Чертовски знаменита

Тяжелый костюм, включающий серебряную кольчугу и напудренный белый парик с длинными локонами над одним плечом, причинял ей массу неудобств. Сверху примостилась фривольная серебряная треугольная шляпка с клеткой и чучелами голубей, весившая тонну. Толстые нити жемчуга и бриллиантов спадали с ее шеи и ушей, и, поскольку атласные рукава были узки и заканчивались серебряными кружевами, ей было невероятно трудно двигать руками. Корсет безжалостно в нее впивался. Она знала, что поправилась, и сердце ее болело, когда она вспоминала о причине. Это надо же, забеременеть после того, как она шестнадцать лет считала, что на этот подвиг не способна. Последствия настолько ужасны, что и думать не хотелось. Она выпила еще таблетку. Из-за предшествовавшей грозе духоты Катерин ничего не ела, и сейчас у нее кружилась голова. Она понюхала соли и принялась обмахиваться большим серебристым кружевным веером.

– Ты нормально себя чувствуешь? – спросил Франко.

– Да, спасибо, Франко, все хорошо. – Она слабо улыбнулась. – Стивен не звонил?

– Нет, – ответил Франко. – Но из-за грозы телефоны все еще не работают. Венеция во время грозы возвращается в средние века.

– Наверное, он все еще в Париже.

– Во всяком случае, Жан-Клод не пытался пройти, – заверил Франко.

– Хоть за это спасибо. – Катерин затянулась сигаретой, которая дрожала в ее руке.

– Ладно, расслабься, все будет готово через десять минут. Еще что-нибудь нужно?

– Да нет, если что понадобится, попрошу Фабрицио. Он все время у меня на глазах.

Неожиданно Катерин почувствовала чей-то взгляд. Высокий мужчина из массовки смотрел на нее из затененного угла зала. На нем был длинный парик времен Карла Второго, черная шляпа с широкими полями и страусиными перьями и черная маска. Взгляд выражал такую злобу, что Катерин внутренне содрогнулась.

– Кто это? – спросила она Фабрицио.

– Это Оливио, местный аптекарь. Компания наняла местных жителей для всей массовки. Хотите, я вас с ним познакомлю, signora?

Катерин снова вздрогнула.

– Нет уж, спасибо.

Она откинулась на спинку кресла, разглядывая впечатляющий разрисованный потолок, имеющий практически три измерения, украшенный лепными ангелами и херувимами, играющими на трубах или арфах. Стены украшали позолоченные барельефы той же тематики. За спиной Китти находилась огромная картина, изображающая смеющегося сатира среди темного неба, раздираемого молниями. Она уставилась на картину, завороженная лицом демона, но тут раздался такой удар грома, что бальный зал затрясся. Потом сверкнула новая молния, такая яркая, что в зале стало светло как днем.

– Что это такое, черт побери? – Джо Гавана находился в еще худшем расположении духа, чем обычно, и помощник режиссера попытался успокоить его.

– Это всего лишь гроза, синьор Гавана. В это время года в Венеции часто гроза.

– Что же, если в Венеции часто гроза в это время года, – передразнил Джо итальянский акцент Пабло, – какого хрена эта гребаная студия меня не предупредила? – Он сердито посмотрел на Франко. – Ты-то почему мне не сказал, черт побери?

Франко, который мог потерять место, если сегодняшняя съемка не будет произведена вовремя, пытался оправдаться.

– Я про это ничего не знал, Джо. В отчете было сказано, что в сентябре в Венеции всегда отличная погода. Я за последние четыре года снял здесь три фильма, и погода всегда была хорошей.

Пабло с жалостью посмотрел на Франко.

– На Венецию нельзя полагаться ни в какое время года. У нее своя жизнь, чувства и норов. – Пабло не стал добавлять, что, возможно, Венеция и палаццо Альбруцци весьма недовольны тем, что их безмятежность нарушила шумная съемочная группа.

– Ладно, эта хреновая гроза поутихла, давайте немедленно приниматься за дело, – заорал Джо. – У нас всего шесть часов на всю эту хренотень, так что, ради Христа, пошевеливайтесь.

В последующие пять часов слышались лишь отдаленные раскаты грома, пока они не начали сцену в столовой. Китти охватило странное ощущение, будто от портрета графини исходит нечто вроде сильной ревности. Но, одурманенная транквилизаторами, Китти не могла в должной мере сосредоточиться. Ей казалось, что графиня на портрете не спускает с нее глаз. Катерин отвернулась. Наверное, это ей кажется.

Порыв ветра унес часть цветов со стола, и они каскадом красных и белых лепестков упали на ковер, образовав рисунок в форме ятагана.

– Ятаган. Точно таким же убили графиню. – Алессандро перекрестился, шепча что-то местным жителям из массовки, выполняющим роль слуг.

Когда они увидели лепестки на полу, то тоже перекрестились.

– Это плохая примета, signora, – прошептал Алессандро Катерин.

Огромная люстра раскачивалась, на стенах плясали длинные странные тени людей из массовки. Катерин снова заметила на себе взгляд человека в черной маске. Почему вид его наполняет ее страхом? Простой аптекарь, какой бы зловещей ни была его маска. Встречались маски и пострашнее. Она отвернулась, чтобы снова взглянуть на портрет графини Альбруцци. В мигающем свете глаза аристократки завораживали Катерин. Тихонько подошел Алессандро и что-то прошептал по-итальянски. Катерин разобрала лишь два слова – mala donna. Она почувствовала, как по рукам побежали мурашки. Она в этой комнате ни на секунду не останется дольше, чем нужно.

Из-за неисправности телефонной линии Катерин не могла дозвониться до Томми, сердце ее разрывалось от горя при воспоминании о Бренде, ноги и руки будто налились свинцом. На глаза наворачивались слезы, которые ей весь день удавалось сдерживать. Но она не может зарыдать сейчас, в разгар съемки. Она актриса, и шоу должно продолжаться. Катерин проглотила еще одну маленькую розовую таблетку – сколько всего она их приняла? Вспомнить не удавалось, она знала только одно: они милосердно притупляли боль. Катерин снова откинулась в кресле, поудобнее пристроив парик, и лежала так с закрытыми глазами, пока Франко не объявил, что большую часть массовки уже отпустили.

– Сейчас мы займемся крупными планами главных героев, – распорядился он.

Все перешли в дальний конец зала, чтобы снять последние кадры с Китти и Джерардом. Но гром снова гремел все громче, а свет то и дело мигал. Неожиданно раздался такой оглушающий удар, что можно было подумать, над крышей столкнулись два «боинга»; зал осветила молния. Когда грохот затих, свет погас, и только в подсвечниках на стенах горели свечи. Внезапно и их загасил еще один свирепый порыв ветра, надувший кровавые занавески подобно парусам.

– Блин, блин, блин! – Джо Гавана едва не выдернул остатки своих волос. – Где этот гребаный генератор, черт побери?

Сэнди, главный электрик, поскреб голову.

– Извини, Джо, но генератор гикнулся. Мне кажется, леди не хочется, чтобы мы здесь продолжали снимать. – Он взглянул на портрет и нервно рассмеялся.

– Так наладь генератор, черт бы тебя побрал, – проревел Джо. – Нам необходимо снять эти четыре кадра сегодня.

– Не выйдет, – сказал Сэнди. – Молния попала в проводку, замкнула главный генератор. Он совершенно вышел из строя и невоз…

– Положил я на это откуда повыше, – прервал его Джо. – Ты должен его наладить.

– Его вообще можно исправить? – спросил Франко.

– Ну, если повозимся часа четыре с фонариками, может, чего и выйдет, – ответил Сэнди.

– Тогда уже рассветет, будь оно все проклято. – Джо положил голову на руки и вздохнул. – Мне после этой неудачи, мать ее так, никто больше работы не даст. – Потом он начал о чем-то быстро говорить с Франко и Пабло. Через несколько минут Франко громко хлопнул в ладоши, требуя внимания.

– Слушайте все, продолжим съемки завтра. Сожалею, если мы нарушили ваши планы, но такова воля Господня. – Собравшиеся приветствовали его сообщение недружными криками. – Собираемся в четыре – съемочная группа и массовка, мисс Беннет и мистер Ле Бланш – в пять часов. Желаю приятно провести остаток ночи, господа.

Все шумно двинулись к выходу, работники группы быстро упаковали оборудование, расставив коробки и софиты по углам зала.

Блэки протянул Катерин маленький фонарик.

– Черт-те что, – сказал он. – Слушай, мне очень жаль, но пришлось отправить твою костюмершу домой. Жаловалась, что живот болит, но, мне кажется, наслушалась про привидения. Я пошлю одну из местных девушек помочь тебе раздеться.

– Не надо, не беспокойся, – отказалась Китти, всегда предпочитавшая раздеваться сама, без любопытных взглядов посторонних. – Я управлюсь, если ты поможешь мне расшнуровать корсет.

Китти и Блэки устало поднялись по каменной винтовой лестнице в ее гримерную, освещая себе путь фонариком. Раздался еще один удар грома, и Катерин невольно остановилась. Кажется ей или действительно она заметила человека в черном, прячущегося в тени, хотя вся массовка уже ушла? Она тряхнула головой. Наверняка померещилось. Слишком утомилась и плохо соображает.

– Где же Фабрицио? – спросил Блэки, расшнуровывая корсет.

– Странно, он все время был рядом; я видела его всего несколько минут назад.

– Он не должен выпускать тебя из виду, – сказал Блэки.

– В туалет, наверное, пошел, – предположила Катерин.

Блэки в неясном мигающем свете свечи снял с Катерин шляпу, птиц и жемчуг и принялся проводить наконечником бутылочки с ацетоном вокруг ее парика, но в этот момент сверкнула особо яркая молния и раздался оглушительный раскат грома.

– Какой-то кошмар. – Катерин попыталась рассмеяться, но в этот момент снизу послышался крик.

– Эй, Блэки, ты идешь? Последний катер отходит.

– Ты уверена, что справишься одна? – спросил Блэки.

– Конечно, не волнуйся, Фабрицио будет ждать меня в гондоле. Иди, а то опоздаешь на катер, Блэки. Мне тоже хочется отсюда поскорее выбраться, так что я все это сниму в гостинице.

– Давай, Блэки, – раздраженно позвал Франко. – Мы все тебя ждем.

– Пошли. – Блэки собрал свои сумки, и они вместе вышли из комнаты. – Ты держи фонарик, Китти.

Он спустился по ступенькам, а она побежала в холл. Катерин показалось, что она услышала окликающий ее голос Жан-Клода. Она остановилась и прислушалась, но кругом было тихо. Катерин чувствовала удивительную легкость в голове, ей казалось, что она плывет по воздуху. Снова она услышала зовущий ее голос, но его заглушили страшные раскаты грома. Она пробежала через мраморный бальный зал, но тут ее почему-то потянуло в столовую, к портрету графини. Она поборола это желание и поспешила к выходу, придерживая свою тяжелую юбку. Затем услышала за собой шаги и снова голос Жан-Клода. Распахнув дверь черного хода, она выбежала на маленькую, мощенную булыжником площадь, освещенную единственным мигающим уличным фонарем. Где же Фабрицио и его гондола?

Черная вода канала вспыхивала в отсветах молний, но Катерин не видела ни гондолы, ни гондольера в знакомой желтой соломенной шляпе. Остановилась, не зная, что делать и куда идти. Затем площадь снова осветила молния, и на этот раз она четко услышала свое имя. Оглянувшись, она увидела, что из окна первого этажа на нее кто-то смотрит. То был человек в черной маске, и, перекрывая шум грозы, ненавистный голос позвал:

– Китти, Китти, cherie, это же я, твой муж. Дорогая, мне надо тебя видеть, поговорить, позволь мне поговорить с тобой.

Подхлестываемая страхом, она рванулась в ближайший переулок. Он оказался очень узким, тонкая материя юбки цеплялась за грубые стены, и, пытаясь отцепить ее, она выронила фонарик. Искать его не было времени. Она должна бежать. Булыжник – скользкий от дождя. Она мчалась сквозь путаницу петляющих переулков, надеясь, что сверкнет молния и она будет знать, куда бежит. Остановилась на секунду, чтобы перевести дыхание, но тут вдали услышала звук, которого страшилась. Топот ног. Ног Жан-Клода и его умоляющий голос.

– Если ты спасаешь человеку жизнь, он принадлежит тебе, Китти. Я спас твою, cherie, теперь ты принадлежишь мне.

Он не спасал ей жизнь. Что он хочет этим сказать? Он что, совсем рехнулся? В таком смятенном состоянии Катерин не могла четко соображать. Она поскользнулась, упала, поднялась на ноги и снова побежала. Она понятия не имела, куда бежит. Знала только, что ей надо убраться подальше от Жан-Клода. Он стал ее врагом. Одна мысль о том, что он может приблизиться к ней, изнасиловать ее, придала ей энергии.

Вдалеке часы на соборе пробили четыре раза. В четыре утра вся Венеция крепко спала, и Катерин понимала, что ее крики о помощи никого не разбудят. Даже если кто и проснется, Жан-Клод с присущей ему убедительностью заверит этого человека, что они лишь поссорившиеся муж с женой.

Она пробежала еще один узкий переулок, путаясь в огромной юбке с кринолином и с ловкостью, рожденной страхом, цепляясь за стены, чтобы не упасть. Почувствовав запах тухлой рыбы, она поняла, что находится где-то около Пескарии. Взмолилась в душе, что встретит там рыбаков, доставляющих свой утренний улов, но понимала, что еще слишком рано. Она пролетела сквозь рыбный рынок, где все прилавки были пусты, а булыжники мостовой скользкими от чешуи. Шаги Жан-Клода все еще раздавались за ее спиной. Он продолжал звать ее, умоляя остановиться.

Она подняла юбки, стараясь бежать как можно быстрее по мокрому булыжнику, но все более громкий шум шагов за ее спиной говорил ей, что он ее догоняет. Кричать смысла не имело, она только зря потеряет силы. Площадь молчалива и пустынна, и в зарешеченных окнах домов не видно признака жизни.

Катерин смутно сообразила, что Пескариа выходит на мост Риальто, рядом с площадью Святого Марка. Должен хоть там кто-нибудь быть?

Еще одна вспышка молнии осветила крошечную улочку, вдоль которой выстроились магазины. Днем здесь бродят тысячи туристов; сейчас же не видно было даже чайки или голубя, только мусор и запах смерти. Каблук попал в щель между булыжниками, и она едва не упала, но исхитрилась сбросить туфли, подняла мокрый подол до талии, радуясь, что не надела чулки. Голыми ногами она увереннее цеплялась за землю.

Шаги Жан-Клода все приближались, а голос продолжал уговаривать:

– Китти? Эй, Китти, Китти, Китти! Не беги от меня. Я – твоя судьба. Я твой навеки, мужчина, которого ты ждала всю жизнь. Тот, кого ты любишь. Ты ведь мне это говорила, помнишь, Китти? Ты мне говорила, что будешь любить меня вечно, так же как я тебя.

Он не бежал, и она тоже замедлила бег, чтобы перевести дыхание. В животе возникла сильная боль, раздирающая внутренности, знакомая пульсация. Она уже чувствовала такую боль однажды, за два года до рождения Томми. Эта боль говорила о грядущем выкидыше, и она взмолилась, чтобы это произошло. «Но не сейчас, Господи, прошу тебя, только не сейчас». Дождь на мгновение перестал, и в переулке воцарилась мертвая тишина. Ничто не двигалось в этом мрачном лабиринте. Слышался только стук капель. И снова:

– Эй, Китти, Китти, Китти. Иди к своему мужу, пожалуйста, Китти, дорогая, иди ко мне. – Голос Жан-Клода соблазнял и манил. Казалось, он зовет любимую кошку. Она должна от него скрыться. Невозможно предугадать, что он сделает, если настигнет ее. Ведь он совершенно безумен.

* * *

В аэропорту Рима Стивену сообщили, что рейс на Венецию отменили из-за плохой погоды.

– Черт побери, я хочу нанять самолет, вертолет, все что угодно, – взорвался он. – Мне необходимо в Венецию, это вопрос жизни и смерти.

– Простите, signer, – сказала служащая «Алиталии» в светло-серой форме, строгая и собранная. – Ни в Венецию, ни из Венеции сегодня ничего не летает. Очень скверная погода. Но нам сообщили, что в два часа утра, возможно, самолет сможет вылететь. Если прояснится. А пока вам, signor, придется подождать, как и всем остальным. Выпейте капуччино. В здании аэропорта очень милое кафе.

Стивен направился к телефону-автомату. Уже половина второго, может быть, Бренда или Томми уже вернулись в гостиницу. Но ему ответили, что в номере никто не отвечает. Он связался с автоответчиком Бренды и оставил еще одно послание.

Пользуясь тем преимуществом, что она была босиком, Катерин на цыпочках пошла по улочке, стараясь держаться ближе к стенам домов. Когда она приблизилась к каналу, звук ее шагов стал более гулким. От стен отдавалось эхо, но она едва слышала его, так сильно билось сердце. Она поднялась по низеньким ступеням, испокон века покрытым зеленым мхом, причем таким узким, что, казалось, лишь ребенок может там протиснуться, затем снова попала в лабиринт маленьких улочек. Остановилась под каменным мостиком, с которого капала вода. Пока она прислушивалась, что-то проскользнуло по ее ногам, и она поняла, что, это, скорее всего, крыса. Она взвизгнула так громко, что Жан-Клод непременно должен был ее услышать, и она снова пустилась бежать.

Его шаги приближались. Она слышала, как он смеется. Казалось, он бежит все быстрее. Катерин знала, что Жан-Клод в прекрасной форме. Занятия в спортзале дважды в неделю, теннис, бег, упражнения с мячом и употребление здоровой пищи. Вдруг улица, по которой она бежала, кончилась. Можно было свернуть налево или направо. Она решила двигаться налево.

Она услышала, как шаги на несколько секунд смолкли на повороте. Затем он снова побежал. Всхлипнув с облегчением, Катерин сообразила, что он рванулся в противоположном направлении. Она кинулась вперед по темной петляющей улочке, такой узкой, что она снова зацепилась своей огромной юбкой за стену. Она отчаянно дернулась, раздался треск, такой громкий, что она решила, Жан-Клод наверняка услышал. Еще один оглушительный раскат грома, снова полил дождь, и булыжник стал скользким, как каток.

Улицы не освещались, темные окна домов напоминали закрытые глаза. Что-то хлестнуло ее по лицу, но это оказалась лишь бельевая веревка. Затем Катерин с облегчением увидела, что улочка привела ее к Гранд-Каналу. Наверняка там кто-нибудь сейчас есть. Vaporetto, которые возят рабочих на утренние смены, такси, гондольер. Хоть кто-нибудь.

– Помогите, – закричала она. – Пожалуйста, помогите. – Китти уже не думала о том, что Жан-Клод может ее услышать. Помощь должна быть близко. Но канал был совершенно пуст, в гондолах, привязанных к пирсу, ни души, они все прикрыты брезентом и сильно раскачиваются на ветру. Вдалеке виднелись купола собора Святого Марка, и она побежала к нему.

Затем она вновь услышала шаги, и ненавистный голос проблеял:

– Эй, Китти, Китти, Китти. Эй, Китти. Будь хорошей девочкой, Китти, дорогая моя, иди к своему мужу.

Китти снова оказалась на перекрестке, от которого в разные стороны отходили три узкие улочки. Еще одна вспышка молнии осветила канал и поднимающийся над ним желтый туман, и она заметила впереди маленький мостик. Тяжелое платье Китти настолько намокло от дождя, что затрудняло ее движения; каждый шаг давался с трудом, но страх погнал ее к мостику. Низенькие ступеньки осклизли, а грубый камень резал босые ноги. Задыхаясь, она перебежала через мост, молясь в душе, чтобы он привел ее к Риальто, где она могла кого-нибудь встретить.

Катерин оглянулась и увидела позади своего преследователя в черном. Затем каким-то чудом она оказалась у Риальто, на Гранд-Канале. Она надеялась встретить там людей, но и здесь было пусто. Даже ни одного катера-такси, все из-за грозы, двери домов плотно закрыты. Она уже едва бежала, боль в животе стала нестерпимой, она задыхалась. Справа заметила открытую калитку церковного двора. Пока она туда протискивалась, юбка зацепилась за чугунную калитку; она в отчаянии дернулась, оторвав большую часть подола.

В церкви пахло свечами и ладаном. На алтаре горели две свечи. Катерин на цыпочках прошла по каменному полу. Если бы только она смогла здесь спрятаться на пару часов так, чтобы Жан-Клод не нашел ее! С половины шестого начнут ходить vaporetti, на рынке соберутся рыбаки. Еще один резкий приступ боли пронзил ее, она вскрикнула и согнулась, потом заметила нишу, в которой стояла мраморная статуя женщины без головы в мантии. Дрожащими пальцами Катерин сорвала с себя остатки промокшего бального платья. Шнурки корсета намокли от дождя и резали ей пальцы, но ей удалось справиться с ними. Внизу на ней была майка и хлопчатобумажные леггинсы. На ремне вокруг бедер – небольшой кошелек с деньгами и сигаретами. Теперь надо было спрятать платье. Она прошла вперед и, свернув платье в тугой узел, сунула его под сиденья первого ряда. Вспышки молнии осветили витражи окон и за алтарем – фигуру Христа с протянутыми руками и кровью, сочащейся из ран. Катерин попыталась было сдернуть парик, но его держали столько булавок и такое количество клейкой ленты, что сделать это ей не удалось. Голова кружилась, она вся тряслась. Хотелось лечь, заснуть, чтобы все кончилось. Хотелось оказаться дома, в Лос-Анджелесе, в безопасности, с Брендой и Томми, и чтобы никогда никакого Жан-Клода не было и в помине.

Но он существовал, и в ее представлении уже превратился в настоящего демона. Его слова звучали в ее ушах.

– Если ты когда-нибудь бросишь меня, cherie, я тебя убью, клянусь. Я слишком тебя люблю, чтобы отпустить.

В церкви стояла мертвая тишина, только изредка слышались далекие раскаты грома. Глаза Катерин уже привыкли к темноте, поэтому при свете следующей молнии ей удалось заметить узкий коридор, скрытый за алтарем. Покатые каменные ступеньки осыпались под ее ногами. На лестнице было темно, хоть глаз выколи, и Катерин понятия на имела, куда эти ступени ведут. Она знала одно – она должна спрятаться. Собрав последние силы, почти рыдая от усилий, она добралась до верха.

Жан-Клод нерешительно стоял на Риальто. Он упустил свою добычу. Черт побери. Все шло как по маслу, ему удалось пробраться в массовку, ударить Фабрицио так, что тот потерял сознание. Куда подевалась эта женщина? Ему надо ее найти, он должен ее вернуть. Теперь, благодаря своему дружку Стивену, она знает все его тайны. Более того, если Катерин знает, что он все еще женат на той глупой сучке-итальянке, он может снова попасть в кутузку. От одной этой мысли все у него внутри холодело.

Жан-Клод всегда был слишком хорош собой, а в тюрьме он понял, насколько это опасно. Еженощно его насиловали сокамерники, и это продолжалось до тех пор, пока ему не удалось найти себе защитника в лице гаитянина двухметрового роста. Трудно сказать, что было хуже. Нет, туда он не вернется. Он должен убедить Китти, что обожает ее, заставить ее снова полюбить его и попытаться аннулировать свой брак с итальянкой. Итальянский адвокат Жан-Клода обещал ему разобраться с хитросплетением формальностей, но дело затянулось, слишком затянулось.

Жан-Клод сбросил мешавший ему плащ и бросил его в канал. Он вернулся было на Риальто, но вдруг при вспышке молнии заметил кусок серебряных кружев на церковной калитке.

Так вот где она! Спряталась в церкви, и он ее нашел. Наконец. Он толкнул калитку, которая бесшумно захлопнулась за ним. Теперь торопиться некуда, ей от него не спрятаться. Он медленно вошел в церковь, и пыль с каменных плит, поднимаемая его ногами, медленно кружилась и падала.

– Китти? – прошептал он. – Эй, Китти, Китти, Китти, я знаю, где ты, cherie. Выходи, Китти. Выходи, тебя ждет твой муж.

Пилот двухмоторного самолета уставился в зловещее темное небо, потом снова сердито взглянул на часы.

Mama mia, эту ночку он запомнит, а ведь он мечтал о ней месяцами, потому что наконец собирался встретиться со своей любимой в Венеции. Ее муж уехал на пару дней, и она ждала его, вся надушенная и нетерпеливая. Черт бы все побрал. Черт бы побрал гром и молнии. Когда это прекратится? Он еще раз ворвался в помещение диспетчерской и обратился к метеорологу:

– Есть шансы, что гроза в Венеции сегодня кончится?

– До пяти утра вряд ли, так нам сказали. Но сейчас уже полегче. Небо даже очищается. С контрольной башни передали, что через сорок минут можешь взлетать, если не возражаешь поработать сверхурочно.

– Grazie, grazie, саrа. – Пилот расцеловал пожилую женщину-метеоролога в обе щеки и издал боевой клич. Все получится, он ее сегодня увидит. Даже если он не попадет к ней на квартиру до пяти часов, какое это имеет значение? Они весь следующий день будут заниматься любовью.

Около четырех утра самолет «Иберия» взмыл в воздух и в предрассветной мгле взял курс на Венецию. Стивен сидел в среднем ряду. Кроме него в самолете было всего восемь пассажиров, и все с опасением вглядывались в далекие всполохи молний на горизонте. Стивену было не до молний, скорее бы в Венецию, увидеть Китти раньше Жан-Клода.

Китти добралась до верха осыпающейся лестницы. Полная темнота, не видно ни зги. Она услышала шорох на каменном полу и подавила желание взвизгнуть. Она стала обходить помещение, плотно прижимаясь к стенам. Похоже, каменная комната без окон. Она все еще слышала удары грома, но свет молний сюда не попадал.

Катерин покопалась в кошельке и нашла зажигалку. Щелкнув ею, она поняла, что попала в пыльную колокольню с огромным ржавым железным колоколом посредине, опутанным паутиной. Им явно не пользовались уже много лет. Около одной из стен кусок мешковины прикрывал что-то вроде статуи. Здесь она должна спрятаться. Больше ей идти некуда. Выключила зажигалку и снова начала двигаться вдоль стены. Затем она почувствовала, как ее высокий парик зацепился за какую-то выступающую из стены железяку. Не в состоянии двинуться, она отчаянно дергалась, стараясь освободиться, не обращая внимания на дикую боль. Казалось, все ее волосы вырвутся с корнем. Но Катерин было плевать, пусть хоть весь скальп снимется. Она должна освободиться от парика. Рыдая от боли, Катерин наконец сумела сорвать парик с головы.

Как хищник, идущий по следу жертвы, Жан-Клод вынюхивал Китти. Он улавливал сочный запах ее новых духов, который буквально висел в церкви. Он знал, что Катерин где-то близко. Он снял сапоги и в носках начал осторожно красться по ступенькам, по которым она только что поднялась. На секунду остановился. Гроза, похоже, начала утихать. В тишине ему показалось, что он слышит дыхание Катерин. Где-то вдалеке залаяла собака, потом закукарекал петух. Церковный колокол пробил пять раз. Скоро рассветет. Надо ее найти.

Жан-Клод поднялся на колокольню.

– Китти? Я знаю, что ты здесь. – Теперь он определенно слышал ее дыхание. – Я знаю, что ты здесь, cherie, пожалуйста, выходи. Давай, Китти, ты мне нужна, я не могу без тебя жить, cherie, нам надо поговорить. – Голос предельно обольстительный. Одновременно он двигался по помещению, рукой ощупывая стены. Потом он нашел ее. Ишь, хитрая бестия, накрылась куском мешковины. Его руки пробежали по ее телу, он ладонью провел по локонам парика.

Сверху на колокольню начал пробиваться слабый свет.

– Я нашел тебя, моя маленькая Китти, – прошептал Жан-Клод и сорвал мешковину.

Прямо в лицо ему ехидно ухмылялась статуя голого старика, голова откинута в безмолвном хохоте, язык вывалился. На голове был пристроен парик Китти.

– Будь ты проклята, сука! – пробормотал Жан-Клод, но тут услышал слабый звук и, резко повернувшись, увидел, как Китти пробирается к лестнице. Он направился к ней, зазывно улыбаясь.

– Китти, cherie, пожалуйста, не пытайся от меня убежать. Я твой муж, я тебя обожаю, ты это прекрасно знаешь. Давай забудем про все наши разногласия. Ты же должна знать, как я к тебе отношусь.

– Не подходи ко мне. – Китти сделала еще шаг в направлении лестницы, но Жан-Клод тоже подвинулся поближе. – Ты не мой муж, я тебя ненавижу…

– Пожалуйста, давай забудем последний месяц, cherie, я тебя умоляю. Начнем все сначала.

В мутном свете улыбка Жан-Клода показалась перепуганной Китти гримасой безумца. Лицо перемазано черной краской от маски, мокрые волосы облепили голову. Он напоминал гротескный ухмыляющийся череп.

– Не смей… не подходи ближе, Жан-Клод, – прошептала Катерин. – Я тебя предупреждаю, с нашим браком покончено.

– Но, cherie, я же тебя люблю. Ты – вся моя жизнь, пожалуйста, Китти, мы должны поговорить. – Он был уже так близко от нее, что мог дотронуться, но она сделала еще шаг в сторону. Неужели это тот человек, по которому она сходила с ума до такой степени, что плохо соображала? Это же маньяк, безумец и психопат. Ей вспомнились пророческие слова Стивена:

– Весь мир делится на людей двух типов, Китти, но Жан-Клод не принадлежит ни к одному из них. У него свой собственный тип. Он социопсихопат, и никогда нельзя знать, когда такой психопат покажет себя с худшей стороны.

Влажная рука Жан-Клода коснулась ее шеи; она испуганно вскрикнула и побежала вниз по ступенькам. Вытянув руки, Жан-Клод последовал за ней. Она прижалась к стене. Неожиданно Жан-Клод почувствовал, что хватает руками воздух, потерял равновесие и покатился по ступенькам все дальше и дальше вниз. Его крики эхом отдавались под церковным сводом. Угнездившиеся наверху колокольни голуби встревоженно взмыли в воздух. Утихнувшая было гроза снова усилилась. Гремел гром, и яркие вспышки молний освещали мрачные стены лестницы. Жан-Клод ударился о мраморный пол внизу, и крики его стихли.

Очень медленно, на цыпочках, Китти спустилась по винтовой лестнице, туда, где на мраморном полу раскинулось тело ее мужа.

– О Господи, – прошептала она. – О Господи, Жан-Клод, что же я наделала? – Но тут живот скрутила адская боль, и она упала рядом с ним.

ЭПИЛОГ

Прошел год

Красивый жгучий брюнет сидел в мягком кресле и смотрел телевизор, одной рукой поглаживая костлявое плечо расположившейся рядом рыжей женщины, а другой то и дело поднося к губам стакан с виски «Джек Даниэлс». Вот-вот должны были объявить имена лауреатов премии Эмми – лучшую телевизионную актрису в телефильме или сериале. Женщина повернулась к нему:

– Как думаешь, кто нынче завоюет Эмми, котик?

Он покачал головой и прикончил виски. До ночи он выпьет еще десяток рюмок, потому что эта женщина, его жена, была ненасытна. Мейми де Монпелье, богатая дама в годах, четко знала, что ей нужно от своего нового мужа – секса, и чем больше, тем лучше, в обмен на возможность пользоваться ее роскошным особняком в Палм-Бич и всем остальным. Она подарила ему сверкающий черный БМВ, кучу роскошных костюмов от Биджана из Беверли-Хиллз, украшенные бриллиантами часы «Ролекс», а также золотой с бриллиантами именной браслет – она настаивала, чтобы он его носил. Браслет был такой же, как и у нее: ее инициалы – МДМ – были выполнены на нем бриллиантами в пятнадцать каратов. Его инициалы были ЛДМ – Луи де Монпелье, когда-то известный как Жан-Клод Вальмер.