Мифы Древней Греции - Свадьба на Рождество

Мэри повернулась на бок, лениво открыла глаза и увидела угол белой наволочки и серое шерстяное одеяло. Как странно! У нее ведь не серое, а розовое шелковое одеяло…

Впрочем, неважно. Она снова закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Ее любимое было о том, как они с Хью спускались в пещеру и как она цеплялась за него. Хотелось бы ей быть сейчас не в своей постели, а в Дербишире, в Хэверседж-Парке.

В Сассексе на побережье зимой часто идут дожди, а снега вообще не бывает — и уж, во всяком случае, не в самом начале зимы. Почему же все окно покрылось морозным узором?

Снег. Хьюго. Хэверседж-Парк.

Откуда у нее эта внезапная тревога? Мэри вновь резко открыла глаза, пытаясь сосредоточить на чем-то определенном свою мысль и взгляд. На стене висела очень миленькая вышивка в голубых и желтых тонах. Чья бы это могла быть работа? Мэри знала, что не ее. И откуда она взялась у нее в спальне?..

Внутренняя тревога в ней росла. Повернувшись на спину, она уставилась в потолок. Белый оштукатуренный потолок, кое-где растрескавшийся, вместо розетки из розового шелка, украшавшей полог ее кровати.

Забытье наконец полностью покинуло Мэри, и тут же ее охватила паника. Она поднялась и села в постели, с огромным усилием преодолевая дурноту. Воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на нее: мгновение счастья в объятиях Хью — и сразу же за этим убийственное известие о его помолвке.

Рейнворт.

Гонория Юлгрив.

Свадьба на Рождество…

Мэри стремительно вскочила с постели, как будто постепенно натягивавшаяся у нее внутри пружина внезапно распустилась на слове «свадьба».

Надо что-то делать, или у нее разорвется сердце! Или, что еще хуже, она разрыдается, как какая-нибудь глупая плаксивая девица, которые встречались в большом количестве среди ее знакомых.

Но что она могла поделать? Мэри перебрала в памяти все события последних суток, с отъезда из дома до того момента, когда она переоделась в мужской костюм и спряталась за старой сосной.

Но никакой блестящей идеи ей в голову так и не пришло.

Остановившись перед платяным шкафом, Мэри рывком распахнула дверцу и осмотрела многочисленные платья, привезенные ею из Сассекса. Все они были из самых лучших материй и сшиты по последней моде искусной портнихой-француженкой. Все это было сделано с одной целью — привлечь внимание Хью.

Но она опоздала! Он помолвлен.

Она должна что-то придумать, как-то разбудить в его сердце былую любовь!

Но он помолвлен! Если она даже и завоюет его сердце, он не свободен…

Достав из шкафа голубое бархатное платье и натягивая его через голову, она снова и снова пыталась придумать, как бы ей вернуть себе хотя бы надежду, но ее воображение отказывало, не справляясь с такой задачей.

Да и как можно на что-то надеяться, если он ее предал, сделал предложение мисс Юлгрив, забыв о том, как они с Мэри уже давно обменялись клятвами в любви и верности?

Конечно, тогда они были очень молоды — ей не было и семнадцати, ему только что исполнилось двадцать три. Но она согласилась ждать, она верила ему! И вот спустя четыре года он не оправдал ее ожиданий, не сдержал слова и обручился с девушкой, которая, по твердому убеждению Мэри, никак не могла составить его счастье…

Что же случилось с Хью? Что заставило его просить руки именно Гонории Юлгрив? Разумеется, на этот вопрос можно было найти множество ответов. Она была благородного происхождения, хорошо воспитана, со связями, со значительным приданым и довольно хорошенькая. Но даже Джудит и Констанция единодушно утверждали, что живости в ней было столько же, сколько в старом пне. Хью никогда не мог бы быть счастлив с такой прозаической, скучной, преисполненной сознания своего долга особой!

Мэри подошла к окну, не обращая внимания на то, что ее босые ноги стынут на холодном полу, и прислонилась лбом к стеклу.

Самое ужасное заключалось в том, что винить ей было некого, кроме себя самой. Ей следовало приехать в Дербишир раньше! Еще год назад какой-то инстинкт побуждал ее тронуться в путь. Одно только чувство приличия — а может быть, еще и гордость — удержали ее. Ведь даме, а особенно девушке, было в высшей степени неприлично навязываться в гости к джентльмену…

Как бы то ни было, для начала следовало перекусить. Мэри чувствовала, что сильно проголодалась после своих ночных приключений. К тому же она знала, что, не позавтракав, никогда не сможет решить даже самую простейшую задачу. Быть может, плотный завтрак и огонь в камине оживят ее воображение?

Несколько минут спустя Мэри распорядилась подать завтрак и прислать горничную, чтобы помочь ей привести в порядок туалет. Часом позже, в тщательно застегнутом платье и с уложенными при помощи щипцов для завивки темными локонами, Мэри приготовилась приступить к дневным делам. В натопленной комнате, сидя у уютного огня, она плотно позавтракала овсянкой, йоркширской ветчиной, печеными яблоками и чашкой шоколада. Она ела с удовольствием, не позволяя печальным обстоятельствам помешать ей наслаждаться отлично приготовленными блюдами. Дербишир всегда славился своей кухней.

Лишь доев последний кусочек ветчины и допив шоколад, Мэри занялась стоявшей перед ней проблемой. Ей было ясно одно: чтобы решить, какие шаги следует предпринять, необходимо побольше разузнать о положении дел.

Мэри проворно написала записку и отправила ее с посыльным в Хэверседж-Парк. Джудит и Констанция должны сообщить ей все необходимые подробности. Прежде чем явиться к Хьюго, она должна узнать как можно больше о помолвке и о Гонории. Если Хью действительно влюбился в мисс Юлгрив, ей останется только одно — поздравить его и пожелать им счастья.

Но если это был брак по расчету, тогда кое-что можно еще предпринять.

Мэри заняла выжидательную позицию в кресле у окна, подставив под ноги скамеечку и раскрыв на коленях томик Байрона. Она не могла ничего начать, не получив ответа на свою записку.

Оставалось только ждать.

«Какая ирония судьбы!» — с горькой улыбкой подумала Мэри. Она ждала четыре года, и вот к чему ее привело это ожидание — она оказалась в самом отчаянном положении, какое только можно было себе представить.

4

Констанция Лейтон изо всех сил вцепилась в руку сестры. Она дрожала при мысли, что им с Джудит предстоит сейчас поговорить со старшим братом Хьюго насчет рождественского бала. Эту утраченную за последнее время традицию Хэверседж-Парка им обеим очень хотелось возродить. После смерти их родителей жизнь в Хэверседже стала унылой и однообразной, в ней уже не было больше никаких радостных событий. Констанция и Джудит мечтали вернуть в родной дом хоть немного веселья. Рождественский бал со всеми сопутствующими празднику развлечениями был бы замечательным поводом. Но Констанция думала про себя, что Хьюго скорее согласится отрезать себе палец, чем устраивать бал.

Джудит ласково обняла сестру-близнеца за плечи.

— Ну, не будь такой трусихой! — прошептала она. — В конце концов, это всего лишь Хьюго, и не откусит же он нам носы за то, что мы его побеспокоили! Если ему не понравится наше предложение, он просто откажет нам, только и всего.

Констанция, вздохнув, жалобно проговорила:

— Он разозлится! А ты ведь знаешь, я просто не выношу, когда он начинает хмурить брови и принимать суровый вид. А потом он станет упрекать нас, что мы эгоистки и как мы можем чего-то требовать, когда всем известно, каких нечеловеческих усилий ему стоило вытянуть нас из долгов и бедности!

— И откуда только у меня взялась такая сестрица?! — воскликнула Джудит, выведенная из себя этим мелодраматическим заявлением. — Хьюго стоит чихнуть, а тебе уже кажется, что он сердится. Ты уж слишком чувствительна и…

— А у тебя вовсе нет никаких чувств! Иначе ты бы поняла мои страхи и не заставила меня идти к Хьюго в такую рань.

— Ты права, но сейчас постарайся хоть чуть-чуть набраться храбрости.

Констанция слабо улыбнулась. Джудит тихонько постучала в дверь кабинета Хьюго на первом этаже.

На протяжении двух с лишним столетий семья Лейтон славилась своим богатством, пока в середине восемнадцатого века дедом близнецов не овладела страсть к лошадям. Их собственный отец явно был в не меньшей степени очарован зрелищем конных состязаний и утверждал, что все их предки по мужской линии отличались безудержной склонностью ко всем разновидностям азартных игр.

Констанцию эта их склонность счастливо миновала, но она сильно подозревала, что у Хью она есть — или, во всяком случае, была. Она помнила, что, до того как их родители утонули на своей яхте, Хьюго никогда не знал страха, любил верхо-. вую езду, охоту, занимался фехтованием и всеми известными видами спорта. Она даже видела однажды, как он дрался на кулаках с одним из лакеев — в шутку, разумеется!

Но Хью очень изменился, особенно с тех пор, как они с Амабел опрокинулись в двуколке. Теперь Констанция его просто не узнавала.

Вообще говоря, его едва ли можно было осуждать за эту перемену. Их любимый папочка не знал удержу в своем пристрастии к лошадям и азартным играм. Унаследовав Хэверседж-Парк, Хьюго только колоссальным усилием воли сохранил усадьбу для семьи, не допустив ее продажи в уплату отцовских долгов.

Бедный папа, бедная мама!

И бедный Хьюго…

При звуке раздавшегося в этот момент голоса Хью ее сочувствие как рукой сняло. Когда через резную дубовую дверь кабинета до Констанции донеслось глуховатое отрывистое «Войдите!», храбрость окончательно покинула ее. Всхлипнув, она попыталась вырваться, но Джудит держала ее крепко.

— Трусиха! — воскликнула она, поворачивая ручку двери.

Широко распахнув дверь, Джудит втолкнула сестру в просторную комнату; Констанция с трудом удержалась на ногах.

Брат сидел за столом в дальнем конце обшитого дубовыми панелями кабинета и что-то писал в конторской книге. В последнее время это было, пожалуй, основным его занятием.

Перестав писать, Хью бросил беглый взгляд на сестер, обмакнул перо в чернильницу и снова принялся за свое дело. Констанция заговорила было, но он остановил ее предостерегающим движением руки.

— Минуту, — сказал он вполне добродушно, продолжая писать. — Дайте мне закончить, и я вас выслушаю.

Царапанье пера по бумаге отдавалось в ушах Констанции, как своеобразная музыка. Она даже начала притоптывать ногой, настолько этот звук напоминал ей прелюдию Баха, которую она утром разучивала на фортепьяно.

Она ждала и ждала, но эти звуки не прекращались.

На этот раз, в надежде привлечь внимание Хью, заговорила Джудит — у нее всегда было меньше терпения, чем у остальных. Но последовал новый предостерегающий жест, и Джудит, проворчав что-то недовольно себе под нос, уселась в золоченое кресло у камина слева от письменного стола.

Констанции садиться не хотелось: она больше часа просидела за фортепьяно и была не прочь немного поразмяться. Взгляд ее обратился к столу красного дерева, стоявшему посредине комнаты на красном с черным ковре. В ящиках стола когда-то хранились карты, принадлежавшие одному из их предков — известному адмиралу, жившему в семнадцатом веке. Хью держал в них планы земельных угодий семьи Рейнворт.

Один такой план лежал на столе, он-то и привлек внимание Констанции. Она подошла ближе, чтобы получше его рассмотреть.

Вскоре после того, как Хьюго стал шестым виконтом, он взял себе в привычку выезжать по утрам верхом в любую погоду для осмотра своих владений, акр за акром. И только сейчас, глядя на план поместья, Констанция поняла, какой это огромный труд. Земельные владения Рейнвортов простирались на много акров, и, помимо всего прочего, сам по себе ландшафт отличался большим разнообразием. Дербишир никак нельзя было назвать равнинным графством — он находился в предгорьях Пеннин, где возвышенности, долины и реки чередовались с другими возвышенностями, долинами и реками.

Земли Хью были так же разнообразны по своему ландшафту, как и остальной Дербишир. Северная часть Хэверседж-Парка была холмистой, в то время как южная, более ровная, предоставляла лучшие возможности для земледелия. Тут и там виднелись дубовые и буковые рощи; над красивыми долинами, где бежали быстрые речки, как по волшебству, вдруг поднимались холмы, и над реками нависали скалы. Об одной из них даже рассказывали ужасную историю: с этой скалы бросилась в воду покинутая возлюбленным девушка.

Как всегда, Констанция ощутила трепет восторга при мысли о такой любви, когда смерть бывает предпочтительнее разлуки с любимым. Джудит обычно презрительно усмехалась над подобными глупостями, но Констанция даже сочинила целую повесть о бедной девушке. Когда-нибудь она надеялась ее опубликовать, но пока что ей никак не удавалось закончить свое произведение. Как раз в тот момент, когда вдохновение озарило ее, они с Джудит получили в высшей степени заманчивое приглашение от одной подруги из Хэмпшира. Констанция надеялась, что ей удастся там плодотворно поработать, однако вскоре выяснилось, что неподалеку от того места, где жила подруга, расквартирован полк. Так что, пока они с Джудит гостили в Хэмпшире, она как-то не могла сосредоточиться на этой печальной истории в обществе блестящих молодых офицеров…

Со вздохом Констанция снова занялась картой. В Хэверседже ей уже давно не представлялось случая повеселиться — Хью был слишком занят, чтобы принимать и развлекать их друзей и знакомых, но Констанция все же гордилась своим домом, хотя иногда и желала, чтобы к нему вернулась хоть какая-то доля его прежнего оживления.

Глядя на многочисленные пометы на карте, она узнавала почерк брата — болото, скалы и оползни, заброшенная шахта, места обитания перепелов и тетеревов и, наконец, слова «плавиковый шпат» с последующим вопросительным знаком. Чувство, близкое к благоговению, охватило Констанцию, но вместо того, чтобы сковать ей язык, развязало его.

— Ты уже закончил осмотр наших земель, Хью? Представляю себе, как гордился бы тобой папа!

Брат снова обмакнул перо в чернильницу, но на этот раз поднял на Констанцию глаза и даже слегка улыбнулся.

— Нет еще, — сказал он. — Осталось еще одиннадцать акров.

— Какие-то там, наверное, откопал сокровища?

Он кивнул:

— Да, я говорил вам, что мы нашли еще один из этих курганов с остатками изделий из глины и кости. Сиддонс считает, что ему не меньше двух тысяч лет. Не нужно особого воображения, чтобы судить о том, как давно уже существует наш остров.

— Мистер Белпер только на прошлой неделе показывал мне свои находки. Какие-то причудливо вырезанные кости. Помнишь, мы с тобой нашли в известковой пещере кость с остро отточенной стороной?

— Ну еще бы! И не успели мы выбраться оттуда, как ты уже сочинила целую историю о жутком убийстве из жизни пещерных людей.

Заметив его насмешливую улыбку, Констанция надулась.

— Ну и что? Это и правда могло случиться. В особенности если все произошло в такой большой семье, как наша. Когда столько народу живет вместе…

— О да, может случиться все, что угодно. Например, брат ополчается на сестер, которые мешают ему подсчитывать, хватит ли семье пищи на зиму!

Констанция не на шутку встревожилась.

— Неужели дошло до того, что нам зимой придется голодать?

— У тебя слишком разыгралось воображение, Констанция. Мои метафорические рассуждения касаются только помех в работе, а не запасов продовольствия.

— А, тогда все хорошо. Дело в том, что Джудит хотела тебя кое о чем попросить. Это очень важно.

Хью взглянул на Джудит, но та демонстративно уставилась в потолок. Пожав плечами, он снова повернулся к Констанции.

— Твоя сестра, очевидно, решила, что начинать разговор следует тебе — о чем бы ни шла речь.

— Ты хочешь, чтобы я спрашивала, Джудит? — жалобным голосом осведомилась Констанция. — Я знаю, ты скажешь, что он предпочел бы услышать это от меня, но…

Метнув на сестру выразительный взгляд, Джудит уверенным шагом приблизилась к столу, и Констанция сразу спряталась за ее спину.

— Хьюго, — начала Джудит в свойственной ей решительной и резкой манере, — мы с Констанцией очень серьезно все обдумали и пришли к выводу, что пора возвратить в Хэверседж его самую священную традицию.

Хью приподнял бровь.

— Служба в часовне каждое утро? — спросил он.

Констанция прикусила губу, а Джудит удивленно уставилась на брата.

— Службы? С чего ты взял? Ах, да ты просто дразнишь меня! Какой же ты несносный, Хью!

— Но ты же сказала: «Священную традицию».

— Ты отлично знаешь, что об этом я бы никогда не стала просить. Речь идет о рождественской традиции. При маме мы всегда праздновали Святки.

Констанция посматривала на брата из-за плеча Джудит. В голубых глазах Хьюго появилось настороженное выражение, а брови его угрожающе сдвинулись. Констанция вздохнула. Не было никакой надежды на благополучный исход их рискованного предприятия. Сейчас Хью с Джудит заспорят, как уже не раз случалось. Хьюго думает только о делах, его мало волнует, что его сестры рискуют остаться старыми девами, если сами о себе не позаботятся!

Она слушала, как Джудит все более раздраженным голосом приводит доводы в пользу рождественского бала, но взгляд ее то и дело снова обращался к столу с картами. В ее воображении вновь возникла пещера с закопченным потолком, отблески пламени разожженного первобытными людьми костра и сочиненная ею повесть о любви и мести. Ей стало очень грустно, она сама не знала почему. Она была уверена, что это имеет какое-то отношение к тому, как тяжело трудился Хьюго последние годы и как мало это принесло результатов — кроме разве что вот этих карт…

Правда, это было не совсем так. У него была еще и Гонория. Но при одной мысли о Гонории Констанцию затрясло. Будущая невестка ее ужасно раздражала своей невозмутимостью. «Интересно, а болеет ли когда-нибудь Гонория?» — вдруг пришло ей в голову. Констанция в этом сомневалась. Ей казалось, что ни одна болезнь не посмеет приблизиться к этой зануде из страха за свое собственное благополучие.

Констанция хихикнула про себя. Бедная Гонория! Бедный Хьюго!

Ход ее мыслей внезапно прервала вспышка гнева Джудит.

— Но почему нет? — услышала она возглас сестры. — Нам не позволяют в этом доме никаких развлечений! Ты что же, решил, что это только твой дом, а родные могут убираться к черту? Мы для тебя все равно что не существуем! Ты — жадина, эгоист, тебе ни до кого нет дела!

Констанция снова посмотрела на брата. Он покраснел, глаза его расширились от изумления.

— Ни до кого нет дела? — переспросил он, вставая. — Ты думаешь, мне по душе такая жизнь? Разве я стараюсь для себя? Да будь моя воля, я бы давным-давно все здесь продал и купил бы участок земли где-нибудь… в Виргинии!

— Правда? — воскликнула удивленная Джудит. — В Виргинии? — Она несколько раз растерянно мигнула, огонь в ее глазах погас, на лбу выступила морщинка. — Не может быть, — пробормотала она несколько сконфуженно.

Констанция никогда не думала, что ее брат может быть несчастлив. Но в эту минуту она убедилась, что он несчастлив настолько, что не в состоянии в этом признаться даже самому себе.

Хьюго сел. Краска сошла с его лица.

— Прошу вас, забудьте то, что я сказал. Это глупость, уверяю вас, я никогда всерьез об этом не думал. — Помолчав немного, он вернулся к теме разговора:

— А что до бала, то попробуйте только взглянуть на ситуацию с моей точки зрения, а также с точки зрения нашей уважаемой миссис Певистон. Через три недели моя свадьба. Как может миссис Певистон одновременно подготовить дом и для новой хозяйки, и для рождественского бала?

— А уж Гонория, конечно, ожидает, что все двадцать спален будут готовы к ее приезду, — с горечью заметила Джудит.

— Джудит! — возмутился пораженный Хьюго. — Как ты смеешь говорить в таком тоне о женщине, которой предстоит стать не только моей женой, но и твоей сестрой? Я не могу ушам своим поверить! С каких пор ты так ожесточилась? Всем известно, что Гонория — воплощенная доброта, щедрость и великодушие! Я не могу позволить…

— Великодушие? — повторила Констанция. Обычно она не решалась возражать брату, но сейчас чаша ее терпения переполнилась.

— Я не хочу сделать тебе больно, Хьюго, и Джудит, быть может, была слишком резка, но я должна сказать, что не нахожу твою невесту такой щедрой и великодушной, какой ты хочешь, чтобы мы ее считали. Я однажды несла корзину с едой одним беднякам в Фрогвелле и встретила Гонорию. Так она мне несколько минут внушала, что своей помощью я только усугубляю их трудности, что, полагаясь на мои благодеяния, они не захотят трудиться, как подобает людям в их положении. Я до сих пор не могу понять, что она под этим подразумевала.

— Что же тут непонятного? — нахмурился Хьюго.

— Но я же объяснила ей, что мистер Рагли сломал ногу две недели назад и не может работать на фабрике, а бедная миссис Рагли ожидает восьмого ребенка. Я знаю, девушкам неприлично говорить о таком, Гонория побагровела от смущения, когда я об этом упомянула. Но она не изменила своего мнения, и я все-таки не понимаю, Хью, как можно отказать в помощи, когда человек не в состоянии работать, жена его должна родить, а из-за новых законов цены на хлеб так выросли. Что остается делать семье? Он слишком горд, чтобы просить, а я только что узнала об их несчастьях от миссис Певистон, которая знала миссис Рагли еще ребенком. Гонория мне ничего не могла ответить, кроме одного: ее дядя считает, что все бедняки просто лентяи и страну необходимо защищать от них. Но я всегда терпеть не могла сэра Руперта!

Констанция увидела, как брат, опершись локтями о стол, опустил голову на руки. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Я не могу судить об этой ситуации, поскольку не присутствовал при вашем разговоре. Могу только сказать в оправдание моей невесты, что она всегда с участием отзывалась о бедняках. А что касается бала, я вынужден отказать вам в вашей просьбе по уже указанным причинам. Нельзя возлагать лишние обязанности на миссис Певистон, когда она готовится к встрече новой хозяйки. А теперь, с вашего разрешения, меня ждут дела.

— И это все, что ты можешь сказать? — Джудит поджала губы и расправила плечи.

— Все, — Хьюго снова взялся за перо.

Джудит резко повернулась и, схватив за руку Констанцию, потащила ее из комнаты. Оказавшись за дверью, она сделала гримасу в сторону брата.

— У нас все равно будет бал! Обойдемся как-нибудь без помощи миссис Певистон. Надо только подумать хорошенько. Должен же найтись какой-то способ! И мне неважно, нравится Гонории эта затея или нет!

— Но, Джудит, — прошептала Констанция, не желая, чтобы ее услышал брат, — Хьюго не позволит нам! Ты же слышала. Он против бала и вообще не признает никаких развлечений вот уже три года.

— Что ж, значит, ему пора измениться.

— Что ты собираешься делать?

— Пока не знаю, — Джудит уперлась руками в бока с еще более решительным выражением, чем раньше. — Но я что-нибудь придумаю! Вот увидишь!

В этот момент появился дворецкий Сиддонс с серебряным подносом, на котором лежало письмо. Констанция почувствовала, как мурашки забегали у нее по спине. Неожиданное письмо в раннее декабрьское утро возвещало начало какого-то приключения — ведь ни она, ни Джудит никаких писем не ожидали.

Джудит взяла письмо, но не успела она его распечатать, как Сиддонс сказал:

— Приближается экипаж леди Хаклоу. С ней мисс Юлгрив. Я полагал, что вы захотите узнать об этом заранее.

— Благодарю вас, Сиддонс, — кивнула Джудит.

Когда дворецкий направился к двери кабинета, она добавила:

— Не беспокойте его милость, я сама сообщу ему радостное известие.

Констанция с трудом удержалась от смеха: Хью не любил, когда его невеста и ее тетка нарушали по утрам его уединение. Об этом знала и вся прислуга, поэтому Сиддонс отвечал с нескрываемым облегчением:

— Слушаюсь, мисс Лейтон.

Когда Сиддонс вышел, Джудит распечатала письмо, и Констанция заглянула ей через плечо. Увидев, от кого оно, и сообразив, что Мэри Фэрфилд в Дербишире, обе вскрикнули от восторга и, обнявшись, закружились по комнате.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Хьюго, глядя на них с удивлением.

— Что тут происходит?

Девушки остановились; Констанция выступила вперед, заслонив Джудит, чтобы брат не увидел письмо.

— Прости, Хьюго… Я… рассказывала Джудит одну историю, которую слышала от мистера Белпера. — Тут бес проказливости овладел ею, и она улыбнулась. — Кстати, у нас для тебя есть приятное известие. Сиддонс только что доложил, что к нам едет мисс Юлгрив. С леди Хаклоу, разумеется.

Отразившееся у него на лице раздражение доставило ей огромное удовольствие. Схватив Джудит за руку, она потянула ее за собой.

Уже в холле, где Хьюго не мог их услышать, Джудит остановила сестру.

— Ты меня опередила! Я так хотела сама сообщить Хьюго, что его возлюбленная снова поступила вопреки его желаниям. Интересно, что за важное событие привело сегодня этих дам в Хэверседж?

— Возможно, Гонория не может сделать выбор между муслиновым и атласным свадебным платьем, хочет знать мнение Хьюго, прежде чем будут пущены в ход ножницы.

— И как это наш братец выбрал себе в жену такую тупицу?

— Зато она хорошенькая.

— Да, но Мэри Фэрфилд тоже хорошенькая. — Джудит лукаво улыбнулась, помахав письмом перед носом сестры.

— Мэри в Эбботс-Энд! — взвизгнула Констанция. — Мы спасены, Джудит!

— О да, спасены, наконец!

С этими словами обе девушки поспешили наверх, не имея никакого желания встречаться ни с леди Хаклоу, ни с Гонорией.

5

Хьюго вернулся за свой письменный стол в некотором раздражении. Он уже несколько раз просил свою невесту ограничить их с тетушкой визиты второй половиной дня. Должна же Гонория наконец понять, что первые шесть утренних часов он обязан посвящать делам! В конце концов, она тоже заинтересована в том, чтобы он смог успешно завершить приведение в порядок своих владений. То, что она просто проигнорировала его желание, огорчило Хьюго, поскольку это значило, что нового объяснения не миновать.

До сих пор, когда он заводил об этом речь, Гонория рассыпалась в извинениях, ужасаясь причиненным ему неудобствам. В то же время она пыталась дать ему понять, что никогда бы не побеспокоила его, если бы речь не шла о деле чрезвычайной важности.

Ему было нелегко убедить ее, что выбор между абрикосового цвета шелком и пестрым ситцем для отделки малой гостиной таким делом никак не является. Она не соглашалась с ним, доказывая, что внешний вид его родовой усадьбы должен в полной мере отражать вкладываемые в ее устройство труды. Выбор между шелком и ситцем был делом первостепенной важности, как и разбивка нового розария рядом с лабиринтом и обязательная покупка китайской вазы для каминной полки в библиотеке. Когда она приехала как-то поутру, чтобы обсудить вопрос о китайской вазе, Хьюго как раз изучал труд об удобрениях. Он с трудом сдержал желание посоветовать ей, что лучше было бы сделать с этой прекрасной вазой…

Сейчас, сознавая, что пройдет некоторое время, прежде чем экипаж леди Хаклоу подъедет к парадному подъезду Хэверседж-Парка и лакей проводит его невесту с теткой в розовую гостиную, Хью решил, что у него есть по меньшей мере минут десять уединения.

Сев за стол, он снова взял перо и, к своему большому неудовольствию, увидел, что посередине страницы расплылось отвратительное пятно. Выругавшись себе под нос, Хью тщательно переписал содержание испорченной страницы, а затем продолжил свою работу, занося в особую книгу пометки, сделанные им во время его последней поездки по усадьбе.

Оставалось всего одиннадцать акров. Он поверить не мог, что труд, взятый им на себя почти три года назад, близок к завершению.

Хьюго внимательно перечитал заметки о подлеске, который давно следовало разредить. Он так разросся, что в зарослях можно было запутаться.

Запутаться. Он запутался… Словно наяву предстала перед ним черная шелковая полумаска. Великолепные ровные зубы, горячее юное тело…

Хью тряхнул головой, прогоняя непрошеные воспоминания о ночном приключении.

Когда они наконец покинут его?! Еще несколько минут назад, когда Констанция рассматривала его карту, ему пришло в голову, что она смотрит как раз на то самое место, где Белый Принц подстерег его карету, где молодая женщина бросилась ему на шею и поцеловала его. Она целовала его так, как когда-то Мэри, — горячо и страстно. Боже, неужели прошло почти пять лет с тех пор, как он видел ее в последний раз? Не может быть!

Что Мэри теперь делает? Влюбилась ли она в кого-нибудь, как он ей советовал в последнем письме? Странно, что он так и не смог заставить себя сообщить ей о своей помолвке…

А кого он целовал прошлой ночью? Почему даже сейчас он был весь полон неизъяснимых желаний?..

Хьюго нахмурился и снова попытался сосредоточиться на работе. Заросли. Там, наверное, водятся кролики. Белые кролики с мягким нежным мехом… Нежная кожа и нежные губы. Нежное тело, реагирующее на малейшее его прикосновение… Хьюго закрыл глаза и окончательно отдался во власть воспоминаний. Когда она поцеловала его, он испытал властное побуждение захлопнуть дверцу кареты и удержать ее при себе навсегда. Разумеется, он никогда бы так не поступил — не стал бы ради нее рисковать, жизнью кучера, но это побуждение, эта внезапная вспышка желания остались с ним. Они и разбудили его сегодня утром.

Первые несколько минут после пробуждения при розоватом отблеске рассвета он думал о том, что хорошо было бы ночью снова выехать на дорогу. Может быть, тогда Белый Принц опять решит напасть на него и он вновь увидит эту молодую женщину, чье горячее гибкое тело возбудило в нем прежние желания и мечты…

Легкий стук в дверь ворвался в его мысли, как пушечная канонада.

— Войдите, — сказал он, делая вид, что пишет что-то давно уже высохшим пером.

Хьюго был уверен, что это явился Сиддонс — доложить о прибытии, дам. Подняв глаза, он тут же проворно вскочил, чувствуя себя как мальчишка, которого застали окунающим в чернильницу косу сестры.

— Гонория! — воскликнул он, никак не ожидая, что она пройдет прямо к нему в кабинет.