Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Чертовски знаменита

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Коллинз Джоан / Чертовски знаменита - Чтение (стр. 15)
Автор: Коллинз Джоан
Жанр: Современные любовные романы

 

 


– Ты можешь меня простить, cherie? Я виноват, я ужасно виноват в том, что наговорил и сделал. Я вел себя как imbecile,[35] я сам это понимаю.

Катерин просматривала карточки, присланные вместе с великолепными букетами, расставленными по люксу. Большинство поступило из лучшего цветочного магазина на Вандомской площади. Цветы стояли повсюду – на инкрустированных с позолотой столах, на комодах в стиле Людовика XVII, – издавая сильный, чувственный запах. Она холодно взглянула на мужа.

– Не понимаю, почему ты после вечеринки ведешь себя со мной по-свински. Ты при всех поставил меня в неловкое положение, не говоря уж о том, что ты наболтал мне наедине. Ты меня оскорбил, унизил, а теперь ты печально улыбаешься, включаешь на полную катушку свой мальчишеский шарм и говоришь, что ты виноват. Ты что, рассчитываешь, я все забуду?

– Но мне действительно очень жаль. – Его яркие зеленые глаза блестели. – До глубины души. Я иногда не могу собой владеть, на меня находит. Ты должна меня простить. Пожалуйста, Китти, не заставляй меня умолять, я ведь человек гордый. Ты лучше других знаешь, что гордость у меня порой берет верх над разумом.

– Вот тут ты прав. – Китти опустилась на обтянутый Дамаском диван, прошитый серебряной нитью и вышитый васильками, и принялась разглядывать ногти. – Но я больше не понимаю эти твои неожиданные перепады в настроении. Я тебя люблю, или любила, я вышла за тебя замуж, но я совершенно определенно тебя не понимаю.

– Иногда я и сам себя не понимаю. Сам себя не понимаю, дорогая моя Китти.

Он достал из битком набитого мини-бара миниатюрную бутылочку бренди и предложил ей. Она отрицательно покачала головой.

– Я хочу знать, что с тобой происходит, Жан-Клод. Эти последние три дня были сущим адом не только для меня, но и для Бренды. Она обеспокоена даже больше, чем я.

– Разумеется, я понимаю. – Он выпил бренди, рухнул в кресло, опустил белокурую голову на руки и тяжело вздохнул. Он выглядел таким убитым и несчастным, что Китти пришлось бороться с желанием утешить его. Но она понимала, что это будет большой ошибкой. Какие бы злые демоны ни водились в психике Жан-Клода, она знала, что должна помочь ему их победить, или их браку конец.

– Я не могу оставаться твоей женой, если ты будешь продолжать так себя вести. – Катерин уставилась в окно на идеально синее парижское небо. – Я не могу думать… Я не могу сосредоточиться на фильме… Я ни на чем не могу сосредоточиться.

– Никто не понимает этого лучше, чем я, cherie, и я в ужасе. Честно, мне невероятно стыдно. Я просто не понимаю, что на меня иногда находит. – Он прошел по роскошному персидскому ковру к окну и невидящими глазами уставился на туристов на Вандомской площади. – Хотя, по правде говоря, я знаю, в чем дело, – мрачно добавил он.

– Ты не задумывался, что тебе стоит сходить к психотерапевту? Тебе нужна помощь, Жан-Клод, и я готова тебе помочь. У меня нет другого выхода, иначе у нашего брака нет будущего.

Он выудил из бара еще одну бутылочку и снова вернулся к окну. Затем заговорил медленно и тихо.

– Мне не нужен психотерапевт, cherie. Я знаю, что мне нужно, и я нашел это в тебе. Мне нужна любящая женщина, способная понять мою боль и принимать меня таким, каков я есть. Без всяких условий. Понимать, что иногда я испытываю такие мучения, что не могу с собой справиться. Это как… – Он помолчал, внезапно побледнев. – Это как будто происходит не со мной, а с кем-то другим.

– Продолжай, – попросила она, но без особого сочувствия.

– Все началось много лет назад. Не знаю, веришь ли ты всей этой психиатрической и психологической муре, но если веришь, то тогда ты могла бы сказать, что таким сделало меня мое детство.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Катерин, подозревающая, что он собирается обвести ее вокруг пальца.

– Мать моя была на редкость странной женщиной. Отец тоже довольно странным. – Жан-Клод пальцами пригладил волосы и переступил с ноги на ногу, все еще глядя на улицу. Цвет неба сгустился, появились летние облака, и в номере стало темнее.

– Пожалуйста, продолжай, – сказала Катерин на этот раз более мягко. Впервые при ней Жан-Клод вспомнил про свое детство. Разумеется, он часто упоминал о своей короткой карьере поп-певца, но никогда не упоминал о семье, а ей не хотелось на него давить.

– Любимчиком в семье был мой брат Диди, – с горечью продолжал Жан-Клод. – Всегда. Стоило ему появиться, все, что бы я ни делал, я делал не так. Я был старше на два года, но моя мать и отец критиковали и унижали меня постоянно.

– С тобой не обращались… грубо?

– Если понимать под этим, что родители старались сделать жизнь ребенка адом, то да, со мной обращались грубо, cherie. Но, я думаю, ты имеешь в виду другое, нечто сексуальное, так что ответ будет отрицательным. В долине Луары тридцать лет назад было не принято насиловать детей. – Он сделал паузу, чтобы прикурить очередную сигарету от окурка предыдущей. – Диди был моложе, но уже в три года значительно крупнее. Похоже, я оказался последышем в помете. Так что мне всегда приходилось донашивать его одежки. Мы были довольно бедны, понимаешь ли, и могли позволить себе лишь одну пару обуви в год, и она всегда доставалась Диди. В школе я учился посредственно. Тут сомнений нет: чтение, правописание и математика не давались мне, так что к семи годам я еще, по сути, не научился читать. Ты понимаешь, что это значит для школьника-француза?

– Не очень, но, видимо, здорово неприятно.

– Чертовски верно. Разумеется, Диди был привлекательным мальчиком. Еще светлее меня, если такое можно представить, с голубыми глазами, высокий, крупный и необыкновенно умный. Мои родители обожали его и ненавидели меня.

– Ненавидели тебя? – Разве смогла бы она ненавидеть своего собственного сына? – Что же конкретно они делали?

– Били, постоянно. – Голос стал резким. – Я был в семье козлом отпущения. Не стоит и говорить, брата они и пальцем не трогали.

– А ты не мог кому-нибудь пожаловаться? Тете или бабушке?

– Как ты можешь жаловаться, если тебе всего семь лет? Что ты можешь сказать? «Послушай, мама завела себе любимчика. Она любит брата больше, чем меня». Я всегда верил, что, если брат исчезнет, моя жизнь снова станет сносной. – Его лицо потемнело. – Видишь ли, в конце концов я его убил.

– Убил его? – поразилась Катерин.

– Да. – Жан-Клод посмотрел на нее со страдальческим выражением лица. – Пришло время рассказать тебе все. Тогда ты решишь, нужен ли я тебе.

– О Господи! – воскликнула Катерин, закуривая сигарету.

– Это случилось непосредственно перед днем его рождения, ему исполнялось пять лет. Началась гроза, какие бывают в тех краях часто в летнее время. Она пришла внезапно, тучи просто громоздились друг на друга. Затем засверкали молнии. Гром оглушал и пугал нас, и брат начал плакать, – тихо продолжал Жан-Клод. – Я велел ему заткнуться, но он принялся визжать, требуя мать.

– А где она была?

– Где она была. На кухне, но не готовила или пекла, а возилась с новой шляпкой или шила себе новую блузку. Как ни бедны мы были, Maman имела гардероб на зависть Кристиану Диору. Я велел Диди перестать визжать, но он вылез из постели и остановился на верхней ступеньке лестницы, держась за перила и свесив голову вниз. Я потряс его за плечи, закричал на него, приказывая прекратить вой. Затем я тоже принялся звать Maman.

– И что потом?

– Потом… – Жан-Клод пожал плечами. – Брат поскользнулся и слетел с лестницы, которую моя мать, благовоспитанная французская bourgeoise, всегда натирала так, что та была скользкой, как каток.

Катерин боялась услышать ответ, но все же спросила:

– И что?

– Он сломал себе шею, – прошептал Жан-Клод. – Шея ангельского ребенка сломалась как прутик. Maman и Papa безусловно решили, что это моих рук дело, что я столкнул его, но я не толкал, Богом клянусь, не толкал. После этого я миллион раз думал, не мог ли я спасти его, ухватив еще на верхней ступеньке.

Катерин присоединилась к нему у окна. Она ласково погладила его руку.

– Я могу точно представить себе, как это произошло. Ты ничем не мог ему помочь. Но что случилось позже?

– Затем нам пришлось пережить пору слез, истерик Maman и всеобщей печали. Мои родители относились ко мне так, будто меня не было на свете. Они полностью отрешились от меня, почти не разговаривали, а если и говорили, то всегда со злостью. Четыре года назад моя мать умерла от рака, я даже на похороны не поехал. А год спустя умер и отец.

– И тебе не с кем было даже поделиться?

– Потом появился Квентин. Он услышал, как я пою. Я пел в церковном хоре в Ниме, куда мы переехали после смерти брата. Мне тогда было пятнадцать. Он убедил меня, что с моей внешностью и голосом я могу стать вторым Джонни Холидеем. Я уехал из Нима, не сказав ни слова родителям, просто упаковал рюкзак и двинул в Париж. Квентин стал моим импресарио. Я никогда не сообщал родителям о себе, но, полагаю, они меня и не искали.

– Жаль, что ты не рассказал мне этого раньше, Жан-Клод. – Катерин крепко обняла его. – Теперь я все понимаю.

Они вместе смотрели на небо. Начинался дождь, туристы разбежались, и вдалеке слышались раскаты грома. Она взглянула на Жан-Клода, чтобы проверить, как действует на него гроза, но он улыбнулся и еще крепче обнял ее.

– Не волнуйся, cherie, с того самого дня гром и молния меня не тревожат. – Затем, заглянув ей в глаза, он сказал: – Китти, ты единственная женщина, которую я действительно люблю. Одна-единственная, кого я вообще могу любить. Если я иногда бываю не в себе… – Он замолчал. – Пожалуй, «не в себе» не точные слова. Лучше будет сказать, что я становлюсь невыносимым. Китти, пожалуйста, постарайся понять и простить меня, дорогая. Пожалуйста, любовь моя!

Она кивнула; сердце ее наполнилось надеждой.

– Да, мой дорогой, я тебя прощаю. И обещаю, что постараюсь понять.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Китти с энтузиазмом погрузилась в предсъемочную подготовку к сериалу «Все, что блестит». Ее дни были заполнены примерками роскошных костюмов и париков, просмотром французских и английских актеров и актрис и репетициями с режиссером Джо Гаваной.

Джо еще недавно был широко известен съемками острых, жизненных мини-сериалов, но в последнее время телевидение к нему охладело. Он был низеньким, коренастым американцем итальянского происхождения, с гривой спутанных седых волос и неизменной сигарой в зубах. Придумал пригласить его Квентин, несмотря на то, что Гавана в Голливуде впал в немилость после провала его последнего телевизионного фильма. Китти нравился Джо. Она не была уверена, что его бурный и крутой подход годился для фильма, повествующего о далеком прошлом, но, поскольку теперь ее ночи снова были заполнены страстными признаниями Жан-Клода и чувственной демонстрацией этой любви, она старалась над этим не задумываться.

Каждый день она звонила Томми, который настолько прекрасно проводил время с Тоддом в Хамптоне, что не хотел пока ехать в Париж. Катерин была этому рада. Одним поводом для беспокойства меньше. Хотя Томми поклялся ей, что больше не употребляет наркотики, она знала, что в Париже полно искушений. Жизнь на свежем воздухе подходила ему больше, к тому же отец Тодда – мужчина серьезный и с детьми строг. Париж был прекрасен этим ранним летом, а Жан-Клод после своей исповеди стал совсем другим человеком, более нежным и еще сильнее влюбленным в Катерин, чем раньше.

После начала съемок они каждый вечер после ужина собирались в баре «Ритца» с кем-нибудь из съемочной группы, чтобы обсудить события дня. Однажды пришел Джо, причем его обычно взлохмаченные волосы на этот раз вообще стояли дыбом. Бросившись на стул, он швырнул потрепанный сценарий на стол и рявкнул услужливо стоящему официанту:

– Поскорее принесите мне пива. – Потом повернулся к собравшимся: – Этот сценарий – дерьмо.

– Поздновато ты это решил, не так ли? – саркастически заметил Жан-Клод. – Мы уже шесть дней снимаем. Насколько плохо дело?

Джо сделал глоток из бутылки.

– На канале говорят, потребуется уйма работы, и, с их точки зрения, все это никуда не годится. Им плевать, кто его написал, пусть хоть лауреат премии Пулитцера.

– Но у нас больше нет времени копаться со сценарием, – заметила Китти. – В середине сентября я возобновляю съемки в «Скеффингтонах».

– Знаю, знаю, но начальство грозит все прикрыть, если мы быстренько не найдем кого-нибудь, чтобы переделать сценарий, – сообщил Джо. – И кого-нибудь толкового. И он нужен нам сегодня.

– Это невозможно, – окрысился Жан-Клод. – Во-первых, ни одного стоящего автора нам так быстро не достать, и во-вторых, нельзя смириться с простоем всей съемочной группы. Почему нельзя снимать по этому сценарию?

– Потому что нельзя, – огрызнулся Джо. – На канале говорят, что это дерьмо, и считают, что если мы станем по нему снимать, то нам не миновать катастрофы.

– Но это не так, – вмешалась Катерин. – Сценарий замечательный, мы все это знаем.

– Ну, еще бы, – согласился Джо. – Но, к несчастью, ребятки, того парня, что зажег нам зеленый свет, только что уволили, а новый придурок, теперь заведующий мини-сериалами, хочет взять нас за грудки, если мы не модернизируем диалоги так, чтобы они годились для тех, кому меньше двадцати пяти. Трудно поверить, но это так.

– Бред собачий, – заметил Жан-Клод. – Эти мне американцы. Как можно модернизировать Францию восемнадцатого века?

– Да, признаю, задачка не из легких, – согласился Джо. – Но приличный автор может это сделать, и быстро. Если мы вообще хотим, чтобы что-то вышло, нам придется смириться, ребятки.

– А как насчет Стива? – предложила Катерин. – Стива Лея? Он прекрасно умеет переделывать диалоги, к тому же, мне кажется, что он сейчас свободен. Он за сутки все приведет в нужный вид. Стив постоянно этим занимается на телевидении, и его там все обожают. Что скажете?

– Звони ему. – Джо закурил одну из своей ежедневной дюжины сигар. – И пусть летит следующим гребаным рейсом.

Стивен прилетел ближайшим рейсом в Париж, причем сделал это охотно. Он уже два месяца не работал и сходил с ума в пустом доме, где было очень одиноко без Мэнди и девочек. Но еще больше он скучал по Катерин, их совместным шуткам, дружбе, ее красоте. В самой глубине души он знал, что любит ее, возможно, всегда любил и всегда будет любить.

Он встретил её в одном из павильонов студии. Ему показалось, что она никогда не была такой прекрасной. Та напряженность, которую он заметил в ее лице на вечеринке, исчезла. Как сказать, подумал он, возможно, из этого брака что-то еще и получится. Господи, он так на это надеялся, по крайней мере он думал, что надеялся.

Неделю они трудились все вместе, и через десять дней Стивену удалось создать нечто достаточно современное, чтобы телевидение снова дало им добро. Съемки в Париже возобновились 30 июля.

Стивен сунул голову в дверь походной гримерной Катерин.

– Заходи, я уже заканчиваю, – сказала она.

Она сидела перед туалетным столиком в роскошном белом атласном платье в стиле восемнадцатого века, в настоящих драгоценностях и большом высоком белом парике, который локонами падал на плечи. У Стивена перехватило дыхание.

– Пришествие Снежной королевы. Ты вроде в отличном настроении? – Потом мягко добавил: – Я не ошибаюсь?

– Да, спасибо, все теперь выяснено, Я понимаю, что заставляет Жан-Клода иногда так себя вести.

– И что же это такое, ради всего святого?

– Я не могу тебе рассказать, Стив. Когда-нибудь потом. Но мы все уладили. Мне не надо твоей жалости, я хочу лишь, чтобы ты меня понял. – Она вопросительно взглянула на него.

– Твоя взяла. – Он нахмурился. – И откуда это?

– «Сладкоголосая птица юности». – Они улыбнулись друг другу.

– Верно. Ты начинаешь исправляться. – Послышался стук в дверь и помощник режиссера позвал:

– Китти, пора снова за работу. Ты готова? Стивен стиснул ей руку.

– Всего хорошего, детка, у тебя все прекрасно получится, я уверен.

Вместо того чтобы устроить свой офис на студии вместе с остальными режиссерами, Жан-Клод снял маленький номер вниз по коридору от их люкса в гостинице. Там он установил самое совершенное канцелярское оборудование и проводил там все время за компьютером, если только не встречался с Джо Гаваной или не звонил на телестудию или Луи Люпино. Китти почти его не видела, разве что за ужином в каком-нибудь из очаровательных парижских бистро. Всегда находилось много тем для обсуждения, поскольку в фильме были заняты многие ведущие актеры и актрисы Франции и Англии. Главные роли исполняли сэр Джон Гилгуд, Найджел Хоторн и Жан Маре, а Людовика XV играл француз Жерар ле Бланш, причем с тем потрясающим очарованием, которое делало его звездой во Франции вот уже тридцать лет. Теперь ему было слегка за пятьдесят, седина явно закрашена, но годы ничуть не умалили его удивительной сексапильности. Для Катерин, вынужденной четыре года сниматься с ужасным Альбертом Эмори, было приятным разнообразием на этот раз видеть напротив себя такого очаровашку.

Через три недели после начала съемок в передвижную уборную Катерин влетела Бренда.

– Только что звонила Мария. Она в истерике, потому что позвонили из компании по электроснабжению и пригрозили отключить в доме электричество.

– Ты шутишь. – Катерин готовилась к съемкам с сэром Джоном Гилгудом и слегка нервничала. Она обильно пудрилась и одновременно пыталась выучить текст. Под корсаж были подложены подушечки, поднимающие ее грудь. Талия была затянута на мучительные двадцать три дюйма, а парик высотой в два фута представлял собой сложное сооружение из ниток жемчуга, атласных лент и шифоновых бантов. Даже просто удержать это сооружение на голове являлось подвигом, так что сказать, что ей оно причиняло неудобство, было равносильно тому, чтобы не сказать ничего.

– И не думаю шутить. Вот, читай. – Она протянула Китти листок бумаги. – Мария в полной панике, Китти. Нам надо что-то сделать. Если они отключат электроэнергию, Мария уйдет, так она сказала, а нам нужен кто-то в доме. Она у нас одна и осталась из прислуги.

– Давай короче, – попросила Катерин. – Мне пора на съемочную площадку. Сэр Джон ждет, я уже запаздываю.

– Ладно. Итог. Как ты знаешь, все счета пересылаются твоему дражайшему любящему мужу.

– Да, потом он отпечатывает чеки, я их подписываю, и ты их пересылаешь. Так в чем проблема?

– Ты когда в последний раз подписывала чеки? – спросила Бренда.

На лице Катерин появилось удивленное выражение.

– По правде сказать, я не помню, чтобы я что-то подписывала после вечеринки. А прошло уже больше месяца.

– Верно. Как верно и то, что тебя не следует беспокоить по этому поводу, но Мария говорит, что не только компания прислала последнее предупреждение, но и всем, кто работал на вечеринке, тоже еще не заплатили.

Кредиторы уже несколько недель стучатся в двери, абсолютно все, от оркестра до ресторана. Мария просто с ума сходит.

– Но где же все счета? Почему Жан-Клод не дал их мне на подпись?

– Не спрашивай меня. Лучше зайди к нему в его берлогу и спроси.

Памяти Бренды слон бы позавидовал, и она не забыла случая с камерой. Она с той поры не доверяла Жан-Клоду, но, поскольку вроде бы все утряслось, держала свои подозрения при себе.

Китти не задумывалась, уплачено ли по счетам или нет; как большинство актеров, она плохо разбиралась в финансовых делах. Когда Жан-Клод взялся за ее дела, она по его предложению обзвонила банки и акционерные общества, чтобы проверить его выкладки. Но вскоре, чувствуя себя в полной безопасности, перестала это делать.

– Я поговорю с ним сегодня вечером, Брен, обещаю, а сейчас не могу. Сэр Джон ждет, и я отчего-то жутко нервничаю.

Из-за того, что съемки затянулись до позднего вечера, Катерин на другое утро была свободна и собиралась пойти с Брендой по магазинам на левом берегу. Перед тем как уйти, она постучала в дверь офиса Жан-Клода.

– Что тебе нужно? – Ему явно не хотелось ее впускать.

– Поговорить с тобой, дорогой. По важному делу.

– Ладно, пошли к нам в номер. – Он начал было закрывать дверь, но она скользнула мимо него в его святая святых. Он устроил себе здесь точное подобие его офиса в Лос-Анджелесе. На мебели в стиле Людовика XIV громоздились ящики для папок, а на великолепном антикварном инкрустированном столе стояли три разных компьютера.

Али с рассыпавшимися по плечам рыжими волосами и в самой короткой мини-юбке, какую Катерин когда-либо приходилось видеть, что-то записывала. Жан-Клод махнул ей рукой, она встала и поспешно вышла.

– Я решил, ты пошла по магазинам. – Он был явно недоволен.

– Я и собираюсь, но сначала нам надо обсудить небольшое дельце.

– Тебе пора научиться использовать свое свободное время не только на беготню по магазинам и парикмахерским.

Катерин не потрудилась ответить. Бесполезно объяснять, что она крайне редко бывает в магазинах, а прической занимается, лишь когда это надо для съемок. Оглянувшись, она заметила стопку счетов на подносе. Катерин пролистала их.

– Милостивый Боже, Жан-Клод, ты только взгляни! Тут не меньше пятидесяти неоплаченных счетов. Почему ты не выписал по ним чеки?

– У нас еще много времени, cherie. – Он откинулся в черном кожаном кресле, которое заказал в самом дорогом магазине на улице Мадлен, и уставился на выкрашенный потолок, одновременно ковыряя в зубах золотой зубочисткой.

– Но здесь счета от всех кредитных компаний, Жан-Клод. Взгляни! «Виза», «Дайнерс», «Америкэн экспресс». Мы им уже тысячи должны. Почему ты не напечатал чеки?

Его лицо приняло упрямое выражение, которое она ненавидела, и он продолжал смотреть в пространство.

– Я собираюсь сегодня по магазинам. Если по счетам не уплачено, я не могу пользоваться этими карточками, их нигде не примут.

– Забудь обо этом, cherie, я обо всем позаботился. Разослал всем переводные векселя. Не суетись. Все будет в порядке. – Его протяжный тон означал: «Заткнись, иначе будет плохо».

Сдвинув в сторону бумаги и все остальное, Катерин сердито наклонилась к нему.

– Выпиши-ка лучше все эти чеки, Жан-Клод, понял? Сделай это, и не вечером или завтра утром – немедленно.

Он оценивающе оглядел ее. На ней были бежевые брюки и шелковая блузка. Задницу как ножом срезали, подумал он без всяких эмоций. Он велел ей сесть на диету, но сейчас она выглядела просто тощей. Хорошо еще, что эти костюмы скрывали дефекты фигуры.

– Может да, а может, и нет.

– Ты выпишешь эти чеки, Жан-Клод, – зловеще произнесла Катерин. – Иначе я все перешлю Кену и велю ему ими заняться.

Он оглядел ее ледяным взглядом.

– Лучше тебе ничего такого не делать, cherie. Я же сказал, я сам обо всём позабочусь. Я этим всем заправляю, так что не лезь не в свое дело, продолжай сниматься и не вмешивайся.

Катерин, на этот раз решившая, что ему так не отделаться, помахала пачкой счетов перед его носом.

– Жан-Клод, это мое дело. Не смей мне говорить, что я не могу вмешиваться в свои собственные дела.

– У тебя ничего не было, Катерин Беннет, когда мы с тобой познакомились, и без меня у тебя ничего не будет, запомни это. – Его лицо налилось кровью от злобы. – В делах тебе грош цена, и ты потеряешь все, если я не приму меры.

Катерин пришла в такое бешенство от того, что он действительно так думает, что отказалась спорить дальше. Верно, главная чековая книжка у него, но у нее есть своя собственная.

– Ну что же, – огрызнулась она. – Если ты действительно так думаешь, то совсем рехнулся.

С этими словами она хлопнула дверью, вернулась в свой номер и выписала чек для электрокомпании.

– Вот, Бренда, перешли это Марии экспресс-почтой немедленно. И ради Бога, пошли в магазин.

– Да уж, когда худо, то куда же еще деваться. – Бренда с облегчением улыбнулась. – Ты это заслужила.

Но к величайшему стыду Катерин, ни в одном из магазинов не приняли ее кредитные карточки. Ей раз за разом отказывали в покупке, и лицо ее краснело от гнева. В гостиницу она вернулась в воинственном настроении, но тут же увидела на своем столе пачку аккуратно отпечатанных чеков, готовых к подписи. Более того, Жан-Клод был весь очарование, ласковый и влюбленный муж.

Но Катерин уже трудно было провести.

– Ты хоть понимаешь, что мой кредитный рейтинг сейчас практически уничтожен? – резко спросила она. – Я уже однажды прошла через весь этот кошмар, когда налоговое управление сняло все деньги с моего банковского счета в счет налогов. Я поклялась себе, что никогда больше не позволю себя так унизить, и я намерена эту клятву сдержать, ты понял, Жан-Клод?

На его лице появилась улыбка, от которой ее сердце должно было растаять, и он попытался приласкать ее, но она сердито отодвинулась.

– Успокойся, cherie, успокойся же, ради Бога. Ты перевозбудилась, похожа сейчас на набегавшегося и сердитого щенка. Ты слишком много работаешь, – пытался умиротворить ее Жан-Клод.

– Можешь поклясться своей задницей, что я слишком много работаю, – продолжала бушевать Китти. – Каждый день я должна выучить по диалогу, терпеть эти мучительные корсеты и парики и при этом сознавать, что дела мои в полном развале. Я ощущаю себя последней идиоткой. Жан-Клод, черт побери, ты что, решил свести меня с ума?

– Теперь все будет хорошо, cherie. – Он нежно пригладил ее волосы. – Теперь все пойдет по-другому, киска. Ты же знаешь, я всегда все делаю правильно, так?

Она вгляделась в его спокойное лицо. Он уверенно обнял ее, стараясь дать ей почувствовать, что ее любят и о ней заботятся.

– Ради Бога, перестань играть в эти безумные игры, – прошептала она. – Ты должен понять, я больше не могу этого выносить. Честно, не могу.

– Ты напридумывала всякой ерунды. Я все делаю в твоих интересах. Я хочу для тебя того же, что и для себя, потому что я люблю тебя больше, чем себя. – Он гладил ее плечи, и она вздохнула, чувствуя, как ее тело отвечает на его ласки. Он прижал ее покрепче и пробормотал: – Никогда не оставляй меня, Китти, и не угрожай мне. Если ты когда-нибудь оставишь меня, я…

– Что ты сделаешь?

Он не ответил, осторожно расстегивая ее блузку и ласково касаясь губами шеи.

– Что ты тогда сделаешь, Жан-Клод?

– Убью тебя. – Он улыбнулся ангельской улыбкой, поцеловал податливые губы и поднял жену на руки. Потом отнес в смежную спальню.

Надевая прозрачный кружевной пеньюар для первой сцены насилия, Катерин неосознанно нервничала. Костюм казался хрупким и уязвимым, как и она сама. На самом же деле он был на редкость прочным. Каждый раз после того как Жерар ле Бланш срывал его с нее, костюмерша быстро зашивала пеньюар для следующего дубля. Это было сложное сооружение из шифона и шелковых лент, дающее ощущение наготы, на самом деле ничего не показывая, чтобы не возбудить гнев бдительных телевизионных цензоров. Джо хотел снять сцену за один дубль, так что все к началу съемки ужасно нервничали.

В этой сцене пьяный король входит и застает Полетту де Валднер, которую играет Китти, роющейся в его сундуке. Он начинает оскорблять ее, перепалка разгорается, но потом король говорит: «Если подумать, дорогая Полетта, возможно, ты именно та женщина, которую я так долго ждал» – и угрожающе надвигается на нее. Полетта разбивает бутылку и наставляет на него отбитое горлышко, но король лишь хохочет и хватает ее.

Во время этой сцены Катерин заглянула в глаза Жерара и увидела там Людовика XV. Чувственного, необузданного, устрашающего. Завороженная страстью актера, она забыла обо всем, кроме настоящего момента. То была уже не игра, то была реальность. Влажная ночь в Версале 1776 года. Она – взбалмошная Полетта де Валднер, женщина, завороженная королем Франции и одновременно испытывающая к нему отвращение.

Сцена их битвы была отрепетирована до мельчайших деталей. Жерар швырнул ее на диван; Катерин пыталась увернуться от его требовательных рук и губ. Свалившись с дивана, она едва не улизнула, но он поймал ее за край пеньюара и сорвал его с нее. Когда она упала на пол, они принялись бороться всерьез, пока Жерару не удалось поймать Китти, схватить ее на руки и бросить на кровать. Он пытался овладеть ею, пока Джо не крикнул:

– Снято. Прекрасно, ребятки, просто блеск.

Все зааплодировали, но, когда Жерар обнял Катерин, она внезапно почувствовала острую боль в желудке и, вскрикнув, согнулась. Стивен бросился к ней, но Китти не могла говорить, а только покачала головой и упала на диван.

– Болит. – Она показала на сердце и желудок. – Очень сильно.

– Вызовите «скорую помощь»! – Белый от ужаса Стивен взял бразды правления в свои руки.

– Господи ты Боже мой, всего три недели съемок, а наша главная героиня сваливается с сердечным приступом, мать твою так, – прошептал Джо. – Все мое гребаное везение.

– Ты больше ни о чем не можешь думать? – Стивен гневно уставился на него. – Только о фильме?

Джо ответил ему таким же взглядом.

– Нет, не только, но я срочно звоню на студию и узнаю, свободна ли Донна Миллс, договорились? У нас и так по горло проблем с этим фильмом. Если Катерин Беннет всерьез расхворается, нам лучше позаботиться о дублерше, иначе мы будем по уши в дерьме.

Стивен подошел к испуганным членам съемочной группы, сгрудившимся вокруг Катерин. Она лежала на диване и продолжала морщиться от боли. Каждая гримаса еще больше выводила Джо из себя.

– Блин, блин, блин, какого хрена мы сразу не взяли Донну?

Завывающая сиреной «скорая» увезла Катерин, Бренду и Стивена в приемное отделение местной больницы. Китти положили на каталку и оставили в коридоре. Стивен держал ее за руку, а сестра расспрашивала Бренду о медицинских подробностях относительно Катерин. Цыганка на сносях с визжащим младенцем на руках и другим малышом, цепляющимся за ее юбку, сидела на скамейке и плакала, что-то неразборчиво причитая.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20