Средневековье - Летящая на пламя

— Да, так говорят, — отозвалась Джулия, поглаживая атлас. — Но вам неприлично заходить в дом к холостяку, каким бы героем он ни был. Надеюсь, в будущем вы не совершите еще раз подобной непростительной ошибки.

Олимпия почувствовала, что краснеет.

— Я всего лишь оставила у него в передней свою визитную карточку.

— Люди любят сплетничать о подобных вещах, — продолжала Джулия. — Вы должны сохранять достоинство соответственно вашему положению в обществе.

— Плевала я на мое положение! — закричала Олимпия со слезами на глазах. — Мне от него ни жарко, ни холодно.

На красиво очерченных губах Джулии заиграла снисходительная улыбка.

— И тем не менее… — строгим голосом сказала она. — Вы не должны больше посещать капитана Дрейка без сопровождающих лиц. Дайте мне слово, что вы не будете делать этого.

Олимпия вскинула подбородок и кивнула.

— Хорошо, — сказала она, тщательно выбирая слова. — Я обещаю больше никогда не навещать его в усадьбе Хазерлей.

— Благодарю вас, — промолвила Джулия и взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. — Сегодня вечером я должна отлучиться на часок, если, конечно, я вам не нужна.

Олимпия кивнула и начала сворачивать ткань, расстеленную на ее кровати.

Когда Джулия ушла, девушка остановилась у окна и долго смотрела на обледенелые берега реки, прижав к груди свернутый отрез атласа.

Это был привычный пейзаж. Олимпия смотрела на него уже двадцать четыре года.

Иногда ей хотелось отдать свою королевскую диадему Джулии, которая, во всяком случае, играла бы роль принцессы намного лучше, чем это делала она сама.

Глава 3

Шеридан лежал, опершись на руку, под сенью алькова своею отца и смотрел на женщину, которая долгое время была любовницей Дрейка-старшего. Она, склонив голову, застегнула последнюю пуговицу у ворота своего глухого, подчеркнуто скромного платья и поправила на нем крохотные бантики жестом элегантной, знающей себе цену потаскухи.

— Джулия, — лениво промолвил Шеридан, — ты, как всегда, очаровательна.

Он откинулся навзничь, заложив руки за голову. Его потную грудь и руки приятно холодил гулявший по спальне сквозняк.

— Ты делаешь честь всему христианскому миру, особенно его слабой половине, — добавил он, взглянув на ее строгий наряд и простую прическу.

Единственная свеча, горевшая в комнате, бросала пурпурные отсветы на черный атлас ее платья. Джулия склонилась над Шериданом и провела пальчиком по его губам. Его губы приоткрылись, и он ощутил солоноватый вкус — вкус удовлетворенной страсти. Шеридан перехватил руку Джулии у запястья и поцеловал ладонь. Она отняла ее и выпрямилась.

— Итак, — произнес Шеридан, со вздохом откидываясь на подушки, — теперь мы должны перейти к делу, насколько я понимаю.

Джулия присела рядом с ним на кровать и, проведя пальчиком по щеке Шеридана, начала щекотать его грудь. Он смахнул ее руку и сказал:

— Давай оставим на время наши игры, дорогая. Итак, чего ты от меня хочешь?

— Шеридан, — прошептала Джулия глухим от страсти голосом и начала нежно целовать его руку, больно сжавшую ее ладонь, как будто боль возбуждала ее.

— Ты хочешь вновь занять в этом доме прежнее положение? — спросил он, милостиво позволяя ей целовать свою руку. Когда же она взглянула на него, Шеридан нарочно окинул ее стройную фигуру оценивающим взглядом. — Нельзя сказать, что у тебя нет таланта и опыта, к тому же ты, несмотря на свой возраст, замечательно хорошо сохранилась. Кстати, сколько тебе лет?

Глаза Джулии вспыхнули страстью. Она опустила длинные ресницы и слегка укусила его ладонь. Шеридан усмехнулся и устремил задумчивый взор вверх, разглядывая купол висевшего над кроватью балдахина.

— Мне было не больше шести лет, когда отец впервые привел тебя в дом и сделал своей шлюхой. И ты уже тогда была далеко не ребенком. С тех пор прошло около трех десятков лет. Так на сколько же лет ты меня старше? На восемнадцать? На двадцать? — Он отнял у нее руку. — Прости, дорогая, но вакансия все еще открыта, и я рассматриваю кандидатуры только тех претенденток, которые смогут подольше послужить мне на этом поприще.

— Ты грязный ублюдок, — прошептала она. — И всегда им был.

Шеридан откинул в сторону одеяло и сел на кровати.

— Такой уж я уродился, весь в отца.

— Твой отец был достаточно добр ко мне.

— Неужели? — Шеридан взял одежду — В таком случае это большая новость для меня. — Он надел рубашку через голову. — Он оставил тебе денег?

Джулия на секунду замерла. Шеридан отметил это про себя, продолжая все так же неторопливо одеваться. Джулия провела рукой по резьбе на спинке стоявшего возле кровати стула.

— Ты разве не читал завещание?

— Нет еще, — ответил он, застегивая жилет и отбрасывая в сторону скомканный шейный платок. — У меня на завтра назначена встреча с адвокатом. По правде говоря, я почти не надеюсь на наследство. Прости, но я должен предупредить тебя — не вздумай сесть на этот стул, если не хочешь, чтобы твою великолепную задницу окатили ледяной водой.

Джулия, собиравшаяся уже было сесть, поспешно выпрямилась и бросила на Шеридана вопросительный взгляд.

— Да-да, — кивнул он, — это еще один образчик восхитительного чувства юмора моего отца. В этом доме полно подобных фокусов, Матрасы на всех постелях, кроме этой, набиты гвоздями. Дверной колокольчик устроен таким образом, что на гостя, вздумавшего позвонить, обрушивается целый сугроб снега. Дверцы гардероба захлопываются и прищемляют вам руку сразу же, как только вы протягиваете ее, чтобы взять нужную вещь. А если вы, не дай Бог, станете не на ту лестничную ступеньку, она провалится у вас под ногами, и вы полетите в тартарары. — Шеридан натянул сапоги и встал. — Чертовски весело. Я однажды чуть ногу не сломал.

Когда он поднял голову, то увидел, что Джулия как-то странно смотрит на него.

— Я об этом не знала, — сказала она. — Я… я уехала до того, как он начал строить этот дом.

— Ага, значит, он выставил тебя. Какой позор! Должно быть, ты чувствовала себя после этого так одиноко, привыкнув к изощренному разврату. Вы были прелестной парочкой, два настоящих исчадия ада!

Джулия улыбнулась странной полуулыбкой, чуть тронувшей ее губы, и, подойдя к Шеридану, положила руки ему на плечи. Ее голубые глаза скользили по его открытой шее и напряженному лицу.

— Когда я в последний раз видела тебя, — промолвила она, — тебе исполнилось шестнадцать лет, и все твое лицо было в прыщах.

— А ты в ту пору была красивой продажной сучкой, точно такой же, как и сейчас, — сладким голосам сказал он. — Я страшно ревновал тебя к старику.

Джулия, как будто не слыша его, смерила глазами широкий размах плеч Шеридана и продолжала:

— Ты вырос сильным и стройным.

— Спасибо.

— И стал героем. Рыцарем Бани.

Шеридан скромно кивнул. Джулия провела рукой по его густым черным волосам.

— Я даже не думала, что ты станешь таким.

— О, более того, мне кажется, я могу быть прекрасным рыцарем и в настоящей бане. — Шеридан потрепал ее по щеке. — Хочешь, докажу тебе это прямо сейчас?

Улыбка исчезла с ее лица. Джулия глубоко вздохнула. Шеридан усмехнулся и оттолкнул ее.

— Нет, пожалуй, здесь чертовски холодно для бани, — сказал он. — Я действительно, как ты верно подметила, давно вырос и возмужал, и меня не надо гладить по головке и говорить мне, что я — хороший мальчик, ведь это, в сущности, неправда, уверяю тебя. — Он взял расческу с туалетного столика. Расчесав густые волосы, Шеридан повернулся и с наигранным удивлением взглянул на Джулию, стоявшую посреди комнаты. — Ты все еще здесь? Чего же ты хочешь от меня, дорогая?

Она молчала. Шеридан прошел мимо нее к гардеробу и достал сюртук.

— Не денег же, в самом деле. Честно говоря, я совершенно на мели. Тебе следовало бы сперва поинтересоваться моим финансовым положением, а затем уже прыгать ко мне в постель. — Он накинул сюртук на плечи и снова искоса взглянул на Джулию. — Считай это одним из видов своей благотворительной деятельности. Или патриотическим поступком. Чем-то вроде пения британского гимна в честь возвратившегося домой героя.

— Шеридан, — негромко сказала Джулия, — мне нужно поговорить с тобой.

Тон, которым это было сказано, заставил его остановиться на пороге комнаты. Он полуобернулся и бросил на нее через плечо вопросительный взгляд.

— Я могу избавить тебя от ненужной поездки к адвокату, — продолжала Джулия. — Я знаю все условия, изложенные в завещании твоего отца, пункт за пунктом.

Шеридан прислонился спиной к дверному косяку и замер.

— Да, конечно, я подозревал об этом. Все состояние переходит к тебе, не правда ли? — И видя, что Джулия молчит, он потер подбородок. — Ну ладно, в конце концов ты, славно потрудившись в его постели, сделала для старика больше, чем я.

— Ты даже ни разу не приехал домой, не навестил его, — тихо сказала Джулия, и ее лицо стало печальным. — Ни разу за все это время!

Этот исполненный невыразимой печали взгляд был, пожалуй, лучшим из всех ее фокусов. В детстве Шеридан по наивности часто позволял ей одурачивать себя. Но теперь, глядя в лицо очаровательной лгуньи, он чувствовал, как в глубине его души зреет какая-то опасная, неведомая сила, похожая на дремавшего волка, открывшего вдруг глаза, горящие золотистым огнем в непроглядном мраке. Шеридан сделал усилие над собой и кротко улыбнулся:

— Я страшно не любил отца, ты же знаешь. Мои адмиралы никак не могли обойтись без меня, настаивая на том, что я непременно должен оставаться при исполнении своих служебных обязанностей, главной целью которых было уничтожение злополучных чужеземцев в интересах такого мира, каким он представляется его величеству.

— В течение этих двадцати лет ты мог давно уже выйти в отставку.

Проснувшийся волк все еще таился во тьме, следя оттуда за своей жертвой. Шеридан мысленно воздвиг каменную стену, кирпич за кирпичом, для того чтобы удержать свое второе «я» на безопасном расстоянии. Засунув руки, которые уже давно чесались, в карманы — от греха подальше, — он насмешливо спросил:

— И что бы я, моя любовь, стал делать, выйдя в отставку? Джулия слегка пожала плечами и опустила глаза.

— Ты мог бы заняться политикой, например. С твоей репутацией ты смог бы, наверное…

— …спокойно умереть с голоду, так я думаю. Мне кажется, что для женщины твоих лет ты необычайно наивна, Джулия. Медали — вещь полезная, это несомненно, но для того, чтобы купить себе место в парламенте, нужны не они, а звонкая монета. Или ты думаешь, что отец дал бы мне денег? Ни за что на свете, уверяю тебя.

— Но ты не можешь этого знать наверняка!

— Однако я знаю это совершенно точно, дорогая, — сказал он. — Или ты все еще считаешь меня прежним десятилетним дурачком?

Джулия наморщила гладкий лобик.

— Но чем ты собираешься заняться теперь?

Шеридан бросил сюртук на спинку стула. Подойдя к маленькому столику красного дерева, он взял с него пыльную бутылку, открыл ее и понюхал содержимое.

— Как ты думаешь, это настоящее бренди или какая-нибудь подделка — очередная шуточка отца, от которой, выпив стаканчик, свалишься на пол и забавно так задергаешься в судорогах?

— Меня беспокоит твое будущее, — продолжала тем временем Джулия.

Шеридан пропустил ее слова мимо ушей и вновь поставил хрустальную бутылку на столик.

— Лучше я дам сначала попробовать это Мустафе. Его все равно ничто не может убить. Я сам пытался сделать это не раз, но совершенно безуспешно.

— Шеридан, — сказала Джулия, — чем ты собираешься заняться теперь?

— Теперь — то есть когда у меня нет никаких надежд на будущее, это ты хотела сказать. — Шеридан повернулся к окну, за которым тихо угасал день. Его сумеречный свет лился в комнату, освещенную тусклой свечой. Шеридан оперся на подоконник. — Я думал об этом и подсчитал все свои богатства. У меня есть медали — думаю, что за каждую можно будет выручить по фартингу по меньшей мере. За эполеты я еще возьму пятнадцать гиней, если, конечно, хорошенько почищу их. Кроме того, я могу заложить свою парадную шпагу. — Шеридан помассировал рукой затылок. — Но скорее всего я ничего не стану продавать из своих сокровищ. Ведь я — рыцарь. Я велю на дверях камеры в долговой тюрьме повесить табличку: «Убивал драконов. Спасал принцесс. Но главным образом сражался на море, где совершал по случаю безрассудные подвиги».

— У тебя много долгов?

— О да. Но самое интересное, что я не получил никакого удовольствия от этих денег, запутавшись в долгах по недоразумению! Черт бы побрал мою легковерность. — Шеридан засмеялся и взглянул на Джулию. — Ты можешь себе представить, что всего лишь несколько лет назад я снова попался на удочку, позволив околпачить себя как последний идиот! Я вновь поверил моему отцу, который на этот раз предложил мне взаймы денег, чтобы я вложил их в им же рекомендованное дело. Это был один из этих проклятых железнодорожных проектов — какой-то новый локомотивный двигатель, если ты в этом что-нибудь понимаешь. Я был уверен — уверен, заметь себе! — что получу хорошие деньги и это позволит мне уже через год оставить службу на флоте.

Слегка поджав красивые губы, Джулия стояла и слушала его. Шеридан тряхнул головой и уставился в окно, продолжая свой рассказ:

— А надо сказать, к тому времени я уже созрел для отставки, служба осточертела мне. Чего стоит одна стоянка у берегов Бирмы, куда мы попали в сезон дождей и проторчали там целых шесть месяцев в ожидании наших солдат, этих молокососов, удерживавших в это время Рангун. От нестерпимой жары наши съестные припасы начали быстро портиться, повсюду вонь, мухи, бесконечный дождь. Девятнадцать из двадцати матросов моего судна умерли от дизентерии или холеры или какой-то другой чертовой болезни, названия которой я, право, не знаю. И каждый раз в час отлива на отмелях показывались разлагающиеся трупы, выброшенные за борт в течение тех страшных месяцев. Никакого наземного транспорта, только вонючая река, по которой доставляли почту. И вдруг в этом аду мне вручают письмо; его привез приличного вида малый, прибывший на яхте и пригласивший меня к себе на борт отобедать. Нам подали пирог с олениной, жареного фазана, лимонный пудинг и свежие рогалики. Ты знаешь, что такое свежие рогалики, какой у них восхитительный вкус? Они мягкие. Мягкие! Я чуть не расплакался. А затем парень передал мне письмо от отца и все объяснил, представив документы, и я…

В комнате воцарилась тишина. Шеридан слышал только свое дыхание и стук бешено колотящегося сердца. Он злился на самого себя за проявленную им тогда слабость, в результате которой лишился всех с трудом скопленных сбережений и накликал на свою голову неисчислимые беды.

— Ты, наверное, уже догадалась, чем закончилась вся эта история? — Шеридан отошел от подоконника. — Проект лопнул, парламент отклонил его, не дав разрешения и не выделив субсидий. Думаю, что причиной тому были опасения, что шум локомотива потревожит послеобеденный сон двух леди — старых дев, — проживающих вблизи железнодорожного полотна. Но самое страшное для меня открылось тогда, когда выяснилось, что в подписанных документах имеется статья, в соответствии с которой я должен взять на себя — то есть записать себе в счет долга — доли тех вкладчиков, которые пожелают продать свои паи. А теперь слушай! Мой дражайший отец решил сыграть со мной шутку и продал за бесценок ростовщику в Сен-Мари-Аксе мой вексель, и теперь этот малый преследует меня, требуя отдать причитающиеся ему четыреста тысяч фунтов. Джулия ахнула.

— Четыреста тысяч?! — воскликнула она ошеломленно. Шеридан улыбнулся:

— Согласись, что это действительно очень смешная история. Но не обращай на меня внимания, Джулия, у тебя есть наследство, и я не собираюсь причинять тебе беспокойство. Ростовщик пока стесняется нажать как следует на такого героя, каким являюсь я, но, думаю, будет лучше, если я побыстрее смоюсь отсюда. — Шеридан встряхнул свой сюртук и надел его. — Я немедленно отправлюсь в Индию, украду там себе деревянную плошку и усядусь на углу какой-нибудь улицы вместе с другими нищими, придав лицу соответствующее выражение.

Джулия все так же неподвижно стояла, задумчиво глядя на Шеридана. Ее застывшая фигура казалась изваянной из белого и черного мрамора. Шеридан начал терять терпение и собирался уже послать ее ко всем чертям, когда она внезапно вышла из оцепенения и, нахмурившись, резко спросила:

— Это правда?

— Неужели ты думаешь, что мне все это приснилось? — воскликнул он. — Если бы! Я приехал сюда не для того, чтобы оплакивать старого ублюдка, протянувшего наконец ноги. Я знал, что он не оставит мне ни гроша, если будет составлять завещание, поэтому надеялся, что он умер без него. Похоже, мне не повезло.

Шеридан криво усмехнулся.

— Да, — промолвила Джулия, — тебе не повезло.

— Ну ладно, — сказал Шеридан, завершая разговор. — Спасибо, что пришла, проявила ко мне сочувствие. Или, может быть, ты явилась, чтобы попросить меня убраться отсюда? Наверное, этот дом тоже принадлежит тебе? Хотя предупреждаю тебя, что это чертовски холодный мавзолей, наполненный зловещими фокусами. — Шеридан обвел взглядом комнату. — К тому же очень мрачный и безобразный.

Джулия глубоко вздохнула.

— Мне понятна твоя горечь, иного я и не ожидала. И все же я надеялась, что мы лучше поладим друг с другом.

— Ты очень добра. Но зачем нам вообще ладить друг с другом? Для этого нет никаких оснований. Я, конечно, люблю баб с опытом и изюминкой, но и только. Никаких условий и обязательств, никаких сделок, упаси меня Бог! Я сейчас же начну собирать свои…

— Шеридан, — перебила она его. — Подожди минуту и выслушай меня. Твой отец все же оставил тебе свое состояние.

Шеридан застыл на месте. Сначала его охватило изумление. Оправившись немного, он вдруг заметил, что стоит посреди комнаты и смотрит на Джулию, разинув рот. Шеридан закрыл его, и тут же все его существо пронзила неистовая радость. Он почувствовал огромное облегчение, тысячи мыслей роились у него в голове. В его воображении вставали картины одна заманчивее другой. Какие перспективы открывались перед ним, какая чудесная жизнь — жизнь, полная уюта и долгожданного покоя, ожидала теперь его! Он мог отправиться в путешествие первым классом по Европе, посетить знаменитые центры мировой культуры, услышать чудесную музыку… о Боже, музыку! Он сможет поехать в Вену и насладиться там божественными звуками Бетховена, Шуберта, Мендельсона… Господи, да он сможет купить себе свой оркестр, заказать любому композитору симфонию или оперу. И еще он обязательно заведет себе повара-француза, который будет каждое утро печь ему мягкие рогалики — столько, сколько он, его хозяин, сможет съесть! Он будет соблазнять женщин, лежа на мягких белых рогаликах. Шеридан взглянул на высокую грудь Джулии, все еще думая об аромате сладких, теплых, только что испеченных булочек, и вдруг поймал себя на том, что глупо смеется. Он тут же прекратил идиотское хихиканье и взял себя в руки.

— Джулия, — произнес Шеридан, — Джулия, ты не обманываешь меня, моя любовь? Не делай этого. Это слишком жестоко.

Джулия покачала головой. Ее губы были плотно сжаты в одну напряженную линию, но Шеридан решил, что ее лицо исказило чувство зависти. Зачем ей было лгать? Голова у Шеридана кружилась, и в порыве великодушия он вдруг выпалил:

— Ты можешь остаться жить здесь. Нет, не именно здесь, конечно, потому что я намерен снести до основания это каменное чудище. Я построю тебе дом — там, где ты захочешь, и ты сможешь спокойно доживать в нем свой век. Обещаю тебе сделать это!

Посреди этой тирады он вдруг осознал, что говорит. Ему вовсе не хотелось вешать себе на шею заботы о стареющей шлюхе, особенно такой, которая не задумываясь всадит нож ему под ребра, если это хоть немного позабавит ее или принесет выгоду. Шеридан прекрасно знал, что прячется под этой маской материнского сострадания.

Хотя, конечно, обещания — это всего лишь слова, звук пустой. А в Джулии, как он видел теперь, все же сохранились еще добрые чувства. Шеридан широко улыбнулся и протянул ей руку:

— Мы, я и мой старик, очень многим обязаны тебе.

Его рука повисла в воздухе. Джулия стояла не шевелясь, молча наблюдая за ним. Шеридан похолодел, его охватили дурные предчувствия.

— Ты сказала — нам лучше поладить друг с другом? — вдруг вспомнил он, все еще протягивая ей руку.

Джулия сухо улыбнулась одними губами. Шеридану стало не по себе. Он опустил руку, заподозрив неладное. Все это дело дурно пахло, от него несло такой вонью, как от всех шуточек его отца.

— В чем дело? — спросил Шеридан, зло прищурившись.

Джулия провела кончиком языка по губам так, как облизывается довольная кошка, наевшаяся сметаны. В глазах у Шеридана потемнело, он потерял самообладание, охваченный жгучей ненавистью. Волк вновь проснулся в нем, требуя крови.

— Черт бы тебя побрал, говори, где тут ловушка?!

Джулия отступила на шаг, ее зрачки расширились от страха, и, взглянув на сжатые кулаки Шеридана, она еще дальше отпрянула от него, невольно вздрогнув.

Подобным образом вели себя шлюхи в публичных домах, бродяги на задворках и нищие во всех портах мира, а их Шеридан достаточно повидал на своем веку. Джулия решила, что сейчас он ее ударит. И поняв это, Шеридан сразу же пришел в себя. Волны бешенства, нахлынувшие на него, улеглись, он опомнился и, тяжело дыша, взглянул на стоявшую перед ним женщину, чувствуя легкое головокружение.

Внезапно ему показалось, что он сейчас разрыдается, как ребенок. Тогда Шеридан схватил бутылку и тщательно прицелился Джулии в голову, давая ей время увернуться. Бутылка пролетела выше ее головы и вдребезги разбилась о стену, оклеенную яркими обоями. От грохота и звона стекла у Шеридана полегчало на душе. Джулия стояла все так же прямо, чуть заметно дрожа.

— Ты закончил? — спросила она, видя, что он остыл.

Шеридан обошел вокруг нее с непроницаемым выражением лица, за которым скрывалась душевная смута. Сделав круг и убедившись в том, что к нему вернулось самообладание, Шеридан остановился за спиной Джулии. Он ждал, наблюдая, как деревенеют ее шея и затылок. Затем он взял чернильницу и швырнул ее на пол. Джулия подпрыгнула от испуга.

— Возможно, я закончил, — сказал он кротко, — а возможно, и нет.

Она глубоко вздохнула, а затем резко повернулась к нему лицом.

— Забавляйся, герой! — прошипела она. — Избей меня, если хочешь. Искалечь, убей! А потом посмотришь, что с тобой произойдет.

Идиотское положение. Похоже, Джулия готова ко всему, у нее, по-видимому, есть какое-то неоспоримое преимущество перед ним. Шеридан зло прищурился, чуя ловушку.

— Ну так в чем же все-таки дело? Какое-то условие в завещании отца? — спросил он. — Неужели я должен жениться на тебе?

Джулия расхохоталась.

— А ты бы женился?

Шеридан взглянул на нее. Несмотря на всю ее настороженность, он прекрасно видел по ее самоуверенному поведению, что у Джулии на руках все козыри.

— Это еще не худший вариант, — сказал он, пожимая плечами, а затем погладил ее по щеке и добавил: — Далеко не худший.

Она опустила ресницы и замерла на секунду. Шеридан продолжал ласкать ее, взяв за подбородок и потянувшись к ней, чтобы поцеловать. На душе у него кошки скребли. Ему следовало ожидать подобного подвоха. Старик подразнил его деньгами, а затем толкнул в объятия истасканной шлюхи. Вот это шутка!

Хотя, конечно, Джулию еще нельзя было назвать такой уж истасканной. Она припала к нему всем телом. Их поцелуй длился долго. Когда же Шеридан отпустил ее, она откинула голову с полузакрытыми глазами и прошептала:

— Черт бы тебя побрал, тебя, красивого и лживого ублюдка…

Шеридан не хотел, чтобы его побрал черт, и к тому же все, что он сейчас делал, отвечало вкусам и влечениям самой Джулии Плам. И то, что он грубо обходился с ней, тоже нравилось этой похотливой шлюхе. Шеридан сжал ее в объятиях и попробовал еще раз поцеловать. Но она оттолкнула его.

— Хватит! — сказала Джулия, стараясь восстановить неровное дыхание, и вскинула голову. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Но по ее глазам Шеридан видел, что если он будет настаивать на своем, она не устоит и сдастся. Однако ему захотелось унизить ее, дать ей понять, как смешно и нелепо она выглядит сейчас, стоя перед ним с высоко вздымающейся в сладострастной истоме грудью и полуоткрытыми губами, жаждущими поцелуя.

— О Боже мой, Джулия, — насмешливо сказал он. — Как я могу устоять, когда ты так старательно обольщаешь меня?

Джулия тут же поджала губы, кровь прихлынула к ее лицу.

— Я вовсе не собиралась обольщать тебя… — сказала она. — Ах ты, тварь! Я тебе этого не прощу, ты не должен был так себя вести!

Шеридан с интересом наблюдал за ней; ее лицо чуть подергивалось от сдерживаемого гнева, по нему пробегали тени.

— Почему же? — кротко спросил он. — Или я тебе чем-то обязан, Джулия?

И вновь надменная злая усмешка тронула ее губы.

— Ты ничем не обязан мне. И все же ты должен относиться ко мне со всем уважением. И ты будешь именно так относиться ко мне, мой голубок, клянусь тебе, будешь! Ты будешь являться по первому моему зову и уходить только тогда, когда я разрешу. А я буду посмеиваться над тобой; вот увидишь, так оно и будет.

У Шеридана мурашки забегали по коже: Джулия, конечно, сильно нервничала и была напугана, но не так, как он сам в этот момент. Его повергли в смятение самоуверенность и злость, которыми дышали ее слова. Такая демонстративная самоуверенность была свойственна лишь бывалым морякам, а не потаскухам с Ист-Эида. Шеридан хмуро уставился на нее, этот угрюмый взгляд на мгновение смутил Джулию, но к ней тут же вернулось самообладание, и она, высоко держа голову, отвернулась, выражая тем самым полное презрение.

— Все состояние находится под опекой, — спокойно сказала она. — Формально оно принадлежит только тебе, но практически им распоряжается другой человек. В качестве опекуна выступает адвокат твоего отца. — Она вполоборота взглянула на Шеридана. — Ты сам не имеешь права дотрагиваться до этих денег. Опекун будет выдавать тебе определенные суммы по своему усмотрению. На него возложено лишь одно обязательство, а именно…

Шеридан замер в напряженном ожидании. А Джулия умело держала паузу, как заправская актриса в одной из мелодрам театра «Ковент-Гарден».

— …действовать исключительно и беспрекословно в соответствии с распоряжениями — в завещании, кстати, сказано «по прихоти» — одной особы.

Шеридан сделал шаг в ее сторону и остановился. Джулия, улыбаясь ему, упивалась своей победой.

— И этой особой, как ты уже догадался, являюсь я.

— Как это здорово, — верещала гостья, хлопая в пухлые ладоши и с благоговением поглядывая на Шеридана. — Все позеленеют от зависти, миссис Плам, абсолютно все. Как хорошо, что меня осенила мысль зайти к вам сегодня утром.

«Да уж, — подумал Шеридан, — ты явилась как нельзя кстати».

Дама взяла свою чашку с чаем и отпила немного, не в силах успокоиться от охватившего ее нервного возбуждения. Шеридан с тоской подумал о стаканчике бренди. Он в отчаянии окинул взглядом со вкусом обставленную гостиную Джулии, но не заметил ничего примечательного, кроме изящной шкатулки для рукоделия, из которой торчали ножницы и выглядывали разноцветные мотки шелковых ниток.

— Вы должны мне все-все рассказать, капитан Дрейк… Ах нет, я неправильно обратилась к вам! Мне следует называть вас «сэр», да-да, сэр Дрейк. Вот так будет лучше! Видите, какие мы все здесь, в этой глуши, невежды. Я даже не знаю, как мне правильно обращаться к вам!

— Зовите меня Шеридан, этого будет вполне достаточно, мэм, — отозвался он. Шеридан вовсе не хотел, чтобы гостья утруждала себя столь непосильной для нее умственной работой, которая грозила серьезным переутомлением мозга человеку, непривычному к ней.

— О, как вы снисходительны! Но я не могу быть столь фамильярной. Нет, я должна называть вас сэр Шеридан и никак иначе. Ну давайте начнем, сэр Шеридан? Расскажите мне, как вы спасли флот?

Ей-богу, эти женщины просто невозможны!

— Прошу вас, мэм, не надо. — Шеридан сдержанно улыбнулся. — Я не спасал флот.

Дама недоверчиво взглянула на него.

— Вы ужасно скромны. Но ведь вы спасли адмирала, а это одно и то же, думаю, что все согласятся со мной. «Увяз коготок, всей птичке пропасть» — так, кажется, говорит старая пословица. Правда, я не совсем уверена, подходит ли она к данному случаю, ну да ладно. Дело не в том. Я хочу сказать, короли и военачальники олицетворяют государство. И если вы спасли адмирала, то это значит, вы спасли саму Англию. Броситься под падающую мачту, чтобы спасти адмирала, — вы только подумайте, миссис Плам! И вот я встречаю этого героя здесь, в вашей гостиной!

Шеридан собирался уже было пуститься в объяснения и поведать не в меру восторженной гостье о том, что на него в тот момент нашло затмение и он намеревался расправиться со старым болваном. Но интеллект дамы явно не справился бы с информацией, несущей такую суровую правду жизни, и поэтому Шеридан сдержался и не стал откровенничать.

Джулия внимала своей гостье с холодной улыбкой, пока та охала и ахала, сгорая от любопытства и возбуждения. Шеридан молча помешивал ложечкой чай, уйдя в себя.

За окнами уютного особняка, расположенного на берегу реки, шел дождь со снегом. Такая погода стояла с того самого дня, когда Шеридан Дрейк впервые после долгой разлуки ступил на землю Англии, из чего он сделал заключение, что на родине был установлен новый национальный климат, за который, по-видимому, проголосовало большинство в парламенте. Ледяная крошка царапала по стеклам и налипала на них, расчерчивая окна вдоль и поперек и делая их похожими на тюремные решетки.

Шеридан поймал на себе взгляд Джулии. Она, должно быть, прочитала по выражению его угрюмого лица, что в нем закипает раздражение, и поспешила выпроводить гостью за дверь, под холодный мокрый снег.

Как только дама вышла из гостиной, шурша пышными кружевными юбками, Шеридан тут же вскочил с места и начал вышагивать по комнате взад и вперед. Джулия, проводив гостью, вернулась и села на свое место за столик, сервированный к чаю.