Бумажные книги Лали

— Лиса дома? — обреченно пробормотал Заяц.

— Мамы нету… Ушла… — испуганно запищали лисенята.

— Ушла?.. — И что тут сделалось с Зайцем! Весь взмокший, взъерошенный, собаками рваный, он приосанился, молодецки лапками расправил усенки, нахально прикрякнул: — Жаль-жаль, от меня ушла! Не то задал бы я ей перцу!

Вот именно этот момент мгновенного преображения униженного и затравленного рваного Зайца в самоуверенного, развязного наглеца и хвастунишку и заставил старого слепого человека вдруг рассмеяться среди ночи.

Он стал припоминать весь текст этой коротенькой, всего в несколько строк, сказочки и обнаружил, не в первый уже раз он подмечает, когда Лали ему читает-рассказывает, перед ним открывается яркая картина того, что она не всегда произносит вслух, но только, по-видимому, сама себе очень живо представляет. Какие-то вспышки ее воображения по временам стали передаваться ему самому. Далеко не в точности и не так, как рассказываете в сказке, но примерно так, как видит это Лали. В сказке о чудом спасшемся Зайце ни слова не говорилось ни об ушах, ни об отчаянии Зайца, но Прат почему-то живо представил себе и норку, и писк жавшихся друг к другу лисят, и невероятные изменения заячьей морды. «Странно, — говорил он себе, — странно. Откуда у девочки такая способность? И действительно ли она у нее есть? Может быть, какая-то ненормальность? Болезнь?.. Гм… Моцарт, сочинявший серьезную музыку в семилетнем возрасте, был, конечно, не совсем нормальным, то есть „средним“ ребенком. Хорошо только, что его не принялись лечить, чтоб сделать „нормальным“.» В следующий четверг, когда к нему, по обыкновению, пришли его старые друзья, он с опаской, осторожно решился кое-что проверить из своих наблюдений.

Глава 4

ЛАЛИ ЧИТАЕТ СВОЮ БУМАЖНУЮ КНИЖКУ

Все они были спаяны одним: твердо решили не обращать внимания. Ни на что. И сохранять невозмутимое спокойствие.

Срок, когда на Земле прекратится жизнь, был вычислен вполне безошибочно, и разные люди по-разному переживали, думали и вели себя, зная краткость этого срока. Друзья Прата были из тех, кто жил, не обращая внимания на то, долго ли, коротко ли продлится их жизнь. И действительно, сохраняли невозмутимое спокойствие. Ведь прожитые ими долгие жизни никто не мог у них отнять. А это и было их богатство, имущество, их неотъемлемая собственность, и они жили в цветущих садах и тенистых парках, среди друзей.

…Пылал, потрескивая, камин. За окнами была включена тихая, звездная ночь. Поболтали, припоминая кое о чем, что случилось шестьдесят лет назад, поспорили о событиях, произошедших всего пятьдесят девять лет тому назад, попивая чай с пирожными, и вот примолкли на минутку. И тогда Прат, вскользь, шутя, предложил послушать, как Лали читает сказку. Сказка — это было прошлое, и потому все охотно согласились, оживленно переглядываясь и добродушно посмеиваясь.

Позвали Лали, она вошла, держа в руках раскрытую большую книгу, и приветливо со всеми поздоровалась.

— О-о! Ты, я вижу, читаешь старые бумажные книги! — приятно удивленная, улыбнулась Прекрасная Дама.

Лали застенчиво кивнула и уселась в кресло, прикрыв лицо раскрытой книгой в старом кожаном переплете.

— Не почитаешь ли ты нашим гостям какую-нибудь старинную сказочку или историю? — как-то вскользь попросил Прат. — Ну, что-нибудь, что мы уже читали. Наверное, нашим гостям забавно будет послушать, не правда ли?

— Да, да, конечно! Пожалуйста! — вежливо и ласково, как говорят взрослые с детьми, откликнулись гости.

— Разве вы тоже любите сказки? — обрадованно удивилась Лали, выглядывая из-за переплета, служившего ей ширмой. — Сказок же очень много. Какую вы хотите?

— Ну… — протянул Розовый Нос, — давненько я не слышал сказок, мне всякая будет хороша.

— Я помню, — сказал, вдруг заулыбавшись, Непомник, — честное слово, помню, была такая сказка «Спящая царевна», или «Уснувшая красавица», или «Белоснежка», или еще как-то… Смотрите-ка, я хорошо помню все, что мне хочется помнить. Конечно, это было давно. Задолго до всяких неприятностей, которые я совсем забыл.

— Она чаще всего называлась «Спящая красавица». Ты читала ее, детка?

— О-о! — снисходительно отозвалась Лали. — Я тоже очень давно ее читала, еще в детстве,

— Я тоже читала ее в детстве, — сдержала усмешку Дама. — А ты теперь, очевидно, совсем взрослая?

— Нет-нет, я прекрасно знаю, что нет. Я хочу сказать, что бывает совсем детское, настоящее, маленькое детство, но оно постепенно проходит. У меня оно уже прошло.

— Вот как у меня! — радостно объявил Непомник. — Меня, к сожалению, выпихнули из детства. Прямо взяли и выпихнули. Хотя я совсем не хотел. И до чего же трудно бывает потом вернуться назад! Если можно, пожалуйста, помоги мне немножко туда окунуться, хоть ненадолго. Так скучно быть все взрослым да взрослым. Ну их!

— В этой книжке у меня все средневековые хроники. Тут нет этой сказки.

— Но ведь ты ее помнишь? — мягко спросил Прат…

— Конечно. Ведь я ее тебе читала… Что? Просто рассказать? Ну хорошо, я попробую. — Лали, слегка наморщив лоб, задумалась. Потом рассеянно улыбнулась и пробормотала: — А-а, да, да… — Рот у нее приоткрылся, лицо приняло совсем детское, даже глуповатое выражение, и она начала рассказывать сказку, всем известную старинную сказку, которая из поколения в поколение, из народа в народ тысячи лет кочевала, родившись неизвестно где и когда. Простая и понятная, как азбука, сказка, в которой менялись костюмы, века и подробности, но основа человеческих чувств всегда оставалась все та же.

Рассказывала она немного странно: как привыкла рассказывать слепому старику Прату. Так, произнеся две-три фразы о том, как принц поднялся по мраморным ступеням, вошел в заколдованный уснувший дворец, Лали, запнувшись, замолкла, точно это не принц, а она сама остановилась на пороге и в изумлении оглядывала дворцовую залу.

Гости сидели не шевелясь, и только Прат чутко прислушивался к их дыханию, легким, удивленным, встревоженным, облегченным возгласам: «Ох!.. Ай!..»

Сказка, это вольное творение человеческих сердец, текла в воздухе по комнате, как разноцветный ручеек, в который каждый новый рассказчик волен пустить свой собственный, новый бумажный кораблик.

И вот она тихонько протекла и благополучно закончилась. Лали вздохнула, встала, подошла к столу и положила себе в рот уголок пирожного.

— Спасибо, ты хорошо рассказала, — сказал Прат. — Теперь можешь бежать в свою комнату.

После того как Лали ушла, кивнув всем на прощание, в комнате долго стояла тишина.

— Вам, вероятно, наскучила ее детская болтовня? — насторожившись, спросил самым небрежным тоном Прат.

— Разве это была болтовня? — пробубнил Чемпион. — Ах да, конечно, конечно. Это ведь просто сказка и больше ничего. Но у меня до сих пор руки чешутся, до того мне хотелось схватить за шиворот эту ведьму, когда она подсовывала принцессе отравленное яблоко…

Непомник вдруг радостно расхохотался:

— А у того гнома был нос порозовей, чем твой. Ты очень на него похож! Очень!

Прекрасная Дама тихонько рассмеялась:

— Это правда, я тоже заметила!

— Ничего подобного! Никакого сходства. Просто отдаленное совпадение оригинальных оттенков окраски носов, и притом у него это выглядело гораздо грубее, — порозовел от возмущения Розовый Нос.

— Нельзя обижаться на сказку, — укорила Дама. — Кроме этого гнома, там были вещи поинтереснее. Фонтан в заколдованном дворце, который взметнулся вверх и замер на сто лет, как хрустальный букет с брызгами в воздухе.

— Да, да, да!.. — обрадовался Непомник. — И еще этот заснувший яркий огонь в камине! Наверное, он совсем не жжется. Я бы хотел отломить кусочек от одного язычка и подержать на ладони.

— Все это чепуха и мелочи, — грубовато отрезал Чемпион. — Вот когда эти славные ребятишки в колпачках стояли и рыдали у хрустального гроба, куда им, беднягам, пришлось уложить Белоснежку, я чувствовал, что вот-вот разревусь. А этого со мной не бывало давно. Лет сорок или пятьдесят пять, не помню. Но зато как легко и радостно на душе, когда все так хорошо кончилось. А то просто сердце разрывалось на них глядеть, в особенности на твоего тезку с розовым носом.

— Да! — с достоинством сказал Розовый Нос. — Действительно, он горевал больше других. Просто у него более чуткое сердце!

Внимательный Робот бесшумно наполнил чашки свежим, душистым чаем и добавил в вазу пирожных.

Непомник положил себе на тарелку пирожное и застенчиво хихикнул. Розовый Нос заспорил с Чемпионом.

Прекрасная Дама, которая, кроме того, была и умной дамой, сидела задумавшись.

— Забавно! — вполголоса обратилась она к Прату. — Вы слышите? Эти двое спорят, о том, какие были во дворце колонны: мраморные или серебряные!

— А я тебе говорю, что серебряные! — азартно доказывал в это время Розовый Нос — Ступеньки? Ступеньки были просто мраморные, а колонны?.. Конечно, серебряные… Вообще серебряные это как-то роскошнее!

— Правда, забавно? — снисходительно заметила Дама. — В особенности потому, что там, собственно, не было никаких колонн. Там были арки.

— Вероятно, так же, как в жизни, каждый видит все происходящее по-своему, — только усмехнулся Прат. — Прошлый раз колонны ей самой представлялись красными.

— Она видела их?

— Да. Правда, я замечал, что обстановка иногда меняется, но все происходящее, что Лали видит, повторяется вполне точно.

— Постойте, вы сказали: видит?

— Да, я так сказал. Вы не обратили внимания, что она вообще ни слова не говорила ни о каких колоннах. Лали их просто видела, а вы видели то, что она воображала. Причем каждый видит подробности по-своему, разумеется. Она произносит: «Великолепный, заколдованный дворец», и в ее фантазии мало-помалу возникает этот дворец, и вам кажется, что вы его видите.

— Вы хотите сказать, — с легким испугом откинулась на спинку кресла Дама, — что все это было только ее фантазия, а мы-то, как дети, замирали, пугались, изнывали от ожидания?.. Да я и сейчас чувствую, будто с меня свалили свинцовую тяжесть. Мне легко и радостно, как на майском зеленом лужке… И мне хочется смеяться… Неужто это все оттого, что во мне играет и кипит ликование этих выдуманных человечков, плясавших от восторга, когда их Спящая Царевна пробудилась от смертного сна и встала из своего хрустального гроба?.. Ведь эту сказку я читала и видела, когда мне было меньше лет, чем сейчас Лали. И все, что мы сейчас видели, только фантазия?

— Вы были замечательной актрисой и можете так пренебрежительно произносить это слово: фантазия!.. Воображение! Изобретательная сила ума! Надо вставать и снимать шапки, произнося эти великие слова! Ими обозначается творческая сила художника, вся самобытная сила созидания!.. Туповатые людишки любят над этим подсмеиваться. Для них фантазия — это несбыточная чепуха! Воздушные замки! Иллюзия! Фата-моргана!

— Фантазию любили изображать в виде прекрасной феи в длинном белом платье, со звездочкой во лбу… в тот момент, когда она, улыбаясь, парит в воздухе!

— Ну что ж? Тоже неплохо. Но можно бы явление фантазии изобразить на тысячу ладов. Например: перед нашим взором возникает эдакая лохматая рожа первобытного человека… Страшноватая физиономия: нос приплюснут… зубки… можете себе представить… глубоко вдавленные глаза… Да-с… И вот мы замечаем вдруг, что в этих маленьких полу-. звериных глазках вспыхнул и загорелся волшебный огонь фантазии! В эту самую минуту его, одного, из всех людей племени, вдруг озарил ослепительный свет фантазии. Тысячи тысяч лет все племя швыряло на охоте камни и палки, пока вдруг его одного не осенило: он соединил дырявый камень с кривой палкой и создал первый каменный топор — могучее оружие человека в борьбе с окружающим его чудовищным миром джунглей.

— Да, да, да! Но как?..

— Что как? Как эта девочка?.. Не знаю. Просто у нее определенного рода способность — сильнее, чем у других. Это довольно обычная способность как-то передавать другим свои чувства, образы. Разве не к этому стремятся все писатели, актеры и художники всех времен?

— Но откуда у Лали?

— Вот вопрос, на который я не могу ответить.

— Знаете что? Можете не отвечать. Только дайте нам послушать ее еще раз. Вы думаете, все повторится?

— Мы это увидим!

Глава 5

ЭПОХА КОНТАКТА

Лет шестьдесят тому назад в разных точках земного шара стали происходить некоторые странноватые явления. То там, то тут возникали на большой высоте какие-то неправильной формы и явно бессмысленного назначения предметы. С научной точки зрения, они определенно не были пригодны для полетов. Но так как они все-таки летали, ученые установили, что это вполне антинаучное явление, на которое не стоит обращать внимание.

В народе их скоро метко окрестили «кастрюльками», поскольку они были похожи на кастрюльку ничуть не меньше, чем на решето или тыкву.

Их появление совершенно явственно заметило 10177 человек, из которых 10126 соврали. 22 были введены в заблуждение, но остальные действительно что-то видели.

Однажды вдруг исчезло громадное здание Политехнического музея со всеми экспонатами: древними паровозами, автомобилями, двигателями и приборами. Стояло тяжелое, громоздкое здание со своими боковыми корпусами, зрительным залом, подвалами и чердаком. И вдруг тихо и плавно среди белого дня исчезло. Были замечены четыре «кастрюльки», которые на минуточку повисли неподвижно, как бы по углам квадрата, и скрылись.

Осталось только удивительно глянцевито-ровное поле посреди города.

Это событие вызвало определенный прилив интереса не только среди горожан, в изумлении глазевших на пустое место, оставшееся от старого музея, но даже среди некоторых ученых.

Тут же со всех сторон стали поступать сообщения о том, что ненаучные «кастрюльки» опускались на Землю и из них высовывались и вылезали наружу какие-то существа.

Видевшие их на очень далеком расстоянии утверждали, что они точь-в-точь маленькие человечки, только зеленые.

Если прежде люди, заметившие в вечернем небе кое-что странное, восклицали: «Э-э, да это всего-навсего еще одна „кастрюлька!“», то теперь известие о «зеленых человечках», утащивших музей, произвело самое яркое впечатление! Наконец-то вместо чего-то расплывчатого, бесформенного можно было представить себе нечто, пускай самое нелепое, зеленое, фиолетовое, только бы определенное, пускай хоть с мордочками, выглядывающими из-под мышек и с глазами на кончике хвоста.

С этого момента «зеленые человечки» запрыгали, заплясали во всех балетах, на все голоса запели во всех мюзиклах и стереофильмах. Они устраивали на своей планете ужасные сражения между бледно-зелеными и ярко-зелеными, и их верховный жрец салатного цвета просил помощи у храбрых землян, чтоб победить свирепых густо-зеленых, причем нежно-зеленоватая красавица влюблялась в смуглого и мужественного командира межпланетной ракеты, прибывшей с Земли. То попросту зеленые, как огурцы, человечки набрасывались и загрызали весь экипаж прибывшего с Земли корабля, за исключением одного неустрашимого капитана, которого спасала красавица с зеленоватыми волосами… ну и так далее.

К тому времени на всей Земле насчитывалось всего пять-шесть Центров Поиска Контакта с Космосом. Только после нелепого эпизода с Политехническим музеем по всему земному шару с лихорадочной быстротой стал возникать Пункты и Центры, назначение которых было: принимать из Космоса любые сигналы и отправлять разного рода позывные неведомым инопланетным братьям по разуму.

Скоро Центры возникли повсюду, на всех высочайших горных цепях, в пустынях и около крупных городов. Все они шарили своими приборами в черных глубинах Вселенной, сигналили всевозможными волнами и лучами, посылали зонды и станции на ближайшие планеты. Год за годом напрасно тысячи самых чутких приборов прослушивали шуршание Космоса, не получая никакого разумного ответа, пока не наступил знаменательный день 22 мая, когда вдруг как будто щелкнул включатель и Космос заговорил сам. В первый момент казалось, что он заговорил на ста двадцати языках — его поняли разом на всех Пунктах Связи, но очень скоро стало ясно, что Космос не говорит ни на каком языке. Похоже было, что он, минуя языковые формы, обращается прямо "разуму людей, делая понятным все, что ему нужно было передать.

Так или иначе, Контакт произошел. Космос явился и сам постучал в дверь.

Встретились две цивилизации. Завязалась связь. Начался диалог, и тут все стало на свои места: гипотезы, догадки, иллюзии землян погасли, как фонарики карнавальной иллюминации на холодном рассвете.

В эти-то дни родилась и получила распространение невеселая шутка насчет Колумба, которого неожиданно сама открыла некая космическая Америка, потому что очень скоро ученые Центров Связи с Космосом почувствовали себя отважными мореплавателями на борту прекрасной, но несколько устарелой каравеллы. Не очень уж намного, всего на дюжину тысячелетий, вероятно. Они предлагали Космосу обмен обоюдополезной научной информацией, они выкладывали, сначала со многими предосторожностями и умалчиваниями, чтоб не выдать своих научных секретов, кое-какие величайшие технические достижения, начиная с обыкновенных ядерных реакторов, лазеров, мазеров и новейших квазеров, и ждали ответа. Ответ был короткий: «Устарело на многие тысячелетия вашего исчисления».

После долгих колебаний было решено выложить самые новейшие разработки космических ракет и кораблей — все выглядело именно так, как будто они раскладывали на прибрежном песке разноцветные бусы, железные топорики, зеркальца и мушкеты со свинцовыми палочками для откусывания от них пуль.

Ответ был всегда один и тот же: «Устарело на несколько тысячелетий».

Наконец, когда Земля выложила все сокровища науки и техники, не вызвав ни малейшего интереса, решено было оставить мысль о взаимовыгодном обмене. Центр Координации задал вопрос:

— Можете ли предоставить нам полезную информацию?

— Лишено смысла, — любезно отозвался Космос и выключился начисто, надолго, почти на целый год.

Целый год все позывные сигналы с Земли оставались безответными, и вдруг Космос снова начал передачи. На этот раз он стал гораздо разговорчивее, хотя многим потом казалось, что было бы гораздо лучше, если бы он помолчал.

Центры Связи зарегистрировали с точностью все, что было передано: математические расчеты, астрономические карты. Все это было понятно только ученым, но выводы мог бы усвоить и смышленый десятилетний ребенок.

Неизвестная планета, которую для ясности называли просто «Космос», бесстрастно и с абсолютной точностью предупреждала, что через одиннадцать солнечных лет земного исчисления планету Земля постигнет некая космическая катастрофа: столкновение с приближающимся из глубин Вселенной астероидом, вследствие чего всякая органическая жизнь на Земле прекратится.

В утешение Космос добавил, что всего 165 миллионов лет назад Землю уже постигла подобная катастрофа. Впрочем, это была совсем небольшая, мини-катастрофа, в результате которой погибли все громадные ящеры, заселявшие Землю, что пошло даже на пользу человечеству. Нельзя сказать, чтоб ученые специалисты были очень успокоены сообщением, что подобные неприятности угрожают не только их собственной Земле, но и другим космическим телам. Расшифровав все карты и таблицы, ученые обнаружили: то, что они называли до сих пор «Космос», — это планета Ипсилон Бета созвездия РА. Сами инопланетяне называли ее, конечно, по-своему и очень странно. Звучало похоже на очень искаженное: ЗЕМЛЯ НОВАЯ.

— Существует ли способ избежать катастрофы? — вопрошал Центр Координации.

— Теоретически — безусловно. Практически, на уровне вашей цивилизации, — нет.

— Можете ли вы нам оказать помощь?

— Теоретически — да. Практически: нет заинтересованности. Мы более 200 лет изучаем Землю. Вы не успели справиться с задачей овладения космической техникой…

— А вы овладели?

— Наша древняя планета также некогда попала в катастрофу. Наши дальние предки тогда тоже еще не владели средствами ее предотвращения, но они предвидели ее заранее и все ценное смогли на космическом корабле переправить на заранее подготовленную планету Новая.

— Не прекращайте связи. Братья по разуму, помогите нам! Вас может постигнуть на Новой такая участь!

— Нет. Мы имеем все средства предотвратить любую катастрофу. Мы не так беспомощны, как наши древние предки. А вы беспомощнее их на три тысячи лет гармонического развития.

— Является катастрофа неизбежной?

— Безусловно. Через три года доступные вам средства наблюдения подтвердят точность срока.

— Разумная цивилизация планеты Земля обращается с просьбой помочь средствами вашей техники. Помогите. Помогите!

— Нет заинтересованности.

— Помогите!

— Нет заинтересованности.

— Обладаете ли вы средствами нам помочь!

— Теоретически — безусловно. Практически: нет заинтересованности.

— SOS! Земля подает сигнал бедствия! Помогите спасти нашу разумную цивилизацию! Братья!

— Нет заинтересованности. Повторения бессмысленны. Конец контакта. Всё!

Тишина. Космос замолк. Молчал, как миллионы, миллиарды лет до этого. Все позывные Земли тонули и гасли в беспредельных пространствах черной тишины.

Участники последнего сеанса связи — ведущие астрофизики, математики, астрономы Земли, словом, весь состав Центра Координации Связи «Земля — Космос» — некоторое время, как оглушенные, продолжали сидеть в своих кабинетах.

Они сидели, расположившись полукругом, как привыкли рассаживаться на общих сеансах. Конечно, они не теряли времени, слетаясь со всех точек земного шара, где были разбросаны Пункты и Центры Связи «Земля — Космос». Просто каждый, оставаясь на своем месте, включался на одном из экранов стереовизоров, расставленных вокруг овального стола в каждом Центре. Наконец очередной Председатель откашлялся и устало проговорил, обращаясь к заочно Присутствующим:

— Ну что ж, я полагаю, мы все пришли к одному выводу. Все наши попытки безрезультатны. Можно считать заседание выключенным?

Широкий полукруг сидящих перед ним ученых, членов Объединенного Центра Контакта, зашевелился. Послышалось:

— До приятного включения!

И, один за другим, все стали исчезать с полукруглых экранов.

Позже других задержался 136-летний тибетский астрофизик Сью-Сиу, задумчиво рисовавший в блокноте драку двух мартышек. Но и он, рассеянно улыбнувшись, тронул рычажок и исчез с экрана, продолжая со стоическим упорством растушевывать мартышкин хвост, сидя в своей лаборатории на Аннапурне.

Вице-председатель Ив, выключившись, встал, потирая поясницу, со своего кресла в то же самое время, когда все участники совещания, тоже потягиваясь, вставали из кресел в своих кабинетах, в башнях земных Центров Контакта во всех частях света: на Джомолунгме, Эльбрусе, Попокатепетле, Кордильерах и Килиманджаро…

Глава 6

КРУПНАЯ СЕМЕЙНАЯ НЕПРИЯТНОСТЬ

В столовой его уже ждали, как всегда, к обеду Лали и ее Мачеха. Лали сидела, молча уставясь в свою тарелку, не поднимая глаз, с надутыми губами.

Дедушка Ив очень любил Лали, и всегда во время обеда, когда у него было свободное время, он заботливо расспрашивал и неуверенно давал ей полезные советы, почерпнутые им из воспоминаний давно позабытого детства. Собственно говоря, он советовал ей поступать так, как ему самому советовали в детстве его воспитатели. Однако его не покидало чувство глубокого сомнения в истинной ценности этих наставлений. Потому-то так неуверенно давал советы он сам.

Как это ни покажется странным на первый взгляд, несмотря на все ослепительные достижения науки и космической техники, несмотря на все перевороты жизни на Земле, — мачехи, тещи и зятья как были, так и сохранились в неприкосновенности, и даже названия их не изменились с древнейших времен и до последних дней.

Кухонный Робик бесшумно наполнил тарелки супом. Начался обед и одновременно суд. Профессор Ив посмотрел на Лали, на свою жену и устало вздохнул. Долгое время он пытался убедить Лали называть свою жену мамой, но пока что из этого решительно ничего не вышло. Лали непоколебимо была убеждена, что правильней и справедливей называть ее мачехой. И, очень возможно, была права.

Трудно было профессору сосредоточиться на мелких домашних делах после того, что происходило на космическом заседании. Он почти не слушал прокурорской речи Мачехи и только вяло поддакивал:

— Вот, Лали, ты слышала, что тебе говорит мама?.. Ты поняла, что она тебе сказала?

Сам он не очень-то слушал и почти не понимал, так что не очень убедительно звучали его унылые реплики, поддерживавшие обвинительную речь Мачехи, которую профессор Ив упорно и безуспешно называл мамой, а Лали с поразительной изобретательностью строила фразы так, чтоб в них не было необходимости произносить ни «мама», ни «мачеха».

— Посмотри на других детей! Взгляни на всех знакомых девочек. Они так хорошо играют на крышах в бассейнах, раскрашивают свои ракеты, прыгают с парашютами, катаются на своих детских подводных лодочках, по целым дням не отрываются от своих стереовизоров! Разве ты видела, чтоб кто-нибудь из твоих подруг так зачитывался старинными: бумажными книжками? Отвечай!

— Да-да! — опомнившись, что пропустил почти всю речь, встряхнулся профессор. — Вот, отвечай! Ты… это… гм… Видела? Ты слышала, что у тебя спрашивает мама? — сам-то он решительно ничего не слышал.

— Не ви-идела… — нудно протянула Лали, ковыряя ложкой в тарелке.

— Разве у тебя нет своего собственного прекрасного нового стереовизора для девочек?

Лали кротко вздохнула:

— Он довольно скучный дурак.

— Ах, да, ведь ты совсем особенная! Ты умнее!

— Вовсе нет… Просто когда он все мне показывает и объясняет, мне нечего делать… Смотришь на все готовое, а самой нечего делать. Он умеет просто показать какое-нибудь дерево, или корабль, или дворец, куда входит человек. Я и вижу дерево или дворец, и мне скоро делается скучно.

— Но ведь так оно и есть на самом деле!

— Ах, вовсе нет. Когда читаю, что какой-нибудь принц входит во дворец, я представляю себя в этом дворце, и мне страшно. Или восхитительно. Или таинственно, или…

— Ах, принц?

— Да-а, принц! Не по своему чину принц, он может быть свинопасом, но внутри он — принц!.. Ведь есть много людей, которые снаружи свинопасы, а внутри прекрасные принцы. И наоборот!

— Свино… Что?

— Ах! — болезненно морщась, вмешался Ив. — Этот термин она выкопала из средневековой сказки. Свино…пас — это сельскохозяйственный рабочий низкой квалификации, специализировавшийся по уходу за домашними животными.

— Он робот?

— Нет, нет, в сказках это человек.

— Ах, я просто не выношу эту нелепую болтовню. Не желаю ничего больше слушать. Неужели ты не можешь понять: если человек назначен принцем — он и есть принц, а если он назначен свино… не помню чем, то он и есть свино… вот это самое! Иначе в обществе будет полная путаница, как у тебя самой в голове. Вот теперь расскажи-ка дедушке, что ты натворила в классе! Учительница на тебя жалуется. Она возмущена. И она права! Мне краснеть за тебя приходится!

— Да, да, — сказал профессор. — И мне тоже приходится… это делать за тебя… Что она сделала?

— Она промочила ноги учительнице.

Лали заморгала и заныла не очень искренним пискливым голосом?

— Я не хоте-ла… Я вовсе не ду-умала… Ей только показалось.

— Ей показалось? Но у нее насморк из-за тебя.

— На-сморк? — Лали изумилась и вдруг расхохоталась. — Но там же не было воды!

— Вот как? Значит, учительница лжет?!

— Нет… — вздохнула Лали. — Конечно, это я виновата. Я просто нечаянно немножко распустилась, как-то перестала следить за собой. И вот.,.

Профессор вдруг заинтересовался:

— А ну-ка, Лали, чистосердечно признавайся, как это ты устроила насморк учительнице. Это было на уроке?

— Да. На уроке. Это вчера.

И Лали, похныкивая в знак раскаяния, которого она совершенно не испытывала, очень вяло, то и дело отвлекаясь, рассказала все происшедшее так, как было записано в ее дневнике строгой учительницей.

Получилось все очень скучно и, пожалуй, глупо.

На самом деле в классе на лекции по Древней Культуре вот что произошло.

Глава 7

ЛАЛИ УСТРАИВАЕТ УЧИТЕЛЬНИЦЕ НАСМОРК

Шел урок. Учительница уже проверила, хорошо ли дети запомнили имена героев, царей и городов, упоминаемых в «Иллиаде» и «Одиссее», когда заметила, что индикатор внимания на 144-й парте упал до нуля.

Учительница строго щелкнула кнопкой позывного сигнала, перед глазами Лали зажглись и запрыгали красные огоньки. Она вздрогнула и растерянно заморгала.

— Очень признательна, что ты включилась, — с иронической вежливостью слегка поклонилась учительница.

И весь класс захихикал точно так, как хихикали при таких обстоятельствах дети двести лет и две тысячи лет назад.

— Ты, может быть, обратила внимание, что мы уже закончили разбор «Иллиады» и перешли к «Одиссее»? Не будешь ли ты столь добра поделиться с нами своими познаниями об Улиссе? Ты что-нибудь знаешь о нем? Кем он был?

— Улисс?.. — запинаясь, сказала Лали. — Это был… Да ведь это был Одиссей!.. — Хихиканье в классе стало заметно громче. Лали вызывающе вздернула подбородок. — По правде говоря, он мне совершенно не нравится.

— Вот как? Это очень ново и оригинально. Мы то считали до сих пор его замечательным героем.

Реплика учительницы имела большой успех.

Лали стояла одна среди многолюдного класса. Она была очень похожа на жалкий островок, встопорщившийся среди шумного моря смеха.

— Он был, конечно, ловкий тип, хотя ради приличия его и называли «хитроумным», — звонко отчеканила она, перекрывая общий смех. — Он довольно ловко всех надувал и выпутывался из разных историй, в которые вечно попадал. Я не вижу ничего прекрасного в том, что всех то и дело по очереди убивают, а потом этот довольно низкий трюк с деревянной лошадкой, когда одурачивают бедных троянцев, и опять всех убивают, грабят и разрушают красивый город.