2

Лишь много позже, когда шок сменился болью, лишь отчасти приглушенной простейшими медикаментами, Николь начала излагать случившееся, собирая воспоминания по кускам, составляя из разрозненных фрагментов последовательное, связное целое.

И тогда ее охватил гнев.

Она находилась именно там, где должна — на трассе, по плану, следуя по графику, заявленному и одобренному еще за неделю, и наверняка была отмечена, если не на экранах местных региональных Центров, то в Главном региональном графике уж наверняка. А какой-то головотяп, сукин сын, выскочил, как черт из табакерки, откуда-то сзади-снизу, где даже ее бортовой радар не имел ни малейшего шанса засечь его, вымахнул из-за гор, скрывавших его от всех наземных радаров, и с ходу подшиб ее ударной волной, едва не отправив к праотцам.

Когда она добралась до штаба, приняв душ и переодевшись в чистую форму, гнев перешел в раскаленную добела ярость, пронзительно-интенсивную, как факел ацетиленового резака. И тут обнаружилось, что полковника Сэллинджера нет на базе, и вернется он лишь поздно вечером. Голод донимал Николь, и, оставив у адъютанта весточку для полковника, она села на рейсовик «Розамунда» — главное средство транспорта в одноименном городишке среди пустыни — и вышла у парка Хэпа Арнольда, названного в честь якобы величайшего начальника штаба в истории ВВС, командовавшего во время второй мировой войны вплоть до 1946 года, когда военно-воздушные силы стали отдельным родом войск.

Зелени в парке не так уж много; он стал предметом несколько извращенной гордости обитателей базы, сохранив в неизменном виде доисторический пустынный пейзаж. Тропинки ведут прочь от дороги, проходя между двумя шеренгами стоящих самолетов — исходных образцов, прошедших испытание в небе над пустыней, начиная от «Белла Х-1». Тут есть любые модели — от самых примитивных по конструкции до поражающих воображение; некоторые с виду кажутся просто не способными оторваться от земли, зато другие будто рвутся в полет. О большинстве из них Николь читала, слышала или смотрела видеоматериалы, а на двух-трех даже летала сама. Если на Луне ее любимым местечком была Орлиная Площадка, то на Земле — этот парк. Здесь можно наяву увидеть времена, когда Эдвардс существовал чуть ли не понарошку, а безумцы, воцарившиеся на самом краю света, творили невозможное, терзая машины — воплощение последнего слова техники на тот момент и успевавшие безнадежно устареть уже назавтра, — и грань между тем и этим светом была так узка для них, что решившиеся подойти к ней чаще всего погибали. Когда Неведомое было неведомым воистину.

А теперь гребни холмов возносятся и опадают, будто океанские волны, буквально утыканные домиками, деревьями и даже — о, Господи! — газонами; словом, всеми приметами поселения солидной коммерческой компании, вплоть до школ, магазинчиков и прогулочных зон. Николь попыталась вообразить, каково тут было Йийджеру и Ридли, Кроссфилду и Кинчело[10] в первые сумасшедшие годы, когда они были практически предоставлены самим себе и ходили по самому краю. Затем она обратилась мыслями к последовавшему довольно скоро периоду, когда пилотов хоронили чуть ли не каждую неделю, и задумалась о том, не слишком ли высока была цена познания.

Пока она предавалась раздумьям, солнце совсем закатилось, и день почти угас, напоминая о себе лишь разноцветьем красок над самой линией горизонта, постепенно переходящим в глубокую синеву сумерек. На востоке замерцали звезды, холодный ветер заставил Николь поднять воротник куртки и пожалеть, что под курткой нет ничего потеплее рубашки с короткими рукавами. Вещи остались на борту «Барона», и Бог знает, куда его задевали теперь. С неудовольствием фыркнув, она зашагала через парк к поросшему травой пригорку, на котором особняком стояло неказистое здание. К нему вела дорога, хотя она вроде бы должна быть закрыта для транспорта. Приличный и достойный путь к «Сорвиголовам» лежит через парк. Мимо самолетов. Тогда приходишь на место, проникнувшись ощущением времени и перспективы.

С виду клуб ничем этаким не выделяется — ни снаружи, ни внутри. Потрепанный непогодой, невзрачный, потому что изрядная часть пошедших на строительство материалов была либо подобрана где-нибудь на дороге, либо выпрошена, либо украдена. Его выстроили пилоты, и никто не знал, кто или когда затеял строительство — оно как бы началось само собой, в некий момент, когда… все это и началось. Летчики стали собираться здесь, на пригорке с видом на парк и обширное сухое озеро за ним, потягивая пиво и поджаривая шашлыки, мясо-гриль или гамбургеры, болтая, выхваляясь друг перед другом или беседуя о работе. Затем место пикников обзавелось чем-то вроде стен и навеса, став этаким укрытием от непогоды, выстроенным из всякого непригодного к употреблению хлама. Постройка мало-помалу разрасталась, пока там не появился самый настоящий, без дураков, ресторан. Одним из традиционных элементов, сохранившимся здесь с прежних дней, от развалюхи под прозвищем «У Панчо», осталась стена за стойкой бара, увешанная фотографиями погибших людей и самолетов, погубивших их.

— Слава героям-победителям! — крикнула барменша, едва Николь переступила порог заведения и всмотрелась в сумрак, взглядом отыскивая знакомых.

— Хоть ты-то не доставай!

— За что купила, за то и продаю. Я подхватываю слухи, потому что мне не все равно. К тому же я чертовски тобой горжусь.

Николь приподняла стакан, тостом выражая свою признательность. Сью, едва-едва пяти футов ростом, всю жизнь воевала с собственной фигурой, но никак не могла добиться изящества, требуемого модой. Молва приписывала ей бог весть какие похождения, окутывая ее прошлое покровом романтической тайны, хотя все до единого понимали, что все это бред сивой кобылы, потому что ни один человек не мог пробраться на базу, минуя дотошную проверку службы безопасности ВВС и ФБР. Кое-кто даже полагал, что Сью и сама осведомительница. Она перебралась на запад давным-давно, начав свою карьеру в качестве бухгалтера-бармена, но мало-помалу прибрала «Сорвиголов» к рукам. ВВС были не в претензии, поскольку под ее руководством заведение стало давать приличный доход; клиентам же это пришлось по душе, поскольку она заправляет здесь, как у себя дома, обеспечивая посетителей великолепными кушаньями, раздавая советы, даже если о них не спрашивают, и время от времени помогая разобраться с налогами и бюджетом.

— Голодна? — с ходу осведомилась она у Николь. Увидев ответное пожатие плеч, Сью издала короткий, лающий смешок. — А я-то думала, вы, асы в синих кителях, приучены к решимости.

— День выдался нелегкий, так что ж мне сказать?

Тут Николь облапила пара мощных рук, и басовитый голос пророкотал прямо в ухо:

— Бу-бу-бу!

— Рамси, ну, ты обольстителен, как всегда.

— Когда речь заходит о тебе, лейтик, я не могу удержаться, — отозвался майор, ленивая улыбка и классические черты которого делают его объектом внимания всех встречных женщин, одетый точь-в-точь в такую же кожаную куртку, как Николь. Получив имя от отца, служившего в вашингтонском береговом патруле, а внешность и природную грацию — от матери-тосканки, Рамси Шеридан в общении всегда ухитряется хранить те же спокойствие, небрежность и внешнюю невозмутимость, которые заработали ему славу одного из лучших летчиков-испытателей Центра.

— Ты уже входишь в поговорку, как спасательница жизней и техники, — продолжал он, одной рукой обнимая ее за плечи, а другой принимая бокал с «Пароходным якорем», который налила ему Сью.

— Намек, что я по любому поводу — в кусты?

— Нет, серьезно, Николь, у нас затевается игра, но не хватает человечка до комплекта.

— Прощупываешь почву, Рамси?

— Послушай, я разве спрашивал бы, если бы хотел услышать «нет»? — и он ласково подтолкнул Николь, заставляя слезть с табурета и направиться к столику, где обычная шайка головорезов собралась ради традиционной еженедельной партии в карты.

Ставки были умеренные, и Николь это вполне устроило. Ее вовсе не вдохновляла идея сесть за карты — чем больше проходило времени, тем сильнее сказывались на ней последствия сегодняшнего приземления, — но Рамси не оставил возможности вежливо отказаться. Она пребывала в странном состоянии, усталость прямо-таки пожирала ее — плечи ныли, как после первого сеанса на центрифуге, — но нервы были чересчур взведены, чтобы уснуть. Сочетание опасное, гарантирующее небрежность и неосмотрительность, но Николь не придавала этому такого уж значения, чтобы пытаться стряхнуть усталость. К чему утруждаться? При первой сдаче она осталась при своих с двумя картами и спасовала, когда ход вернулся к ней со ставкой в десять зеленых.

На второй сдаче было примерно то же. На третьей она повышала, имея на руках две пары, но получила щелчок по носу в виде тройки одного достоинства. Когда колода обошла круг и настала очередь сдавать Николь, она успела немного выиграть, чуть больше проиграть и оказаться в минусе долларов на двадцать. Она мысленно обрушивала на голову Рамси громы и молнии, но этому сукину сыну все было как с гуся вода.

— Найдется местечко еще для одного? — поинтересовался молодой человек, года на два-три моложе Николь, с этаким байроновским лицом — впалые от природы щеки и красиво очерченные скулы создают прекрасное обрамление для его широко поставленных темных глаз, хотя, пожалуй, все вместе оставляет впечатление избытка изящества. Полные губы изогнуты в едва уловимой иронической усмешке, как у человека, привыкшего ходить своей дорогой, не придерживаясь почти никаких границ. Сложен он атлетически, но изящно, чуть ли не схематично, и движется со скупой, экономной грацией, какую Николь привыкла видеть лишь у младшего брата и его коллег-танцоров.

— Твоя игра, Рамси, — сказала Николь, скрывая радость при виде неудовольствия, мелькнувшего на лице майора; надо полагать, это достойная расплата за то, что он подставил ее. — Говори.

— Он может занять мое место. — Стью Хэннфорд со стоном взглянул на часы. — Мне надо отваливать в штаб, а то через час моя смена. Опять же, нынче фортуна повернулась ко мне задом, и нечего продлять агонию.

— Ставки? — осведомился новоприбывший, извлекая из бумажника стопку банкнот. Несмотря на его штатский костюм, по повадкам видно, что он военный. Даже в самой непринужденной и дружеской обстановке всякий чин общается с другим так, будто оба стоят на служебной лестнице. А этот юнец держится так, будто он тут самый главный.

— Доллар, пять, десять, — ровным голосом ответил Рамси. — Повышать до трех раз. Игру объявляет банкомет.

— Тогда будьте любезны, фишек на сотню.

— У нас дружеская игра, Алекс, — возразил Рамси, — а некоторым еще и приходится зарабатывать на жизнь в поте лица своего.

— Ничего страшного. — Алекс сверкнул ослепительно белозубой улыбкой и взял фишек на пятьдесят долларов, затем обернулся к Николь. — Я Алекс Кобри.

— А-а, — отозвалась Николь. Теперь все ясно. Это имя знакомо ей, как и всякому другому астронавту. Мануэль Кобри — надо полагать, отец Алекса — практически в одиночку, собственными руками воплотил идею Жана-Клода Бомэ в материале, дав человечеству возможность шагнуть с трассы Земля—Луна прямо в Галактику. Репортеры провозгласили его современным да Винчи. И, само собой разумеется, Крезом.

— Николь Ши, — представилась она в ответ.

— Знаю.

Она объявила игру до семи и сдала себе пару тузов. Это отвлекло ее внимание.

— Ходят сплетни, — заметил один из пилотов, продолжая политическую дискуссию, начатую на прошлой руке, и открывая торговлю ставкой в один доллар, — что Мэнсфилд намерен выдвигаться на пост.

— Он чувствует себя преданным, — подхватил Алекс, и до слуха Николь донесся вздох, когда он заметил однодолларовую ставку и покрыл ее десяткой.

— Он и был предан, — послышался голос справа от Николь. — Президент Рассел говорил, что после первого срока изменил свое мнение в его пользу. Потому-то он снял свою кандидатуру во время прошлых выборов и поднялся на борт в качестве очень важной персоны.

— Какого черта, — подал голос Рамси, — шести лет в Белом доме должно с лихвой хватить любому. Почти половина срока президента Ли, а чего ж он еще хочет после смерти президента? Казалось бы, он должен радоваться, что отвалил.

— Обстоятельства меняются, — возразила Николь, сдавая карты по второму кругу. — Четыре года назад не было халиан'т'а.

— Вы ведь имеете к этому какое-то отношение, или я заблуждаюсь? — искоса взглянул на нее Алекс.

— Очень незначительное, — равнодушно отозвалась Николь.

— Насколько я припоминаю, лейтенант, вас изрядно потрепали, — продолжал он.

— Она провела изрядную часть года в госпиталях и терапии, — ответил за нее Рамси. — Но, насколько я понимаю, теперь она в полном порядке.

— Во всяком случае, физически, — подтвердила Николь.

— Я вот гадаю — а какая, собственно, разница, кому достанется Овальный кабинет, — вслух размышлял Алекс, — Мэнсфилду, Расселу или кому-нибудь, кого подсунут демократы?

— Хорошие деньжищи, — вполголоса заметил Рамси, — указывают в качестве демократического кандидата сенатора Ишида.

— Хороший выбор, — согласился кто-то, — им обоим придется порядком попотеть за свои денежки.

Но Николь уже не обращала внимания на этот обмен репликами, целиком сосредоточившись на юном Кобри.

— Разница есть, — заявила она. — Из-за халиан'т'а.

— Как это? — осведомился Алекс.

— Они пришли к нам, как к равным. Одна цивилизация — одна раса — к другой. Они не заинтересованы в отношениях с дробной политической структурой по балканскому образцу. Они хотят иметь дело лишь с одним правительством, выражающим интересы не только Земли, но и колоний.

— Мне заранее не терпится поглядеть, как это примут африканцы с Новой Родины, — осклабился он. — Они отчетливо дали понять, что больше не желают иметь с Землей ничего общего.

— У них нет выбора, — мягко возразила Николь.

— Я американец, — Алекс навалился на стол, не отрывая взгляда от Николь, и ее внезапно пронзило нелепое ощущение, что события выходят из-под контроля, будто гоночный автомобиль, несущийся по недостроенной дороге, — и как американец, я не в таком уж восторге от идеи передоверить суверенитет Организации Объединенных Наций.

— А по-твоему, русские чувствуют себя лучше? — донеслось с другого конца стола. — А заодно европейцы, китайцы, японцы, бразильцы, иранцы и прочие?

— Не говоря уж о поясниках, — добавил Рамси.

— Поразмыслите об альтернативе, — сказала Николь.

— То есть? — насторожился Алекс.

— Мы не ровня халиан'т'а — ни в военном, ни в техническом аспекте. Если бы они захотели, то могли бы запросто наехать на нас, как сверхдержавы два века назад поступили с Африкой и Китаем, а пытались и с Японией. Натравливая одну страну на другую, разделяя и властвуя, пока в одно прекрасное утро мы не обнаружим, что работаем на них. Неужели вы думаете, что на с'Н'даре не было политических фракций, отстаивавших подобный путь? С какой стати делиться, если можно главенствовать — аргумент весьма обольстительный.

— А вы не думали, лейтенант, что мы можем сами испробовать этот путь?

— Таким путем, мистер Кобри, вряд ли добьешься взаимного доверия между народами.

— С каких это пор взаимное доверие стало влиять на национальные интересы?

— С тех самых пор, когда национальные интересы вышли за пределы атмосферы. Без доверия здесь долго не проживешь.

— Мы здесь играем в карты, или что?

— Извини, Рамси. — Николь поспешила сдать последнюю карту.

— Выбрось мои слова из головы, — пробормотал он, заглянув в карты. — При таком раскладе лучше заниматься политикой.

— Вы прозевали свое призвание, мисс Ши, — заметил Алекс. — Расселу следовало бы включить вас в свою команду, чтобы вы писали ему речи.

— Спасибо, у меня уже есть работа, — отрезала Николь, мысленно уточнив: «Вроде той, что нынче».

В игре остались лишь она да Алекс. Пока последняя сдача не испортила дело, у Рамси не хватало лишь карты до полного флеша, потому-то он и оставался в игре настолько долго, хотя Алекс на каждой сдаче непрерывно повышал то на пять, то на десять. Банк впервые за вечер поднялся настолько высоко, попутно нанеся наибольший ущерб. Эта сдача наверняка будет последней — игру поддерживали ради компании, а не только ради выигрыша, и с момента появления Алекса все как-то утратили к ней интерес. Кроме того, Николь никак не могла подобрать ключик к Алексу; за час игры с небольшим она начала понимать, как мыслят остальные, какие ходы сделаны из стратегических соображений, а какие — чисто эмоционально, когда они блефуют, и какой блеф не вызовет у них подозрений, и ничуть не сомневалась, что они точно так же подбирают ключик к ней.

Что же касается Алекса, то он может иметь что угодно — от единственной пары до полной масти, если он всякий раз повышает ставки до предела. Половина игроков уже спасовала, и вовсе не из-за плохих карт — у двоих шансы были вполне приличные, — а из-за того, что проигрыш малой кровью не обошелся бы. С другой стороны, видя выложенные карты, она почти не сомневалась, что имеет больше шансов на победу, чем Алекс, даже если он не блефует.

— Десять на вас, мисс Ши. — Он добавил к стопке еще банкноту. А ведь до конца еще один круг, да вдобавок заход от Николь. Итого как минимум двадцать зелененьких. Как бы она ни повышала, Кобри отвечал без задней мысли, шагая к победе с грацией кузнечного молота.

И тогда она кинула карты рубашками вверх, тем самым положив конец игре.

— Весьма прискорбно, — заметил Рамси, когда Николь, извинившись, отошла к стойке за новой порцией сельтерской.

— Тебе следовало держаться до упора, — упрекнула ее Сью.

— Оно того не стоило, — передернула Николь плечами.

— Если не ради денег, милая, то хотя бы из гордости. Ты позволила ему уложить себя на лопатки.

«Я и так уже упала, Сьюз, — мысленно отозвалась Николь, — и подобная гордость мне без толку, спасибо тебе большое».

За ее спиной Алекс затеял перепалку с пилотами в другой кабинке.

— Он был зарегистрирован приборами, как гудение мишени, — твердил он. — Естественно, дистанционник выполнил перехват, ведь именно на это его и запрограммировали!

Несмотря на сквозившее в голосе огорчение, он ухитрился вложить в свои слова презрительное снисхождение взрослого, втолковывающего азбучные истины умственно отсталому ребенку.

— Мистер Кобри, — терпеливо возразил один из офицеров, — ваши кренделя по ущельям вывели вас не туда, куда следует. Цель была в двадцати кэмэ оттуда.

— Капитан, вы что, утверждаете, что это я виноват?!

— О чем они? — поинтересовалась Николь у Рамси.

— А ты не знаешь?

Николь молча покачала головой.

— О Господи, Николь, извини!

— За что?

— Этот дистанционник… — тут Рамси отказал голос.

— Он?!

— …если бы вы следовали по запланированному маршруту, — продолжал пилот.

— По прямой, горизонтально, на безопасной высоте мы бы ничего не выяснили. Дистанционник справился со сверхскоростными маневрами в бреющем полете не хуже, а то и получше, чем ваши пилоты, и доказал, что он выше всяких похвал!

— Не считая того, — не возвышая голоса заметила Николь, подойдя поближе, — что его оператор не видит разницы между мишенью и гражданским самолетом.

— Будь это так, мисс Ши, следственная группа собирала бы по всей пустыне мелкие клочья, оставшиеся от вас и от вашего самолета.

— Ах, простите! Это я лопухнулась.

— Вам нечего было делать на полигоне.

— Простите, мистер, но это именно я следовала по запланированному маршруту, согласно графику. Если у кого-то и было дело на полигоне, то у меня!

— Вам следовало слушаться КДП.

— А толку-то? Они сказали то же самое, что вы работаете в двадцати кэмэ от меня, по ту сторону этих чертовых гор.

— Господи Боже, да речь же всего-навсего о самолете!

Николь склонилась над столом, глядя на него сверху вниз, и двое других офицеров не знали, убраться ли им, пока не поздно, оттащить ее прочь или остаться и насладиться представлением. Кобри происходящее явно позабавило.

— Речь о моей жизни, приятель, — еще произнося это, Николь прониклась подозрением, что до Кобри просто-напросто не доходит смысл этого слова, ни в каком из его значений. — Не о той, которой я едва не лишилась, а о годах, потраченных на то, чтобы собрать этот «Барон» по винтику, о радости, которую он мне доставлял. Все эти моменты чрезвычайно важны, мистер, и нечего отмахиваться от меня, вальяжно помавая руками.

— Прошу прощения, лейтенант, но эти моменты, как вы изволили выразиться, ничуть не затронуты. Пострадала лишь машина, которая провоцировала их. А ее можно отремонтировать. Или заменить. Вам довелось заниматься этим самой. — Он обезоруживающе оскалился с этаким царственным задором. — Пожалуй, я даже оказал вам любезность. Чем больше работы, тем больше крайнего удовлетворения, больше чистой радости.

Совершенно бездумно — снова этот опасный зазор между реакцией тела и рациональным решением — Николь сжала кулаки. «Гори оно все синим пламенем! Настало время мальчику лишиться парочки зубов!»

— Полагаю, лейтенант Ши, — раздался вдруг у нее за спиной голос полковника Сэллинджера, — что сегодня вечером я имею исключительное право владеть вашим вниманием.

Резко мотнув головой, одновременно означавшим приветствие всем присутствующим и приглашение Николь следовать за собой, Сэллинджер повел ее в дальний угол у стойки бара, подальше от всех, даже не потрудившись оглянуться, словно в полнейшей уверенности, что она не осмелится ослушаться. Кобри что-то презрительно заворчал, а его собеседники озадаченно переглянулись, словно вопрошая друг друга, как человек, не лишенный глаз, мог проглядеть то, что едва не произошло. Впрочем, Алекс понимал, что Николь приняла это, как утреннюю зарю. Сам Алекс из тех, кому нужно постоянно балансировать над пропастью; а если тебя не пробирает дрожь, то и смысла-то нет, особенно когда не приходится сталкиваться с последствиями собственных действий. Всегда повышать, пусть даже банк взмыл до небес, всегда заступать кому-нибудь дорогу — и какая разница, что стрясется с твоей машиной, если тебя не будет на борту, чтобы разделить ее участь?

Столик был уже накрыт, и едва подошедшая вслед за полковником Николь уселась, как подоспела Сью с салатом.

— Я взял на себя смелость заказать на двоих, — сказал Сэллинджер. — День выдался трудный для нас обоих, так что тянуть с заказом было не очень-то разумно.

— Спасибо, сэр.

Латук оказался свежим и приятно похрустывал на зубах, приправа была восхитительна — не отличаясь мастерством в хитромудрой кулинарии, Сью бесподобно стряпает простые блюда, — и после первого же глотка Николь осознала, что голодна, как стая волков.

— Ну как, полегчало? — осведомился Сэллинджер посреди второго блюда.

Ответом ему послужил вздох и улыбка Николь.

— Любопытно, как полный желудок меняет воззрения на мир, — заметил он.

— Я по-прежнему готова прикончить его на месте, сэр, — отозвалась она, про себя добавив: «Высокомерное дерьмецо».

— Час назад, лейтенант, вы считали, что игра стоит свеч. Вполне естественно. Но не профессионально.

Николь промолчала. Что тут скажешь — полковник совершенно прав.

— Большинство новоприбывших, — продолжал он тем же возмутительно небрежным тоном, без малейшей заминки сменив тему, — летят до Лос-Анджелеса и едут сюда наземным транспортом.

— Какой смысл заводить крылья, если не пользуешься ими?

— Справедливо. Кстати, отличный образчик пилотажа. Кастанеда говорит, что у вас накрылся поршень в левом движке, два цилиндра в правом, и найти замену — задача не для слабых умов.

— Я знаю одно место, — откликнулась Николь. «Вот же сукин сын, осведомился, прежде чем прийти сюда». Как ни странно, его забота доставила ей удовольствие.

— Он тоже, — улыбнулся Сэллинджер. Сидя, они находились на одном уровне, но стоя Николь выше полковника на целую голову. У него классическое тело пилота, летающего на предельных ускорениях — приземистое, коренастое, с широким, могучим торсом портового грузчика, унаследованным от предков, русских крестьян, с незапамятных времен отличавшихся чуточку раскосыми глазами, выдающими примесь татарской крови. Вот только за последнее время в его коротко подстриженных волосах засеребрилось куда больше седины, а морщины глубоко врезались в его грубоватое лицо. Он из тех людей, кто в форме выглядит как-то неуклюже, ему к лицу только летный костюм. И, несмотря на подчеркнутую небрежность манер, его окружает некий ореол человека, наделенного властью, и только самый последний дурак не догадается, что пытаться перечить ему — чистейшее безумие, и решившийся делает это на свой страх и риск (довольно-таки изрядный).

— Дэйв Элиас весьма высокого мнения о вас, — внезапно сообщил он.

«А толку-то что?» — Николь взглянула на Сэллинджера, и вдруг в душе ее всколыхнулась паника: не проговорила ли она часом эти слова вслух?

— Честно говоря, сэр, хотя я и рада назначению сюда, оказаться в Эдвардсе я предполагала меньше всего на свете.

— Почему?

— Сами знаете.

— Да, — едва уловимая усмешка, — знаю. Я считал, что Гарри вышел за рамки. Но порой исключения бывают оправданными. И он доказал, что я не прав. Потому-то я и просил прислать вас обратно. Фактически говоря, настаивал на этом. Даже без этого медотвода я готов был землю перевернуть, только бы заполучить вас.

— Зачем?

— Давайте пройдемся.

Ночь стояла в полном звездном облачении, разукрашенном перистыми облачками, посеребренном восходящим месяцем. Понадобилось лишь немного проехаться на машине, чтобы удалиться от базы и оказаться в первозданной пустыне, где тьму не нарушал ни один лучик искусственного света, и узреть, какое воистину величественное зрелище являют собой небеса. Лучше этого только оказаться в них — для всякого, кто побывал там по-настоящему.