Глава четвертая

Гэс бежал так, как когда-то бегал по холмам Гошен. Он сворачивал в узкие улочки, пробегал мимо полуразрушенных трущобных домов, мимо мусорных ящиков, перепрыгивал через какие-то деревянные заборы, какие-то кирпичные завалы. Пробегая мимо кирпичного здания, похожего на огромную коробку, он заметил крест, установленный на крыше. Он обежал здание со всех сторон, нашел дверь. Дверь была заперта. Надпись на ней гласила: “В случае необходимости вызывайте полицию”.

Он бежал и бежал, болтающиеся наручники хлестали его; дышать становилось все труднее, но он бежал, не разбирая дороги. Перед глазами все расплывалось, он спотыкался, ему было трудно держаться на ногах. У него не было никакой надежды, никакого плана, он просто двигался туда, куда несли ноги.

У одного дома он увидел ступеньки, уходящие с тротуара круто вниз, в подвал. Гэс чувствовал, что дальше идти не может. Ему нужно спрятаться. Наверняка уже вся полиция города охотится за ним. С собаками. Ему нужно избавиться от этой гадкой штуки, болтающейся у него на запястье. Но где найти друзей? Убежище? Кого-нибудь, кто мог бы ему помочь? Куда идти?

С грохотом он слетел вниз по бетонным ступенькам, которые были удивительно чистыми по сравнению с грязью на улицах, на стенах домов (даже небо над головой казалось изгаженным). Спустившись, он засунул наручники в рукав рубашки.

Перед ним была тяжелая дубовая дверь — поверхность отполирована, покрыта лаком, крепкие, начищенные медные петли. На двери не было ручки, но имелась кнопка звонка. Что делать? Что делать? Сил у Гэса совсем не оставалось, но не было и решимости нажать кнопку. Он прислонился к стене и запустил пальцы в свои густые волосы.

Сколько раз он преследовал кроликов на холмах Гошен и никогда не задумывался о том, что и эти зверьки испытывали ужас и боль. Но теперь он знал, что значит быть загнанным кроликом. Он понимал этот ужас и боль всем своим нутром, и душа его была охвачена ощущением неотвратимой гибели.

Какой смысл плакать? Он мужчина, он должен одинаково спокойно принимать как хорошее, так и плохое. Он сделал, что должен был сделать, и теперь должен надеяться, что все устроится к лучшему.

Как на его месте поступил бы Лу?

Он надеялся, что удар не причинил Мориарти большого вреда. Ему очень бы не хотелось, чтобы на его совести было еще и это. Ведь рыжий полицейский просто выполнял свои обязанности.

Теперь его стал мучить и голод. От бега и резких движений рана на ребрах открылась, и он чувствовал, что из нее сочится кровь. Проклятый стальной браслет на руке! Прицепили, будто на злобное животное! И самое главное, неоткуда ждать помощи. Что ему остается делать? Сдаться в руки полиции и принять то наказание, которое ему определят?

Мысль о тюрьме окатила его словно ушатом холодной воды. Все внутри заныло.

О Благой Боже, почему Ты оставил меня?

Лучше убить себя, чем позволить, чтобы на него надели гадкую серую тюремную одежду. Лучше умереть, чем влачить ничтожное существование за тюремными стенами.

Гэс услышал какие-то шорохи, донесшиеся из-за двери и, охваченный отчаянием, приготовился наброситься на того, кто откроет ее — кто бы то ни был: старуха, ребенок, священник, бурый медведь, гангстер. Он собьет это существо с ног, ворвется внутрь, займет эту нору и спрячется там.

Дверь открылась внутрь. Гэс стоял неподвижно, выжидая. Из темноты донесся такой звук, будто кто-то случайно задел струны банджо. Затем в проеме двери появился негр небольшого роста, с лоснящейся кожей; на груди у него висело банджо, а в руках он держал метлу.

Гэс тут же понял, что не сможет наброситься на этого человека сиссиня-черной кожей, забавно выпяченной вперед челюстью, с банджо на груди и метлой в руке; к тому же у Гэса возникло впечатление, что его ожидали.

— Вы слишком рано пришли, мистер, мы еще не открылись, — сказал миниатюрный негр неожиданно глубоким голосом, будто вырвавшимся из темноты пещеры.

— Мистер, — сказал Гэс, — мне нужна помощь.

— Так точно, сэр. — Негр улыбнулся и поскреб в голове с коротко стриженными волосами. — Нам всем такая помощь нужна. Но мы откроемся только в двенадцать часов.

— Откроемся? — спросил озадаченный Гэс.

— А какая вам, собственно, нужна помощь? — Негр сообразил наконец, что Гэс не просто жаждущий выпить ранний клиент. Гэс ничего не ответил, и негр, догадавшись, какая помощь ему нужна, спросил: — Ты, наверное, в бегах?

Гэс опять ничего не сказал — только кивнул головой. Но мог ли он доверять кому бы то ни было в этом городе, в этом средоточии порока, особенно негру? Гэсу казалось теперь, что ему уже никто и ничто не поможет. И остается лишь отдаться на волю судьбы. Так или иначе, ему придется кому-то довериться.

— Ладно, пойдем, парень. Ничего особенного я тебе предложить не могу, но заходи, что-нибудь придумаем.

И тщедушный негр с блестящей кожей, пробежав пальцами правой руки по струнам, повернулся и снова зашел в открытую дверь. Гэс последовал за ним в темноту. Он сразу ощутил запах джина, застоявшегося сигарного дыма, едких дешевых духов.

Когда глаза привыкли к темноте, Гэс разглядел столы, на которых стояли стулья, перевернутые вверх ножками, стойку бара в глубине комнаты и невысокую танцевальную платформу, на которой стояли стулья, пюпитры, пианино.

— Меня зовут Джим... Джим Криспус.

— А я Гэс, Август Гилпин, мистер Криспус. Я не знаю, почему вы решили помочь мне, но...

— Называй меня Джим. Я еще ничего такого для тебя не сделал. Пока только спрятал тебя от полиции. За тобой что, гнались?

— Ну, что-то вроде того, — сказал Гэс устало. — Они считают, что я ограбил банк, но никаких банков я не грабил.

— Ты приехал на товарняке?

— Да. Из графства Форд. — Гэс решился сообщить хотя бы это малое, что у него оставалось от прошлой жизни.

Джим улыбнулся:

— Тебе еще повезло! А я вот никогда нигде не бывал, кроме этого города.

Они прошли небольшую кухню и зашли в маленькую комнатку, которая освещалась одной голой лампочкой под потолком. Несмотря на свои размеры и то, что в ней не было окон, комнатка выглядела чистой и уютной. У одной стены стояла армейская койка, а возле другой — старый шифоньер с зеркалом.

— Вот моя комната, — сказал Джим. — Тут тебя никто беспокоить не будет.

— Послушайте, мистер. У меня совсем нет денег. И я, честно, никакого банка не грабил.

— А как это ты умудрился схлопотать пулю в бок? — спросил Джим; его круглые глаза смотрели спокойно: в них не было ни участия, ни настоящего любопытства.

Гэс слегка покачал головой — его снова охватило отчаяние от нелепости того, что произошло.

— Ну, я отстегал плеткой одного банкира, за то, что он... за то, что он приставал к моей сестре. Но у него оказался пистолет...

— Я верю тебе, парень, — сказал Джим, кивая. — Ладно, вот, садись здесь. За это я денег с тебя не возьму. Расстегни-ка рубашку. Я на своем веку не раз видел пулевые ранения, так что давай взглянем, что там у тебя.

Гэсу ничего другого не оставалось, как расстегнуть рубашку. При этом ему уже никак не удалось бы скрыть наручники. Но Джим и виду не подал, что обратил на них внимание. Он принялся внимательно осматривать рану.

— Сейчас я принесу йода и пилу для металла. Чтобы распилить эту железку. Не подставляй по глупости руки... Знаешь, с такими ранами не надо шутить. Я знаю случаи, когда и очень здоровых мужиков уносило в могилу заражение крови. А ранки-то были совсем небольшие, просто царапины — вроде твоей.

Джим вышел, а Гэс устало опустился на постель. Во рту у него пересохло, в животе урчало от голода, бок онемел, рана ныла. Ну разве не удивительно, что Благой Боже привел его сюда, к человеку, который вызвался помочь ему? И как он сможет отблагодарить Джима за его доброту?

Негр принес таз горячей воды, кусок чистой тряпки, слесарную ножовку, бутылочку йода и тампон. Тампон он держал в зубах, йод был у него в кармане, все остальное он нес в руках.

— Так... Только, Гэс, — когда я буду обрабатывать рану, не падай в обморок, ладно? А обработать нужно обязательно, не то она будет плохо заживать.

Джим промыл рану, и Гэсу показалось, что боль уменьшилась.

— А теперь, Гэс, немножко пощиплет, но без этого тоже не обойтись.

Гэс слышал рокочущий голос Джима будто сквозь вату, и смысл слов до него доходил плохо.

— Давай, делай, что нужно, я потерплю, — пробормотал Гэс. Джим налил на тампон йода и несколько раз осторожно приложил его к ране. Гэс со свистом втянул воздух и крепко стиснул зубы, острое жжение довольно быстро прошло.

— Пока лучше не забинтовывать рану. По крайней мере, пока ты здесь. Так будет заживать быстрее. У меня есть лишняя рубашка. Она, наверное, будет тебе мала, но она чистая.

— Я не знаю, как я смогу тебе за все это заплатить, — сказал Гэс.

— А ничего не надо платить. Мы все, когда играем в карты, надеемся, что получим только козыри. Я всегда считал, что лучше доверять человеку, чем не доверять. Я в этом заведении работаю уборщиком, не Бог весть какая работа, но другой у меня нету, и приходится крутиться... Чтоб не было скучно, пили пока браслет.

Джим взял метлу и вышел, закрыв за собою дверь.

Гэс принялся пилить закаленную сталь. У него это получалось не очень ладно, работа шла медленно, но и спешить было некуда. Когда он перепилил его уже наполовину, дверь открылась, и в комнату вошел Джим. Он нес поднос с бутербродами и кофейник с горячим кофе.

— Тут кой-чего, что осталось со вчерашнего вечера, Гэс. Для тех, кто не очень привередлив — вполне сойдет.

— Ой, Джим, я такой голодный, что и кошку бы съел! — Гэс широко улыбнулся и отправил целиком один из бутербродов в рот.

Джим рассмеялся, глядя, с каким аппетитом этот огромный молодой фермер с льняными волосами пожирает бутерброды. Потом взял наполовину перепиленный браслет и стал сгибать и разгибать его в месте распила. Скоро сталь лопнула.

— Так, вот сделали полезное дело, — сказал Джим, складывая половинки распиленного браслета в руку Гэса.

Потом негр отправился снова заниматься уборкой. Он напевал себе под нос, домывая пол и расставляя стулья вокруг небольших круглых столиков, которые застелил свежими белыми скатертями; потом вымыл и вычистил стойку бара.

Гэса сморила усталость. Его рану промыли, смазали йодом, его накормили, его спрятали, и теперь он уже не мог больше сопротивляться изнеможению. Его голова упала на грудь, глаза закрылись сами собой, и мгновением позже он уже лежал на жестком армейском одеяле и спал, и жесткости не успел почувствовать.

Когда Джим возвратился к себе в комнату и увидел Гэса, спавшего, скрючившись, на его койке, он достал старенькое стеганое одеяло и прикрыл им молодого человека, покачивая при этом головой, будто вопрошая: зачем мне ко всем моим проблемам еще одна? Но ответа он не знал.

Он взял свое банджо — единственную вещь, которая ему принадлежала, если не считать одежды, — и стал тихо наигрывать на нем. Ну и что он теперь скажет боссу?

Гэса разбудил рев трубы, который все усиливался; к нему присоединились стенания саксофона, а потом заиграли тромбон, гитара, банджо, пианино и барабаны.

Гэс только раз в жизни слышал такой музыкальный грохот — как-то раз в графство Форд приезжал оркестр “Рингинг Бразерс”. Но то воспоминание блекло перед тем, что он слышал сейчас. Прошло не меньше минуты, прежде чем он сообразил, где он и почему. И пожалуй, впервые он с полной ясностью осознал, что ему уже никогда к фермерству не возвратиться.

Музыка ритмично громыхала за закрытой дверью. И хотя Гэсу было любопытно взглянуть, что там происходит, дверь он не открывал — прежде всего потому, что боялся, чтобы у Джима из-за него не возникли неприятности. Он включил свет, встал с койки и посмотрел на себя в зеркало. Загорелое лицо в следах от одеяла после сна, льняные волосы, жесткие, как солома, растрепаны. Он тихонько рассмеялся, глядя на свое изображение. И куда же такому здоровенному детине деться? Чем заняться?

Дверная ручка задергалась, и Гэс резко повернулся. Дверь открылась, и в комнату юркнул Джим, тут же закрыв дверь изнутри на ключ. Гэс в первый момент даже не узнал его — на Джиме были пиджак в широкую яркую полоску и брюки, широкие вверху и сильно суживающиеся книзу.

Увидев удивленное выражение на лице Гэса, Джим уже собирался спросить, на что это парень так выпучил глаза. Но потом вспомнил, что тот не имеет никакого представления о том, что происходит за пределами этой маленькой комнатки.

— Этот костюм я надеваю, когда играю в оркестре, — быстро объяснил он. — Я хотел просто посмотреть, как ты тут поживаешь. И сказать тебе, чтоб сидел здесь и не высовывался, пока я тебе не подам знак. У нас все заканчивается часа в четыре или в пять утра.

— А что это... за место? — спросил озадаченный Гэс.

— “Клуб Ирландского Петуха”, — пояснил Джим. — Ну, такое заведение, знаешь, как тебе сказать, — ну, называем мы его “развлекаловка”, сюда приходят выпить, развлечься немного. Это что-то вроде салуна, но только нелегального, подпольного.

— Ага, — сказал Гэс. — Извини, что я такой...

— Не за что извиняться. — Джим улыбнулся. — Я боссу про тебя еще не говорил. А ты пока отдыхай, набирайся сил, а то вдруг придется тебе отсюда сматываться. Босс ведь может не захотеть, чтоб ты тут прятался. Знаешь, он и меня тут едва терпит. Если б я не занимался здесь уборкой, он бы вполне обошелся без банджо для своего оркестра.

— Джим, не делай из-за меня ничего такого, что могло бы тебе навредить, — попросил Гэс. — Теперь я уж сам, спасибо тебе, как-нибудь смогу из всего этого выбраться.

Тромбон сыграл несколько нот. Джим обеспокоенно повернулся к двери.

— Это мне сигнал. Поспи пока, залечивай бок. Утром я приду.

И Джим, этот маленький чернокожий святой в соломенной шляпе-канотье, в полосатом пиджаке с широкими плечами, в нелепых штанах и светло-желтых туфлях юркнул за дверь.

Гэс снова улегся на койке, выключил свет и, несмотря на грохочущую музыку, время от времени раздающиеся аплодисменты, повизгивание женщин, хриплые выкрики и смех мужчин, заснул. Ему снилось, что он снова едет в товарном вагоне: поезд мчится к темному тоннелю, а машинист свистком паровоза наигрывает мелодию “Больница Святого Иакова”.

— Да, сэр, мистер Фитцджеральд. — Гэс посмотрел прямо в глаза седовласому мужчине. Глаза были цвета вороненой стали; мужчина был одет в добротный серый костюм.

— Тебя еще не пробовали в деле, — сказал мистер Фитцджеральд, играя стаканом с золотистым виски. — Мы не знаем, как ты себя поведешь в сложной ситуации. Если б ты рос на улице, в городе, мы бы знали твои возможности, и ты бы их знал. Но ты рос у черта на куличках, на ферме, что с тебя возьмешь?

— Я готов учиться, чему требуется.

— Иными словами, ты просишь, чтобы я укрыл у себя человека, которого разыскивает полиция.

Гэс подумал немного, потом сказал:

— Я умею быть верным.

— Верным? Знаешь ли ты, что некоторые остаются верными, если понадобится, даже на электрическом стуле? — спросил грузный ирландец. — Я знавал отличных людей, которых всякие газетки называли дикими зверями, кровожадными каннибалами и все в таком же духе. Но эти люди не выдали никого из тех, кому были верны. Здесь любой уличный пацан знает, что означает верность.

— Ну, решать, конечно, вам, — сказал Гэс. — Могу только сказать, что на меня вы можете положиться.

Фитцджеральд повернулся к Джиму:

— А ты что думаешь?

— Я все того же мнения, — ответил негр. — Ну, конечно, он еще совсем необкатанный, но, в общем, в норме.

Фитцджеральд снова перевел взгляд своих непроницаемых глаз на Гэса.

— Ну что ж, рискнем. Ты будешь стоять на двери, на страховке, будешь помогать Джиму, Гляди в оба. Не столько легавых высматривай, сколько ребят Мики Зирпа.

— Так точно, сэр, — сказал Гэс. — Буду стараться изо всех сил.

Фитцджеральд пристально посмотрел на Гэса; их разделяло пространство стола, покрытого белой скатертью.

— Пока не испробуешь человека в деле, судить о нем рано. Но, по крайней мере, я вполне уверен, что ты не одна из этих крыс, которых нам время от времени подсылает Мики. — Фитцджеральд позволил ледяной улыбке появиться у него на лице. — Ты можешь отказаться в любое время.

Фитцджеральд засунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил стодолларовую бумажку.

— Это тебе на новую одежду...

Потом полез в другой карман, и на этот раз в руке у него оказался тяжелый короткоствольный “кольт”. Он положил пистолет на стол и подтолкнул его вслед за стодолларовой бумажкой.