На острове Колибрия

Митрополит опять стоял спиной к разговаривавшим перед иконой святой Ариадны. Раслов с трудом сохранял вежливый вид при последних, казалось, так мало уместных вопросах Доббинса.

– Право, мне кажется…

– Я сравнивал. И результат очень интересен. Проявите минуту терпения к теории, которую я разрабатывал всю жизнь. Взгляните на нос герцогини: "ненормально длинный носовой хрящ, короткая верхняя челюсть и маленькие крылья носа. Этой даме трудно было бы улыбаться.

– Герцогиня, – сказал Раслов с явным раздражением, – отличалась очень любезным характером.

– Совершенно верно. Длинный нос; он во всех отношениях составляет противоположность носу короля Павла.

– У короля нос такой же, как у герцога.

– Такой же, как у среднего типа современных колибрийцев, и не такой, как у древних Стратилатосов.

Брови барона нахмурились.

– Герцог был Миклош.

– А герцогиня из Саксен-Гессен-Нассауского дома. – Доббинс подошел к премьеру. – Барон, могу вам сказать, что дети мужского пола наследуют нос матери – не всегда в точности, но всегда в существенных анатомических чертах. Заметьте: всегда и неизменно! Я знаю это, потому что сам открыл это правило. Тут есть тонкие подробности, которых вы не поймете, но таков закон природы. – Он всунул руки в карманы брюк и, не моргая, уставился на Раслова. – Король Павел не сын герцогини Водены.

Если американец не моргал, зато островитянин заморгал весьма усиленно. Потом ему на выручку пришла его улыбка, и он кончил тем, что громко рассмеялся:

– Дорогой сэр! Вы высказываете такое компрометирующее утверждение на основании пустой фантазии.

Доббинс сдвинул свои черные брови.

– Не нападайте на науку, которой я посвятил себя! Отцом этого человека тоже не был герцог. Он родился простолюдином, и его брак с Эльгой Хольберг действителен.

– Нос! – благодушно смеялся Раслов. – Да я приведу вам тысячу случаев, когда у сына не было…

Он подчеркивал свои слова, тыча толстым указательным пальцем в рукав своего слушателя. Доббинс, как мы уже говорили, терпеть не мог физического прикосновения. Его негодование, вызванное легкомысленным отношением барона к его любимой теме, вспыхнуло теперь ярким пламенем.

– Уберите руку! – огрызнулся Доббинс; он говорил весьма решительно и, видимо, решил отбросить всякую дипломатию. – Сын герцога Константина, рожденный в изгнании, умер незадолго до смерти герцогини. Герцог и вы вытягивали из Австрии деньги, пока вы могли сохранять притязания на колибрийский престол и сулить этой державе всякие блага на случай вашего возвращения к власти. Герцог был слишком нелюбим, чтобы самому добыть себе корону. Тем более, смерть его сына должна была лишить вас ваших доходов, и поэтому вы подменили мертвого мальчика ребенком кормилицы Ксении и ее мужа Созона Полоца. А теперь Ксения призналась в этом.

Барон Раслов принял наконец серьезный вид. Его лицо потемнело. Улыбка увяла, и его рот стал сразу злым и старым. Но он сделал попытку заговорить с благородным гневом:

– Гдеона?

– Она скоро поедет во Влоф под моим покровительством. Сейчас она находится в комнате, недавно служившей камерой для мистера Копперсвейта. Он охраняет ее, лестница узка, комната тоже не слишком велика, и… я вооружил его. А он горячий малый!

– Женщина лжет! – крикнул премьер.

В это время к ним приблизился митрополит. При этих словах барона он покачал своей головой патриарха.

– Нет, барон. Я выслушал ее. И вы не должны сердиться на нее. Она сохраняла свою преданность, пока это было возможно.

– Я предъявил ей обвинение, – сказал Доббинс. – Я привел ее к присяге. Она предложила поклясться святым Домиником, но я вспомнил, что это католический святой. Я заставил ее присягнуть на кресте митрополита.

Воцарилась тишина. Раслов облокотился на кресло, в котором недавно сидела норвежка. Он сложил на спинке кресла свои толстые руки и так сжал их, что они казались бледными и тонкими. Потом он сказал:

– Вы хотите уверить меня, что моей законной государыней является принцесса? Но королева не может выйти замуж за нетитулованного, так же как это невозможно для короля. Устроит ли это вашего молодого друга?

– Я забочусь не только о его интересах. Доббинс небрежно взглянул на свои часы. Раслов ухватился за митрополита, который стоял, сложив руки и как будто не слыша происходивших пререканий.

– Я вернулся сюда, – объяснил барон, – для того, чтобы напомнить вашему преосвященству, что как колибрийский закон, так и православная церковь признают развод.

– Что касается церкви, то она не терпит развода, связанного с обманом.

Митрополита поддержал Доббинс, который заявил:

– Никакого развода не будет. Вчера вечером представители союзных держав в Колибрии встретились в американской миссии. Я изложил свою теорию – тогда еще только теорию – относительно…

– Союзные державы, – с горечью рассмеялся премьер, – поверят даже такой теории, если она может повредить наследнику покойного герцога.

– Должен сказать… – Доббинсу было весьма неприятно говорить это, но его принуждал долг, – должен сказать, что они не поверили ей; но они увидели в ней средство для вынуждения признания у этой женщины. – Он снова стал дипломатом. – Когда это признание достигнет моих коллег, то, как я уже сказал, о разводе не будет и речи. Дело в том… гм… что шесть истребителей из состава британского флота в Константинополе подходят сейчас к Влофу.

– Что? – Премьер-министр с побледневшим лицом бросился к телефону. Он позвонил, но не получил ответа. – Провода перерезаны! Да, вспоминаю, по дороге сюда я видел какое-то повреждение. – Он говорил угрожающим тоном, который еще подчеркивался его улыбкой. – Повреждение, к которому причастны вы, мистер Доббинс?

– Я думал, что новость о прибытии истребителей может подождать, пока я доеду до Дворок.

Раслов покачал своей круглой головой.

– Значит, союзники намерены навязать нам республику?

– Они ничего не будут навязывать вам, барон. Они настаивают лишь на том, чтобы принцесса не была обманута и чтобы народ получил возможность изъявить свою волю.

Премьер махнул рукой с видом игрока, бросающего свои карты:

– Это означает республику, мистер Доббинс! Ваше преосвященство, вы знаете, что если обе соперничающие монархические партии не объединятся благодаря предполагаемому браку, то у Тонжерова хватит силы опрокинуть монархию. Ваше правительство всегда преследовало политику невмешательства в такие дела, мистер Доббинс!

– Оно и теперь не вмешивается. Я только даю советы. – Американец еще раз взглянул на часы.

– Да, вы даете советы. Ваше преосвященство, я еще раз взываю к вам. – Раслов подошел к окну, как будто желая собраться с мыслями, вернувшись, он продолжал: – Это вопрос вашего патриотизма. Вы глава государственной церкви, и вы всегда были преданы короне. Сейчас сама корона находится под угрозой.

Но митрополит был непреклонен:

– Я верный колибриец. И если бы были канонические средства уладить это, я прибег бы к ним. Но их нет.

– Вот посмотрим; дайте мне взглянуть на это удостоверение, – настаивал барон. – О, вы можете сами держать его в руках!

Раслов нагнулся над бумагой, которую митрополит неохотно протянул ему. Прошло несколько секунд. Потом премьер-министр подбежал к двери, открыл ее и очутился лицом к лицу с норвежкой и дежурившим при ней Загосом:

– Простите, сударыня, но в большинстве европейских стран принято обозначать в свидетельстве религию обоих брачущихся. В вашем брачном свидетельстве этого указания нет. Почему это?

Норвежка широко раскрыла свои синие глаза.

– Но ваше превосходительство уже спрашивали меня об этом: помните, когда вы в первый раз заглянули в переднюю из сада? Я ответила вам, и вы вернулись после этого в сад.

– Да, да, моя дорогая. Но скажите это этим джентльменам.

– Моя религия не указана, потому что ее у меня нет. Мои родители были свободомыслящие.

– Следовательно, – барон провел языком по своим сухим губам, – вы не были крещены?

– Нет.

Раслов быстро повернулся к митрополиту.

– Вы слышали, ваше преосвященство?

Митрополит Афанасий слышал. Он не проявил удивления, ибо все священники живут в мире, полном неожиданностей. Он только погладил свою белую бороду, склонил голову перед норвежкой и мягко сказал:

– Сударыня, церковь не можетсчитать действительным брачный договор между двумя лицами, из которых одно не крещено. Мне очень жаль вас, но в глазах церкви вы не жена!

Женщина вторично вскрикнула:

– Как вы смеете говорить так?

В комнате было теперь пять человек, и Эльга Хольберг сразу стала самой незначительной из них. Никто не поставил ей в укор ее гнев.

– Принцесса все равно не согласится, – сказал Загос – Дело не в технических подробностях. Если только она узнает…

Улыбающийся барон, являвший собой чудо самообладания, прервал его:

– Ее королевское высочество не сразу узнает об этом. Господа, я прошу прощения за небольшой обман, но мне пришлось немного задержать вас, пока государственный канцлер решал срочный, предложенный на его рассмотрение вопрос. Наши законы согласны с нашей церковью в отношении правила, приведенного его преосвященством. И поэтому, заседая в этом замке в качестве председателя Верховного Суда королевства, граф Башко аннулировал норвежский брак на том основании, что одной из сторон было некрещеное лицо. – Он нетерпеливо отмахнулся от новых протестов Эльги Хольберг. – Ваше преосвященство, мы больше не можем терять времени. Я сообщу народу, что болезнь принцессы заставила ускорить венчание и придать ему частный характер. Если массам нужны празднества, мы позже устроим парадную коронацию в соборе. Парламент провозгласит принцессу Ариадну государыней, равноправной с ее супругом. Как вы знаете, дорога в Квильф начинается от задней части этого парка. Король и его невеста отбыли туда: Дворки, пока здесь остается эта скандинавская особа, не подходит для наших целей. Вас ожидает коляска. Угодно вам немедленно выехать?

– Я не хочу обманывать принцессу, – сказал митрополит. – Если она согласится, узнав о всех обстоятельствах…

Очевидно, это не удовлетворило премьер-министра. Он высказал свое предложение митрополиту, тот отказался, и этим дело было исчерпано.

– Это ваше решение? Отлично. В таком случае мы обойдемся, как сказал его величество, одной гражданской церемонией, которую исполнит государственный канцлер.

Дообинс был разгорячен, но вполне владел собой.

– Одну минутку. Лишь недавно вы сказали мне, что королева не может выйти замуж за нетитулованного. А чем же собственно является Павел Полоц?

– Он фактически король. Этого довольно.

– А что вы скажете о кораблях из Константинополя?

– Я отвечу вам и на этот вопрос, но пусть это будет последний. – Доббинс видел теперь истинное лицо Раслова, и это было мрачное, гнусное лицо. – Без этого брака у нас будет республика. Если же этот брак осуществится, республика станет невозможна, а после венчания принцесса – что бы она потом ни узнала – должна будет, ради своего доброго имени, хранить тайну и оставаться женой короля. Опасение опозорить коронованную особу заставят молчать даже тех из наших врагов, которые являются представителями при дворе его величества. Короче говоря, сэр, раз большинство наших граждан будет удовлетворено и объединено, сами союзники не решатся нарушить волю свободного народа Колибрийского королевства!

Он направился к двери, но она в этот миг распахнулась ему навстречу. Билли, покинувший свой пост, стоял на пороге.

– Принцесса несколько минут назад покинула сад, – быстро дыша, произнес он. – Я видел ее из окна. Потом она вышла опять в костюме для верховой езды, и король, и этот юрист, и эскадрон гвардии – все умчались за ней верхом! – Он схватил Загоса за руки. – Скорей, скорей за ними!

Не успел он все это выпалить, как он уже опять исчез из комнаты, и лейтенант бросился за ним. Барон направился к окну, очевидно, он хотел позвать на помощь.

– Стойте! – крикнул Доббинс и загородил ему дорогу.

Раслов пожал плечами.

– Как вам угодно. Мои друзья достаточно опередили их. Они спокойно достигнут Квильфа, прежде чем эти молодые люди нагонят их. А там стража уже получила указания не впускать посторонних – даже протеже иностранных дипломатов.

В третий раз за время этого разговора Доббинс посмотрел на часы. Он снял телефонную трубку. Он не назвал никакого номера. Он только проговорил в рупор:

– Король выехал в Квильф. Раслов засмеялся.

– Вам не удастся, – как вы, американцы, это называете, – устроить «блеф». Вы забыли, мистер Доббинс, что провода перерезаны.

По-видимому, эта насмешка вывела Доббинса из равновесия. Он пробормотал совсем не дипломатическое ругательство и в раздражении оторвал трубку от зеленого шнура, соединявшего ее со стеной.

– Я, может быть, и отправлюсь туда, куда вы просите, когда умру! – хихикнул барон. – Но, пока я еще жив, я снова поеду в Квильф, и, прежде чем я снова покину его, принцесса Ариадна будет обвенчана с его величеством королем Павлом.

Глава XXVII.Пистолет Корвича

Сад опустел.

– К конюшням! – закричал Билли, выбежав с Загосом из башни. – Где конюшни?

Они были в каких-нибудь ста шагах. Слишком торопясь, чтобы взвешивать шансы возможной погони, или считая себя достаточно впереди, король и его спутники не дали служащим и сторожам парка никаких указаний. Сами королевские грумы по приказу Загоса, как офицера гвардии, оседлали ему и Билли лошадей, а новый привратник отдал им честь, когда они выезжали из ворот. Во избежание подозрений, они выехали по окольной дороге и сделали большой крюк, прежде чем выбрались на прямой путь в Квильф.

– Я не понимаю, – сказал Билли, – как им удалось уговорить ее ехать.

– Они просто солгали ей. Вероятно, сочинили что-нибудь вроде восстания республиканцев и их наступления на Дворки. Уверили ее, что она должна поспешить в Квильф, где она обвенчается с королем Павлом; это будет краткая гражданская церемония; все это необходимо для объединения монархических партий… Мало ли что можно выдумать!

Копперсвейт согласился с тем, что объяснение Загоса правдоподобно. Поручая Билли охрану Ксении, Доб-бинс сообщил ему в двух словах о сделанном ею признании, и Билли догадывался о возможных последствиях этого открытия. Он высказал теперь ту мысль, которая всецело владела им:

– Принцесса имеет право на трон и не знает этого. Мы должны, мы во что бы то ни стало должны сообщить ей это, прежде чем заставят обвенчаться!

– Да, тогда она не выйдет за него, даже если бы это стоило ей короны. – Загос в упор взглянул на своего товарища. – Но если мы не опоздаем, то и в этом случае она уже не принцесса, а королева.

Билли знал это, но не колебался. Он понял, что должен отказаться от всяких надежд на ее руку и может лишь сделать все от него зависящее, чтобы спасти ее от обмана…

– Я теряю ее – все равно, но так по крайней мере я спасу ее от Миклоша.

Они свернули на прямую дорогу. Загос дал своему коню шпоры, жеребец Копперсвейта поскакал голова в голову рядом с ним. Ветер свистел в ушах всадников, низко склонившихся к развевавшимся гривам лошадей. Копыта отбивали четкий ритм. У Билли слетела фуражка и покатилась в пыли. Добиться пропуска на охотничью дачу было столь же трудно, как легко было на этот раз выбраться из Дворок. Поэтому единственным шансом казалось нагнать принцессу на открытой дороге. Но возможно ли это? Успеют ли они?

Квильф лежит на несколько сот футов ниже замка, но дорога сначала поднимается на крутой холм, прежде чем спуститься к ровному участку, которым она заканчивается. Загос и Билли не щадили на подъеме своих лошадей. Поднявшись на холм, они сразу увидели весь оставшийся им путь и ожидавшие их препятствия.

– Вот они!

Местность между холмом и замком давно уже была лишена леса, а новый лес не мог расти, так как местные жители вырубали все, что можно, на дрова. Но внизу, в миле расстояния от подножия холма, густой стеной стоял квильфский охотничий лес, и дорога спускалась к нему, извиваясь серой лентой по голому каменистому склону. Внизу, ясно вырисовываясь на солнце, ехала быстрой рысью маленькая кавалькада: король рядом с принцессой, за ними канцлер, а позади восемь гвардейцев под командой уже знакомой нам фигуры.

– Корвич!

Всадники не придержали поводьев на вершине холма. Квильф был слишком близко, и они ринулись вниз по склону.

Корвич повернулся в седле и посмотрел на них. Они увидели, как он предостерег короля, увидели, как последний обернулся и как весь отряд сразу остановился.

Но преследователи мчались во весь опор. Галопом летели они с холма, и все происходившее среди преследуемых разыгрывалось перед ними, как в пантомиме. Судя по жестам короля, он приказывал солдатам загородить дорогу. Принцессе он махнул, чтобы она ехала дальше. Она взглянула на приближавшихся всадников и узнала их. Видно было, что она живо протестовала против распоряжения короля.

Козьма Корвич не вытерпел. Он выхватил у одного из солдат винтовку, навел ее на приближавшихся врагов и выстрелил.

Пуля безвредно просвистела мимо ушей Билли, находившегося уже на половине высоты холма, но на принцессу выстрел произвел большое впечатление. Она повернула свою лошадь, как будто желая ехать навстречу Копперсвейту и Загосу. Король сердито схватил ее лошадь под уздцы; принцесса старалась вырваться.

– Будем драться! – радостно закричал лейтенант.

– Берегите ее! – крикнул ему Билли.

Оба выхватили свои автоматические пистолеты.

Еще одно лицо угадало, что предстоит сражение: государственный канцлер, миролюбивая душа, дал шенкеля своему коню и, помчавшись в сторону Квильфа, скоро скрылся из виду в лесу. Но гвардейцы или не сразу поняли происходившее, или же ими плохо командовали; атакующие налетели на них, прежде чем они успели вскинуть ружья.

На сдерживаемые руками всадников и обезумевшие от дикой скачки лошади врезались в самую гущу кавалькады. Столкновение было ужасно. Лошади ржали, поднимались на дыбы, падали. Со всех сторон неслись крики. Облако удушливой пыли поднялось над дорогой, и сквозь него сверкали красные вспышки выстрелов.

Для Билли, как и для всех остальных участников, события развернулись так мгновенно, что слились для него в общее движение и мелькание. Он пошатнулся, но удержался в седле. Он ударил кого-то, кто-то ответил ему. Глаза ему слепила пыль, и он задыхался от порохового дыма. Он дрался среди храпевших лошадей, среди путаницы сбруи и лязга оружия. Он хотел выбраться из этого ада, хотел подбежать к принцессе, чтобы сообщить ей свою весть, прежде чем его убьют!

Но тут новый толчок отбросил его в самую середину борющихся. Он мельком увидел принцессу. Она стояла бледная, прислонившись к огромному валуну у края дороги. Он крикнул ей из всей силы своих легких, но в грохоте перестрелки его крик затерялся, как тихий шепот.

Вдруг его лошадь пошатнулась под ним, упала на колени и, едва Копперсвейт успел высвободить ноги из стремян, рухнула на бок. Билли, соскочив, отошел от нее. В это время позади него Загос упал с седла и скатился к его ногам. Американец повернулся и увидел над собой все еще сидевшего верхом Корвича, державшего пистолет перед самым его лицом.

Лицо капитана со сломанным носом было перекошено свирепой гримасой, от которой, казалось, готовы были лопнуть его рубцы.

– Ну, теперь мы посчитаемся! Билли пригнулся. Он схватил своего врага за руку и отвел ее в сторону. Раздавшийся выстрел опалил ему щеку. Тогда он поднял своей пистолет и спустил курок. Выстрела не последовало. В опьянении атакой Копперсвейт исчерпал все патроны. Обойма была пуста. Корвич понял это. Он захохотал и, стараясь вырвать свою руку, в то же время кулаком другой ударил Билли между глаз.

Но он не рассчитал своего движения и пошатнулся в седле. Лошадь испугалась. Мигом оценив преимущество своего положения, Билли бросил свое бесполезное оружие и обеими руками рванул руку своего врага. Он стащил Корвича на землю, и когда они оба падали один на другого, пистолет колибрийца выстрелил. Случайный поворот при падении решил судьбу этой схватки: капитан сам прострелил себе сердце.

Уцелевшие во время перестрелки солдаты понемногу приходили в себя и готовились к решительному отпору. Смерть их офицера лишь на секунду задержала их, вызвав среди них краткие возгласы замешательства. Их покрыл громкий крик женщины. Билли понял, что принцесса хочет предостеречь его. Он увидел двух гвардейцев, наводивших на него свои винтовки. Он решил, что настал его конец, но он должен был сначала спасти ее. Собрав все свои силы, он крикнул ей:

– Павел не король!… Пошлите за Доббинсом!…

– Стойте! – Это был голос узурпатора, с которого Билли хотел сорвать маску; Миклош шел к нему, расталкивая своих солдат. – Жизнь американца принадлежит мне, и я сам возьму ее!

Глава XXVIII. «Самое большое приключение»

За спиной короля белела дорога в Квильф, и по ней скакала отбившаяся лошадь. Три солдата и две лошади неподвижно лежали в пыли. Один из гвардейцев скорчился возле своего мертвого коня и обтирал кровь, капавшую у него из пробитого лба; другой гвардеец пытался перевязать свою руку. Принцесса в темном верховом костюме словно застыла рядом с большим камнем. Поняла ли она слова Билли? Она ничем не показала этого! Американец, повернувшись спиной к упавшим Загосу и Корвичу, в разорванном пиджаке, в изодранной в клочья рубашке, исцарапанный и забрызганный кровью, но до сих пор уцелевший от серьезных повреждений, смотрел прямо в лицо королю, который, остановив своих солдат, направлялся к нему с своей обычной язвительной усмешкой и раздувающимися широкими ноздрями.

– Я мог бы застрелить вас как собаку, – сказал он, – потому что, как король, я не обязан драться с вами…

Билли заставил себя улыбнуться.

– Только не как король! – ответил он. – Как король, вы не могли бы драться.

Фактический монарх пропустил это мимо ушей.

– …но я мужчина. И по этой причине я хочу предоставить вам равные шансы. – Этот простолюдин на троне был по крайней мере храбр! – Пистолет или шпага – как вы предпочитаете защищаться?

Это было прямо великолепно. Он мог сам убить Билли, или любой из его солдат сделал бы это по одному мановению его руки. Но он предпочел драться! – Да, Павел Миклош был истым колибрийцем. Быть может, он слишком ненавидел Копперсвейта. Быть -может, он боялся совершить прямое преступление на глазах своей невесты.

Но тут произошла неожиданная помеха.

– Не надо! – крикнула принцесса и подбежала к спорившим. Она остановилась между ними, сверкая своими карими глазами, высоко подняв голову и руками стараясь раздвинуть обоих противников. – Как вы смеете? – обратилась она к Билли.

. – Он не король! – настаивал Копперсвейт.

– Сначала сражайтесь, – бросил ему Павел, – а потом можете болтать, если останетесь живы!

Принцесса смотрела в глаза Билли.

– Я не понимаю ваших слов, – сказала она ему. – Но я пошлю за мистером Доббинсом.

Павел попытался отодвинуть ее в сторону. Надменным взором он смерил Копперсвейта:

– Вы боитесь?

Копперсвейт в ответ только насмешливо улыбнулся. Но девушка все еще стояла перед королем. Она была без шляпы. Ее костюм пострадал от общей суматохи и был покрыт пылью. Иссиня-черные волосы, остриженные для бегства в Америку, после возвращения домой остались короткими. Они колыхались вокруг ее лица точно так же, как кудри одетой в алую с серебром короткую юбку «девушки с тамбурином» на Ректор-стрит. Но ее черты, всегда напоминавшие статую времен Перикла, теперь были слишком взволнованны для статуи. Никогда ее лицо не горело таким ярким румянцем. Никогда ее осанка не была более величественной. В памяти Копперсвейта встала картина, когда царственная пленница ждала своих врагов, входивших в комнату с амурами в старом дворце Стратилатосов; он видел ее, встреченную восторгом публики принцессу, с лентой Влофского креста на груди и в жемчужной диадеме на голове в литерной ложе Национального оперного театра. Но и в те минуты она не была столь царственна, как теперь.

Своим звучным контральто она заговорила с Павлом, жестом своей белой, неукрашенной кольцами руки указывая на Билли:

– Я люблю этого человека. Как королева, я не могу стать его женой. Но если вы убьете его, то, будь у нас королевство или республика, вашей женой я все равно не стану!

Убить? Пусть король убьет его! Копперсвейт теперь согласен был умереть! Открытое признание Ариадны сочеталось с ее угрозой в адрес кузена. Великая радость потрясла американца. Через пять минут, убитый в бою и по ту сторону любви и ненависти, или живой и отделенный от нее троном, на который она тогда должна была бы взойти одна, он все же будет победителем. Пусть же король убьет его и будет проклят! Но язвительная усмешка резче обозначилась на энергичном лице Павла. Он повернулся к своим солдатам, стоявшим с разинутыми ртами:

– Возьмите ее высочество. Держите ее. Отведите в сторону от дороги.

Два изумленных гвардейца двинулись исполнять приказание.

– Руки прочь! – крикнул им Копперсвейт, в его голубых глазах вспыхнул опасный огонек.

Ариадна в недоумении переводила взор с короля на Билли.

Павел топнул ногой.

– Исполняйте, что вам приказано! – зарычал он на солдат. – Без грубости, но уведите принцессу с дороги и подержите ее.

– Если вы посмеете дотронуться до нее… – грозно начал Копперсвейт.

Но тут наконец девушка поняла, что король непременно решил настоять на своем, и ее карие глаза бросили взгляд на Билли. Он прочел в этом взгляде, что она не хочет стать центром драки на большой дороге, а его собственный здравый смысл подсказал ему, что единственная возможность спасти принцессу из рук коронованного негодяя лежит в дуэли.

– Я уйду сама, – сказала она королю. – Но я предупредила вас. – Затем она обратилась к Билли: – Не мешайте им. Вы видите, сколько их против вас!

Солдаты подошли к ней исполнить распоряжение короля.

– А теперь к делу, мистер Копперсвейт! – воскликнул король.

Из уст, которые он уже отчаялся увидеть вновь, Билли услышал то, на что он больше не надеялся даже в своих мечтах, и его сердце билось ликованием. Мог ли тревожить его исход предстоявшей дуэли? Это было совсем не то, что драться с Корвичем. Жизнь дала ему высшее счастье. Он с восхищением глядел вслед Ариадне, спокойно отходившей в сторону в сопровождении двух солдат.

– Что бы ни случилось, я не забуду! – крикнул он ей и добавил: – Непременно пошлите за Доббинсом; он в Дворки! – Аишь после этого он обратился к королю: – Считаю своим долгом предупредить вас: я бывший чемпион по фехтованию.

– Значит, шпаги? – насмешливо спросил Павел. Какой на это был возможен ответ?

– Пистолеты! – сказал Копперсвейт.

– Как вам угодно. Мне говорили, что вы уже не оплошали раз и с этим видом оружия.

Король спокойно потребовал у двух солдат их военные автоматические пистолеты и предложил один из них своему противнику. Кратко и решительно он заявил обступившим его гвардейцам, чтобы они не смели вмешиваться, под страхом тяжкого наказания.

– Это не настоящее дуэльное оружие, – сказал он Билли, – но нам приходится пользоваться тем, что есть. Так как исход должен быть решительный, то я предлагаю дистанцию в десять шагов. Мы станем спина к спине, пройдем по пяти шагов, потом повернемся и тогда можем стрелять. Вы согласны?

Билли сошелся с королем. Они стали друг к другу спиной. Солдаты в недоумении смотрели на происходившую сцену. Если они и поняли брошенное иностранцем обвинение, то все же дисциплина заставляла их слепо повиноваться приказу начальника. Сбоку от дороги бледная принцесса стояла между двух гвардейцев, отвернув голову. Подобно героической фигуре греческой трагедии, бессильная в когтях судьбы, но гордая в своем отчаянии, она устремила свой взгляд на квильфский лес.

– Начинаем! – сказал король.

Он и Билли медленно двинулись в противоположные стороны.

Один шаг. – Копперсвейт твердо шел вперед.

Два шага. – Мнимые сыновья герцогов, надо думать, тренируются к дуэлям, а Билли трудно рассчитывать на то, чтобы ему вторично так повезло, как в парке Дворки.

Третий шаг. – Как похоже было это на ту, другую встречу, и – какая огромная разница!

Четвертый шаг. – Билли повторял себе то, что недавно во всеуслышание объявила принцесса Ариадна.

Остался только один шаг…

Пять!

Билли быстро повернулся. Король уже стоял лицом к нему: он практиковался в этих упражнениях под опекой Раслова в дни своей юности. Противники подняли пистолеты, но Павел смотрел вверх на дорогу, по которой недавно прискакал Билли. Ясные глаза американца изучали лицо его врага. Пора было стрелять.

– Взгляните туда! – облегченно вскрикнула вдруг принцесса Ариадна.

Ее возглас отвлек внимание дуэлянтов. Как ни был тренирован король, он все же инстинктивно повернулся в ту сторону, куда указывала принцесса. Руку Билли не удерживала на этот раз совесть, как тогда в Дворках, но… все-таки нельзя же стрелять человеку в спину! Копперсвейт опустил пистолет. Его глаза повернулись туда, куда указывала пальцем принцесса – в сторону Квильфа.

Из королевского леса выезжала на дорогу колонна всадников. На них была зеленая форма колибрийской кавалерии.

Король пробормотал что-то сквозь зубы.

– Мистер Копперсвейт, – сказал он затем, – мне кажется, нам придется ненадолго отложить это дело, чтобы не попасть под лошадей. Мне очень жаль, что нам помешали.

– Пустяки! – великодушно ответил Билли.

Из лесу показалась еще одна колонна, потом еще – целый полк.

Билли услышал, как один из гвардейцев сказал: «Это двадцать восьмой».

Первая колонна уже приблизилась к ним, и во главе ее, окруженный своим штабом, ехал невысокий, худой человек с седой бородкой и глубокими складками между косматых бровей – старый ветеран турецкой войны, бывший гостем в королевской оперной ложе в первый вечер пребывания Билли во Влофе, популярный генерал Обрадович, главнокомандующий колибрийской армией. Подъехав к королю, он спешился, бросил поводья ординарцу и отдал честь.