит, что на тебе пробы ставить некуда, cherie.

– Плевала я с высокого дерева и откуда повыше на то, что думает публика. Это моя жизнь. Никакая не репетиция. У меня каждый вечер премьера. Если мне с тобой будет так же погано, как было последние недели, я хочу все это кончить.

– Попробуй, и тебе твой бывший муж покажется котенком. Я отниму у тебя половину всего, что ты заработала. Ты имела большие бабки благодаря мне, Катерин, так что не серди меня. Предупреждаю, я принял меры. Я тебя опередил. И нечего спорить. Даже не пытайся избавиться от меня, потому что у тебя ничего не выйдет, и если ты не отправишь этого испорченного поганца домой, пусть не попадается мне на дороге.

– Да пошел ты ко всем чертям, Жан-Клод. Мой сын останется со мной, здесь его место.

Катерин обернулась и увидела стоящую в дверях Бренду.

– Ах ты толстая сука. Какого черта ты за нами шпионишь? – вызверился Жан-Клод.

– Прекрати, прекрати! – взвизгнула Катерин.

– Пошла прочь, толстуха. И не смей больше никогда встревать между моей женой и мною, поняла?

– Бренда, лучше уйди. – Катерин увидела обиду в глазах Бренды, но ничего не могла поделать. Жан-Клод уже так разошелся, что лицо стало темно-красным. Кто знает, что он может сделать в следующий момент.

– Пожалуйста, Бренда, пожалуйста, оставь нас.

– Ладно, я уйду, – сказала Бренда. – И чтоб мне больше никогда тебя не видеть, Жан-Клод.

Жан-Клод вытолкнул Бренду за дверь, захлопнул ее и торжествующе повернулся к Катерин.

– Теперь ты поняла, кто здесь хозяин, моя Дива? Плевать я хотел на твоего сына, хотя если тебя послушать, так на нем свет клином сошелся. Предупреждаю, не гони волну.

Он вышел, и Катерин услышала, как щелкнули замки в его офисе рядом.

«Пойди, подергай дверь». Катерин знала, что надо бы, но боялась. И чувствовала она себя неважно. Она никому не говорила, но съемки давались ей все тяжелее и тяжелее. Иногда у нее едва хватало сил, чтобы встать с кровати утром, и у нее так кружилась голова, что приходилось долго сидеть, зажав ее руками. Она все больше времени тратила на душ и сборы, главным образом потому, что ее постоянно подташнивало, иногда даже рвало. Она стала носить с собой маленькую бутылочку с нюхательными солями даже на съемочную площадку, чтобы случайно не грохнуться в обморок. Хотя вероятность была ничтожна, она стала опасаться, что забеременела.

Она не рискнула ни с кем поделиться, начнут настаивать, чтобы позвали доктора, который бы наблюдал за ней на съемочной площадке. Ей невыносима была мысль, что вокруг нее начнут постоянно суетиться. Они и так достаточно вокруг нее суетятся. Ей казалось, что жизнь ее движется замедленным темпом; понимала, что единственное, что ей надо делать, чтобы дотянуть последние недели съемок, – не обращать ни на что внимания: потворствовать Жан-Клоду, что бы он ни делал.

Катерин уже боялась его. Она чувствовала, что он может ее уничтожить, а у нее не было времени подумать, отдохнуть; ее постоянно дергали. Постоянно надо было идти работать.