Акула - Выбор оружия

– Да тут же ни черта не понятно! – Дракула покрутил бумагу, с разных сторон приноравливаясь рассмотреть черно-серые пятна, изображающие фотографии. – Как они работать могут? Или это пиратская копия?

– Нет, почти оригинал. А на чем они лучше сделают?

– Мы же им столько техники в прошлом году подогнали!

– Так все дома у Сивой Лапы и стоит. У него да у начальника.

– Во марамои! Как так можно – у своих «крысить»?

Зам по коррупции скромно пожал плечами. В силу специальности он придерживался более широких взглядов.

– Кстати, как там Копа? – вспомнил лидер заблудшего быка.

– Должны сегодня отпустить.

– Дорого вышло?

– Нет, решили так. Его, собственно, никто арестовывать и не собирался. Но ему об этом знать не надо. Представим все как блестящую работу наших адвокатов.

– Такие мелочи меня не интересуют, – поморщился шеф. – Поговори с ним лично. А лучше – тащи его ко мне, разберемся вместе.

6

– Ты еще долго собираешься Казначеева ловить? – спросил Катышев утром после развода.

Сергей пожал плечами:

– Если бы было так просто… Удивительно, но друзей у него нет. Опросили почти всех знакомых – безрезультатно. Единственное, что удалось узнать – последнее время он искал деньги, пытался занять довольно приличную сумму. Такое случалось и раньше, поэтому никто особо не удивился. Много ему не одолжили; насколько я понимаю, все это как-то связано с Диверсантом – но Литовченко на эту тему молчит.

– Для нас это мало что меняет… А что по девчонке?

– Тоже ничего интересного. Поговорили с подругами – никто не знает, куда она могла сорваться. Конечно, кто-то может и врать, но оснований для конкретных подозрений нет. Скорее всего, они действительно удрали из города и прячутся на даче подруги Перекатникова. Пытаемся ее установить.

– Как и тебе, лично мне на этих «чугунных диверсантов» наплевать. За что они боролись, на то и напоролись. Но за «двойное убийство», тем более, когда лица известны, нас будут драть на каждом совещании. По крайней мере, до конца года.

– Не первый раз…

– И не последний. Ладно, на пару дней можешь отложить это дело. У Поперечного, кажется, есть какие-то новости по нападению на магазин. Свяжись с ним, узнай, в чем дело.

Из своего кабинета Волгин дозвонился до прокуратуры:

– Привет, Костя. Искал меня?

– Ага. Я был в больнице, допросил потерпевших. Вчера вечером. У Чеснокова амнезия – последствия ранения в голову. Врач говорит, что это может пройти, но никаких гарантий никто, конечно, не дает.

– Вообще ничего не помнит?

– Из того, что нас интересует – нет. С Клюевой лучше, – Поперечный выдержал паузу. – Это были менты.

– В форме?

– Офицер и сержант. Она сначала подумала, что они просто пьяные и решили разжиться на халяву водкой. Или просто пошутить.

– Ничего себе шутки…

– Девушка не пугливая, вот и пошла на них. Стрелял один, с лейтенантскими погонами. Второй, как ей показалось, сам этого не ожидал.

– Приметы помнит?

– Не особенно. Сам знаешь, «эффект формы».

– Я скоро перезвоню. Может, мне тоже удастся тебя удивить.

Собрав полдюжины различных фотографий Волгин поехал в больницу. Сначала заглянул к Чеснокову, но, как и ожидалось, тот ничем помочь не мог.

– Весь день помню, в мельчайших подробностях. А потом – словно отрезало. Когда в себя пришел, долго понять не мог, что случилось и как сюда попал. Но я буду стараться…

Перед девушкой Сергей выложил те же шесть карточек и, затаив дыхание, стал ждать, краем глаза следя за ее реакций. Строго говоря, опознание проводилось с некоторым нарушением процессуальных норм, но если результат окажется положительным, можно будет вернуться к формальностям позже, а если Клюева никого не узнает, то и заморачиваться с бумагами не стоит.

– Я не уверена. Вот эти двое похожи… И этот. Но точно сказать не могу.

Среди выбранных ею снимков был и Казначей, переснятый из личного дела. Смотрелся он лучше, чем в жизни: гопницкая челка зачесана наверх, лицо спокойно, без обычного нагловатого выражения, да и китель – с чужого плеча, размера на два больше необходимого, прибавлял солидности.

Руки Нади задрожали, и она бросила фотокарточки. Две прозрачные слезинки скатились у нее по щекам, оставив за собой влажные извилистые дорожки.

– Я понимаю, что ты сейчас думаешь не об этом, но мы его обязательно поймаем. Девушка отвернулась.

– Если у тебя есть какие-то такие мысли… Словом, он не настоящий мент, хотя когда-то у нас и работал. Но даже если бы он был действующим сотрудником, это ничего бы не изменило. Не верь всему, что пишут в газетах. Поправляйся. Самое страшное позади. Все плохое в жизни обязательно компенсируется чем-то хорошим. Может быть, мы не всегда это замечаем или упускаем свой шанс, но… Если уж ты перенесла такое испытание, то теперь все очень долго будет хорошо.

Из палаты Волгин вышел, ругая себя: последние слова получились дежурными, хотя в целом и верными. Умея говорить с подозреваемыми и расположить к себе свидетеля, в личной жизни или в таких вот ситуациях он терялся, нес сплошную казенщину, усугубленную литературно-киношными штампами.

Несколько лет назад очередной министр внутренних дел Бог знает из каких соображений пообещал, что отныне в целях борьбы с милицейской преступностью проштрафившихся сотрудников будут содержать в общих камерах следственных изоляторов и отправлять на обычные, не ментовские, зоны. Дальше слов не пошло, и со временем обещание подзабылось, но в ту пору вызвало много вопросов. Лишат ли привилегий других представителей правоохранительных органов – прокуроров, судей и приравненных к ним депутатов, или репрессии коснутся только «низшей» касты силовиков? И как быть с тем обстоятельством, что человек, вина которого не доказана и который еще вполне может быть оправдан судом, в течение нескольких месяцев, а то и лет, должен находиться в среде, из которой очень мало шансов выбраться живым? В любой, самой спокойной, камере самого образцового СИЗО со временем отыщется провокатор, который подстрекнет на расправу с ментом. А что уж говорить о зонах? Говорят о правовом государстве, преступникам регулярно очередные льготы предоставляют, а от милиции и по рабочим вопросам права отбирают, и, с другой стороны, от которой никто не застрахован, ущемить пытаются. Конечно, тех, кто прикрываясь формой, насилует, грабит и убивает, быть может, стоит загонять к обычным зекам, хотя и странно почему человеку, приговоренному, например, к пяти годам лишения свободы, государственный чиновник, судебной властью не обличенный и в деталях преступления не разбиравшийся, одним росчерком пера выносит смертный приговор. Teм более что в милицейской среде, как нигде, вели процент уголовных дел, возбужденных по формальным основаниям и благополучно «развалившихся» на стадии судебного разбирательства. А «закрывать» ментов, даже по самым пустяковым статьям, прокуратура очень любит – так же как ненавидит выносить сор из избы, предпочитая своих увольнять, наказывать другими методами, но не доводить до судебного разбирательства.

Среди оперов, попавших под следственную колотушку, самая популярная статья – «превышение власти». Львиная доля таких превышений совершается не ради собственного обогащения, а в интересах службы. Всем понятно, что если в нынешних условиях действовать строго по законам и инструкциям, то раскроешь только то преступление, где злодей сам поспешил сдаться, закрепил изобличающие его доказательства и подговорил свидетелей дать на себя показания, а в суде плюнул на заседателей и поколотил адвоката. Опер вынужден нарушать закон не потому, что он по натуре преступник, а потому что иначе этот самый закон никто не защитит. Не может быть милиция лучше, чем общество в целом – как не может быть и хуже, что бы ни утверждали всякие заказные рейтинги и опросы граждан на улицах.

Таких, как Казначеев – Сергей был с этим согласен, – можно отправлять к обычным заключенным. А как быть, например, с Андреем Акуловым – начальником розыска одного из территориальных отделов, два года ждущим суда за пресловутое «превышение»? Супружеская пара наркоманов обвинила его в том, что он вымогал у них взятку, а когда отказались платить, выбил дверь в квартиру, отколошматил их самих и угрожал мужика пристрелить, а жену – изнасиловать. Любой, кто ее видел, рисковал стать импотентом, мыслей же о совокуплении она не могла вызвать даже у пьяного орангутанга в период брачных игр. Квартира давно превратилась в притон, дверь которого не закрывалась, а синяки у мужика не проходили круглый год. Вскоре после того, как Акулова арестовали, он очередной раз влетел за кражу и теперь разматывал свой срок, так что на суд должен был прибыть под конвоем – вот только суд постоянно откладывался. Может быть, экономили государственные средства, дожидаясь, пока основной потерпевший освободится и явится сам а скорее всего, видели очевидную бесперспективность разбирательства и просто футболили дело друг другу, не желая связываться.

Впрочем, по району ходили разные слухи о том, по какой причине «слили» Акулова и кто приложил к этому руку.

…Из больницы Волгин отправился в городское экспертно-криминалистическое управление, где отыскал баллиста.

– Из Северного? Да, у меня ваши объекты, и по магазину, и по квартире. Гильзы как раз сегодня собирался сравнить, а с пулями придется повозиться – те, которые мне до сих пор передали, все очень сильно деформированные.

Эксперт был молодым и азартным, на Волгина посматривал с легкой завистью, причина которой прояснилась, когда вышли на лестницу перекурить:

– Я и сам хотел в розыск пойти, но медкомиссия не пропустила.

– Сказали, что столько не выпьешь?

– Да нет, я вообще не употребляю. – Парень замялся, оставил медицинские проблемы в стороне и перешел к деловым. – Здесь, конечно, скучновато, но я привык. И жена спокойна. Тем более, делом занят. Приятно, когда чувствуешь, что от твоей работы что-то зависит… А что, есть основания подозревать один ствол?

Волгин пожал плечами, не желая оказывать давление, хотя сам был уверен в ответе.

– Сейчас докурим, и я сделаю. Это не так долго.

Тем не менее ждать пришлось больше, чем Волгин рассчитывал. Давно решил припасенный сканворд и рассмотрел все стенды, вывешенные на стенах коридора, когда из лаборатории вышел эксперт.

– Вы были правы, действительно, один пистолет. Следы очень хорошие, так что, когда его найдете, сможем «привязаться» к гильзам. Пойдемте, распишитесь за справки…

Добравшись до РУВД, Волгин сразу позвонил в прокуратуру.

– Минуту. – Поперечный что-то лихо допечатал на электрической машинке и перехватил трубку поудобнее. – Слушаю внимательно. Хорошие новости?

– Да, тебя они порадуют. «Магазин» у тебя? Готовься принимать и «квартиру», гильзы совпали…

Об опознании по фотографиям Волгин говорить не стал. Отработав два года, Костя вполне освоился в должности и на многие вещи смотрел проще, чем в молодости. Во всяком случае, сообщать руководству о не совсем корректных действиях опера он бы не побежал, но все-таки знать о таких вещах ему было необязательно.

– Что ж, будем работать, – обдумав услышанное, он остался спокоен, не заорал от радости, но и не стал жаловаться на непосильную нагрузку. – Как ты считаешь, задержим их?

– Куда ж они денутся?

– Бывает, подозреваемые годами ухитряются бегать.

– Здесь не тот вариант. Два парня с бабой плюс этот… Перекатников. Долго не пробегают.

– Один из них еще не установлен.

– Разберемся.

– Тогда, если есть время, подъезжай: будем совместный план работы писать. Сейчас шум начнется, все нас проверять станут – и потребуют его в первую очередь.

Адвокат Вениамин Яковлевич Трубоукладчиков, нанятый братвой для Копы, был солиден и опытен, благоухал одеколоном и между фразами, на манер известного телеобозревателя, так долго тянул такое бесконечное «э-э-э», что Копе нестерпимо захотелось дать ему в ухо.

Убрав кулаки в карманы, Копа высидел лекцию. Главное прозвучало в конце: с трудом, но удалось добиться освобождения.

Адвокат выжидательно посмотрел на подзащитного, но в мутных глазах последнего плескалось так мало осмысленного, что ставить вопрос о квартире, хотя бы намеком, он не решился, рассудив, что предварительную проработку проблемы стоит доверить Санитару.

Дознавателя, который должен был освободить задержанного из узилища, ждали долго, но зато потом он все решил за пять минут. Влетел, подобный метеору, протараторил стандартный текст, дал расписаться на бланках и убежал, размахивая папкой, дознаваться по другим делам.

Аромат его парфюма смешался с адвокатским и проиграл в неравной схватке.

Копа, привыкший к несколько иному ритму жизни, посмотрел недоверчиво:

– Я что, теперь свободен?

– Да. – Вениамин Яковлевич принялся доставать из портфеля бумаги по другому делу. – Будете являться по первому вызову, а в перерывах – собирать разные справки, необходимые следствию. Являться советую вместе со мной, но это мы еще обсудим. Так что до свидания. Вас ждут друзья, а у меня, простите, остались еще дела в этом печальном заведении.

– Ну, спасибо.

Появившийся контролер вывел Копу из комнаты допросов в коридор, так что бывший узник не услышал брошенного ему в спину:

– Спасибо – это много…

Продукты, оставшиеся от засланной Санитаром передачи, Копа благородно оставил сокамерникам. Перед тем, как железная дверь изолятора временного содержания открылась на выход, ему вернули шнурки и ремень.

– До встречи, – сказал милиционер, и Копа автоматически кивнул прежде, чем осознал смысл услышанного.

На улице моросил дождь. Сгорбившись и натянув капюшон. Копа двинулся к выходу со двора, прикидывая, к кому бы завалиться за выпивкой и отпраздновать освобождение, но был остановлен двумя неизвестными, вышедшими навстречу ему из автомашины.

– Минуточку, – сказал один из них, показывая удостоверение. – Уголовный розыск. Отдел по борьбе с имущественными преступлениями.

– С кем?

– С инопланетными пришельцами, – оперативник распахнул заднюю дверцу бежевого УАЗа. – Садись, поехали.

– Куда? Слышь, я не знаю, с кем вы там боретесь, меня это мало колышет, но ты чего-то путаешь. Да меня только что выпустили! Нет такого закона, чтобы сразу сажать.

– Ну почему? Отсидел за пистолет, а теперь по грабежам к тебе вопросы появились.

Копа оглянулся на тюремные окна. Пять минут назад он вышел из камеры – и, похоже, скоро вернется обратно. Ироничный, уверенный вид оперов подсказывал, что сейчас у них на руках все козыри. Он вспомнил, как его снимали для телевидения вскоре после задержания. Еще тогда испугался, что могут опознать, но три дня прошло, дополнительных обвинений никто не предъявил, и он успокоился, тем более что сокамерник – опытный, засиженный мужичонка – подтвердил: сейчас все боятся и к ментам не идут.

В голове у Копы помутилось, и он бросился на оперов. Схватка была короткой: испитая печень бывшего штангиста сдалась при первом же контакте с кулаком призера «Динамо» по боксу. Оставалось только орать, когда надевали «браслеты» и запихивали в машину.

– Чудак человек! Нашел, где сопротивляться. Копу отвезли в отделение, где все было готово для проведения следственных действий. Какое-то время он продолжал буянить, но после того, как четверо потерпевших его уверенно опознали, притих, а протокол допроса подписал совсем мирно.

– Может быть, адвокат, тебе все-таки нужен? – спросил следователь, готовясь заполнить протокол задержания.

– Да на хер он сдался? Только бабки сосет! Я сразу понял, что ему хата моя нужна, все ждал, когда спросит, а он чего-то меньжевался. Дайте лучше закурить.

Умиротворенный сигаретой, Копа принялся философствовать, наблюдая, как на желтоватую бумагу ложатся строчки, лишающие его свободы:

– Что мое – то мое. Отсижу! Уважаю, что чужого не вешаете.

– Тебе свое бы унести…

– За свое не обидно. За свое можно и посидеть. Но, прошу обратить внимание, квартиры я не чистил. С того, что я у барыг брал, они беднее не стали. И не стрелял я ни в кого!

– Потому, что не из чего было. Окажись у тебя пушка не газовая, а боевая – рано или поздно кого-нибудь бы завалил.

– Не надо, – Копа поднял грязный палец, – не надо меня грузить. Я, может, и грабил, но никогда близко к мокрому не стоял…

После того, как следователь ушел, опера налили Копачеву водки:

– Держи, не страдай.

– Благодарю, – он растянул дозу на три приема. – Я ж все понимаю, когда по-человечески. У вас работа такая – сажать. А мне, стало быть, сидеть надо. Сложись немного по-другому – и наоборот могло бы быть. Я ж не всю жизнь таким был, не с детства! А насчет убийства вы – зря. Хоть автомат мне дай, хоть пулемет – ни-когда бы не стал. Что я, пушку настоящую достать не мог? Ха! Специально брать не стал, потому что не нужно мне это…

В коридоре ИВС Копачев раскланялся с остолбеневшим при его появлении Трубоукладчиковым.,

– Плохо работаете! – сказал он, проходя мимо и, сложив за спиной руки, встал перед дверью своей прежней камеры. – Давай, военный, запускай!

Копачев не так уж сильно захмелел от выпитого, больше куражился, бравировал своей бесшабашностью, но адвокат не поверил в его задержание до тех пор, пока не увидел бумаги, а до того успел спросить у контролера:

– Вы что, пьяных вместо вытрезвителя сюда стали привозить?

На улице Вениамина Яковлевича ждал неприятный разговор с озверевшим Санитаром, ждавшим Копу несколько часов:

– Тебя за кем посылали?

Садиться в бандитский джип не хотелось, но Трубоукладчиков превозмог себя и влез на заднее сиденье, почему-то прикрывая нижнюю часть живота портфелем. От волнения и остроты ситуации он перестал заикаться, так что объясниться удалось довольно быстро, хотя поначалу контрразведчик не слушал никаких аргументов, а всем фактам противопоставлял совершенно бредовые требования, наподобие следующего: «Что хошь делай, хоть местами с ним меняйся, но Копу сюда подай».

В конце беседы, когда диалог можно было считать состоявшимся, Вениамин Яковлевич счел возможным попенять:

– Между прочим, его дважды мимо вас провезли, в бежевом «уазике», а вы ничего не заметили.

Санитар промолчал, но посмотрел на адвоката так внимательно, что тот прикусил язык и счел за благо не настаивать:

– Правда, тут есть и другая дорога. Я сам про нее раньше не знал.

С достоинством выйти из положения контрразведчику позволил сотовый телефон. Этим номером пользовались только самые доверенные из числа подручных, и он поспешил ответить, одновременно делая знак посторонним покинуть машину.

– Слушаю.

– Алло, Санитар? Взяли мы тут одного, который Диверсанта подстрелил. Жилистый, гад, оказался…

– Эй, хозяева!

Мужчина стоял, облокотившись о калитку, и уходить не собирался. Среднего роста, плотный, с лицом отставного военного, в выцветшей офицерской рубашке, спортивных брюках «Найк» и сандалиях на босу ногу.

Казначей рассматривал его сквозь тюлевую занавеску, держась подальше от окна.

– Не нравится он мне.

– Это сосед, из третьего дома, – пояснил Перекатников. – Просто так не отвяжется.

Казначей развернулся к Валентину, сказал со злостью, прищурившись:

– Тебя это, кажется, радует. Пожаловаться ему хочешь?

– На что мне жаловаться? – Валентин старался, чтобы голос звучал равнодушно. – Мы с ним выпивали иногда, когда я здесь бывал. Ему супруга дома не разрешает, он и привык сюда бегать.

Мужчина раскрутил проволочку, служившую вместо запора, толкнул калитку и зашел на участок. Вблизи его вид не понравился Казначею еще больше: сосед шагал не торопясь, приглядывался к траве, как будто искал следы, словно опытный пограничник.

– На речке он нас срисовал, – вздохнул Артем. – Говорил я, что не фиг туда соваться. Что делать будем?

За прошедшие дни купались неоднократно, и Казначей – не меньше других. О безопасности никто всерьез не думал. Синее небо, чистая вода и теплый песок, обилие водки, за которой несколько раз бегали в местный сельмаг, – казалось, что все беды остались в прошлом. Только приглядывали, чтоб не удрал Валентин. О возможности ареста, равно как и о дальнейших планах, каждый думал в одиночку, в короткие угарные минуты между окончанием пьянки и наступлением сна.

Раздался стук в дверь.

– Он знает, что мы здесь, – зашептал Валентин. – Если не пустить – выйдет еще хуже. Надолго он не задержится, его жена пасет. Стакан опрокинет, и все.

Артем затравленно оглянулся на стол. Выпивка, остатки закуски, грязная посуда и консервные банки с «бычками».

Стук повторился. Чувствовалось, что через минуту гость завалится без приглашения.

– Алкоголики гребаные, – Казначей откинул взмокшую челку. – Так, вы двое – в ту комнату. Сидите тихо… Или, наоборот, пошумите маленько – может, быстрее свалит. А ты иди открывай. И помни, толстый, – он воткнул указательный палец в живот Валентина: – первая пуля – тебе, вторая – соседу.

Пистолет был спрятан в вещах, но Валентин об этом и не вспомнил, торопливо кивнул и, дождавшись, пока влюбленная пара исчезнет, вышел в прихожую.

– Ну, здоров, – сосед переступил порог и остановился, приглядываясь. – Спите, что ли?

– Не…

– Такая погода, а вы дома сидите. Ну у вас и кумар!

Сосед не торопился проходить в комнату, стоял и что-то высматривал, так что Казначея прошиб холодный пот: или бывший вояка про все догадался, или он вовсе не отставник, а разведчик группы спецназа, которая начнет сейчас прыгать в окна.

Перекатников выкрутился легче, чем можно было от него ожидать. Заговорил совсем натурально, смешивая в голосе легкое волнение с долей заискивания и надежды на понимание:

– Ольга в отпуск укатила, вот мы и решили оторваться. Сам говоришь, погода классная, чего в городе сидеть? Когда ехали, думали – шашлычок организуем, за грибками прогуляемся… Какое там! Как сорвались в штопор, у меня аж мотор прихватило. Кстати, Антоныч, познакомься: мой товарищ по бизнесу.

– Вова, – сказал Казначей, протягивая влажную руку.

Отставник пожал ее молча.

– Что ж мы не по-людски как-то, все стоим и стоим, – Валентин широким жестом показал на стол. – Огненная вода еще осталась!

Антоныч взял бутылку в руки, прищурился:

– Местная.

– Так привозная кончилась вся, – Перекатников пихнул ногой рюкзак, и там звякнула пустая стеклотара. – Столько пить!

– Наливай.

Сосед бочком присел на табуретку и все время, пока Валентин суетился с посудой и резал закуску, неотрывно смотрел на Казначея, так что к тому моменту, когда стаканы были наконец подняты, он постарел на несколько лет.

Будь у него в кармане пистолет – запросто мог бы сорваться, разрядить магазин в собутыльников.

– Вы бы окна открыли, проветрили немного, – поморщился Антоныч. – Воняет, как в казарме. Давайте за знакомство!

Теплая водка докатилась до Казначеева желудка и развернулась обратно. Судорожным движением он перехватил ее на уровне горла, напрягся удержал; осторожно вздохнув, потянулся за лимонадом, сорвался и принялся кашлять, брызгая щоной на стол и отворачиваясь. Перекатников сделал ему бутерброд, пристроил на засохшем куске хлеба колбасу и лимончик. Кое-как все устаканилось, и вторая проско-. ша легче, даже Антоныч лицом помягчел, зажевал водку огурчиком и, порывшись в сигаретных пачках на столе, вытащил согнутый, подмокший с краю «парламент». Артем поднес зажигалку.

– На речке вас больше было. Хотел подойти, поздороваться, да старуха в магазин отправила, и потом все караулила. Сейчас еле вырвался, говорю, надо проверить, что за люди приехали, а то, десятого дня, у Кузьмича весь сарай вынесли, пока он спал, даже собака не тявкнула.

Перекатников разлил остатки водки, и сосед, выпив без тоста, не дожидаясь других, стал прощаться:

– Попробую вечерком еще заглянуть. Если получится. А то, стерва, унюхает – не пустит никуда.

Когда за ним закрылась дверь. Казначей опустился на стул и с ненавистью громыхнул стаканом по столу:

– Ну откуда такие люди берутся!

– Да он вообще не вредный, просто в армии своей привык к строгостям.

– Ага, видел я, как он глазами зыркает.

– У него сплошная дальнозоркость, вблизи не видит ни черта, а очки носить стесняется. Вот и делает вид, что все замечает.

– Не знаю, какая там дальнозоркость, но нас на пляже он верно срисовал.

Из комнаты выбрались Фролов с Верой. Семен сразу потянулся к новой бутылке и сорвал винтовую пробку, поранив палец.

– Сука!

Тряся ободранной рукой, он приложился к стакану, зубы цокнули по стеклу. Неизвестно, чем он занимался все это время с девушкой, подслушивал за дверью или был занят более приятным делом, но выглядел так, словно в самый ответственный момент обнаружил рядом с собой в кровати Антоныча.

– Будем держать военный совет, – решил Казначей. – Как говорится, отдохнули здесь – и довольно. Может, этот снайпер и вправду слепой, но я ему не доверяю. Вера, подожди, пожалуйста, за стенкой. А ты лезь на чердак. Можешь бутылку прихватить, если скучно.

Перекатников исполнил приказание молча. О том, что с чердака он может запросто выбраться и никто его не хватится до конца совещания, Казначей не подумал.

Девушка заартачилась:

– Меня это касается не меньше, чем вас. Тем более что вам сейчас только и думать, – она кивнула на водку, но брат и неожиданно присоединившийся к нему Фролов выпроводили ее за дверь и сели к столу.

Оба были напряжены.

– Так дальше жить нельзя, – сказал Казначей, и Фролов, помедлив, кивнул. Выпили, не сводя глаз друг с друга.

– Что будем делать?

Помолчали.

Казначей начал говорить осторожно, ковыряя вилкой дырку в скатерти:

– Здесь оставаться опасно. Идти сдаваться – как-то, знаешь ли, не хочется. Я вот что подумал: если какое-то время еще пошхериться, то о нас могут забыть. Не навсегда, конечно, но активно искать перестанут. А там, глядишь, разберемся, что к чему. Найду кого-нибудь, кто в законах сечет, проконсультируюсь, как можно отмазаться. Не бывает, чтоб не было выхода.

– Думаешь, мы можем отвертеться? – Семен хмыкнул и плеснул себе водки в стакан. – За бандюков, положим, много не дадут. Нас трое, да этот хрен на чердаке – если станем говорить складно глядишь, удастся соскочить.

– Если их друзья не найдут нас раньше ментов, – Казначей отвернулся, чтобы Семен не прочитал его мысли: «О стрельбе в бандитов беспокоиться надо тебе, я курок не нажимал, я в этом деле, как говорится, сторона потерпевшая». – А они, я думаю, будут рыть дольше и глубже, чем опера.

– За магазин сердце ноет, – Фролов потер грудь и выпил, занюхал долькой лимона, подцепил с тарелки кусок раскисшей колбасы, посмотрел и бросил обратно. – Как так получилось? Девчонка и парень… Какого черта ты их завалил? За что?

– Так легла карта. Чего теперь виноватых искать? Вместе были. Самое плохое, что гильзы совпадут, экспертиза – наука точная. Надо от пистолета избавляться. Бросим в реку – и концы, как говорится, в воду. Без пистолета они ничего не докажут. Придумал! Скажем, что ствол, из которого ты их завалил, мы отобрали у Макса. Он хотел нас порешить, мы стали сопротивляться и отобрали. Верка подтвердит и с Валентином договоримся.

– Думаешь, кто-то поверит?

– Какая разница? Пусть не верят, но доказать-то ничего не смогут. К тому же эти сволочи к магазину отношение имели, так что вполне могли там стрельбу устроить, по пьяни или еще как, не важно…

– Все, что мы делали, наперекосяк пошло. А здесь, по-твоему, сложится?

– Перестань! Только в фильмах преступники постоянно совершают ошибки…

Преступник! В душе Фролов себя им сознавал, но вслух определение прозвучало впервые.

Вздохнув, он опустил голову на руки. Сколько , ни заливал в себя, алкоголь действовал самую малость, как крепкое пиво. С одной стороны, сохранялась относительная четкость мыслей, с другой – страх не отпускал.

В словах Артема, казалось, был здравый смысл. Ведь и правда, о том, как в действительности все случилось, никто, кроме них, не знает, а значит, и следствию волей-неволей придется ориентироваться на их показания. Всякие следы, отпечатки и прочие научные штучки казались Семену сплошной чепухой. Пока не признаешься – никто не посадит, если только нет десятка независимых свидетелей. Единственный свидетель сидит на чердаке и боится лишний раз вздохнуть.

Был, несомненно был здравый смысл в сказанном Казначеем, но Фролов ему уже не верил.

– Надо провернуть последнее дело, а потом разбегаться. Когда мы все вместе, нас проще поймать. Тот, кто попадется, толкает операм мою версию. Про магазин – молчим, в квартире – самооборона. Конечно, станут бить, но тут уж надо выдержать, чтобы ни обещали.

– А с этим что делать? – Фролов показал йа потолок,

– Заставим его написать письмо в прокуратуру. Прямо сейчас. В городскую и Генеральную, чтоб не выкинули.

– Сейчас – напишет, завтра – открестится. Казначей быстро, оценивающе взглянул на Фролова и отвернулся, продолжая играть вилкой. Пальцы, сжимающие податливый алюминий, блестели от пота.

– Если его списать, то все можно повесить на него, – сказал он очень тихо.

Могильным холодом не повеяло и гром не грянул. За окном жарило солнце, его лучи, без помех проникая сквозь грязные стекла и ветхий тюль, упирались в загаженный стол, банки с расплывшейся тушенкой и теплое пойло в стаканах.

– Я думал, ты сам догадаешься. Зря мы здесь столько дней паримся?

Фролов не ответил. Ни согласия, ни протеста – безразличие.

– Ствол – к виску, тело – в реку. Самоубийство. Переживаний не выдержал. Скажешь, не поверят? Обрадуются, что можно «глухаря» списать.

7

Адрес Ольги Ивановой установили быстрее чем рассчитывал Родионов. Через одного из знакомых Волгина получили распечатку переговоров с «трубы» Валентина. Исходящих звонков оказалось не так уж много. Выбрали наиболее перспективные, ориентируясь на то, что любимой девушке Перекатников должен был звонить достаточно часто, скорее всего – по вечерам и в выходные дни, и что живет она в центре города. После этого потребовалось десять минут, чтобы поработать на компьютере с купленной на рынке «ворованной» дискетой адресной базы данных.

В списке проверяемых девушка оказалась четвертой. Иванова Ольга Никитична, семьдесят седьмого года рождения, занимает однокомнатную квартиру, до недавнего времени с ней был прописан отец, пенсионер Минобороны, выбыл из адреса в связи со смертью.