Ибо в это время многие пропадают. Ытутин сваливается на людей неожиданно и быстро, как птица Множество охотников оказываются застигнутыми им врасплох Они выкапывают себе норы и ямы в снегу. В открытом море они делают маленькие пещерки из битого льда, затыкают все щели и живьем хоронят себя, чтобы спасти свои легкие. Потому что первыми страдают легкие, и ни один самый опытный охотник не может знать, «затронут» ли он, пока к нему не придет смерть. Таков безболезненный и ужасный укус Ытутина; безболезненный потому, что он неощутим; ужасный потому, что спустя немного времени обрывки отмороженных легких начинают выкашливаться с кровью.

Однако звери и при таком смертельном холоде продолжают жить и передвигаться, ибо природа дала им то, чего нет у человека. Воробей не погибает в самую холодную зимнюю ночь, потому что сердце его делает три удара в то время, как сердце человека — лишь два; и кровь ласточки, парящей в тысячах ярдов над землей, настолько горяча, что в жилах человека подобный жар означал бы смерть. Карибу и мускусный бык, песец и волк, гигантские совы и большие белые зайцы продолжают бродить в поисках добычи или пропитания, не боясь сухого мороза, потому что их легкие защищены дважды. Температура тела полярного песца и волка на шесть градусов выше температуры эскимоса, который боится дышать наружным воздухом, а температура тела совы на два градуса выше температуры песца и волка. В жилах карибу и мускусного быка температура равна ста двум градусам, тогда как в эскимосских иглу она едва достигает девяноста восьми и трех пятых2. А для более крупных существ имеется еще более надежная защита. Их ноздри и наружные дыхательные пути выделяют невероятное количество тепла. Они глубоко и свободно вдыхают мерзлый воздух, неминуемо гибельный для человека, потому что у них воздух прогревается прежде, чем попадет в легкие.

В такой мороз л путешествовали Быстрая Молния, волк, в чьих жилах текла капля крови собаки, и Светлячок, прекрасная юная шотландская овчарка, хозяин которой умер и которая оставила вмерзший в лед корабль с людьми, товарищами хозяина, избрав Быструю Молнию своим супругом. День и ночь — если считать по часам — они брели прямо к центру обширной бесплодной снежной равнины, раскинувшейся между перепаханной древним ледником тундрой Арктического побережья и первыми лесными массивами в сотнях миль к югу. За это время они прошли миль пятьдесят, и в стройном теле овчарки начала накапливаться неодолимая усталость. Временами случалось, что, ложась на снег отдохнуть, она тихонько скулила, тоскуя по кораблю, по теплой подстилке и вкусной еде — по всему тому, что она покинула ради своего дикого спутника, который однажды спас ее от Уопаска, полярного медведя, и потом дрался за нее с целой сворой корабельных собак.

У Быстрой Молнии усталость заменяло все увеличивающееся чувство восторга, растущая гордость и радость от сознания своей роли хозяина и покровителя. Утомление не коснулось его великолепного тела. Позади он не оставил ничего, о чем бы он жалел или тосковал. Он больше не желал мчаться сквозь ночь с волками, возглавляя огромные белые стаи. Сознание того, что он самый могучий из всех волков, больше не наполняло его горделивым трепетом. Он был подобен тому, кто наконец нашел путь избавления от всевозможных бед и неприятностей. Более чем когда-либо юг звал его к себе, к южным землям далеких предков, живших во псарнях, к южным землям Ска гена, которого судьба забросила на север, чтобы даровать ему здесь жизнь среди волков. Не будь Светлячка, он шел бы туда не останавливаясь. Он покрывал бы сотни миль там, где вместе они едва пробегали и пятьдесят. Он бежал бы до тех пор, пока живот не ссохнется с позвоночником и глаза не покраснеют. Но Светлячок, собака белой женщины, случайно попавшая на север, где умер ее хозяин, сдерживала его. Малейшей ее жалобы было достаточно, чтобы Быстрая Молния оборачивался к ней с ответной успокаивающей ноткой в голосе. Ее нежные лапы, непривычные к грубому льду и снегу, вскоре начали кровоточить, и, когда бы они ни останавливались, Быстрая Молния вылизывал их своим красным горячим языком и ласково клал голову на ее золотисто-желтое плечо, как Светлячок сама когда-то частенько клала голову на колени своей хозяйки, которая жила за тысячи миль отсюда. Для колли забыть свою хозяйку было невозможно, как и хозяина, хоть он и был уже мертв. Они являлись составной частью ее жизни. Хозяин ее лежал под пирамидой из холодных серых камней на берегу, и теперь хозяйка — живая, дышащая, ждущая их обоих — звала ее; хозяйка, к которой, как подсказывало овчарке необъяснимое чудо инстинкта, вел ее теперь Быстрая Молния.

Несколько часов назад они покинули пределы развороченной ледником тундры и теперь находились в самом центре обширного пространства среди бескрайней и бесплодной равнины, причудливо освещенной светом небес. Во время бега пар от их учащенного дыхания превращался на жгучем арктическом морозе в прозрачный туман. и этот искрящийся шлейф тянулся за ними подобно призрачному вымпелу за четверть мили. Стадо бегущих карибу оставило бы за собой такой же призрачный след в воздухе на расстоянии, в пять раз большем. А запах их тел распространялся еще дальше. Он повисал в воздухе низко, плотно, отчетливо, долго не исчезая. В дни Ытутина острый запах стада карибу человеческое обоняние способно было ощутить на расстоянии в две мили, тогда как в обычную погоду его невозможно было бы распознать на расстоянии в три или четыре сотни ярдов. И вот этот запах, испарения, поднимающиеся над стадом карибу, неожиданно попали в ноздри Быстрой Молнии и Светлячка.

Быстрая Молния мгновенно остановился и обернулся в направлении запаха. Для Светлячка он мало что значил. Она была голодна. Последний раз она ела мясо зайца, убитого Быстрой Молнией, пятнадцать часов тому назад. Но запах, висевший в воздухе, не воодушевлял ее обещанием пищи. Запах напоминал испарения от коров или лошадей, а она была знакома с теми и другими. Они никогда не ассоциировались в ее сознании с пищей. Но в Быстрой Молнии запах вызвал напряженное и оживленное возбуждение. Он оставил южное направление и повернул к западу. Если в неподвижном воздухе и ощущалось какое-либо легчайшее дуновение, оно доносилось оттуда.

Светлячок последовала за ним, быстро постигнув тот факт, что в запахе таится некая загадка, взволновавшая ее спутника. Карибу находились в полутора милях к западу, за низким гребнем, вздымавшимся посреди снежной равнины. Случись это днем, над верхушкой гребня можно было бы заметить беловатый морозный туман — явление, вызванное испарениями, поднимающимися над телами животных по ту сторону гребня. Вскоре чуткие уши Быстрой Молнии и овчарки уловили специфический звук, доносившийся даже с расстояния в три четверти мили или около того. Стоя неподвижно, они явственно слышали, как карибу рогами разрывают смерзшийся снег в поисках плотного хрустящего зеленого мха-ягеля, а постукивание их копыт раздавалось так отчетливо, словно они находились не далее расстояния ружейного выстрела.

Из-за кажущейся близости Быстрая Молния двигался медленно и с большой осторожностью. Прошло полчаса, прежде чем он ступил на низкую гряду посреди равнины. Он вскарабкался наверх вместе с овчаркой, которая следовала за ним по пятам. На вершине гряды он распластался на животе, и Светлячок, быстро перенимая уроки своего наставника, улеглась рядом с ним. Внизу находились карибу. Их было около пятидесяти или шестидесяти в поле зрения, преимущественно самки и полугодовалые телята. Одно из этих молодых животных паслось как раз под Быстрой Молнией, и тому оставалось лишь прикинуть расстояние между ними, чтобы в следующий миг уже оказаться на своей жертве. Атака была настолько внезапной, что Светлячок осталась неподвижно лежать на животе, парализованная удивлением и неожиданностью. При ярком свете луны и звезд она наблюдала внизу поразительные сцены. Ей приходилось видеть, как Быстрая Молния дрался с Уопаском, полярным медведем, но то была оборонительная борьба. А теперь она впервые увидела его во всем величии его героической доблести и отваги. Она видела, как он вцепился в глотку существа, в три раза превышающего размеры его самого, и как они вместе свалились на снег. Ужас заставил кровь застыть в ее жилах, когда она услыхала внезапный гром сотен копыт: однако большие темные животные почему-то предпочли спасаться бегством, а не стали нападать на Быструю Молнию, как Уопаск в узкой расселине ледяной горы. Рычание Быстрой Молнии доносилось до нее снизу, и она осторожно выглянула из-за гребня. Там, у подножия гряды, Быстрая Молния и полугодовалый теленок катались и извивались в смертельной борьбе на изрытом копытами снегу. Неожиданно в крови у овчарки вспыхнула азартная страсть. В сиянии звезд сверкнули ее молочно-белые зубы. в глазах загорелись странные огоньки, и золотисто-желтое тело колли метнулось вниз со склона. Но она опоздала. Быстрая Молния справился без нее. Теленок карибу был почти мертв. Через несколько секунд борьба прекратилась, и Быстрая Молния поднялся на ноги. Сверкающие глаза прекрасной овчарки глядели на него. В эту минуту, наверное, ее переполняла великая гордость тех, кто провожал своего возлюбленного на смертный бой и встречал его победителем. Несколько мгновений она стояла, прижавшись мягким нежным носом к его плечу. А затем Быстрая Молния одним ударом клыков распорол живот молодого карибу и выпустил на снег его дымящиеся внутренности.

Они пировали вдвоем. После еды Светлячок легла рядом с теплой тушей теленка и погрузилась в глубокий сон, вызванный сытостью и утомлением.

Через некоторое время и Быстрая Молния задремал йодле нее. Спустя час он поднялся и снова принялся отгрызать от туши наиболее лакомые кусочки. Туша замерзла и стала твердой как камень. Он разбудил Светлячка настойчивым повизгиванием, и она с трудом поднялась на ноги. Во всем ее теле было какое-то странное оцепенение. Под нижней челюстью от замерзшего дыхания образовались ледяные сосульки, и овчарка непрерывно выцарапывала их передними лапами.

Дорогу выбирал Быстрая Молния. Инстинкт подсказал ему, что им больше ни минуты нельзя спать на этом ужасном морозе. Предательскую хватку его он ощущал во всем теле. Сделав попытку перейти на рысь, Светлячок неуклюже запнулась и растянулась на снегу. Мороз стал еще крепче, — если это было возможно, — чем несколько часов тому назад. Дыхание их превращалось в белый иней, не успев вырваться из ноздрей. Тела, окоченевшие от сна на морозе, плохо повиновались. Но постепенно движение разогнало застывшую кровь. Окоченение прошло, и через четверть часа они уже уверенно и свободно бежали рысью на юг. Несмотря на то что Светлячок была значительно свежее благодаря пище и отдыху, Быстрая Молния не позволил себе ускорять бег. Он делал это не по каким-то особым причинам. Он не раздумывал над тонкими проблемами взаимосвязи жизни и смерти, но его делами и поступками, словно твердой рукой, уверенно управлял могучий сверхчеловеческий инстинкт. Он не только подсказывал ему, в какой стороне находится юг, — точно, как по компасу, — но также предупреждал, чтобы он не бежал слишком быстро, — как это он порой любил: мчаться сломя голову, — а поддерживал постоянную легкую рысь. Ибо быстрый бег вызывал учащенное дыхание открытой пастью, а это означало угрозу попасть в конце концов в лапы Ытутина, сухого мороза, и отморозить легкие. Час за часом они продолжали свой бег, и много раз во время этого бега Быстрая Молния останавливался и делал передышку. Трижды Светлячок ложилась на снег, но всякий раз ее непреклонный спутник, твердо и прямо стоя на ногах, не позволял ей залеживаться и снова поднимал ее, заставляя следовать за собой. Прошло сорок часов после того, как они покинули берег моря, прежде чем мороз начал спадать. Сначала температура повышалась постепенно; но затем — словно Ытутин внезапно сдался, почуяв, что ему переломили хребет, — можно было буквально видеть, как ртуть поднимается по шкале термометра. За два часа температура повысилась на двадцать градусов. До этого Быстрая Молния не разрешал Светлячку останавливаться на длительный отдых, в котором она так нуждалась. Но теперь они устроили себе лежку под прикрытием снежного сугроба, после чего погрузились в сон на много часов.

Продвигаясь все дальше к югу, ни Быстрая Молния, ни Светлячок не замечали медленных, но постоянно происходящих перемен в окружающем мире. Звезды, казалось, уменьшались числом и размерами и больше не сверкали, но светили тускло и неярко. Загадочное свечение Сердца Неба постепенно угасало; предметы казались не такими четкими, и зрение уже не проникало так далеко в глубь пространства, как прежде. Ибо Быстрая Молния и Светлячок вступили в пределы причудливого и таинственного «промежуточного мира» — той полоски вокруг затылка Земли, где долгая Полярная Ночь переходит в день, растворяясь в лучах далекого северного солнца. Каждый час прибавлял что-нибудь к переменам, словно звезды одна за другой гасли и исчезали. Дважды они снова делали привал, чтобы поспать, и затем наступило время, когда в небе не осталось ни одной звезды, а мир превратился в огромную серую и сумеречную пустоту, утратив свои реальные зримые черты.

Прошел еще один день и еще одна ночь, и Быстрая Молния со своей подругой пробудились от очередного, четвертого сна, чтобы наблюдать грандиозное и величественное явление. Над южной выпуклостью Земли выглянуло солнце.

Это был всего лишь слабый отблеск — бледно-малиновый мазок, — словно гигантский пожар осветил клочок неба за холмом где-то за много миль отсюда. Дрожа от возбуждения, с лихорадочно бьющимися сердцами глядели на это Быстрая Молния и Светлячок. Они знали. В течение коротких бесценных и волшебных минут они стояли молча, не шевелясь, пока малиновый свет становился все ярче и затем вдруг начал постепенно угасать и исчез так же неожиданно, как и появился. Какое-то время отблеск его еще лежал на небе, а в сердцах Быстрой Молнии и его подруги оставался великий трепет надежды. Они позабыли об усталости, об израненных лапах, о голоде. Они видели солнце! Впервые за много месяцев они увидели его, и их звериные души ликовали от неописуемой радости и счастья — счастья слепого, который внезапно прозрел. Это был их первый день, хоть длился он всего десять минут, за которыми вновь последовали двадцать три часа и пятьдесят минут ночи.

Они быстро и без устали бежали к тому месту, где исчезло солнце/ Светлячок сама поймала большого белого кролика. Немного позже Быстрая Молния убил другого. Они подкрепились их мясом, но не остановились, чтобы лечь и поспать. Много часов бежали они сквозь ночь — ночь, не похожую на ту, что царила над краем замерзшего моря. Ибо звезды здесь были не так велики и не так близки, а луна находилась в десять раз дальше и постоянно пряталась за облаками. К концу тридцатой мили полное изнеможение заставило овчарку свалиться в снег, свернувшись клубком. Было не очень холодно. Температура держалась в пределах восьми или десяти градусов ниже нуля. И они заснули в пятый раз.

Странный вой Быстрой Молнии разбудил овчарку — вой настолько необычный, что ничего подобного ей никогда прежде не доводилось слышать от него; Светлячок проснулась, подняла голову и увидела солнце, светившее ей прямо в глаза. Теперь это было настоящее солнце. Оно еще не грело, если не считать тепла, которое зарождается в крови любого живого существа при одном лишь взгляде на его пылающее великолепие. Оно было похоже на громадный шар из тусклого пламени, шар чудовищной величины. Ни Быстрая Молния, ни Светлячок никогда не видели такого огромного солнца. Оно не поднималось полностью над изгибом земной поверхности, но в течение почти получаса была видна его часть, и даже после того, как огненный шар исчез, в небе еще оставалось его свечение, так что этот день длился целых полтора часа.

Кругом происходили разительные перемены. Равнина уже не была той бесплодной пустошью, как в пятидесяти милях ближе к побережью. Тут и там виднелись небольшие клочки хилого лесного подлеска. Можжевельник и низкорослые лиственницы уступили место сперва темным и голубым елям; эти вскоре перемешались с осиной и уродливыми сосенками, а затем и с купами березок и пихтачом. Когда Быстрая Молния и Светлячок в шестой раз остановились для отдыха и сна, они устроили лежку в чаще густых вечнозеленых зарослей. После этого каждая ночь становилась короче, а дни длиннее; и заросли кустарников превращались в то, что носит название misti-koos, или «чахлый лес»; и этот «чахлый лес» постоянно становился все выше и выше, пока наконец Быстрая Молния не осознал, что он попал в другой мир, отличный от того, который был известен ему прежде, и что мечты его частично осуществились.

Теперь, очутившись в стране лесов, им пришлось поменяться ролями: здесь уже Светлячок подбадривала Быструю Молнию и помогала ему обретать уверенность в себе в новой для него обстановке. Будучи всю свою жизнь обитателем бескрайних снежных открытых равнин, где нет ни леса, ни болотца, чтобы нарушить их беспредельное однообразие, он был буквально ошеломлен изобилием окружающих его неожиданностей и чудес. Все вокруг изумляло и озадачивало его и наполняло душу неподдельным любопытством. Для колли все это было знакомыми приметами дома, хотя многое здесь и ее ставило в тупик. Однажды они неожиданно наскочили на их первого лося — громадного быка с массивными рогами в пять футов шириной от конца левого отростка до правого, — и, разглядывая это чудовище, стоявшее в каких-нибудь двадцати шагах от них, Светлячок была не меньше потрясена, чем Быстрая Молния, который впервые в жизни обошел стороной существо с копытами. На мускусного быка с его бронированной головой он бы напал не раздумывая, но Мусва, старый лось, заставил его держаться на почтительном расстоянии.

Теперь они двигались медленно, потому что Быструю Молнию больше не манила к себе далекая и таинственная неизвестность. Дни слагались в недели. Они пришли в страну обширных лесов, пересекли реки и озера и проложили свой след через самое сердце великих болот. Необычность и острота новой жизни вызывали радостное оживление в душе Быстрой Молнии. Не раз он слышал голоса своих собратьев, но теперь это были серые лесные волки. И была пища — больше пищи, чем он когда-либо видел за всю свою жизнь. Болота просто кишели ею. Возле одного из них они прожили десять дней. Снег был утоптан бесчисленными следами кроликов. Шел Wapoos oo skow — «большой год» кроликов в этих местах, и их были здесь тысячи, десятки, сотни тысяч. Местами мягкие подушечки их лап так утрамбовали снег, что он стал твердым, как лед. Ночью, при свете звезд, постоянно слышалось: «тумп, тумп, тумп» — топот их ног, похожий на непрерывный глухой барабанный бой. Их было здесь великое множество. Охота на них перестала вызывать возбуждение. И по мере того как солнце с каждым днем все выше поднималось на небо, Быстрая Молния и Светлячок продолжали отъедаться и жиреть в обретенном ими раю.

Даже у колли не возникало теперь особого желания покинуть этот новый мир. Единственным ее стремлением было находиться рядом с Быстрой Молнией; а однажды, когда она случайно забрела слишком далеко, Быстрая Молния в тревоге издал такой дикий и отчаянный вой, что он вдаль и вширь разнесся по лесной чаще. Трижды они набредали на жилища людей и с дюжину раз пересекали следы их лыж и мокасин. В двух случаях из трех Светлячок делала попытки зайти в хижину, но Быстрая Молния удержал ее от подобного опрометчивого поступка. На третий раз, почувствовав по его осторожности, что здесь может крыться нечто для них нежелательное, она без колебаний последовала за ним, когда он поспешно увел ее назад, в заросли густого леса.

А потом пришла весна.

К этому времени Светлячок уже сама стала истинной обитательницей дикого леса. Ее золотистая шерсть удлинилась и огрубела. Она научилась пользоваться своими молочно-белыми клыками, чтобы убивать ради пищи, и в ее крови теперь пылало древнее азартное возбуждение погони. За три месяца странствий с Быстрой Молнией она познала и повидала столько, что другому бы хватило и на три года. Умерший хозяин не был забыт, но время, когда он жил, казалось ей чем-то давно прошедшим. Быстрая Молния целиком заполнял ее жизнь и ее мир. Но все же временами яркие и живые воспоминания посещали ее — воспоминания о мужчине, о женщине и обо всем другом, что она знала когда-то. И пока длились эти грезы, она тихонько скулила, и тогда Быстрая Молния клал голову ей на спину, как будто он все понимал…

Дни перед началом проливных дождей застали Быструю Молнию и Светлячка к юго-западу от Большого Невольничьего озера, в почти незнакомой местности посреди широкой излучины Скалистой реки, там, где в нее с востока впадает безымянный ручей. В верховьях этого ручья, который даже на официальных картах обозначался лишь пунктирной линией, они набрели на великолепные охотничьи угодья. Это была самая прекрасная страна, какую Быстрая Молния когда-либо видел, — пересеченная местность, изобилующая высокими холмами, глубокими оврагами, озерами, реками и превосходными лесами. Местами холмистые гряды вздымались настолько высоко, что напоминали небольшие горы; между ними пролегали таинственные долины, и из них вытекали тысячи маленьких ручейков, которые впадали в безымянную реку, текущую на запад. Никогда Быстрая Молния не видел такой зеленой, мягкой и густой травы под ногами и не вдыхал такого множества приятных запахов, насыщавших воздух. Ибо вся земля до краев переполнялась радостью жизни, цветения и весны. Снег исчез даже из затененных укромных уголков. Ели, кедры и пихты надели новый сверкающий наряд. Появились первые ранние цветы. Почки на тополях набухали и лопались, превращаясь в маленькие нежные листочки. Отовсюду доносились жужжание и треск, голоса, запахи и радостное ликование новой жизни. Черные медведи выходили кормиться на зеленые склоны холмов, куда прежде всего попадали солнечные лучи. По заросшим травой долинам меж холмов бродили лоси и карибу. Озера кишели дичью, и брачное пение птиц неумолчным хором разносилось над зарослями и болотами. И сопутствовал всему этому непрерывный монотонный музыкальный звук, неизменно стоявший в воздухе, звук, не менявший громкости и тембра ни днем ни ночью, — журчащая мелодия тысяч маленьких водяных потоков и ручейков, сбегавших по склонам холмов, весело струившихся между ними и деловито протекавших в долинах.

Быстрая Молния и Светлячок любили охотиться на берегах безымянной реки, которая представляла собой одну из нередко встречающихся на севере рек с очень широким руслом и множеством песчаных мелей и перекатов. Места здесь, дикие и живописные, обещали отличную охоту. Берега реки отлого спускались к воде, словно берега озера, и состояли из песка и мелкой и крупной гальки. Эти широкие пологие берега и бесчисленные песчаные наносы за много лет накопили на себе огромную массу всякого рода веток, поваленных деревьев, кустов и прочего плывущего по течению мусора. Местами такие высохшие и выцветшие до меловой белизны кучи достигали высоты десяти и даже пятнадцати футов. До наступления весенних паводков река была настолько мелкой, что Быстрая Молния и Светлячок не раз переправлялись через нее вброд или переплывали по мелководью от одной мели до другой. Дело в том, что гигантские нагромождения высохшего плавника на отмелях содержали в себе нечто весьма для них привлекательное и интригующее. Азарт и любопытство заставляли их карабкаться по этим речным завалам, исследуя их тайны и загадки.

В том месте, где река лениво и медленно текла по мелкому руслу шириной в одну восьмую мили, расположился Куаху, Великий Затор. С десяток лет тому назад бродячие охотники-индейцы, случайно очутившись в этих местах, окрестили его так. Прочно, словно якорями, уцепившись корнями и сучьями полузатопленных деревьев за песчаную мель посреди речного русла, он в течение многих лет бросал вызов всякого рода паводкам и наводнениям, успешно противоборствуя с ними. Около сотни футов в длину и дважды столько в ширину, он выглядел так, будто его построила армия могучих плотников специально для того, чтобы посмеяться над силами вод. Сотни и тысячи древесных стволов нагромоздились и сплелись воедино, такие же белые, как кости скелета, отбеленные солнцем пустыни.

В тот вечер Куаху — огромная речная запруда — лежал в малиновом свете заката, дремотно нежась под теплыми лучами вечернего солнца, когда Быстрая Молния и Светлячок отправились его навестить. Река здесь в самой широкой части русла была настолько мелкой, что они едва замочили холки, перебираясь сюда. Вершина запруды, которая возвышалась на пять или шесть футов над уровнем воды, оказалась еще более привлекательной, чем представлялось с берега. Гладкие, лишенные коры белые стволы и кряжи так тесно переплелись и спрессовались друг с другом, что напоминали искусственный настил, и в течение целого дня они впитывали в себя тепло солнечных лучей. На одном краю затора несколько бревен задрались вверх, упершись противоположными торцами в речное дно; они образовали такое уютное и удобное укрытие для двоих, какого Быстрая Молния и Светлячок еще не находили. Оно было особенно привлекательно тем, что в предыдущие годы воды паводков нанесли сюда несколько охапок речного тростника, высохшего и прогревшегося на солнце. Это был превосходный приют на ночь, и Светлячок выразила свое одобрение и желание остаться здесь, осторожно обнюхав весь тростник и потрогав его лапой, давая тем самым знать Быстрой Молнии, что он ей понравился.

Дотемна бродили они по белому деревянному настилу Куаху. Солнце в тот вечер погасло как-то внезапно. Едва оно зашло, с запада донесся отдаленный и глухой рокот грома, и вскоре вслед за этим сверкнула далекая молния. Быстрая Молния повел носом и почуял приближение грозы. Инстинкт, хоть и рожденный на краю замерзшего моря, предупредил его о необходимости немедленно вернуться на берег; но при первых раскатах грома Светлячок забилась в дальний конец своей деревянной пещерки на вершине Куаху. Она всегда ужасно боялась грома и молнии, и Быстрая Молния несколько раз бегал туда и обратно, возвращаясь к ней с края затора, зовя ее за собой. В сгущавшемся мраке глаза овчарки светились ровно и неизменно, но она не двигалась с места. Наконец Быстрая Молния забрался в пещерку между бревен и улегся рядом с ней, продолжая тихонько скулить от растущей тревоги. В ответ Светлячок глубоко и облегченно вздохнула и положила голову ему на плечо.

Буря стремительно налетела на лесной мир. Она примчалась во все усиливающихся раскатах грома, наполнив черные небеса электрическими разрядами. Вслед за этим донесся звук, похожий на рев ветра. Это был ливень. Он обрушился на Куаху в сверкании молний, и всякий раз, когда призрачные кости затора отчетливо проявлялись в их мертвенно-белом ослепительном свете, Светлячок теснее прижималась к Быстрой Молнии и прятала голову за его спиной. С верховьев реки шла паводковая буря. Десятки тысяч мелких струек между холмами внезапно превратились в такое же количество оживленных стремительных потоков, переполнивших ручейки в ложбинах и оврагах; вода из этих оврагов заполнила русла более крупных ручьев, а отсюда бурным потоком хлынула в мелкие речушки, которые впадали в безымянную реку. Ливень продолжался целый час, после чего превратился в непрерывный проливной дождь. Он шел всю ночь и продолжал идти с рассветом. Он был уже не таким сильным, как прежде, но шел с монотонным, назойливым постоянством, и небо оставалось серым и тусклым.

Ранним утром Быстрая Молния и Светлячок вышли из своего укрытия и под моросящим дождем по скользкому деревянному настилу Куаху подошли к воде. Слух их заполнило не вчерашнее ласковое журчание, а грозный и стремительный рев вздувшейся реки. Теплые песчаные мели и перекаты, через которые они перебирались вчера, исчезли. Между ними и берегом несся грохочущий поток. Они обошли Куаху по периметру со всех сторон и везде встретили то же самое. Они оказались отрезанными от мира в самом начале весеннего паводка, и Куаху был их единственным убежищем и спасением.

Вода в реке час за часом поднималась с невиданной быстротой. Дождь дважды в течение утра переходил в ливень, и к середине дня вода была уже в двух футах от вершины затора. Рев стоял оглушительный. Под могучим напором взбесившейся реки Куаху шатался и дрожал, но его потайные глубокие якоря держались крепко, как они держались и прежде в течение многих лет. Пораженные, хоть и не очень испуганные, Быстрая Молния и Светлячок наблюдали этот необычный спектакль. Леса, болота и песчаные отмели приносили в жертву ревущему потоку все что могло плыть и не сумело удержаться на твердой почве. Мимо них проплывали отдельные стволы и целые вереницы кустов и деревьев. Изредка какое-нибудь вывороченное с корнем чудовище со страшной силой налетало на Куаху и гигантский затор вздрагивал и трясся от удара но неизменно выстаивал, отбрасывая всякую мелочь и позволяя ей плыть дальше по потоку. Однажды мимо них совсем близко проплыло дерево, и на ветке этого своеобразного ковчега сидел дикобраз. Потом что-то тупо ударилось неподалеку о конец Куаху, и на сей раз Светлячок и Быстрая Молния увидели раздутый труп лося, прыгающий по волнам наподобие огромного волосатого шара Наконец стемнело, и в течение всей ночи дождь продолжал лить, не переставая. Буйство паводка усилилось Грохот несущегося потока возрастал и становился все более глухим и угрожающим. Кости Куаху тряслись и скрипели, но все еще держались крепко. Ни Быстрая Молния ни Светлячок не сомкнули глаз ни на минуту. Из своего укрытия они неотрывно следили за неистовством бури, нетерпеливо дожидаясь рассвета. Он наступил наконец, и они вышли наружу посмотреть на то, что осталось от Куаху. Часть затора была оторвана напрочь, и вода поднялась так высоко, что заливала его нижние края. Но тем не менее огромный массивный центральный участок его около сотни футов в поперечнике, сохранился.

На его наружной границе, расположенной против течения паводок нагромоздил новые кучи плавника, и Светлячок с Быстрой Молнией отправились исследовать их. Прошло почти сорок часов с тех пор, как они ели в последний раз и голод уже давал себя знать. Охотничий инстинкт подсказывал им, что вместе с плывущими деревьями и кустами сюда могла прибиться и какая-нибудь живность.

И это было действительно так. Огромный мохнатый зверь с горящими раскосыми глазами глядел на них, растянувшись плашмя на животе и положив голову между передними лапами. Здесь, в лесах, Быстрой Молнии не раз случалось видеть рысей, но никогда еще ему не встречалась такая громадная кошка, как та, которую выбросило течением на Куаху.