– Поехали, проветримся, – предложил Родионов, снимая со спинки стула свою куртку, – ждет нас дорога дальняя и горечи великие, получим мы щелчок по носу и вернемся, стоптав подошвы зазря, ибо не бывает в жизни ничего легкого.

Волгин оглядел напарника с любопытством:

– Ты что вчера пил?

– Одну бутылочку пива.

– Оно и заметно. Это на бутылке было написано?

– В одной книжке про хороших бандитов. Шестьсот страниц, смысла не больше, чем на пивной этикетке, но все герои разговаривают исключительно такими пассажами.

– Да, Миша, крепко тебя заклинило… Предсказание младшего опера сбылось. В квартиру они не попали, а пожилая соседка, хорошо знавшая Олиного отца, пояснила, что девушка уехала за границу и вернется нескоро.

– Не подскажите, где у нее дача?

– Была где-то, да она, поди, ее уж продала давно.

– Я был прав, – сказал Родионов, первым спускаясь по лестнице. – Как всегда, прав. Не забыл, какое сегодня число? Можно немного отметить, а в кассу подъедем к закрытию, чтобы долго не толкаться.

– Извини, но у меня другие планы. Пьянка намечена на завтра.

В коридоре РУВД им встретился Кузенков, сжимавший в кулаке три пятисотки и несколько монет. Вид у него был не то, чтобы огорченный, но несколько печальный:

– Ожидание праздника приятнее самого праздника. Как раз хватит, чтобы рассчитаться с долгами и за квартиру. Когда милиции будут нормально платить?

– Не скоро. Помнишь песню из «Следствие ведут знатоки»?

– «Наша служба…»? Помню, а что?

– Там свистели между третьим и четвертым куплетами. Вот и досвистелись, что денег не стало.

Волгин посмотрел на хвост очереди в кассу. Зрелище не вдохновляло, запросто можно застрять на пару часов. Лучше, действительно, подойти позже или получить «пособие» завтра. У него, как старшего опера элитного подразделения с немалым стажем работы, набегало порядка двух с половиной тысяч. Частенько – меньше, но никогда – больше. Почти девяносто долларов, из которых около половины – оклады по должности и званию, двадцать пять – так называемая компенсация продпайка, а остальное – всякие мелкие надбавки, включая шестьдесят рублей за ночные дежурства и около сотни – за работу с секретными документами. Последний пункт включался в ведомость, наверное, для того, чтобы отбить у опера охоту торговать секретами на стороне. Сказать такое зарубежным коллегам – никто не поверит, разве что где-нибудь в славном городе Тегусигальпе. Остальные начнут переспрашивать, уточнять, дают зарплату раз в неделю или чаще. Специфика работы такова, что не может ни их детектив, ни наш опер оттащить всю получку домой и довольствоваться взятым у жены червонцем на сигареты. Часть зарплаты неминуемо тратится в интересах службы, и никто эти траты компенсировать не собирается. Врач может подработать частной практикой, педагог давать уроки, а что делать сыщику, тем более что ему по закону запрещено подрабатывать иначе как преподавательской, творческой либо научной деятельностью, и следят за этим достаточно строго.

Не будь у Волгина оставшихся с «гражданки» накоплений и небольших, но регулярных достаточно честных халтур – и чувствовал бы он себя тем самым поваром из рекламного ролика, который все моет и моет посуду, тогда как в соседнем поселке давно гуляют на празднике жизни…

Возле кабинета прохаживался Шурик Сазонов. Вид У него был донельзя довольный.

– Давно ждешь? – Волгин достал ключи.

– Только подошел, – оказавшись перед столом, Александр жестом фокусника выхватил из-под полы пачку бумаг. – Вот!

Сказано было весомо. Волгин пролистал несколько объяснений. Ни одной знакомой фамилии, а что касается текста, то ничего понять невозможно из-за убористого сазоновского почерка. . – Что это?

– Нашел. Все нашел. Видели эту компанию:баба постарше и три мужика. Билеты они в разных местах покупали, для конспирации, конечно. И ехали в разных вагонах.

– И сошли на разных станциях, – вздохнул Сергей/присаживаясь за стол.

– Так ведь все станции – по одной ветке!

– Молодец, хорошо поработал.

Волгин не врал. Собранная Шуриком макулатура могла пригодиться, чтобы набить бумагами оперативно-поисковое дело перед грядущей проверкой. Никто из проверяющих документы не читает, за исключением плана мероприятий и своих прежних указаний. Предпочитают оценивать дело на вес, радуясь, когда ОПД представляет собой увесистый, крепко сшитый кирпичик с грамотно, без помарок и исправлений, заполненной внутренней описью. Ни один проверяющий, будь он хоть из милицейского главка, хоть из прокуратуры, никогда не раскрыл лично ни одного проверяемого преступления, не помог в раскрытии местным операм и не дал, на худой конец, даже толкового совета, благодаря которому можно было бы выйти на след негодяев в запутанном деле.

Все это знали, но с каждым годом численность контролирующих и надзирающих чиновников неуклонно росла, приближаясь к количеству рядовых следаков и оперативников, и не было спасения от этой армии чужаков…

– Молодец, – повторил Волгин, припечатывая ладонью к столу кучу непослушных бумаг. – Ты потрудился на славу.

8

Валентин Перекатников никогда не был reроем. Даже в мечтах. Жил, карабкаясь по скользким ступеням лестницы благополучия, проклиная время и страну, в которой угораздило родиться. Окончил школу и отмазался от армии, чтобы не попасть в Афган. Днями сидел в никчемном НИИ, по вечерам фарцевал. Когда позволили заниматься бизнесом и разрешили кооперативы – пошел и занялся. Слегка подличал, иногда подставлял или сам подставлялся, зарабатывал и терял. Синяки и раны предпочитал зализывать, не рискуя заработать новые при нанесении ответных ударов.

Когда там, в квартире, Фролов поднял на него пистолет, Валентин нашел единственный способ спасти свою жизнь и в дальнейшем придерживался выбранной тактики. Он не с ментами и не с бандитами, он сам за себя. Как раньше, как всегда. Главное – успокоить, не провоцировать безумного Казначея со страшным помощником, рано или поздно от него отстанут, и он вернется к прежней жизни, где не было место подвигу, но имелись житейские радости. Он верил, что если не пристрелили в горячке, то и дальше все обойдется, надо только подчиняться и терпеть.

Он действительно в это верил. Весь прошлый опыт свидетельствовал о правильности позиции. Не помышлял ни о побеге, ни о способах связи с милицией, хотя последнее мог осуществить, когда Казначей, излишне расслабившись, несколько раз терял над собой контроль. Сотовый телефон убрали недалеко, батарея была исправна, но Валентин, взвесив «Моторолу» на руке, не стал ее даже включать.

Когда его загнали на чердак, вера в лучшее рухнула. Он не разобрал ни слова из напряженного разговора внизу, но понял почти все. Какие-то флюиды просочились через щели деревянного пола, и стало на чердаке очень душно и страшно. Валентину показалось, что часы на руке превратились в песочные, равнодушно подводящие итог его жизни, и с падением последней песчинки все оборвется.

Теперь он не сомневался, что его пристрелят. Самый выгодный способ списать все три трупа.

Валентин встал у окна. Рамы перекосились, но открыть можно. Хоть и чердак, а невысоко. Если прыгнуть на огород, то ноги останутся целы, дд улицы – несколько метров. Когда он окажется за оградой, стрелять они не рискнут.

Перекатников сбросил щеколду и надавил на створки окна. С третьей попытки они подались. Прислушавшись, все ли спокойно внизу, он удвоил усилия и закрепленная на стене книжная полка с грохотом рухнула на пол…

* * *

– Ну и что твои дуболомы опять натворили?

Дракула смотрел на Санитара устало, и это задевало контрразведчика больше всего. Как будто ничего, кроме плохих новостей, он последнее время не приносил!

Разговор происходил в сауне, той самой, куда не поспел в свой последний день Диверсант. Закутавшись в простыню, шеф восседал на скамейке, оголенная барменша Люба хлопотала возле стола, чем напрягала Санитара. Стоило больших усилий смотреть боссу в лицо, а не на откляченный зад его подруги. Прежде видеть Любу в столь пикантных ракурсах контрразведчику не приходилось, хотя в его воображении она откалывала номера и покруче.

Прижав бутылку ледяного пива к своей выпуклой груди, Дракула кашлянул:

– Я тебя не отвлекаю?

Заместитель приосанился и поправил галстук. Стоять при полном параде посреди сауны, когда другие плещутся в бассейне, потеют на лавках парилки или расшатывают кушетку в массажном кабинете, казалось так же унизительно, как и слушать утомленные претензии. Тем не менее ответил Санитар демонстративно почтительно:

– Ребята слегка промахнулись. Парень был похож по приметам, вел себя подозрительно, когда позвали для разговора – забыковал. Вот и пришлось… Шеф, ты же помнишь, какая на милицейской ориентировке фотография!

– Короче – ошиблись?

– Да. Не тот оказался, хотя сначала думали, что в цвет.

– Сколько он уже у нас парится?

– Больше трех часов.

– Что-нибудь интересное узнали?

– Божится, что за ним несколько квартирных краж. Я не проверял, но, видимо, не врет.

– Ладно, выгоняйте его. У ментов – ничего?

– Ищут.

– Вот что: отдайте парня Сивой Лапе. Кражами пусть опера занимаются, а то развелось всякой мелкоты, нельзя имущество нигде оставить.

– На кой ему?.. Он же не по этой части, не разберется.

– Поручит кому-нибудь. Или пусть сам учится, рейтинг свой поднимает. А то привык только спонсорскую помощь разбазаривать, да компьютеры с бензином тырить.

Допив пиво, бригадир одним рывком лишил себя одежды, пробежал до бассейна и бухнулся в зеленую воду.

Облизнувшись на Любу, Санитар пошел прочь. Очередной раз его посетила мысль, которую он поначалу гнал от себя, потом попробовал на вкус, а последнее время – обсасывал, готовясь реализовать. «Совсем старик оборзел, ни денег, ни уважения. Понятия все позабыл, в бизнес легальный лезет, с ментами сотрудничает. Я для него теперь как обуза, скоро совсем лишним стану. Уйду я от него уйду. К татарам, к центровым, к ворам в законе. Место реальному пацану всегда найдется».

Несколько лет назад, привезя контуженного Дракулу с соревнований в Прибалтике, где сам выступал в легком весе и добился награды, Санитар, приобрел свое прозвище и вес в молодой, но быстро набирающей обороты группировке. Со временем стал правой рукой шефа, и некоторое время они жили душа в душу, но золотые дни остались в прошлом. Санитара преследовали неудачи, он привык работать по старинке, мыслить категориями начала девяностых годов, когда точку в любой запутке ставила пистолетная пуля, а гордиев узел непонятки разрубался тротиловой шашкой. Теперь молодые, воспитанные на современных реалиях, наступали на пятки и дышали в затылок – хорошо, пока лишь дышали, не целились, – а сам бригадир давно посматривал косо. Отгораживался от криминального прошлого, искал нормальные, рабочие контакты с бизнесменами и чиновниками, подкорректировал биографию. Пока что ему еще приходилось иметь отношение и к торговле наркотиками, и к другим откровенно преступным делам, но он аккуратно рвал старые связи, постепенно перекладывая то, от чего нельзя было отказаться, на чужие плечи. Санитар с сожалением отмечтал, что такое происходит и в других группировках, почти повсеместно.

Дракула подплыл к бортику, стряхнул с плеча визжащую девчонку и махнул рукой, привлекая внимание заместителя:

– Я по телефону так и не понял, почему с Копой ничего не получилось?

– Ему предъявили обвинение по новым эпизодам. Серия разбойных нападений и грабежей.

Чертыхнувшись, бригадир ушел на дно.

Когда на чердаке загрохотало, Фролов с секундным замедлением метнулся к лестнице, а Казначей выбежал на улицу. Успел он вовремя: приземлившийся Валентин стоял на четвереньках посреди огорода и ошалело тряс головой.

– Ах ты, падла! – Казначей задохнулся от негодования, и первый удар ногой впечатал Валентину под ребра.

Физически Перекатников был не слабее Артема, что касается специальных навыков – таковые отсутствовали у обоих, можно было и пободаться, но он предпочел терпеть, сжимая зубы, и только прикрывал руками уязвимые места.

Появившийся Фролов не остался безучастным, так что дуплили Валентина в четыре ноги. Гораздо сильнее, чем некоторое время назад покойный ныне Вован отрывался на них. На солнцепеке, под щебет птиц в центре мирного, занятого своими делами поселка, такая сцена казалась особенно дикой.

Из дома выбежала Вера:

– Вы что, рехнулись? Убьете ведь!

Вцепившись в Семена и лягнув Казначея по ляжке, ей удалось остановить избиение.

– Сука, свинтить надумал! – Казначей несколько раз энергично присел, обошел распластанное тело, уперев руки в бока и тяжело дыша. – Вставай, хватит прикидываться!

Валентин не подавал признаков жизни, но когда его перевернули на спину, открыл глаза. В расширенных зрачках отражалось синее небо и ничего больше.

– Я тебя, падла, прямо здесь закопаю! Понял, нет? Хочешь? Нет, скажи: хочешь? Живым, бля, в землю зарою, патрон не стану тратить…

– Хватит! – одернула брата девушка. – Могут заметить с улицы.

Казначей затравленно обернулся, но ни за оградой, ни на отдаленных соседних участках никого не было видно.

– Пошли в дом. Там я с тобой еще поговорю, ишак позорный!

Перекатников молча подчинился. Встал и двинулся к крыльцу, волоча ноги и прижимая локоть в правому боку. Подгоняя, Казначей отвесил ему несколько энергичных пинков и врезал между лопаток.

– Шевелись, падаль!

Взгляд у девушки был какой-то странный, но Семен приписал это увиденной ею сцене. Действительно, как-то некрасиво получилось. Хотя после стрельбы, казалось бы, о чем говорить? Он хотел ее обнять, но она отстранилась, довольно резко оттолкнула его руку и вошла в дом сама, не оборачиваясь.

Казначей вязал Перекатникову руки ремнем, бормоча ругательства и стараясь затянуть побольнее.

– Отпустите меня, – неожиданно сказал Валентин. – Не берите еще один грех на душу. Я никому ничего не скажу, честное слово. И денег могу дать.

– Ты уже дал все, что только мог. Только задница нетронутой осталась, так она никому не нужна.

– Я заплачу.

– Не, ошибаешься. Ты зарыдаешь. Очень скоро.

– Пять тысяч долларов вас устроит? Казначей демонстративно рассмеялся, но так же резко оборвал смех. Глаза его забегали, как часто бывало, когда он ухватывал важную мысль.

– Ну-ка, с этого места подробнее. Говоришь, заначка у тебя есть? А чего раньше прибеднялся? Давно бы с нами рассчитался и шел на все четыре стороны.

– Не у меня, но я знаю, где можно взять.

– Только не говори, что клад здесь зарыт. В городе! Я, кажется, догадался.

Артем принялся обыскивать пленника, выворачивая карманы и разрывая подкладку. Его интересовали две вещи: связка ключей и записная книжка. Не обнаружив первого, он сбегал на огород и быстро вернулся, неся испачканное землей кольцо с четырьмя ключами:

– Эти два – от твоей халупы, а эти – от квартиры подружки? Той, которая на Кипре пузо греет. Значит, у нее дома спрятана кубышка? – продолжая нервно говорить, Казначей присел на табуретку и зашелестел страницами блокнота. – Кажется, ты что-то говорил про сигнализацию?

Пока они, в первый вечер, добирались до дачи, Артем расспрашивал об Ольге, и Валентин наболтал много лишнего. Про деньги тогда умолчал – скорее всего, забыл впопыхах, а не из благородства.

– Сигнализация…– протянул Казначей, лихорадочно отыскивая нужную запись, на которую раньше не обращал внимания. – Вот оно!

Развернув книжку так, чтобы всем было видно, он припечатал грязный палец к середине разлинованного листа, где, ниже адреса Ивановой, были вписаны цифры.

– Ай-ай-ай, зачем же так неосторожно? Валентин смотрел пустыми глазами.

– Скажешь, где деньги лежат? Маленький штраф за попытку побега, все справедливо. И нам будет спокойнее: не станешь же ты бабе своей рассказывать, как подставил ее, значит, и про остальное умолчишь. Тогда тебя, наверное, можно будет отпустить. Ну, живее, скажешь?

– Нет.

– Скажешь…– Казначей ударил, а Фролов поспешил увести девушку в другую комнату.

Они молчали, прислушиваясь к тому, что творилось за стеной. При каждом шлепке Вера вздрагивала, а когда послышался грохот упавшего тела, закрыла уши руками.

Казначей вошел к ним, довольный.

– Раскололся, – сказал он, заматывая окровавленную руку носовым платком. – Тоже мне, Зоя Космодемьянская! В копилке, оказывается, побольше пяти штук заныкано. А еще, представляешь, оказывается код сигнализации у него в книжке наоборот был записан. Шпион хренов!

– Как я тебя, оказывается, ненавижу, – сказала Вера, пряча лицо в ладонях.

На Казначея ее слова впечатления не произвели. Он ухмыльнулся, зубами стягивая узел на повязке, сплюнул нитки и ответил:

– Я на тебе жениться не собираюсь, так что любовь твоя мне не нужна. Это вон ты его огорчить можешь, а мне твоя ненависть как-то по барабану. Можешь ненавидеть, лишь бы не кусалась… Семен, пошли, пошептаться надо.

Вставая с кровати, Фролов хотел погладить девушку по спине, но она дернулась всем телом, оттолкнула плечом его руку:

– Не трогай!

Семен замешкался, но Казначей его поторопил:

– Потом разберетесь. С бабами вечно так, в самый неподходящий момент истерики закатывают.

Перекатников лежал в углу, поджав к животу колени. Ноги Казначей ему тоже связал, несколько раз обмотав у щиколотки бельевой веревкой.

Мужчины сели за стол, и Фролов налил в два стакана.

– За удачу! – Казначей лихо проглотил свою дозу. – У нас появился шанс. Понимаешь, о чем я? Не миллионы, конечно, но хватит, чтобы податься на юга. Может, и с документами чего-нибудь удастся придумать.

– Нет, – Фролов покачал головой; он уже принял решение. – Поделим то, что есть, и разбежимся. Я знаю, куда мы с Верой поедем.

– Почему?

– Не везет нам с тобой. Два раза пробовали-и что получилось?

– Бог троицу любит, – усмехнулся Казначей одной половиной лица.

– Может, и троицу – но явно не нас. Я ухожу.

– С Верой?

– С Верой.

– А ты ее мнение спрашивал?

Фролов пожал плечами и встал. Он был настолько уверен в ответе девушки, что, пройдя к ней в комнату, не стал закрывать дверь: пусть Артем знает, какие у них отношения.

– Я все слышала, – сказала Вера, не отрывая лица от ладоней.

– Ты едешь?

– С тобой? Никогда! – С неожиданной злостью она посмотрела на Семена и последнее слово буквально выплюнула в его лицо.

У Фролова потемнело в глазах. В душе что-то оборвалось. Или там нечему было рваться?

Казначей рассмеялся.

– Но почему?

– Ты не понял? Я знаю и про магазин, и про все остальное. Меньше надо было меня дурой считать. И дверь плотнее закрывай в другой раз!

– Но ты же говорила, что любишь меня!

– Когда, в кровати? А что ты привык слышать? Что ты козел и импотент?

Фролов прислонился к стене. Кровь шумела у него в висках, во рту было сухо, только привкус сивухи ощущался на языке.

– Значит, остаешься?

Внезапно Семен испытал облегчение. Да кто она такая? Просто первая мочалка, которая подвернулась ему в этом городе. Ничем не лучше других. Если б не она со своим гребаным братцем – все бы у него было в порядке, не искали б его менты и бандиты, не висело на совести душегубство. Смог бы и устроиться, и денег заработать, а такие шалавы, как она, раздвигали бы ноги, когда он щелкнет пальцами. Куда он раньше-то смотрел, придурок влюбленный? Ха, влюбленный, как же! Или теперь это так называется?

Он вспомнил сцену на пляже и все, что передумал после этого.

Дымка в глазах рассеялась. Мир за окном сверкал яркими красками, торопил жить, пока место под солнцем еще вакантно.

Фролов испытал прилив сил. Покидая комнату, хлопнул дверью так, что дрогнули стекла:

– Ну и черт с тобой!

– Вот это правильно, – Казначей ждал его с наполненным стаканом в руке, но Семен отвел его руку.

– Не буду. Давай мою долю, и разбегаемся.

– Может, передумаешь? Смотри, не пожалей…

– Угрожаешь? – Семен прищурился, сейчас он был уверен, что, начни они драться, легко одолеет недавнего друга.

Казначей это тоже почувствовал. Молча полез в карман, вытащил деньги. Купюры были мятые, влажные от долгой близости к потному телу. Рассчитался практически честно. Семен догадался, что какую-то часть Артем все равно утаил, но спорить не стал, чувствуя себя выше бытовых дрязг. Разглаживая банкноты, Фролов вспомнил кафе, с которого все началось, и барменшу. Красивая, стерва! Вот с ней бы покувыркаться… Наверняка и в постели погорячее, и дури в голове меньше.

Сборы были короткими.

– Железяки я тебе оставляю, мне они не понадобятся, – подхватив сумку со своими вещами, Семен посмотрел на Казначея с насмешкой. – Между прочим, никому про меня ничего не известно. Только фамилия и место рождения, так у нас в деревне триста человек Фроловых… Сгоняю домой, махнусь с кем-нибудь паспортами – и хрен меня кто отыщет. Страна большая, найду, где спрятаться. Бывай!

Закинув сумку на плечо, он зашагал по проселку к вокзалу. Дважды обернулся – но не тоска его мучила, а подозрения, не приготовил ли Артем какую пакость. Фролов больше не улыбался. Ему хотелось напоследок уколоть Казначея, вот он и держался преувеличенно бодро, хотя на душе скребли кошки. Черт с ней действительно, с Верой, но куда теперь податься?

Казначей расставанием тоже не тяготился, хотя больше привык бросать сам, чем оказываться поставленным перед фактом. Когда Семен уже трясся в вагоне дневной электрички, он развязал Перекатникова, налил водки и, дав ему немного очухаться, заставил написать два письма в прокуратуру. Вранья в них было немного: опускалась предыстория появления бандитов в квартире и утверждалось, что пистолет Фролов отобрал у Максима. Были указаны и полные паспортные данные Семена – их Казначей подсмотрел, пока тот валялся пьяный.

– Закончил? Теперь перепиши еще три раза, чтобы крепко запомнить. На допросах будешь говорить именно так.

– У меня память хорошая.

– Тренировка не помешает. Когда пишешь – лучше запоминается, нас комбат так учил…

Будущее не казалось Казначею особенно страшным. Надо прятаться до тех пор, пока Фролова не осудят, а потом о нем, Артеме Казначееве, все забудут. В том, что Семен попадется, и попадется достаточно скоро, вполне возможно – прямо на городском вокзале, он не сомневался. Версия, изложенная в письме, должна устроить следствие. Пусть Перекатников меняет показания, пусть Вера несет любую околесицу – по фигу. Лишь бы Фролов выдержал, не признался в налете на магазин. Но не полный же он кретин, должен молчать, как бы его ни давили. В конце концов, и «магазинную» тему могут списать на покойного Макса. Казначей искренне верил, что так обычно и делается. Кто станет искать подлинного виновника, если есть «крайний»? Во всяком случае, он бы не стал.

Ближе к вечеру Артем засобирался в город. Он помнил, что последняя электричка отходит от станции около 22 часов, и собирался выйти заблаговременно. Связанный Валентин лежал под кроватью. Вера, выпившая без закуски несколько рюмок водки, смотрела на брата со странным выражением, в котором смешивались вызов и брезгливость. Последнее Казначея не волновало – чужое мнение о собственной персоне заставляло его комплексовать лишь в далеком детстве, так что он продолжал заниматься своими делами, и только дважды перетряся сумку и не найдя искомого, замер, тихо выругался и посмотрел на сестру с подозрением.

– Ты ищешь пистолет? Советую взять акваланг.

– Что за дурацкие шутки?

– Это не шутки. Я его утопила.

9

Заканчивалась пятница. День прошел бесплодно. На вечер была назначена встреча с Игорем из РУБОПа, в кабачке на «нейтральной» территории, и, убивая оставшееся до срока время, Волгин сидел в своем кабинете, прослушивая кассеты, изъятые у Вована. После того, как Сазонов прокололся с машинами, Сергей взялся проверять результаты его труда и по другим направлениям. Сделать важные открытия он не рассчитывал: нужно быть полной бестолочью, чтобы хранить на таких легко доступных носителях серьезный компромат, да и разобраться в мельтешений имен, названий и кличек, не имея консультанта из числа знакомых Вована, было не просто. Слушая записи, Сергей подшивал бумаги: после выходных должно было состояться совещание по последним убийствам, так что собранная Шуриком макулатура, пошла впрок.

Игорь позвонил, когда Волгин, бросив ОПД в сейф, собрался уходить.

– У нас тут запарка маленькая, на полчаса опоздаю.

– Банду брать едете?

– Вроде того.

– Береги себя. Ты мне сегодня будешь нужен как мужчина.

Игорь хохотнул и отключился.

Волгин прошелся по кабинету. В кабаке столик заказан, директор заведения был знакомым Сергея, так что когда бы они ни приехали, место найдется. Тем более что Игорь наверняка задержится дольше, чем обещал, а сидеть и накачиваться пивом в одиночку не хотелось. Не в пьянке дело – в общении. Как всегда, начавшись с общих вопросов, по мере потребления спиртного разговор перейдет на рабочие темы.

Волгин посмотрел на стопку не прослушанных им микрокассет. Тринадцать было его счастливым числом. Он отсчитал сверху, вытащил и вставил кассету в диктофон. Пока из динамика слышалось шипение пустой ленты, сделал полчашки крепкого кофе и встал у окна.

Ожидание праздника – лучше самого праздника. Завтра утром будет болеть голова, до обеда он проваляется в кровати, потом займется уборкой. Вечером можно напроситься к кому-нибудь в гости или зазвать к себе. Заодно будет стимул приготовить приличный ужин, а то давно уже ничего, кроме полуфабрикатов и пельменей, не ел и, несмотря на приличные кулинарные навыки, стал отвыкать от вкуса домашней пищи.

– Я, Казначеев Артем Владимирович, находясь в здравом уме и трезвой памяти, без какого-либо принуждения, полностью добровольно хочу заявить, что в течение последних лет помогал Всеволоду Брошкину, занимающемуся торговлей героином, перевозить партии наркотиков от поставщиков к нему домой. Когда было необходимо, он звонил мне на пейджер, и если я был свободен, всегда сопровождал его в поездках, чтобы своей милицейской формой и документами разрешить проблемы, которые могли бы у него возникнуть. Последний раз, после того как меня уже уволили, нас остановили гаишники, но я испугался и убежал…

В записи голос был искажен, но тем не менее легко узнавался, в том числе и благодаря паразитическому обороту «как говорится», которым была обильно насыщена вторая часть исповеди Казначея.

К подобным подаркам со временем привыкаешь. Они случаются, когда не просишь и не ждешь, занимаешься делом, рассчитывая на одни лишь собственные силы, и потому воспринимаешь их, иной раз, с легким раздражением: «Ну почему так просто!» Легкие победы не вдохновляют и быстро забываются, о них редко вспоминают за праздничным столом, а если и приводят в качестве примера, то только для того, чтобы лишний раз доказать: в ОРД случай играет не последнюю роль.

«А если бы Игорь не позвонил? – подумал Волгин, прослушав запись до конца. – Когда бы я еще добрался до этих кассет? Два дня – выходных, за которые, не дай, конечно, Бог, может многое случиться, потом новая неделя с новыми проблемами. Запросто могло получиться, что у меня руки до них вообще не дошли или дошли бы уже тогда, когда это было бы никому не надо. Ничего эта запись кардинально не меняет, но вносит ясность в их отношения, а уж насколько проще будет с ней Казначея колоть!»

Пряча кассету в сейф, Волгин сделал последний, чисто риторический вывод, ни на что не влияющий: «Шурик Сазонов – позорный ишак».

* * *

Встреча была действительно случайной. В первый момент Семен не узнал девушку, но, поскольку они едва не столкнулись, был вынужден остановиться.

– Привет, – сказал он удивленно, отгоняя невеселые мысли, которыми был занят секунду назад.

Люба – барменша из непростого кафе, тоже опешила. Она выходила из супермаркета, держа в руках тяжелый пакет с продуктами и хотела высказать все, что думает, о заступившем ей дорогу парне, чьи лицо и фигура показались в темноте незнакомыми, но осеклась и с запозданием улыбнулась.

– Привет…

Они постояли, разглядывая друг друга. Другие покупатели, спешившие успеть в магазин до закрытая, несколько раз их толкнули, так что сначала Фролов отступил в безопасное место, а потом и девушка к нему шагнула. Оправившись от неожиданности, смотрела на него с интересом и как сообразил Фролов, никуда не спешила. Он оглянулся: ни бородатого бандита, ни каких-либо других людей или машин, которые могли бы ее ждать, поблизости не было.

– Гуляете? – спросила Люба, прижимая перегруженный пакет к животу.

– Я один.

– А где же Верка?

Семен неопределенно передернул плечами.

– Я несколько дней подряд ей звонила.

– Мы уезжали.

– Далеко?

– В общем, мы расстались.

– Не сошлись характерами? Или быт замучил?

Фролов не знал, что говорить. Стоял, хотел казаться независимым и отчаянно желал, чтобы его позвали в гости. Понимал, что такого случиться не может, опасался, как бы лицо не выдало мыслей, продолжал надеяться и бояться, как робкий влюбленный надеется и боится того, что первое свидание закончится постелью. Одно он чувствовал точно – от этой встречи многое зависит.

– Вера – девушка сложная, – вздохнула Люба, и в этот момент пакет не выдержал, начал стремительно расползаться, из прорехи показалось горлышко коньячной бутылки, свесились сеточка с апельсинами и пучок зелени. – Ой!

Фролову удалось блеснуть реакцией. Присев на корточки, он подхватил пакет снизу, не давая развалиться.

– Обещали, что десять килограммов выдержит. Козлы! – Девушка оглянулась на двери универсама. – Постой, я возьму еще один.

Она скрылась в магазине, он остался ждать, баюкая на руках разорванный мешок. Показалось, что Люба отсутствует дольше, чем требуется для мелкой покупки. Фролов вошел в первую дверь, в тамбур, где торговали печатной продукцией. Покупателей было много, к прилавкам и расчетным узлам выстроились длинные очереди, так что разглядеть среди них Любу было очень сложно, но все-таки Семену показалось, что один раз ее легкая фигурка мелькнула в углу зала, возле стойки с прохладительными напитками и стеклянной кабиной таксофона. Убедиться в этом он не успел: рвущийся к выходу мужик отдавил ему ногу, Семен высказал вдогонку все, что думает, тот развернулся, оценивающе посмотрел, но связываться не стал, шмыгнул через порог, а секундой позже перед Фроловым нари-совалась Люба: