Я был на Уэмбли, когда Ди Маттео прошел с центра поля и перекинул мяч через Робертса^[73], и на тот момент он был самым великим человеком на земле. На несколько секунд даже более великим, чем Дзола и Виалли. Ну и что? Дзола – лучший игрок, когда-либо надевавший майку «Челси», и Виалли тоже знает свое дело, когда рассекает по штрафной, отсвечивая лысиной, как Муссолини.

Каждый парень «Челси» во всей стране, будь то на стадионе или в пабе перед телевизором, в ту минуту любил этого итальянца. Ну и что? Дело в том, что каждому нужен враг. Нет смысла тратить деньги и время на поездки по Европе, чтобы обниматься с местными. Где в этом смысл? Где острота ощущений? Изображать из себя любящих родственников, как какие-нибудь мудаки. Всему есть предел. Это добавляет вещам кайфа. Футбол – игра, но нам нужен противник.

Как в тот раз, когда мы играли в Дании и, правду сказать, датчане вели себя очень дружелюбно, хотя они знали, чего от нас можно ожидать. Все придурки в Дании съехались в Копенгаген посмотреть, как отрываются англичане. Первый коппер, которого мы встретили, спросил нас, когда начнется драка. Скоро, приятель, подожди чуть-чуть. Мы расположились на площади в центре Копенгагена, вокруг нас – люди, смотрящие на нас. Мы пели песни. Датчане вели себя мирно, а прыгать на таких людей тяжело. Но потом они попили пива и начали глумиться. Мы прыгнули на глазеющих на нас мудаков, кто не успел убежать – получил. Все произошло только потому, что кто-то не умеет пить. Начался рэмпейдж, и все увидели, какие мы нехорошие. Мы крушили магазины и кафе, валили всех подряд, скаузерс занялись подрезаловом. Прошла целая вечность, прежде чем появились полисы, и у них даже мысли не было о том, как справиться с ситуацией. Они обосрались, столкнувшись с необходимостью повязать людей, которые не хотят быть повязанными. Попытались спустить все на тормозах. Подождать, пока все само собой успокоится. Не обращать внимания на происходящее. Мы просто ушли, когда появились автобусы со спецназом. Поймали такси и поехали прямо на стадион.

Скандинавы и датчане слишком дружелюбные. Слишком хорошие. Они не понимают, что к чему, думают, что мы – джентльмены с моноклями и котелками. Что мы все как Гари Линекер^[74]. Так мы просто заходим в их магазины и берем все бесплатно. Ходим по их улицам, наслаждаясь свободой. Берем в магазине пиво и швыряем бутылки в витрины – просто так, для пущего кайфа. Пьем в их барах, потом забираем их кассу и разносим бар, если хотим. Делаем, что хотим, потому что мы – англичане, и никто не может остановить нас. Это массовый оттяг, как на курорте. Скандинавские полисы не знают, как справиться с нами, хотя голландские и бельгийские знают, что делать, и немецкие тоже не станут долго ждать. У них хорошие традиции. Штази^[75] и Гестапо. А испанские и итальянские просто избивают все, что движется. Газеты утверждают, что во всем виноват Эйзель^[76], но это началось задолго до него. Они любят это, потому что они мрази. Я помню, как «Манчестер Юнайтед» играли в Португалии^[77]. Женщины и дети приехали посмотреть футбольный матч, а полисы решили, что это война. Их полиция всегда прыгает на англичан. Реакция на события в Риме^[78] просто смешна. Журналисты существуют вдали от реального мира и ничего не понимают.

Но в северных странах бывать здорово. Свистишь вслед девчонкам, и им это нравится. Улыбаются, кивают в ответ. Всегда чувствуешь себя немного виноватым перед этими людьми, потому что некоторые англичане напиваются до такого состояния, что уже не понимают, что делают. Чувствуешь вину, пока не столкнешься за углом с местными ублюдками, которые стараются подкараулить и взять числом. Всегда одно и то же. Но люди понемногу учатся, и теперь, когда мы приезжаем куда-то, полисы наготове. Ждут шанса безнаказанно завалить кого-нибудь. И посольствам наплевать на это, потому что они точно так же, как и все, ненавидят нас. Все эти дипломаты – мудаки.

– Забавно, как газеты вечно провоцируют людей, – говорит Харрис. – В Берлин и так собиралось порядочно народу, так теперь поедет еще больше.

Нам наплевать, чем больше англичан, тем лучше. Хотя газетчикам такие вещи не к лицу. Наверное, заплатили какому-нибудь безработному ребенку из Восточного Берлина пятьдесят фунтов за информацию. Я помню, как перед Евро-96 на радио притащили фана «Дерби», который рассказывал, что все собираются убивать турок. Журналисты любят шокировать людей, им нужны слушатели для своих лекций. Я слушал эту передачу на работе, на своем складе, и все уссывались, потому что голос парня изменили до такой степени, что он был похож на голубого.

– Немцы будут ждать нас и без этих статей, – говорит Харрис. – Их газеты в этом уверены. Все должно получиться очень весело. В Берлине будет вкусно. Здесь слишком спокойно. Мы ездили в Роттердам, встречались с людьми из банды «Фейеноорда» прошлой ночью. Там была драка в ночном клубе, но ничего серьезного. А вы как доехали?

Мы рассказали, как жители побережья устроили войну. Он засмеялся, покачивая головой.

– Мы увидим их снова. Я знаю этот моб из Портсмута, они вернутся. И Фэйслифт тоже. Он не задумываясь поедет снова. Все, что им нужно сделать – отправиться в другой порт, тупые полисы ничего в этом не секут. Я сам делал так раньше. Они не выпустили ценя в Турцию. Не дали мне улететь из Хитроу, хотя у меня был билет. Я доехал на автобусе до Гэтуика и улетел оттуда. Я пробыл в Стамбуле три дня. Стремное место. Эти ебучие турки опасны. Их как грязи, и почти все вооружены. Но мы не облажались. Там настоящий Третий Мир, там порнофильмы в барах не показывают. Стамбул – сраная пердь. Кругом говенная жратва и говенная выпивка. Здесь, по крайней мере, можно развлечься. Приличная еда, пиво, музыка, женщины только и мечтают, что об английском члене. f Харрис уже бог знает сколько лет ездит за сборной. У меня это, Наверное, раз пятнадцатый. Марк тоже обычно не остается дома, а иногда к нам присоединяется и Род.

– Да, парни, в Амстердаме можно все, – смеется Харрис. – Сейчас мы с вами в центре цивилизованного мира. Можешь пить, сколько хочешь, дуть, ширяться, драться, ебаться и осматривать Достопримечательности. Европейская цивилизация в лучшем виде.

Гарри нашел остальных ранним вечером. Это оказалось несложно, потому что они все еще сидели в баре, где договаривались в двенадцать встретиться с Харрисом. Они начали рассказывать ему про какой-то фильм с блондинкой, но он ничего не понял. За стойкой стоял здоровый скинхед, играл диск Madness. Звук был хорошим, и бар Гарри понравился, он не отказался бы выпить здесь, но остальные собирались пойти заточить. Харрис приметил клевое местечко накануне, и они вшестером отправились вслед за лидером. У Гарри был выбор – остаться попить пива или пойти с остальными парнями, но Харрис сказал, что они идут в индонезийское кафе, где все вкусно и дешево. Гарри вспомнил сатайю и решил пойти вместе со всеми.

Солнечная погода сменилась пасмурной, накрапывал дождик, но Гарри продолжал пребывать в хорошем настроении. На душе было легко, в голове – пусто, он был среди своих, а в кармане лежал кораблик, подаренный на прощанье девчонками из того бара. Лишнее доказательство, что не стоит плохо думать о людях только потому, что у них длинные волосы. Вообще не стоит судить о людях по внешним признакам. Он отправился в индонезийское кафе вместе с Харрисом, Картером, Томом, Марком и двумя другими парнями «Челси», которых не знал. Погода была совсем другой, чем утром, но дождь только добавил улицам свежести.

Человек, стоявший в дверях, не слишком обрадовался появлению семи короткостриженых англичан, но когда он узнал Харриса, его лицо расплылось в улыбке. Он посадил их за лучший столик, попросив посетителей не занимать и соседний, чтобы им было попросторней. Лучшего они и желать не могли.

– Смотри-ка, ты ему понравился, – сказал Марк.

– Он нормальный мужик, – ответил Харрис. – Уехал из Джакарты десять лет назад из-за проблем с правительством. Еще два дня назад я даже не подозревал о существовании индонезийской кухни. Честно говоря, вначале я думал, что это место – полный отстой. А вчера я попробовал сатайю у Йохана и решил зайти сюда.

Харрис о чем-то треплется с хозяином, заказывает семь бутылок лагера. Гарри понравилось это кафе. Вокруг бамбук и резные деревянные столики. Очень клево. За один день они успели поселиться в гостинице, нашли себе хороший бар, а теперь место, где можно вкусно и дешево поесть. И везде они были в отличных отношениях с хозяевами. Теперь у них есть база, и можно двигаться дальше.

Марк выглядел более пьяным, чем остальные, и начал тереть о том, что Амстердам – клевый город, но это не значит, что он хочет быть европейцем. Том вторил ему, и Гарри слушал их разговор насчет Англии и Европы и о том, что все вокруг говно, и как они будут громить Берлин, этот конспиративный центр большого бизнеса и финансовых институтов, и он сидел рядом, думая о своем, и соглашался с ними – но подумав получше, он решил, что они порют чушь. Ну да, он видел Ла-Манш, этот непреодолимый барьер и банды пиратов из Саутгемптона и Портсмута прочувствовали это лучше остальных, но ему лень было думать об этом после шмали. С парнями типа Тома и Марка всегда проблемы. Они слишком буйные, как будто на амфетаминах все время. В них слишком много злости. Им не мешало бы успокоиться.

Гарри всякого насмотрелся в молодости, но в душе он всегда был добрым. Из этих вещей вырастаешь. Если бы у него был шанс, он выбрал бы любовь, а не ненависть. Он не стремился искать неприятностей, как остальные парни. Сейчас, затерянный среди амстердамских каналов и улочек, он не хотел думать обо всей этой чепухе. Город оказывал свое действие. Гарри было не до всех этих бульдожьих повадок, он просто сидел, всматриваясь сквозь сигаретный дым в лица двух подонков, сидящих напротив и глазеющих на классных голландских чикс, проходящих мимо по улице с улыбкой на лице, все нужно принимать мило и спокойно, с благодарностью, Гарри потягивал лагер и вспоминал своего приятеля Уилла, оставшегося дома, который оказал такое влияние на него в свое время, помогал Болти в трудные времена, устроиться на работу и все такое.

– Немцы ничего и сделать-то не успеют, а мы их уже накроем, – говорит Марк.

Может быть, Европа не так уж и плоха, в конце концов. Здесь можно цивилизованно пить – в любое время, когда тебе удобно; легкие наркотики свободно продаются, и ты можешь расслабляться под Rolling Stones; плюс доступные женщины. Две женщины в другом конце кафе заказывали ужин, вполне уверенные в себе. Никакой мудак не орет на тебя – давай, шевелись, забирайте свое пиво, джентльмены, и валите на улицу, под дождь, мы закрываемся, приходите завтра. Ни в чем не чувствуется духа мелочного стяжательства, на улицах нет пробок, это не как дома, где ты не можешь даже говорить о том, что происходит вокруг тебя. Да взять хотя бы футбол. Все относятся к голландцам с уважением. Голландия, такая маленькая страна, но за последние двадцать лет вырастила столько талантов мирового уровня, что в это просто трудно поверить. Для них футбол – игра, и только песо или лира могут заставить таланты уехать. Они никому ни в чем не уступают, но не могут конкурировать в финансовом плане с испанцами и итальянцами. В наши дни английской игрой заправляют латиносы, правят те, у кого есть деньги.

Но Гарри было все равно, в жизни есть вещи поинтереснее футбола. Если бы он жил здесь, то вряд ли пошел когда-нибудь на игру вообще. Какой в этом смысл, когда можно зайти в уютный бар и отдыхать в окружении приветливых доброжелательных людей, смотреть, как бегут по небу облака, будто старый хиппи. Вот что трава сделала с ним. Она сделала его расслабленным и счастливым. Если это – Европа, то нет ничего прекрасней Европы. Просто сидеть, и пусть все идет своим чередом. С наркотиками тебе не нужно сражаться в постоянной битве, в которой ты обречен на поражение. Если тебе все равно, что происходит вокруг тебя, то это действительно не имеет значения. Пусть политики и бизнесмены делают что хотят, пусть сами разбираются, а Гарри лучше просто дунет, ни на что не обращая внимания.

– Помнишь нашу лигу? – спросил Картер, возвращая Гарри от мечтаний к реальности.

Он напряг мозги, но так и не понял, о чем это секс-машина.

– Да наш Секс Дивизион^[79], – засмеялся Картер. – Уже забыл? Это же было не так давно. Я тогда играл в тотальный футбол, как голландцы.

Гарри вспомнил. Он тогда вылетел. Но он не хотел вспоминать, потому что это было слишком связано с Болти. Ему не нужны мрачные воспоминания. Все будет хорошо. Он улыбнулся.

– Наша лига, – не унимался Картер. – Тот, кто насрет чиксе в сумочку, получал десять очков.

Перед глазами снова возник образ Болти; лучше бы Картер оставил это в покое. Это было плохое время. Вскоре после смерти Болти Денис вышла замуж за Слэйтера, и через две недели после того, как они вернулись со своего медового месяца, кто-то рассказал Слэйтеру, что Картер трахал его непорочную невесту. Слэйтер был психом, он вышел из себя и помчался к Картеру со своим мачете. Денис повезло, она в тот день как раз уехала в Гилфорд к родителям. Картер позднее рассказал обо всем Гарри, они сидели в The Unity, и рука Картера дрожала, когда он подносил пинту к губам.

Это случилось воскресным утром, Картер возвращался домой после бурной ночи, проведенной с очередной шлюхой, которую он подцепил в ночном клубе. Он был доволен собой, потому что долго гонялся за ней. Он подошел к дому, но у двери стоял Слэйтер, который набросился на него и приставил мачете к горлу. Прижал Картера к стене, так что острие вошло в кожу. Картер не двигался. Он сказал Гарри, что обосрался, представив себя с перерезанным горлом, из которого хлещет кровь. Он не хотел умирать такой смертью. Слэйтер орал как безумный, что убьет Картера за то, что он выебал его Денис. Понимал ли он, что он любит ее? Как только подумаю, что ты, грязный ублюдок, выебал мою Денис, меня тошнит. И я хочу перерезать тебе глотку и отрезать тебе яйца, и я сделаю это, потому что мне сказали, что это сделал ты, Картер, ты думаешь, что ты секс-машина, но ты просто мудак, просто кусок дерьма, который портит людям жизнь, но со мной это у тебя не пройдет, ты, вонючая мразь, я тебя так просто не отпущу, ты, ебаный ублюдок.

Картер закричал, что это неправда. Это неправда. Кто-то просто пошутил. Кто тебе сказал? Кто-то наврал тебе. Я не такой – ну да, конечно, такой, конечно, Слэйтер тупой ублюдок, но он не настолько туп, он в это не поверит – она не такая. Разве Денис похожа на шлюху? Неужели ты думаешь, что она может так поступить с тобой? Да она же любит тебя, ебаный в рот. Да Денис повесится, если узнает, что ты думаешь о ней как о бляди, которая спит со всеми подряд. Поверь мне. Ты должен доверять Денис. Больше того, ты должен доверять себе, Слэйтер. Денис настоящая леди. Это неправда. Клянусь жизнью своей матери, между мной и Денис ничего нет и никогда не было (даже стоя с приставленным к горлу ножом, Картер вспомнил тот день, когда они только вернулись с медового месяца, Слэйтер был на работе, а он приехал к ней на квартиру и мило развлекся с Грязнулей Денис).

Люди слышат только то, что хотят слышать, и помнят то, что хотят помнить. Это срабатывает в жизни, это срабатывает всегда. Таким образом секс-машина соблазняет женщин. Он говорит им то, что они хотят слышать, рассказывает, какие они хорошие. И они попадаются на удочку. Для чикс это говно все равно что Шанель, устоять они не могут. Он применил ту же логику в экстремальной ситуации, отнесся к Слэйтеру как к чиксе, сказав ему, что тот хотел услышать, что его жена – хорошая честная женщина, которая будет верна ему до конца дней. Картер сказал Гарри, что он стоял с мачете у горла, и лицо Слэйтера менялось буквально на глазах. Через минуту он сказал, что любит его, и что он был не прав, поддался эмоциям.

Слэйтер подумал еще немного и отошел. Он даже попросил Картера не говорить Денис о том, что случилось. Он понял, что на самом деле был не прав. О чем он только думал? Это просто эмоции. Иногда трудно сдержать себя. Все так дорого. Они провели медовый месяц в Греции, и это обошлось недешево. Прости, Терри. Первая мысль, пришедшая Картеру в голову, была о том, чтобы убить ублюдка, который рассказал все Слэйтеру, он чуть не повторил судьбу Болти, тот умер совсем недавно точно таким же воскресным утром. Но потом он решил, что это не лучший путь, не нужно заходить так далеко – не переживай, Слэйтер, просто найди того мудака, кто напиздил тебе обо мне, этот мудак порочит твою жену, раз говорит, что она шлюха.

Слэйтер кивнул головой и ушел. На следующий день Картер узнал, что одного из завсегдатаев The Unity нашли с разбитой головой на автобусной остановке. Врачам пришлось наложить тридцать швов, чтобы все заштопать. Тот тип сказал полисам, что не узнал нападавшего, хоть это и случилось средь бела дня. Картер потихоньку рассказал обо всем Денис, и та пришла в ужас. Она была счастлива в своем замужестве и не хотела умирать. Они решили разойтись, по крайней мере на время.

– Насрать бабе в сумочку? – спросил один из парней, приехавших с Харрисом. – Кто-нибудь сделал это?

– Ага, вот этот наш приятель, – ответил Картер, глянув на Гарри. – Сразу шестерым. Отложил личины.

– Это было смело с его стороны. Ему повезло, что он остался жив. Вряд ли девчонки обрадовались, обнаружив говно в своих сумочках.

Гарри подумал о детях с парома, их заблеванных прическах и одежде. Да, могло быть и хуже. Но он не хотел, чтобы Картер заводил разговор об этом, да еще именно сейчас, когда он был удолбан и витал в облаках.

– Здесь есть такой вид порно, – сказал Харрис. – Можно снять баб, с ног до головы покрытых говном, словно они собираются сниматься в рэпперском клипе. Девочки в говне, девочки с кошками, девочки с мышками.

Все засмеялись, и Гарри снова вернулся в свою нирвану.

– Зайдите в сексшоп, вы просто не поверите своим глазам, – продолжает Харрис. – Первый раз, когда я был в Амстердаме, а это было около десяти лет назад, я зашел в такой магазин, взял полистать какой-то журнал, и увидел там фотографию голого ребенка, обмотанного проволокой. Маленький мальчик, лет девяти, наверное. А на другой странице была девочка еще меньше. Я подумал, что сошел с ума, и прыгнул на продавца. Думаю, что сейчас они уже не разрешают продавать такие вещи. Только подумать, какие ублюдки есть на свете.

– Ты уверен, что не разрешают? – спрашивает Марк. – Потому что если продают, давайте дадим этим ублюдкам пизды. Мы будем крестоносцами, а ты – Ричардом Львиное Сердце.

– Должно быть, из-под полы, – отвечает Харрис. – Не знаю. Амстердам – хорошее место, здесь свобода, и они этим пользуются. Знают, что все можно, и не останавливаются даже перед убийством. Сейчас большинство сутенеров работают в Азии, в Таиланде и на Филиппинах, где люди беднее, чем в Европе. Там они вообще могут делать что угодно. Но когда-нибудь все это изменится.

Гарри не хотел слушать обо всем этом. У него было хорошее настроение, и он хотел, чтобы и всем остальным было хорошо. Он не хотел думать о сутенерах. Хватит с него детоубийц, насильников и прочего дерьма, этого и дома полным полно. Когда приезжаешь заграницу, не понимаешь языка, поэтому не видишь зла и не слышишь зла – таково было его мнение.

– В Амстердаме только одно плохо, – сказал Харрис. – Сутенеры и «Аякс». У «Аякса» хорошая детская школа, поэтому сутенеров я бы поставил на первое место.

– А что плохого в «Аяксе»? – спросил Картер, будто проснувшись.

Ну конечно, он же любитель тотального футбола. Он считает, что это как его отношение к женщинам. Что это одно и то же. Что «Аякс» – уважаемый всеми суперклуб.

– Это ебучая жидовская команда, – говорит Харрис. – Это голландский «Тоттенхэм».

– А я думал, Гитлер удушил их всех в газовых камерах?

– Ну, не всех, видимо. Нет, они не жиды, они голландские жиндосы. Никто меня не заставит пойти на их матч. Это все равно как проводить свое свободное время на Уайт Харт Лэйн. Ты обрати внимание, когда в следующий раз увидишь их по телевизору. У них на флагах Звезды Давида. Стопроцентный «Тоттенхэм».

Картер сидит какое-то время молча. Ему нужно переварить это. «Аякс» – жиндосская команда. Как все парни «Челси», он испытывает к Шпорам здоровую ненависть добрых тридцать лет, с начала скиновской эры^[80].

– И что мы здесь имеем? – вопрошает Гарри, изучая меню.

Когда Гарри разговаривал с волосатыми, он спросил их, что стоит посмотреть в Амстердаме, и они посоветовали памятник Докеру, на постаменте которого высечено: «Уберите свои грязные руки от наших грязных евреев». Ангелы засмеялись; эта фраза говорит о голландцах почти все, что можно сказать. Одна из женщин сказала, что голландцы столько настрадались от нацистов, что сейчас злоба часто переносится на всех немцев, обычно это проявляется на футбольных матчах. Но Гарри не хотел думать об этом прямо сейчас, потому что был чертовски голоден, ощущал голод, по крайней мере, а хозяин куда-то испарился. Они отправили Харриса заказывать. Семь бутылок лагера у них уже есть; теперь им нужно заточить.

– Наверное, это как индийская жратва у нас дома, – сказал Том, и Гарри засмеялся. Как раз об этом он и думал.

– Забавно, как везде повторяется одно и то же. Есть «Аякс» и «Тоттенхэм», и есть «Фейеноорд» и «Челси», и есть это индонезийское кафе, такое же, как наши индийские. Не хватает только Блонди, которой засовывают в задницу. У нас такое можно увидеть только в закрытом секс-клубе. Вы не отказались бы посмотреть такой фильм в пабе перед игрой?

– Я не отказался бы от пинты «Фостерс», – ворчит Картер.

– И пакетика английских чипсов, – добавляет Марк.

– Пинты «Фостерс» в стеклянной кружке.

Иногда Картер просто удивляет. Здесь у них есть все, что душе угодно, а он плачется, потому что, видите ли, ему хочется пинту «Фостерс». То, что они пьют – просто лагер, у него не английский вкус. Все-таки Харрис здорово на всех влияет. Этот парень знает Европу. Он – настоящий лидер, ему нужно поле для деятельности. Широкие горизонты. Гарри подумал – а что, если бы ему остаться в Европе навсегда? Нет, Гарри не сможет жить без «Челси». Такие места, как Амстердам, слишком спокойные все-таки. Все-таки Англия у него в крови.

Теперь, когда в наших желудках разливается приятное тепло, мы готовы к прогулке. Все дешево, и мы ведем себя гордо, платим и не срываемся с места, не заплатив. Даже оставляем внушительные чаевые. Мне кажется, голландцы – засранцы, но я помню, как несколько лет назад жиды играли здесь, и местные стреляли по ним из ракетниц. Кто-то даже погиб тогда. Дождь на улице кончился, и мы идем медленно. Переходим еще один канал, даже не канал, а, наверное, реку. Людей вокруг немного, и мы идем дальше. Дам Сквер^[81] прямо по курсу, притягивает как магнит. Здания возвышаются над людской суетой, светят огнями и гремят музыкой. С одной стороны звучит орган, с другой надрывается Abba. Мы стоим, глядя по сторонам. Вокруг счастливые семейки и туристы, и я не думаю, что кто-то из нас хочет прыгать. Мы стоим рядом с супругами, женами, детьми, наслаждающимися приятным вечером. Простейшие удовольствия. Мы просто ходим и смотрим на виды. Никого не задеваем. Я – обычный человек, смотрю на детей и радуюсь их веселью. Тому, как они смеются и играют. Просто стою, когда подходит этот ебаный мудак и спрашивает, не нужен ли мне героин.

Это выводит меня из себя. Во-первых, тут дети. Во-вторых, он злобный черный ублюдок, перемежает свои слова каким-то грязным уличным сленгом. В-третьих, он орет, как будто я глухой. В-четвертых, и это бесит меня больше всего, прямо выворачивает меня наизнанку, он думает, что я выгляжу как грязный наркоман. Он перешел черту, и теперь он вне закона. У меня короткие волосы и чистая одежда. Я бреюсь и принимаю ванну. Я выгляжу так, как я должен выглядеть. Я не выгляжу так, как выглядят наркоманы. Мне наплевать на них, это их проблемы. Каждому свое. Я работаю, я получаю зарплату. Я плачу налоги. Я работаю в поте лица, чтобы вести достойную жизнь. Я не люблю мудаков, которые вот так просто подходят ко мне и говорят, что я неудачник.

Мудак стоит, переминаясь с ноги на ногу. Я спрашиваю его, он что, игрок Harlem Globetrotter^[82]? Он смотрит на меня с косой ухмылкой, которая выводит меня из себя. Я бью мудака в лицо. Он не ожидает этого, потому что привык иметь дело с мажорами и хиппи. Наверное, я сломал ему нос. Он падает на стойку с лимонадом. К счастью, мы стоим в стороне от людей, и то, что случилось, видел только продавец этого лимонада. Дилер лезет в карман куртки, но прежде чем я успеваю зарядить с ноги, подскакивает Харрис и бьет его ножом в бедро. Не слишком глубоко, но достаточно, чтобы этот пидор прочувствовал. Он роняет свою бритву. Харрис не собирается останавливаться на достигнутом и хочет порезать его дорогую куртку, но Марк замечает копперов, и мы уходим. Полисы не видят нас, а этот мудак не станет звать их с карманами, полными наркотиков класса А, или как там они классифицируются. Мы растворяемся в окрестных улицах.

– За что ты его ударил? – спрашивает Марк, когда мы снова выходим к реке, направляясь к красному кварталу. – Он только спросил, а ты сразу прыгнул на него.

– Он меня взбесил, – отвечаю я.

– Он только спросил. Блядь, это же Амстердам! А ты чего ожидал?

Марк смеется.

– Это ебаная столица наркоманов, здесь все продают наркотики. Что с тобой, ты, тупорылый ублюдок? Эдак тебя повяжут.

– Мне не понравилось его выражение лица. Это быдло. Я не видел копперов. Он дурно воспитан. А полисов я не видел.

– Он легко отделался, – говорит Харрис. – Ебаный мудак. Повезло ему, что появились полисы. Видели его бритву? Я ненавижу людей, разгуливающих с оружием, как этот ублюдок.

Мы с Марком переглядываемся, улыбаясь. Харрису все по хую. С возрастом он становится только опасней. Он всегда был ебанутым, но сейчас мы в центре Дам Сквер, а он режет людей пером. В обычном состоянии я не стал бы здесь валить кого-то. Но сейчас мои глаза блестят ненормальным блеском. Сейчас мне все равно, но это было неосторожно. Выпивка делает тебя беспечным. Наверное, они понаставили здесь видеокамер, как у нас дома, но мы здесь проездом, так что это не имеет значения. По крайней мере, Харрис его не зарезал. Он мог бы сделать так, чтобы этот мудак кричат благим матом. Ну все, мы вальнули его, и теперь чувствуем себя отлично. Все было тихо и спокойно, а сейчас все вернулось на круги своя.

Мы двигаемся дальше, и Марк говорит «давайте, пойдем глянем на шлюх, мы еще ведь не видели проституток». Пожалуй, он прав. Все мы знаем об амстердамских шлюхах. Я видел их раньше, но не имею ничего против того, чтобы взглянуть на них снова. Мы идем в центр квартала красных фонарей. На тротуарах полно народу. Наверное, большая часть тех, кто приехал в Амстердам, пришла поглазеть, и голландцев тоже хватает. Девочки выглядят заебанными, пока ты не подойдешь ближе и они не почувствуют запах денег. Они лучшие актрисы, чем Блонди со стены бара Йохана. Продолжают улыбаться, когда извращенцы хватают их за ляжки. Девочки дорожат своей работой.

Амстердам не заслуживает всего этого дерьма, но туризм и жажда наживы в конце концов разрушают все добрые начинания. Однажды мы ехали в Данию, когда сборная должна была играть в Копенгагене, и зависли в Гамбурге на ночь. Я раньше никогда не слышал про Рипербан, нам рассказали о нем парни постарше. Квартал просто кишел шлюхами и англичанами. Немцы славятся своей педантичностью, и здесь во всем был порядок. Шлюхи стояли на углах, в дверях, и даже в огромном подземном паркинге. Это была невъебенная стоянка, въезд в нее помещался между раздвинутыми женскими ляжками. Шлюхи стояли на маленьких ступеньках. Недурственные бляди. Стояли на возвышении, чтобы покупатели могли разглядеть их получше. На фоне зеркал для полного обзора. Вокруг шныряли английские парни. Всегда так получается, когда едешь на выезд за сборной, постоянно попадаешь в красные кварталы. Никогда не планируешь, но всегда кончается этим. Может быть, потому что просто там все дешево, но это показывает, видимо, стремление англичан познакомиться с местной культурой. Дайте нам бар с пристойной выпивкой, более-менее приличных чикс, и мы счастливы. А приключений мы сами себе найдем. Смешать все это вместе, и получится великолепное путешествие.

Мы сидели в баре вместе с большим мобом англичан и глазели на шлюх за работой. У нашего бара стояли трое, все выглядели весьма аппетитно. Род положил глаз на блондинку. На вид ей было не больше двадцати. Волосы до попки. Коротенькая белая юбка. Род таращился на нее, наверное, не меньше часа. Немецкая деревенская шлюха, приехавшая на заработки в город. Так они обычно рассказывают. Он сказал нам, что пойдет снимет ее, но все никак не уходил. Стоял у стойки, смотрел, как она прогуливается по улице Мимо потенциальных клиентов. Вперед-назад, предлагая свой сервис. Не знаю, почему бы Роду было просто не пойти и трахнуть ее. Клиентов было немного, и девчонки никуда не уходили. Род всегда был немного тугодумом. Медленно соображал. Наконец он вроде решил пойти выебать ее. Намотать эти длинные блондинистые локоны на яйца.

Он начал размышлять о том, почему она стала проституткой. Заебал всех окончательно со своей фройляйн. Говорил и говорил о своей блондинке, а мы стояли и смотрели на него. Чего она там теряет время на улице, пытаясь соблазнить прохожих, когда он здесь, в баре, в полной боевой готовности? Мы чуть не обоссались от смеха. Ну, давай, Род. Внезапно он умолк. Допил свое пиво, шестую или седьмую бутылку, и пошел. Попрощался. Сказал, что найдет нас потом.