3

Прошло целых четыре недели, прежде чем они поднялись на борт «Странника», дрейфующего в тысяче километров от лунной поверхности. Четыре недели, двадцать восемь до предела насыщенных дней, начинавшихся ровно в семь и тянувшихся до полуночи, с коротенькими перерывами на еду и мытье. В аудиториях они потели над томами инструкций, схем и чертежей, до мельчайших деталей изучая устройство корабля, который станет их домом — собственно говоря, их тесным мирком — чуть ли не на год. Из классов они перешли в ремонтные мастерские, чтобы изучить корабль не на словах, а на деле, терзая стоящий в да Винчи макет в натуральную величину, разбирая каждый отсек, демонтируя главный двигатель — и все это в скафандрах с антирадиационной защитной броней, точь-в-точь как в космосе, — осматривая корабельную проводку миля за милей, пока не прониклись убеждением, что знают корабль вплоть до последнего винтика, не хуже тех, кто его строил. В то же время команда Элиаса гоняла их на симуляторах, быстро вводя в обычную летную программу все мыслимые и немыслимые проблемы. Николь и Поль сталкивались с отказом всех систем, сбоями оборудования, природными катаклизмами и боевыми действиями. В ход шло все — от семейки мышей в вентиляционной шахте до «черной дыры»; от спасательной операции в Дальнем космосе до посадки на поверхность планеты, хотя на подобное «Странник» совершенно не способен. И чаще всего инсценированная реальность кончалась их смертью.

Наконец, после месяца тренировок, за две недели до отлета — Николь и то и другое казалось вечностью, — они поднялись на борт настоящего «Странника». Конструкция громадного корабля строго функциональна и не претендует на эстетику, но для Николь он был эталоном красоты; осознав это, она даже залилась румянцем стыда. «Мне нет дела до его уродства, — думала она, когда челнок пересекал полярную область Луны, направляясь к гигантскому кораблю, — будто какому-нибудь морскому волку из книжки. Надо же, он мой!» И тем не менее недоумевала, как за оставшееся время — всего-навсего четырнадцать дней — можно подготовить к старту все-все.

От отсека управления до кормовых дюз похожий на исполинский мухомор «Странник» насчитывает 217 метров. Передняя треть отведена для жилых и рабочих помещений экипажа, средняя — трюм для припасов, а задняя отдана под топливные баки и ионно-импульсные двигатели. Рубка управления находится точно на оси центральной шахты и представляет собой купол с иллюминаторами мостика прямо на носу корабля. «По крайней мере экипаж увидит, куда мы летим, даже если откажет абсолютно вся аппаратура», — отметила Николь с мимолетной ухмылкой. По периметру основания головного модуля расположены люки для катеров типа «Скиталец» — двух рабочих, двух исследовательских и двух боевых, предназначенных для маневров в таких местах, куда не добраться громадному и не столь юркому крейсеру.

Под рубкой находится «Дом» — две вертящиеся Карусели примерно тридцати метров в диаметре и пятнадцати в высоту, — где астронавты смогут жить и работать в поле искусственного тяготения, созданного вращением цилиндров вокруг центральной оси — потому их и прозвали Каруселями. В пути без них не обойтись, поскольку длительное пребывание в невесомости весьма пагубно сказывается на человеческом организме; единственный их недостаток — значительное Кориолисово ускорение. Полом Карусели служит наружный цилиндр, но упавшие предметы или льющиеся жидкости при падении отклоняются в направлении вращения. Говорят, к этому странному ощущению быстро привыкаешь.

Каюты занимают верхнюю ступень, а лаборатории и гидропонная оранжерея — нижнюю. Дальше центральная шахта, которую окружает огромный трюм, вместивший почти все запасы, за ним тянется длинный ряд антенн и радаров. Их тоже можно поворачивать, чтобы обеспечить предельно точную фокусировку.

Затем располагаются топливные баки и сами двигатели. Нос и корма оснащены вспомогательными двигателями, чтобы космический корабль мог перемещаться как вертикально, так и горизонтально.

Оказавшись на борту — челнок пристыковался к свободному причалу «Скитальца», — Николь первой сняла шлем и глубоко вдохнула воздух «Странника». В нем витали ароматы уютного жилища. Экипаж уже знал, что это не новое судно — ни по конструкции, ни по времени постройки. Не совсем то, чего ждала Николь, но не так уж и плохо. Большую часть последующей недели кроме них с Полем на корабле обитала учебная команда, наводя лоск на приобретенные в классах познания, мало-помалу переходящие в практический опыт. Как и у всякой машины, у «Странника» имелись свои пунктики и причуды, познавать которые приходилось, изрядно попотев. Главное — научиться преодолевать любые, даже самые неожиданные сбои.

Пока все утрясалось, Кэт Гарсиа держалась в тени. Порой они почти не встречались, хотя Кэт была осведомлена о каждом их шаге. Она предоставила Николь и Полю барахтаться самостоятельно, в надежде, что они научатся не только совершать, но и обнаруживать собственные промахи. Как ни странно, ошибок они почти не делали, а сделав, быстро устраняли. Кэт, как и Элиас, невольно прониклась уважением к способностям новобранцев, но оба не ленились перепроверять их. Немало замечательных людей пострадало от избытка самоуверенности, и горький опыт научил Кэт не доверять до конца никому и ничему.

На той же неделе специалисты экспедиции начали погрузку своего снаряжения, и экипаж проводил на борту корабля не меньше времени, чем на базе в да Винчи. Распределили каюты и принялись знакомиться. В первый же вечер Николь столкнулась с Кьяри нос к носу за карточным столом и под конец игры с горечью поняла, что, хотя на Земле считалась непревзойденным картежником, здесь встретила ровню; если продолжать в том же духе, то за год полета проигрыш достигнет размеров внешнего долга США.

Карусель испытали, разогнав до двух третьих земной силы тяжести, и Андрей опробовал камбуз и напек «бльйинов» на всю братию, а остальные, за исключением Кэт и Кьяри, превратили кают-компанию и себя самих черт-те во что, пытаясь наполнить бокалы вином. Да и спать в Карусели Николь не могла приноровиться; кончилось тем, что она отправилась на мостик и свернулась клубочком в кресле перед пультом управления. Это встревожило ее. Если не удастся привыкнуть к катанию на Карусели, то можно ставить крест и на экспедиции, и на работе в НАСА. Но после краткого обмена впечатлениями за завтраком выяснилось, что новички провели ночь ничуть не лучше. Это пройдет. Поль возился с компьютером, вслух восторгаясь вместительностью накопителей, а при загрузке программы стал ломать голову, как же все это втиснуть. Грандиозный объем внешней памяти был выделен под «развлекательную программу» — книги, музыку, фильмы, игры, — потому что самым опасным врагом в путешествии будет скука, а срываться друг на друга — угрожающая жизни роскошь. Невозможно все время отдаваться работе, и при этом сохранять душевное равновесие. «Дурацкие» программы и должны снять избыток напряжения.

В среду, за четыре дня до намеченной даты отправки «Странника», экипаж по-прежнему мотался между кораблем и базой; оставалось чертовски много работы, но дело двигалось к концу. Однако плановая проверка главной параболической антенны показала, что один из блоков отказал; Хана и Поль возились с ним не меньше часа, прежде чем вынесли смертельный приговор. Без этого блока антенна не сможет сохранять неизменную ориентацию на Луну и Землю, поэтому требовалась незамедлительная замена. На борту имелось три комплекта сменных блоков, но все-таки решили спуститься в да Винчи за новым, пока время терпит. Хана с Полем уселись в челнок и отвалили, а Николь осталась на корабле в полнейшем одиночестве.

Точнее, так ей казалось. Она была на мостике, проверяла по инструкции оружейные системы. Вдруг прямо перед носом пролетел закрытый чайный контейнер и Николь вскрикнула от неожиданности. Инстинктивно выбросив руку, она схватила контейнер в последнюю секунду.

— Проворна, как ласка, — констатировал Кьяри, отталкиваясь от потолка и устраиваясь в соседнем кресле.

— Господи, как вы меня напугали! А я-то думала, что осталась на часок одна.

— Судя по всему, на всю ночь. Держу пари, что у да Куны и Мураи имеются кое-какие планы.

Николь с притворным отвращением фыркнула. Эти двое даже при желании не могли скрыть ослепительных улыбок, которыми при встрече одаривали друг друга.

— Я прилетел на том же челноке, — пояснил Кьяри. — Простите, что не доложился, как положено. Привык быть сам по себе.

— Ничего страшного. Пострадала только моя нервная система. А «сам по себе» — это в одноместном корабле? — Увидев утвердительный кивок, Николь приподняла брови: — Я-то думала, такое не допускается.

— Мы, комиссары, сами себе хозяева. — Он подался вперед, приглядываясь к книжке с корешком-пружиной. — Какие успехи?

— Седьмая страница. — Николь осторожно отхлебнула чаю, а потом отставила его в сторону, чтобы остыл. — В этой главе еще страниц сорок, и все посвящены оружейной палубе. Зато описание пульта управления тянет на целый фолиант толщиной сантиметров в пять. Да еще дюжина таких же книжонок по всякому поводу. И эта еще самая маленькая, а мы с Полем выучили наизусть все до единой!

— Жизнь — штука трудная.

— Спасибо, утешили, — тряхнула головой Николь. — На школьной скамье все это казалось мне более величественным и возвышенным.

— Тогда вам было нечего терять.

Николь протянула руку к ярким предохранительным крышкам выключателей бортовой артиллерии и нерешительно дотронулась кончиками пальцев.

— Все равно, не представляю, что мы можем вступить в бой.

— Необходимое снаряжение у нас имеется.

— Ага. Ракеты и противоракетные лазерные батареи на «Страннике» плюс еще боевой «Скиталец», под завязку набитый мини-ракетами, укомплектованный крупнокалиберным пулеметом Гатлинга, сверхмощным лазером да к тому же индивидуальным оружием всех мыслимых размеров и видов. Да плюс боевая броня. Знаете, комиссар, нам вполне по силам выиграть небольшую войну.

— Такое случалось.

Николь присмотрелась к развалившемуся в кресле комиссару повнимательнее. На Кьяри был спортивный костюм, смягчавший его угловатость. За многие дни работы бок о бок Николь поняла, что его вялая расхлябанность — напускное. Он способен мгновенно, без всякого предупреждения перейти к действиям с весьма плачевным для противника итогом. Его старомодный конский хвостик стягивает серебряный зажим с бирюзой, открывая залысины. Левое ухо дважды проколото — для серебряного колечка и рубиновой звездочки; говорят, звездочка эта была прощальным даром русского коллеги. А вообще-то о нем почти ничего не известно — личные файлы комиссаров закрыты для любопытных, а сам он замкнут и неразговорчив. Пожалуй, таким безмятежным и приветливым Николь его еще не видела. Она сразу же доверилась ему, хоть пока не решила, как к нему относиться. В Кьяри есть что-то отталкивающее. Слишком уж сильно чувствуется в нем одиночка, охотник. И убийца. Разве что люди врут.

— Комиссар, а вам доводилось воевать?

— В какой-нибудь из этих консервных банок? — Не скрывая презрения, он покачал головой.

— Но вообще-то под огнем вы бывали?

— Старлей, свое звание я получил не за красивые глаза.

— А вы убивали?

— Не твое собачье дело, — совершенно безмятежно откликнулся Кьяри.

Николь залилась румянцем, ощущая себя круглой идиоткой.

— Извините, — пролепетала она. — Я не хотела быть бестактной.

— Черта с два! Вы прямо умираете от желания спросить об этом с первой же нашей встречи — и вы, и да Куна.

— Но вы ведь не станете спорить, что о вас ходят какие-то невероятные слухи.

— Ну и что?

— Мне интересно.

— Скоро узнаете.

— То же самое родители говорили мне о сексе, — отхлебнув чаю, призналась Николь.

— Наверно, их вы тоже не слушали.

— А если я замешкаюсь?

— Погибнете. Или угробите кого-то положившегося на вас.

— Это варварство.

— Уж так мы тут живем.

— Комиссар, я ведь прошу о помощи!

— Здесь вам никто не помощник, лейтенант. Для каждого бесценным оказывается одно-единственное мгновение, когда впервые надо проделать это самостоятельно. Опыт придет или с нажатием на кнопку, запускающую десятимегатонную боеголовку, или в рукопашной, когда вы сорвете шлем с какого-нибудь ублюдка.

— А как это было у вас?

— Я уцелел.

— Вас послушать, так тут сплошные джунгли — убей или умри.

— Да, выживает сильнейший. Здесь форпост, Ши. И в каком-то смысле будет таковым всегда. Расстояния чересчур велики, людей слишком мало, а ставка чрезвычайно высока. И тем не менее мы по-прежнему чертовски гуманны и подвержены прежним слабостям. Страсти толкают людей на преступления не реже, чем алчность. И комиссары, и вы, синие кителя, здесь для того, чтобы мир не обезумел окончательно.

— Так вы еще и философ?

Кьяри странно посмотрел на нее и рассмеялся.

— Матерь Божья, я и забыл, насколько новобранцы оторваны от жизни!

— В каком это смысле?

— За кого вы меня принимаете, Ши? За обычного тупорылого скорострельного легавого? Как я ни типичен, но вряд ли в том смысле, как вы подумали. Правду сказать, я действительно философ и располагаю соответствующими дипломами и публикациями. У меня степени магистра по электронике, машиностроению и астрономии. Я официально допущен к адвокатской и медицинской практике. А ведь это только суесловие.

— О-о…

— Черт побери, а с какими людьми, по-вашему, вы имеете дело, сударыня?! С отбросами земного общества? С отщепенцами и уродливыми выходцами из бесчисленных трущоб, не сумевшими приспособиться к жизни внизу и удравшими в космос, как раньше вступали в иностранный легион? Ха! Держу пари, что да Куна мыслит точно так же! Насмотрелись видеореальности! — Отсмеявшись, он покачал головой. — Знаете, кто здесь изгои? Типчики всего с парой дипломов по одной-двум специальностям. И знаете почему? — Николь отрицательно затрясла головой. — Потому что посылать сюда человека и обеспечивать ему условия для жизни чертовски дорого! Ни предприниматели, ни правительство не станут тратиться на какого-нибудь клоуна, который даже не сумеет прожить достаточно долго, чтобы оправдать вложенные средства. Сюда прибывают лишь лучшие из лучших, ибо только умнейшие и талантливейшие — наверно, и самые удачливые — способны выжить. Хорошо ли это, плохо ли,

Ши, но вам придется работать с отчаянными головами, достигшими вершин путем естественного отбора. Стоит их недооценить, и вам конец. Потому-то ни один из земных синдикатов так и не смог обосноваться на Луне. Их люди просто не ровня нашим — ни мошенникам, ни легавым. Поэтому и здешние преступники отличаются от поясников и вакуумников. В каждом монастыре свой устав, как говаривали в старину.

— Я запомню.

— Тогда учтите вот еще что: большинство космопроходцев проводят жизнь в пути; ведь чтобы добраться куда-нибудь в пределах Солнечной системы, требуется уйма времени. Это оттачивает ум, а только рассудок и позволяет сохранить голову на плечах. Никогда и никого не встречайте по одежке; велик шанс, что вы наткнетесь на энциклопедиста, эксперта в полудюжине областей и весьма осведомленного еще в двух десятках дисциплин. В данный же момент вы проигрываете — причем там, где, как вы наверняка частенько слышите, ошибаются лишь раз.

— Как же тут ухитряются выжить?

— За счет мастерства и таланта. И не допуская ошибок.

Послышался мягкий звук гонга, и громкоговоритель ожил:

— Борт «Странника», я — диспетчерская да Винчи, как поняли? Прием.

— Да Винчи, — откликнулась Николь, щелкнув соответствующим выключателем, — поняли отлично, прием.

— «Странник», пожалуйста, включите видео-интерком. Майор Гарсиа на связи.

Мгновение спустя на пятидесятисантиметровом главном экране появилось лицо Кэт.

— Как вы наверняка догадались, — с легкой усмешкой сообщила она, — старший лейтенант да Куна и доктор Мураи проведут ночь на базе.

— Ничего страшного, майор, — ухмыльнулась Николь. — Все бортовые системы работают нормально, а комиссар Кьяри составит мне компанию. И убережет от бед.

— Насчет первого точно, — проворчала Кэт. — А вот насчет второго я не уверена.

— Думаю, ничего с нами не случится, — непринужденно откликнулась Николь, полагая, что Кэт ожидает от нее веселого расположения духа; но от внимания девушки не ускользнуло легкое раздражение в голосе командира. Вполуха слушая ее, Николь вспомнила обед в Дубовом зале ресторана и реакцию Кэт, когда Николь обрушилась на ее приятеля Моргана. Неужели она до сих пор носит в душе обиду? А как это скажется на экспедиции?

«Впрочем, — решила Николь, — у меня могло разыграться воображение».

Кэт глядела мимо экрана.

— Я наблюдаю данные вашей телеметрии… — Пока они на борту корабля, диспетчерская непрерывно считывает медицинскую информацию с многочисленных датчиков, которыми напичкан корабль. — Ши, когда вы в последний раз по-человечески выспались?

— Полагаю, тогда же, когда и все — шесть недель назад.

— Ужасно смешно.

— Извините, майор. Некогда было.

— Это не оправдание. Вы трудились гораздо больше, чем от вас требовалось, Николь, что весьма похвально, но из-за переутомления вы начали допускать ошибки. Вам известно, что вы пропустили два пункта инструкции?

— Черт! — Николь рванулась вперед, забыв о невесомости. Взмахнув рукой, она сшибла с подставки инструкцию, а та, в свою очередь, задела контейнер с чаем. Николь без труда поймала и то и другое.

— На вашем месте я бы отдохнула, — заметила Кэт. — Ступайте в постель.

— Майор…

— Старлей, вам однажды уже преподнесли урок о вреде самоуверенности; гарантирую, что второй раз будет менее приятен. И генерал Кэнфилд вам не поможет. Говорят, что вы феномен — так докажите.

— Есть, мэм.

Экран померк, и Николь потерла виски ладонями. «Ах ты, дура, тупица, идиотка!» — эти слова были самыми нежными из тех, которыми она нещадно ругала себя.

— Вам надо отключить оружейный пульт и поставить систему управления в автоматический режим, — спокойно сказал Кьяри, потянувшись за инструкцией. Николь машинально кивнула. — Пушки я возьму на себя, а вы — все остальное.

Когда с процедурой проверки было покончено, Кьяри оттолкнулся от кресла и поплыл по коридору в «домашнюю» Карусель. Николь же осталась на темном мостике, устремив взгляд на горящие за иллюминаторами звезды. Ее окружало полнейшее безмолвие. Даже шелест воздухообменников различался с трудом, хотя датчики сообщали, что работают они безупречно. Вдали вызрела светлая полоска. Николь невольно затаила дыхание, когда над горизонтом медленно, величественно взошла полная Земля — яркая, голубая и самая прекрасная на свете.

Николь уже пять месяцев не ступала на ее поверхность, а дома не была и того больше. Родители ради нее решили отпраздновать Рождество заранее, заодно с Днем Благодарения. Потому что настоящее Рождество Николь встретила уже на Луне.

Дом ходил ходуном от гостей — родные, друзья, люди, которых она знала и любила всю свою жизнь; кое с кем она давненько не виделась. А вот бабушку уже не увидит никогда.

Однако к субботе постоянные увеселения начали раздражать Николь. Ей было гораздо уютнее в горах или у океана, чем посреди большого города, в котором прошли ее детские годы. Привычка к одиночеству сыграла не последнюю роль в выборе пути космопроходца. К исходу недели она больше всего мечтала хоть немного побыть вдали от всех. Рано утром, еще до рассвета, она крадучись выскользнула через заднее крыльцо и направилась к берегу, радуясь, что ушла незамеченной. Но ошибалась.

Конал Ши нашел дочь на гребне исполинской дюны. Николь смотрела вдаль. Оба любили бывать здесь, перед бескрайним Атлантическим океаном. Когда отец со вздохом опустился рядом, Николь с удивлением посмотрела на него, словно очнулась от раздумий.

— Папа, — вместо приветствия обронила она.

— Видел, как ты удрала, — ответил он на невысказанный вопрос. — Думал, в компании веселее.

— Да ни фига подобного, — фыркнула она, качнув головой в сторону дома. — Ой, папочка, извини, я вовсе не то…

— Ты не сказала ничего оскорбительного. Кроме того, я имел в виду вовсе не ту компанию.

Они немного помолчали. Отцу было что сказать, но Николь не знала, как сломать стену молчания. И в который раз пожалела, что не обладает даром Поля да Куны непринужденно вести беседу. Трудностей в общении со знакомыми Николь не испытывала и научилась не смущаться перед незнакомцами, когда разговор касался общих тем, но как только речь заходила о личном, Николь замыкалась. Крайняя застенчивость. Просто нелепость какая-то, ведь ее отец — адвокат, а мать — всемирно известная писательница, и оба с честью выйдут из самой щекотливой ситуации. Но Николь это умение почему-то не передалось. Родители считали, что рано или поздно оно придет, но Николь не разделяла этого мнения.

— Ты будешь скучать по этим краям, Николь? — спросил отец.

— Да, — задумчиво ответила она. — По-моему, больше всего на свете. Там, где я окажусь, ничего подобного и быть не может. В последнем постановлении о бюджетных отчислениях на лунную программу выделены средства на расширение системы парков до пяти акров. Нет, папа, ты только подумай — пять акров на всю Луну!

— Не ерничай, милая. Когда я был мальчишкой, о парках там и не мечтали. Да и базы да Винчи не было; как не было и Коперника, и вообще ни одного человека за пределами земной орбиты.

— Но времена, кажется, меняются.

— Несомненно. И Дилан дожил до них. Там по-прежнему заправляет Джудит Кэнфилд, а?

— Угу. С таким организмом она, похоже, бессмертна.

— Детка, не хами.

Хмыкнув, Николь покачала головой.

— Это шутка лишь отчасти. Бионика дает ей реальные преимущества перед нами, чисто органическими созданиями.

— Будь у нее выбор, — отец словно предостерегал дочь, — она наверняка предпочла бы обратное.

— Извини, пап. Я не имела в виду ничего дурного. Я даже не знала, что вы были знакомы.

— Давным-давно, — решительно заявил отец, давая понять, что разговор на эту тему окончен. — Я обеими руками за юношеский максимализм, но в данном случае ты не имеешь права ее осуждать.

Снова воцарилось молчание. Поблизости кружили чайки, визгливо бранясь из-за добычи. Уже рассвело, но солнце еще не выглянуло, и Кон пожалел, что не надел свитер поплотнее. Сиобан убьет его, если он подхватит насморк и испортит поездку в Нью-Йорк.

— Николь, тебе не страшно?

— Вот еще! Просто окоченела.

— А ты уверена, что не передумаешь?

— Чертовски подходящий момент, чтобы пойти на попятную, а?

— Лучше сейчас, чем в Дальнем космосе.

— Знаешь, пап, когда НАСА только-только зарождалось, люди называли космос последним форпостом. Таким он для меня и остался. Я должна знать, что там и кто там! Этот вызов я не могу не принять. Хоть мои слова и кажутся безумными, но там мой дом. Господи, сумасшествие какое-то!

— Понимаю. Наша семья всегда была легка на подъем.

— Мама вчера вечером плакала.

— Боюсь, уже не первый раз. Николь изумленно воззрилась на отца.

— Но она ни разу не показала, что так огорчена! Ни в письмах, ни в телефонных разговорах!

— Это понемногу накапливалось в нас. Никки, — он вдруг назвал ее как в детстве, — как это ни парадоксально, мы с матерью, профессионалы слова, чаще всего теряемся, когда речь идет о тех, кого мы любим. Мы очень гордимся тобой, твоими достижениями — и все-таки не хотим, чтобы ты нас покидала.

— Я ведь уезжала и прежде. Я вернусь. Отец покачал головой.

— В лучшем случае увидеть тебя воочию, а не на экране, коснуться и обнять раньше чем через шесть лет нечего и думать. А если тебя пошлют в экспедицию за пределы Системы, то свидеться нам больше не суждено, даже несмотря на двигатель Бомэ.

— Я… я ни разу не думала об этом.

— Откровенно говоря, мы тоже. — Отец тяжело вздохнул, и Николь заметила, что голос его слегка дрожит. — А теперь мы думаем об этом постоянно. Последнюю неделю я до мельчайших подробностей вспоминал свои поступки и разговоры с тобой. А порой и то, что не имеет к тебе прямого отношения. Все свои решения — и хорошие, и дурные. И личность, которую они в тебе воспитали.

— Не пойму — я не оправдала твоих надежд? — негромко вымолвила она.

— Боже милостивый, как раз наоборот! — отец криво усмехнулся. Николь уже видела эту усмешку в суде, в тех редких случаях, когда ей позволяли поглядеть на его выступления перед присяжными. — Мы с твоей матерью вдруг отчетливо осознали все упущенные возможности побыть вместе.

— Но восполненные теми минутами, когда мы были рядом, — возразила Николь.

— Очень разумно, — улыбнулся отец. — Однако я говорю об эмоциях, а они зачастую не поддаются логике.

Вдруг над горизонтом вспыхнула полоска света — настолько ослепительная, что Николь пришлось зажмуриться. Когда перед глазами перестали плавать радужные пятна, солнце прочно обосновалось на небосводе. Отец негромко рассмеялся, словно собственным мыслям. Потом шмыгнул носом, и только тогда Николь поняла, что он плачет. Она потрясенно молчала.

— Я всего лишь человек, Николь, — наконец проговорил он. — И меня страшит мысль потерять самое дорогое. Старое присловие гласит: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». И людей мы начинаем ценить, когда теряем их. Я думал, что усвоил этот урок много лет назад. Но я ошибался.

— Папа… — и снова голос отказал Николь. Впервые она видела отца таким незащищенным. Лучше бы он был сильнее духом. Николь лепила себя по его образу и подобию, сегодняшняя сцена ее немало смутила. И какое отношение к ее будущему имеют эти таинственные упоминания о прошлом?

Николь встретилась с ним взглядом, и внезапно все вопросы улетучились, когда она оказалась в объятиях отца. Они прижимались друг к другу с неистовой силой, дав волю слезам.

— Куда бы ты ни отправилась, сердечко мое, всегда помни, что мы любим тебя. Любим всей душой.

— Я тоже люблю вас, папа.

— Эй, есть кто живой? — окликнул Кьяри из люка, оторвав Николь от воспоминаний.

— А? Ой Господи… Извините, комиссар, — всполошилась она. — Я задержалась на минутку, чтобы снять напряжение.

— Ничего страшного. А зовут меня Бен.

Он одарил ее улыбкой, которой нижний подсвет из шахты перехода придал весьма зловещий оттенок, затем развернулся обратно к Карусели.

— Бен! — окликнула Николь. — Вы помните обед, за которым мы познакомились?

— Угу.

— Этот алкаш Морган ляпнул что-то насчет меня и генерала. Вам что-нибудь об этом известно?

— Я фараон, Ши. Сплетни синих кителей нас не касаются.