Чертовски знаменита

Пока Катерин возилась с ключами, Жан-Клод стоял у входной двери. Взял ее за руку и тихонько сжал.

– Значит, мы встретимся в пятницу. Вам нравится Палм-Спрингс, Китти?

– Я обожаю Палм-Спрингс, – прошептала она.

– Вот и хорошо.

Он нежно поцеловал ее в губы и снова прошептал:

– Вы самая прекрасная. – Сел во взятую напрокат машину и уехал.

Катерин слегка разочарованно смотрела ему вслед. Но зачем горевать, пятница – это послезавтра. Она может подождать, а пока ей следует заняться сыном.

Китти почувствовала беду, только подойдя к двери Томми. Рэп-музыка внутри звучала оглушающе. Она громко постучала, но он явно не услышал стука. Толкнув дверь, она вошла и увидела его, лежащего одетым на постели. Глаза закрыты, на щеках следы слез. Рядом с кроватью на полу – бутылки из-под пива, десятки оберток от конфет, а на груде грязных носков – целая перевернутая пицца. Комната выглядела так, будто там побушевал дикий зверь.

– Томми, что здесь происходит, черт побери?

Он не ответил, даже не открыл глаз, а дикая музыка продолжала сотрясать комнату. Она прошла к телевизору и выключила звук. Это подействовало, Томми зашевелился.

– Зачем выключила, мама? – Он открыл глаза, выражение их было злым.

– Томми, уже далеко за полночь. Тебе завтра в школу. Почему ты еще не спишь – что случилось?

Он посмотрел на нее с пьяной усмешкой и легонько икнул.

– А ничего, мам. Абсолютно ничего. Я в порядке. – Он говорил невнятно. Прищурившись, Катерин подошла к кровати. Он попробовал отвернуться, но она взяла его лицо в ладони и повернула к себе. Зрачки сузились до размеров булавочной головки, а на лице было какое-то странное, вялое выражение.

– Томми, – сказала она, стараясь скрыть панику. – Где ты был? Что ты делал?

– Я был с отцом. – Он упрямо отодвинулся от нее.

– В самом деле? И как он?

– Нормально, наверное. Но он живет в жутком свинарнике, мама. – Сын уставился на нее обвиняющим взглядом. – Как можно жить на те крохи, что ты ему даешь?

– Крохи? Да ты понимаешь, о чем говоришь, Томми? Мы с ним разведены. Мы все решили в суде. По справедливости.

– Ага, для тебя, но не для него. – Томми выпил глоток пива и взглянул на мать с вызовом. – Уж эти женщины… нельзя с ними жить… и убить всех нельзя. – Он хихикнул.

– Ты накурился, верно, Томми?

Его лицо приобрело обиженное выражение. Она встряхнула его за плечи.

– Отстань, мам, – заныл он.

– Не выйдет. Пока не скажешь правду. Тебе отец дал наркотики? – Его испуганные, настороженные глаза подтвердили, что она попала в точку.

– Ну и дал, и что? Подумаешь, один косячок.

– Один косячок? И все? Твой отец выздоравливает от тяжелой болезни и не только сам принимает наркотики, но и дает их тебе, и ты говоришь «и что»? Что с тобой происходит, черт побери, Томми?

– Ты слишком старомодная, мама. Шагай в ногу со временем! Курить травку ничуть не хуже, чем пыхтеть этими твоими любимыми «Мальборо». – Он снова включил телевизор на полную мощность. – Спустись на землю, мам. Все ребята теперь курят – все, и, что бы ты тут ни говорила, это не остановит ни меня, ни кого другого.

Она понимала, что бесполезно спорить с пьяным и одуренным наркотиком человеком, даже если это твой сын.

– Ладно, Томми. Похоже, мне не помешать тебе делать то, что делают другие ребята, – пробормотала она. – Но одно я тебе скажу. Мне никогда не приходилось встречать человека, который колется, нюхает или курит травку, или как ты там это называешь, и у которого мозги бы работали нормально. Наркотики разрушают твой мозг, Томми, высушивают его.

Ее слова его нисколько не обеспокоили. Он откусил кусок пиццы, запил его пивом и пробормотал:

– Спокойной ночи, мам, увидимся утром. – Но глаза его не отрывались от экрана.

Она тяжело поднялась к себе в спальню, но тут ее мысли вернулись снова к Жан-Клоду и Палм-Спрингс.

Она займется Томми после уик-энда. На эти два дня она выкинет все свои проблемы из головы.

– И ничто меня не остановит, – тихо пообещала она самой себе, расчесывая волосы. – Теперь меня ничто не остановит.

Белое бунгало Квентина в Палм-Спрингс располагалось немного в стороне от Боб-Хоуп-Драйв. Оттуда открывался прекрасный вид на поле для гольфа, покрытое густой зеленой травой, и дух захватывающую панораму гор Джасинто с алыми вершинами. Жан-Клод и Китти приехали после обеда в жуткую жару, и он предложил немедленно поплавать.

– Здесь нет прислуги, – сказал он ей. – Домик крошечный, но Квентин любит, чтобы ему никто не мешал, да и я тоже.

«И я тоже», – подумала Катерин, раздеваясь в забавной спальне в стиле пятидесятых годов. На стене висели очаровательные индейские офорты, а деревянные полы были прикрыты выцветшими коврами атцеков.

Из двух спален бунгало Жан-Клод отдал Катерин большую. Он занес в спальню свой саквояж, потом отнес на кухню несколько пакетов с продуктами, до того стоявших у черного хода.

Катерин натянула гладкий черный купальник и скорчила гримасу, взглянув на себя в полный рост в зеркало.

– Слишком жирна, – пробормотала она. – Садись-ка на диету, детка, иначе Гейб снова вызовет тебя на ковер.

Она швырнула на постель последний сценарий. Он был в желтом переплете, на котором было напечатано: «Семья Скеффингтонов № 106. Кто виноват?»

Ей обязательно нужно прочесть сценарий за уик-энд, но голова была занята Жан-Клодом. Она понимала, что сосредоточиться не сможет. Катерин почувствовала, как встают дыбом волоски на ее руках в предвкушении, и, несмотря на жару, по телу пробежала дрожь.

Она слышала, как он напевает в кухне, раскладывая продукты по полкам.

«Он здорово аккуратный, – подумала Катерин. – Ему бы женой быть. То, чего мне не хватает».

Катерин никогда не любила домашнюю работу, и к тому же теперь даже визит в ближайший мини-маркет заканчивался небольшим столпотворением, так что она редко заходила на кухню, а уж готовила и того реже.

Бассейн зазывно поблескивал под испепеляющим полуденным солнцем, его мелкий конец частично находился в тени больших пальм. Дворик был ухожен, кактусы росли стройными рядами, мебель на веранде старая, но чистая, а матрацы на двух шезлонгах покрыты сверкающей белизны полотенцами.

Их двери кухни вышел Жан-Клод в голубых плавках, в руке он нес поднос с напитками. Плавки удачно подчеркивали его великолепную фигуру.

– Voila. – Он поставил поднос на столик и подал ей пластиковый стакан, украшенный черешней.

– Любимый напиток мадам. Шампанское и персиковый сок.

Он что, ничего не забывает? Она мельком упомянула у Бетти, что любит коктейль «Беллини», и вот он, пожалуйста, смешанный из марочного шампанского «Крюг» и только что выжатого сока. И как он умудрился сделать все за десять минут?

– Тут местная женщина приходит и делает все, что потребуется. – Он усмехнулся. – Очень послушная.

– А вам такие женщины нравятся?

– Нет, мне нравятся женщины задорные, очень умные и очень красивые. Вроде вас. – Он стоял очень близко, возвышаясь над ней, поскольку она сняла туфли. Склонив голову, он зарылся лицом в ее волосы. – Вы пахнете радугой, – прошептал он. – Радугой и ирисом.

– То, что я больше всего люблю, – сказала она, пробуя коктейль и думая, что ведь радуга не пахнет – во всяком случае, насколько ей было известно. – Самый вкусный коктейль, какой я когда-либо пила. Вы все так хорошо делаете?

– Почти все. – Он поднял стакан. – Вам это еще предстоит выяснить.

Она оглядела маленький теннисный корт.

– Полагаю, вы и по теннису спец?

– Испытайте меня, – улыбнулся он. – Я обожаю соревноваться.

– Я тоже.

Катерин ощущала удивительную легкость в голове под действием коктейлей и Жан-Клода; она было отошла за сигаретой, но он предложил ей свой портсигар, и она снова заметила надпись: «Схожу от тебя с ума».

– Хотите знать, кто мне его подарил? – спросил он. Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Лучше не надо.

У Катерин хватало ума никогда не спрашивать у мужчин об их прошлой любовной жизни. Она не хотела знать имена, даты и события. Ревность – бесполезное чувство; важно только то, что происходит сейчас. Она не смогла сдержаться и не поднять руку к его лицу, когда он давал ей прикурить. Она чувствовала его мужской, терпкий, сильный, но чистый запах. Его недавно выбритая щека оказалась гладкой, и его зеленые глаза не отрываясь смотрели на нее. Он мягко взял из ее рук стакан и поставил на столик. Затем еще более мягко притянул ее к себе.

Все исчезло вдали – смех на соседних участках и звуки концерта Моцарта для кларнета, который Жан-Клод поставил на стереопроигрыватель. Катерин слышала лишь стук своего сердца. Их губы встретились. Она целовалась сотни раз перед камерой, но сейчас все было иначе. Первое нежное прикосновение к любимому. Мягкое, ласковое, податливое, но полное страсти и чувственности, которые Катерин полностью была готова отдать ему. Она родилась, чтобы принадлежать ему. Скоро она будет его.

Он овладел ею на мягкой траве рядом с бассейном, там, где пальмовые листья защищали их от палящего солнца.

Катерин часто думала, что с сексуальной точки зрения она женщина простая. В отличие от своих подруг она не любила эротическую акробатику и все виды садомазохизма. Она верила в старомодные вещи – верную, настоящую любовь. Пока Жан-Клод изучал ее тело своим, дразнил и возбуждал ее губами и языком, она ощутила взрыв такой чувственности, что не смогла сдержать дрожь. Еще она ощутила всепоглощающую любовь. Много лет она притворялась, что ей она не нужна, что она ее не хочет. Но теперь, в этот роскошный полдень в Палм-Спрингс, она поняла, что ошибалась. Вот так все и началось.

Эти два длинных, ленивых дня они были поглощены друг другом.

Для Катерин такая безумная страсть была внове. Она обнаружила, что природа щедро одарила его как мужчину и что он обожает заниматься любовью. Он не старался угодить Катерин, это получалось у него естественно, как дыхание. Снова и снова он уводил Катерин с собой в незабываемо-чувственные путешествия, уверяя ее, что он так же, как и психолог Уильям Рейх, верит, что высшая точка в страсти – оргазм.

– Похоже, ты не устаешь проверять эту теорию на практике, – заметила Катерин, начавшая тоже в это верить.

– Для меня заниматься с тобой любовью так замечательно потому, что я начинаю серьезно в тебя влюбляться.

– Так скоро? – Ей не хотелось покидать его объятия.

– Нам на роду написано быть вместе, – прошептал он. – Это судьба, Китти.

Эти магические два дня Катерин испытывала такую гармонию с Жан-Клодом, какой у нее не было ни с одним другим мужчиной. Он воплощал все, что она мечтала иметь в любовнике. Нежный, романтичный, сексуальный, умный, ласковый, чувственный, страстный – воплощение всех мужских достоинств. Что касается его, то он признал, что, хотя у него и были романы, влюблялся он редко.

Четыре года Катерин одна стояла у штурвала. Принимала решения, устраивала свою карьеру, руководила домом, занималась Томми и несла ответственность за все. Но, несмотря на такое свое положение, чувствовала себя уязвимой. В этом была виновата ее чрезмерная известность, она это понимала. Ей почему-то казалось, что Жан-Клод был послан, чтобы спасти ее. Она не сомневалась, что влюблялась в него.

Во вторую ночь, когда они в объятиях друг друга в полудреме смотрели «Ребекку» из серии классических американских фильмов, Катерин услышала снаружи шум. Такое впечатление, что открыли кухонную дверь. Она еще раньше заметила, что бунгало Квентина совсем не защищено от вторжений, но, погруженная в свой новый любовный роман, она решила забыть об этом. Теперь она быстро нажала кнопку дистанционного управления, убавляя звук, и прислушалась. Она четко расслышала шаги в гостиной. Жан-Клод тоже услышал их. Он тихо скользнул с постели, подошел к двери и прислушался.

– Позвонить в полицию? – одними губами спросила она, но он отрицательно покачал головой.

Обернув полотенце вокруг талии, он открыл дверь спальни и крадучись прошел по короткому коридору, ведущему в гостиную. Накинув халат, Катерин на цыпочках подошла к двери, чтобы посмотреть, где Жан-Клод.

В гостиной было темно, но лунный свет из открытого окна позволял четко видеть силуэты двух мужчин. Она затаила дыхание. Безумие какое-то. Почему он не вернулся в спальню, не запер дверь и не позвонил в полицию? Жан-Клод направил мощный свет карманного фонаря прямо в лица грабителей. Подростки, вряд ли старше Томми. Они замерли, как кролики в свете автомобильных фар. Голос Жан-Клода прозвучал в тишине как удар хлыста.

– Убирайтесь отсюда немедленно к такой-то матери! Иначе я всажу вам по пуле в коленные чашечки.

Жан-Клод держал в руке «люгер». Большой, черный, страшный пистолет. Откуда он взялся, мельком подумала Катерин.

– Встаньте. Положите руки на голову. Считаю до трех, за это время вы должны отсюда убраться. – Жестким голосом Жан-Клод напоминал сержанта на плацу.

Мальчишки повернулись. Один держал в руке нож, который тут же уронил. Он со звоном покатился по каменным плиткам. Другой неожиданно увидел в дверях Катерин.

– Мать твою, да это же Гадюка, – выдохнул он.

– Черт! – сказал другой парень. – Ведьма. Давай скорее сматываться.

С воплем ужаса воришки ломанулись через открытое окно, оставив добычу лежать на полу.

– О Господи. – Катерин без сил упала на диван. – Тебя могли убить.

– Не мели ерунды, – резко произнес он и, нахмурясь, оглядел разбитое окно. – Не много найдется желающих, в том числе и грабителей, пошутить вот с этим. – Он положил пистолет на стол.

– Господи, я ненавижу эти штуки, – заметила Катерин, глядя на пистолет.

– Они – неизбежное зло, cherie. – Он закрыл окно, проверил задвижку и поднял с пола пакет для мусора, наполненный камерами и всякими мелочами, которые мальчишки успели нахватать. – Не волнуйся, cherie, они обыкновенные наркоманы. – Он обнял ее, чтобы успокоить. – Просто накурившиеся дети, которым срочно потребовались деньги.

– Но они могли быть опасны.

– Да нет, если знать, как с ними обращаться. Большинство людей повинуется команде. Слушаются более сильного, особенно если он держит в руке это. – Жан-Клод жестом показал на пистолет. – Мне думается, пора вернуться в постель, как ты полагаешь?

– Да, я именно так и полагаю, – прошептала она в ответ.

На следующей неделе Жан-Клод переехал в комнату для гостей в доме Катерин вместе с двумя чемоданами, портативным компьютером и закрытым на ключ кейсом. Китти не сомневалась, что именно этого ей хочется, равно как и Жан-Клод был уверен, что поступает правильно, однако Томми никакого энтузиазма не проявил.

– Мам, зачем нам в доме этот мужик?

– Потому что он мне нравится. – Катерин собиралась в гардеробной, опаздывая на студию, а Томми болтался без дела, вместо того чтобы отправляться в школу.

– Я рассказал папе, – обиженно заявил он.

– Что ты ему рассказал? – Она пыталась расчесать волосы, спутавшиеся во время любовных игр. Они занимались любовью три или четыре раза за ночь, причем с бесконечными вариациями. Ее лицо раскраснелось, глаза сияли, она явно выглядела как влюбленная женщина. Любая женщина бы догадалась, но не ее сын. – Что сказал отец?

– Он назвал тебя девкой.

– Очаровательно!

Катерин вспомнила о бесконечных чеках, которые она в последнее время подписывала для своего бывшего мужа. Джонни делали химиотерапию несколько раз в неделю, и ему были необходимы дорогие лекарства. Деньги, казалось, текли рекой, так что меньше всего Катерин нуждалась, чтобы Томми учил ее жить.

– Тебе уже шестнадцать, Томми, – твердо сказала она. – Пора тебе понять, что у твоей матери может быть своя жизнь.

– У тебя уже есть своя жизнь – на студии. Тебя, кроме этого, ничто не колышет.

– Если Жан-Клод стал здесь жить, это вовсе не значит, что я люблю тебя меньше, чем раньше! – Она попыталась обнять сына, но он уклонился и начал перебирать ее флаконы с духами. Казалось, что он на взводе больше, чем обычно, и она заметила, что глаза его чересчур блестели.

Восемь часов, а в девять ей надо быть на студии.

– Слушай, мне надо лететь, а тебе пора в школу. Поговорим вечером.

– Да ладно, мам, – угрюмо сказал он и вышел из комнаты.

Катерин печально уставилась на туманный горизонт Беверли-Хиллз.

– Pauvre petit chou.[20] – Ласковый голос заставил ее повернуться. В дверях стоял Жан-Клод. – Похоже, у тебя проблемы, cherie!

– Похоже.

Он с улыбкой протянул к ней руки, и она подошла к нему. В его объятиях она казалась себе непобедимой, никого и ничего не боялась. – Я не могу ничем помочь, cherie? – Он гладил ее волосы, которые сегодня настолько ее не слушались, что казались живыми.

– Нет, спасибо, милый, – пробормотала она. – В этой битве мне придется сражаться в одиночку.

Занятая любовью, Катерин не успела прочитать сценарий на следующую неделю. И только теперь, войдя в комнату с сияющим от счастья лицом и увидев расстроенную Бренду, она узнала, что ее ждет.

– Они с тобой разделались, – мрачно объявила Бренда.

– Разделались? Что ты имеешь в виду?

– То, что говорю. Читай сама. Они тебя убивают. Ты умираешь, детка, вот как раз в этой сцене. Читай и рыдай. – Бренда открыла сценарий на последней странице и громко прочла: «Джорджия говорит: «Никогда тебя не прощу. Никогда – гореть тебе за это в аду». Джорджия умирает. Взломщик, лица которого мы не видим, тихо смеется и закрывает дверь. Безжизненное лицо Джорджии крупным планом. Конец».

– Поверить невозможно, – сказала Катерин.

– Придется. Я прочла сценарий еще вчера вечером, но не позвонила, не хотела портить тебе уик-энд.

– Ты со Стивом говорила?

– Да, я ему позвонила, спросила, правда ли это или просто еще одна ложная тревога.

– И что он сказал?

– Он сказал, они тебя убивают. Они все одинаковые, эти мыльные оперы. Каждый сезон у них кто-то висит на скале, а кто-то собирается умереть. Чтобы актеры слишком не жадничали, когда будет обсуждаться контракт на новый сезон.

Катерин тяжело уселась на продавленный диван.

– Просто не верю. Вроде бы зрители действительно любили меня. Слушай, позвони Гейбу. Скажи, мне надо с ним увидеться.

Раздался неизбежный стук в дверь.

– Шевелись, Китти. Тебя ждет парикмахер, бегом!

– Шоу должно продолжаться. – Катерин сжала зубы. – Тот, кто сказал, что хуже шоу-бизнеса может быть только шоу-бизнес, был прав.

Позже Бренда сообщила ей, что обоих продюсеров нет в городе.

– Замечательно, – заметила Катерин. – А с агентом моим говорила?

– Он должен мне перезвонить. Он был на совещании.

– Черт побери, – взорвалась Катерин. – Какого черта тут вообще происходит? Меня убивают, я не могу связаться со своим агентом, в жизни все идет наперекосяк, а всем вроде глубоко плевать.

Зазвонил телефон, она взяла трубку и рявкнула:

– Слушаю.

– Cherie, у тебя все в порядке?

– Ох, Жан-Клод. Господи, здесь все идет кувырком, дорогой. Обо всем расскажу вечером. Сейчас не могу разговаривать.

Снова постучал Чарли.

– У тебя три минуты на волосы и потом на площадку, Китти, – заорал он.

– Ладно! Ладно! – Она напялила на голову идиотскую шляпку и рванулась в соседнюю комнату к парикмахеру.

Рядом в кресле сидела Элеонор с довольной ухмылкой на лице.

– Доброе утро, Китти, дорогая, хорошо провела выходные? – с милой улыбкой спросила она.

Китти уставилась на нее, а команда тем временем занялась ее волосами и шляпой. Бекки дергала за ворот ее кусачего костюма.

– Замечательно, – коротко сказала она. – Просто чудесно.

– Я так рада, дорогая. Я ужасно desolee,[21] что ты покидаешь нас, cherie. – Ее плохой французский акцент напомнил Катерин, что она была с Жан-Клодом на вечеринке у Джейка несколько месяцев назад. Надо будет его об этом спросить. – Но радостно, что Донна Миллс теперь появляется в качестве твоей давно потерянной сестры.

– Что же, всех не завоюешь, – заметила Катерин с легкостью, которой не испытывала.

– А я всегда думала, что ты это можешь, – проговорила Элеонор, блестя чересчур накрашенными глазами.

Катерин встала, одергивая свою излишне узкую и излишне короткую юбку, и пошла вниз на площадку, где ее уже ждал магический свет софитов.

«По крайней мере, у меня есть Жан-Клод», – подумала она.

В один из перерывов к ней подошел Чарли.

– Тебя к телефону, Китти. Твоя мама.

Катерин вздохнула и взяла трубку, лежащую на складном столике рядом с буфетом, обслуживающим съемочную группу.

– Привет, мама, как ты там?

– У меня все нормально, Кит-Кэт, если не считать астмы. Но я сейчас принимаю новое лекарство, так что у меня в последнее время нет приступов.

– Это хорошо, мама, я рада.

Чарли дотронулся до ее плача и одними губами произнес:

– Пора, Китти.

Она кивнула, отлично понимая, что остановить разошедшуюся мать невозможно.

– Так и кто же это такой, этот Жан-Клод Вальмер, или как его там? – спрашивала она. – На этот раз серьезно, Кит-Кэт?

Катерин вздохнула и улыбнулась.

– Да, мама, это серьезно, во всяком случае, я так думаю. Он – самое лучшее, что произошло со мной за долгие годы.

– Ладно, тогда я подержусь за тебя за дерево, дорогая. Будь осторожна. Ты же знаешь, ты никогда не умела обращаться с мужчинами. Если он так замечателен, не упусти его.

– Не упущу, – решительно пообещала Катерин.

В ту ночь Катерин поведала все свои горести Жан-Клоду. Рассказала о своих финансовых и налоговых проблемах, о своем продюсере, который, по ее убеждению, ее обворовывал, о Воне, заменившем Педро, невозмутимом молодом китайце, которого Томми за глаза звал «Суп», об обидах Томми и своем чувстве вины и о больном бывшем муже, чьи постоянные требования денег оставили ее практически без гроша.

Закончив повествование, она едва не расплакалась. Прижалась к Жан-Клоду, а он обнимал ее и утешал.

– Ни о чем не беспокойся, cherie, я тебе помогу, моя дорогая. Я решу за тебя все твои проблемы. Обещаю.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На следующий день у Катерин состоялась встреча с Гейбом и Лютером. Как обычно, она в их присутствии чувствовала себя капризной школьницей.

– Вы что, всерьез решили со мной разделаться? – спросила она.

Гейб вертел в руках нож из слоновой кости и малахита для разрезания бумаги.

– Ты же знаешь, рейтинг сериала стремительно падает. Нам надо что-то предпринять, чтобы его поднять.

– Да, это всем известно. – Катерин сама прекрасно знала все сложности телевизионных крысиных бегов. Постоянная война между каналами, непрерывное соревнование между передачами с лучшим рейтингом. Одну неделю они могут держаться на первом месте по рейтингу, а на следующей скатиться на девятое или десятое место. Некоторые так и прыгают постоянно то вверх, то вниз, как попрыгунчики.

– На той неделе мы здорово обошли «Супербоул», а три недели до этого – тот неплохой мини-сериал.

– Знаю, знаю. Но в некоторые из тех недель нам даже не удавалось подняться на второе место. – Голос Гейба был раздраженным.

– Но почему надо жертвовать именно мною? – Катерин дрожащими руками закурила сигарету.

– Потому что это пойдет на пользу сериалу, дорогая Катерин, – огрызнулся Лютер. – А только это в конечном итоге и имеет значение.

– Но я служила вам верой и правдой, несмотря на все те небылицы, которые сочиняли газеты. Я просто поверить не могу, что вы станете обращать внимание на все эти грязные газетенки. – Она смотрела на них, но они отводили глаза. – Вы что, на самом деле верите всему этому дерьму?

– Сейчас не о том речь, – отрезал Лютер. – Сейчас самое главное – повысить рейтинг. Ты знаешь, как повлияла на рейтинг «Далласа» попытка убийства главного героя? Вот то же самое мы хотим сделать и у нас в сериале.

– А если рейтинг не поднимется? – спросила Катерин. – Обо мне писали не только много плохого, но и много хорошего. Например, что без меня в вашем сериале и смотреть не на что. – Она увидела, как в глазах Гейба промелькнул гнев, и поспешно поправилась: – Да нет, я не хочу сказать, что уж совсем не на что. Конечно, сериал останется замечательным, но… другим… А, да что тут говорить. Значит, меня приносят в жертву, так?

Они дружно кивнули, а Гейб добавил:

– Чтобы ты не так уж расстраивалась, Китти, я хочу тебе сказать, что мы собираемся отснять другой вариант концовки, где ты не умираешь. Но… – он многозначительно понизил голос, – мы сделаем это втайне, возьмем у всех обещание молчать.

Катерин, которая уже давно начала подозревать, что многое из того вранья, что печатали газеты, исходило от Элеонор, спросила:

– А остальной состав будет об этом знать?

У Гейба были такие же подозрения, но он не попытался положить этому конец, потому что предполагаемая свара между Катерин и Элеонор благоприятно влияла на рейтинг.

– Из актеров знать об этом будешь только ты, Китти. – Он пододвинул к ней пару листочков через стол. – Прочитай, лапочка, думаю, тебе понравится.

Китти бегло просмотрела страницы и улыбнулась.

– Это другая концовка? Он кивнул.

– Угу.

– И от чего конкретно зависит выбор?

– Мы устроим опрос. Все зависит от них, от зрителей. Если они пожелают, чтобы Джорджия умерла, так и будет. Если нет…

– Она остается? – спросила Катерин.

– Ага. – Гейб взглянул на часы. – Но мы узнаем результаты только через две недели после того, как передача выйдет в эфир.

– И что будет со мной эти две недели? Лютер хитро улыбнулся.

– Ты немного отдохнешь, дорогая. Разумеется, с оплатой.

– И что случится, если зрители пожелают, чтобы Джорджия умерла?

– Этот вопрос, радость моя, нам придется обсудить с твоим агентом, – заявил Гейб.

Катерин проглотила комок в горле. Господи, ведь не врут, когда говорят, что жестоки сердца в Голливуде. У этой парочки сердца – кремень. И глаза под стать. Холодные, гранитные глаза без капли теплоты или доброты. Им на нее глубоко плевать. Они забыли, что благодаря ее популярности сериал поднялся так высоко по рейтингу и держался там более двух лет. Им безразлично, что, если потеряет эту роль, она опять скатится на самый низ. Ее держала только эта постановка.

– Ладно, Китти, пора работать, дорогуша, – сказал Гейб.

– Приятного дня, милая. – Лютер улыбнулся, показав желтые, как клыки, зубы.

– Да, спасибо, Лютер. Постараюсь. – Катерин улыбнулась сквозь сжатые зубы и вернулась к работе. – Как говорит всегда моя дорогая, старая мамочка, шоу должно продолжаться.

Когда она рассказала обо всем Халу, своему агенту, он не выразил особого сочувствия.

– Ну что же, придется нам подождать, лапочка.

– И это все, что ты собираешься делать? Ждать и смотреть, что получится?

– А что еще мы можем сделать?

Агентство Хала представляло не только Катерин, но и Альберта Эмори, Гейба Хеллера и Лютера Иммермана. Актеров и актрис в любой момент можно заменить. Крупных продюсеров – нет. Катерин, вне сомнения, пользуется популярностью, но ее активная жизнь явно заканчивается, и пруд пруди молодых актрис покруче, жаждущих занять ее место. Хал не занимался благотворительностью. По сути дела, он, как и многие в Голливуде, презирал всех актеров и актрис. Ну уйдет Катерин из сериала и его агентства, и что? Таких, как она, несть числа. Навалом.

Когда Катерин рассказала обо всем Жан-Клоду, он пришел в ярость.

– Эти гребаные мерзавцы. Как смеют они так с тобой обращаться? Ты – одна из самых знаменитых женщин в мире. Во Франции, в Европе, в Африке – везде крутят эту постановку, все тебя великолепно знают, а они так с тобой обращаются?

– Если смотреть в корень, дорогой, то я всего лишь небольшой винтик в очень большом колесе, и далеко не самый важный. Они могут от меня избавиться, стоит им захотеть, им это проще, чем выбросить пару старой обуви. Если начальство желает поднять рейтинг, а моя смерть на экране, по их мнению, это сделает, тогда именно так и произойдет.

Они лежали, прижавшись друг к другу, при мерцающем свете телевизионного экрана со старым фильмом Спенсера Трейси.

– Китти, ты доверишь мне ввязаться в это дело? – спросил он, поглаживая ее волосы.

– Что ты можешь сделать?

– Ну, у меня уже есть кое-какие идеи. Я всего три года был в шоу-бизнесе, но у меня довольно хорошее деловое чутье, к тому же я верю в твой талант, а они, судя по всему, нет.

– И что ты собираешься делать?

– Посмотрим. – Он поцеловал ее в лоб и погладил голые плечи. – Тебе пора отдохнуть, моя драгоценная дива. Ты завтра должна хорошо выглядеть. Ведь тебе вставать в пять, n'est-ce pas?[22]

– Да. – Она улыбнулась и закрыла глаза. Трудно представить, что может сделать Жан-Клод, чтобы вытащить ее из этой заварухи, но ей нравилось ощущать, что он на ее стороне.

– Спокойной ночи, дорогой, – прошептала она.

* * *

В течение следующих недель Катерин и Жан-Клод мало думали о чем-то другом, кроме самих себя. Она нашла в нем все, к чему стремилась, и все время, свободное от работы, они проводили вместе. С сексуальной точки зрения он был ненасытен и неутомим, а его явная к ней привязанность и обожание делали узы между ними все крепче и крепче.