Мифы Древней Греции - Свадьба на Рождество

Сиддонс вытаращился на нее, как на привидение, рот его был полуоткрыт, маленькие карие глазки вылезли на лоб от удивления.

— Мисс Фэрфилд! — воскликнул он наконец. — Я вас сто лет не видел! Признаюсь, мы все надеялись… — На него напал отчаянный приступ кашля; поспешно поклонившись, он еще сильнее побагровел.

Мэри почувствовала, как теплая волна подкатила к сердцу. Хотя Джудит и Констанция пригласили ее в Хэверседж, их побуждения не были целиком бескорыстными. Поскольку обе они были довольно взбалмошные особы, на их суждения особенно полагаться не приходилось. Кит, в конце концов, и сам мог изменить свои намерения насчет армии, да и брак Хьюго мог сулить ему не такие мрачные перспективы, какими они казались близнецам. Но, увидев смешанную с удивлением радость в глазах Сиддонса и краску смущения, когда он едва не обнаружил перед ней, на что надеялись обитатели Хэверседжа, Мэри воспрянула духом, и слезы выступили у нее на глазах.

Почему она так задержалась с приездом в Дербишир?

— Я знаю, насколько неуместно мое вторжение в такой момент, когда в Хэверседже готовятся к свадьбе, — начала она вежливо, но решительно, — но раз Джудит и Констанция пригласили меня, как я могла отказаться?

— Разумеется, мисс, и я одобряю такое решение от всей души. Я прослежу, чтобы ваши вещи доставили в комнату, где вы останавливались в последний раз.

Мэри с трудом перевела дух, сердце у нее бешено застучало, когда она задала следующий вопрос:

— А где его милость? Будьте так добры известить его о моем приезде.

Несколько смутившись, Сиддонс откашлялся. Расправив плечи и приняв достойный вид, он серьезно ответил:

— Его милость, насколько мне известно, в саду — где-то неподалеку от лабиринта. Если вам угодно… — Он подчеркнуто оставил фразу незаконченной.

— Очень хорошо, благодарю вас, — поспешно сказала Мэри.

— Я полагаю, вы не забыли, где это?

— Ну конечно, нет, — ответила она, невольно улыбнувшись.

Дворецкий с поклоном удалился, а Джудит и Констанция обернулись к Мэри с многозначительными лукавыми улыбками.

— Ты должна пойти к нему — немедленно! — решительно заявила Джудит.

— Лучше не придумаешь! — воскликнула Констанция. — Лабиринт!

Сестры засмеялись и, пообещав принести из оранжереи роз для спальни Мэри, исчезли вслед за Сиддонсом.

Мэри еще долго простояла в просторном холле, собираясь с духом.

Лабиринт!

Десятки воспоминаний — одно живее другого — вихрем пронеслись у нее в голове. Смех, поцелуи украдкой, бегство с единственной целью — быть пойманной… О, как она тогда любила Хью!

Мэри тяжело вздохнула и оглядела холл. Он выглядел таким же, как и много лет назад, — два кресла красного дерева с темно-синей обивкой, больше похожие на троны, инкрустированный круглый столик посередине, лестница, ведущая в верхние этажи…

Единственная разница по сравнению с ее последним приездом сюда четыре с половиной года назад была в освещении. Тогда, в разгар лета, холл казался живым теплым отражением августовского дня, полным света. Теперь обитые панелями стены, классический рисунок изразцов пола и дерево лестницы выглядели холодными и застывшими. Зимнее освещение приглушило их красоту и великолепие.

Мэри рассеянно отметила немного зелени на перилах, перевитых красными лентами, сосновые ветки и остролист на столике в центре. А в оранжерее найдутся, наверно, и алые розы…

Откуда у нее эти мысли?

Тряхнув головой, чтобы прогнать непрошеные воспоминания, она вошла в розовую гостиную. Ее снова, в который уже раз, поразил художественный вкус леди Рейнворт — обитые розовым шелком стены и такие же портьеры на каждом из пяти огромных окон, с позолоченных карнизов которых свешивались короткие занавеси из зеленого бархата. Эффект был поразительный. Мэри узнала ковер в розово-зеленых тонах, да и вся мебель была прежней — диваны в стиле ампир в бело-зеленую полоску, обитые зеленым бархатом белые лакированные стулья, камин из белого мрамора, украшенный кариатидами. Пространство над каминной полкой занимал семейный портрет кисти Лоуренса, написанный лет семь назад, потому что Беатриса была на нем еще младенцем в зеленом муслиновом платьице.

Взгляд Мэри задержался на портрете. У всех восьми изображенных на нем членов семьи были прекрасные густые золотистые волосы. Редкостное зрелище! Но, помимо красоты, в лицах было еще что-то, приковывающее внимание зрителя. Это было лукавое, проказливое выражение, характеризующее всех без исключения членов семейства Лейтон. Как хорошо, что она снова в Хэверседже! Мэри почему-то всегда чувствовала себя здесь как дома.

Миновав небольшую проходную комнату, в которой помещалась арфа Джудит, Мэри вышла в красную гостиную, где стены и мебель были обтянуты малиновым шелком. Из красной гостиной одна дверь вела в залу, другая в галерею.

Мэри уже хотела было пройти в галерею, но вдруг остановилась еще перед одним портретом, которого она раньше не видела, и слезы подступили к ее глазам. На портрете был изображен человек, которого она знала четыре года назад, улыбающийся ей знакомой улыбкой. Глаза Хью искрились смехом — как всегда, когда они бывали вместе. Мэри снова ощутила прилив любви к нему, в сердце у нее зашевелилась безумная надежда. Нет, этот человек не мог измениться, не мог забыть их клятв!

Но даже если и не забыл, если у него сохранилась к ней какая-то привязанность, что из того? Он помолвлен.

И все же она должна увидеть все собственными глазами! Если она убедится, что он будет счастлив, она этим удовольствуется. Ну не то чтобы удовольствуется, но, по крайней мере, успокоится.

Мэри вошла в длинную галерею, по обеим сторонам которой красовалось еще множество портретов. Большинство из них — старинные, написанные лет двести назад и даже раньше — изображали предков семейства Рейнворт. Посередине галереи стеклянные двери вели в сад, заливая холодным северным светом сумрачные портреты на стенах.

Открыв дверь, Мэри ощутила, что температура внутри галереи мало чем отличается от той, что в саду. Кутаясь в алую с меховой отделкой накидку, она засунула руки в муфту.

Закрыв за собой дверь, Мэри очутилась на широкой каменной террасе, уставленной кадками, в которых росли причудливо подстриженные кустарники. Каждому кусту была придана форма какой-нибудь шахматной фигуры. Прямо перед ней в строгом геометрическом порядке лежали клумбы и расстилались аллеи регулярного парка, слегка припорошенные снегом. Как мало здесь что-либо изменилось, и в то же время как преобразил все декабрь! Вдали на склоне холма виднелся лес. Там жило стадо оленей, которые летом по утрам и вечерам паслись на опушке…

Мери увидела на снегу следы Хью и направилась по ним к лабиринту.

А что, если она заблудится, не вспомнит, какие повороты ведут к центру? Но Мэри знала, что сейчас она увидит Хью, и это придавало ей уверенности.

Чувствуя, как холодный воздух румянит ей щеки, Мэри подумала, что к тому моменту, когда она доберется до центра лабиринта, они мало чем будут отличаться от цвета ее алой накидки. А ведь Хью никогда не видел ее в зимней одежде! Что, интересно, он подумает о ней теперь? Стала ли она в двадцать лет больше похожа на женщину, чем на ребенка? Воспримет ли он ее как взрослую или в памяти его по-прежнему живет школьница, которую он некогда целовал?

Когда Мэри приблизилась к входу в лабиринт, сердце у нее стучало как в лихорадке, а руки стали ледяными, хотя на ней были мягкие кожаные перчатки. Впрочем, так бывало всегда, когда она волновалась.

Налево, потом направо. Еще раз направо, минуя два левых поворота, и снова два раза подряд налево. Снег, скопившийся в тени высоких тиссов, образовывавших стены лабиринта, скрипел у нее под ногами. Направо, еще раз направо…

Оказывается, она точно помнила дорогу к центру!

Хью она увидела сразу. Он стоял к ней спиной, поставив ногу на запорошенную снегом каменную скамью. На нем был черный плащ, и Мэри снова подумала, что они никогда не встречались зимой.

Тысячи воспоминаний теснились у нее в голове, и ей никак не удавалось отогнать их. Она уже успела забыть, какой он высокий… Мэри шепотом произнесла его имя. Как странно! Она хотела громко позвать его, но голос отказался ей повиноваться.

Хьюго вздрогнул, но не повернул головы.

Услышал ли он ее? Как сможет она говорить с ним, когда любовь переполняет ее и собственный голос, казалось, уже больше не принадлежит ей?

Мэри перевела дыхание и сделала три маленьких шажка по заснеженной площадке.

— Здравствуй, Хьюго, — сказала она наконец и замерла в ожидании.

Обрадуется ли он ей?

Услышав ее голос, Хью резко повернулся. Ну вот, у него уже начались галлюцинации. Это все из-за вчерашнего приключения и всех его беспокойных утренних размышлений…

Но нет, это не был обман воображения! Перед ним стояла Мэри Фэрфилд в вишневой накидке, такая красивая на фоне присыпанных снегом тиссовых ветвей.

— Мэри, неужели это ты?!

Впрочем, он мог бы не спрашивать. Разумеется, это была она! Такая же, как четыре года назад, только теперь уже взрослая женщина, очень похорошевшая и модно одетая.

Она медленно приблизилась к нему. Губы ее были полуоткрыты, зеленые глаза устремлены на него. Хью не мог оторвать от нее взгляда, даже если бы захотел.

— Да, это я, — сказала она, и легкая улыбка озарила ее черты.

У него возникло странное чувство, что ему необходимо так много ей сказать, стольким поделиться. Он знал, что чем бы они ни были друг для друга тогда, в юности, — они прежде всего были друзьями.

Он хотел заговорить, но мог только смотреть на нее в изумлении.

— Я соскучилась по тебе, Хью, — сказала она, подходя к нему и вынимая руку из муфты.

Потом она уронила муфту, и как раз в этот момент Хьюго сделал шаг к ней. Не успел он осознать, что происходит, как она уже была в его объятиях.

Крепко прижимая ее к себе, ощущая тепло ее тела, радость близости к ней, Хьюго чувствовал, как его сердце, внезапно обретя крылья, птицей взмывает к небесам. Если бы он мог найти имя овладевшему им чувству, он бы назвал его надеждой. Чудесной, сладкой надеждой…

Хьюго знал, что не должен обнимать эту женщину, ему следовало немедленно отпустить ее. Но как она приникла к нему! Ее губы нежно касались его щеки. Боль пронзила его, как будто все трудности последних четырех лет сразу навалились на него.

— Мэри… — только и смог прошептать он.

— Я приехала слишком поздно, Хью? — спросила она. — Ты должен был прислать за мной, дурачок.

— Я не мог просить тебя приехать, — отвечал он почему-то шепотом. — Ты не знаешь, какая жизнь началась у меня после смерти родителей. Я не хотел, чтобы ты делила со мной все превратности судьбы. Это было бы слишком тяжело для тебя.

Мэри слегка отстранилась, чтобы взглянуть на него; руки ее все еще лежали на его плечах.

— Ты считал, что я на это не способна? — спросила она.

— Ты была очень молода. Тебе только что исполнилось семнадцать, и потом, я понял, что мне нужна другая… — Он не закончил.

— Жена?

— Вот именно. — Хьюго с усилием втянул в себя воздух.

— Ну что ж. Мне кажется, я тебя понимаю. И хотя я не стану притворяться, что не надеялась на другие отношения между нами, я тебя не виню. Мы всегда были друзьями, и я желаю тебе счастья.

Она высвободилась из его объятий и протянула ему руку. Хьюго взял ее, глядя Мэри в лицо. Ее пожатие было твердым, зеленые глаза смотрели на него спокойно и доброжелательно. Он верил в ее искренность.

— Спасибо, Мэри. Твое одобрение много для меня значит.

Он собирался еще много чего сказать. Ему хотелось перечислить достоинства Гонории, делающие ее достойной хозяйкой Хэверседж-Парка, но его завораживал изумрудный блеск глаз Мэри. Он смотрел в них, и постепенно все мысли о Хэверседже, о Гонории исчезали у него из головы. Остались только мучительные подозрения, что Мэри за это время успела кого-нибудь полюбить. О, как бы ему хотелось дать хорошую затрещину этому воображаемому сопернику! А еще он думал о том, как прекрасно оттеняет алый бархат шляпы ее темные локоны. А нос у нее прямой и короткий — не такой, как у некоторых, — и прелестные губы, всегда такие манящие…

Его взгляд остановился на ее губах — и внезапно воспоминания прошлой ночи бросились ему в голову. Хьюго закрыл глаза, вспоминая юную разбойницу в своих объятиях, ее горячее тело, ее руки, обнимающие его шею, ее поцелуи…

Хьюго не заметил, как наклонился к Мэри, но в следующее мгновение он уже обнимал ее, чувствуя, как теплые губы касаются его губ. Она обхватила его за шею, еще теснее прижалась к нему, и Хьюго откликнулся всем сердцем на этот немой призыв. Он растворился в ней, целуя ее пылко, страстно, даже грубо. Из горла Мэри вырвался какой-то странный звук, похожий на мяуканье котенка. Хьюго чувствовал, что она с надеждой и восторгом предается ему всем своим существом.

Как это было не похоже на поцелуй, который он выманил у Гонории!

Эта мысль вернула его к действительности. Он отшатнулся от Мэри, пораженный своим поступком.

— Боже мой… — прошептал он хрипло, в полной растерянности качая головой. — Я сам не понимаю, что делаю. Это недостойно. Прошу тебя, прости меня, Мэри.

Отступив на пару шагов, он махнул в ее сторону рукой.

— Ты должна уехать. Должна! Я…

Глядя на него, Мэри с трудом удерживалась от смеха. Не в силах перенести вид пятящегося от нее и махающего рукой Хью, она расхохоталась.

— Чему ты смеешься? — спросил он, нахмурившись.

— Твоей глупости! Ничего недостойного в твоем обхождении не было. Впрочем, я удаляюсь. Мне нужно проследить за тем, чтобы мои вещи разложили в порядке.

— Что? — На его лице отразилось изумление.

Мэри наклонилась и, подняв муфту, начала отряхивать налипшие на нее снежинки.

— Разве я тебе не говорила? — воскликнула она с улыбкой, довольная его ошеломленным видом. — Твои сестры пригласили меня провести у вас Рождество. Но прежде чем я пойду в свою комнату, хочу тебя кое о чем попросить. Я знаю, что Джудит и Констанция мечтают о рождественском бале. А поскольку я остаюсь здесь до Нового года, я была бы счастлива все устроить и даже разделить твои расходы, если ты того пожелаешь. Я понимаю, ты возражал главным образом потому, что это было бы слишком тяжким испытанием для твоей экономки. Удивляюсь, что Гонория не выразила готовности помочь — ведь твоим сестрам так хочется устроить этот бал. Но раз я здесь и могу снять эту обузу с миссис Певистон, то все препятствия устранены. Я лично всем займусь. А пока до свидания!

Она поспешила удалиться, достигнув желаемого эффекта — брови его сурово сдвинулись, и он явно готовился вступить в ожесточенный спор. Но у Мэри был опыт общения с ним; она прекрасно знала, когда следует отступить, и бросилась бежать, пытаясь сдержать смех.

— Мэри Фэрфилд, вернись немедленно! — донесся до нее крик Хью. — Если ты думаешь, что тебе удастся поставить здесь все с ног на голову, ты очень ошибаешься!

Мэри отлично знала лабиринт. Хьюго и не догадывался, что еще в первый свой приезд в Хэверседж она не только изучала лабиринт по ночам, но и нарисовала карту со всеми поворотами и укромными уголками. В одном из них она и нашла сейчас укрытие, слушая оттуда, как ругается Хьюго, проходя мимо.

— Черт побери, Фэрфилд, куда ты подевалась?

Мэри довольно улыбнулась.

— Теперь я узнаю моего Хью! — прошептала она. — Быть может, еще не все потеряно…

Когда его шаги послышались на гравии дорожки, ведущей к террасе, Мэри поняла, что опасность миновала, но не спешила выходить из лабиринта. Ей было нужно о многом подумать — и не в последнюю очередь о поцелуе, который только что обжег ее губы.

«Он создан для меня, в этом не может быть сомнения!» — твердила она себе.

Но зарождавшуюся в ее сердце надежду охлаждало тревожное сомнение: а что, если и Гонории также нравятся его поцелуи?..

8

Убедившись, что Хью ее не поймать, Мэри покинула лабиринт и вернулась в галерею, где ее уже ожидала миссис Певистон. Экономка, худощавая особа лет около пятидесяти, никогда не была замужем, но по традиции пользовалась статусом замужней дамы и соответствующим именованием. Мэри хорошо помнила миссис Певистон, которая славилась среди прихожан местной церкви своим прекрасным сопрано. Они с кухаркой Лейтонов — обладательницей не менее прекрасного контральто, предмета зависти многих менее одаренных дам, — составляли превосходный дуэт и иногда пели на свадьбах.

Увидев Мэри, миссис Певистон просияла.

— Мисс Фэрфилд! Наконец-то вы к нам снова приехали! Девочки всегда столько рассказывали о вас, когда возвращались из Лондона…

Мэри старалась не обольщаться таким приемом, но ей была очень приятна искренняя радость, проявленная экономкой при известии, что гостья останется в доме до Нового года. Вот и Сиддонс был так рад ее видеть… Разве это не значило; что ей, Мэри, самой судьбой была предназначена здесь роль хозяйки?!

Миссис Певистон проводила Мэри в отведенную ей комнату и представила горничную, которой предстояло состоять при ней все время ее пребывания в Хэверседже. Это была хорошенькая девушка по имени Жанетта. Она почтительно присела перед гостьей, с любопытством поглядывая на нее круглыми серыми глазами из-под густых темных ресниц.

— Жанетта разберет ваши вещи, — сказала миссис Певистон. — Мисс Джудит и мисс Констанция надеются, что вы присоединитесь к ним за завтраком. Он будет подан в малой гостиной.

Мэри поблагодарила экономку за ее любезность и внимание к ней.

— Мне известно, как вы заняты, — добавила она.

Миссис Певистон открыла было рот, чтобы сказать что-то, но тут же снова закрыла его.

Мэри удивленно приподняла брови.

— А в чем дело? — спросила она тихо, оглянувшись на Жанетту. — Вы ведь хотели мне что-то сказать?

Убедившись, что Жанетта, распаковывавшая чемоданы, совершенно заворожена созерцанием элегантных туалетов Мэри, экономка прошептала:

— Не так уж я занята, мисс Фэрфилд. Я только и хотела сказать, что у меня не так много дел, как некоторым хотелось бы думать. Если вам что-нибудь понадобится, — добавила она громче, — пожалуйста, обращайтесь ко мне.

Мэри удивилась еще больше, но решила пока ни о чем не спрашивать. Удовлетворенная миссис Певистон дала наставление Жанетте обращаться аккуратнее с вещами миссис Фэрфилд и удалилась, закрыв за собой дверь.

Сняв шляпу и отдав Жанетте влажную муфту, Мэри сменила накидку на шаль из тонкой белой шерсти. Когда горничная стряхнула снег с подола ее голубого бархатного платья и поправила ей прическу, Мэри была готова к встрече со всем остальным семейством.

Несколько минут спустя она стояла с улыбкой на пороге малой гостиной. Там собралась вся семья, кроме Хьюго, и Мэри с удовольствием оглядела их всех, наслаждаясь этим моментом, так напомнившим ей первый приезд в Хэверседж. Целых пять голов в великолепных светло-русых локонах повернулись к ней, все лица сияли улыбками. Здесь были Джудит, Констанция, Кит, Амабел в инвалидном кресле и маленькая Беатриса, которую в свой последний приезд в Хэверседж Мэри застала еще младенцем.

— Я совсем забыла, как великолепно вы смотритесь с вашими одинаковыми волосами. Что за прелестная картина!

Все заговорили сразу, приветствуя ее. Кит поднялся и раскланялся самым церемонным образом, и Мэри поразилась, как он вырос и похорошел.

Усевшись на предложенный ей стул, она огляделась, радуясь, что снова находится в этой комнате — ее самой любимой во всем Хэверседже.

Хотя гостиную называли «малой», она была достаточно просторной, с высоким потолком, но, несмотря на свои размеры, необыкновенно уютной. Вот только летом здесь всегда было тепло, а сейчас весьма прохладно, и Мэри удивило, почему в камине нет огня.

Взгляд ее скользнул к выходящему на юг большому окну в елизаветинском стиле. Комната помещалась в западном конце галереи, с одним окном на юг, а вторым — по другую сторону камина — на запад. На обоих висели портьеры из плотного алого шелка, таким же шелком были обтянуты и стены, и мебель. Сейчас тяжелые портьеры были раздвинуты, и легкие муслиновые занавески пропускали в гостиную полуденное солнце.

Вид из окна, выходившего на запад, был очарователен, представляя собой сочетание самых привлекательных черт Дербишира. Покрытый снегом газон спускался к живой изгороди, а за ним лежала долина, сейчас походившая на белое стеганое одеяло. Еще дальше виднелась колокольня маленькой церкви в деревушке под названием Фрогвелл, а за ней вздымались причудливые очертания скалистого предгорья. Тяжелые темные тучи обещали снегопад и новое похолодание, многочисленные ручьи скрывались подо льдом, но река Уай не замерзла и по-прежнему плавно устремляла свой бег в предгорья.

«Как не похож Дербишир на Сассекс! — думала Мэри. — Там море подступает к самому жилью, напоминая всем, что Англия — остров. А здесь, в Дербишире, кажется, что земле нет конца».

— А я Беатриса, — ворвался в ее размышления детский голос.

Мэри обернулась к девочке, сидящей рядом с ней.

— Ну конечно, — сказала она, улыбаясь. — Я тебя прекрасно помню, хотя, когда мы виделись последний раз, ты была совсем маленькой.

Беатриса очень внимательно и серьезно смотрела на нее.

— А я вас не помню, но Джудит и Констанция много о вас рассказывали. Они хотят, чтобы вы вышли замуж за Хьюго, но он уже помолвлен с Гонорией, — заявила она, своей уверенной и твердой манерой очень напоминая Джудит.

— Беатриса! — немедленно напустились на нее близнецы.

— Сколько тебе лет, Беатриса? Восемь или девять? — спросила Мэри, поторопившись сменить тему.

— Мне семь, но я высокая для моего возраста. Все так говорят. Вы правда останетесь у нас и все наладите?

Близнецы угрожающе зашипели, но неукротимая Беатриса только сделала им гримасу.

— А ты хочешь, чтобы я все наладила? Ты думаешь, мне следует остаться? — спросила Мэри. — А что, кстати, я должна наладить?

— Я хочу, чтобы Хью не ворчал и побольше улыбался. Знаете, ему плохо, но он притворяется, что все хорошо.

— Когда я говорила с твоим братом сегодня в лабиринте, он и на меня заворчал. Мне кажется, у него уже образовалась ужасная привычка. Отучить его будет трудновато, но, я думаю, мы сумеем.

— Мы могли бы свернуть в трубочку «Таймс», — живо предложила Беатриса.

— Что ты хочешь этим сказать? — засмеялась Мэри. — Зачем нам сворачивать газету?

— У нас была собака, ее звали Паппи — она потом убежала. Так вот, когда Паппи была маленькая и плохо себя вела, Хьюго всегда сворачивал «Таймс» в трубочку, и, когда я его спрашивала, зачем он это делает, он говорил, что он так отучает Паппи от плохих привычек.

Мэри и все остальные засмеялись. Она придвинула свой стул поближе к стулу Беатрисы, и в это время смех внезапно стих.

Подняв глаза, Мэри увидела в дверях Хьюго. Он выглядел, как всегда, великолепно, но брови его были сурово сдвинуты. Мэри почувствовала, как краска заливает ей щеки, — она поняла, что Хью слышал каждое слово. Ну что ж, нужно постараться успокоиться и не поддаваться его дурному настроению.

К счастью, Хьюго ей ничего не сказал, только бросил на нее мрачный взгляд из-под опущенных ресниц.

Мэри рассматривала его с сильно бьющимся сердцем. Он был по-прежнему очень хорош собой — и даже еще лучше сейчас, без шапки, с гладко причесанными волосами. И одет, как всегда, безупречно: воротнички не выше и не ниже, чем следует, шейный платок повязан небрежно, но элегантно, фрак отлично сидит на широких плечах, темно-коричневые бриджи заправлены в начищенные до блеска сапоги. В его костюме чувствовалась рука мастера — можно было подумать, что ему шьет сам Вестон. Хотя откуда у него время посещать знаменитого лондонского портного?

— «Таймс», вот как? — спросил Хьюго, останавливаясь у своего стула во главе стола.

Украдкой бросив на него взгляд, Мэри положила салфетку на колени Беатрисы. Она знала, что все вокруг напряглись, ожидая начала спора, но она заметила и еще кое-что, придавшее ей смелости. Да, в этом не могло быть сомнения — глаза Хью озорно блеснули!

— Да, если понадобится, — отвечала она, не моргнув глазом. — Впрочем, я могу придумать еще что-нибудь пострашнее!

— А о какой дурной привычке идет речь? — осведомился Хьюго.

Все глаза устремились на Мэри. Но не успела она ответить, как вошел Сиддонс в сопровождении двух лакеев с подносами, на которых размещались плоды утренних трудов кухарки.

Пока лакеи расставляли блюда, Хью повторил свой вопрос.

— Ты думаешь, мне стоит высказаться прямо сейчас? — спросила Мэри, бросив выразительный взгляд на дворецкого и лакеев.

Хью криво улыбнулся.

— Я полагаю, в доме не найдется человека, незнакомого со всеми моими недостатками. Пожалуйста, говори, я не боюсь.

Он бросил ей вызов, и Мэри не замедлила его принять.

— Дурная привычка, которую я имела в виду, — это твоя манера ко всем придираться. «Ворчать», как выразилась Беатриса. Тебе решительно следует оставить ее. Ведь мы тебе не враги, Хью, право же!

Хью, казалось, слегка удивился. Мэри заметила, как он оглядел стол, встретившись глазами с братом и с каждой из четырех сестер. Он даже обменялся взглядом с Сиддонсом, который не отвел глаза и твердо встретил взгляд хозяина, прежде чем вернуться к своим обязанностям.

— Стало быть, вот как обстоит дело? Вы что же, все считаете, что я такое уж чудовище?

Ответом ему было общее молчание, в котором он прочитал осуждение.

Вздохнув, Хьюго отодвинул стул и сел между Амабел и Констанцией.

— Давайте завтракать, — сказал он, усмехнувшись. — Что ты так на меня смотришь, Мэри? Я тебе нос не откушу за выговор, что ты мне сделала!

— Благодарю вас, сэр, — произнесла Мэри с преувеличенной кротостью, и все с облегчением рассмеялись.

Напряжение разрядилось, и семейная трапеза потекла своим чередом. Попробовав холодного цыпленка, Мэри подняла глаза на Кита, сидящего напротив нее, и заметила, что он наблюдает за ней.

— В чем дело? — улыбнувшись, спросила она.

— Ты стала чертовски хорошенькой, Мэри! — воскликнул он и тут же багрово покраснел. — Извини, у меня это как-то нечаянно вырвалось.

Приняв достойный вид, в чем он, видимо, считал нужным упражняться как будущее духовное лицо, Кит продолжал:

— Я хотел сказать, что, когда ты была здесь в последний раз, мы так весело играли вместе… Мне тогда и в голову не приходило, что ты… бриллиант чистой воды!

Он с опаской взглянул на Хьюго, как будто ожидая его одобрения. Мэри было любопытно, что Хью на это скажет, но он, наклонившись к Амабел, о чем-то тихо с ней разговаривал.

Поблагодарив Кита за комплимент, Мэри начала вслух вспоминать их совместные приключения — от походов в известняковые пещеры до посещения заброшенной шахты, откуда они бежали стремглав, решив, что там обитают привидения. Кит сразу оживился, в его глазах появился прежний блеск, которого раньше не было заметно.

Тем временем Сиддонс обносил присутствующих ростбифом, пирожками с омарами и жареной куропаткой. Все это сопровождалось изобилием фруктов, а также свежим хлебом, маслом, желе, сливками и орехами.

Наполнив свою тарелку, Мэри осторожно спросила Кита, как это он решил пожертвовать военной карьерой ради церкви.

Его первая реакция показалась ей вполне откровенной.

— Это была идея Хьюго, и, должен сказать, неплохая идея, — сказал он, чистя апельсин. — Я усиленно занимался с мистером Белпером — ты помнишь нашего викария? Хотя нет, конечно, ведь он здесь всего второй год. Во всяком случае, он очень знающий человек и обучает меня латыни и математике. В будущем году я надеюсь поступить в Оксфорд.

— Понятно… А верхом ты по-прежнему ездишь?

— Меньше, чем раньше. — Кит снова слегка покраснел, и Мэри поняла, что он очень старается представить свою новую карьеру в самом выгодном свете. — У меня теперь… очень изменились интересы.

Мэри улыбнулась. «Это уже совсем не тот мальчик, которого я знала четыре года назад», — думала она. Джудит и Констанция дали ей понять, что Кит очень изменился, — и правда, перед ней был человек, преданный долгу и своим убеждениям. Впрочем, движение на свежем воздухе ему бы не повредило: он был очень бледен. Но во всем остальном Кит, казалось, трезво отдавал себе отчет, что создан для духовной карьеры, а не для армии. Мэри не знала, радоваться ей этому или огорчаться.

Взглянув на Хью, она заметила, как внимательно выслушивает он Амабел и Беатрису. Уж не возымели ли ее упреки так быстро счастливый эффект? Или близнецы сгустили краски и на самом деле все совсем не так плохо, как им кажется?

Джудит, вероятно, ощутила сомнения Мэри, потому что быстро шепнула ей, подцепив на вилку несколько горошинок:

— Пусть это тебя не обманывает!

Мэри слегка покачала головой. Сейчас ей казалось, что в этом доме царят любовь и преданность. Правильно ли она поступает, вторгаясь в их жизнь? Она не могла дать себе ответ на этот вопрос.

Когда завтрак кончился, Хью встал и осторожно откатил от стола кресло Амабел. Поскольку Мэри поднялась одновременно с ним, она оказалась с Амабел лицом к лицу. Эта девочка запомнилась ей как самая своевольная из Лейтонов. Какая трагедия, что она была теперь прикована к креслу и, вероятнее всего, до конца дней! Как она может это выносить?

Но, глядя на Амабел, Мэри была поражена ее здоровым видом. На щеках девушки цвели розы, голубые глаза блестели, светло-русые волосы переливались в лучах полуденного солнца. Она никак не походила на больную.

Как будто проследив ход ее мысли, Амабел вздернула подбородок, взгляд ее сделался жестким и проницательным. В нем читался вызов. Но почему? Что это могло значить?

— Как ты поживаешь, Амабел? — спросила Мэри, не отрывая взгляда от ее лица.

— Очень хорошо, спасибо, — отвечала Амабел спокойно.

«Слишком спокойно, — подумала Мэри. — Но почему?..»

— Я рада, что ты приехала в Хэверседж, — продолжала Амабел, и Мэри вдруг показалось, что на самом деле она волнуется. — Ты всегда мне нравилась, и я могу наконец поблагодарить тебя за все те книги и ноты, что ты мне присылала. Но я боюсь, ты будешь разочарована: я не сделала больших успехов на фортепьяно.

— Нисколько я не буду разочарована ни в чем! — воскликнула Мэри искренне. — Я очень рада, что ты учишься играть, читаешь и вообще прекрасно выглядишь. Хочешь, я буду вывозить тебя на прогулки? Насколько я помню, ты редко бывала дома, когда я гостила у вас последний раз.