Средневековье - Летящая на пламя

Шеридан убрал с ее висков прилипшие к влажной коже завитки волос.

— Я всегда ревновала тебя к Джулии, — прошептала Олимпия. — Порой я желала ей смерти. И вот что я наделала, видишь? Я явилась причиной ее гибели… — Олимпия беспомощно взглянула на Шеридана. — Скажи, ты считаешь, что это я убила Джулию?

— Мне это все равно, — промолвил он. — Послушай меня. Я не стану утверждать, что все случившееся произошло бы и без твоей помощи. Я просто не знаю, что было бы, если бы ты не выбежала из храма. Может быть, в таком случае я застрелил бы Клода Николя, и меня бы вскоре повесили. Я не испытываю никаких чувств по поводу гибели Джулии, это была коварная, эгоистичная тварь. Но будь она самой Жанной д'Арк, меня и тогда не тронула бы ее смерть. Я не могу давать оценки событиям и винить в них кого бы то ни было. Я ничего не знаю. Мы, словно костяшки домино, падаем друг за другом то в одну, то в другую сторону. — Он гладил ее по щеке. — И я знаю только одно: я люблю тебя.

Олимпия закусила губу.

— Я не заслужила твою любовь.

— О Боже… Если бы каждый из нас получал только по своим заслугам… — Шеридан покачал головой и опять крепко зажмурил глаза, пытаясь остановить новый поток слез. — Да сохранит меня Господь от такой участи!

Шеридан снова сел к стене, чувствуя страшную усталость, промозглую сырость и боль в теле. Холод пробирал до костей. У Шеридана разболелась рука, а сердце щемило в груди. Он удрученно смотрел на примятую траву у своих колен.

«Прошу, смилуйся надо мной, пощади меня», — думал он. Шеридан задавался вопросом: что будет с ним, если Олимпия не вернется к нему? Он уже не мог снова погрузиться в свое обычное оцепенение и безразличие. Открывшись навстречу миру, Шеридан уже не мог стать собой прежним.

Он чувствовал себя таким уставшим, что казалось, если Олимпия не откликнется на его мольбу, он просто не сумеет встать и уйти, а вечно останется сидеть здесь под дождем, в тумане.

Шеридан взглянул на низко нависшие тучи, затянувшие небо, бледно-серый кусочек которого виднелся между черными башнями дома. Он сидел, сцепив руки между коленями, чувствуя, как по его лицу стекают капли дождя вместе с солоноватыми слезами, и ждал решения своей судьбы.

Прошло много времени. Так много, что у Шеридана появилось чувство, будто он уже растворяется, исчезает, как рассеивающийся туман, клубящийся высоко вокруг горгулий и резных мраморных монстров на фасаде отцовского дома.

Но внезапно он ощутил легкое прикосновение сначала к своей руке, а затем к лицу. Шеридан повернулся к Олимпии, пытаясь не выдать то, что творилось в его душе, и она бросилась к нему в объятия. Шеридан не в силах был вымолвить ни слова. Стоя на коленях, он крепко прижимал принцессу к груди.

— Шеридан, — чуть слышно прошептала Олимпия дрожащими губами. — Мой бедный одинокий волк. — Она крепче обняла его, прижимаясь мокрой от слез щекой к родному плечу.

Шеридан погладил ее по голове дрожащими руками.

— Я с тобой, — сказала она, спрятав лицо на его груди. — Я с тобой, я люблю тебя.