Глава 20

Во второй половине дня Фицхью обычно пил чай. По мнению Шеридана, этот ритуал уже сам по себе характеризовал молодого человека. Шеридан принял приглашение явиться на следующий день после полудня в кают-компанию и увидел стол, накрытый кружевной скатертью и уставленный изящным фарфором. В довершение всего посреди стола красовалась ваза с живыми — розовыми и белыми — тюльпанами. Полукругом, открывая живописный вид с кормы, стояли три позолоченных французских кресла. Одним словом, кают-компания в этот час смахивала скорее на гостиную богатого дома, если не обращать внимания на подрагивание цветов, вызванное движением судна, а также на неплотно задернутые шторы из дорогой камки, в просветах между которыми виднелись четыре пушки, повернутые жерлами к задраенным сейчас амбразурам.

Олимпия и Фицхью были уже здесь. Олимпия обернулась на звук открывающейся двери, и у Шеридана при взгляде на девушку упало сердце. Ему потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы подавить свои эмоции. Чувствуя легкую тошноту, он сосредоточил внимание на спешащем к нему с протянутой рукой Фицхью.

— Добрый день! Проходите, садитесь, мисс Дрейк сейчас разольет чай. — Капитан был в эту минуту похож на человека, пробежавшего кросс: его лицо пылало, а дыхание было прерывистым и неровным. Пожимая руку Шеридану, молодой человек многозначительно улыбался и, понизив голос, сказал: — Она призналась мне, что вы успели переговорить с ней. Благодарю вас, сэр. Я счастливейший из смертных.

И прежде чем Шеридан успел что-нибудь ответить, Фицхью подвел его к столу. Шеридан поцеловал руку Олимпии и вопросительно взглянул в ее широко распахнутые зеленые глаза. Она вежливо улыбнулась ему в ответ.

— Вы, наверное, хотите сами сообщить вашему брату новость? — спросил Фицхью.

Олимпия сцепила руки, лежащие на коленях, продолжая все так же пристально смотреть на Шеридана.

— Я думаю, что он сам уже обо всем догадался, — сказала она.

— У вас есть какие-то новости? — покровительственным тоном спросил Шеридан, пытаясь скрыть тревогу.

События, похоже, начали развиваться более стремительно, чем он предполагал. Шеридан ругал себя за то, что не успел научить Олимпию, как надо обходиться с этим Фицхью, как правильно вести себя. Но судя по счастливому виду последнего, принцесса отлично справилась со своей задачей. Олимпия застенчиво потупила взор.

— Капитан Фицхью сделал мне предложение.

— А-а! — Шеридан понимающе кивнул и обругал в душе этого молодого дурня за поспешность. Неужели он думает, что является неотразимым и может без долгих ухаживаний сразу же предлагать руку и сердце?

Олимпия вновь встретилась глазами с Шериданом и заявила:

— И я приняла его.

— Приняла? — Голос Шеридана сорвался. Как ни старался он скрыть в этот момент обуревавшие его чувства, у него ничего не получилось — такой сокрушительный удар нанесла ему Олимпия.

— Да! — вскричал пылкий Фицхью. — Если вам мое поведение кажется слишком поспешным, умоляю вас вспомнить о том, что мы с вашей сестрой знакомы уже довольно долго.

Шеридан почувствовал, как неимоверная тяжесть сдавила его грудь. Ему не хватало воздуха. Он перевел взгляд на зардевшегося нежным румянцем, улыбающегося Фицхью, ожидающего, что он скажет.

— Отлично, я…

Шеридан не мог подыскать нужных слов. У него не было сил, чтобы с достоинством выйти из этого затруднительного положения. Ошеломленный, Шеридан снова повернулся к Олимпии и встретил безмятежный взгляд ее чистых зеленых глаз. Что, черт возьми, она задумала?

— По-моему… то есть я… — Шеридан отчаянно пытался говорить естественным голосом. — Я рад за вас. Конечно, рад! Хотя официальное предложение сделано, на мой взгляд, излишне поспешно.

— Конечно, — промолвил Фицхью и быстро кивнул. — С вашей стороны это вполне понятная реакция. Странно было ожидать, что вы до конца поймете и прочувствуете, насколько мы с вашей сестрой стали близки за месяцы совместного плавания, когда вас, увы, не было с нами.

Шеридан взглянул на молодого человека, и в глазах у него все потемнело. Ужасные подозрения закрались в его душу. Он вдруг представил себе эту самую каюту и в ней Олимпию и Фицхью. Они проводили здесь время наедине в течение долгих недель. Фицхью разговаривал с ней, обнимал ее…

— Мы каждый день пили вместе чай, — сказала Олимпия, с улыбкой глядя на Фицхью, что было для Шеридана подтверждением его самых мрачных опасений.

Подумать только, еще совсем недавно эта маленькая потаскушка сгорала от страсти в его объятиях и умоляла овладеть ею! Она просила его жениться на ней! А сейчас…

— Мы как раз обсуждали вопрос о дне свадьбы. — Фицхью ласково улыбнулся, поглядывая на свою избранницу. — С моей точки зрения, чем скорее мы поженимся, тем лучше. Но я хочу соблюсти все формальности. Я просто настаиваю на этом! Пожалуй, две недели будет нам достаточно для того, чтобы сделать все необходимые приготовления. Надо будет обить бархатом диван, испечь свадебный пирог. Возможно, это не займет слишком много времени. Кроме того, мисс… — Фицхью внезапно широко улыбнулся и взял Олимпию за руку, — то есть я хотел сказать, Олимпия должна подумать о свадебном наряде.

— Да, — согласилась она, — у меня есть шелк цвета слоновой кости, но я хотела бы украсить платье какой-нибудь отделкой.

Фицхью поцеловал ее руку.

— Я уже подумал об этом. Посмотри. — Он быстро подвел Олимпию к шкафу и, выдвинув один из ящиков, достал оттуда небольшой сверток. Развернув шуршащую бумагу, молодой человек показал невесте кружева из серебряной нити и мелкий жемчуг.

— О-о! — воскликнула Олимпия и осторожно дотронулась до воздушных кружев, а затем прижала пальцы к губам. — О, дорогой, ты разве…

— Я купил их в Буэнос-Айресе. Я подумал… я надеялся, что когда найду тебя… то… Они тебе нравятся? — Фицхью схватил Олимпию за руки. — О, дорогая Олли, ты плачешь? Но ты ведь теперь в полной безопасности. Отныне ты находишься под моей защитой. Я больше не спущу с тебя глаз!

Олимпия опустила голову. Шеридан тупо смотрел на сплетенные руки жениха и невесты. Он все еще ждал какого-нибудь жеста или тайного знака, свидетельствовавшего о том, что все это происходило не всерьез.

— Через две недели, — нежно промолвила Олимпия. Фицхью держал в своих покрытых веснушками руках ее пальцы.

— Тогда, может быть, назовем точную дату нашей свадьбы?

Шеридан застыл в оцепенении. Вот сейчас она найдет какую-нибудь отговорку, попросит время на обдумывание… Ему следовало немедленно вмешаться, прийти ей на помощь, найти какую-нибудь вескую извинительную причину для отсрочки. Но разум Шеридана, казалось, был парализован.

— Хорошо, — сказала Олимпия, не сводя глаз с Фицхью. — Третье ноября?

У Шеридана перехватило дыхание и внезапно закружилась голова. Он был сражен. Резко повернувшись, он отошел к столу и начал звенеть чайной посудой, слыша, как за его спиной Фицхью называет Олимпию своей дорогой Олли и сообщает ей, что сегодня вечером они непременно отпразднуют это событие, пригласив к столу всех офицеров судна и заказав коку лучшие блюда.

— Надеюсь, сэр, что вы окажете нам честь, официально объявив всем о предстоящей свадьбе, — сказал капитан, подходя к Шеридану, который в этот момент как раз подносил к губам чашку.

Фарфоровая чашечка внезапно дрогнула в его руке и, ударившись о край стола, покатилась по турецкому ковру, устилавшему пол, а ее отбитая ручка отлетела в сторону.

— Простите, — пробормотал Шеридан, которого душили злость и отчаяние.

Фицхью поднял разбитую чашку.

— Стыдитесь, старина. — Он положил руку на плечо Шеридана. — Неужели вы за это время так отвыкли от корабельной качки?

И Фицхью, опустив руку, повернулся к Олимпии. Шеридан уставился испепеляющим взглядом в спину молодого человека, сгорая от ненависти и презрения.

Олимпия, шурша юбками, подошла к столу, являя собой само воплощение женской застенчивости и стыдливости. Казалось, что она была сделана из воска. Шеридан пытался встретиться с ней взглядом, но она, разлив чай, села за стол, так и не взглянув на него. Чувство недоумения и разочарования переросло в панику. Шеридан не верил в реальность происходящего. Он просто не мог поверить! Особенно после их свидания. После всего, что между ними было!

Шеридану казалось, что чай отдает горечью. Он держал блюдце обеими руками и не сводил глаз с Олимпии, сознавая с болью в сердце, что похож сейчас на побитую собаку, жаждущую одного-единственного доброго слова. Но Шеридан понимал, что его жалкий вид не растрогает Олимпию, потому что она даже не взглянет на него, поскольку он больше не вызывает у нее интереса.

Внезапно с ужасающей ясностью он начал понимать, что сделал роковую ошибку.

Он неправильно истолковал привязанность и физическое влечение Олимпии, приняв их за любовь. Ее симпатия к нему, родившаяся из чувства жгучей ненависти, объяснялась тем, что они находились в полной изоляции от внешнего мира на необитаемом острове и были нужны друг другу как воздух. Они вместе вели борьбу за существование, делили друг с другом горе и радость, вместе встречали каждое утро, считая своей маленькой победой то, что сумели пережить еще один день и еще одну ночь.

Шеридан думал, что все это оставит в их душах неизгладимый след, что это и есть, в сущности, любовь. В их последнюю ночь, когда он был так озабочен тем, как бы спасти собственную шкуру, Олимпия сказала, что любит и доверяет ему, и Шеридан был уверен в искренности ее слов. В ту минуту ему казалось, что он готов умереть за нее, не раздумывая броситься на ее защиту, он убил бы ради нее любого члена команды, если… если бы это было морское сражение, а не мирное время. А теперь ему оставалось только глупо пошутить, скрывая тем самым свои истинные чувства, а затем умолкнуть и уступить.

Но он поверил за это время в то, что Олимпия любит его. Да, она действительно любила его, как ни странно! Подобное убеждение шло вразрез со всем его прежним опытом, нажитым за годы полного одиночества. Но Шеридан убедил себя в искреннем чувстве Олимпии. И вот теперь он видел, что ошибался.

— Знаешь, — застенчиво сказала Олимпия, — я никогда не думала, что моя свадьба состоится на борту корабля.

Фицхью погладил ее по руке.

— Думаю, что мы, немного постаравшись, сможем очень мило отпраздновать это событие, сделав его незабываемым. Надеюсь, ты не считаешь обязательным для себя венчание в церкви?

Олимпия заколебалась.

— Нет, конечно, но, если честно, я думала, что когда-нибудь буду венчаться в церкви, — сказала она, слегка покраснев. — Это, наверное, детская мечта, скорее даже фантазия, и о ней не стоит говорить.

— Нет, расскажи мне, о чем еще ты мечтала в своем детстве, — настаивал Фицхью, поступая очень опрометчиво, но таким уж недалеким человеком он был.

— О нет, иначе ты, пожалуй, решишь, что я безнадежная фантазерка, оторванная от жизни, — запротестовала Олимпия, искоса поглядывая на своего жениха.

— Но именно это мне и нравится в тебе! — сказал Фицхью, наклоняясь к ней. — Ты так хорошо разбираешься в делах международной политики, и в то же время ты можешь быть такой…

«Соблазнительной, — мысленно закончил за него Шеридан. — Восхитительная грудь, бедра, точеные лодыжки. О Боже! Я отлично знаю, на что ты, похотливый козел, намекаешь».

— …такой наивной. Поведай мне свои мечты, и я постараюсь сделать для тебя все, что в моих силах.

— О нет, — возразила Олимпия. — Это просто невыполнимо, я не могу требовать от тебя так много.

— Если я смогу, я непременно исполню твое желание. Олимпия затаила дыхание.

— Ну хорошо… только не считай меня слишком глупой. Дело в том, что с тех пор как, будучи маленькой девочкой, я прочитала о городе на семи холмах, моей мечтой стало… венчаться… — Олимпия робко взглянула на Фицхью и закончила: — В Риме. В церкви Санта-Мария и непременно при лунном свете.

В воцарившейся тишине, казалось, слышнее стали звуки движения судна.

— В Риме… — растерянно проговорил Фицхью после паузы, не в силах справиться с изумлением.

Шеридан не сводил с Олимпии пристального взора.

Итак, она хочет ехать в Рим. Это вполне естественно! Рим был целью ее путешествия, а Фицхью она выбрала своим новым провожатым туда.

Шеридан потерял бдительность и поплатился за это. Его просто надули. Он забыл суровые уроки, которые преподала ему жизнь, и вот результат.

Дрейк едва расслышал ответ Фицхью, который пробормотал, что должен обдумать, каким образом они смогут попасть в Рим. Шеридан молчал. Он внезапно утратил чувство реальности, и это было пугающе страшно. Он думал, что придет в бешенство от всего происходящего, а вместо этого его как будто подменили, он находился здесь, в каюте, и в то же время как бы отсутствовал. Шеридан посмотрел на Олимпию, и она показалась ему незнакомым человеком, которого он никогда не встречал прежде. Тогда он взглянул на свою чашку и руки, и они тоже показались ему чужими.

Очень осторожно Шеридан поставил чашку на блюдечко, обдумывая каждое свое движение: встал, с трудом повернулся и пошел к двери. Фицхью что-то спросил у него, но Шеридан не обратил внимания на слова молодого человека. При всем желании он бы не смог ответить ему. Шеридан вышел из каюты, закрыл за собой дверь и постоял в коридоре в нерешительности, как бы не узнавая окружающих предметов. Все они изменили свое местонахождение, и Шеридан изумленно озирался вокруг, не понимая, куда он попал и что с ним происходит. Его охватил панический ужас, но он заставил себя двинуться вперед.

Голова Шеридана раскалывалась от боли. В висках пульсировала кровь. Его бросило в холодный пот, и он стиснул зубы, чтобы не закричать от непонятного страха. Шеридан спустился по трапу и вышел на палубу, где располагались пушки, около которых суетились два матроса и гардемарин. Шеридан взглянул на светловолосую голову мальчика, склонившегося над лафетом.

— Харланд! — воскликнул он.

Трое моряков изумленно взглянули на него.

— Сэр? — вежливо спросил один из них.

— Ради Бога, Харланд… — Шеридан чувствовал, как растет его раздражение. Его поташнивало, а боль в голове усиливалась. Шеридан гневно взглянул на светловолосого парнишку. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Гардемарин испуганно смотрел на него.

— Простите, сэр, — наконец пролепетал он. — Но меня зовут Стивенсон.

Шеридан сердито посмотрел на него, ему трудно было сосредоточиться из-за гула, стоявшего в ушах. Он закрыл их ладонями, пытаясь прекратить этот шум, но ничего не получалось. Шеридан зажмурил глаза и вдруг понял, что это были за звуки. Береговая батарея! Враг стреляет по судну, снаряды падают совсем близко, а он, Шеридан, не готов к отбору.

— Харланд! Передай мистеру Райту, чтобы все приготовились!

Гардемарин застыл на месте, раскрыв рот от изумления.

— Быстрее, черт возьми! — заорал он. — Нас обстреливают. Мистер Райт… судно необходимо развернуть. Как дрожит палуба! А канонада грохочет все ближе, все громче. Мистер Райт! — крикнул Шеридан. — Поднять паруса!

Но корабль все не разворачивался. И внезапно, словно посреди ночного кошмара, Шеридан понял, что он не развернется! Судно прямиком идет к берегу, с которого по нему палят пушки. Залпы звучали все громче.

— Мистер Райт! — заорал Шеридан, стараясь заглушить грохот канонады. — Выполняйте приказ, черт возьми!

Шеридана охватило бешенство, он готов был рвать и метать и в припадке неистовства бросился на спустившегося сюда офицера, который и пальцем не пошевелил, чтобы выполнить его команду, в то время как судно подвергалось такой опасности. В тот момент, когда пальцы разъяренного Шеридана сомкнулись на горле офицера, шум в ушах Дрейка стал просто невыносимым, ему казалось, что голова вот-вот лопнет словно мыльный пузырь. Кто-то навалился на него сзади. Шеридан начал извиваться, стараясь вырваться и изрытая страшные проклятия. Он схватился за нож, когда почувствовал, что враги окружают его, и, отпрыгнув в сторону, внезапно сильно ударился головой о какое-то препятствие. Перед его глазами поплыли круги, и он рухнул на палубу, чувствуя боль и ужас поражения.

Очнувшись, Шеридан понял, что лежит на спине и ему трудно дышать. Открыв глаза, он увидел, что на его груди сидит один из матросов, тяжело дыша ему прямо в лиио, а второй крепко держит его руки.

Шеридан растерянно и недоуменно вгляделся в лицо навалившегося на него человека. Ужас и ярость утихли в его душе, не слышно было теперь и пушечной стрельбы. Шеридан разжал кулак, в котором держал нож, и, взглянув на него, понял, что это все было только плодом его воображения.

Навалившийся на него матрос с опаской наблюдал за Шериданом. Шеридан закрыл глаза и попытался расслабить тело, чувствуя, как больно вцепился мертвой хваткой второй парень в его запястья. Вскоре, правда, он немного ослабил свои тиски, виля, что Шеридан успокоился.

— С вами все в порядке, сэр? Вы пришли в себя? — спросил юноша, стараясь даже в этой ситуации быть почтительным.

Шеридан глубоко вздохнул и кивнул. Матрос сразу же отпустил его. Они оба встали, окруженные толпой потрясенных зрителей. Шеридан взглянул на совершенно незнакомого ему гардемарина. Тот смотрел на него во все глаза с настороженным любопытством.

Шеридану стало стыдно. Он оправил одежду, не решаясь взглянуть на окружающих. Дрейк не помнил, что с ним происходило и что он натворил, но ему было явно не но себе.

— Он с ума сошел, ли? — со смешком спросил юный гардемарин.

Но матрос, который за минуту до этого сидел на груди Шеридана. схватил мальчика за ворот.

— Послушай, ты, салага, он вовсе не сумасшедший, тебе самому остается только мечтать стать таким достойным человеком, как этот парень, хоть когда-нибудь!

Ошеломленный, гардемарин с изумлением взглянул на своего старшего товарища.

— И не вздумайте болтать обо всем этом, слышите? — распорядился матрос, сердито поглядывая на окружающих. — Держите язык за зубами.

Гардемарин с готовностью кивнул:

— Я никому не скажу об этом, сэр. Остальные тоже согласились хранить молчание.

— Молодчина, — одобрил пожилой матрос. — Когда-нибудь ты, пожалуй, дослужишься до капитана судна и тогда поймешь, что случилось.

Услышав эти слова, мальчик выпрямился и застыл по стойке смирно. Теперь он смотрел на Шеридана с уважением. Но Дрейку стало не по себе от светившегося в глазах гардемарина обожания. Он знал, чего от него ждали другие, — они ждали, что он сейчас расправит плечи, кивнет свысока и уйдет, не проронив ни слова, гордо вскинув голову. Но Шеридан не в силах был так поступить. Его била нервная дрожь. Он боялся, что снова услышит грохот вражеских пушек, отлично зная, что их не было в помине. Он опасался, что снова утратит чувство реальности.

Шеридан зашагал мимо строя глазеющих на него матросов, но вдруг замер, положив руку на пушку. Он уже отчетливо соображал, где находится и как пройти к своей каюте, но перед его мысленным взором все еще стоял образ другого судна, и Шеридан прижал пальцы к холодному металлическому стволу пушки, чтобы прийти в себя.

Внезапно на руку Шеридана легла чья-то теплая ладонь.

— Я провожу вас в вашу каюту, сэр, — произнес юный голос. Это был светловолосый гардемарин.

— Оставь меня, — резко сказал Шеридан, отдергивая руку. — Ради всего святого, оставь меня.

И Шеридан бросился прочь по проходу, не заботясь о том, что подумали о нем матросы. Вбежав в свою каюту, он закрыл дверь и сел на койку, стараясь перевести дыхание. Застонав, он прикрыл руками глаза, со стыдом вспоминая все происшедшее.

Шеридан пытался подавить в себе гнев, но все его попытки были тщетны. Это пугало его, он знал, что в таком состоянии был способен на убийство. Однажды одна старуха в разрушенном арабском городе перед смертью прокляла его, призвав на его голову демонов, которые должны были в конце концов поглотить Шеридана. Тогда он не принял всерьез это проклятие, поскольку его разум отвергал всякие чудеса и колдовство. Но теперь Шеридан явственно ощущал присутствие этих демонов и был уверен, что они разорвут его, если он поддастся им.